Шпион Тамерлана Посняков Андрей
- Маки, маки, красные маки,
- Вечная память земли… —
про себя напевал на бегу Иван – так было легче поддерживать ритм дыхания.
- Неужели вам снятся атаки,
- Неужели вам снятся атаки
- Тех, что с этих полей не пришли…
А Микола держался из последних сил. Грубая кожа аркана рвала парню руки, заплетались, делаясь непослушными ноги, а язык распух и тяжело ворочался во рту, словно кусок старого скомканного войлока. Едкий пот застилал глаза, стекал по щекам пополам со слезами. Подняв лицо кверху, Микола хотел было набрать в рот побольше воздуха… но снова споткнулся вдруг и упал, покатившись кубарем. Словно капли крови, полетели вокруг него сбитые с высоких стеблей маки. Похоже было, что парень больше не встанет. А земля вокруг между тем стала заметно суше, и трава уже не колыхалась мягким бирюзовым морем, а лишь стелилась, низко пригнувшись. Таскаясь за конем на брюхе, этак можно было быстро остаться не только без одежки, но и без кожи.
Миколе, впрочем, похоже, было уже все равно. А всадники так и неслись, словно бы ничего не замечая, и под копытами коней гулял пахнущий горькой полынью ветер.
– Ну нет, – взглянув на Миколу, зло усмехнулся Иван. – Не дам вам уделать парня.
Он, неожиданно подпрыгнув, рванул аркан на себя так, что скачущая впереди лошадь присела, а всадники едва не вылетели из седла.
– Вах, урусутские хари! – останавливаясь, недовольно заголосил кривоногий, судя по всему, он и являлся в этой пятерке главным. Подъехав ближе, ожег Раничева плетью:
– Вставай! Поднимайся! Не то хуже будет.
Другой степняк, тот, к чьему седлу был приторочен на аркане Микола, уже тоже яростно размахивал плеткой.
– Убивайте, все одно больше не выдюжим. – Иван зыркнул глазами на старшего степняка, знал – вряд ли они сейчас лишат его и Миколу жизни, тогда не было никакого смысла брать их в полон.
– Иншалла! – приподнимаясь в седле, в сердцах воскликнул кривоногий и свистом подозвал остальных.
Те тут же явились, раскосые, пахнущие конским навозом и потом, закружили вокруг на приземистых степных лошадях, гнедых, с длинными черными гривами и круглыми фиолетовыми глазами, в которых отражалось желтыми искрами злое, немилосердно палящее солнце.
– Эти урусутские собаки уже подыхают, – кивнув на валяющихся в траве пленников, по-тюркски произнес старший.
– Вай, нехорошо, Ильмас! – озабоченно выказался один из воинов. – Если подохнут, что же мы скажем хану?
– Важно, не что мы скажем, – захохотав, перебил его другой. – Важно, что хан прикажет сделать с нами, ежели мы явимся без полона?
– Эх, и ведь хотели же прихватить в набег лишних лошадей, – запоздало поцокал языком третий. – Сейчас бы пригодились.
– Молчите все, – по-волчьему оскалился старший, кривоногий Ильмас. – Зачем нам было брать лошадей, ежели где-то здесь, поблизости, кочевье Кудай-Барамуга? Ему-то и сдадим пленников – пускай дожидается хана. И за каждого урусута возьмем по два барана!
– Лучше по три барана, Ильмас.
– Нет, Алтыбас, не лучше. Ты что, не знаешь жадности старого Кудая? Он и двух-то отдаст только потому, что так приказал хан.
Поглядев вокруг, Ильмас вдруг приподнялся на стременах, шумно втягивая широкими ноздрями воздух.
– Пахнет дымом, – чуть улыбнувшись, произнес он.
– Но ведь это могут быть и урусуты?
– Ты слишком молод и глуп, Алтыбас, – покачал головою Ильмас. – Это кизяковый дым. К тому же ты слышишь, как блеют за теми кустами бараны? – Кривоногий показал плетью вперед, где – на пределе видимости – маячили еле угадывающиеся зеленые заросли.
– Да, это кочевье старого Кудай-Барамуга, – приглядевшись, важно кивнул головой четвертый воин. – Я вижу кибитки.
– Аллах привел нас к цели вовремя, – кивнул Ильмас и, обернувшись к пленникам, приказал подниматься.
– Держись, Микола, – вставая, подбодрил соратника Раничев. – Уже немного осталось. Скоро кочевье – там отдохнем.
– А ты что, понимаешь по-ихнему? – слабо улыбнулся Тютя.
– Немного. – Иван подмигнул. – Не журись, паря! Бог не выдаст, свинья не съест.
И снова потянулась под ногами горячая степь, пропитанная запахом чабреца и ковыли, из-под копыт коней то и дело вспархивали куропатки, в небе, невысоко над травою, пели жаворонки. Все осязаемей пахло дымом, кизяком и вкусным, жарящимся над костром мясом.
Ильмас обернулся на скаку к своим:
– Думаю, старый Кудай угостит-таки нас барашком! Ну-ка, прибавим ходу, пока он там все без нас не сожрал.
Дернувшись, натянулись арканы, и пленники сделали последний рывок.
Травы под ногами стало еще меньше, все чаще стали попадаться отпечатки копыт и бараний помет. Вот и кусты – чахлые, кривые, назвать их зелеными мог бы только человек с богатым воображением и абстрактно-художественным вкусом. За кустами, сдвинутые вкруг, расположились кибитки – белые войлочные фургоны на телегах – всего четыре, видно, невелико было кочевье скупого Кудай-Барамуга.
В центре образованной кибитками площади горел небольшой костер, вокруг которого на корточках сидели полуголые чрезвычайно грязные дети, худые и покрытые струпьями. Облизываясь, они не сводили черных глазенок с такого же худого старика в грязно-белом тюрбане, деловито орудующего большим ножом в деревянном блюде с только что поджарившимся на костерке барашком. Видно, шел дележ пищи. Молодых мужчин, похоже, в кочевье Кудая не было, видно, загребли на военную службу под знамена Тимур-Кутлуга и Едигея. Женщины копошились где-то в кибитках, оттуда же слышались тягучие вопли младенца. Вообще же, по мусульманским обычаям, женщины не должны сидеть за одним столом с мужчинами, вот и тут у костра были одни лишь мальчики.
– Салам, досточтимый Кудай-Барамуг, – выскочив из-за кустов, спрыгнул с коня кривоногий Ильмас.
– И тебе Аллах в помощь. – Вздрогнув, старик проворно спрятал только что отрезанную баранью ногу в широком рукаве засаленного халата. – Садись к костру, не обессудь, что барашек не так жирен, как хотелось бы.
– Я не один, с воинами, – спешившись, кивнул себе за спину Ильмас.
– Всем места хватит, – льстиво улыбаясь, заверил старик. – Коней вон привяжите у дальней кибитки.
Проводив подозрительным взглядом удалившихся воинов, Кудай-Барамуг быстро затолкал большую часть барашка в другой рукав, после чего рыкнул на детишек:
– Что сидите? А ну, пошли прочь!
– А покушать, дедушка Кудай?
– После покушаете… Ежели словите к вечеру куропаток. Кому говорю, брысь отсюда, да побыстрее!
Прогнав ребят, дед как ни в чем не бывало принялся проворно поедать все, что осталось от барашка. Странное дело, спрятанные в рукавах халата вкусности никак ему не мешали. Привычка однако!
– Мы привели тебе двух пленных урусутов, почтенный Кудай. – Усаживаясь у костра, Ильмас кивнул на пленников, коих подвели его воины.
– Вах, опять баран надо, да? – Дед слезливо потряс седой бородою. – Скоро совсем не останется у меня баранов.
– Не горюй, досточтимый, – хохотнул Ильмас. – Знаешь же – хан даст тебе три овцы за каждого урусута.
– Э-э, – по-козлиному проблеял старик. – Пока еще дождешься этих овец. – Он внимательно посмотрел на пленных, особенно внимательно – на Миколу. – Вон того, молодого, я бы взял себе для работы, – почмокал губами дед. – Как думаешь, разрешит хан оставить?
– Это уж сам договаривайся, почтеннейший. Мы за хана не ответчики. – Ильмас догрыз ребрышко и вытер жирные губы рукавом. – Вообще-то я б тебе лучше вон того посоветовал, – он кивнул на Ивана. – Силен и крепок…
– Ага, – нетерпеливо перебил старик. – Силен и крепок. И как мне с таким справляться, когда в кочевье ни одного мужика не осталось? Нет, уж лучше тот, что помоложе.
– Ну как знаешь. – Ильмас рыскнул глазами по блюду. Похоже, больше ничего съестного там не наблюдалось. – Куда моим воинам поместить пленных?
– Вон. – Кудай-Барамуг, кивнув на дальнюю кибитку, позвал: – Хафиза! Эй, Хафиза! Принимай полон да проследи, чтоб надели колодки.
Из дальней повозки выбралась тучная дебелая бабища в длинной накидке и неопределенного цвета шальварах. Оглядевшись по сторонам, поманила воинов Ильмаса рукою – сюда, мол.
В один миг пленники очутились за деревянной решеткой в дальней половине кибитки. На шею их надели тяжелую деревянную колоду с отверстиями для голов – одну на двоих.
– Однако, – только и смог вымолвить Иван, глядя, как ловко дебелая бабища накинула на петли замок, заперев его большим ржавым ключом, который тут же повесила на пояс.
– Смотри у меня! – уходя, погрозила она кулаком. И пленники наконец остались одни.
– Вот славно-то! – с наслаждением вытягивая ноги, прошептал Микола. – А я уж думал, нас пытать кинутся.
– Погоди, не вечер еще, – хмуро отозвался Иван. – Расскажи-ка лучше, как ты в полон-то попал?
– Да по-глупому, – парень грустно усмехнулся. – Я вишь, не на то местечко встал, от соседей подале… вот, видно, и проскользнули нехристи в дырочку…
– В дырочку, – в сердцах передразнил Раничев. – Эх ты, Тютя! Ну да ладно, теперь чего уж… сам-то я тоже хорош. – Он скосил глаза. – Кто там у нас соседи-то были, брянцы?
– Кажись, оне, господине. – Микола пошмыгал носом.
– Не «кажись», а именно они, – задумчиво промолвил Иван. – И не называй меня господином. Господин у нас пока сейчас один – тот жлобский дед в грязной чалме. Кстати, а ты чего так брянцев испугался? Чай, беглый?
– Что ты, что ты, господине.
– Да будет врать-то. Иначе б чего ты брянцев пуще врагов пасся? Теперь уж можешь и признаться – все одно.
Микола неожиданно сверкнул глазами:
– Ну и беглый. И что с того теперя?
– Да ничего. – Раничев пытался пожать плечами, да помешала колодка. – Просто теперь понятно, как мы в полон попали. Ну и чьих же ты будешь?
– Боярина Хрисанфия Большака, – тихо признался парень.
– Тю! – Иван неожиданно для себя рассмеялся. – Так Хрисанфий Большак уже давно как на Москву отъехал.
– Ну да? – усомнился Микола. – Язм от него два лета назад сбег – кажный день порол, пес. Думал – сдохну. – Сглотнув слюну, он замолк.
– Порол, говоришь?
– По сю пору на спине рубцы.
– В таком случае могу тебя обрадовать – умер в Москве твой мучитель.
– Умер? – Парень недоверчиво вскинул глаза. – А жена его, Руфина?
– Та жива покуда.
– Вот уж тоже змеища, еще похуже боярина. Люта – всех девок кнутом перебила, да и детей не забывала. А сама-то и не знатна вовсе!
– Как так – не знатна? – удивился Иван.
– А так! Не из наших краев она, с Волынской земли, говорят, из посадских людей, да Ягайло-круль ей за что-то дворянство пожаловал.
– Ах, вот оно что! Значит, Ягайло.
– А то и еще хуже – орденские немцы! Католичка Руфина, не наша! А уж зла…
– Знаю. – Раничев невесело усмехнулся. – Приходилось встречаться… Эй, ты чего замолк, паря? Спишь, что ли? Ну спи спи… Только не долго. Особо-то нам с тобой спать некогда, думать нужно – как бы отсюда выбраться.
– Да уж, выберешься отсюда, пожалуй. – Микола горестно вздохнул.
– Не будь таким пессимистом, молодой человек, твоему возрасту это вообще несвойственно. Тебе сколь лет-то?
– Пятнадцать… будет.
– Вот видишь! Самый тинэйджерский возраст – портвейн в подъезде, первый косяк, щупанье девок, танцы-шманцы-обжиманцы – короче, не жизнь, а одно сплошное удовольствие. А ты вот с чего-то вдруг грустить вздумал. Неправильно это. Короче – хватит грустить, юноша! Как сказал один мудрый человек – ты его, к сожалению, не знаешь – «не надо бить себя ушами по щекам»! Подумай-ка лучше, как отсюда смотаться, и желательно побыстрее, чего-то не очень хочется мне дожидаться посланцев таинственного дарителя баранов. Мы с тобой, между прочим, оценены стариком в три овцы. Но главное, конечно, не в этом. Главное – в той знойной женщине – мечте поэта, – что сковала нас отнюдь не любовными узами. А ключ, между прочим, у нее на поясе. Значит, что надо сделать? Нет, только не предлагай мне бить бедную женщину по голове, это вообще низко – бить женщин. Да и несподручно – в колодке. Нет, надо ее обаять! Завлечь в свои сети. О, женщины, женщины…
– Ты говоришь о той страшной бабище? – помолчав, осторожно поинтересовался Микола.
– О, юноша! – расхохотался Иван. – Не бывает страшных женщин, бывает мало… впрочем, это уже пошлость. Да и водка у вас пока не придумана. А хозяйка-то наша в самом соку… Учитывая это, а также и то, что мужиков в кочевье не наблюдается – детей и старого жлоба я не считаю, – можно предположить, что несчастная женщина испытывает, скажем так, некоторое влечение к лицам противоположного пола, если, конечно, она не падка на женщин, что в нашем случае было бы очень плохо. В общем, будь готов, Микола, и делай по-военному – как я.
Толстая бабища – Хафиза – появилась в кибитке уже ближе к вечеру. Принесла в баклаге воду, соленую, теплую и невкусную. Раничев заговорил с ней по-тюркски… и был тут же награжден хорошим ударом по голове.
– Еще скажешь хоть слово, пес, я вырву тебе и левый! – злобно прошипела толстуха и, перед тем как удалиться, злобно пнула Ивана в живот.
– Однако, – выдохнул тот. – Нам бы это, оправиться!
– Делайте свои дела здесь, вши! – Хафиза захохотала. – Ваше счастье, что старик хочет получить за вас баранов.
Она вышла, проскрипев по дощатому полу кибитки, решетчатому в задней ее части – то-то было не очень удобно сидеть.
– Что ж, с налету не вышло, – подвел итоги Раничев. – Эх, нам бы хотя бы дня три, а еще лучше – неделю… К сожалению, подобных сроков мы не имеем, и вообще, скорее всего, у нас только одна ночь. Не заметил, собак в кочевье много?
– Ни одной не видал, – тихо отозвался Микола. – Сожрали их эти басурмане, что ли?
– Вряд ли… – Иван усмехнулся. – Они ж, кажется, мусульмане все-таки… Хотя мысль в чем-то верная. Видел, какие тут все в кочевье тощие, за исключением нашей любимой женщины. Скорее всего, и собак держат только нужных – для охраны стада. Зачем им кормить лишних? Значит, к стаду мы не пойдем… Узнать бы только, где оно?
– Эвон, по левую руку овца блеяла, – прошептал парень. – Я давно уж слышу.
– Молодец! – одобрил Раничев. – Значит, как выйдем, нам сразу направо.
– Да как выйти-то?
– А тут думать надо. Шевелить мозгами немножко, иначе зачем тебе голова дана? Только для того, чтобы ею есть?
Как стемнело, Хафиза забралась в кибитку и грузно улеглась в передней ее части, подстелив под себя кошму. Кормить пленников она, похоже, не собиралась. Это было плохо, и не только потому, что Ивану с Миколой ужасно хотелось есть. Когда толстуха захрапела, Раничев громко кашлянул и заскрипел колодкой. Тщетно! Бабища не просыпалась. Иван толкнул локтем напарника – теперь уж закашляли оба.
– Чего шумите, собаки? – наконец проснувшись, вполголоса заругалась сторожиха. – Эко, сейчас угощу вас колотушкой!
– Госпожа, сосед мой чего-то слишком горячий, – с испугом в голосе сообщил Раничев. – И дышит как-то через раз…
– Чего-чего? – так же испуганно переспросила женщина. Болезней в кочевье боялись.
– Боюсь, не огневица ли, черной смертью зовомая? – гнусаво продолжал Иван. – Принесла б огня да посмотрела, нет ли у него под мышками язв?
Озабоченная Хафиза, враз потеряв сон, выбралась из кибитки. Слышно было, как сказала что-то Кудаю. Тот недовольно отозвался сонным голосом, и бабища грязно выругалась – видно, старик предложил ей разбираться самой и, ежели что, обо всем доложить.
Взяв от костра головню, Хафиза забралась обратно в кибитку и зажгла жировой светильник – плоскую глиняную чашу. Откинув решетку, подошла к пленникам – те уже стояли, выпрямившись, насколько позволял войлочный полог.
– Вишь, госпожа, весь красный. – Раничев испуганно кивнул на Миколу. – И горячий, горячий весь, прямо огонь. Интересно, что у него под мышками? Если вспухли – плохо дело. Я бы сам посмотрел, да руки связаны…
– Не бойся, не развяжу, – усмехнулась бабища. – Сама лучше гляну.
Поставив светильник, она наклонилась…
Иван с Миколой, разом наклонясь, опустили тяжелое ярмо ей на шею. Хафиза упала на пол без звука и застыла, вытянув жирные ноги.
– Неужто насмерть? – прошептал отрок.
– Не думаю… Пульс прощупывается… Впрочем, хватит болтать, где там у нее ключ?
– Вот…
Осторожно выбравшись из кибитки, пленники припустили к лесу, стараясь держаться правой руки, – в отдалении, слева, глухо залаяли псы. Иван с Миколой бежали все ночь, не обращая внимания на усталость и часто встречающиеся овраги, лишь иногда останавливались, ориентируясь по звездам, мерцающим в черном ночном небе. Алая заря загоралась уже на востоке, быстро светало. Все в колючках и синяках, оборванные, беглецы выбрались наконец на широкую, наезженную колесами повозок дорогу.
– Крымский шлях, – прошептал Раничев. – Теперь недалеко и до наших.
– Всадники! – выкрикнул вдруг Микола. – Погоня. Теперь не уйти.
Иван потрепал его по плечу:
– Спокойно, юноша! Не гоните волну. Вряд ли это погоня – уж больно их много и едут тихо. Да и флаги… Ты видишь?
– Да… – кивнул юноша. – Зеленый с желтым – хоругвь Тохтамыша… А за ним – наша, красно-белая.
– Свои…
Облегченно переводя дух, беглецы выбрались на шлях. Прямо на них, на рысях, шли передовые отряды конницы Тохтамыша – одетые в пластинчатые доспехи воины в высоких золоченых шлемах. Впереди, на белом коне, скакал тот, кого Иван узнал бы из миллионов, – Абу Ахмет, человек со шрамом! Только что взошедшее солнце отражалось в его доспехах, и встречный ветер…
Глава 15
Сентябрь 1397 г. Кафа. Штурм
Но час настал… Его из сотворенных
Не избежит никто и никогда!
На горсть бойцов, в сон крепкий погруженных,
Набросилась свирепая орда.
Александр Навроцкий«Ермак»
…развевал его поседевшую бороду, и рваный шрам пересекал левую щеку.
– Кто такие? – положив руку на эфес меча, грозно осведомился Абу Ахмет.
– Из киевской сотни, – отозвался Раничев. – Пробираемся к своим из полона.
Абу Ахмет оглянулся, приказав двум своим воинам охранять беглецов до подхода сотни Петра Хитрой Ноги. Затем пришпорил коня, и весь передовой отряд поскакал дальше, поднимая тучи серой дорожной пыли.
Двое всадников, опустив короткие копья, невозмутимо застыли по обе стороны вызывающих подозрение путников. Бежали, говорят… А может, шпионы?
Иван хмурым взглядом провожал татарский отряд – закованных в иранскую сталь воинов в блестящих остроконечных шлемах. Лица их закрывали кольчужные сетки, позвякивали прикрывающие крупы коней кольчуги, и железные маски на лошадиных мордах, казалось, смеялись над Раничевым. Ну встретил наконец Абу Ахмета? И что? Даже поговорить толком не удалось. Однако уже то хорошо, что он здесь, этот человек со шрамом! Здесь, как и предполагал Иван. Не убит, не ранен – жив-здоров и, кажется, прекрасно себя чувствует. Впрочем, еще и боев-то не было, так, одни стычки. И все-таки после отъезда Абу Ахмета Раничев ощутил вдруг в душе какое-то щемящее нехорошее чувство, словно бы и мог бы что-то сделать, да вот не сумел. Не сумел… Но, с другой стороны, что бы он сделал-то? Попросился в отряд ургенчца сыном полка? Не взяли бы – слишком стар. Да и так-то держат пока за предателей. Иван покосился на воинов. Молодые, совсем еще мальчишки, в двойных кольчугах, с мечами у пояса. У седла – тяжелые булавы, маленькие круглые щиты, украшенные красными перьями, за спиною – два лука и три десятка стрел, в серебристых шлемах играет желтое солнце. Воины были явно довольны собою, правда, старались держаться серьезно.
– Иване, а зачем им по два лука? – шепотом спросил Микола.
– А ты видел, как наступают ордынцы? – с усмешкой переспросил его Раничев.
Парень махнул рукой:
– Видал, как же… Скачут все ордою, орут, а стрелы – застилают солнце. Наши так не умеют.
– Вот видишь – стрелы застилают солнце. Вот для того им и нужны два лука. Небольшой, легкий – для быстрой стрельбы, и тяжелый, с пластинами из стали или рога, – для стрельбы дальней и меткой. И стрелы у них тоже разные – вон, смотри, торчат из колчанов, помечены разными перьями. Ну тут не в перьях дело, в наконечниках. Есть бронебойные – с близкого расстояния запросто латы пробьют, – есть зазубренные, чтобы не вытащить, а есть и зажигательные, дратвой, пропитанной особым составом обмотанные, да ты и сам такие видал небось.
Микола кивнул, помолчал немного, потом хитро улыбнулся, спросил:
– Дядько Иване, а что лучше – самострел или лук?
– Ну это смотря в какой ситуации, парень. Скажем, самострел бьет хорошо, но вот заряжать его – одна морока, можно и не успеть в бою-то. Потому самострельщики всегда вместе с копейщиками в одном отряде. Одни стрелами врагов бьют, другие их копьями защищают.
– Как мы?
– Как вы…
– Да-а… – покачал головой Микола. – Все ж таки мыслю – самое страшное оружие – тяжелый лук. И возиться с ним меньше, и бьет не хуже самострела. Жаль, у наших их мало. Есть, конечно, я сам видал, но мало. А у литовцев да немцев, так, почитай, и вообще нет.
– Не рыцарское оружие считается. – Иван засмеялся. – Хотя есть в западных странах изрядные лучники, вот хоть англичан взять.
– Тех, что с франкскими немцами воюют?
– Ну да, – Раничев удивленно взглянул на отрока. – А ты откуда про ту войну знаешь?
– Ивашко-фрязин рассказывал как-то. Был такой купчишка, сурожец, все к нам приезжал с товарами. Хозяйка-то моя Руфина, гадюка ядовитейшая, приодеться любила.
– Да и сейчас любит.
Расхохотавшись, Иван посмотрел вдаль, на дорогу, где за пологим холмом поднимался в небо желтовато-черный столб пыли.
– Кажись, наши. – Микола вопросительно взглянул на Раничева.
Иван пожал плечами:
– Подойдут ближе – увидим.
Из-за холма первыми показались всадники в блестящих латах. Длинные, поднятые вверх, копья их покачивались, словно молодой лес на ветру, трепетали над воинством красные с белым флаги.
– Литовцы, – определил Раничев. – Интересно, кто за ними – наши или брянцы?
Отрок испуганно икнул:
– Лучше б не брянцы…
Иван присмотрелся внимательней… и вдруг улыбнулся, заметив над показавшейся пехотой голубые киевские хоругви. Обернулся к напарнику – да тот и сам уже углядел их и тоже широко улыбался. Встретившись глазами с Раничевым, неожиданно подмигнул:
– Наши!
Вот уже отряд и совсем близко. Слышна тяжелая поступь, видны уже знакомые лица – рыжебородый десятник Кузьма, длинный, похожий на оглоблю Онуфрий, позади поскрипывают осями обозы, впереди, верхом на рыжем коне – сотник Петр Хитрая Нога в блестящем кольчужном панцире из крупных плоских колец и низко надвинутом на глаза плоском ордынском шлеме – мисюрке.
Микола нетерпеливо дернул за стремя одного из воинов, показал пальцем вперед:
– Эвон наши!
Тут же замахал руками, закричал Петру. Тот, придержав коня, поднял голову – улыбнулся. Подскакав ближе, спешился:
– Живы, черти!
– Мы поймали их на дороге, – на неожиданно чистом русском языке обратился к сотнику воин Абу Ахмета. – Говорят, из киевской сотни. Минг-баши велел дождаться вас и проверить.
– Правильно поступил ваш воевода. – Петр Хитрая Нога одобрительно кивнул головой. – Сразу видно бывалого человека. Мало ли кто тут по степи шляется? Все правильно, наши это – Иван Козолуп и Микола Тютя. Ну здорово, робяты!
– Здрав будь, Петр! Наконец-то добрались.
Сотник махнул рукой:
– Об том после расскажете, сейчас давайте в строй.
Раничев оглянулся на воина, того самого, что так хорошо говорил по-русски. Тот кивнул с чуть заметной усмешкой, и беглецы наконец-то заняли свои места в сотне.
– Явились, не запылились! – хлопнув Раничева по плечу, засмеялся десятник Кузьма. – А мы думали уж – все.
– Ничего, – усмехнулся Иван. – Не так-то просто с нами расправиться. Видишь – живы. А доспех-то мой цел ли?
– Да как тебе сказать, – хитро прищурив глаз, Кузьма почесал шею. – Онуфрий, вишь, в кости его проиграл заезжему брянцу.
– Как проиграл?! – не на шутку обеспокоился Раничев. – Нешто правда, Онуфрий?
– Да шутит он все, – махнул рукою Онуфрий. – Будем мы снаряжение в кости проигрывать, как же! Как же вы так умудрились-то? Ладно – Тютя, но ты?
– Потом расскажу, – сконфуженно отвернулся Иван.
Под ногами воинов стелилась пропитанная тысячелетней пылью дорога. Дорога в Тавриду, в Крым, как его стали называть недавно. Близ порогов все войско Витовта и Тохтамыша удачно переправилось через Днепр и вновь двинулось разнотравной бесконечной степью, кое-где светлеющей татарскими вежами. И вновь поднималась из-под тысячи ног желтая дорожная пыль, а теплый ветер приносил со степи горьковатый запах полыни – вермута, как, потянув носом, походя отметил Раничев.
Не заметили, как прошли узкий перешеек, и вот он – Крым! Все так же расстилалась вокруг бескрайняя степь, уставленная древними каменными изваяниями неведомого, канувшего в лету народа, а далеко на юге синели горы.
Передовые силы Тохтамыша уже завязывали мелкие бои с налетавшими неведомо откуда отрядами, но решающего сражения не было – видно, враги решили-таки отсидеться за мощными стенами Кафы.
Город показался внезапно, вчера еще то и дело попадались брошенные поселки – беленые глинобитные домики с открытыми верандами, увитыми виноградной лозою, – а сегодня, с утра… Немного и прошли, как впереди показались стены. Иван поначалу принял их за отроги видневшихся по правую руку гор, но, присмотревшись внимательнее, понял, что ошибся, – слишком уж правильной формы были горы – квадратные, приземистые, с хорошо различимыми зубчиками.
– Кафа! – обернувшись к воинам, радостно пояснил сотник. – Дошли наконец. Ну теперь держитесь, начнется.
Окружая город полумесяцем, войско разбило стан вблизи города. Впрочем, не так уж и близко – чтобы не достигали стрелы. Хорошо были видны серые высокие стены с мощными зубчатыми башнями, из-за стен торчали островерхие крыши католических храмов и – в гораздо большем количестве – тонкие иглы минаретов. А за всем этим виднелась волшебная синева моря!
– Господи! Ну и красота же, – удивленно открыл рот Микола. – Разве бывает на свете такое?
На следующий день начали штурм – а чего ждать-то? Поддержанное лучниками Тохтамыша, литовское – киевское, брянское, стародубское и прочее – войско с громкими криками ринулось на стены Кафы. Тащили длинные лестницы, заваливали широкие рвы заранее приготовленными мешками с землей, камнеметные машины с уханьем метали огромные валуны и горшки с зажигательной смесью, тысячи стрел закрыли небо. Большая часть войска штурмовала стены, вторая часть – тащила к воротам тараны, третья – обошла город с моря. Осажденные сопротивлялись вяло – первое время еще огрызались стрелами, лили со стен кипящую смолу, а потом вроде бы притихли, лишь старательно отбивали приставленные к стенам лестницы. Да и стены-то – такие грозные и неприступные с виду – на поверку оказались полуразрушенными. А с чего им быть целыми? И двух лет не прошло с тех пор, как разрушили их войска Тамерлана. То же касалось и ворот. Сотня Петра Хитрой Ноги как раз и прикрывала таран арбалетными стрелами – копейщикам пока делать было нечего, разве что с криками раскачивать тяжелый таран, чем они и занимались.
Укрывшись за высоким, воткнутым в землю щитом, Иван натянул самострел и, вложив в ложе тяжелую короткую стрелу – болт, – принялся внимательно выбирать цель. Расположившиеся рядом лучники Тохтамыша – такое впечатление – посылали стрелы не глядя, да зато в огромном количестве – как видно, с целью устрашения. И, похоже, достигли своего – вражеские ратники в воротной башне не очень-то спешили показываться из-за зубцов.
– И-и рраз! И-и рраз! – под крики копейщиков Петра тяжело ухал обитый железом таран. Ворота явно поддавались, трещали, во все стороны летели щепки.
– И-и рраз! И-и рраз! И еще!
– Еще много-много раз, – с усмешкой напел Иван. – Ага! Вот несколько смельчаков, одетых в короткие дублеты – хорошо державшие стрелу доспехи по типу раничевской бригантины, – принялись швырять вниз тяжелые камни…
Один из камней упал на голову Онуфрию. Смялся с противным скрежетом шлем, и темная кровь потекла на шею. Воин без звука повалился наземь. Камни поразили и еще нескольких бойцов, так что у защищенного обитой железом крышей тарана образовалось свободное место. С радостными криками осажденные сначала сбросили на таран бревно, не причинившее особого вреда, а затем попытались поджечь горшками с зажигательной смесью, тоже пока без особого успеха – горящая смесь лишь стекала по крыше, адским пламенем падая на ноги копейщикам сотника Петра. Один из воинов – в короткой кольчужице – испуганно дернулся вдруг, неловко заваливаясь в сторону.
– Куда ж, куда ж ты, паря! – истошно заорал сотник, а на вершине воротной башни меж зубцов осторожно высунулось короткое жало арбалета. Выстрел – и короткая стрела, зло задрожав, впилась в землю рядом с незадачливым воином.
– Ай-ай-ай, плохо дело. – Иван тщательно прицелился, выцеливая то – пустое пока – пространство между каменными зубцами, где вот-вот должен был появиться вражеский арбалетчик, но тот – по всему видать осторожный, опытный воин – зря не высовывался, показав лишь тупое рыло оружия…
Раничев не стал больше ждать – звякнув, натянутая струна тетивы с силою выплюнула стрелу. Вертясь вокруг своей оси, та со свистом пронеслась в воздухе и вонзилась в ложе чужого арбалета, выбив его из рук воина и заклинивая механизм спуска.
Обернувшись, сотник радостно махнул Ивану и, выскочив из-под крыши тарана, вытащил с опасного места воина-недотепу, в котором Раничев, присмотревшись, признал Миколу.
– Давай-ко к бревну, паря! – приказал ему сотник. – Онуфрия, вишь, убило… А ну, налягте, ребята! И-и р-раз! И-и рраз…
Мерно раскачиваясь, тяжелое бревно тарана мерно долбило ворота. У осажденных оставался лишь один шанс – вылазка, – но с этим они не очень-то торопились. От соседних ворот послышался вдруг радостный многоголосый вопль, и воины брянского полка, размахивая мечами и копьями, хлынули в образовавшуюся брешь.
– Прорвались, – прислушавшись, усмехнулся сотник. – Ну, ребятушки, теперь наша очередь! Навались! И-и рраз…
Сорвавшееся с цепей бревно, словно выпущенный из пушки снаряд, вдребезги разнесло изрядно потрепанные ворота и тяжело упало на каменную мостовую Кафы.
– Есть! – вынимая из ножен саблю, обрадованно закричал Петр. – Ну теперь вперед, вои! Ур-ра-а-а!!!
Потрясая копьями, поредевшая киевская сотня отважно ворвалась в обреченный город, по узким улочкам которого уже тянулись черные дымы пожарищ.
– А-а-а! – закинув за спину арбалет, Иван подхватил с земли оброненное кем-то копье и вместе с татарами Тохтамыша ринулся в разбитые ворота.
– Якши! – Кто-то тронул его за локоть.
Раничев обернулся, увидев совсем незнакомого воина – молодого, черноволосого, в промятом шлеме и двойной кольчуге.
Читать бесплатно другие книги:
