Русская готика Тихомиров Артем

– Я часто просыпаюсь.

– Принимай снотворное, – сказала Лида. Она была убеждена, что если следовать умным советам, то это поможет. Не спишь – принимай снотворное, нервничаешь – расслабься. Просто.

– Я пила, – сказала Наталья, – но на утро я как будто с похмелья просыпаюсь. Не подходит мне это.

– Ну смотри. Но ты очень нервничаешь, это и папа замечает.

– И папа? Он говорил? – спросила Наталья. Не хватало, чтобы Барышев обсуждал с ней ее да еще в таком ключе, что она постепенно съезжает с катушек.

– Ничего не говорил, из него слова не вытянешь. Но я вижу сама – по тебе. – Лида обняла мать за шею крепкими руками. Этот жест был неосознанным, движение знакомым. Наталье на миг показалось, что дочери снова восемь лет и у нее нет никого ближе мамы. – Ты поедешь на город и когда будешь спать на свежем воздухе, у тебя пройдет твоя дурацкая бессонница. Я знаю.

– Да. Пройдет.

Лида, отстранившись, улыбнулась.

– И писать тебе будет легче. Сама ведь знаешь, как многие писатели изменяли свою жизнь разными переездами, сменой обстановки. И на новом месте их посещало вдохновение. И тогда они писали свои шедевры. Так что постарайся видеть в этом хорошее. Все получится. Будешь ты писать!

Наталья покачала головой. Видение прошло, перед ней снова была взрослая семнадцатилетняя девушка.

– Наверное, там у меня не будет времени на это. Если правда то, о чем говорит твой отец.

– Да ну, брось. Тебе дается хорошая возможность отдохнуть. Ничего сложного нет. Даже я бы смогла.

Интересно, это Барышев ее надоумил оказать мне моральную поддержку? А ведь девочка не понимает, что врет. Из лучших побуждений, конечно, но все-таки от этой лжи не становится легче. Все знают, что нет такого же на свете непрактичного человека, чем я, подумала Наталья. Почему необходимо так врать?

– Я знаю. Сделаю что сумею, – сказала Наталья.

Кажется, Лида осталась довольна. Ложью.

4. Потайное место

Олега привлек звук льющейся воды. Он высунулся из окна, уже одетый к поездке, и прислушался. Кто-то выливал воду из ведра на землю. Звук доносился со двора тети Ирины, но Олег не мог видеть, в чем дело, из-за плотной стены деревьев и кустарника.

Олег вышел из дома. Кое-где еще лежали серые тени – останки умершей ночи. Воздух нес прохладу.

Чуть скрипнула ручка ведра – этот звук не спутаешь ни с чем. Олег подождал несколько секунд, а потом зашагал вдоль дома налево, чтобы нырнуть с головой в густые заросли. Продвигаясь к забору, разделявшему два участка, Олег влез лицом в паутину. Комары, обрадованные неожиданной добычей, накинулись на него всем скопом.

Сердце Олега стучало в ребра, точно просилось выйти наружу. Согнувшись в три погибели и отмахиваясь от насекомых, он шел как можно тише, чтобы не спугнуть человека, находящегося поблизости. Ему пришло в голову, что воду лить могла новая жительница поселка – женщина, которая приехала вчера с мужем осматривать особняк. Олег еще не видел ее, но уже наслушался от Старостина злорадных замечаний. Жена банкира, дескать, ничего не понимает в деревенской жизни… Такую я бы и на порог не пустил, заявил Старостин. Олег подумал, что если это поднимает его самооценку, то пусть мелет что хочет…

Снова скрип ручки ведра. Стук сердца переместился Олегу в горло, он сглотнул комочек слюны.

надпись на столе, сделанная расщепленными куриными косточками

Он так и не понял, что там написано. В кошмарном сне его взгляд никак не мог сосредоточиться на этом слове (или словах), все время соскальзывая в сторону.

Олег дошел до того места, где кусты расступались, давая возможность близко подобраться к забору. Между досками был зазор шириной с ладонь. Олег придвинулся к нему, не надеясь, что ему повезет, но ошибся. Кости подсказывали, что здесь самая лучшая позиция для подглядывания. Отсюда виднелся участок стены у задней части соседнего дома. Кругом разрослись крапива и полынь с лопухами. Дом, забор и непроходимые чащи дикой малины образовывали тупик.

Потайное место – подходящее для тайных дел. В детстве Олег любил такие уголки, в них он прятался от взрослых и слушал, как шуршат кости… конечно, когда они же не мешали ему играть…

Человека в этом тупике увидеть невозможно… разве что с той точки, откуда наблюдал Олег.

Сначала он видел только стену и угол дома. Потом взгляд скользнул дальше. На зеленых досках темнели брызги воды. Растения тоже были мокрыми, но четче всего капли выделялись на бетонном фундаменте. Заинтригованный, Олег опустился на колени. Кто-то шел со стороны двора. Тихо, без обуви, но не скрываясь. Олег хотел спрятаться, но подумал, что никто не узнает о его присутствии, если он будет сидеть смирно. Комары пищали под ухом многоголосым хором, заставляя его нервничать и потеть.

Появилась женщина; нет, не женщина – только ее белое обнаженное тело; головы Олег не видел из-за листьев. Обнаженная и босая (поэтому казалось, что она крадется). Олег смотрел на ее белую кожу и тонкую сеть сосудов на бедрах, округлые ягодицы со следами резинки от трусов и светлые волосы на лобке. Он чувствовал, как кружится голова. Женщина держала в каждой руке по ведру холодной воды, может быть взятой из колодца. Мускулы напряжены и подрагивают. Олег видел, что она поставила ведра на землю и тряхнула кистями, непривычными носить такую тяжесть. Он узнал два этих эмалированных ведра, принадлежащих тете Ирине. Если женщина узнает, что я тут, она станет кричать, подумалось ему. Но отступать поздно – это лишь привлечет ее внимание. Почти не дыша, Олег следил за незнакомкой, находящей от него на расстоянии не более чем пяти шагов. Странно было воспринимать эту плоть без головы. Олег сунул руку себе в штаны и сжал пенис. Боль и удовольствие нахлынули разом, член отвердел.

