Шпион Тамерлана Посняков Андрей
– Ладно, тайна так тайна, Ганс. Не буду больше спрашивать, – засмеялся Иван.
Спрашивать что-либо подобное он и в самом деле больше не собирался, ибо ясно уже было – никакой герр Майер не приказчик, и вообще человек, с ганзейской торговлей не связанный. В Новгороде, говорит, ласт соли дешев! Ага, как же! То-то ее бы и везли туда ганзейцы. В том же Ревеле ласт соли содержал пятнадцать мешков, а в Новгороде – тех же самых мешков – двенадцать. На три мешка меньше – а продавали за ту же цену, что и в Ревеле пятнадцать. Какая уж тут дешевизна? Нет, никакой это не приказчик. А кто же? Тот, кто работает под приказчика с какими-то непонятными целями. Впрочем, ему-то, Раничеву, что с того? На фига и сдались чужие тайны – от своих башка болит, скоро расколется! Ну познакомились случайно, теперь вот можно на халяву пивка попить, и все – разошлись, как в море корабли. Едва ли этот Майер – фон Майер – может оказаться полезным. Хотя кто знает? Поживем – увидим.
– Ну где твоя добрая корчма, Ганс? – обернулся Иван, краем глаза заметив вдруг, как тут же нырнула в ближайший проулок одетая в рясу тень. С чего бы этак? Ну всяко бывает, может, спешит человек. Вам, уважаемый Иване Петрович, давно лечиться пора электричеством. И в самом деле – после боярыни Руфины везде одни шпионы мерещатся!
– Скоро, скоро придем, – покивал головой немец. По-русски он говорил хорошо, с мягким акцентом, каким-то и не немецким даже. Впрочем, почему не немецким? Может – южно-немецким, баварским, скажем. А вот еще интересно – где та харя в рясе?
– Подожди-ка вон на углу, Ганс, – попросил Раничев. – Камешек в сапог попал, сейчас вытрясу.
Кивнув, немец, сдерживая шаг, пошел вперед, остановился на углу двух улиц, у церкви, окруженной тенистыми липами. Иван отошел за кусты сирени, прислонившись к забору, снял левый сапог и принялся энергично вытряхивать из него мусор. Сам же устремил глаза вниз, на утопавшую в мягкой желтовато-серой пыли землю. Поперек неширокой улицы тянулись тени лип и тополей. Ага – вот рядом с ними быстро мелькнула другая – тень человека в рясе с накинутым на голову капюшоном! Раничев специально не поднимал голову – зачем себя выдавать? Интересно только, кто из них понадобился этому монаху? Похоже, что немец.
Надев сапог, Иван быстро нагнал Майера. А монах? А монаха уже не было видно – то ли таился за деревьями, то ли спрятался средь выходящей из церкви толпы.
Обогнув торговую площадь, Иван с Гансом прошли еще немного в сторону Замковой горы и оказались на небольшой площади, образованной пересечением улиц, ведущих на Копырев конец и Щековицу. С двух сторон площади виднелись внушительные частоколы, огораживающие просторные усадьбы знати, третью сторону занимала корчма, просторная, двухэтажная, чистая. Над входом был приделан железный штырь с вывеской – большой пивной кружкой, раскрашенной неизвестным художником с большим мастерством и любовью.
– Добрая корчма, – улыбаясь, показал на нее Майер. – Называется «У горы».
– И в самом деле – у горы, – взглянув на Замковую гору, засмеялся Иван. – Ну что, заходим?
– А неужели будем стоять здесь? – всплеснул руками Ганс. – Заходим, конечно же!
Корчма «У горы» внутри оказалась такой же ухоженной, как и снаружи. Можно было бы даже сказать – фешенебельной. Покрытая разноцветными поливными изразцами печь, чисто выскобленный пол из крепких дубовых досок, столы – аж блестевшие от чистоты, как в хорошем ресторане. Стоявший у входной двери амбалистый краснорожий слуга в ярко-красной рубахе подозрительно осмотрел Раничева.
– Это со мной, Янек, – кивнул вошедший следом немец.
– О, герр Майер, – широко улыбнулся амбал. – Милости просим! – Низко поклонившись, он приглашающе махнул рукою.
Тут же, откуда ни возьмись, возник еще один служка – расторопный жукоглазый малый. Низко поклонившись, спросил:
– Пива, мед, бражица?
– Давай-ко для начала пивка, – тоном завсегдатая отозвался Ганс. – Мы во-он туда, к стеночке, сядем. Ты только оконце распахни пошире – душно.
Слуга молча поклонился.
После третьей кружки беседа меж новоявленными дружками пошла куда веселее. Иван уже и думать забыл о странном, преследующем немца монахе, все расспрашивал о Киеве, о Витовте, о Тохтамыше. Немец знал много – это чувствовалось – но, несмотря на хмель, на эту тему говорил мало. Вот что касается распутных девок или последних неправдоподобных россказней об эротических похождениях киевского наместника князя Ивана Борисовича – это пожалуйста, это завсегда, можно говорить много, весело и с подробностями, а вот насчет замыслов Витовта или Тохтамыша – уж, извините, не в курсе. И так и эдак крутил приятеля Раничев – ничего не помогало, пока наконец разговор не зашел о Кафе.
– Напрасно ты ждешь попутного каравана, Иван, – внезапно огорошил Раничева Майер. – Вряд ли дождешься.
– Но почему?
– Да потому… – Немец немного помолчал, потягивая пиво. – Ты что, не видишь, что в городе делается? Стягиваются войска ото всюду, ремонтируются стены, да много чего еще – слепой не увидит.
– Слепой… – протянул Раничев. А ведь немец прав! И в самом деле – слепой. Извиняет лишь то, что Иван находился в Киеве лишь второй день. И то – вполне мог бы догадаться. Вон сколько воинов в городе! Значит, Витовт готовится к какому-то походу. К какому-то? Ты, Иван Петрович, не историк, а хрен собачий! На Орду поход собирается, против новых ее правителей, Тимур-Кутлуга и Едигея, кстати, самого Тамерлана ставленников. Витовт, его кузен, король Польский Ягайло, да и Киприан-митрополит не зря в Киев ездил. Сколачивали коалицию – Литва, Польша, Москва. И Тохтамыш – как бывший ордынский хан, имевший немалый авторитет среди простых кочевий. Разобьют их всех на фиг на Ворскле-реке – дай Бог памяти – в одна тысяча триста девяносто девятом году. А сейчас какой на дворе? Девяносто седьмой. Есть еще времечко добраться до Крыма, пограбить богатые города, возвратить престол Тохтамышу, на короткое время, правда… Но ведь войско Витовта – вот это самое, что сейчас собирается в Киеве, – оно ведь пойдет на юг. Дойдет ли до Крыма? Ай, черт, не вспомнить. Ну никак не вспомнить. Битва на Ворскле – помнится, правда смутно, а что еще? Грюнвальд? Так это не скоро еще, да и совсем другая история, печальная вовсе не для Орды, а для потерявших былой задор рыцарей Тевтонского ордена.
– О чем задумался, Иван? – Ганс поднял кружку. – Ну, еще раз за мое чудесное спасение. Ежели ты не ты…
– На все воля Божия, – выпив, развел руками Иван.
Пиво тут и в самом деле было вкусным, да и народу уже поднабралось – все больше почтенная публика, не какие-нибудь шпыни-лапотники. Служилые люди в пестрых плащах и с мечами у пояса, купцы в богатых охабнях, дьяки-писцы из княжеской канцелярии – можно сказать, бомонд.
– Говоришь, никакие караваны в Кафу не пойдут? – Раничев задумчиво взглянул на собеседника. – Плохо. Мне туда позарез надобно.
– Ну не стоит так унывать, Иван, – рассмеялся немец. – Признаюсь, есть у меня в войске наместника знакомый сотник. Завтра сведу тебя с ним. Правда, тут риск: до Кафы может и не дойти войско. Но до южных степей… как их тут называют? О, Диким полем! До Дикого поля – доберешься точно, а там уж выйдешь на Львовский шлях. – Ганс помолчал. – Право, не скажу – на радость иль горе тебе советую. Так сводить с сотником-то?
– Конечно! – Раничев на мгновение ощутил зависть – и что же он сам-то до такого простого решения не додумался? Хотя, конечно, додумался бы со временем. Походил бы поначалу по купцам, порасспрашивал… потратил бы время. А что время? Все равно дожидаться, пока Селивон Натыка серебришко сыщет. А и будет он искать-то? Зачем платить непонятно кому, когда дело уже сделано – письмо-то получено? Кто он здесь такой, Раничев Иван Петрович? Знатный боярин? Богатый купец? Дворянин служилый? Да никто. Так, шелупонь – скоморох. Кинжал под ребро, не говоря худого слова, – вот так, скорее всего, и поступит с ним Натыка. Хотя, конечно, может и заплатит честно. В том случае, ежели для Ивана будет еще поручение. Скажем, передать ответное письмишко в Москву, тамошнему резиденту, верней сказать, резидентше. Интересно, на кого они все работают? На Тимур-Кутлуга и Едигея – может быть, хотя вряд ли. Те, без помощи Тимура, никак не осилили бы создание и содержание развернутой шпионской сети. Да и нет у Тамерлана интереса ни к Москве, ни к иным далеким северным землям, свои бы удержать, что он и делал, с редким умом и мужеством. Иначе б запросто раздавил бы Москву во время недавнего похода. Однако ж не пошел туда, в основном ограничился ордынским пределом, ну Угрюмов сжег для острастки. Что остановило Хромца? Чудотворная икона, вынесенная Киприаном аж к Коломне? Ой, не смешите мои шнурки. Тимур – мусульманин, что ему до православных икон? Впрочем, даже и не совсем мусульманин, Яса – Закон великого Чингисхана – вот его истинный Бог! «А все остальное – дорожная пыль», как поется в известной эмигрантской песне. Значит, вряд ли Руфина с Натыкой работают на Орду. И не на Витовта – зачем же тогда от его людей таиться? Кто остается? Двое – кузен Витовта, не моргнув глазом угробивший своего родного дядю, Кейстута, Ягайло и Тевтонский орден. Или – уже Ливонский. Нет, отделение Тевтонского ордена в Ливонии – было такое – но в силу войдет чуть позже, после знаменитого разгрома тевтонцев под Грюнвальдом силами поляков, литовцев и русских. А до этого еще около двенадцати лет. Значит – орден рыцарей святой Марии Тевтонской. С Литвой – ой как не дружно живет, хотя и помогал в свое время тому же Витовту укрыться от посланных кузеном убийц. Еще хуже отношения ордена с Польшей – ни года без схватки, хотя, казалось бы, и те и другие католики – чего делить-то? А земельку, а поморские богатые города, а влияние? Тут уж закон простой – вера верой, а все остальное – врозь. Нехорошие отношения у Польши с орденом, что тут говорить. А вот с Литвой – черт его знает, вернее – ногу сломит! Именно вот таким вот образом дела и обстояли. С одной стороны – Витовт должен бы быть благодарен руководству ордена за свое спасение, с другой – Литва – Великое княжество Литовское и Русское – с тысяча триста восемьдесят пятого года – в унии с Польшей. Ягайло – польский король, а ненавидящий его Витовт – великий князь Литовский. Оба вроде бы заодно должны быть, исходя из договора, подписанного в Кревском замке, в подземельях которого за несколько лет до этого по приказу Ягайло был убит Кейстут, отец Витовта. Там же, по непроверенным данным, погибла и мать Витовта, княгиня Бируте, а сам княжич спасся, бежав из подземелья, переодевшись в женское платье. Подобные же дурацкие анекдоты ходили когда-то про последнего председателя коалиционного Временного правительства России Александра Федоровича Керенского, дескать, тоже бежал в женском платье – чушь, кстати, полнейшая. Так что вполне может шпионить за братцем польский король Ягайло, в крещении – Владислав. И орденские немцы могут. Так, приглядывать – очень уж на союз с Витовтом надеялись, супротив Новгорода да Пскова. Ягайло или орден? Кому же из них служат боярыня Руфина с Натыкой? Узнать бы точнее, очень уж неуютно было на постоялом дворе – Иван постоянно чувствовал спиной чьи-то косые взгляды. И хотел бы ощутить хоть чью-то поддержку. Вот хоть этот немец, Ганс. Если б он и в самом деле был ганзейцем – Раничев легко пригласил бы его на постоялый двор, посидеть внизу, покуда он сам будет получать серебро от Натыки, так, на всякий пожарный. Если б только Ганс Майер был ганзейцем, за которого себя выдавал, довольно неумело, кстати. Ну какой же ты купец? С этаким-то горделивым взглядом? И с немереной щедростью? За версту видать рыцаря. Что ж, видно, придется обходиться своими силами. Хотя… проверить бы поточнее; может, Ганс и вправду ганзеец?
Простившись, Раничев вернулся на постоялый двор. Улегся у себя в каморке, пытаясь заснуть, но сон все не шел, а в голову лезли всякие нехорошие мысли, в которых перепуталось все: Селивон Натыка, Руфина, служанка с отрезанным языком, отрок Иванко и нынешний знакомец Ганс Майер… или – фон Майер?
Иван не спал, ходил осторожно по комнате, стараясь не разбудить остальных постояльцев, во множестве храпевших совсем рядом, в людской. Лишь только к утру сомкнул на мгновение глаза, а когда открыл – на улице уже вовсю светило солнце.
«Опоздал!» – вспыхнула в пробудившемся мозгу первая мысль.
Быстро одевшись, Раничев мигом сбежал вниз и, кивнув на прощание вышедшему во двор Селивону, ускоряя шаг, направился к Печерке, именно там немец назначил встречу. Иван, несомненно, успел бы, ведь солнце еще было не так высоко – по сути, день еще только начинался. Однако… Однако замедлил шаг, чуть было не столкнувшись на повороте с монахом в запылившейся рясе с откинутым на грудь капюшоном. Не обратив на него внимания, монах быстро прошел мимо… Бритый, с узким желтоватым лицом и бесцветными, глубоко посаженными глазами. Что-то неродное показалось Ивану в его внешности, странное что-то, не наше. Ну да – бритый. И – Раничев успел заметить – выбритая на макушке тонзура. А монах-то не православный! Католик. Бенедиктинец? Вряд ли, этот орден не очень-то заинтересован делами Восточной Европы, ему бы свое положение восстановить, утраченное под влиянием конкурентов – францисканцев и домини… Боже! Ну конечно, доминиканец! Орден, основанный святым Домиником Гусманом во время борьбы с альбигойцами. Пожалуй, самый агрессивный из монашеских орденов, главная задача которого – борьба с еретиками. Именно доминиканцы и составляли основу святой инквизиции, с гордостью называя себя по латыни – Домини Кани – Господние Псы. Именно доминиканцы отправляли миссионеров в русские земли и еще много, много дальше. Кстати, их должно быть уже немало в Киеве. Стоп! А не этот ли монах следил вчера за Гансом? Если так, то… Жаль, тогда не удалось разглядеть лицо. И вот еще, что делать на постоялом дворе католическому монаху? А ведь он именно туда завернул, к Селивону Натыке. И что теперь делать? Проследить? А вы уверены, что это у вас получится, уважаемый Иван Петрович? Вы кто по профессии-то, сотрудник ГРУ, агент «Семерки»? Нет? Скромный историк, и.о. директора музея. Что, сможете запросто прикинуться ветошью и не попасться на глаза Селивону в его родном заведении? И еще подслушать его разговор с монахом, ежели он, конечно, будет, такой разговор. А, Иван Петрович? Не сможете? Чего тогда телепаетесь?
Плюнув, Раничев все-таки прошелся немного назад, убедился, что монах зашел на постоялый двор – его сутана как раз маячила в воротах, – и, почесав недавно укороченную – по литвинской моде – бороду, быстро пошел к Печерке. Туда же, обгоняя его, скакали конные воины в доспехах и шлемах с поднятыми забралами, на щитах – белый крест с перекладиной на червленом поле. Вслед за всадниками, крича, бежали любопытные мальчишки. Поднятая их босыми ногами пыль оседала на деревьях и на лицах прохожих. Иван чихнул, выругался и прибавил шагу. Шел долго, мимо с обеих сторон тянулись бесконечные огороженные усадьбы, поросшие яблоневыми садами и вишней, изредка сады прерывались одиноко стоящими на подворьях кузницами и мастерскими. Все строения, даже большинство церквей, были, в массе своей, деревянными, лишь кое-где высились каменные колокольни.
Хоть и быстро шел Иван, однако ж едва не опоздал – немец уже нетерпеливо ругался.
– Вот и я, – подойдя, вместо приветствия воскликнул Раничев.
Майер язвительно улыбнулся:
– Наконец-то! У вас, русских, есть неплохая пословица – «за смертью посылать», а?
– Ну она тут не совсем к месту, – принялся было оправдываться Иван, но вдруг, махнув рукою, огорошил: – Монаха я тут одного встретил, доминиканца, кажется.
– И что? – Немец вздернул левую бровь. – Их полно в Киеве.
– Так вот этот монах вчера целый день таскался за нами. Узколицый такой, бритый.
Немец неожиданно встрепенулся:
– Узколицый? Глазки маленькие, почти что бесцветные, щеки желтые.
– Ну да, именно так.
– Брат Гвиччарди! – Майер с досадою плюнул. – Все ж таки выследил, чертов инквизитор, гнусная папежная харя!
Последнюю фразу он произнес по-немецки, однако слова «инквизитор» и «папа» Иван разобрал, тем более – хорошо уловил интонацию, с которой они были произнесены.
Тевтонский рыцарь, при всех ругающий – хоть и косвенно – святую инквизицию и его святейшество Папу Римского? Правда, насчет папы в данное время вопрос не совсем ясен – их насчитывалось аж сразу два – Бонифаций IX и Бенедикт XIII. Одно слово – Великая схизма – раскол. Немец, похоже, нехорошо относился сразу к обоим. Притворялся? Может, конечно, и притворялся – но вряд ли, слишком уж искренне было сказано. Кто же он, черт побери, такой, этот Майер? Неужто и в самом деле ганзеец? Хотя… Ну да! Конечно же! И как было сразу-то не догадаться? Поглупели вы изрядно в последнее время, уважаемый Иван Петрович! Что ж, в таком разе… Как бы проверить-то? Сейчас… Нет, лучше в корчме. Пива заодно выпить, а то ишь как жарит.
– Ну что, по пивку, Ганс? – вытерев вспотевшие ладони о подол, с самым простодушным видом предложил Раничев.
– Пива? – Чуть подумав, Майер махнул рукой: – Да можно. – Ясно, ну какой же немец откажется от пива? – Только не одни в корчму пойдем, – обернувшись, предупредил он. – Петра с собой позовем, сотника. Ну который тебе и нужен. Во-он он как раз идет.
– Не вопрос! – обрадованно кивнул Иван. – Пусть подходит.
Сотник Петр – Петр Хитрая Нога – оказался невысокого роста крепеньким мужичком со светлой кудрявой бородкою, вполне обычным и на первый взгляд простоватым, если б не глаза – темные, внимательные, умные – да не прозвище. Попить пива в корчме он согласился охотно, только сразу предупредил, что не больше двух кружек, – были еще дела.
– Ну две так две, – заходя в корчму «У Горы», согласно кивнул Майер. – Где сядем?
– Да где и вчера, – быстро сориентировался Раничев. Пожалуй, только там, в уголке, было относительно спокойно и не особо людно.
– Вот охочего человека тебе привел, – выпив, представил Ивана немец. – Сольдадо, как говорят италийцы.
Сотник быстро вскинул глаза:
– Что хорошо умеешь делать, господине? Мечник? Лучник? Копейщик?
Раничев озадаченно крякнул.
– Из тюфяка доводилось стрелять, – вспомнил он и неожиданно признался: – А когда-то я и скоморохом был.
– Скоморохом? – оживился Петр. – Замечательно! Мне как раз такой человек и нужен. Жалованье, правда, невелико, скажу сразу… Ну да в ратной службе, сам знаешь, – как удача.
– То ведомо, – хохотнул Иван.
Договорились встретиться завтра, в лагерях за Печеркой.
– Войско Ивана Борисовича спросишь, – поднимаясь, объяснил Петр. – Ну а там сыщешь.
Сотник ушел, и Раничев переключил все внимание на немца. Настал момент, когда можно было проверить внезапно осенившую его догадку. Иван подозвал служку с пивом.
– Хочу еще раз выпить с тобой, Ганс, и попросить об одной услуге, – поднимая кружку, хитро улыбнулся Иван. – Пью за императора и короля Вацлава!
В тот же миг словно сам собой вылетевший из-за пояса немца кинжал впился ему в шею.
– Откуда… – оглянувшись, зло прошептал Майер…
Глава 12
Июнь 1397 г. Киев. Селивон
Аз же объят есмь блудным помышлением
И гордостным и высокоумным возношением.
Ох, ох, увы, увы! Како, окаянный, спасуся
И от злых и неподобных дел своих освобожуся?
«Послание с покаянием от духовнаго сына к отцу духовному»
…ты знаешь? Кто-то сказал тебе? Кто?
– Убери кинжал, Ганс, – тихо попросил Раничев. – Поверь, мне нет никакого дела до твоей тайной миссии.
– Но, черт побери, как? – убрав кинжал в ножны, воскликнул немец. Ну точь-в-точь – доктор Ватсон.
– Да просто. – Улыбнувшись, Иван кратко пересказал суть своих умопостроений.
Рассказ его, видимо, удовлетворил Майера, поскольку тот перестал хмуриться и лишь удивленно покачал головой:
– И в сам деле, просто…
– Так мы будем пить или как? – усмехнулся Раничев.
– За императора, – подняв кружку, тихо повторил немец. – Кажется, ты просил об одной услуге?
– Да, – Иван кивнул. – Дело касается лично меня. Полагаю, ты умеешь обращаться с оружием?
Майер даже не удостоил его ответом, лишь хмыкнул, мол, владение оружием – дело для него само собой разумеющееся.
– Тогда попрошу тебя после вечерни подойти на постоялый двор Селивона Натыки. Это на перекрестье Лиственичной и Предместной, знаешь?
– Найду. – Немец пытливо взглянул на Раничева: – А ты не так прост, как казался… и наверняка не тот, за кого себя выдаешь.
Иван похолодел – вот те раз! А он-то думал, что выглядит для всех окружающих обычным мелким торговцем, приказчиком, наконец – скоморохом. Однако вот Майер сразу же раскусил его.
– У тебя гордый и вольный взгляд, – пояснил немец. – Слишком вольный для простолюдина. И ведешь ты себя соответствующе. Манера держаться, разговаривать, даже пить пиво… Признайся, ты знатного рода?
– Угадал, – не долго думая, тут же «признался» Иван. – Род мой знатен, но, увы, беден, а я – третий сын.
– Так и я – третий сын! – рассмеялся Майер. – Выходит, мы с тобой ровно как братья. Ни золота, ни земель – зато гордости и чести в избытке!
– Да, уж этого добра хватает, – приосанился Раничев. – Так жду тебя вечером.
– Слово чести, – встав, поклонился немец. – Я рад, что мой спаситель оказался человеком благородного происхождения! – с улыбкой добавил он.
Ближе к вечерне Иван спустился из своей каморки в общую залу. Отыскав Натыку, негромко поинтересовался насчет серебришка.
– Получишь, как и договаривались, – стрельнув по сторонам темными, близко посаженными глазками, отозвался тот. – После вечерни, как стемнеет, загляни ко мне в каморку.
Раничев кивнул.
Когда с колоколен многочисленных храмов заблаговестили к вечерне, Иван вместе с толпой постояльцев вышел со двора, направляясь к ближайшей церкви. Немного не дойдя до храма, свернул к кустам, встал неприметненько – высматривал немца. Судя по опустевшей паперти, уже началась служба, а немец что-то не шел. Зато появился кое-кто другой – давешний монах доминиканец с узким желтым лицом и жестоким взглядом. Брат Гвиччарди – так, кажется, именовал его Майер. Интересно, он за какого папу – за Бенедикта или за Бонифация? Скорее всего, за Бонифация, тот хоть итальянец, как, судя по фамилии, и монах. Не смотря по сторонам, доминиканец быстро миновал храм и свернул к постоялому двору. Общие шашни с Селивоном. Не постоялый двор, а самое настоящее шпионское гнездо! И главное, ведь непонятно, на кого оба работают – на короля Ягайло или на орден святой Марии Тевтонской? Впрочем, какая разница? Главное, рассчитались бы честно. А если что худое задумают, вот тогда пригодится помощь Ганса. Кто там может противостоять? Сам хозяин да его слуги. А один рыцарь в короткой схватке стоит пятерых простолюдинов. Так что силы будут неравными, и – неравными явно не в пользу Натыки. Однако где же немец? Опаздывает его благородие. Ага, вот, кажется, и он.
Иван вышел из-за кустов и с улыбкой помахал рукою:
– Рад приветствовать славного рыцаря Ганса!
– Тсс, – заоглядывался тот. – Ты можешь не кричать так, Иван? И не называй меня рыцарем, для всех в Киеве я всего лишь ганзейский приказчик.
– И для доминиканца?
– Гвиччарди? – неожиданно встревожился немец. – Ты снова видел инквизитора?
– Не далее как только что, – пояснил Иван. – Папежник прошел к постоялому двору. Даже по сторонам не смотрел, видно, торопился.
– Видно, на постоялом дворе у него есть свой человек, – задумчиво произнес Майер. – Наверное, кто-то из слуг.
Раничев хохотнул:
– Скорее уж сам хозяин.
Он с удовлетворением осмотрел приятеля. Под накинутой, несморя на жару, епанчой немца явно угадывалась кольчуга, а на поясе, кроме всегдашнего кинжала, болтался длинный меч с золоченой рукоятью. Ну Майер, конспиратор хренов, такой меч на себя навесить – все равно что табличку: «рыцарь, фон барон такой-то». Еще бы золоченые шпоры нацепил, господин «всего лишь ганзейский приказчик».
– Что ты смотришь на мои сапоги? – перехватил взгляд Ивана немец. – Хочешь увидеть золотые шпоры?
Оба захохотали разом.
Дождавшись окончания вечерни, они пристроились к вышедшим из церкви людям, вместе с которыми и зашли на постоялый двор. Майер уселся за столом с двумя кружками пива, а Раничев подошел к хозяину, подмигнул.
Тот, занятый беседой с какими-то людьми, по виду – средней руки купцами, лишь рассеянно кивнул. Странно, но доминиканца нигде не было видно. Ушел уже? Может, и ушел… Но ведь хозяин тоже только что вернулся с вечерни. Что же, монах его не дождался? Зачем тогда приходил?
Расположившись в своей каморке, Иван, дожидаясь темноты, размышлял о том, как бы получше подстраховаться. Комната – или, уж лучше сказать, кабинет – хозяина располагалась на втором этаже бревенчатого сруба. В кабинете, как помнил Иван, три двери. Одна – входная, с галереи, вторая вела в людскую, третья… Третья? Куда-нибудь в амбар? В сени? Тоже на галерею? Да, скорее всего – последнее. Ведь там, во время его первой встречи с Натыкой, похоже, ходили люди, закрывая время от времени солнечный лучик, падающий на стол в кабинете. Хотя, может быть, это просто облака пробегали по небу? Да нет, день-то был безоблачный, жаркий, такой же, как и сегодня. Значит – галерея… Галерея…
Пока Иван думал, на улице сгустились лиловые вечерние тени. В трапезной зажгли свечи, было хорошо слышно, как там спорили немного припозднившиеся гуляки. Спустившись вниз, Раничев шепнул пару слов расплатившемуся со служкой Майеру и, перекрестившись, поднялся на галерею. Оглянувшись по сторонам – тени и тьма, лишь на углах галереи горели два факела – осторожно постучал в дверь. Та открылась тихо, без скрипа.
В освещаемой тусклым пламенем свечи каморке находился один хозяин, Селивон Натыка. Наклонив голову, он что-то подсчитывал на столе, обширная лысина его блестела. Смешная, с оттопыренными, как у летучей мыши, ушами, тень кабатчика падала на крышку стола.
– А, пришел, господине, – поднял глаза Селивон. – Вона, в сундуке твое серебро. – Он кивнул на большой, обитый позеленевшей медью сундук, зачем-то перетащенный к самой двери. Той самой, что, по размышлению Раничева, вела на боковую галерею.
– Бери, бери, что стоишь? Иль мешок дать? – На лице кабатчика мелькнула кривая, очень не понравившаяся Ивану улыбка.
Подойдя к сундуку, Раничев откинул тяжелую крышку… которая тут же с неожиданной силой захлопнулась снова, придавив Ивану руки.
– Да что это… – Раничев в ужасе оглянулся, увидев, как, сжимая в руке нож, метнулся к нему Селивон.
Иван, напрягая все силы, вытащил-таки ушибленные крышкой руки и швырнул в лицо кабатчика пыльный, валявшийся на дне сундука мешок.
– Входите, братие! – отплевываясь, негромко позвал тот и, торжествующе улыбаясь, отбросил мешок в сторону.
– Хочешь сказать, Селивон, что я слишком много знал? – поймав взгляд кабатчика, усмехнулся Раничев. – А ведь есть и другая поговорка – куй железо, не отходя от кассы! А вот я сейчас тебя, гад ползучий! На твой-то ножичек у меня, чай, кинжалец найдется. Что глаза выпучил? Давай кричи: хулиганы зрения лишают!
– Входите же! – Увидев появившийся в руке Раничева кинжал, кабатчик забежал за стол. – Входите!
– Идем, – глухо отозвались из-за двери, той самой, что вела на галерею.
В глазах Селивона Натыки вспыхнуло злобное торжество. Иван плотнее сжал кинжал. Дверь медленно отворилась.
– А-а-а… – роняя нож на пол, захлопал глазами кабатчик.
– Что, хочешь спросить – где твои люди? – засмеялся Иван, увидев вошедшего в каморку Ганса Майера, вернее – фон Майера, с мечом, обагренным кровью.
– Слишком уж их там много скопилось, – кивнув на галерею, виновато улыбнулся он. – Пришлось поуменьшить.
– А монах? – поинтересовался Раничев.
– Папежник? Бежал, гад. Переметнулся через галерею – и как только ноги не поломал.
Натыка бросился на колени:
– Пощадите!
– Пощадим? – Майер перевел взгляд на Раничева.
– Ну если серебришко отдаст, – задумчиво протянул тот.
– Все, все забирайте, – не отрывая взгляда от окровавленного меча рыцаря, в страхе зашептал кабатчик.
– Ну чужого нам не надо. – Иван уселся на стол. – Но что было обещано – дай. Кажется, пять рублей серебром. Иначе…
– Отдам, отдам, – замахал руками Натыка. – Пусть этот меч уберет, с детства видеть не могу крови.
– Ага, так мы и поверили. Чего ж в шпионы подался?
– Ась? – не понимая вопроса, Селивон приложил руку к уху.
Раничев подошел ближе:
– Спрашиваю, на кого работаешь, тварь? На Ягайло или на орден? Впрочем, не важно.
– Гм… то есть как это не важно? – спохватился вдруг немец. – Если хочешь жить, будешь теперь на меня работать… вернее, на императора – короля Вацлава. Согласен?
– Так я ж уже… на обоих… И на Ягайло, и на тевтонов…
– Ну, тогда тем более. – Рыцарь захохотал. – Одно другому не мешает.
Кабатчик почесал лысину и метнул на немца быстрый пристальный взгляд:
– Скажите, благороднейший господин, это насмешка или предложение?
– Можешь считать это предложением, – сухо кивнул Майер. – Отдельно взятые сведения будут оплачиваться особо.
– Что ж было мечом-то махать? – Вздохнув, Селивон поднялся с колен. – Могли бы и сразу договориться.
– Ой, вряд ли бы сразу получилось, – с усмешкой покачав головою, Раничев напомнил про деньги.
– Отдам, отдам. – Покивав лысой башкой, кабатчик полез в маленький стоящий под столом сундучок. Пошарив там руками, высыпал на стол горсть денег – серебряные рейнские гроши, ордынские дирхемы, московские и новгородские деньги и даже приличное количество золотых – Раничев разглядел изображение корабля. «Корабельники» – английские золотые нобли времен Эдуарда IV, выбитые в честь морской победы над французами. Откуда они у Селивона? Что, он еще на англичан шпионит? Вряд ли, уж кому-кому, а англичанам здесь совсем делать нечего, и своих проблем хватает – Столетняя война еще далеко не кончилась, да и со времен восстания Уота Тайлера прошло не так уж и много времени.
Отправив перевербованного Натыку убирать с галереи трупы, фон Майер с Иваном выпили на прощание – утром Раничев уже должен был быть у сотника Петра – по чарке стоялого медка. Разумеется, за счет заведения и – за здоровье сюзерена немца, германского императора, одновременно – короля Чехии – Вацлава, старшего сына императора и короля Чехии Карла Люксембурга.
– Ну нет, мы с тобой еще не прощаемся, Иван, – шутливо погрозил пальцем Ганс. – Ты же пойдешь завтра на Торг или к оружейникам за экипировкой?
– Ну да, наверное, пойду, – кивнул Раничев.
– Вот и мне туда тоже надо, кой-чего прикупить. Заодно советую все-таки зайти к сурожцам. Взять рекомендательное письмо к кому-нибудь из их контрагентов в Кафе. Может, и сгодится.
– А ведь верная мысль! – обрадовался Иван. – Да и мед у этого аспида вкусный. И тихо кругом – ночь. Хорошо. Так бы и просидел до утра.
– Так в чем же дело? – хлопнув его по плечу, захохотал рыцарь. – Эй, корчмарь! Давай еще меда! И сам садись, выпей… за нашу совместную деятельность, ха-ха-ха!
Селивон не стал упираться – принес еще кувшинец, налил, выпил.
– Что б ни делалось, даст Бог, пусть делается к лучшему, – философски заметил он.
Сквозь распахнутую дверь проникали первые оранжевые лучи. За Днепром, за степями и кручами…
Глава 13
Лето 1397 г. Дикое поле. Свист
…Он один на утес тот взобрался
И в полночной мгле на высокой скале
Там всю ночь до зари оставался.
Александр Навроцкий«Утес Стеньки Разина»
…восходило солнце. Лучи его, нежно-алые, еще совсем не знойные, ласково дотронулись до вершин притихших с ночи березок, скользнули по белым стволам и наконец добрались до травы, рассыпаясь по росе маленькими сияющими брильянтами.
Иван потянулся, привычно потрогав брошенную рядом бригантину – «стальную куртку» – на месте ли? Хорошая была курточка, многие завидовали. Ну свои-то, конечно, не стащат, а вот по соседству, у ручья Брянский полк стоит, по ручью выше – аукшайты, за ними – галичане, а уж там всякого народу хватает. Раничев провел рукой по толстому темно-голубому бархату доспеха с наклепанными изнутри стальными пластинами, позолоченные, видные снаружи заклепки сияли в лучах солнца. Красиво однако, как там у Гребенщикова, – «золото на голубом»? Поначалу Иван хотел приобрести кольчугу – она почему-то казалась ему удобней. Хорошо, друг Ганс отсоветовал – ты, сказал, совсем уж чокнулся, коли видишь кольчугу и бригантину почти за одну цену и еще при этом думаешь. Чего тут рассуждать? Не так уж и удобна кольчуга, и стрелу плохо держит, не говоря уже о копье. Другое дело – доспех – бригантина – стальные пластинки внахлест, книзу сужаются по фигуре, весит не больше кольчуги, но не в пример надежнее и удобнее – кольчуга висит на плечах, потому и устаешь быстро, а вес бригантины, как и любого стального доспеха, распределяется на тело ровно. К тому же при бригантине тоже была кольчужица – в виде юбочки по бедрам. Иване так и шел с самого начала похода, не снимая. Наряду с бригантиной и войлочным поддоспешником, вместе с Гансом присмотрели и шлем – полуоткрытый салад, чем-то напоминающий каску вермахта, легкий и удобный, правда, без бармицы и – этот вариант – без забрала, зато сзади и с боков шею прикрывал надежно. Вооружение Раничева довершил небольшой меч в красных сафьяновых ножнах и – самое ценное – самострел-арбалет, со стременем и заряжающим приспособлением – козьей ногою. Страшное оружие, куда там луку, правда, заряжалось не очень быстро, да и опасно было быть арбалетчиком, многие армии в плен таковых не брали, расправлялись сразу на месте, как с людьми особо опасными и циничными. Узкие коричневые штаны по польской моде, короткие, желтой кожи, сапожки, ярко-зеленый плащ – Раничев выглядел франтом. Впрочем, в его сотне – сотне Петра Хитрой Ноги – все были экипированы примерно одинаково – почти на европейский манер. Понахватались от поляков да немцев. Другие отряды в полку киевского наместника князя Ивана Борисовича группировались по вооружению: несколько конных – в основном легкие, татарские, но был и один тяжелый, по образцу рыцарской конницы, закованные в железо с ног до головы всадники – ух и несладко же им приходилось по такой жаре! Хорошо хоть, пока отделывались мелкими стычками.
Дикое поле – неоглядные ковыльные степи начинались у излучины Днепра и тянулись далеко по обе стороны реки до ордынских земель на востоке, а на юго-западе – до Черного моря. Неизвестно, кому и принадлежали эти необъятные пространства, покрытые волнующимся океаном голубоватых трав, то ли Литве, то ли Орде, то ли вообще никому, служа прибежищам всякому разбойному люду. Лиходеи таились, уносились прочь, едва завидев отряды Витовта, но по ночам, случалось, и нападали, словно шакалы – схватить, урвать добычу и тут же скрыться.
Войско шло вдоль Днепра, по старому торговому тракту, разбитому копытами коней. Дождей почти не было, только вначале капнуло, да и то так, словно бы посмеялось, а в общем-то всю дорогу ярко сияло солнце, и целые тучи пыли поднимались к бледно-синему небу. Жарило, к обеду становилось уж и совсем невмоготу – тогда объявляли привал. Бежали к Днепру – вот он был, по левую руку – купались, смывая въевшуюся в кожу пыль, поили коней и жадно пили сами.
Несмотря на пеший отряд, сотник Петр имел при себе трех коней – на одном ехал сам, другой запасной – вдруг сразу в бой? – на третьем вез оружие и вещи. Часть вооружения пеших тащили на себе волы, запряженные в длинные приземистые повозки. Иван сперва пожалел было, что не попросился в конный полк, да потом, поразмыслив, решил, что – правильно и сделал. Во-первых, у Майера из знакомых в войске киевского наместника был только сотник – хотя, конечно, могли быть и другие, просто хитрый немец боялся их выдавать – а во-вторых, не так уж и уверенно Раничев чувствовал себя верхом, скакать, конечно мог, но сражаться… И пешим-то. Как-то не выдавалось раньше свободного времени поучиться разным фехтовальным хитростям, да и в обращении с арбалетом требовалась определенная сноровка – Иван использовал каждую свободную минуту, стрелял во что придется. Товарищи по сотне поначалу смеялись, дав Раничеву обидное прозвище – Меткач – естественно, от противного, а потом, когда Иван начал на спор попадать в подброшенные вверх шапки, попритихли. Вообще в киевском полку он был один из немногих арбалетчиков, остальная пехота представляла собою в основном копейщиков и – гораздо в меньшей степени – лучников. Лучников, впрочем, хватало в полку Тохтамыша, идущего впереди основных сил. Быстрые татарские всадники рысью носились по степи, все примечая и докладывая воеводам. Это было плохо, то, что отряды бывшего ордынского хана – а с ними и, вероятно, Абу Ахмет – удалились так далеко вперед. Пока не имелось ни одной возможности встретиться с ними… то есть не с ними, конечно, а с главным и единственным виновником всего, что случилось с Иваном за последние два года. Вроде и совсем небольшой срок, а как много всего произошло! В том числе и плен, и соглашение с Тимуром. Чего ж тогда он, Иван, делает сейчас в войске Витовта? Ведь враги литовцев и Тохтамыша – Тимур-Кутлуг и Едигей, ставленники Тимура. Выходит, что же, Иван не сдержал данное Железному Хромцу слово? Выходит, не сдержал. Ну и что с того? Достаточно только вспомнить, при каких условиях произошла их встреча. Захваченный в плен раб – и властелин, повелитель Мавераннагра, Сеистана, Хорезма, Азербайджана и прочих далеких земель. Тамерлан просто-напросто использовал Раничева, вернее, его интерес к Абу Ахмету, почему бы и Ивану не использовать в своих целях поручение Тимура? А если для этого нужно находиться в войске противников Хромца, то почему бы и нет? Он, Иван Петрович Раничев, все ж таки человек начала двадцать первого века, а не какой-нибудь там вассал! В общем, ну их всех к чертям собачьим – и Тимура, и Витовта, и Тохтамыша, и московского князя Василия Дмитриевича. Всех перечислил? Олега Рязанского забыл с Ягайлой – и их туда же. Пока только две главные задачи имелись – освободить Евдоксю и раскрыть тайну перстня, того самого, что висел сейчас у Ивана на шее, спрятанный от любопытных глаз в глиняном ковчежце.
Высокий берег круто обрывался к Днепру, так что едва возможно было спуститься, набрать воды. Того и гляди, можно было сорваться и кубарем скатиться с кручи, рискуя в любой момент сломать себе шею. Но это еще полбеды – потом нужно было подняться, что уже пытались проделать какие-то молодые безусые парни – воины соседней, брянской, сотни. Вот один почти добрался до вершины, ухватился за выступающий корень, да не удержался, заскользила рука, парень сорвался, едва не укатившись вниз, – туда, однако, понеслись, подскакивая на камнях, бадейки. Слышно было, как под хохот остальных громко ругался брянец.
– Э, не спешите, – слезая с коня, предостерег своих Петр Хитрая Нога. – На костер сушин натаскайте, да с запасом – скоро почти и не увидите больше деревьев, одно слово – степь.
Сложив оружие и доспехи, выставили часовых – разведка (Абу Ахмет?) сообщила, о рыскавших в опасной близости конных разъездах. Кто были эти всадники? Люди Тимур-Кутлуга? Или просто искатели наживы – половцы, или, вернее, дешт-и-кыпчак? Кто бы ни были, приходилось ухо держать востро. Вполне могли устроить молниеносный набег типа лихого рейда молодцев атамана Тютюнника на беззащитный райком комсомола. Пока заготовляли хворост да делили по справедливости ночную стражу, подоспел обоз – медлительные, но сильные и упорные волы мерно тащили тяжело переваливающиеся на кочках возы.
– Цоб-цобе! – щелкая бичами, кричали возчики, тихо поскрипывали высокие сплошные колеса.
– А ну, братие, – обернулся к воинам сотник, – поищите-ка в возах веревки.
Нашлись веревки, и в изрядном количестве, – вещь в походе необходимейшая, и не только пленникам руки вязать – а при осаде, при переправе, как без них обойтись?
Вот и сейчас, по указанию сотника, – ох, недаром прозвали его Хитрой Ногою – привязали веревки к кряжам, потом по ним и спустились к реке, словно туристы на КТМ. Иван сам с большим удовольствием проделал этот маршрут с кожаным бурдюком и большой плетеной баклагой за плечами. С удовольствием опустил руки в воду, умылся, чувствуя, как уходит – или почти уходит – прочь накопившаяся за день усталость. Искупаться бы, да нет уже времени, темнело быстро, а сотник строго-настрого наказал, чтобы во тьме – ни-ни – никаких купаний. Бывали случаи, подбирались враги и по реке на долбленках-однодеревках, потому на обрыве тоже выставили часового – береженого Бог бережет. Раничев приметил, что и многие другие сотни поступали так же, как они, – использовали при спуске и подъеме веревки: видно, сказывался боевой опыт. Вот уже и зажглись костры – небольшие, но по всему берегу, словно рассыпанные во тьме оранжевые гигантские искры. Котлы стояли на треногах – практично и удобно, особенно в тех местах, где мало или совсем нет кустов и деревьев. Бросили в кипящую воду вяленое мясо, добавили крупы, заправили мукою да пахучими травами – совсем неплохая похлебка получилась, вкусная и вполне питательная. Облизав деревянную ложку, Иван убрал ее в заплечный мешок, потянулся. Его дежурство выпало под самое утро – можно было успеть выспаться. Хорошо было кругом, темно, спокойно, лишь ржали неподалеку стреноженные кони, изредка перекрикивались часовые да где-то далеко внизу урчал, словно довольный кот, Днепр.
Поев, воины улеглись спать. С черного густого неба, подмигивая, смотрели вниз звезды, в густой траве вокруг стрекотали кузнечики. Пахло сухой травой и полынью. Раничев улегся меж всеми, укрылся плащом и тут же уснул, словно провалился в непроглядное смурное марево, темное, затягивающее, безо всяких там сновидений – умаялся за день.
Проснулся от легкого тычка в плечо.
– Подымайся, Иване, – шепнул десятник – широколицый рыжебородый Кузьма. – Твоя очередь стражить.
Потянувшись, Иван пошарил рядом и, прихватив с собою легкое копье-сулицу, осторожно, стараясь не споткнуться о кочки, направился вслед за Кузьмою, широкая спина которого маячила уже далеко впереди, еле различимая в тусклом сиянии звезд.
– Онуфрий, – резко остановившись, тихо позвал десятник. Онуфрий – высокий длиннорукий мужик чуть помладше Ивана, родом из Стародуба, – бесшумно выбрался из травы.
– Все спокойно, – шепотом доложил он. – Брянцы, правда, разгулеванились чего-то, не рано угомонились.
Кивнув, сотник показал Раничеву скрытое примятой травою местечко на самом обрыве:
– Тута и сиди, Иване. Эвон, внизу река – поглядывай. Ежели что – рожок у соседа твово – Миколы Тюти. Во-он он, за тем кряжем.
Где находился Микола, Раничев рассмотреть не смог, слишком уж темно для этого было. Вообще на месте сотника он ни за что бы не поставил часовым Миколу – уж больно рассеянный был малый, словно бы не от мира сего. Молодой совсем, едва ли лет шестнадцати, а то и помладше. Рот вечно полуоткрыт, серые глаза распахнуты удивленно, волосы торчат в разные стороны, словно солома, – не воин, а тютя вареная, так его и прозвали – Тютя, хотя что такое тютя конкретно, Иван так и не узнал, хотя из чистого любопытства, допытывался. Вот этот-то Тютя и был теперь напарником Раничева, ничего не скажешь, соседушка. Десятник, видимо, тоже понимал это, поэтому, виновато покряхтев, хлопнул Ивана по спине:
– Ничего, ты у нас воин опытный.
Нечего сказать, утешил! Типа – на тебя вся надежда. Что ж, и вправду, похоже, за двоих посматривать надо.
Онуфрий с десятником скрылись, зашуршав травою. Вздохнув, Раничев присел над обрывом, положив на колени копье. Где-то далеко внизу шумел Днепр, за черными травами низкого противоположного берега уже светлело небо. Скоро и совсем рассветет. Иван покрутил головой, прогоняя остатки сна… И вдруг услышал какой-то подозрительный свист. Не похоже, чтоб так свистела стрела. Может быть, какая-нибудь ночная птица? Что-то прошуршало по кряжу вниз от того места, где должен был находиться Тютя.
– Эй, Микола! – поднявшись, тихонько позвал Раничев.
– Помоги, – услыхал он слабеющий голос. – Змея… укусила, гадина…
Ах ты ж… Впрочем, бывает, змей здесь много. Обычные русские гадюки, не такие уж и опасные, ежели вовремя оказать помощь. Как вот сейчас. Да, раздумывать было некогда. Тем более – Кузьма сказал, что у Тюти рожок. Сейчас потрубим, подадим сигналец, если уж все так плохо.
– Держись, Микола! – Раничев быстро пошел к кряжу, старательно шурша травою – не хватало еще и самому на змею напороться. Хотя вряд ли та прокусит его сапоги. Да и у Миколы не должна бы. Что ж он, сел на нее, что ли?
Иван уже подходил к самому кряжу, как вдруг снова раздался тот самый подозрительный свист… Раничев не успел даже крутнуть головой, почувствовав, как шею его сдавила…
Глава 14
Лето 1397 г. Дикое поле. Кочевье
Мы не воры, не разбойнички,
Атамановы работнички…
Александр Навроцкий«Было времечко…»
…тугая петля аркана.
Захрипев, Раничев повалился на землю, чувствуя, как набрасывают ему на голову плотный пыльный мешок. Потащили… Такое впечатление – вниз головой – ну да, там же круча. Выходит, незаметно подплыли на лодке, взяли языков. Как же Микола-то не углядел? Вот уж точно – Тютя. А сами-то вы, Иван Петрович, чем лучше? Попались на такую простую ловушку, детскую, прямо скажем… И как ведь ловко спеленали, варвары, – не шевельнуться.
Иван чувствовал, как спустились с обрыва к реке, как закачалась под ним лодка – поплыли. Еле слышно заплескали весла. Похитители тихо переговаривались друг с другом гортанными голосами; кажется, говорили по-тюркски… Впрочем, на каком же еще языке им говорить?
Плыли недолго, по подсчетам Раничева, не прошло и часа, как чьи-то грубые руки вытащили его из лодки и, швырнув на траву, стащили с головы мешок.
– Бежать! – привязав руки пленника к седлу длинным арканом, гаркнул узкоглазый воин, кривоногий, с плоским желтовато-серым лицом и волчьим взглядом. Погрозил перед лицом Раничева саблей. – Иначе убьем!
Иван пожал плечами. Что ж, знакомое дело. Кривоногий вскочил на коня, кивнул своим людям – их всего-то было с полдесятка, все степняки, обликом схожие друг с другом. Вооружены легко – кожаные панцири, сабли, за спиною – саадаки с луками и стрелами.
Хлестнув коней, вся пятерка ходко направилась в противоположную от реки сторону. Пленники – покрутив головой, Раничев приметил чуть в стороне Миколу Тютю, точно так же привязанного к аркану. Завидев Ивана, Тютя что-то пытался ему сказать… и покатился по траве, споткнувшись о кочку. Всадники не останавливались, так и неслись по степи мелкой убористой рысью, незадачливый Микола тащился вослед коню на пузе, даже не пытаясь подняться. Хорошо, хоть трава мягкая, да и много ее тут, кажется, можно нырять с головой в это пахучее травяное море. Иван перестал крутить головою, все одно много не высмотришь – степь да степь кругом – лучше уж внимательнее глядеть под ноги, что-то не очень хочется проделать весь оставшийся путь на брюхе, как вот несчастный Тютя. Да и тот все ж сообразил, вскочил на ноги, улучив минутку, когда всадники чуть замедлили ход. Раничев, как человек опытный – не впервой приходилось вот так путешествовать, – бежал за конем ровно, стараясь экономить силы и дышать носом, что же касалось Миколы – тот уже давно запыхался, пошатывался даже, видно было, что силы парня уже давно на исходе. Слава Господу, враги решили устроить наконец привал. Солнце тем временем уже поднялось высоко, сияло с бледно-голубого неба, нестерпимо жгло плечи. Эх, солнышко, солнце, когда нет тебя – грустно, а когда есть, так и хочется помянуть крепким словцом. Уж кабы ты теперь бы поменьше светило, так не было бы так знойно, не так бы хотелось пить, и соленый пот не стекал бы по спине липкими горячими ручейками. Дав лошадям немного передохнуть – все это время Раничев с Миколой без задних ног провалялись в траве, – враги снова тронулись в путь, скакали неизвестно куда. Неужто так и будут нестись до самого Крыма? Ведь именно там, в Крыму, главные силы царевича Тимур-Кутлуга. Но проделать этот путь так, как Иван с Тютей, было бы, пожалуй, невозможно – слишком уж быстро таяли силы. А вокруг расстилалась такая красота, что в другой момент Раничев обязательно бы ею полюбовался, ну а так, стараясь не упасть, только и смотрел себе под ноги, лишь краем глаза замечая величавый океан трав, зеленых под копытами коней, голубых – чуть дальше и у самого горизонта – фиолетово-синих. А кроме зелени трав сколько вокруг было цветов! Неприметные, желто-фиолетово-белые анютины глазки, радостные улыбающиеся ромашки, лиловые колокольчики, небесно-синие васильки, крупные солнечные ирисы и огненно-красные маки.
Читать бесплатно другие книги:
