Доктор Сон Кинг Стивен
Когда они зашли в туалет, Дэн рассчитывал порадовать подружку дозой, ничего больше. Дини, быть может, и нравился кокаин, но Дэн не хотел иметь с ним ничего общего. Он слышал, что кокс называют «аспирином для богачей», а Дэн был далеко не богат. Но тут из кабинки вышел какой-то тип с портфелем, похожий на бизнесмена. Когда мистер Бизнесмен подошел к раковине, чтобы ополоснуть руки, Дэн увидел мух, ползающих по его лицу.
Мух-падальщиц. Мистер Бизнесмен был ходячим трупом и даже не подозревал об этом.
И вместо того, чтобы взять маленькую порцию, Дэн, похоже, пустился во все тяжкие. Или в последний момент передумал? Могло быть и так, ведь его память больше почти ничего не сохранила.
«Но мух я все же запомнил».
Да. Это он запомнил. Выпивка умеряла сияние, вырубала его на время, но он не был уверен в том, что мухи вообще относились к сиянию. Они появлялись, когда им вздумается — на трезвую голову или на пьяную.
Он снова подумал: мне нужно убираться отсюда.
Он снова подумал: лучше б я умер.
Дини тихо всхрапнула и отвернулась от безжалостного утреннего света. Если не считать матраса на полу, мебели в комнате не было — даже завалящей тумбочки. Открытая дверь чулана демонстрировала скудный гардероб, сваленный в две пластиковые корзины для белья. То немногое, что висело на вешалках, предназначалось, видимо, для походов по барам: красная футболка со словами «Sexy Girl», вышитыми блестками, и джинсовая юбка с обтрепанным по последней моде подолом. Еще там стояли две пары кроссовок, две пары лодочек без каблуков и пара туфель с ремешком на шпильках в стиле «трахни меня». Никаких пробковых сандалий. И ни намека на его собственные побитые жизнью «Рибоки», раз уж речь зашла об этом.
Они вроде бы сбросили обувь, когда вошли, и если так, то она должна сейчас валяться в гостиной, которую он смутно припоминал. Там же, наверное, лежит и ее сумочка. Дэн мог отдать Дини остатки своей наличности на сохранение — маловероятно, но вполне возможно.
Чувствуя, как пульсирует голова, он побрел по короткому коридору туда, где, как ему помнилось, была вторая и последняя комната квартиры. В дальнем углу располагалась кухонька, всю роскошь которой составляли плита с горелками да маленький холодильник, приютившийся под рабочим столом. В зоне гостиной стоял просевший диван с подложенными под один край кирпичами. Напротив — телевизор с трещиной посреди экрана. Трещину заклеили полоской клейкой ленты, и с одного угла она уже начала отходить. К ленте прилипло несколько мух, одна все еще слабо шевелилась. Дэн смотрел на нее с нездоровым интересом, в который уже раз отмечая про себя, что похмелье позволяет заметить уродливейшие детали в самом обычном окружении.
Прямо перед диваном стоял кофейный столик. На нем находились пепельница, полная окурков, пакетик с белым порошком и журнал «Пипл» с остатками наркотика на обложке. Завершала картину долларовая купюра, скрученная в трубочку. Он не знал, как много они успели нюхнуть, но судя по тому, что осталось, с пятью сотнями можно попрощаться навсегда.
«Твою мать, я ведь не люблю кокс. Как я вообще его нюхал, если даже дышу через раз?»
Не он. Она. Она нюхала, а он втирал себе в десны. Воспоминания начали возвращаться. Дэн предпочел бы, чтобы они оставались, где были, но увы — поздно.
Мухи-падальщицы в туалете ползают по влажной поверхности глазных яблок мистера Бизнесмена, вылезают изо рта и влезают обратно. Мистер Барыга спрашивает, на что уставился Дэн. Дэн отвечает: ни на что, неважно, покажи лучше, что у тебя есть. Как выяснилось, у мистера Барыги есть предостаточно. У них всегда так. Еще одна поездка в такси — к ней домой. Дини на заднем сиденье втягивает кокаин с запястья, не желая (или просто не в состоянии) дотерпеть до квартиры. Они оба пытаются спеть «Мистер Робото».
Он увидел ее сандалии и свои «Рибоки», лежащие в дверях, и нахлынула новая волна золотых воспоминаний. Она не разулась — просто сбросила сандалии со ступней, потому что к этому моменту его руки крепко сжимали ее ягодицы, а ноги девушки обвивали его талию. Ее шея пахла духами, дыхание — свиными шкварками с ароматом барбекю. Прежде чем подойти к биллиардному столу, они ели их горстями.
Дэн надел кроссовки и прошел в кухню, надеясь обнаружить в единственном шкафчике растворимый кофе. Кофе он не нашел, зато нашел сумочку, лежащую на полу. Он вспомнил, как Дини швырнула ее на диван и засмеялась, когда промазала. Половина добра высыпалась наружу, включая красный кошелек из искусственной кожи. Дэн сложил все обратно в сумочку и отнес ее на кухню. Хотя он и был уверен в том, что его деньги лежали сейчас в кармане мистера Барыги, но где-то в глубине души надеялся, что кое-что осталось — просто потому, что ему это было так нужно. Десятки хватит на три стакана или пару упаковок пива, но сегодня ему потребуется гораздо больше.
Он достал ее кошелек и открыл его. Внутри были фотографии. На нескольких — Дини с каким-то парнем, настолько похожим на нее, что было ясно: они родня. На парочке — Дини с малышом на руках. Портрет Дини в выпускном платье рядом с зубастым парнем в жутком смокинге. Отделение для купюр было раздуто, и он исполнился надежды… пока не раскрыл его и не обнаружил пачку продовольственных талонов. И банкноты: две двадцатки, три десятки.
«Вот мои деньги. То, что от них осталось».
Хотя он знал, что это не так. Он никогда бы не отдал свою недельную зарплату на сохранение только что снятой пьянчужке. Деньги были ее.
Да, но разве кокаин — не ее мысль? Разве не она виновата в том, что сегодня утром он гол как сокол, да еще и мучается от похмелья?
«Нет. Ты напился, оттого и похмелье. Ты увидел мух, потому и остался без денег».
Может, и так, но если бы она не позвала его на вокзал, он никогда бы не увидел мух.
«Эти семьдесят баксов могут понадобиться ей на еду».
Точно. На банку арахисового масла и банку джема, и буханку хлеба, чтобы было, на что все это намазать. Для остального у нее есть талоны.
«А как насчет арендной платы? Может, деньги нужны для этого».
Если ей нужно заплатить за квартиру, пусть продаст телевизор. Дилер наверняка с радостью возьмет его, пусть и с трещиной. К тому же семьдесят долларов — слишком мало для месячного платежа, даже для такой дыры.
«Это не твои деньги, док». Мамин голос — последнее, что он хотел слышать в диком похмелье, чувствуя непреодолимое желание выпить.
— Иди в жопу, ма, — сказал он тихо, но с чувством.
Дэн взял деньги, переложил их в свой карман, засунул кошелек обратно в сумочку и развернулся.
Перед ним стоял ребенок.
На вид ему было года полтора, одет в футболку атлантских «Храбрецов». Она доходила ему до коленей, но подгузник все равно виднелся из-под нее, потому что был полон и свисал почти до лодыжек. Сердце в груди Дэна совершило безумный скачок, а в голове внезапно раздался тяжелый гул, как если бы Тор опустил свой молот ему прямо на макушку. Какую-то секунду он был уверен, что сейчас его хватит инфаркт, или инсульт, или то и другое сразу.
Он сделал глубокий вдох и выдохнул.
— Откуда ты взялся, герой?
— Мама, — ответил ребенок. В этом был смысл: Дэн, в конце концов, появился на свет оттуда же. В мозгу начало формироваться чудовищное непрошенное умозаключение.
«Он видел, как ты взял деньги».
Ну и пусть. Рождавшаяся мысль не имела к этому отношения. Видел, ну и что? Ему даже двух лет еще не исполнилось. В этом возрасте дети принимают как должное все, что делают взрослые. Если бы он увидел, как его мама ходит по потолку, стреляя огнем из пальцев, то и глазом бы не моргнул.
— Как зовут тебя, герой?
Его голос пульсировал в ритм с биением сердца, которое по-прежнему не желало успокаиваться.
— Мама.
«В самом деле? Ох и повеселятся же твои одноклассники, когда ты пойдешь в школу».
— Ты из соседней квартиры? Или с другого конца этажа?
«Пожалуйста, ответь „да“. Потому что вот она, мысль: если это ребенок Дини, то получается, что она отправилась шляться по барам, заперев его в этой поганой квартирке. Одного».
— Мама!
Тут малыш заметил кокаин на кофейном столике и устремился к нему. Намокший подгузник раскачивался из стороны в сторону.
— Сахав!
— Нет, это не сахар, — сказал Дэн, хотя, само собой, это был именно он: сахар для ноздрей.
Никак не реагируя на слова Дэна, ребенок потянулся к порошку. Дэн заметил на его руке синяки, похожие на отпечатки пальцев.
Он сгреб малыша в охапку. Когда Дэн оттаскивал его от столика (из подгузника на пол сквозь пальцы потекла струйка мочи), в голове мелькнул короткий, но очень ясный образ: парень, похожий на Дини, с фотографии в кошельке. Он хватает ребенка и трясет его, оставляя на маленькой ручке отметины своих пальцев.
(эй Томми какую часть фразы «вали нахер» тебе повторить еще раз?)
(Рэнди перестань он же ребенок)
Все ушло. Второй голос — протестующий, слабый — принадлежал Дини, и он понял, что Рэнди — ее старший брат. Почему бы и нет? Обидчику не обязательно быть бойфрендом. Иногда это брат. Иногда — дядя. Иногда
(выходи щенок выходи и получи свое)
дорогой папочка.
Он понес ребенка — Томми, его зовут Томми — в спальню. Там малыш увидел мать и немедленно принялся вырываться.
— Мама! Мама! Мама!
Когда Дэн спустил его на пол, Томми забрался на матрас и устроился рядом с матерью. Даже во сне Дини обняла его и прижала к себе. Футболка мальчика задралась, и Дэн увидел другие синяки, на этот раз на ногах.
«Брата зовут Рэнди. Я могу его найти».
Мысль была ясной и холодной, как озерный лед в январе. Если он возьмет фотографию из кошелька и сосредоточится, игнорируя головную боль, ему, наверно, удастся отыскать старшего брата. Он уже проделывал такое раньше.
«Могу сделать так, что синяки в этот раз останутся на нем. Могу сказать ему, что в следующий раз убью».
Только следующего раза не будет. С Уилмингтоном покончено. Он больше не собирался видеться с Дини или посещать эту убогую лачугу. Он вообще не хотел больше вспоминать минувшую ночь и это утро.
Теперь пришла очередь Дика Хэллоранна: «Нет, сынок. Может, порождения „Оверлука“ и удастся спрятать в сейф, но с воспоминаниями такой фокус не пройдет. Они и есть настоящие призраки».
Он встал в дверном проеме, глядя на Дини и ее побитого мальчика. Малыш снова заснул, и в утреннем свете парочка имела почти ангельский вид.
«Она — не ангел. Пусть и не она оставила эти синяки, но ей хватило ума отправиться на гулянку и бросить его тут одного. Если бы ты не проснулся и не зашел в ту комнату…»
«Сахав», — произнес мальчик, потянувшись за коксом. Нехорошо. Надо что-то делать.
«Но не мне. Мило же я, воняющий бухлом и рвотой, буду выглядеть в офисе Министерства внутренней безопасности, когда попытаюсь заявить о насилии в отношении ребенка! Еще один честный гражданин, пытающийся исполнить свой гражданский долг».
«Но ты можешь вернуть деньги, — произнес голос Венди. — Ты можешь сделать хотя бы это».
И он почти сделал: вытащил купюры из кармана и взял в руку. Даже подошел с ними к кошельку, и прогулка, должно быть, прочистила ему мозги, потому что в них возникла идея.
«Возьми кокс, если уж так хочешь что-то взять. С легкостью продашь остатки за сотню. За две, если повезет».
Да вот только покупатель может оказаться агентом Федерального управления по борьбе с наркотиками — с его везением так и будет, — и он окажется в тюрьме. Кстати, он может попасть туда и за то, что натворил в «Млечном пути». Наличность гораздо безопасней. Пусть и всего семьдесят баксов.
«Разделю, — решил он. — Сорок ей, тридцать мне».
Но толку с тридцатки? К тому же в кошельке лежит куча талонов, да такая, что лошадь подавится. Хватит, чтобы прокормить ребенка.
Он взял кокаин и покрытый порошком журнал, отнес на кухню и положил на стол, где ребенок не смог бы до них добраться. В раковине лежала губка, и он стер со столика в гостиной остатки кокаина, повторяя себе, что если Дини проснется и обнаружит его за этим занятием, он отдаст ей чертовы деньги. Повторяя, что если не проснется, значит, так ей и надо.
Дини не вышла. Она продолжала спать.
Дэн закончил уборку, швырнул губку обратно в раковину и подумал, не оставить ли записку. Но что он в ней напишет? «Следи за ребенком получше, и, кстати, я выгреб всю наличку из твоего кошелька»?
Ладно, обойдемся без записки.
Он ушел с деньгами в кармане, постаравшись не слишком громко хлопнуть дверью, и решил, что поступил вполне тактично.
Около полудня, успев забыть о похмелье благодаря «Фиорицету» Дини и «Дарвону» на закуску, он подходил к заведению под названием «Голден» — спиртное со скидкой и импортное пиво. Оно находилось в старой части города, где здания были кирпичными, тротуары — почти безлюдными, а ломбарды (у каждого из них на витрине имелся большой выбор опасных бритв) встречались в изобилии. Он собирался купить очень большую бутылку очень дешевого виски, но то, что обнаружилось перед входом, изменило его намерения. Тележка из супермаркета, нагруженная безумной коллекцией какого-то бродяги. Сам бродяга внутри магазина препирался с продавцом. Сверху в тележке лежало свернутое одеяло, перехваченное веревкой. Дэн заметил на нем пару пятен, но в целом оно выглядело прилично. Он схватил его и быстро пошел прочь, зажав одеяло под мышкой. По сравнению с кражей семидесяти долларов у матери-одиночки и наркоманки, похищенный у бомжа волшебный ковер казался мелочью. Может быть, поэтому он чувствовал себя мелким, как никогда.
«Я — Невероятно уменьшающийся человек,[2] — подумал он, спеша завернуть с добычей за угол. — Украду еще пару вещей и исчезну».
Он ждал возмущенных воплей бродяги, — чем они безумней, тем громче вопят, — но ничего не услышал. Еще один поворот, и можно считать, что он в безопасности.
И Дэн повернул.
Тот вечер застал его возле устья большого водостока на склоне под мостом через Кейп-Фир. Комната у него была, но между ним и ею стояла маленькая проблемка: задержанная арендная плата, которую он поклялся внести не позже пяти часов вчера. И это было еще не все. Если бы он вернулся к себе, его могли пригласить в некое похожее на крепость муниципальное здание на Бесс-Стрит для ответов на вопросы касательно некого происшествия в баре. В общем, безопасней было держаться оттуда подальше.
В городе был приют под названием «Дом надежды» (который местные алкаши, конечно, прозвали Домом безнадеги), но Дэн туда не собирался. Там можно было бесплатно переночевать, но бутылки отбирали на входе. В Уилмингтоне хватало дешевых ночлежек и мотелей, где всем было насрать, что ты пьешь, нюхаешь или колешь, но зачем тратить деньги на крышу над головой вместо выпивки, если на улице сухо и тепло? О кроватях и крышах придется волноваться, когда он отправится на север. Не говоря уже о том, как он добудет свои скудные пожитки из комнаты на Бёрни-стрит без ведома хозяйки.
Луна вставала над рекой. Дэн сидел на расстеленном одеяле. Скоро он на него уляжется, завернется в него, как в кокон, и уснет. Он был пьян ровно настолько, чтобы ощущать себя счастливым. Взлет и набор высоты проходили трудно, но теперь турбулентность низких высот осталась позади. Он полагал, что его жизнь не показалась бы образцовой большинству американцев, но на данный момент она его устраивала. У него имелась бутылка «Олд Сан» (купленная в магазине на приличном расстоянии от «Голдена») и половинка бутерброда «Завтрак героя» на завтра. Будущее было туманно, но сегодня луна светила ясно. Все было как надо.
(Сахав)
Внезапно ребенок оказался рядом с ним. Томми. Прямо рядом с ним. Тянется к порошку. Синяки на ручке. Голубые глаза.
(Сахав)
Он видел его с мучительной ясностью, не имевшей никакого отношения к сиянию. И не только его. Дини, похрапывавшая лежа на спине. Красный кошелек из искусственной кожи. Стопка продуктовых талонов с надписью «Министерство сельского хозяйства США». Деньги. Семьдесят долларов. Которые он взял.
«Думай о луне. Думай о том, как безмятежно она всходит над рекой».
Какое-то время он так и делал, но потом увидел Дини на спине, красный кошелек из искусственной кожи, стопку продуктовых талонов, жалкую пачечку денег (большей части которой уже не было). Яснее всего он видел малыша, тянущегося к коксу своей ладошкой-морской звездой. Голубые глаза. Синяки на руке.
«Сахав», сказал он.
«Мама», сказал он.
Дэн научился отмерять выпивку так, чтобы ее хватало надольше, опьянение было мягче, а головная боль на следующий день — меньше и терпимее. Но иногда с его меркой что-то случалось. И все шло псу под хвост. Как тогда в «Млечном пути». Но то произошло более-менее случайно, а сегодня он прикончил бутылку четырьмя большими глотками намеренно. Мозг — грифельная доска. Выпивка — тряпка для стирания.
Он улегся и натянул на себя краденое одеяло. Дэн ждал беспамятства, и оно пришло, но Томми пришел раньше. Футболка «Храбрецов». Свисающий подгузник. Голубые глаза, рука в синяках, ладошка-морская звезда.
«Сахав. Мама».
«Я никогда об этом не расскажу, — подумал он. — Ни единой душе».
Когда луна взошла над Уилмингтоном в штате Северная Каролина, Дэн Торранс впал в забытье. Ему снился «Оверлук», но, проснувшись, он не вспомнил этих снов. Вспомнил он голубые глаза, руку в синяках, протянутую ладошку.
Ухитрившись забрать свои вещи, Дэн отправился на север, сначала в штат Нью-Йорк, затем в Массачусетс. Прошло два года. Иногда он помогал людям, обычно — старикам. Он это умел. Слишком часто в пьяные ночи малыш был последним, о чем он успевал подумать, и первым, о чем он думал наутро с похмелья. И это о малыше он всегда думал, когда обещал себе бросить пить. Может, на следующей неделе. А уж в следующем месяце — точно. Малыш. Глаза. Рука. Ладошка-морская звезда.
«Сахав».
«Мама».
Часть первая
АБРА
Глава первая
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИНИТАУН
После Уилмингтона он перестал пить ежедневно.
Он мог неделю, даже две не брать в рот ничего крепче диетической колы. Он просыпался без похмелья, и это было хорошо. Он просыпался с ощущением жажды и тоски — тяги — и это было плохо. Потом наступал вечер. Или выходные. Иногда спусковым крючком служила реклама «Будвайзера» по телевизору — молодые люди со свеженькими лицами, без пивных животов, опрокидывающие по кружке после волейбольного матча. Иногда он видел пару приличных дам, выпивающих по бокальчику после работы за столиком уличного кафе — из тех, что носят французские названия и украшены множеством висячих растений. Иногда слышал песню по радио. Однажды это был «Мистер Робото» в исполнении «Стикс». Когда он был сухой — то уж сухой как лист, а когда пил — то уж напивался от души. Если он просыпался рядом с женщиной, то вспоминал Дини и мальчика в футболке «Храбрецов». Он думал о семидесяти долларах. Он думал даже об украденном одеяле, которое оставил в водостоке. Может быть, оно так до сих пор там и лежит. Если так, скорее всего оно покрылось плесенью. Иногда он напивался и прогуливал работу. Какое-то время это терпели — он хорошо знал свое дело, но рано или поздно терпение заканчивалось. И тогда он говорил «спасибо» и садился в автобус. Уилмингтон сменился Олбани, Олбани — Ютикой. Ютика превратилась в Нью-Палтц. Нью-Палтц уступил место Стербриджу, где он напился на фольк-концерте под открытым небом и проснулся на следующий день со сломанным запястьем. Следующим был Уэстон, после него — дом престарелых на Мартас-Винъярде, и там-то он долго не проработал. На третий день старшая медсестра унюхала запах перегара, и на этом все — прощай и ничего не обещай. Однажды его путь пересекся со следом Узла верных, но он об этом так и не узнал. По крайней мере, не осознал, хотя дальней частью мозга — той, что сияла, — что-то почувствовал. Запах, исчезающий, неприятный, как запах жженой резины на участке шоссе, где недавно произошла большая авария.
С Мартас-Винъярда Дэн отправился на автобусе «МассЛайнс» в Ньюберипорт. Там он нашел работу в доме ветеранов, заведении, где всем все было более-менее пофиг, где старые солдаты часто сидели в инвалидных креслах под дверями пустых консультационных кабинетов, пока моча из их коллекторов не начинала течь на пол. Ужасное место для пациентов, и чуть получше — для таких никчемушников, как он — хотя Дэн и еще несколько сотрудников старались получше обращаться с ветеранами. Он даже помог паре из них перейти порог, когда пришло их время. На этой работе он задержался надолго, так что президент-саксофонист даже успел передать ключи от Белого дома президенту-ковбою.
Дэн несколько раз напивался в Ньюберипорте, но всегда накануне выходного, так что все проходило без проблем. После одного из мини-запоев он проснулся с мыслью, «По крайней мере талоны я ей оставил». Это вернуло к жизни старый добрый психопатический дуэт ведущих.
«Нам очень жаль, Дини, но никто не уйдет с пустыми руками! Что у нас для нее есть, Джонни?»
«Что ж, Боб, Дини не выиграла денег, но она получает нашу новую настольную игру, несколько граммов кокаина и толстую пачку ПРОДУКТОВЫХ ТАЛОНОВ!»
А Дэн получил несколько месяцев без выпивки. Вероятно, это был его странный способ покаяния. Ему не раз приходило в голову, что будь у него адрес Дини, он бы давно отослал ей эти сраные семьдесят баксов. Он бы даже отправил ей вдвое больше, если бы это избавило его от воспоминаний о пацане в футболке «Храбрецов» с протянутой ладошкой-морской звездой. Но адреса у него не было, так что вместо этого он оставался трезвым. Бичевал себя кнутами. Сухими.
Потом как-то вечером он шел мимо питейного заведения под названием «Отдых рыбака» и увидел в окно симпатичную блондинку, в одиночестве сидевшую у бара. На ней была юбка из шотландки до середины бедра, она выглядела одинокой, и он вошел; и оказалось, что она недавно развелась, какая жалость, не составить ли ей компанию, и через три дня он очнулся все с той же черной дырой в памяти. Он пошел в ветеранский центр, где мыл полы и вкручивал лампочки, надеясь, что его простят, но напрасно. «Более-менее пофиг», как оказалось, не то же самое, что «пофиг» — почти, да не совсем. Уходя с несколькими предметами, которые хранились в его шкафчике, Дэн вспомнил фразу Бобкэта Голдтуэйта: «Моя работа никуда не делась, просто теперь ее делает кто-то другой». Так что он сел на другой автобус, на сей раз в Нью-Гэмпшир, а перед посадкой приобрел стеклянную емкость с опьяняющей жидкостью.
Всю дорогу он просидел на Сиденье для пьянчуг — том, что возле туалета. Он знал по опыту, что если собираешься квасить всю поездку, лучше всего выбирать это место. Он сунул руку в коричневый бумажный пакет, открутил крышечку стеклянной емкости с опьяняющей жидкостью и вдохнул коричневый запах. Этот запах умел говорить, хотя произносил только одну фразу: «Привет, старый друг!»
Он подумал: «Сахав».
Он подумал: «Мама».
Он подумал, что Томми теперь уже ходит в школу. Если, конечно, добрый дядюшка Рэнди его не прикончил.
Он подумал: «Единственный, кто может нажать на тормоза, — это ты».
Эта мысль посетила его не впервые, но на этот раз вслед за ней пришла другая. «Тебе не обязательно так жить, если ты этого не хочешь. Можно, конечно… но необязательно».
Голос был такой странный, такой непохожий на его обычные внутренние диалоги, что он подумал, что тот исходит от кого-то другого — он мог ловить чужие мысли, но теперь это редко случалось без его желания. Он научился от них отгораживаться. Тем не менее он окинул взглядом салон, почти уверенный, что кто-нибудь на него смотрит. Нет, никто. Все спали, разговаривали с соседями или смотрели в окно на серенький новоанглийский день.
Тебе не обязательно так жить, если ты этого не хочешь
Если бы это было так. Тем не менее бутылку он закрыл и положил на соседнее сиденье. Дважды он снова брал ее в руки. В первый раз сразу же положил на место. Во второй — опять полез в пакет и отвинтил крышку, но тут автобус подъехал к зоне отдыха сразу за границей Нью-Гэмпшира. Дэн направился в «Бургер Кинг» с остальными пассажирами, остановившись только, чтобы бросить бумажный пакет в мусорный контейнер. На одном боку высокого зеленого бачка красовалась трафаретная надпись: «Все ненужное оставляйте здесь».
«Было бы здорово», подумал Дэн, когда бутылка звякнула, упав на дно. «Как же это было бы здорово».
Часа через полтора автобус миновал дорожный знак с надписью: «Добро пожаловать во Фрейзер, где на каждый сезон есть свой резон!» А ниже: «Родина Минитауна!»
Автобус остановился рядом с Общественным центром Фрейзера, чтобы взять пассажиров, и с пустовавшего соседнего сидения, на котором первую половину поездки ехала бутылка, послышался голос Тони. Дэн узнал его, хотя уже много лет Тони не разговаривал с ним так отчетливо.
(вот это место)
«Сойдет», подумал Дэн.
Он сдернул сумку с багажной сетки над головой и сошел. Остановился на тротуаре и проводил отъезжающий автобус глазами. С запада на горизонте поднимались зубцы Белых гор. До сего дня, колеся по стране, Дэн держался подальше от гор, особенно от зловещих пиков, деливших страну пополам. «И вот наконец, — подумалось ему, — я снова оказался в горах. Сдается мне, я всегда знал, что так и будет». Но здешние горы были более пологими, чем те, что иногда являлись ему в кошмарах, и он решил, что сможет ужиться с ними, хотя бы на некоторое время. То есть при условии, что сможет выкинуть из головы малыша в футболке «Храбрецов». Что сможет завязать. Наступает момент, когда ты понимаешь, что дальше бежать бессмысленно. Что куда бы ты ни поехал, от себя не убежишь.
В воздухе кружилась снежная завируха, тонкая, как невестина фата. Дэн видел, что магазины по обе стороны широкой главной улицы обслуживают в основном лыжников, приезжавших в декабре, и летних отдыхающих, прибывающих в июне. В сентябре и октябре здесь наверняка полно любителей поглазеть на осеннюю листву, но сейчас стояла погода, которая в Нью-Гэмпшире считается весенней: два стылых месяца холодов и сырости. Очевидно, для этого сезона во Фрейзере еще не придумали резона, потому что на променаде — Крэнмор-авеню — не было ни души.
Дэн закинул сумку на плечо и неспешным шагом двинулся на север. У кованого забора он остановился посмотреть на ветшающий викторианский особняк, зажатый с двух сторон более новыми кирпичными зданиями. С особняком они соединялись крытыми галереями. Слева на крыше возвышалась башенка, а справа — нет, отчего дом выглядел немного скособоченным, что Дэну даже понравилось. Как будто старая дама говорила: «Ну да, отвалился от меня кусок. Ну и черт с ним. Когда-нибудь это случится и с тобой». Дэн начал улыбаться. Потом его улыбка угасла.
Из окна комнаты в башенке на него смотрел Тони. Увидев, что Дэн взглянул наверх, мальчик помахал ему рукой. Тот же скупой жест, памятный Дэну со времен собственного детства, когда Тони приходил часто. Дэн зажмурился, потом открыл глаза. Тони исчез. Да его и не было никогда, как он мог там оказаться? Окно было заколочено.
На лужайке табличка с золотыми буквами на зеленом фоне в тон самому зданию извещала, что это «Дом Хелен Ривингтон».
У них есть кошка, подумал Дэн. Серая, зовут Одри.
Это оказалось и так, и не так. Не кошка, а серый кастрированный кот, и его звали не Одри.
Дэн долго смотрел на табличку — пока не разошлись облака и на нее не упал солнечный луч, совсем как в Библии, — а потом пошел дальше. Хотя солнце теперь светило достаточно ярко, чтобы хромированные части нескольких машин, вкривь и вкось припаркованных у «Олимпии Спортс» и «Фреш Дэй Спа», отражали солнечные зайчики, снег по-прежнему кружился в воздухе, что напомнило Дэну мамины слова, сказанные в такую же погоду давным-давно, еще в Вермонте: «Дьявол бьет свою жену».
Примерно через пару кварталов от хосписа Дэн снова остановился. Напротив мэрии находился общественный центр Фрейзера. Лужайка в пару акров, уже начинавшая зеленеть, эстрада, поле для софтбола, асфальтированная баскетбольная площадка с одним щитом, столы для пикника и даже лужайка для гольфа. Все это было очень мило, но Дэна заинтересовала табличка с надписью: «Посетите Минитаун — „маленькое чудо“ Фрейзера — и прокатитесь по Минитаунской железной дороге».
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть, что Минитаун был мини-копией Крэнмор-авеню. Вот методистская церковь, мимо которой уже проходил Дэн, ее шпиль пронзает воздух на высоте семи футов; вот кинотеатр «Мьюзик Бокс»; «Мороженое Спондуликса»; книжный магазин «Маунтин Букс»; «Рубашки и проч.»; Фрейзерская галерея («Наша специализация — гравюры»). А вот и точная миниатюрная копия «Дома Хелен Ривингтон», высотой человеку по пояс, хотя и без боковых пристроек. Наверное, потому, решил Дэн, что они выглядят уродливыми обрубками, особенно по сравнению с центральной частью.
За Минитауном был миниатюрный поезд с надписью «Минитаунская железная дорога» на вагончиках, явно рассчитанных на самых маленьких. Из трубы ярко-красного паровозика размером не больше мотоцикла «Хонда-Голд-Уинг» шел дым. До Дэна донесся рокот дизельного движка. На боку паровозика старомодными золотистыми буквами было выведено: «Хелен Ривингтон». Покровительница города, предположил Дэн. Наверняка где-то во Фрейзере есть и улица ее имени.
Некоторое время он оставался на месте, хотя солнце уже опять зашло за тучу, и на улице похолодало настолько, что изо рта шел пар. В детстве Дэн постоянно мечтал об игрушечной железной дороге, но так ее и не получил. И вот здесь, в Минитауне, нашел великанскую версию игрушки, в которую влюбился бы ребенок любого возраста.
Дэн перекинул сумку на другое плечо и перешел улицу. Снова услышать — и увидеть — Тони было неприятно, но теперь он был рад, что остановился здесь. Может быть, это действительно то самое место, которое он искал, место, где он сможет наконец-то выбраться из опасной кривой колеи, в которую свернула его жизнь.
«Куда бы ты ни пошел, от себя не убежишь».
Дэн запихнул эту мысль в воображаемый шкаф. Это у него получалось неплохо. Шкаф был набит самыми разнообразными вещами.
С обеих сторон паровозик был прикрыт обтекателем, но Дэн углядел под одним из свесов крыши Минитаунской станции табуретку, притащил и залез на нее. В кабине машиниста было два покрытых овчиной сиденья. Дэну подумалось, что их вытащили из автомобиля пятидесятых годов. Сама кабина и панель управления также напоминали автомобильные, за исключением старомодного зигзагообразного рычага, торчащего из пола. Схемы переключения передач не было; фабричный набалдашник заменял ухмыляющийся череп в бандане, которая от прикосновений многих рук за все годы вылиняла из красной до нежно-розовой. Верхняя часть руля была обрезана, а оставшаяся походила скорее на штурвал легкого самолета. На «торпеде» черными полустершимися, но все еще читаемыми буквами было написано: «Ограничение скорости — 40».
— Нравится? — спросил из-за спины чей-то голос.
Дэн резко обернулся, едва не свалившись при этом с табуретки. Большая загрубевшая рука подхватила его за локоть, не дав упасть. Позади него стоял мужчина лет под шестьдесят или чуть старше, в теплой джинсовой куртке и охотничьей шапке в красную клетку и с опущенными ушами. В свободной руке он держал чемоданчик с инструментами и металлической табличкой с надписью «Собственность мэрии Фрейзера» на крышке.
— Извините, — сказал Дэн, слезая с табуретки. — Я не хотел…
— Да ладно. Народ все время лазает посмотреть. Обычно повернутые моделисты. Для них это просто сон наяву. Летом, когда тут битком и «Рив» ездит чуть не каждый час, мы их гоняем, но сейчас тут нет никаких «мы», только я. А я не возражаю.
Он протянул руку:
— Билли Фримэн. Муниципальный рабочий. «Рив» — мое детище.
Дэн пожал протянутую руку:
— Дэн Торранс.
Билли Фримэн изучил сумку:
— Вижу, прямиком с автобуса. Или ты автостопщик?
— С автобуса. — Ответил Дэн. — А что у этой штуки за двигатель?
— А вот это интересно. Ты, наверное, про «Шевроле-Веранео» и слыхом не слыхивал, а?
Не слыхивал, но знал. Потому что это знал Фримэн. Такого яркого сияния у Дэна не было уже много лет. Это, пусть и отдаленно, напомнило ему тот восторг, который он испытывал в раннем детстве, до того, как узнал, насколько опасным может быть сияние.
— Бразильский «Субурбан», так? Турбодизель.
Кустистые брови Фримэна приподнялись, и он широко улыбнулся:
— В точку! Кейси Кингсли, он тут главный, купил его на аукционе в прошлом году. Умереть не встать. Тянет как зверь. Приборная панель тоже с «Субурбана». А сиденья я поставил сам.
Теперь сияние угасало, но Дэн уловил еще одну деталь.
— С «Понтиака-Джадж».
Фримэн расплылся в улыбке:
— Точно. Откопал их на помойке по дороге на Сунапи. А коробка передач с крутого «Мака» шестьдесят первого года. Девять скоростей. Ничего так, а? Ищешь работу или просто так слоняешься?
От столь неожиданного перехода Дэн моргнул. Ищет ли он работу? Он полагал, что да. Логичнее было бы начать с хосписа, мимо которого он прошел на Крэнмор-авеню, и Дэн догадывался — то ли благодаря сиянию, то ли обыкновенной интуиции, — что им требуются работники, но пока что не испытывал желания туда идти. Появление Тони в окне башенки встревожило его.
«А еще, Дэнни, надо, чтобы последняя выпивка как следует выветрилась, прежде чем ты придешь туда и попросишь бланк заявления о приеме на работу. Даже если тебе предложат всего лишь гонять полотер в ночную смену».
Голос Дика Хэллоранна. Господи Иисусе. Давно Дэн не думал о Дике. Может быть, с самого Уилмингтона.
С приходом лета — сезона, для которого во Фрейзере совершенно точно хватало резонов, — работы будет навалом. Но если бы Дэну пришлось выбирать между рестораном «Чили» в местном торговом центре и Минитауном, он бы совершенно точно выбрал Минитаун. Дэн открыл было рот, чтобы ответить Фримэну, но не успел, потому что Хэллоранн заговорил снова.
«Тебе скоро тридцатник, малыш. Вполне возможно, что шансов у тебя осталось не так уж много».
А Билли Фримэн все смотрел на него с неприкрытым и простодушным любопытством.
— Да, — ответил Дэн, — я ищу работу.
— В Минитауне ты долго не проработаешь. Когда приходит лето и начинаются школьные каникулы, мистер Кингсли нанимает местных. В основном от восемнадцати до двадцати двух лет. Этого от него ждут члены городской управы. Да и работают ребятишки задешево.
Он широко улыбнулся, демонстрируя дыры на месте пары когда-то выпавших зубов:
— Не самое плохое место, чтобы сшибить бакс-другой. Сейчас, конечно, работать на улице не очень-то приятно, но холода долго не продержатся.
Нет, не продержатся. Большая часть строений на общественной площадке была укрыта брезентом, но скоро его снимут, обнажая все составляющие маленького курортного городка летом: прилавки с хот-догами, киоски с мороженым, что-то круглое, что на взгляд Дэна смахивало на карусель. И конечно же, был еще поезд, поезд с маленькими вагончиками и большим турбодизелем. Если Дэн сможет продержаться в завязке и завоюет доверие, Фримэн или его босс — Кингсли, — может быть, даже позволят ему пару раз побыть за машиниста. Было бы здорово. А потом, когда муниципальный департамент наймет на работу недавних школьников из местных, у него всегда останется хоспис.
То есть, если он решит здесь осесть.
«Уж лучше тебе осесть хоть где-нибудь», сказал Хэллоранн — похоже, сегодня у Дэна выдался день бесплотных голосов и видений. «Уж лучше тебе осесть где-нибудь поскорее, иначе ты вообще не сможешь остановиться».
К собственному удивлению, Дэн рассмеялся:
— По-моему, звучит здорово, мистер Фримэн. По-настоящему здорово.
— На земле когда-нибудь работал? — спросил его Билли Фримэн. Они медленно шли вдоль состава. Крыши вагончиков доходили Дэну только до груди, заставляя его чувствовать себя великаном.
— Умею полоть, сажать и красить. Знаю, как управляться с садовым пылесосом и бензопилой. Могу чинить небольшие движки, если поломка не очень серьезная. И могу водить газонокосилку, не наезжая на маленьких детей. Вот про поезд… про поезд не знаю.
— На это тебе надо будет получить разрешение у Кингсли. Страховка и прочая мутотень. Слушай, а рекомендации у тебя есть? Без них мистер Кингсли на работу не берет.
— Кой-какие. В основном, на место уборщика и больничного санитара. Мистер Фримэн…
— Можно просто Билли.
— Непохоже, чтобы ваш поезд мог возить пассажиров, Билли. Где им сидеть?
Билли широко улыбнулся.
— Погоди-ка. Посмотрим, насмешит ли это тебя так же, как меня. Мне никогда не надоедает на это смотреть.
Фримэн вернулся к паровозику и перегнулся внутрь. До того лениво тарахтевший движок взревел и выпустил несколько облачков черного дыма. По всему составу «Хелен Ривингтон» пронесся вой гидравлики. Внезапно крыши пассажирских вагонов и желтого тормозного — всего их было девять — начали подниматься. Дэну показалось, что это поднимаются крыши девяти кабриолетов одновременно. Он наклонился, чтобы посмотреть сквозь окошки, и увидел, что по центру каждого вагона установлены жесткие пластиковые сидения. В пассажирских по шесть, а в тормозном — два. Всего пятьдесят.
Когда Билли вернулся, Дэн улыбался во весь рот:
— Наверно, ваш поезд выглядит очень странно, когда в нем сидят пассажиры.
— О да. Все животики надрывают от смеха и щелкают фотоаппаратами как нанятые. Смотри.
В хвосте каждого пассажирского вагона находилась стальная ступенька. Билли вскочил на одну, прошел по проходу и сел. Возник странный оптический обман, делавший Билли гораздо больше размером. Он величественно помахал Дэну, который представил, как пятьдесят бробдингнегов, под которыми крошечный поезд был едва заметен, торжественно выезжают с Минитаунской станции.
Едва Билли Фримэн встал и вернулся на землю, Дэн зааплодировал.
— Бьюсь об заклад, что между Днем памяти и Днем труда вы продаете миллиард открыток.
— Уж будь уверен.
Билли порылся в кармане куртки, вынул потрепанную пачку сигарет «Дюк» — дешевую, хорошо знакомую Дэну марку, продающуюся по всей Америке на автобусных остановках и в универмагах — и протянул Дэну. Тот взял одну. Билли прикурил им обоим.
— Нужно ловить момент, пока могу, — пояснил Билли, глядя на сигарету. — Еще пара лет, и курение здесь запретят. Женский клуб Фрейзера уже что-то такое болтает. Кучка старых перечниц, вот что я скажу, но знаешь, как говорится: рука, качающая чертову колыбель, правит чертовым миром.
Он выдохнул дым через ноздри:
— Не то чтобы большая половина из них качала колыбель со времен президентства Никсона. Ну или нуждалась в тампаксах, если на то пошло.
— Может, это не так уж плохо, — сказал Дэн. — Дети копируют своих родителей.
Он подумал об отце. Если Джеку Торрансу что и было дороже бутылки то это дюжина бутылок, сказала как-то мать незадолго до смерти. Конечно, самой Венди были дороги ее сигареты, и они-то ее и убили. Когда-то давно Дэн обещал себе, что никогда не усвоит и эту дурную привычку. Со временем он пришел к выводу, что жизнь любит ловить тебя на слове.
Билли Фримэн посмотрел на него, прищурившись так сильно, что один глаз почти закрылся:
— У меня на людей чуйка, и тебя я сразу почуял. — Он произнес «почуел», как говорят в Новой Англии. — Она у меня сработала еще до того, как ты обернулся и я увидел твое лицо. Я подумал, что ты отлично подойдешь для весенней уборки, мне как раз нужен помощник с сегодняшнего дня и до конца мая. Вот так-то, а я своей чуйке доверяю. Может, я выжил из ума.
Читать бесплатно другие книги:
