Приход ночи Тихомиров Артем

С пульсирующим в груди сердцем я шла к машине. Села в нее при помощи Тани, сжимая свою палку. Помню, как рядом со мной устроились сумки с вещами.

Таня села впереди возле водителя. Я ничего не слышала, сосредоточившись на своих ощущениях. Похоже, у меня выработалась агорафобия. Немудрено, впрочем, в моем положении.

— Покурить можно? — спросил кто-то.

Это я.

— Вообще-то… — ответил водитель.

— Сделайте исключение, — сказала Таня. Он не посмел возражать.

Я нашла сигареты и задымила, уже настрополившись не глядя поджигать сигарету. По-другому теперь и не могу. Агорафобия. Этого еще не хватало! Что же это получается? Я становлюсь психопаткой? Прикажете сидеть до конца своей жизни в четырех стенах и вспоминать о прошлом?

Сигарета мне помогла. И следующая за ней тоже. Таня подсказывала водителю дорогу. Я попросила включить радио, и на меня обрушились чужеродные ритмы, слишком быстрые и горячие. Я сказал, чтобы радио выключили, и стало тихо. Прямо чувствовала, что водитель наблюдает за мной через зеркало над лобовым стеклом.

Моим похитителем может быть и этот хриплоголосый мужик, пахнущий вчерашними возлияниями. Он любил выпить, но строго в нерабочее время.

Сегодня у него похмелье, запах от которого он тщательно скрывал. От меня, однако, такое спрятать невозможно.

Сколько заняла дорога до Таниного дома, я не знаю. Где-то на полпути я пришла к решению напиться. Сегодня мне это необходимо. Слишком велик груз впечатлений. Напряжение не отпускало меня весь срок пребывания в больнице, лекарства помогали только на короткое время, а потом все наваливалось опять.

Таня пообещала сегодня устроить праздничный ужин в честь моего возвращения.

Чем не повод хлебнуть лишнего? Я чувствовала скопившуюся во мне грязь. Нужно выскрести ее, выблевать скверну. Пройти через похмелье и телесное страдание, чтобы придти в норму.

Я представляла себе моего маньяка, который следует за такси на неприметной машине от самой больницы. Похоже, мне от него никуда не деться.

Он верно рассчитал. Я думаю о нем постоянно. Создаю из него какой-то странный притягательный фетиш. Предмет поклонения. У меня даже проскакивает догадка, что я в него влюблена. Чем иначе можно объяснить это мазохистское ощущение?

Я хочу его увидеть, хотя и понимаю, что это невозможно. Мне можно рассчитывать только на видение или вещий сон, который подскажет, где искать этого подонка. Я начинаю понимать, что без него я никогда не обрету настоящий покой. Не решив этой проблемы, я так и буду неприкаянной жертвой, до конца дней перебирающей воспоминания о плене и боли.

Дело даже не в глазах, а в том, что я не вернусь к нормальной жизни не возьму реванш.

Но как мне это сделать?

В общей сложности, я провела в больнице около месяца. Вместе с пленом получилось около двух месяцев, украденных из моей жизни. Таня пошутила, что я была в долгой командировке и что она иногда убеждала себя в этом бессонными ночами. Я не оценила черного юмора, но посмеялась, чтобы доставить ей удовольствие.

Танина квартира встретила меня приветливо. Я такого не ожидала.

— Конечно, сейчас не обязательно к этой теме возвращаться, — сказала Таня, — но я сменила замки.

Я не поняла, о чем она говорит.

— Замки?

— Помнишь те случаи?

— Ну… Так он приходил?

— Несколько раз.

— И что?

— Ничего не взял, нигде почти не оставил следов.

— Как это — «почти»?

Таня носилась взад-вперед, по комнатам, словно не знала, за что схватиться в первую очередь.

Я сидела на знакомом диване и слушала, как ее ноги отбивают дробь.

— Он специально делал, чтобы я заметила его визит, понимаешь.

Специально! Если бы он хотел скрыть, то я бы ничего не узнала. — Таня остановилась возле меня, положив руку мне на плечо. Я подняла голову. — У него звериное чутье на мои ловушки. Будто он заранее знает, где его может поджидать моя метка.

— А после того, как ты сменила замки?

— Пока ничего не было. Три недели уже. Половину того срока, что ты была в больнице.

— Ясно.

На самом деле, ничего мне ясно не было. А вот страх, удушливое ощущение стягивающейся на горле удавки, тут как тут.

— Я не знаю, когда и где этот человек сделал ключи… Ему нужно было бы изготовить сначала слепок, так?

— Ну.

Таня закурила, сев напротив меня в кресло. Ее нога прикоснулась к моей.

Мы держали физический контакт.

— Я думаю, это может быть, человек, который устанавливал замки, тот, который имел отношение к этой квартире давным-давно.

— Или у него есть отмычки и опыт взлома замков.

— Тоже версия. Я об этом думала. Я обследовала однажды оба старых замка, думая, что если это отмычка, то должны остаться какие-нибудь следы — царапины, вмятины или еще что-то по краям замочных скважин. Но там ничего не было. — Таня затянулась, выпустила дым. — С другой стороны, будь в подъезде домофон, этому психу не так просто было бы проходить. Но с этих соседей разве что возьмешь? Удавятся, а платить не будут.

Я кивнула. Всегда так — людям нужна безопасность, но никто и пальцем не пошевелит, чтобы сделать конкретные шаги в этом направлении.

— Ты смелая. Я бы давно сошла с ума в такой обстановке, — сказала я. — Почему ты мне не сказала, когда я спрашивала.

— Чтобы ты постоянно об этом думала? Тебе нужно было поправляться.

— Я никогда не поправлюсь.

До ужаса захотелось снять очки и «посмотреть» на Таню пустыми глазницами, прикрытыми веками.

— Понимаю, но ты… короче, тебе нужно было успокоиться.

— Ага.

Таня выдыхала и затягивалась. Наш приезд оказался не таким и радостным.

— Ну, один раз я обшарила всю квартиру, потратила на это два дня, не поленилась. Искала микрофоны или скрытые видеокамеры. Всюду залезла, а такие уголки, о которых раньше не подозревала, но ничего не нашла.

Я думала о том времени, которое вырвали из моей жизни.

Мне ничем не восполнить эту потерю.

— Значит, мы так и не узнаем, кто это был, — сказала я.

— Да, видимо, так. И милиция нам не поможет. Пожалуй, никто.

— А мне что делать… когда я буду оставаться здесь одна?

— Не забывай запираться изнутри на засов. Тогда он не войдет — это проще простого. Смотри… спрашивай, кто там, — сказала Таня. — А я буду предупреждать о своем возвращении.

Я кивнула и решила все-таки поделиться одной старой гипотезой, которая возникла у меня еще в плену.

— Ты не думала, что твой невидимка и мой похититель одно и то же лицо?

Таня не смутилась.

— Думала. Это вдвойне ужасно. Немыслимо.

Все немыслимо и ужасно в последнее время — и так теперь до конца моих дней.

— Так, может, нам стоит сообщить об этом Гмызину?

— Подумаем. Но не сегодня. Надо заниматься ужином.

Тут я испугалась.

— Ты пойдешь в магазин?

— Нет. Я заранее все купила.

Я улыбнулась. По крайней мере, сейчас мне не хотелось оставаться в одиночестве. Несмотря на новые замки, засов и заверения Тани, что теперь все нормально.

— Ты мне поможешь?

— Чем? — спросила я.

— Ну, натрешь морковку, например?

Мы засмеялись.

Вечер удался. Мы наготовили кучу всего, потом сели есть, пить вино и говорить о пустяках. Как в старые добрые времена. Мы избегали темы похищения, но очень часто подходили к ней непозволительно близко. Таня всеми силами стремилась меня развлечь, из кожи вон лезла, чтобы я не чувствовала себя скованно. Это ей удалось. Я была благодарна Тане за то, что она предоставила мне возможность выбросить из головы черные мысли.

Я хотела напиться и напилась. Небольшая истерика, которая со мной случилась, закончилась тем, что я отрубилась прямо на диване. Таня накрыла меня пледом.

Как потом выяснилось, она сидела до утра возле меня при свете ночника и допивала вино. О чем она думала в те тяжелые часы, осталось для меня тайной.

Я оттягивала неприятный момент, но все-таки нам пришлось заняться моими глазными протезами. Спустя пять дней после моего переезда мы посетили специализированный медицинский центр, потом сходили в цех, выбрали модель и материал (прочная пластмасса) и выслушали кучу рекомендаций. Нам дали тонкую брошюру-памятку. Все в ажуре — живи, да радуйся, но меня опять одолели мысли о смерти. Так проще, чем носить в себе эту гадость…

Протезы были готовы в срок, и Таня съездила за ними без меня. Вечером мы сидели в ванной, и Таня дрожащими руками пыталась вставить эти пластмассовые штуковины мне в глазницы, под веки. Она действовала согласно инструкции. Наконец, ей удалось.

— Я сейчас, — произнесла она и выбежала.

В туалете ее стошнило. Зашумела вода. Таня вернулась, извинившись, поинтересовавшись, как я себя чувствую. Наверное, я тоже сидела с лицом зеленого цвета.

Искусственные глаза сидели там, где им положено. Я неосознанно пыталась двигать ими, чувствуя их соприкосновения к краям мышц в глазных орбитах.

— Ну и как?

— Э… нормально. С ума сойти…

— Что?

Таня расплакалась.

— Я бы спустила с этого подонка шкуру — живьем и заставила бы его жевать ее у меня на глазах, — произнесла она сквозь яростные слезы.

Я сидела неподвижно, потом подняла руки к глазам и потрогала протезы.

Две шарообразных предмета, мертвых, холодных. Но они были голубого цвета, в память о моих настоящих глазах.

— Лучше тебе не снимать очков.

— Зрелище не для слабонервных?

— В общем, да.

Чтобы проникнуть в мою квартиру, нам пришлось вызывать службу спасения и взламывать дверь. Ключи остались у маньяка. Я все гадала, приходил ли он сюда, знал ли мой адрес? Появилась даже абсурдная мысль, что он жил тут, пока я сидела в той комнате с кирпичными стенами. Этого, конечно, не могло быть.

Проникновение в мое жилище состоялось через неделю после выписки из больницы.

На вскрытии квартиры присутствовали два следователя — Гмызин и его помощник, более молодой, по фамилии Погудин. Они заранее попросили меня ничего не трогать, пока они будут производить первичный осмотр. «Может быть, преступник что-нибудь похитил или устроил погром», — заметил младший следователь. Таня спросила, не нужны ли для этого понятые, но Гмызин ответил, что это не вызов, а всего лишь проверка. Протокол вестись не будет.

Я не стала ничего уточнять. Мне хотелось закончить все побыстрее. И вообще, была противная сама мысль, что чужие люди будут выворачивать наизнанку мой непритязательный быт.

Спасатели, двое, взрезали болгаркой петли на металлической двери и сняли ее. Потом стали взламывать замки на деревянной. Грохот и визг ручного механизма били мне в уши. Я подавляла искушение убежать куда подальше Поездка сюда и так далась мне с трудом, а тут еще приходится слышать этот ужас. Таня все время была рядом со мной, держала под руку, точно боялась, что я бухнусь в обморок. Видимо, вид у меня был именно такой.

Раздался треск, деревянная дверь, задрожав, открылась. Наверное, я первая уловила затхлый воздух, выплывший из-за порога на площадку. Ничего особенного. Просто давно не проветривали. Два месяца, подумалось мне.

Следователи вошли первыми, их тяжелые зимние ботинки застучали по полу в прихожей. Я вздрогнула, и Таня шепнула мне на ухо, чтобы я взяла себя в руки.

— Входите, — сказал Гмызин.

Таня буквально потащила меня внутрь. В прихожей я машинально уселась на тумбочку, помнила, где она находится. Я задыхалась и вся вспотела, не понимая, почему так боюсь.

Спасатели занялись починкой двери, и снова по всему подъезду полетел грохот.

— С первого взгляда, все на месте, — сообщил Погудин, появившись из большой комнаты. Он обратился к Тане: — Вы можете приблизительно сказать, украдено что-нибудь или нет?

— Но следов взлома не было, — ответила она.

— Мы не проверяли досконально. Опытные воры могут их и не оставить.

— Ладно.

Таня ушла проверять, оставив меня одну. Следователи ходили по моей спальне, а я пыталась вспомнить, забыла ли я что-либо компрометирующее там или нет. Например, трусики, бюстгальтер, вещи комом, упаковку тампонов. Моя память ничем не помогла мне, такие мелочи в ней не сохранились. Насколько я помнила, в тот день я не успела заправить постель. Просто вылетела из дома, боясь опоздать, хотя потом поняла, что будильник на трюмо шел неправильно, забегая на десять минут вперед.

Посидев, я встала и пошла на кухню. Белую трость оставила в прихожей.

Здесь мне не нужно было помогать ориентироваться.

Знакомое прикосновение к кухонному столу, у которого пластик сверху исчеркан множественными шрамами от ножа. Обои в кухне — помню, что они темно-соломенные с коричневыми крапинками. Занавески, от которых пахнет пылью. И вообще — запах кухни, в котором смешалось все, что тут готовили за многие годы. Плюс легкий запах газа.

Я подошла к плите и коснулась пальцами металлической поверхности между конфорками. Незадолго до моего исчезновения что-то у меня выбежало из кастрюльки и пригорело. Мои пальцы скользили по шершавому пятну, похожему на остров.

Холодильник. Подумав, стоит это делать или нет, я открыла его. Я совершенно не помнила, что было внутри.

За моей спиной раздавались голоса. Таня втолковывала следователю, что они должны более внимательно относиться к своей работе. Гмызин пыхтел и отбивался от ее наскоков. Да, мы все делаем для поимки, но трудно работать, когда нет зацепок, и мы не боги, не ясновидящие, чтобы… Я подумала, что Таня зря старается, ничего из этого не выйдет. Прикончи маньяк десяток женщин, на его поиски бросили бы значительные силы, но в этом случае вроде бы и не нужно особенно стараться. Убийства нет, изнасилования нет, только телесные повреждения и растоптанное достоинство. Всего-то. Два следователя на таком деле — чересчур большая роскошь для этой истерички.

Из холодильника пахло испорченным сыром и чем-то еще. Он засох и начал покрываться плесенью, потому что лежал открытым на блюдечке. Рядом с ним пристроился высохший и тоже не завернутый кружок колбасы. Вместе они создавали потрясающее амбре. Я обследовала полки, найдя еще бутылку кетчупа, испорченный же майонез, соевый соус, четверть вилка капусты внизу и пару картофелин в сеточке. Пожалуй, все это надо выбросить. Я без сожаления стала вытаскивать содержимое холодильникам и складывать в мешок для мусора.

Как только с этим было покончено, я выключила холодильник. Появилась Таня.

— Дверь сделают минут через двадцать. У них есть ключи, так что порядок… — сказала она. — Мы пока соберем вещи. Насколько я понимаю, ничего не пропало.

— Если бы тут кто-то был, я бы сразу заметила. Они не собираются опрашивать соседей?

— Нет, кажется. Незачем.

— Вообще-то, скоро и так все будут знать, что со мной что-то неладно.

Хорошо, мы приехали утром. Все на работе. Кроме старух. От них ничего не укроется.

Таня закурила.

— Для перевозки телевизора надо будет ехать специально. Сегодня возьмем одежду, всякую мелочевку, диски, видеоплейер.

— Ага.

Я поставила мешок с мусором на пол и села. Что-то во мне оборвалось.

Полились слезы. Теперь они текли почти как надо — наружу. Я вынула платок, отвернулась, чтобы промокнуть искусственные глаза. Мне вспомнилась мама, готовящая на кухне завтрак. Через двадцать минут мне идти в школу, а пока я сижу за столом и смотрю в учебник алгебры, закрепляя то, что читала вчера вечером.

Таня ушла, чтобы мне не мешать. Меня отрывают от моего дома, обстоятельства сильнее любой привязанности, любых самых теплых воспоминаний.

Я должна смириться с тем, что в ближайшее время мне не придется здесь жить.

А возможно, и никогда. Я отогнала от себя навязчивые образы из прошлого, боясь, что совершенно расклеюсь, и встала.

В большой комнате я обследовала сервант и стол. В отдельный пакет засунула разные мелкие вещи, документы, деньги, лежавшие в заначке, книги.

Хорошо, что тогда при мне не было паспорта. Если похититель никогда не был прежде со мной знаком, то он не мог придти сюда, не зная адреса. А сведения о прописке сослужили бы ему хорошую службу.

Таня говорила, что квартиру можно сдать, пока я живу у нее, и иметь дополнительный источник дохода. Пока я не дала никакого ответа. Считала, что это будет своего рода кощунством перед памятью о моей матери. Слишком тяжело решиться, я не готова. В общем, мы тогда провозились до самого вечера.

Набрали пакетов десять, напихав в них разного барахла. Также была коробка, которую моя подруга нашла на антресоли, — для системного блока. За монитором мы решили съездить позже.

Таня опять вызвала такси. Денег она не жалела. Наверное, они достаются ей легко. Я не стала уточнять, оставив это до лучших времен.

Мы сидели в квартире рядом с кучей пакетов и коробкой и молча курили, дожидаясь такси. Где-то за пять минут до назначенного времени Таня пошла вниз, встречать машину. Я стала вспоминать, все ли мы выключили, все ли лампочки выкрутили из патронов, закрыли ли газовый вентиль на кухне. Надо было думать о чем угодно, неважно, только бы не вслушиваться в тишину.

Сама того не замечая я начала представлять, как сижу, примотанная скотчем к стулу, и дышу через рот. Челюсти сомкнуты. Шевелить я могу только пальцами рук и ног. По мне ползет то ли жук, то ли таракан. Волосы шевелятся у меня на голове, особенно, в районе затылка. Когда же придет спасение?

Маньяк рядом со мной, стоит позади, ожидая, когда я совершу ошибку. Я хочу видеть его лицо. Это мое единственное желание. Его лицо, его глаза. И тогда я смогу разгадать его тайну, посмотреть, что у внутри этого выродка, и найти ответ на вопрос, почему он сотворил со мной такое. В чем смысл?

Таня стала открывать дверь снаружи, и я чуть не закричала.

Первое время мне снились фильмы, которые я смотрела в своей тюрьме.

Яркие красочные образы вторгались в мой мозг, лишенный возможности общаться с миром посредством зрения. Во сне я была уверена, что все со мной в порядке, но, просыпаясь, ревела в подушку. Первые минуты после пробуждения казались самыми ужасными в моей жизни.

Таня не знала и половины того, что происходило со мной в первые месяц-полтора. Я думала, ей это ни к чему. Самые свои черные дни я скрывала, как позорную тайну.