Право учить. Работа над ошибками Иванова Вероника

— Но тогда я буду нужен. Ведь буду?

— О да! Каждому встречному магу, замысливающему покорение мира. Вы хоть понимаете, ваше высочество, какую незавидную участь хотите избрать?

Рикаард растерянно хлопнул ресницами.

Не понимает? Попробую объяснить:

— Мост никогда не действует по собственному желанию. Даже хуже — он вынужден действовать наперекор себе. Своему страху, своим надеждам, возможно своей любви. Питать текущей через тело Силой магические цацки — это вы считаете целью, достойной достижения?

— Но с помощью артефактов…

— Вы ещё вспомните легенды о древних героях! Уверяю, всё было вовсе не так, как излагают менестрели. Не было восторга и упоения. Усталость, опустошение, скучное повторение одного и того же — вот к чему вы стремитесь. Кроме того… Вмешательство в вашу плоть изменит вас. И, возможно, вовсе не в желаемую сторону.

Принц слушал и почти уже слышал, но упрямствовал:

— Рианна-то не страдает, наоборот, все теперь с ней любезничают, сам Глава гильдии на поклон ходит!

— Вам нужно именно это? Поклоны и лживые любезности? А вы знаете, каким трудом они были заслужены? Знаете, что ваша сестра находилась между жизнью и смертью и лишь случайно смогла успешно пройти инициацию? Знаете, что она чувствовала, исполняя свой долг?

— Ри не рассказывала, — виновато сознался принц.

— Нужно было рассказать. Потому что моим словам вы не сможете поверить полностью, в конце концов, я не Мост.

«А вот тут ты грешишь против истины, любовь моя… Ты то же самое, но только течёт через тебя не Сила, а её злейший враг…»

Спасибо за напоминание, драгоценная, однако мальчишке вовсе не нужно знать больше того, что он уже успел увидеть и изучить.

«Как пожелаешь…»

— Да, не поверю!

Смотрит с вызовом, отчаянно и упрямо.

— Ваше высочество…

— Ведь если что-то не получится, можно всё поправить! С Дэриеном так и было, я знаю!

Да, поправить можно. И пожалуй, это веский аргумент.

— Вы твёрдо уверены?

— Да!

Чем моложе разум, тем меньше сомнений он испытывает, потому что не успел ещё обзавестись опытом совершения необдуманных поступков. Но мы и правда ничего не теряем…

Изумрудные нити Кружева, набухшие бутонами Оконечных узлов. Словно фиалки, дожидающиеся прихода ночи: когда последние лучи солнца угаснут, а над горизонтом взойдёт одна из сестёр лун, нежные лепестки распахнутся, одаряя мир волшебным и одновременно таким простым ароматом…

Ты никогда не будешь обладать могуществом Рианны, твоё высочество. Только один Источник. Но почему именно этот? Почему?

Лютня Восточного Предела, Mo-Ceyani. Принцу больше подошёл бы Колодец, а то и Факел, однако… А впрочем, что меня смущает? Всё правильно. Порывистый, хрупкий, неистовый, решительный, но бесконечно уязвимый и безнадёжно мечтающий — именно таким и должен быть распоряжающийся Силой Восточного Предела. Но восток славится ещё одним сокровищем, не доступным более никакой стороне света: на востоке восходит солнце, начиная новый день. И может быть, струны Лютни когда-нибудь расскажут мальчику, что утро означает не только завершение ночи, утро знаменует начало дня.

Змейки Пустоты, благодарно посвистывая съеденным по пути воздухом, свились в клубок на моей ладони, невесомый, зато болезненно ощутимый. Как странно, моя спутница для всего окружающего мира несёт быструю и неотвратимую смерть, но никогда не причинит мне вред сама, а любой другой легко способна отвести. Щит и меч. Оба лучшие под лунами этого мира, но оба в нём нежеланные. Потому не буду злоупотреблять гостеприимством, примусь за дело.

Крохотные головки невидимых змеек поднялись над клубком и замерли, ожидая приказа. Сейчас, мои хорошие, только присмотрюсь получше… Мишеней совсем немного, и вы без труда сможете их поразить, но будьте осторожны и… ласковы. Не нужно впиваться острыми зубами в Кружево ребёнка, достаточно лишь коснуться. Нежно-нежно, словно целуя. Поняли?

Они сорвались с ладони, спиралями прорезая пространство, отделяющее меня от принца. Дотянулись, на доли вдоха застыли перед Узлами, потом, повинуясь моему наставлению, коротко и мягко ткнулись в места смыкания изумрудных «лепестков» и тут же недовольно отпрянули, потому что я напомнил о необходимости возвращаться.

Бутоны вздрогнули, раскрылись, наполняя пространство ароматом Силы, а принц испуганно вцепился пальцами в раму кровати.

— Что… это?

— То, чего вы желали.

— Но разве ты…

— Инициация проведена.

— Так быстро? Ты же ничего не делал!

— У меня свои способы, ваше высочество. Но результат тот же, что и у придворных магов.

Рикаард дышал часто-часто, наклонившись вперёд, едва не падая, а и без того бледная кожа побелела ещё больше.

— Не сопротивляйтесь, ваше высочество. Но не потакайте ей.

— Кому?

— Силе. Она способна и согреть, и испепелить.

— И что мне делать? Это так… странно… я почти не чувствую ни ног, ни…

Я подошёл и присел на корточки рядом с кроватью, чтобы видеть лицо мальчика и смотреть прямо ему в глаза.

— Вслушайтесь в себя, ваше высочество. Что вы чувствуете? Где рождается поток, бесчинствующий сейчас в вашем теле?

Рикаард постарался последовать моему совету и спустя пару вдохов растерянно моргнул:

— Он… внутри. Где-то в груди. Но ведь так не должно быть? Ведь Источник находится далеко отсюда и…

— Всё правильно, Источник далеко. Но для Моста не существует расстояний.

Ещё можно сказать, что Сила течёт по слою Пространства, принадлежащему нашему Пласту, но всё же отделённому тоненькой стеной от материи, составляющей плоть живую и неживую. В определённых местах, там, где сгустки Прядей означают наличие живой плоти, эта стена совсем слаба и легко пропускает через себя струйки Силы — так творят волшбу маги. Но лишь тела Мостов являются воротами, широкими или узкими, это уж как повезёт. А ворота, как всем известно, можно открывать и… закрывать.

— Представьте, что Сила — это струи воды. Они текут через вас и просачиваются наружу. — Ещё как просачиваются, кстати; вынужден продолжать выгуливать Пустоту, иначе вся округа узнает, что появился новый, готовый для подвигов Мост. — Текут по руслам рек. Видите их, эти русла? А теперь вспомните Виллерим и выложенные камнем каналы. Вспоминаете? Хорошо. Вы можете построить точно такие же внутри себя. Не торопитесь, складывайте камешек к камешку, ждите, пока они прильнут друг к другу, берите следующий… А когда закончите сей труд, возведите на каждом из каналов шлюз, и дальше всё будет в вашей власти: когда нужно, вы поднимете створку, когда нужно — опустите…

Он справился. Не слишком быстро, несколько раз ошибаясь и начиная сначала, но справился. Последняя струйка Силы иссякла, и Рикаард торжествующе посмотрел на меня:

— Я всё сделал правильно?

— Не знаю. Вам виднее.

— Но ты говорил так уверенно…

Я со вздохом разогнул ноги, поднимаясь.

— Моя уверенность была нужна вам, только и всего.

Золотистый взгляд сверкнул укором:

— И ты даже не знал, получится или нет?

Пожимаю плечами:

— Должно было получиться.

— Должно?! Ты всегда так поступаешь?

— Как именно?

— Не зная, что произойдёт?

— Позвольте заметить, ваше высочество, когда знаешь всё наперёд, жить становится скучновато.

— Да как…

Принц намеревался продолжить высказывать своё возмущение, но о косяк двери тяжело оперлась рука Марека.

— Ты вернулся?

Глубоко посаженные глаза русоволосого выглядели мутными и совершенно ввалившимися, а на лице и груди под расстёгнутой рубашкой начали проступать зеленовато-серые пятна.

— Да.

— Извини.

— Разве есть повод извиняться?

Марек мучительно сглотнул и ещё сильнее стиснул пальцы, ногтями впиваясь в дерево:

— Не знаю.

— Тогда зачем побеспокоился? Встал с постели. Тебе нужно лечь.

— Я хочу поговорить.

Недвусмысленное движение головы в сторону принца указывало: разговор должен произойти без свидетелей.

— Вот что, побудьте пока здесь, ваше высочество, я скоро вернусь.

— Высочество? — дотащившись до своей лежанки, переспросил Марек, впрочем, без особого удивления и интереса.

— Да, мальчик — принц.

— Его беда…

— Верно. А у тебя есть своя?

Он сделал глубокий вдох:

— Помнишь, я говорил про память? Про то, что часто не могу вспомнить, где был и что делал?

— Помню.

— Так вот, вчера… Память осталась. Но лучше бы её не было!

Мне не так уж часто попадались люди, погружённые в трясину отчаяния (скорее я сам был и остаюсь мастером унывать по причинам и без оных), но различать, насколько глубоко увяз в сём неприятном чувстве собеседник, научился. Всего есть несколько уровней погружения.

Первый, когда беда задела вас только краешком своего плаща. Ещё всё можно повернуть назад, можно всё исправить, причём небольшими усилиями. Но хмурый взгляд и угрюмый вид будут вашими спутниками, хоть и ненадолго.

Второй, когда из раны начинает сочиться кровь. И снова ещё не всё потеряно: порез зашьём, зазубренный клинок отточим, пробитую кольчугу снесём к кузнецу, пусть, зараза, чинит, ведь божился, что броня будет служить верой и правдой. Позлимся, конечно, побуяним, налакаемся самого дрянного эля, поссоримся с лучшим другом, а потом будем жалеть и ждать момента, чтобы исправить ошибки.

Третий, когда беда стоит над вами с занесённым мечом и прикидывает, в какое место лучше ударить, а вы шарите по земле, пытаясь нащупать выроненное оружие и отползти в сторону, подальше от смертоносного лезвия. Сил, конечно, почти не осталось, но мысль продать жизнь подороже ещё не покинула вас.

И последний, когда вы стоите на пороге пиршественной залы, а беда, расположившись за широким столом, дружески кивает вам, разливает в бокалы вино и машет рукой: мол, заходи, я уж заждалась. Вы заходите, присаживаетесь напротив, берёте хрустальный бутон, наполненный тягучим и горьким хмелем, делаете глоток… И всё перестаёт существовать. Вы ещё живы, но вам нет дела ни до мира вокруг, ни до себя. Потому что вы знаете: это предел. Последняя граница, с которой невозможно вернуться. Так вот, Марек был уже у этой границы.

Но если в его глазах по-прежнему видны лучики света, значит, что-то держит парня, держит крепко, не позволяя уйти?

— Рассказывай по порядку.

Он согласно кивнул:

— Вчера, с той гномкой… Ты разговариваешь, а я вдруг чувствую, что думаю не своими мыслями. Думаю: надо заполучить малявку. Потому что она подходит для чего-то.

— Ты сказал: «Юность, не знающая страха».

— Может быть. Вот своих слов не помню, хоть убей! Потом был провал, как раньше; правда, он закончился ещё по дороге, в лесу, но стало только хуже. Словно вернулся домой, да дом без меня занял кто-то другой: иду, волочу на себе гномку, не знаю зачем, но не могу ни остановиться, ни отпустить её… Словно руки и ноги живут сами по себе.

— А дальше? — спросил я, когда Марек замолчал. — Ты пришёл сюда и…

— И снова не могу вспомнить, что случилось. Я проснулся уже в комнате, долго не мог пошевелиться. А когда смог, понял: всё плохо.

Он вдруг дёрнулся и приподнялся на локтях:

— Но не это важно. Уходи отсюда!

— Уходить?

— И мальчишку с собой бери, и малявку эту… А если не сможешь, хоть сам уходи!

— Но почему?

— Я не знаю, что со мной, не знаю, зачем притащил из города гномку, вообще ничего не знаю, но мне… страшно. Вдруг этот кто-то другой во мне прикажет убивать? И я… — Марек вдруг всхлипнул. — Я не хочу. Если от моей руки будут умирать люди, Серая Госпожа не примет меня в своём доме.

А и верно, не примет. Оставит бродить по задворкам, там, где грешные души вынуждены вечно страшиться быть сожранными гаарпами — псами Повелительницы Серых Земель. Не знаю, правы ли люди в своих представлениях о мире за Порогом, однако виденное мной свидетельствует: всё может быть. А может и не быть. Но лучше заранее позаботиться о собственном посмертии, пока есть время и средства, не так ли?

Я сел рядом, с минуту смотрел, как тяжело, рваными рывками поднимается грудь Марека в попытках дышать, и всё же решился:

— Ты не виноват в случившемся.

— Хочешь меня успокоить? — грустно улыбнулся русоволосый. — Спасибо. Но не надо, я всё равно умру, и лучше, если не успею натворить новых бед.

— Да, ты умрёшь. Но произойдёт это вовсе не по воле богов, а из корыстного желания безжалостного человека.

Марек непонимающе нахмурился:

— Человека? О ком ты?

— Твоя болезнь вызвана участием «милорда». Проще говоря, он тебя отравил.

— Но как? — Парень выглядел ошарашенным. — Я знаю много разных ядов и обязательно заметил бы!

— Эта отрава иного свойства, чем все прочие на свете. Она живая. Как грибница, которая разрастается и разрастается, пока пень не превратится в труху. Но ты ничего не замечаешь, живёшь, как и прежде, пока не становится слишком поздно, чтобы выздороветь.

— Но это… можно лечить?

— Можно. В течение нескольких дней после отравления и при соблюдении определённых условий. К примеру, если не двигаться подолгу, а к тому же ещё и простудиться, лечение вообще не потребуется. Впрочем, вполне возможно, что яд, предназначенный тебе, сильнее того, с жертвами которого сталкивался я.

Русоволосый помолчал, пристально глядя на меня, и сделал единственно возможный из моего признания вывод:

— Ты говоришь так, будто нарочно пришёл сюда.

— Верно.

— Но тогда…

— «Милорд» намеревается отравить весь Мирак. Но беда даже не в том, что люди станут подчиняться его воле, как это делал ты. Гораздо страшнее другое: после своей скорой и неминуемой смерти все они составят войско труповода. Вот тогда угроза гибели нависнет над Западным Шемом и прочими государствами. А ты думал, так и будете в скелетики играть?

В глазах Марека отчаяние дополнилось ужасом:

— Он хочет сначала убить, и только потом… Но ведь и старых костей в земле достаточно! Зачем же убивать?

— Затем, что на каждую кучку костей нужно потратить уйму Силы для поднятия, а тут хватит и нескольких капель. К тому же трупы не будут портиться, оставаясь пригодными и готовыми для нужд некроманта в любой миг. Но, конечно, сначала многим людям придётся умереть.

Забавно. Парень не казался мне излишне чувствительным и боящимся запачкать руки, а на деле вышло иначе: был готов служить некроманту, но восстаёт против убийств. Может быть, виной всему его происхождение? Потомственный лекарь как-никак. Но тогда «милорд» крупно просчитался, обманутый лёгкостью обращения Марека с уже мёртвыми телами. В самом деле, если человек не падает в обморок от вида крови или разложившейся плоти, сие не означает, что он готов бездумно и бесстрастно убивать.

— Это значит, что я тоже…

— Да. После смерти ты станешь его верным слугой.

У меня не было причин жалеть парня, но также не было и причин добивать, просто… Бывают моменты, когда между правдой и ложью нет разницы: кто бы из них ни покинул ножны, смертельный удар парирован не будет.

Молчание. Тяжёлое дыхание, становящееся всё более редким. И спокойное, но решительное:

— Нет. Я не нанимался в услужение после смерти… Не хочу быть одной из его кукол. — Взгляд с робкой надеждой: — Можно тебя попросить?

— О чём?

— Если труп будет сожжён, его же нельзя поднять?

— Разумеется.

— Тогда, как только я умру, пообещай, что сделаешь это!

Не слишком ли много я должен делать для умирающих? Помочь одному, ублажить второго… Впрочем, мне — жить, а стало быть, нести ответ за души, приближающиеся к Порогу и просящие о последней услуге.

— Обещаю.

Он выдохнул и обессиленно опустился на лежанку:

— Хорошо.

— Но прежде позволь спросить — не хочешь ли напоследок отомстить убившему тебя?

— Как?

Я ухмыльнулся, припоминая подробности беседы с Мантией о бродячих духах.

— Есть одна возможность. Но сначала ответь: хочешь?

В глазах русоволосого полыхнула злость:

— Спрашиваешь!

— Тогда слушай. Вряд ли некромант будет читать по тебе молитву, не похож он на человека, заботящегося о нуждах своего окружения. Но именно в этом и будет состоять его главная ошибка! Пока молитва не прочитана, душа не может удалиться от тела и ступить в Серые Пределы, понимаешь? Ты останешься здесь, рядом, привязанный к телу, но не способный в него вернуться. И вот тогда начнётся самое интересное: в твоей плоти выращено заклинание, позволяющее «милорду» управлять тобой. Разумеется, при жизни ты мешал ему использовать эту власть постоянно и полно, но когда он будет считать тебя умершим… Не преминет прибегнуть к чарам. Наполнит нити заклинания Силой и… Наступит твой черёд. Как только почувствуешь движение потока, ныряй в него и плыви — прямо в себя, а там уж сообразишь, как действовать. Но учти, ты должен добраться до узора заклинания в голове раньше, чем Сила достигнет всех кончиков заклинания. Это трудно, но исполнимо, нужно только желание.

— О, оно есть! И ты даже не представляешь, какое сильное!

У двери в свою комнату я столкнулся с Мэем. На лице эльфа можно было прочитать глубочайшую задумчивость, но ни единого иного чувства.

— Поговорил с дядей?

Серебристые волосы слегка колыхнулись, из чего можно было заключить: мне кивнули.

— Он тебе больше не нужен?

Новой волны на глади серебряного моря не последовало. Мэй переступил через порог и, не обращая внимания на всё ещё сидящего на кровати принца, присел рядом, уставившись напряжённым взглядом куда-то — то ли на подгнившие половицы, то ли сквозь них.

Отлично, будем считать молчание знаком согласия. К тому же и впрямь не следует терять лишнего времени, но, прежде чем справлять тризну, нужно найти в шкафу сознания приличествующие полочки для всех имеющихся фактов.

Стир’риаги ничем не показал, что с нетерпением ждал моего возвращения: так же как и племянник, сидел, погрузившись в размышления. И возможно, родственники думали о схожих вещах, — к примеру, о прощании с жизнью по всем надлежащим правилам. Проще говоря, эльф наверняка возносил молитву своим богам.

Я молча примостился на подлокотник соседнего кресла, чтобы не слишком устать, ожидая, пока разговор с небожителями будет окончен, но не успел даже поудобнее устроить пятую точку, как услышал ехидное:

— И чем ты приворожил моего племянника? Поделишься секретом? Можешь не волноваться, всё равно унесу его с собой в Серые Пределы.

— А чем тебя приворожила моя мать? Ты ведь был влюблён в неё, верно?

Не знаю, почему у меня это вырвалось, я вовсе не собирался ворошить давно похороненные в прошлом воспоминания, тем более те, о которых мне было известно лишь с чужих слов.

Стир’риаги поднял голову, внимательно, но без какого-либо выражения посмотрел на меня и ответил:

— Я до сих пор восхищаюсь ею.

— Но не любишь?

Бескровные губы посетила улыбка.

— Любовь… Позволь спросить, а что ты знаешь о любви?

М-да, пристыдил. Когда-то мне казалось, что я люблю Мин, но разговоры с кузеном заставили усомниться в правильном названии для испытываемых чувств.

Говорят, что влюблённые не могут подолгу находиться вдали друг от друга. Но я поступаю так и не страдаю. Говорят, что влюблённые не видят друг в друге никаких недостатков? Ерунда, для меня все глупости Мин как на ладони. Говорят, что… А впрочем, обо всём этом всего лишь говорят. Но слова не могут в точности передать то, что происходит глубоко внутри, там, где вместе с дыханием рождается чувство.

— Наверное, ничего.

Эльф серьёзно кивнул:

— И это лучший ответ, который можно дать. Даже тот, кто любит и любим, не может сосчитать все грани бриллианта любви… Драгоценность, которую невозможно купить, но которая может быть подарена каждому из нас без учёта заслуг и достоинств.

— Но ты любил?

Лиловые сумерки во взгляде листоухого замерцали вечерними звёздами:

— Неужели тебе важно знать именно это? А как же всё остальное? Неужели ты не хочешь спросить, почему я оказался здесь? Не хочешь узнать, что собирается сотворить этот сумасшедший умник?

Хм, хорошее определение для некроманта. И ведь оно совершенно верно: тот, кто умеет говорить с водой, живёт на границе безумия и в любой миг может пересечь её.

— Мне нужно знать всё, о чём ты говоришь, но то… важнее. Не спрашивай почему, я не смогу ответить.

— Хорошо, не буду терзать тебя вопросами, — согласился эльф. — Я любил твою мать.

— И чем для тебя была эта любовь?

— Восхищением. И по сей день я, даже злясь и ненавидя, не могу винить её в своих бедах.

— Разумеется! Ты винишь меня.

Прозрачные ручейки волос качнулись, когда Стир’риаги выпрямил спину, принимая величественную позу.

— И это тоже одна из граней любви: прощение любого прегрешения, даже предательства. Раньше я прощал не понимая, теперь понял и убедился, что всё делал правильно.

— Но меня обвиняешь по-прежнему?

Он хохотнул:

— А как же! К тому же кто, если не ты, разрушил мои планы заставить Кайю заплатить за гибель племянницы? Или был другой виновник?

Признаю:

— Не было.

Бледные веки устало смежились.

— Хватит о прошлом, спрашивай, что тебе нужно ещё.

— Твоё знакомство с некромантом?

— Произошло в столице, как раз когда я сговаривался с придворным магом касательно убийцы моей племянницы. Безумец искал мастеров по созданию артефактов, и я развлечения ради предложил свои услуги. А весной, после встречи с тобой, не особо раздумывая, пришёл искать приюта у старого знакомого.

— Не раздумывая?

Эльф подтверждающее кивнул:

— Да.

— Тебе это не показалось странным?

— В то время нет. Но теперь — пожалуй…

— Он ещё тогда отравил тебя.

Если учесть, что крошечные существа в крови способны выстраиваться в цепочку заклинания при воздействии Силы, мысль о влиянии на чужую волю могла прийти в голову некроманту легко и просто. Ну а дальше требовалось только отточить полезный навык. В конце концов, виденное лично мной мастерство создания структур просто поражает! Наповал.

— А по прибытии на место, разумеется, продолжал пичкать ядом, пока не…

— Удостоверился, что разрушает моё тело, — процедил Стир’риаги.

— И остановился лишь потому, что мёртвым ты был бы бесполезен.

— Именно так.

— Но поскольку ты ещё жив, стало быть, артефакт…

— Ещё не создан.

— Такому мастеру, как ты, не составило бы труда осуществить скромную мечту «милорда». В чём же причина задержки?

Эльф недовольно сморщился: