Пески Палестины Мельников Руслан

Глава 14

Порт Яффы встречал неприветливо. И притом весьма. Катером береговой охраны, вынырнувшим из-за парусных судов, встречал их порт..

Катерок был так себе – раза в четыре меньше потопленного “раумбота”. На носу – ручной пулемет “МG-42” и два пулеметчика в касках. Над рубкой – вымпел со свастикой.

– Хранители, – пробормотал Хабибулла. – Хранители Гроба…

Кроме пулеметного расчета, на борту катера находились шесть автоматчиков в желто-коричневой тропической форме. Плюс офицер. Итого девять человек. Фигово… Разряженные фаустпатрон, как и бесполезный трофейный “шмайсер”, давно уже покоятся на морском дне. Так что, если начнется заварушка, на пули придется переть с мечами и стрелами.

Небольшое юркое суденышко цайткоманды ловко лавировало между коггами, нефами и арабскими торговыми дхау. Катер приближался к кораблю под венецианским флагом.

– Ваше Величество, вам лучше укрыться в трюме, – посоветовал Бурцев.

Алиса Шампанская не возражала. Ее Величество спустилась вниз. Бурцев остался на палубе, Нехорошо было на душе, тревожно. Беглянка-королева в трюме – это ведь еще полбеды. Вся их маскировка, скрывавшая следы пулеметного обстрела, рассчитана на беглый поверхностный осмотр когга со стороны. Если немцы поднимутся на судно, пиши – пропало. А именно это, по всей видимости, и намеревилась сделать люди на катере.

Нехитрый план – скромно, не привлекая внимания, подойти к берегу, быстренько высадиться и отправить королеву со всей командой прочь – теперь не сработает. Разворачивать корабль тоже поздно: эсэсовский катер скоро будет под бортом.

– Таможня тут, блин, лютует, что ли? – пробормотал Бурцев.

– Раньше такого не было, – заметил Хабибулла.

Что ж, раньше было раньше. Видимо, потеря связи с двумя самолетами и исчезновение подлодки не прошли даром. Порядки менялись…

Катер подплыл ближе. Высокий офицер, проорал в рупор. По-немецки:

– Эй, на когге! Бросай якорь!

Приказ был продублирован на итальянском, французском, английском и даже, вроде бы, на арабском. На русском не прозвучало ни слова. Уже лучше. Их пока не подозревают в нелегальной перевозке “полковника Исаева” – и на том спасибо.

– В чем дело, уважаемый? – вежливо возмутился Бурцев. Тоже, разумеется по-немецки. – У нас мирный торговый корабль и никогда еще…

– Бросай якорь, я говорю! – гаркнул офицер. – Приказано проверять все суда, входящие в порт. Не подчинитесь – пустим посудину на дно.

Так… Когг попал под общую раздачу и закосить под дурачка не удастся. Ствол немецкого пулемета, в самом деле, смотрит им в борт. Чуть пониже ватерлинии.

Жюль в растерянности взглянул на Бурцева.

– Выполняй, – кивнул тот. – Брось якорь, но стой рядом. Возможно, придется рубить канат.

Джеймс перевел. Жюль сделал, как было велено. Матросы скинули за борт тяжеленную двурогую дуру с деревянной поперечиной-штоком, капитан застыл возле у натянувшейся каната, положив руку на эфес меча. Этот широкий кривой клинок – пиратский трофей – годился и для абордажной схватки, и для разрубания корабельных снастей.

– Гаврила, Дмитрий, Збыслав, – ко мне, – пока подруливал патрульный катер, Бурцев отдавал последние распоряжения. – Если начнется драка – прыгаете к Хранителям в лодку и валите всех подряд, чтоб никто даже пискнуть не успел. Бурангул, дядька Адам, возьмите луки, встаньте на корме – прикроете в случае чего. Сема, Халибула – на нос. Вы – иноземные купцы. Зафрахтовали венецианской судно. Ясно? Нет? Короче, раздувайте щеки, лопочите что угодно, главное, чтоб непонятно было. Джеймс, пока Жюль дежурит у якоря, ты у нас – за капитана. Венеция тебе знакома, так что на слове немцы тебя не поймают. Освальд, присмотри за трюмом – там королева. Если кто полезет… В общем, знаешь, что делать. Только без шума.

Фашистам бросили два каната. С борта, обращенного к морю, не к порту. Маленькая хитрость: так массивный корпус когга закрывал катерок от любопытных глаз.

Крепкими морскими узлами эсэсовцы привязали брошенные концы к своей посудине. Два судна в одной связке терлись теперь друг о друга. Хорошо – абордажные крючья не понадобятся.

Взбираться на высокобортный когг фашистам тоже пришлось с помощью веревок. Начищенные сапоги скользили по мокрой обшивке. Мундиры пачкались о просмоленное дерево. Фрицы ругались. Наверное, им самим осточерели все эти бессмысленные проверки. Но – служба… Ее гитлеровцы несли исправно.

На палубу поднялись два автоматчика. Один, судя по нашивкам, – сержант-шарфюрер. Другой – рядовой. Крепкие ребята. И вымуштрованные. Оба лезли на корабль, забросив “шмайсеры” за спину. Но едва нога коснулась палубы, оружие снова было в руках.

Немецкий десант перебрался на когг ловко, даже не потревожив щитов, закрывавших простреленный борт. Может пронесет?

Фрицы обратили угрюмые лица к Бурцеву. С ним они перекрикивались при сближении, и его же принимали за главного.

Заговорил тот, что с сержантскими нашивками:

– Чей корабль?

– Венецианский, – Бурцев указал на флаг со львом.

Немцы и бровью не повели. Союзникам тут поблажек не полагалось.

– Что за азиаты на борту?

Шарфюрер неприязненно глянул на Сыма Цзяна и Бурангула. Покосился на Хабибуллу.

– Нас нанял китайский купец со своим слугой, – выкручивался Бурцев. – И сарацин этот. Он тоже купец, партнер и проводник. А также знаток местных рынков, цен и обычаев…

– Что везете? – перебил сержант.

– Товар из Китая. Тюки с шелком.

– Хм, через Европу? Через Венецию?

– Так выгоднее, уважаемый. Новый шелковый путь недавно открылся – не слыхали? Половину товара мы выгодно продали в Италии. Половину привезли сюда.

– Половину? Что-то осадка у вашего корабля такая, будто вы все свое добро в Венеции распродали.

– Так шелк – он ведь не тяжелый совсем. А у нас, окромя него, и нет ничего боле. Но зато шелк лучший из лучших! Невесомый, как воздух, на ощупь нежный, как кожа юной девы… – Бурцев расхваливал несуществующий товар, заговаривал зубы…

– Хватит паясничать. Позови купцов, – приказал эсэсовец.

Бурцев позвал

Сыма Цзян подошел – важный и приветливый одновременно. Хабибулла следовал за ним. Напряженный, настороженный.

Глава 15

– Куда направляется корабль? – сержант продолжал допрос. Смотрел на “купцов”, а говорил Бурцеву, – Переведи, что я спросил.

Бурцев обратился к попутчикам по-татарски, благо, язык степняков понимали оба:

– Ну-ка, ребята, покажите этому немцу, что такое восточный базар.

Китаец и араб показали. Затараторили одновременно на двух языках, замахали руками, забрызгали слюной.

Немец сплюнул, рявкнул:

– Молча-а-ать!

Снова повернулся к Бурцеву:

– Где товар?

Дело все же стойко пахло керосином!

– В трюме, где ж ему еще быть-то.

Сержант обернулся к подчиненному:

– Проверь. Все там обшарь, как следует.

Короткий кивок. Автоматчик побежал к трюму. Исполнительный и шустрый типчик. М-да, похоже, номер не прошел. Будет драка. Ой, бу-у-удт!

Бурцев тоже кивнул. Освальду, стоявшему у люка наготове. Начинать заваруху предстоит добжиньскому рыцарю. Пан Освальд осклабился, предвкушая кровавую потеху.

Освальд откинул крышку трюмового люка, с деланным радушием пропустил немца вперед. Шагнул следом. Придерживая меч на поясе…

– Сколько миль вы прошли? Каким курсом следовали? – сержант вновь обращался к Бурцеву.

– Сколько миль? Каким курсом? Э-э-э…

Он заставил себя оторвать взгляд от распахнутого люка.

– Ты капитан или кто? – немец грозно сдвинул брови. Ткнул Бурцева “шмайсером” в грудь. А бо-о-ольно!

– Это мой помощник и толмач, – выступил вперед Джеймс. – Капитан – я. Что вас интересует, синьор?

Брави смотрел прямо, безбоязно и немного насмешливо. Это, наверное, не очень понравилось шарфюреру СС.

– Для начала твое имя, капитан.

Фриц отцепился от “шмайсера”, расстегнул правый нагрудный карман под светло-голубым, с коричневым подбоем, орлом Третьего Рейха, извлек записную книжку, карандаш. Вот дела! Здесь, оказывается, зарождается немецкая бюрократия!

– Имя? – Джеймс улыбнулся. Бурцев заметил, как чуть оттопырился правый рукав брави: нож-кольтелло уже готов к бою. – Мое имя Джезмонд. Джезмонд Одноглазый.

Бурцев напрягся.

И ничего не произошло.

Ну, то есть, ни-че-го-шень-ки! Или сержант был тугодумом, каких поискать. Или напрочь забыл о знаменитом наемном убийце, прирезавшем венецианского монаха-штандартенфюрера. Или – что наиболее вероятно – эсэсовское командование не спешило информировать о подобных вещах солдат и младших офицеров цайткоманды. Немец лишь с сомнением глянул в ясные наглые очи брави. Целые и невредимые очи.

– Одноглазый? По тебе и не скажешь.

– Одноглазый-одноглазый, – заверил Джеймс. – Так уж вышло. Прозвище такое.

Эсэсовец хмыкнул:

– Ладно, пусть. Объясни своим купцам, одноглазый, что за право стоянки в порту Яффы, за торговлю на местном рынке и за провоз товара по городским улицам им надлежит заплатить пошлину…

Ух ты! Бурцев обалдел. Да, фашики тут не только бюрократию развели, но и денежки считать научились. Такими темпами освоения прошлого цайткоманда скоро выйдет на полную самоокупаемость.

Эсэсовец хмурил лоб…

– Что там у вас за товар? Шелк? Так, значит… пошлину… пошлину…

Он сосредоточенно листал блокнот, сверялся с чем-то, высчитывал и потому не сразу заметил, что из трюма, куда спустились двое, поднялся только один. С обнаженным окровавленным клинком, с встопорщенными усами.

Освальд улыбался довольно и плотоядно.

– Пошлину в размере…

Сержант-шарфюрер, наконец, узрел добжиньца. Раззявил рот, бросил блокнот с карандашом, схватился за “шмайсер”. Ан поздно! Нож брави ударил под дых. Снизу вверх. С проворотом.

Остальные тоже действовали. Без команды. Без приказа. Но четко и слаженно.

Звякнули две тетивы на корме. Шелестнули в воздухе две стрелы. Без вскрика, без всхрипа уткнулись носами в палубу катера оба пулеметчика. Ствол “MG-42” задрался кверху. А Бурангул и дядька Адам уже повторно натягивали тетиву. А на низенький катерок береговой охраны с высокобортного парусника уже сыпалась группа захвата: сам Бурцев, Гаврила, Дмитрий и Збыслав. Джеймс тоже не остался в стороне. И Сыма Цзян. И Хабибулла. Только Освальд так и не успел принять участия в скоротечной схватке. Хотя очень спешил…

Збыславу тоже не повезло – помешал щит на борту. Литвин споткнулся, рухнул в воду. Зато остальные упали ошарашенным эсэсовцам как снег на головы. Нет, не как снег – как тяжеленные глыбы, сворачивающие к едрене фене шеи, что оказываются на пути.

Стрелы, кулаки, мечи и ножи сделали все, как надо. Сделали быстро. Выстрелов не было. Криков – тоже.

Бурцев не тратил время на драку с солдатней. Даже меч из ножен не вынул. Зато первым ввалился в рубку катера. К офицеру, что давеча орал им в рупор. Офицер тянулся к красной кнопке на панели управления. Сирена?!

Но, честное слово, лучше бы этот фриц использовал руки иначе. Ударом ноги Бурцев отбросил эсэсовца к стене. Уже сползая вниз, противник вцепился в “Вальтер”. Потащил пистолет из кобуры. Бурцев схватил гитлеровца за шиворот, крутанул, вырвав с мясом воротник и петлицу, отшвырнул немца в сторону.

Фашист приложился виском о край металлической скамьи. Хрустнуло. “Вальтер” вылетел из ослабевшей руки, мелькнул в открытой двери рубки, плюхнулся в воду. Офицер цайткоманды затих. Человеческие черепа на такие удары не рассчитаны…

Глава 16

Дерзкого и стремительного захвата патрульного катера не заметили. Ни с берега, ни с безлюдных палуб кораблей, стоящих на якоре в бухточке Яффы.

Бурцев был доволен. Они разжились вторым судном, и коггу с Ее Величеством Алисой Шампанской на борту теперь нет нужды заходить в порт. Впрочем, Бурцеву и его дружине там тоже делать нечего. Уж слишком негостеприимной оказалась эта Яффа.

– В город не пойдем, – распорядился Бурцев. – Пусть Жюль увозит отсюда королеву, а мы поплывем вдоль берега. Найдем какое-нибудь укромное местечко. Там и высадимся.

– А ты сможешь совладать с этой лодкой Хранителей? – спросил Гаврила.

– Да уж управлюсь как-нибудь, Алексич.

По сути, катер береговой охраны был всего лишь навороченной и вместительной моторкой. Разобраться с этой посудиной – куда как проще, чем с “раумботом”.

Из воды, тем временем, вытащили Збыслава. Хорошо, оруженосец пана Освальда шел на абордажную схватку без доспехов – не утоп. С когга в катер спустился и сам добжинский рыцарь. За ним – Ядвига. Алиса Шампанская предлагала полячке остаться на корабле, однако легницко-кульмская красотка отказалась. Настаивать королева не стала. В конце концов, долгий путь во Францию – тоже приключение не из безопасных. Да и Освальд не желал надолго разлучаться с женой.

– Как же – как же, оставишь тебя, а потом Бог весть, где искать! – проворчал Освальд, но заткнулся, встретившись взглядом с Бурцевым.

Добжинец отвел глаза. Бурцев вздохнул. Все правильно… Он-то как раз и оставил свою Аделаидку наедине с отцом Бенедиктом. Теперь вот хоть все локти себе пообкусывай!

В катерок спрыгнул Хабибулла. Ну да, конечно, араб ведь обещался всюду следовать за “каидом Василием-Вацлавом”. А божба Аллахом для правоверного мусульманина – это не шутка. Дружина потеснилась, освобождая место новому члену команды.

– Ну а этот-то куда лезет? – ругнулся Бурцев, когда по натянутому канату с палубы когга ловко соскользнул Жюль. – Джеймс, спроси, наш капитан случайно не ошибся кораблем?

Джеймс спросил. Жюль ответил…

– Королева велела ему сопровождать и по возможности оберегать нас, – переводил брави. – Он не только толковый моряк, но и хороший воин. К тому же капитан лично знаком с рыцарями Иерусалимского королевства, выступившими против Хранителей Гроба и тевтонских братьев. Он может оказаться полезным.

– И кто же тогда поведет корабль Ее Величества во Францию?

– Новым капитаном назначен помощник Жюля. А сам Жюль уже поклялся честью, что выполнит волю своей королевы…

Вот те на! Один клянется Аллахом, другой – честью! Бурцев поскреб затылок. И каждый при этом норовит пристать к его дружине. Этак, глядишь, обрастем по пути целой армией хвостопадов.

– Если Жюлю не будет позволено остаться на лодке Хранителей, он отправится за нами вплавь, – предупредил Джеймс, – Так он говорит.

Только этого им не хватало!

– Ладно, нехай остается.

В конце концов, Жюль – славный малый. Да и Ее Величество, обижать не хотелось. И без того венценосная бедняжка обижена судьбой. А то, что Алиса Шампанская отправила им в помощь верного слугу и капитана, свидетельствовало об окончательном примирении после неприятного разговора в каюте нефа.

Бурцев, Освальд, Жюль, Дмитрий и Гаврила стянули с убитых эсэсовскую форму. В кровищи все, а что делать – не в кольчугах же и камзолах плыть вдоль вражеского берега на катере цайткоманды. Наскоро выполоскали, переоделись. Издали следов колото-рублено-дробленых ран не видать, – и то ладно. Даже Хабибулла, Сыма Цзян, Бурангул и длинноволосая Ядвига, с внешностью которых немецкие мундиры ну никак не вязались, кое-как натянули поверх одежды песочные бриджи и рубашки. Сарацин, китаец и татарин, чуть ли не до носа опустили козырьки форменных кепи, прикрывая лица. Кульмская красавица упрятала волосы под каску, а пышную грудь под гимнастерку. Впрочем, этих четверых Бурцев сразу загнал в рубку. От греха подальше.

Трупы привязали к маленькому, но увесистому якорю, добавили для веса охапку “шмайсеров” и ящик с боеприпасами, обмотали якорной цепью, парой пустых пулеметных лент и автоматными ремнями. Сбросили в воду. Связка мертвецов и железа ушла на дно.

Из трофейного оружия, Бурцев оставил лишь “шмайсер”, пару снаряженных магазинов, ручной пулемет, да три барабанных коробки к нему. Каждая – на полсотни патронов.

Ну что ж, дело сделано. Пора было расставаться с королевской командой.

– Эй! Там же платок Дездемоны! – спохватился Гаврила.

– Оставь, Алексич, – попросил Бурцев.

– Так ведь…

– Ничего. Дездемона бы тебя не осудила. Королева направляется во Францию собирать войско в поход на немцев. А без флага ее корабль не примет ни один порт.

– А ты бы на моем месте отдал плат Аделаиды, а воевода?

Хороший вопрос. Бурцев отвечать не стал.

– Пусть бережет этот платок твоя Алиса пуще зеницы ока, – хмуро проговорил Гаврила. – И коли даст Бог свидеться, пусть вернет его в целости и сохранности. Иначе придушу – и не посмотрю, что баба. И что королева не посмотрю.

– Вернет, – поручился Бурцев.

Хотя вряд ли их пути с Алисой Шампанской когда-нибудь вновь пересекутся. Да Гаврила и сам все понимал прекрасно.

Алиса Шампанская стояла на носу когга, утирая предательские слезы. О ком или о чем плакала Ее Величество, Бурцев старался не думать. Джеймс с Жюлем отвязывали канатные концы, а расторопные кипрские моряки под руководством нового капитана поднимали якорь.

– Ищите доблестного магистра тамлиеров Армана де Перигора и властителя Бейурата Жана д'Ибелена, сына славного Бальана II, – посоветовала Алиса Шампанская. – Это мои друзья. Они станут друзьями и вам. И да пребудет с вами Господь! Бон шанс[19], мсьё Вася!

Что ж, вам того же, Ваше Величество.

– О рэвуар, мадам, – почтительно склонил голову Бурцев.

Все-таки они расставались по-доброму.

– Отомстите за свою супругу и за меня, за мое королевство и за моего несчастного сына, мсьё Вася!

Бурцев кивнул. Вошел в рубку.

Управлять сторожевиком Хранителей, в самом деле, оказалось не сложно.

Взревел двигатель катера.

Когг поймал залатанным парусом попутный ветер.

Вскоре пиратское судно с флагом Венецианской республики на мачте и с женской фигурой на носу осталось далеко позади.

Глава 17

Задача патрульного катера – патрулировать морские подходы к порту. Этим они сейчас и занимались. Демонстративно, спокойно, уверенно…

Получилось. Никакой тревоги на берегу, никаких выстрелов, никакой погони. Катер беспрепятственно покинул уютную бухточку. А уж скрывшись с глаз долой, выдал все, на что был способен.

Мчались с ветерком. Гнали по водной глади так, что Ядвига повизгивала от ужаса и восторга. К берегу повернули, когда среди пустынных песчаных и каменистых пляжей замаячили скалы. Бурцев сбросил скорость, но останавливаться не стал. Направил катер в бурлящий поток прибоя.

– Вацлав! Безумец! Погубить нас хочешь?! – встревожился пан Освальд.

– Помолчи, а? – процедил Бурцев сквозь зубы, – Не болтай под руку, если жить не надоело.

Добжинец заткнулся. Вся остальная команда соревновалась в скоростном чтении молитв.

А прямо по курсу – острые каменные клыки и покатые, обтесанные водой валуны. И рваные пенные клочья. Ветер был не сильный, однако в прибрежных скалах волна за малым не ревела. Да, приближаться здесь к берегу – безрассудство на грани самоубийства. И именно поэтому Бурцев вел катер сюда.

Проскочат – будет, где спрятать немецкую посудину и укрыться самим. Искать их тут фашистско-тевтонские ВМС ли станут. А станут – так лучшей позиции для обороны не придумать. Но вот если не проскочат… Что-то подсказывало Бурцеву, что вплавь тогда до берега доберутся не все. Значит, нужно проскочить.

Шли бы под парусами или на веслах, да при хорошей осадке – хрен совладали бы с бушующей стихией. Давно б расшиблись на фиг. Однако мощный движок на легоньком суденышке позволял лихо маневрировать в каменном лабиринте.

И все же… Бум! Бум! Бум! Трижды их долбануло о камни, да так, что народ едва не посыпался в воду. На правом борту появилась приличных размеров вмятина. Левый дал небольшую течь. Мелочи… Пока они держатся на плаву, все это – мелочи.

Бурцев рулил, бросая катер из стороны в сторону – в обход, в объезд, в обплыв камней. И немного вперед. И снова в сторону. И опять чуть вперед. Чуть-чуть. Таких чуть-чуть становилось все больше. Берег приближался. И наконец…

Хр-р-рмс-с-с! Катер дернулся. Люди – вповалку. А днище скрежещет о камни так, что вянут уши и ноют зубы. Но это был добрый скрежет – не о хищный подводный зуб, не о коварную мель – о береговую гальку выступавшей меж скал косы. Бурцев заглушил мотор. Ну, приплыли, что ли?

Жюль прыгнул за борт первым. По пояс в воде, захлебываясь в фонтанах неистовствующего прибоя, дернул за носовой швартовочный канат. Через секунду королевскому капитану помогали Дмитрий, Гаврила и Збыслав. Дело пошло споро. Катер стащили с галечного выступа, поволокли вдоль косы. Еще пара секунд – и на борту осталась только Ядвига. Мужики – все до единого – впряглись в бурлацкую упряжку, и тут уж стихия сдалась окончательно. Даже помогла напоследок – подтолкнула вслед настырным человечкам поднадоевшую плавучую игрушку. Волна выпихнула побитый катерок к берегу и отхлынула…

Прежде, чем подоспела новая волна, Жюль дотянулся до огромной глыбы – большого куска скалы с отколотой середкой. Камень идеально подходил для швартовки, и капитан Ее Величества в два счета закрепил канат. Сам – упал, обессилев. Остальные распластались рядом. Откашливаясь, отфыркиваясь.

Жюль что-то восторженно прокричал.

– Чего ему надо? – устало поинтересовался Бурцев.

– Говорит, что ты величайший из мореплавателей и сердце твое полно отваги, – хмыкнул Джеймс.

– А-а-а, ну пусть себе говорит.

Бурцев глянул назад. Бр-р-р! Скалы, скалы, сплошные скалы… И бурлящая вода меж ними. Пройти по извилистому фарватеру смерти второй раз он, наверное, не решился бы. Потом Бурцев поднялся над камнем, посмотрел вперед. И обомлел…

На берегу между каменными завалами прихотливо извивалась узенькая тропка. И тропа эта не пустовала. Нет, эсэсовцев на ней не было. Не было и тевтонов. Но воинственный вид невесть откуда явившейся парочки Бурцеву тоже не очень понравился.

Да уж, парочка… Всадник на рослом пепельно-сером коняге. Судя по вооружению – рыцарь не из бедных. Кольчуга добротная – двойного плетения, длинная, с рукавами и подолом. С крепким нагрудником. Лицо закрыто горшкообразным шлемом. Правда, не с привычно плоской, а с округлой верхушкой. И нижняя часть шлема, явно, подвижна. Забрало, что ли? Любопытная новинка для этих времен…

На шлеме отсутствовали устрашающие рога, декоративные крылья деревянные ладони и прочие привычные Бурцеву рыцарские навороты. Зато имелся трогательный такой ободок-венчик. Бурлет – нашеломный обруч из плетенного конского волоса, перевитый шелковыми нитями, удерживал поверх металла длинную белую тряпицу, ниспадающую на плечи и спину воина. Ламбрекен или намёт – так именовалась эта накидка, похожая одновременно и на арабскую куфью, и на свадебную фату. О предназначении намета гадать не приходилось. Защищать упакованные в железо мозги рыцаря от перегрева под жарким палестинским солнцем – вот оно, его предназначение.

В левой руке всадник держал треугольный, с округлыми краями щит без герба. В правой – меч. Уже извлеченный из ножен, между прочим.

Не так уж чтоб очень гармонично смотрелся подле конного европейского рыцаря здоровенный одногорбый верблюд-дромадер. Массивное тело грязно-песочного цвета возвышалось на тонюсеньких, но жилистых и крепких ногах. С выгнутой шеи взирала надменная морда пожизненного пофигиста. К мохнатому горбу тремя упорами – спереди и по бокам жестко крепилась нехитрая конструкция. Широкая, прочная и при этом легкая плетеная станина выступала вперед, а на станине той… Бурцев сморгнул пару раз. Заряженный самострел-аркабалиста нависал над головой животного. Вместо стрелы – округлая пулька: то ли железный, то ли свинцовый шарик.

Седло стрелка служило своеобразным противовесом и было смещено чуть назад. В седле замер араб, обмотанным в светлую ткань с ног до головы, отчего сарацин напоминал чересчур упитанную мумию. Только глаза и поблескивали меж тряпичных полос. Недобро так поблескивали.

Глава 18

А из-за камней к этим двоим подтягивались все новые и новые наездники. На лошадях, на верблюдах… Большей частью – арабы, но кое-где мелькало и европейское вооружение. Наверху, в скалах, появились лучники и арбалетчики, что было совсем уж паршиво.

Бурцев не шевелился. Вернуться на катер, где осталось все их оружие, теперь не представлялось возможным. Выйдешь из-за укрытия – неминуемо подставишься под стрелу.

– Сидеть тихо, мы тут не одни, – одними губами произнес он.

Дружина напряглась.

Стрелок на верблюде спустил тетиву.

Метательный снарядик с отвратительным свистом пронесся над ухом Бурцева и звонко вдарил в катер. Прилично так долбанул: в борту появилась пробоина. Словно из крупного калибра бабахнули. Одиночным. От такой пульки никакой доспех не спасет!

Падая за спасительный валун, Бурцев отметил, что “мумия” на верблюде уперлась ногами в рога аркабалисты и, не слезая с горба, перезаряжает убойное оружие.

– Я помогу! Сейчас!

В катере – за иллюминатором рубки – мелькнуло лицо Ядвиги. Лицо и руки. В руках полячки – “шмайсер”. Чего она там задумала? На подвиги рыжую потянуло? Вспомнила, блин, новгородские занятия по стрелковому делу?!

– Ядвига, прячься! – дико заорал Освальд.

Спрятаться ее заставил не крик пана, а камень, пущенный из пращи. Ядвига убрала голову за долю секунды до того, как булыжник разнес вдребезги стекло иллюминатора. В разбитый проем тут же влетела стрела. Другая…

Еще парочка вонзилась в палубу. Следующие три – чиркнули о гальку между катером и валуном, за которым залегла безоружная дружина. Нападавшие давали понять, что высовываться не следует. Никому.

Ядвига и не высовывалась. Выставив только ствол немецкого пистолета-пулемета дала очередь через иллюминатор. Вслепую. В небеса над Святой Землей.

Если полячка рассчитывала напугать противника, то это ей не удалось. Ребятки на лошадях и верблюдах, в отличие от пиратов, видимо, не в первый раз слышали “шмайсеровский” стрекот. Привычные – ё-моё! – обстрелянные… А потому и действовали смелее, решительнее. Не побежали, сломя голову, а дали ответный залп.

В считанные секунды стрелы утыкали катерок. Над валуном тоже свистело – головы не поднять. Стукнул о гальку и отскочил в сторону еще один увесистый пращевой снаряд. Еще два или три оперенных древка со стальными жалами влетели в иллюминатор. Вторая пулька из нагорбного супер-арбалета ударила в рубку. Брони на катерке не было, так что маленький кругленький шарик прошил ее легко. Может быть, даже насквозь.

– Ядвига, отставить! Лежи тихо и не дергайся! – выкрикнул Бурцев.

Пока еще не поздно. Пока еще есть надежда, что девчонка жива…

На катере стало тихо. На катере не дергались, не стреляли. Или полячка вняла совету, или затихла совсем по другой причине.

– Да я их! – ярился, брызжа слюной и слезами, Освальд. – Я их всех! Без меча! Да за Ядвигу я их голыми руками!

Гаврила, Дмитрий и Збыслав навалились на рыцаря. Уткнули мордой в мокрую гальку, втроем удерживая добжиньца от бессмысленной смерти.