Приход ночи Тихомиров Артем
— Почему? — спросил Артур.
— Мне надо спросить у Тани. Это ее квартира. Да и вообще.
— Ясно. Я бы хотел завтра. У меня будет время.
— Ну если она разрешит, — сказала я.
— Ага. Когда тебе позвонить?
— Давай через час. Я попробую договориться.
— Идет.
По голосу было ясно, что он доволен. Может, я и сделала ошибку, но Артур прав. Сидеть взаперти и бояться всего на свете — не выход. Я даже почувствовала злость. Артур так легко соблазнил меня, надавив на больное место, и добился своего почти моментально. Неужели я такая внушаемая и слабохарактерная?
Скорее всего, дело в том, что Артур просто попал в удачное время. Во мне давно зрела необходимость открыть раковину и посмотреть наружу. Это простое совпадение. Я поняла, что если Таня разрешит, я буду ждать прихода Артура с нетерпением. Теперь все во мне трепетало от радости, безотчетной, бездумной…
Положив телефон на колени, я стала нащупывать кнопки. Мне пришлось вызубрить их местоположение, и со временем я навострилась довольно резво тыкать пальцем в резиновые клавиши с нужными цифрами (правда, бывало по три раза попадала не туда, ошибаясь на одну-две).
Тане я звонила не так и часто. Она сказала, что делать это надо лишь в крайнем случае. По-моему, сейчас был крайний.
После третьего сигнала Таня ответила.
— Привет, это я.
— Я поняла.
Позади нее играла музыка и слышались голоса, смех, а вдалеке даже женский визг. Неужели она на вечеринке? Днем? Что там у них происходит?
— Слушай, тут вопрос один.
— Ага.
Звуки «вечеринки» поутихли. Видимо, Таня вышла в другую комнату.
— Звонил Артур, он хочет меня навестить. Завтра. Я сказала, что не могу ничего ответить, пока не спрошу у тебя разрешения.
Кажется, Таня была немного подшофе.
— Я долго ни с кем не виделась, — добавила я, со страхом ожидая, что сейчас Таня накричит на меня и запретит всякие контакты.
— То есть, по мужику соскучилась? — спросила она.
— Что?
— Ну… хочешь с мужиком пообщаться?
— С Артуром… Да погоди, ты чего?
— Да ничего. Я сказала, чтобы ты мне не звонила на работу, кроме экстренных случаев.
— А это разве не экстренный?
— Экстренный — это пожар или наводнение, — сказала Таня. Я почувствовала волну ее раздражения и злости, накатившую на меня через пространство.
— Я ничего не понимаю. Почему ты так со мной говоришь? Что там у тебя случилось?
— Я занята. Работы до черта.
Занята она! Корпоративная вечеринка — ужас, какая тяжелая работа.
От обиды у меня даже не нашлось слов.
— Зачем он тебе нужен? Ну? Вы год не виделись!
— Вот именно! Год. Я забыла, что значит говорить с кем-то, кроме тебя.
Я не хочу гнить в четырех стенах. Не надо спекулировать тем, что я живу в твоем доме, — сказала я. — Я не вещь. Один раз меня пытались превратить в предмет!
— Не кричи.
— Хочу и кричу!
— Ладно, ладно, спокойно… Завтра он должен придти?
— Да. Не знаю пока, во сколько.
— И ты успокоишься?
— Может, не надо одолжений?
— Это не одолжение. — Таня отвернулась от трубки на миг, чтобы выругаться. То ли в мой адрес, то ли дала кому-то втык. Какой-то мужчина что-то сказал в отдалении. — Это не одолжение, Люд. Просто я не хочу, чтобы ко мне домой таскались всякие типы.
— Мужики.
— Да, представь себе!
— Тогда я назначу встречу где-нибудь в другом месте.
Я подумала, что это было бы даже полезно. Подышать свежим воздухом, разогнать тягостные мысли. Неужели я не имею на это права?
Таня помолчала.
— Нет, лучше сидите дома.
— Ладно, так и скажу.
Я быстро положила трубку, не став слушать дальнейшее. За этот год мы поссорились несколько раз крупно, до истерики, и постоянно грызлись по пустякам.
Две женщины с амбициями в одном месте — это слишком. Даже если бы я была Таниной любовницей, вряд ли наши отношения сложились по-другому. Мы привязаны друг к другу, но не желаем подчиняться чужой воле. Вопрос принципиальный для обеих сторон, я бы сказала, болезненный. В моем случае, особенно. Ничего, ее вспышка — просто подсознательная реакция, успокоила я себя. Вечером она и не вспомнит о ней. Таня говорила, что ни в чем не собирается меня ограничивать и ни на что не претендует. Она честно пыталась вести себя в соответствие с этими принципами, однако ее чувства ко мне не давали ей безукоризненно держать высокую планку непредвзятости. Я понимала, что ее любовь была не последним аргументом в пользу того, чтобы перевезти меня сюда. Именно от любви идет ее желание заботиться и помогать. Со своей стороны, я дала понять, что между нами невозможно ничего, кроме дружбы. Таня согласилась, однако самопожертвование имеет свои пределы. Об этом я собиралась ей сказать еще в больнице, но тогда она не хотела ничего слушать.
Демократия — это утопия. Нам не быть равноправными. Постоянно вспыхивающие мелкие скандалы были прямым отражением разного отношения к факту нашей совместной жизни. Таня хотела видеть во мне нечто большее, чем подругу. Я же, как в случае с Артуром, делала все, чтобы держать ее на расстоянии. Да, я причиняла ей страдания, но поделать ничего не могла.
Этот груз давил на нас обеих. Таню можно понять. С ее стороны моя просьба выглядит как возмутительный бунт против заведенных в нашем гнездышке порядков. Но мне нужно было настоять. Дело не в Тане и не в Артуре, а моей способности быть лицом к лицу с миром живых людей. И чем плох Артур в качестве отправной точки для того, чтобы начать адаптацию в реальной вселенной? Не исключено, что я буду встречаться с и Лешей.
Находясь на взводе, я подумала, что мне нет причин скрываться. Я не преступница. Мне нет необходимости сидеть в подполье.
Я набрала телефон Артура. Попала сразу. Он ответил, удивленный.
— Это ты? Привет, в чем дело?
— В общем, приходи завтра, я договорилась.
— Так быстро… А, хорошо. Ладно. Здорово, я рад. Очень соскучился.
— Во сколько тебя ждать?
— Зависит от тебя, — сказал он.
— Лучше нам все сделать до прихода Тани. — «Все сделать» — звучит двусмысленно. У меня даже во рту пересохло. В голову полезли странные мысли. — Она вернется примерно в восемь-девять.
— Тогда давай я приеду к часу дня?
— Приезжай.
— Вино брать?
— Брать.
Артур засмеялся, и у меня отлегло от сердца. Неожиданно все изменилось.
Полчаса назад я нянчила свою депрессию, а теперь обсуждаю с мужчиной, как проведу день. Полгода назад об этом не могло быть и речи — вот в чем суть.
Пусть Таня ревнует и злится, как ей будет угодно. Я слепая, но не сумасшедшая, у меня целы руки и ноги и хорошо работает голова. Я хочу обыкновенной жизни. Лишь бы меня воспринимали нормально, без слюнявой жалости и философских вздохов по поводу того, в какой ужасном мире мы живем.
— Хорошо. Тогда договорились. Перед самым приходом я позвоню.
— Ладно. Пока.
Помню, я положила трубку и держала на ней руку, поглаживая пластмассовую поверхность.
У меня появилась четкая цель. Я тянулась к ней, к этому хорошо забытому старому образу жизни. Мне захотелось узнать об Артуре все. Чем он жил этот год, как там у него отношения с Леной и все в таком духе. Хотелось посплетничать с ним, как мы делали раньше. Поумничать. Пообсуждать книги и фильмы. Выпить для расслабления.
Я чувствовала, что счастлива. Возможно, в ту минуты была даже слегка в него влюблена.
Я пошла на кухню, чтобы сделать себе крепкого чаю с лимоном. Стычка с Таней уже не казалась чем-то серьезным. К вечеру она ни о чем не вспомнит, можно не беспокоиться. Что мне в ней нравилось, так это неспособность держать в себе зло, даже когда речь шла о ее «больных» местах. Думаю, в конце концов, мы сумеем договориться.
Я прошла мимо дивана и, не дойдя до двери из комнаты пары шагов, почувствовала, как пол уходит из-под ног. Точно поскользнулась на мокром трамплине для прыжков в воду. Руки сами собой вытянулись вперед.
Я повалилась на пол ничком, задев правым боком край диванных подушек.
От этого мое тело чуть развернуло и приземлилась я на левое плечо. Появилась боль. За ней слабость. Из меня точно разом вынули все кости и связки и сделали мягкой игрушкой, не способной противостоять силе притяжения.
Стало трудно дышать. Разом мне вспомнилось все мое заточение.
Внутренним взором я увидела кирпичную стену и руки похитителя, показывающие мне клочки бумаги с сообщениями. Подо мной опять возился совок, собирающий экскременты. Я слышала собственную вонь.
Неужели я вновь в той комнате? Я не могла двинуть ни рукой, ни ногой.
Тело сковало параличом. Я в ужасе попробовала крикнуть.
Все повторялось. Моя неспособность двигаться, кричать простуженным горлом, чувство крайнего истощения, страх. Я будто перенеслась во времени, чтобы вселиться в ту себя, женщину, захваченную в плен. Лежа на полу в большой комнате Таниной квартиры, я испытывала чувство раздвоения. С одной стороны, четкое осознание, что я в домашней обстановке, а с другой, потрясающий эффект присутствия, вплоть до мельчайших деталей. Вновь этот проклятый стул и холод, обжигающий лодыжки и бедра.
Наверное, я все-таки кричала. Мне казалось, что невидимка тащит меня обратно в то страшное место. На этот раз он не ограничится глазами. Сейчас он отрежет уши. Или нос. Или аккуратно снимет скальп. Он же отлично понимает в хирургии. Что будет потом? Снова освобождение. До следующего раза.
Невидимка будет похищать меня, пока я не стану туловищем с головой, лишенным всяких выступающих частей.
Я замахала в темноте руками. Видения стали серыми, потеряли цвет.
Кирпичная стена исчезла. Потом растворились в пустоте и запахи.
Я лежала на спине, слыша, как Нюся впрыгивает на спинку кресла и вцепляется в обивку когтями. Наверное, мое поведение кажется ей нелепым.
Кошка принялась умываться.
В ушах моих гудело, кровь пульсировала внутри головы, и это я хорошо чувствовала. Во мне произошли какие-то изменения. Появились совсем другие желания, совсем другие мысли. Будто что-то долгое время зрело у меня внутри, а сейчас прорвалось сквозь защитную оболочку.
Было жутко от того, что я не знала, что во мне теперь не так. Я села, обхватив себя руками за плечи, и прислонилась спиной к дивану. Сервант, посуда за стеклом, какие-то незатейливые безделушки. Плюшевые медведи, собачки, зайцы и котята смотрели на меня без особенного интереса, хотя прекрасно понимали, кто и я и что здесь делаю. В окружении их взглядов я жила целый год.
— Ну что пялитесь, — прошептала я, дрожа. Нюся подняла голову и понюхала воздух, ее розовый нос шевелился. Язычок показался из пасти, скользнул по губам, и кошка продолжила умываться.
Я всего-навсего споткнулась, и не надо делать из этого трагедию. Со мной такое не раз было, когда я еще не полностью освоилась со своим новым положением. То и дело я налетала на кресло, двери, столы и ударялась пальцами о пороги. Озарение, конечно, было необычным и детали поражали реалистичностью, но это ничего не значит. Я ведь по-прежнему в безопасности, сижу за семью замками. Скорее всего, я перенервничала после разговора с Артуром и Таней. Пора расслабиться. Вероятно, меня выбила из колеи перспектива опять влиться в обыкновенную жизнь и перестать быть отшельницей.
Кажется, я собиралась выпить чаю. Поднявшись на ноги, я вдруг подумала, что было бы неплохо как-нибудь зафиксировать мою историю. Изложить всю последовательность событий, от похищения до освобождения. Нет, даже больше — сначала совершить экскурс в прошлое, постепенно приближаясь к тому черному дню, а потом поведать о той борьбе, что я вела с самой собой в больнице и здесь.
Чем не книга? Бестселлер, написанный человеком, побывавшим в камере пыток и вернувшимся живым. Да ладно, дело даже не в этом. Если изложение на бумаге или на компьютере поможет мне выдавить еще толику яда, отложившегося внутри, уже хорошо. Я стану только здоровее. Психиатр говорил мне устраивать для себя трудотерапию, придумывать постоянно какие-то занятия, чтобы не думать о плохом, но я не могла с утра до ночи намывать полы и полировать пластиковый стол на кухне. Это глупо. Пожалуй, процесс письма вполне сойдет за терапию. Труд и очищение одновременно.
Я повернулась к компьютеру, стоящему на письменном столе в углу. Мой системник и монитор были в кладовке. До лучших времен, которые никогда не наступят.
Много раз я прикасалась к Таниному компьютеру, испытывая дикое желание просто посидеть перед включенным экраном. Но я за целый год я ни разу не включила его сама. Зачем? Я ничего не увижу, даже не сумею запустить медиаплейер, чтобы послушать музыку. Всегда приходилось ждать, когда за меня это сделает Таня. Иногда мне было просто невыносимо думать, что во многом я стала беспомощной, ни на что не годной личностью.
Я подошла к компьютеру, не осознавая того, что со мной происходит.
Сейчас помню только некое ощущение, что весь мир вокруг меня стал серым, не черным, как я привыкла, а серым, как пепел. Руки, которые я протянула к компьютеру, ничего не весили. Тело тоже будто лишилось веса или тяготение перестало на меня воздействовать. Совсем как несколько минут назад, только теперь мои ноги прочно упирались в пол.
Правая рука коснулась кнопки включения компьютера, надавила на нее.
Вспыхнули желтым два сигнальных диода. Негромко зашумел кулер в системном блоке. Сердце так и рвалось из груди. Я ничего не понимала. Было чувство, что мной кто-то руководит.
О том случае осталось очень мало воспоминаний. Сидя за компьютером, на экране которого светилось окно текстового редактора Word, я писала. Стучала по клавишам с сумасшедшей скоростью. Чистый виртуальный лист покрывался текстом, строчки бежали одна за другой. Завершилась первая страница, и курсор соскочил на вторую. Мне нельзя было останавливаться, не хотелось этого делать. В жизни я не испытывала ничего подобного этому безумному вдохновению. Я была далека от мыслей, что становлюсь писателем, что создаю некий шедевр или побиваю какой-то рекорд. Работая в лихорадке, я выплескивала все накопившееся во мне за многие годы. Выяснилось, что складывать мысли во фразы и присоединять их одна к другой, было делом, хоть и трудным, но очень привлекательным. Окунувшись в этот процесс с головой, я ничего вокруг не замечала. Нюся помяукала на кухне, требуя, чтобы я подсыпала ей еды в миску, но это осталось без внимания. Прозвонил почти минуту телефон, но я не обернулась. Даже если бы в это мгновение пришло извести о пожаре в доме, даже в квартире, я бы не отреагировала. Мое сознание двинулось в долгое и не всегда безопасное путешествие по прошлому.
Я плакала и смеялась, отстукивая слово за словом.
Погрузившись в письмо с головой, я забыла, что я ничего не вижу. Что я слепая.
Глава двадцатая
В конце концов, видимо, я потеряла сознание. Боль в спине заставила меня вынырнуть из темно-серой массы. Я сообразила, что сижу на полу, в углу между краем дивана и письменным столом, а стул отодвинут к батарее.
Я упала и сползла на пол — вот что произошло. А что было до этого? Я села, слушая, как гудит в голове кровь, и ничего не понимая. Посмотрела на экран монитора. Очередное предложение закончилось на полуфразе, а дальше тянулась линия из случайных символов. Видимо, я нажала на клавиши головой или руками, когда бухнулась в обморок.
Кажется, мне повезло не набить себе шишек и не повредить лицо. Нажав указательным пальцем на backspace, я убрала ненужные буквы и закончила фразу. Ее смысл от меня ускользнул, но сейчас он был неважен. Работая в угаре, я набила шесть страниц текста двенадцатым шрифтом. И неплохого текста, очень неплохого для человека, который никогда не писал даже стихов — и в юности, когда, казалось бы, всем положено это делать. Вполне удобоваримое чтиво. Шесть страниц за раз — неплохо. Может, во мне всегда дремал писательский талант.
Я сохранила текст под названием terapia.doc и закрыла текстовой редактор.
Снова странное чувство, будто я что-то забыла. Вот оно, лежит на поверхности, а я скольжу мимом не го взглядом. Взглядом…
И тут я закричала, поднесла руки к очкам, сорвала их и отбросила на стол. Правда дошла до меня только что, еще более убийственная, чем назойливые мысли о том, что я изуродована на всю жизнь и так и умру слепой.
Я видела! Когда я поняла это, внутри меня, казалось, взорвалась ядерная бомба. Внутренности скрутило от боли, световая волна ударила в мозг, вызвав ослепительную вспышку. Сколько я кричала, я не знаю. Опять погрузилась в знакомый уже транс, где все было размыто и плавало в сером тумане. Я видела, хотя глаз у меня не было! Все что я делала после своего падения, я делала с использованием зрения. Я писала, используя компьютер, и не отдавала себе в том отчета.
Я подняла обе руки и поглядела на них, поворачивая то ладонями, то тыльной стороной. Мои руки, которые я хорошо помню. Ногти на них неровные, потому что ко мне вернулась детская привычка грызть их, но в целом ничего не изменилось. Руки сжались в кулаки. Значит, я вижу. Не отчетливо — периферическое зрение очень смазанное — но достаточно для того, чтобы сравнить себя с нормальным человеком. Неважно, что видение мое страдает отсутствием некоторых цветов. Сам факт был удивительным, почти сверхъестественным. Я заплакала, не зная, как к этому надо относиться. У меня нет глаз, однако я вижу.
Не в силах справиться с внезапно охватившим меня ужасом, я закусила указательный палец, до боли, сжала зубы так, что, в конце концов, подумала, что переломлю фалангу. Но это помогло сбавить накал паники. В следующий момент я поняла, что моргаю. Веки совершали те самые рефлекторы движения, призванные смазывать роговицу, и я замечала это своим новым внутренним зрением.
Закрыла глаза. Для этого было достаточно смежить веки — и появилась темнота. Раскрыла — и вновь то же. Все предметы имеют сероватый ореол, но он мне ничуть не препятствовал понимать, что я вижу. Компьютер, стол, стена, шторы. Я повернулась, чтобы обследовать комнату. Нюся сидит в дальнем углу и взирает в мою сторону с подозрением. Вот диван, на котором я сплю. На расстоянии тридцати сантиметров от меня. Вот телевизор, вот видео.
Непостижимо.
Я схватилась за край столешницы, опасаясь, что опять грохнусь в обморок. Пыталась мыслить логически, но получалось плохо. Все крутилось в голове. То, что я принимала за факты, оказывалось только иллюзорными осколками моих представлений. Цельной картины не получалось, мозаика разваливалась, как только я начинала анализировать причины происшедшего.
Бросив эти бессмысленные попытки, я встала и пересекла комнату.
Отметила про себя, что иду, не просто зная направление, а руководствуясь зрением. Слезы бежали по щекам, их путь сопровождался неприятным щекотанием, однако я настолько была захвачена происходящим, что мне было все равно.
Подобравшись к книжному шкафу, я открыла стеклянные дверцы настежь и стала брать с полок книги. Я хватала их одну за другой, просматривала некоторые страницы, вчитывалась в предложения, стараясь видеть каждую букву и каждый знак препинания, а потом откладывала. Мои руки дрожали. Я разглядывала обложки, читала, шевеля губами, имена авторов и названия книг и чувствовала, что нахожусь на грани полного помешательства. Да и кто бы остался в здравом уме на моем месте? Мне повезло, что я до сих пор ничего не сделала с собой, хотя могла — в равной степени и от восторга, и от ужаса. Два эти чувства владели тогда мной. Только два эти. Они изменили всякое понятие о времени. Я не заметила, как провела возле книжного шкафа сорок с лишним минут.
Вернув последнюю книгу на полку, я села в кресло. Ноги гудели от долгого стояния. Иногда и по сию пору мне трудно долго находиться в стоячем положении — память о времени, проведенном на стуле, когда связки находились без работы и их эластичность сокращалась из-за отсутствия практики. Я оглядела комнату, никак не желавшую стоять на месте. Она крутилась по часовой стрелке и захватывала меня с собой. От этого медленного вращения меня даже мутило. В таком сумеречном состоянии я просидела еще пятнадцать минут, прислушиваясь к тому, что делается у меня внутри. Не хотелось ни о чем думать. Я знала, что успокаиваться рано. Способность видеть мозгом, а это, несомненно, имеет к нему прямое отношение, может исчезнуть в любой момент. Я даже не знаю, что спровоцировало это прозрение и что явилось катализатором для открытия «третьего глаза».
Но так ли это важно? Что произойдет, если я узнаю, как во мне проявилась способность видеть без глаз? Вероятно, не об этом надо думать, а о том, что будет дальше. Просто так подобные вещи не происходят и могут быть следствием каких-нибудь нехороших изменений. Либо это вообще ложное зрение — результат самовнушения и параноидального желания видеть.
Я боялась главным образом потому, что не знала, как надо к этому относиться. Поглядела на часы — поглядела! — прикидывая, сколько еще времени ждать, пока не вернется Таня. Слишком долго. Что мне делать?
Взяв пульт, я включила телевизор. Стала перескакивать с канала на канал, и сочные цвета, игра бессмысленных, но четких образов помогли мне расслабиться. Даже серый флер, через который я видела окружающее, не мог заглушить краски, о существовании которых я уже забыла.
В неком полукоматозном состоянии я провела не меньше полутора часов. Я смотрела телевизор с таким восторгом, какой бывает у ребенка, впервые открывшего для себя иной мир. Все это время подспудно меня мучила мысль: как долго я смогу так видеть? Не скрою, мне хотелось, чтобы «внутренние глаза» не закрывались никогда. Неужели у меня нет ни единого шанса сохранить эту способность?
Несмотря ни на что, я была реалисткой. Случилось то, что случилось. Я приготовилась заранее и поэтому смогла сдержать себя в руках. Примерно за сорок минут до прихода Тани в моей голове точно кто-то повернул рубильник, и наступила тьма.
Меня трудно даже сравнить со слепым кротом. У того хотя бы есть глаза.
Не пустые орбиты, которые невыносимо чешутся иной раз по ночам и болят.
— Вдохни поглубже и говори, — сказала Таня.
— Стараюсь.
— Истерикой не поможешь.
— Я знаю.
Пережить это оказалось тяжелей, чем я думала. Когда вернулась Таня, я не удержалась и рассказала все, что помнила.
От Тани пахло спиртным, и она курила без конца. Я попросила сигарету и расплакалась, когда дошла до момента исчезновения «внутреннего зрения».
— Я купила вина, — сказала Таня. — Хочешь? Тебя трясет.
— Давай.
Она сходила на кухню, вынула из пакета две бутылки, проставила одну в холодильник. Вторую принесла в комнату, захватив штопор.
— Но это точно было, — сказала я.
— Что?
— Зрение.
— Ну…
— Не веришь?
— Ты сама сказала, что это самовнушение. Или там что-то с мозгом.
Бывает такое.
— У меня есть доказательства.
— Файл?
— Посмотри.
— Потом.
— Что? Почему потом? Не надо думать, что у меня крыша съехала. Таня, ты никогда не думала…
Нащупав пепельницу на столике между нами, я бросила туда комок пепла.
— Я не думаю, — ответила Таня со злостью. — Не вешай на меня того, чего нет.
— Ну посмотри файл. При всем желании я не смогла бы написать так, не видя!
Она была терпелива. Открыла вино и налила нам по бокалу. Я взяла, и вино оказалось красным сухим.
Я ждала, что Таня будет делать. Посидев секунд двадцать, она встала и пошла к компьютеру. Я курила, забыв сбрасывать пепел, пока огонь не обжег мои пальцы. Я утопила окурок среди других.
— В «Моих документах». «Терапия» латинскими буквами.
Гул в моей голове мог предвещать возвращения моих странных способностей, и я ждала, что вот-вот это произойдет. Я поразила бы Таню демонстрацией «внутреннего зрения», чтобы она поверила мне наконец и перестала ухмыляться. Но файл — тоже серьезный аргумент. Я ждала.
Закликала мышка.
Я ждала. Таня поставила на край стола, на котором стоял компьютер, свой бокал. Ничего не появлялось, хотя симптомы были узнаваемыми. Интересно, я могу контролировать «включения», если они вообще когда-нибудь повторятся?
— Сколько времени ты это писала?
— Не помню. Как под гипнозом все было.
— Ясно.
Таня отпила вина. Я чувствовала, что сейчас взорвусь, но сама не знала уже, чего хотела. Двумя глотками я осушила свой бокал и стала наливать еще.
Руки дрожали, но я ничего не пролила.
— Даже не знаю, что сказать, — произнесла Таня, усмехнувшись.
Да как можно насмехаться надо мной в такой момент? Мне было обидно и страшно, но я смолчала, сжимая бокал. Просто чудом он не лопнул в моих пальцах.
— Текст ровный, хороший, да и ошибок почти нет. Я делаю гораздо больше, когда приходится печатать.
— Ошибок? Это если бы я лупила вслепую, да? — спросила я.
— Я этого не говорила. Видно, что писал… зрячий. Это бывает, когда человек просто задевает пальцами другие клавиши, а если ты говоришь, что была в угаре… то вообще не имеет значения. Да… — Снова смешок. — Не знаю, что и сказать.
— Значит, веришь?
— Верю. Факты есть факты.
От проглоченного вина в голове началась свистопляска, но в теле появилось тепло. Я уже не чувствовала этого напряжения, приводящего к лихорадке.
— Знаешь, довольно недурно. У тебя есть способности к письму. Может, из этого что-нибудь и получится.
Я засмеялась, сама не ожидая этого от себя. Таня отошла от компьютера, приблизилась к креслу и села рядом со мной на подлокотник. Я прижалась к ее бедру, обтянутому джинсами, от которых пахло духами, куревом, спиртным, видимо, пролитым, улицей и еще много чем — знакомым и незнакомым одновременно.
Рука Тани легла мне на плечо.
— Подруга, ты просто талант.
— Перестань. Надо придумать, что делать, — сказала я.
— Ничего.
— Как это?
— Просто. В газету написать, чтобы взяли интервью? Невозможно. Сообщить Гмызину или еще кому оттуда? Вообще нет смысла. Позвонить президенту?
— Но ведь… Мне-то что делать?
— Пиши, когда у тебя вновь это появится.
— А может, обследование? — спросила я.
— Не знаю. На это деньги нужны. — Таня тянула вино. К тому, что она выпила на работе, прибавился и запах красного сухого. Она уже была порядком пьяная, но хорошо соображала. Чего у Тани не отнимешь, так это здраво мыслить в любой ситуации. — Если будет совсем плохо, то, конечно, свозим тебя… Но, сама понимаешь, всякие расходы, терапия и прочее.
Я надеялась, что она не попрекает меня, а просто констатирует факты.
— У тебя была головная боль во время «включения»?
— Нет. Просто в ушах слегка гудело.
— И кружения не было?
— Небольшое, когда я упала. Но там было что-то другое. Я не знаю.
Вещественная, телесная галлюцинация… Будто я проваливаюсь сквозь пол, да еще кирпичная стена в подвале.
— Из тебя, наверное, до сих пор выходит эта мерзость. Не надо ей мешать — и, в конце концов, все будет супер, — сказала Таня.
— Это не объяснение.
— Я склоняюсь к самовнушению…
— Но все равно… Сама подумай. Сколько угодно можно себе внушать, но разве это изменит факт, что глаз у меня нет вообще? — Я снова начала заводиться и почти визжала. — Иногда у слепых, как мне офтальмолог в больнице сказал, такое проявляется. Остаточное видение, основанное на визуальной памяти. У слепых от рождения такого не бывает, но тот, кто когда-то видел, иной раз очень четко «видит». Но это только иллюзия. — Я сделала паузу, чтобы глотнуть воздуха. Надо взять себя в руки — иначе после этой вновь начнется депрессия. — У меня нет глаз. Поэтому я даже при помощи зрительного нерва ничего не могу видеть, никаких мозговых проекций. Здесь что-то другое.
Таню этим нельзя было прошибить. Либо потому, что она слишком пьяна, либо потому, что воспринимала мои слова как мать слушает бессмысленный лепет младенца.
— Причины мы все равно не узнаем. Не воспринимай все так.
— А если это единственная возможность… — Я замолчала. Ясно, что мои слова все сильней напоминают бред. В них все меньше смысла и все больше эмоций, паники, страха от того, что я не могу держать ситуацию под контролем. Я ничего не могу. Я бессильна. Слепая неврастеничка, понемногу сходящая с ума в запертой целый день квартире.
Таня погладила меня по голове.
— Я ничего не отрицаю. Слышишь, Люда? Я верю, я видела текст — вон, до сих пор программа открыта.
— И что? Без толку.
Стащив очки, я стала вытирать свои мертвые глаза, свои стекляшки платком, который всегда был при мне.
— Если ты будешь психовать, ответа мы не найдем, — сказала Таня. — Ты в шоке. У тебя… в общем, я бы, наверное, сама свихнулась, если бы со мной такое произошло. Тебе трудно, но я все понимаю. Я здесь.
Читать бесплатно другие книги:
