Палач из Гайд-парка Перри Энн

Из детской спальни вышла гувернантка мисс Робертс. Она была дочерью священника, аккуратная, некрасивая, почти тридцатилетняя девушка, без всякой надежды выйти замуж. Ей самой приходилось заботиться о себе и зарабатывать на жизнь. Так она стала гувернанткой. Эмили была довольна ею и надеялась, что придет время, и мисс Робертс будет учить малышку Эви.

– Добрый день, – поздоровалась с ней Эмили. – Мой сын хорошо учится?

– Да, миссис Рэдли. – Гувернантка улыбнулась краем губ. – Хотя больше запоминает дворцовые интриги и сражения, чем законы и договоры. Но я думаю, что в этом ничего плохого нет. Я сама любила королеву Елизавету.

– И я тоже, – согласилась Эмили.

Эдвард нетерпеливо посматривал то на одну, то на другую, но был слишком хорошо воспитан, чтобы прервать их беседу.

– Ты не доел свой пудинг, – наконец сказала ему мисс Робертс.

– Он уже холодный.

– И кто в этом виноват? – Мисс Робертс была неумолима.

Эдвард решил было возразить, но, увидев лицо гувернантки, передумал. Спорить и проиграть – недостойно, особенно проиграть женщине, а как юный виконт, он относился очень серьезно к вопросам собственного достоинства, что было весьма важно для семилетнего мальчугана, воспитываемого в основном женщинами. Он невозмутимо проследовал к столу, сел на стул и взял ложку.

Эмили и мисс Робертс с улыбкой обменялись взглядами. Горничная с охапкой чистого белья ушла в детскую спальню. Эмили повернулась к няньке и протянула руки к ребенку.

– Она только что уснула, бедняжечка, – запротестовала нянька.

Это была крупная, излучавшая добродушие женщина, уже в молодости ставшая кормилицей. Она брала младенцев из благородных семей к себе домой, где выхаживала их и кормила грудью до годовалого возраста, а иногда и дольше, чтобы потом вернуть их в детские под опеку нянек и горничных, а позже – гувернанток и учителей. Больше всего она любила трехлетних детишек и часто к кому-нибудь из них привязывалась так крепко, что расставалась с ними крайне болезненно. Она понимала, что не может отказать Эмили. Мать хотела подержать свое дитя в руках, почувствовать тяжесть его тельца, погладить по нежной кожице, вглядеться в крошечное личико. Эмили продолжала ждать с протянутыми руками.

Нянька знала, что спорить бесполезно и безрассудно, поэтому поднялась и протянула Эмили ребенка.

Эви не шелохнулась, переходя из рук в руки. Получив ее, Эмили стала ее легонько покачивать. Прошло несколько минут. Нянька, отвернувшись, чем-то занялась, хотя, по правде, делать ей было нечего. Эмили погладила золотистые волосики девочки, наконец разбудила ее и, сев в кресло-качалку, стала ворковать над дочуркой какой-то милый вздор. А в это время привычный ритм жизни в детской был безнадежно нарушен. Горничная запоздала с уборкой, нянька изнывала от безделья, а юный Эдвард после вечернего чая опоздал послушать свою сказку перед сном. Наконец спокойная Эви издала первый крик.

К этому времени терпению няньки пришел конец. Она взяла из рук Эмили ребенка, окунула клочок ваты в сахарный сироп и сунула в рот плачущей Эви, решительно заявив хозяйке, что пора каждому заниматься своим делом.

Эмили послушно пожелала Эдварду спокойной ночи, не осмелившись поцеловать его, что сначала ужасно понравилось ему, ибо означало его победу, но потом стало выглядеть грустно. Возможно, так много достоинства совсем ни к чему в его возрасте, печально размышлял он. Но, раз приняв решение, Эдвард не собирался его менять, особенно в присутствии мисс Робертс, чьим мнением он особенно дорожил. Завтра он сам подставит щеку для поцелуя и таким образом возьмет инициативу в свои руки. Это было прекрасное решение. Довольный Эдвард лег в постель. К тому же прочитанная на ночь гувернанткой история короля Артура очень ему понравилась.

Эмили проводила сына взглядом, чувствуя, какой нежностью переполняется ее сердце, и, попрощавшись с няней и горничной, спустилась в столовую, чтобы ждать Джека к ужину.

Муж пришел около семи, порядком измотанный предвыборными делами. Он был рад хотя бы за ужином забыть о выборах и новых группах избирателей, которых предстояло убедить, при этом быть убежденным самому. Дата выборов была определена, оставалось три недели, и голова его была занята только этим.

Утром Эмили уже хлопотала за столом в комнате для завтрака, самой любимой из всех комнат в ее огромном доме, когда вошел Джек с двумя газетами в руках. Комната была восьмигранной, с тремя дверями, одна из которых выходила в небольшой тенистый сад с восточной стороны дома. По утрам лучи солнца, проникая через стеклянную дверь, рисовали теплые желтые квадраты на паркете и заставляли весело сверкать красивую чайную посуду в двух горках у стен.

– Только об этом и пишут, – с досадой сказал Джек, положив газеты на край стола, и с озабоченным видом взглянул на жену. – И по-прежнему новость первой полосы.

Эмили не надо было уточнять, какие новости он имеет в виду. Вчера перед сном последнее, о чем они говорили, были убийства в Гайд-парке.

– Что же они пишут на сей раз? – спросила Эмили.

– «Таймс» пытается сохранять спокойный тон. Один из репортеров поддерживает версию о маньяке и предрекает дальнейший разгул убийств. Другой, ссылаясь на венскую школу медицины, развивает идею, что многое в поведении человека объясняется тем, что с ним произошло в детстве, и рассуждает о роли снов и подавлении чувств. – Сев, Джек потянулся к звонку, но в это время вошел лакей. – Яйца и бекон с картофелем, Дженкинс, – рассеянно распорядился он.

– Повар приготовил почки со специями, сэр, – предложил Дженкинс. – И поджаренные хлебцы.

– Это означает, что в доме нет яиц? – Джек поднял на него вопросительный взор.

– Есть, сэр, не менее трех десятков. – Дженкинс сохранял невозмутимость. – Вам яйца, сэр?

– Нет, почки звучат соблазнительно, – согласился Джек и вопросительно посмотрел на Эмили.

– Компот из фруктов и поджаренный хлеб.

– Тебе не надоело это меню, дорогая? – нахмурился Джек, но глаза его смеялись.

– Ничуть. Из абрикосов, если они еще остались, Дженкинс.

Эмили тщательно скрывала от Джека и еще больше от прислуги, что поставила перед собой цель довести свою фигуру до тех изящных форм, какими она гордилась до рождения Эви, – и твердо держала свое слово.

– Хорошо, мэм. – Дженкинс с трудом отвыкал от прежнего обращения «моя леди», когда Эмили была виконтессой, поэтому он тщательно следил за своей речью, обращаясь к хозяйке. Получив распоряжения, слуга послушно удалился.

– Возможно, бекона нет, – заметила Эмили. – Что дальше?

Джек привык к своеобразному ходу мыслей жены и поэтому сразу понял, что она интересуется не беконом, а газетами. Тема эта отнюдь не была ими исчерпана.

– Видный врач высказался о причинах совершения преступлений, – продолжал Джек пересказывать газетные новости. – Ничего интересного и тем более полезного. Какой-то писатель убежден, что убийца – женщина. Не понимаю, почему ему это взбрело в голову. Кто-то написал о фазах Луны и даже предсказал, когда будет совершено следующее убийство.

Эмили поежилась и скорчила гримаску.

– Бедняга Томас.

– Но главное, – продолжил муж, – это критика в адрес полиции, их методов ведения расследования и всей работы полиции вообще. И того, что она сейчас собой представляет. – Он шумно перевел дух. – «Таймс» напечатала длиннющую статью Эттли, и, боюсь, там досталось Томасу, хотя имя его не называется. Цель статьи – приобрести политический капитал, пропагандируя свои идеи. Эттли, в сущности, все равно, кого он лягнет по дороге к успеху.

Эмили потянулась за газетой и уже держала ее в руках, когда вошел Дженкинс с почками для Джека и компотом для нее. Увидев в руках хозяйки газету, он с трудом скрыл свое неодобрение. В его время леди не читали газет, разве сообщения из зала суда, уведомления о свадьбах и некрологи, а если им везло и в газете появлялась статья о театре, то и это им не возбранялось прочесть. Читать же политические дебаты и комментарии женщинам не рекомендовалось. Они портили кровь и тревожили воображение прекрасного пола. Дженкинс помнил, как однажды, набравшись храбрости, как-то сказал об этом покойному лорду Эшворду, но тот, к сожалению, пропустил это мимо ушей.

– Спасибо, Дженкинс, – рассеянно поблагодарил слугу Джек, а Эмили повторила за ним, как эхо. Слуга, вздохнув, покинул комнату.

– Я знаю Эттли, – сказала Эмили и, забыв о завтраке, принялась читать газету вслух.

«Нет сомнения, что правительство Ее Величества создавало полицейские силы для защиты граждан Лондона; это был прекрасный и великолепный шаг на благо каждого живущего в этом беспокойном сердце Империи. Однако какой представляют себе полицию те, кто возглавляет ее сегодня?

Осенью 1888 года произошла серия чудовищных убийств в районе Уайтчепела, которые вошли в историю как самые жестокие за все время существования рода человеческого. Они также будут отмечены историей как оставшиеся нераскрытыми. Лучший ответ, который может дать нам полиция сегодня после шести месяцев расследования, это: «Мы не знаем». Заслуживает ли общество такого ответа; неужели только на это может рассчитывать налогоплательщик, честно оплачивающий из своего кармана содержание полиции?

Я уверен, что нет.

Нам нужна более профессиональная полицейская служба, люди, преданные своей работе, образованные, профессионально обученные, способные предотвратить повторение уже пережитых ужасов.

Наша Империя огромна. Мы покорили и подчинили себе немало варварских воинственных народов, мы освоили земли среди льдов севера и под солнцем тропиков, на равнинах запада и в джунглях и пустынях востока. Мы водрузили наш флаг на каждом из континентов, подарили законы и правительства, религию и язык каждому из этих народов. Неужели нам не под силу справиться с непокорным элементом внутри собственной страны, в нашей собственной столице?

Джентльмены, мы должны действовать. Надо покончить с некомпетентностью и неудачами. Необходима реорганизация наших полицейских сил, с тем чтобы они стали лучшими в мире, прежде чем мы окончательно станем объектом насмешек и обвинений в некомпетентности и прежде чем преступники Европы не сочтут нашу страну лучшим для себя убежищем, укрывающим их от карающего меча правосудия.

Нам не нужны мягкие законы Либеральной партии. Нам нужны сила и решимость».

Эмили с отвращением отбросила газету. Тон и содержание статьи мало ее удивили, иного она не ждала, но это не умаляло ее гнева.

– Но это же глупо, – как-то беспомощно произнесла она. – Ведь это все словесная риторика. Здесь ни одного дельного предложения. Что еще, в сущности, мог сделать Томас?

– Не знаю, – честно признался Джек. – Если бы знал, то первым пошел бы к нему и сказал, что делать. Но дело не только в том, чтобы найти решение. – Он попробовал почки со специями, и они ему понравились. Дожевав и проглотив первую порцию, он продолжил: – Надо найти то решение, которое требует общественность.

– А именно? Сообщить, что из психушки сбежал маньяк, и сказать, что мы в этом не виноваты? – рассердилась Эмили, энергично помешивая компот. – Если так, то Томас ни в чем не виноват.

– Эмили, дорогая, если гонец приносит дурные вести, все склонны винить в них гонца. Так было и так будет. Конечно, Томаса будут винить.

– Это глупо… – Эмили поперхнулась, компот попал не в то горло, и она закашлялась. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла негодующе посмотреть на мужа.

– Конечно, глупо, – согласился тот, налив ей чай и передавая чашку. – Но что поделаешь. Не надо слишком долго быть в политике, чтобы понять – люди в большинстве своем поступают глупо, по-детски глупо. И мы обычно в своей предвыборной борьбе угождаем вкусам самых глупых из них.

– Что ты противопоставишь Эттли? Ты должен что-то сказать. Ты не можешь допустить, чтобы это ему сошло!

– Я не думаю, что Томас поблагодарит меня, если я возьму его под защиту… – начал было Джек.

– Да не о Томасе речь, – перебила его Эмили. – О тебе! Ты не можешь сидеть и ждать, пока Эттли пойдет на тебя войной. Ты должен атаковать его первым.

Джек на мгновение задумался. Эмили ждала, с трудом сдерживая себя. Она механически доедала компот, даже не чувствуя его вкуса.

– Бесполезно выступать перед избирателями с одними цифрами в руках, – задумчиво произнес Джек, отложив вилку. – В цифрах нет чувств, эмоций.

– Не защищайся, – убеждала Эмили мужа. – Ты все равно этого не сможешь. Все пойманные преступники ничто по сравнению с теми, что все еще на свободе. Во всяком случае, быть в обороне всегда хуже. Ты не виноват в том, что действия полиции малоэффективны. Не позволяй Эттли оттиснуть тебя на позиции людей, которые думают так. – Эмили взяла серебряный чайник. – Хочешь еще чаю?

Джек пододвинул ей свою чашку.

– Атакуй его, – продолжала Эмили. – Найди его слабые места. Ты знаешь их?

– Налоговая инспекция, национальная экономика…

– Не годится. – Она отмела это жестом руки. – Скучная материя, люди ничего не поймут. Едва ли стоит считать с избирательной трибуны государственные шиллинги и пенсы. Избиратели не станут тебя слушать.

– Сам знаю, – согласился Джек и улыбнулся. – Но ты спросила, в чем он слабо разбирается, и я тебе ответил.

– Почему бы тебе не разозлить его, как это сделала Шарлотта? – наконец предложила она, подумав.

– Это очень опасно…

– А его нападки на полицию, а через нее на тебя не опасны? Что ты теряешь?

Джек смотрел на нее, размышляя, а потом его лицо расслабилось и глаза задорно заблестели.

– Не ругай меня потом, если все обернется против меня, – предупредил он.

– Не буду, не беспокойся. Но это должен быть настоящий бой. – Она нагнулась через стол и крепко сжала его руку. – Вперед! Штандарты развеваются, все пушки палят!

– Учти, после этого вполне возможно, что мне придется похоронить себя в деревне.

– После – возможно, – согласилась Эмили, – но не до.

Возможность представилась Джеку уже на следующий день. Эттли выступал перед довольно большой толпой на Гайд-парк-корнер. Джек прогуливался рядом под руку с женой. К толпе то и дело присоединялись любопытные из гуляющей в парке публики, люди, жующие пирожки или сэндвичи и попивающие прохладительные напитки. Кукольник забросил свой переносной театр, нянюшка с коляской, замедлив шаги, прислушивалась к словам оратора, а мальчишки-газетчики на мгновение умолкли.

– Леди и джентльмены! – начал Эттли. Обращение к первым было лишь данью вежливости, ибо женщины права голоса не имели. Но Эттли использовал и это. – Леди и джентльмены! – повторил он еще раз. – Наша жизнь в этом огромном городе оказалась на перепутье. Вам решать, по какой из дорог мы пойдем. Вам нравится, чтобы было так, как есть, или вы хотите жить лучше? – Эттли был в темном двубортном пиджаке с атласными лацканами и в брюках в тонкую полоску. Прямые лучи солнца падали на его загорелое лицо и светлые волосы.

– Лучше! – поддержало его около десятка голосов.

– Конечно, – с энтузиазмом согласился оратор. – Вы хотите, чтобы у вас в карманах были деньги, на столе – еда, и вы хотите без страха ходить по улицам своего города. – Он сделал широкий жест в сторону парка за своей спиной и был награжден одобрительным гудением толпы.

– Как ему удастся наполнить их карманы деньгами? Спроси его, – шепотом велела Джеку Эмили.

– Не стоит, – тоже шепотом ответил он. – Бедняки все равно лишены права голоса.

Эмили недовольно проворчала что-то.

– Ладно, на улицах. А как вот в парках? – спросил оратора человек в фартуке продавца. – Можем мы свободно ходить в парках?

Его вопрос был поддержан дружным гоготом толпы, кто-то даже свистнул.

– Сегодня – нет! – крикнул Эттли и посмотрел на торговца. – Сегодня нет, мой друг! Но это возможно, если наша полиция будет исполнять наконец свои обязанности!

Прозвучали один или два крика одобрения.

– Вы хотите, чтобы в парке был полицейский патруль? – громко крикнул Джек.

– Неплохая идея, мистер Рэдли, – ответил Эттли, указав пальцем на Джека и привлекая к нему внимание. – Почему вы не сказали об этом в своей последней речи перед избирателями? Ведь вы не сделали этого?

Все глядели на Джека, а он, внимательно посмотрев на их лица, спросил с самым невинным видом:

– Вам хотелось бы, чтобы в парке были полицейские патрули?

– Да! – раздались несколько разрозненных голосов. Толпа молчала.

– А что будут делать патрульные? – продолжал Джек. – Останавливать каждого, спрашивать, куда и зачем он идет… Вы этого хотите?

Послышался шум возмущенных голосов.

– Будут обыскивать, нет ли с собой оружия, записывать фамилии, адреса…

– А как насчет того, чтобы остановить грабеж и убийства? – выкрикнул Эттли.

Сначала толпа поддержала его одобрительным гулом, а потом раздался смех.

– О, я не подумал об этом, – снова прикинулся простачком Джек. – Я вас понял. Конечно. Если к вам кто-то приблизится, полицейские должны быть тут как тут, чтобы не допустить нападения… А что, если это окажется ваш приятель?.. – Джек умолк, глядя на недовольные лица. – Нет, это, пожалуй, не выход. Полиция до сих пор не знает, кто убил капитана Уинтропа – свой или чужой. А также мистера Арледжа. Так что ж, полиция всегда должна быть под боком, чтобы вовремя вмешаться, если нужно?..

– Ерунда!.. – возмутился Эттли, но его слова заглушили выкрики и смех толпы.

– Не потребуется ли для этого слишком много полицейских? – спросил Джек. – Пожалуй, по грубым подсчетам, один на каждого из нас, вздумавшего прогуляться по парку. Придется каждый раз идти в полицию и просить сопровождающего. Это дороговато обойдется, не так ли? Налоги подскочат раза в два-три.

Возмущенные крики, насмешки, чей-то громкий смех прервали Джека.

– Это просто смешно! – крикнул, перекрывая гул толпы, Эттли. – Вы свели все к абсурду! Есть вполне разумные способы исправить положение…

– Тогда расскажите нам какие, – предложил ему Джек широким жестом.

– Да-а-а! – закричала толпа, глядя то на Джека, то на Эттли. – Давайте, выкладывайте!..

Эттли мучительно искал подходящие слова, но, кроме общих фраз, ничего конкретного у него не было припасено. Толпа шумела, свистела. Джеку уже не надо было добивать противника. Наконец, разъяренный и весь красный, Эттли повернулся к нему.

– Может, у вас что-то лучшее припасено, Рэдли? Давайте, поделитесь с нами.

Толпа, как по команде, повернулась к Джеку, готовая расправиться и с ним.

– Во всем виноваты ирландцы! – крикнул женский голос из толпы. – Это все они.

– Ерунда, – возразил ей черноволосый мужчина. – Это все евреи, их рук дело.

– На виселицу их! – послышался выкрик. – На виселицу! – Какой-то человек в зеленом пальто яростно размахивал руками.

– Выслать из страны! – раздавались крики. – Пусть едут в Австралию. Зачем отменили закон о депортации?

– Пока не поймаем убийцу, ничего сделать нельзя, – уверенно ответил Джек. – Я предлагаю усилить полицию профессионалами, людьми, специально обученными этому делу, а не джентльменами, которые только и умеют, что красиво говорить и хорошо одеваться. А вот поймать вора, даже сидя с ним в одной комнате, они не способны.

– Верно, верно! – выкрикнул кто-то. Женщина в сером одобрительно помахала рукой. Солидный мужчина с напомаженными торчащими усами, осклабившись, засвистел. – А что вы имеете против джентльменов? Не анархист ли вы? Это вы хотите свергнуть королеву?

– Конечно, нет, – успокоил его Джек, стараясь сохранить хладнокровие. – Я верный подданный Ее Величества королевы Виктории. И я ничего не имею против джентльменов. Среди моих лучших друзей есть джентльмены. Если сказать правду, я сам иногда им бываю.

Толпа весело рассмеялась.

– Но я не полицейский, – продолжал он. – У меня нет такого опыта, это я хорошо знаю. Нет его и у большинства джентльменов.

– Этого опыта нет и у некоторых наших полицейских! – крикнул под общий хохот продавец пирожков. – Они узнали наконец, кто этот Палач из Гайд-парка? Почему до сих пор не поймали его?

– Поймают! – импульсивно выкрикнул Джек. – Это дело поручено первоклассному полицейскому, настоящему профессионалу, и если в Министерстве внутренних дел ему помогут, вместо того чтобы мешать, он поймает убийцу, которого вы прозвали Палачом.

Как только Джек это сказал, Эмили поняла, что он уже пожалел об этом. Но слова были произнесены.

Из толпы послышались скептические замечания, кое-кто повернулся в сторону Эттли.

– Это суперинтендант Питт, конечно, – пояснил Эттли с саркастической улыбкой. – Сын лесничего. Я знаю, почему мистер Рэдли так доверяет ему. Он его свояк, женат на сестре его жены. Вам, Рэдли, должно быть, известно то, чего не знает народ? Так что же это за тайны? Расскажите, например, чем занята сейчас полиция? Или что делает суперинтендант Питт?

Теперь толпа смотрела на Джека с недоверием. Лица людей стали недобрыми. Обстановка внезапно изменилась.

– Я знаю, что Питт отличный полицейский и работает так много, как только может выдержать человек! – крикнул в толпу Джек. – И если бы ему не мешал кое-кто из министерства и даже правительства, занятый больше всего своей карьерой, он бы давно поймал Палача.

Толпа снова возмущенно загудела, только теперь гнев был направлен против Эттли.

– Да, это верно, – громко сказал какой-то толстяк. – Дайте нам настоящую полицию, а не каких-то пижонов в хороших костюмах, которые боятся ручки замарать.

– Что правда, то правда, – поддержала его торговка прохладительными напитками. – К черту тех, кто желает думать только о себе. Этот убийца, может, совсем не маньяк. Может, это джентльмены так сводят счеты друг с другом…

– Или извращенцы, которые заставляют проституток делать черт знает что для их удовольствия. Вот и получил кто-то из них поделом от сутенера, чтобы другим было неповадно.

Эттли открыл было рот, чтобы ответить, но, увидев хмурые лица, поостерегся.

– Это наша полиция и наш город, – сказал Джек, как бы заканчивая дебаты. – Давайте поможем полиции поймать это чудовище, кто бы он там ни был – джентльмен или маньяк, а может, и то и другое одновременно.

В толпе послышались одобрительные крики. Видимо, все уже устали, потому что постепенно люди стали расходиться.

Эттли спрыгнул с подножки экипажа, стоя на которой он произносил свои речи, и подошел к Джеку и Эмили. Глаза его были недобро прищурены, губы сжаты.

– Сорвали дешевые аплодисменты? – пробормотал он сквозь зубы. – У кого? Там было не более десятка тех, кто может голосовать, а все остальные – сброд.

– Тогда почему вы здесь, если их поддержка вам не нужна? – импульсивно воскликнула Эмили, даже не подумав.

Эттли уставился на нее злыми глазами.

– Есть вопросы, мадам, в которых вы не разбираетесь. – Он посмотрел на Джека холодным немигающим взглядом. – А вот вам, Рэдли, следует разбираться в ситуации. Для вас, должно быть, не секрет, кто на моей стороне… и кто на вашей. – Губы его растянулись в подобии улыбки. – В последний раз вы совершили грубую ошибку, и она не пройдет вам даром. Вы нажили себе врагов. И этого достаточно, вот увидите.

С этими словами он круто повернулся на каблуках кругом и, вернувшись к экипажу, единым броском оказался на сиденье и велел кучеру трогать. Лошади сорвались с места, как только услышали над своими спинами свист хлыста.

– Он имел в виду «Узкий круг», не так ли? – Эмили поежилась, словно солнце спряталось за тучи, хотя оно по-прежнему ярко светило. – Неужели это такая грозная сила?

– Не знаю, – честно признался Джек. – Но если это так, тогда это самый черный день для Англии.

Когда Питт ушел на работу, Шарлотта все еще оставалась в кухне. Посуда после завтрака была убрана со стола. Дэниел и Джемайма собирались в школу, Грейси у мойки домывала чашки.

Пятилетний Дэниел драматически покашливал, но никто не обращал на него внимания. Шарлотта была занята тем, что причесывала семилетнюю Джемайму. Мальчуган кашлянул сильнее.

– У Дэниела кашель, – решила помочь брату Джемайма.

– Да, я простудился, – подхватил мальчик и в подтверждение зашелся кашлем.

– Не делай этого никогда, ты сорвешь горло, – без всякого сочувствия сказала Шарлотта.

– Я уже сорвал, – согласился ее сын, глядя на нее ясными глазами.

Мать улыбнулась.

– Да, мой дорогой… Проведя маленькое расследование, я узнала, что у тебя сегодня арифметика, не так ли?

Дэниел был слишком юн, чтобы знать о спасительных уловках.

– Я не очень понимаю арифметику, – честно признался он. Яркое утреннее солнце играло на его блестящих каштановых волосах, обещавших быть такими же красивыми, как и у его матери.

– Ты ее поймешь, – убежденно ответила Шарлотта.

Лицо мальчика разочарованно вытянулось.

– С другой стороны, – продолжала Шарлотта, завязывая Джемайме ленту в волосах, – если ты действительно болен, то можешь остаться дома…

Мальчик просиял.

– В кровати, – заключила она. – А завтра посмотрим. Грейси приготовит тебе бульон из угря и немножко овсяной каши.

Дэниел был в отчаянии.

– За это время ты подтянешься по арифметике, – бессердечно добавила Шарлотта. – Джемайма поможет тебе.

– Да, я помогу тебе, – пообещала Джемайма. – Я знаю сложение.

– Мне, кажется, уже лучше, – сказал мальчик, сердито посмотрев на сестру. – Я постараюсь не заболеть.

Шарлотта расплылась в радостной улыбке и погладила его по голове, с удовольствием перебирая пальцами шелковистые волосики сына.

– Я так и знала, – похвалила она его.

Когда дети ушли, а Грейси закончила мыть посуду, Шарлотта вернулась к очередным делам. А их накопилось, к сожалению, немало, и почти все неотложные. Предстояло почистить кое-что из одежды Томаса, а также вывести пятна крови с его рубашки – он как-то порезался во время бритья. Это совсем просто – дать кашице из крахмала засохнуть, а потом стряхнуть, и пятен как не бывало. Спиртом с камфарой можно легко удалить жирные пятна на рукаве пиджака. Однако говорят, что лучшего средства, чем хлороформ, для удаления жирных пятен просто нет. Надо попробовать.

К тому же надо освежить кружева на черном платье, в котором она была на завтраке в доме Уинтропов, прежде чем вернуть его Эмили. Здесь пригодятся спирт и борная кислота. Она решила не посылать к мяснику за свежей желчью, хотя ей рекомендовали это как отличное средство. Предстоит заняться и перьями, они совсем потеряли вид, их надо немного завить; но щипцы для завивки волос для этого не годятся – очень опасны. Лучше всего использовать нож с ручкой из слоновой кости, вернее, как раз ручку. Это очень долгая и кропотливая работа, но ее необходимо проделать, иначе никто из родственников не будет выручать ее в нужных случаях, когда ей надо будет появиться в обществе хорошо и модно одетой. Не забыть бы смазать черные кожаные перчатки кусочком апельсина, а затем маслом для салата.

– Грейси, – позвала она, но когда убедилась, что та ее не слышит, снова, уже громче окликнула девушку: – Грейси!

– Да, мэм. – Девушка медленно повернулась от шкафа для посуды, лицо ее порозовело от испуга.

– Что с тобой? – спросила удивленная Шарлотта.

– Ничего, мэм, – поспешно ответила девушка.

– Хорошо, тогда разогрей утюги, и я займусь кружевом. А ты можешь очистить от пятен крови рубашку хозяина, ты знаешь как.

– Да, мэм. – Грейси послушно достала утюги и поставила их греться на плиту.

Шарлотта поднялась к себе наверх за перьями и по дороге прихватила нож с ручкой из слоновой кости. Был еще нож для масла, но он оказался слишком мал; подошел бы еще нож для разрезания торта, но лучше всего нож с ручкой из слоновой кости.

– Мэм? – вдруг сказала Грейси, когда Шарлотта вернулась.

– Да?

– О… нет, ничего. – Горничная, не рассчитав, плеснула слишком много спирта на пятно.

Шарлотта очень осторожно стала завивать перья с помощью ножа, когда вдруг заметила, что Грейси щедро поливает спиртом пятна крови на рубахе, а не жирное пятно на пиджаке, забыв о камфаре.

– Грейси! Что с тобой сегодня? Что-то случилось? А ну-ка рассказывай, пока ты окончательно не довела все до полной катастрофы.

Щеки Грейси пылали, глаза были полны страха, а лицо говорило о том, что случилось что-то невероятное. Но бедняжка не проронила ни слова.

Шарлотта наконец сама испугалась. Она очень любила Грейси; пожалуй, даже сама не знала, как сильно, до этого момента.

– Что случилось? – Голос ее прозвучал резче, чем она того хотела. – Ты больна?

– Нет. – Грейси прикусила губу. – Я что-то узнала про джентльмена, который ходит в парк за женщинами. – Девушка шумно глотнула воздух. – Я заставила разговориться одну из них. – В глазах Грейси было отчаяние. Она врала своей хозяйке, не совсем врала, но все же не говорила всю правду, и за это ненавидела себя. – Она рассказала, что в парк приходил один джентльмен, который бил девушек, бил очень сильно. И что, может быть, его убил сутенер, а другой джентльмен знал это, может, даже видел, и поэтому его тоже убили.

В это мгновение Шарлотта думала лишь о том, что все действительно так и могло быть, как рассказывает Грейси, и, почувствовав надежду, порадовалась за Томаса.

– Вполне возможно, – живо согласилась она. – Все могло быть именно так.

Грейси как-то виновато улыбнулась.

И тут Шарлотту, как обухом, ударила догадка.

– Грейси! Ты сама пошла и все это разведала? Ты сделала это, говори?

Глубоко несчастная девушка опустила глаза и уставилась в пол, ожидая кары.

– Ты пошла ночью в парк и отыскала одну из этих женщин, не так ли?

Грейси не оправдывалась.

– Глупая непослушная девчонка! – не выдержала Шарлотта. – Разве ты не понимала, какой опасности подвергалась?

– Что они сделают с хозяином, если он не поймает Палача? – Грейси боялась поднять глаза на Шарлотту.

Ее хозяйка была уже на грани паники. Если все, что рассказала Грейси, правда, то она не простит себе того, что так мало бывала дома и не помогала мужу.

– Я собственными руками избила бы тебя. Это такой риск! – Шарлотта не могла успокоиться. – Если ты еще раз сделаешь что-либо подобное, я за себя не ручаюсь. А теперь скажи: как я могу сказать об этом хозяину? Ведь я должна сказать ему, что ты ночью одна ходила в парк! Ты можешь мне ответить?

Грейси печально покачала головой.

– Мне придется поломать голову, чтобы что-то придумать.

Грейси покорно кивнула.

– Да не стой же как истукан и не мотай головой. Лучше подумай, что делать. Займись-ка чисткой пятен и думай, как нам быть. Давай хотя бы обрадуем хозяина, почистив его одежду.

– Да, мэм.

Грейси подняла голову и нерешительно улыбнулась. Шарлотта ответила тем же. Сначала они улыбались сдержанно, а потом – широко и понимающе, как единомышленники.

Вторую половину дня Шарлотта провела в новом доме. Каждый день приносил новые, близкие к катастрофе неожиданности и, казалось бы, неразрешимые проблемы. С лица мастера, руководившего ремонтом, не сходило выражение мрачной озабоченности, он то и дело качал головой, выражая этим перманентное сомнение, и закусывал губу, даже не дослушав до конца то, что Шарлотта пыталась ему сказать. Хотя вскоре, обзаведясь авторитетным каталогом, она с большим успехом могла обосновывать свои аргументы и понемногу завоевывала его ворчливое одобрение.

Главная проблема была в ее попытках выиграть время. Шарлотта поторопилась продать их старый дом в Блумсбери, и теперь они должны были освободить его через четыре недели, тогда как новый дом еще не был полностью готов для переезда. Большинство основных работ, правда, были закончены. Указания тетушки Веспасии были выполнены мастером со всей возможной точностью – воссоздан карниз, на потолке красовалась новая роза для люстры. Но комнаты оставались без штукатурки и обоев, а вопрос о ковровых покрытиях даже не возникал, хотя в советах не было недостатка.

Во время их разговоров с Эмили Шарлотте казалось, что все вопросы цвета обоев для той или другой комнаты решены, но потом опять начинались сомнения. Шарлотта сознавала, что, как бы она ни старалась, ее мысли были часто заняты совсем другими проблемами. Она не могла не знать, какая кампания велась в газетах, сколько упреков высказывалось в адрес полиции и того, кто персонально отвечал за расследование убийств в Гайд-парке. Это была великая несправедливость. Томас пожинал плоды того, что было посеяно убийствами в Уайтчепеле, ирландским терроризмом и многими прочими проблемами. В обществе было неспокойно, в воздухе чувствовалась близость политических перемен, росла нищета, из Европы проникали анархические идеи, росли опасения в прочности трона, на котором сидела дряхлеющая королева, находящаяся в вечном трауре после смерти принца-консорта, а наследник беспечно прожигал жизнь, тратя время и деньги на карты, лошадей и женщин. Обезглавленные трупы в Гайд-парке как бы сфокусировали в себе все, что происходило вокруг.

Возможно, осознание этого как бы успокаивало совесть, но служило слабым оправданием. Томас был новичком на своем новом месте. Это понял бы Драммонд – он являлся джентльменом и членом «Узкого круга», пока не порвал с ним, рискуя многим; он был также личным другом многих равных себе и выше себя. А Томас никем таким не был и не станет. Каждый его шаг – это личное завоевание, необходимость доказывать, кто он. И так будет всегда.

Шарлотта окинула взглядом комнату, но не могла ни на чем сосредоточиться. Хорошо ли будут смотреться здесь зеленые обои или этот цвет слишком холодный? С кем она могла посоветоваться? Мать слишком занята романом с Джошуа, к тому же она не очень хочет встречаться с Шарлоттой и вспоминать о своем с ней разговоре. Эмили поглощена делами Джека и политической предвыборной борьбой. Томас так много работает, что они почти не видятся – лишь в те короткие моменты вечерами, когда он возвращался домой усталый и голодный. Но сегодня она сделает исключение, что бы там ни было, и сообщит ему то, что рассказала ей Грейси. Только надо решить, как лучше это сделать. Что касается домашних дел, то она ни в коем случае не должна его беспокоить, даже если у него и могут быть свои пристрастия относительно цвета обоев. В их супружеской жизни ему обычно что-то или нравилось, или не нравилось, иных соображений он никогда не высказывал.

Шарлотте вдруг почему-то вспомнился обрывок разговора на поминках у Уинтропов. Она беседовала с Миной Уинтроп об интерьерах. Это получилось случайно, но ей показалось, что ее собеседница с удовольствием обсуждала с ней ее проблемы с ремонтом дома и, судя по ее замечаниям, неплохо разбиралась в этом; более того, у нее был определенный талант художника по интерьерам. Возможно, ей следует посоветоваться с Миной. Ее визит к ней поможет убить двух зайцев: во-первых, получить совет, а во-вторых, узнать хоть что-то, могущее помочь Томасу. После сведений, добытых Грейси, очень важно побольше узнать о капитане Уинтропе, его вкусах и привычках.

Ей не пришлось колебаться, она сразу же приняла решение. Ее наряд мало подходил для нанесения визитов, но у нее не было времени для переодевания, тем более что для этого надо было возвращаться в Блумсбери. Было бы неразумно нанимать кэб. Шарлотта наскоро ополоснула лицо, поправила прическу и направилась к ближайшей остановке омнибуса.