Он уже знал, что это были за звуки и что женщина собирается делать. Вот она клонилась, спиной к нему, взяла ведро, высоко его подняла. В следующую секунду полилась вода. Прозрачный поток окатил белое тело, вода разом впиталась в землю. Полетели брызги. Женщина повернулась к Олегу лицом, поставила ведро, а он сосредоточил взгляд на волосах, покрывающих Венерин бугорок. На завитках висели капли воды. Они срывались и падали. Олег дышал тяжело, выталкивая из себя воздух короткими порциями. Его взгляд поднялся выше, на начинающую обвисать грудь – женщина была еще молода, хотя средний возраст не за горами – и Олег увидел встопорщившиеся соски, окруженные бледно-розовыми кружками. Женщина задела икрой лист крапивы, засмеялась. Олег на секунду закрыл глаза, черная жила в голове проснулась и пульсировала; он почувствовал боль в промежности, но остановиться не мог. Его захватили фантазии. Горячие. Жадные. Голодные. Женщина подняла второе ведро и тоже вылила его на себя. Послышался шумный вдох. Несколько брызг попали Олегу на лоб, он открыл глаза, почему-то вспоминая лицо Зои в своем сне, лишенное краски, белое, точно свежая штукатурка на печи, и ее взгляд, полный злобы. Он вытащил пенис из штанов. Женщина подхватила ведра. Иногда Олегу казалось, что его невеста не умерла, а ходит где-то рядом, ищет его, ждет, может быть… А если это она? Что если это – она? Зоя вернулась, чтобы задать мне главный вопрос: почему ты не спас меня, когда я подавилась костью? Я не сумею ей объяснить, ничего не сумею. Если бы я мог спасти, то спас бы… Олег не видел лица женщины из города, но несколько секунд был уверен, что это никакая не жена банкира, а его мертвая невеста. Фантазии. Он вспомнил прикосновения Зои, руки у нее всегда, в отличие от матери, были горячими, они умели будить в нем глубинные соки и давать им свободу.

Олег посмотрел перед собой в зазор между досками, видя, как женщина с ведрами уходит, как делает один медленный шаг, за ним другой; мокрые ноги, с бедер бегут стеклоподобные капли. Олег сжал пенис, и из него выстрелил заряд густой спермы. Запас ее не иссякал. Сперма падала и терялась в сплетении травяных стеблей и листьев. Пошел запах. Олег запрокинул голову, лицо его перекосилось. Женщина ушла, ступая по земле босыми ногами и испытывая от этого удовольствие, какое доступно лишь городскому человеку. Олег, обессилев, привалился плечом к доскам забора. Ноги дрожали от напряжения, он чуть не падал. Пенис обвис, и у него возникло желание немедленно затолкать его обратно в штаны, спрятать. Дрожа, Олег застегнул ширинку и встал, стремясь как можно быстрее выбраться из этого угла. Он успел забыть, куда собирался утром, и память вернулась только когда Олег оказался дома. Выпив стакан воды, он закурил.

Соседство с этой женщиной не сулило ему ничего хорошего.

– Ты идешь спать? – спросил Виктор в половине первого ночи, заглянув в ее рабочий кабинет. Она повернула к нему голову, находясь целиком во власти своих мыслей. Во время чтения и работы на компьютере Наталья обычно надевала очки. Они и сейчас были у нее на кончике носа.

– А?..

Мужу пришлось повторить свой вопрос. Она не видела его лица, только абрис головы, очерченный светом из коридорчика.

– Я поработаю, – сказала Наталья. – У меня куча дел.

– Но ведь поздно.

– Не в первый раз…

Что он собирался сказать? Что мне все равно это не поможет? Пусть убирается лучше.

Наталья смотрела на него из полумрака. Ей нравилось выглядеть такой вот бесстрастной и задумчивой. Виктор вздохнул. Наверное, он жалел о том разговоре, что состоялся на кухне, а может, просто убеждался в том, что жена совсем слетела с катушек. Наталья ждала. Виктор постоял, испытывая потребность как-то прокомментировать ее слова; в его правой руке была газет, свернутая в рулон. Он стукнул ею себя по бедру. И закрыл дверь.

Никаких выяснений, сейчас ночь… Наталья ощутила призрачное разочарование.

Контакта не состоялось. Между ними установилось вооруженное перемирия, демаркационная линия между враждующими сторонами проходила по теме из семейного дела, и это больше всего бесило Наталью.

Теперь все, исключительно все вращается вокруг этого проклятого особняка.

Наталья посмотрела на дверь, потом протянула руку и выключила настольную лампу. Остался светить только экран компьютера. Было на удивление спокойно. Тихо. Безмятежно. Наталья не знала, как к этому относиться. Затишье перед бурей – чересчур банально… Или эта тишина ничего не значит? Наталья прислушалась к звукам вне своего кабинета.

Виктор прошел в спальню (там стояла новая, специально купленная кровать из натурального дерева, которую Наталья сразу невзлюбила), лег и затих. Он засыпал в течение пяти-семи минут, и ничто не могло этому помешать. Наталья завидовала его таланту. Если она уставала, то попытки заснуть превращались в мучение, а в периоды, когда пошаливали нервы, и вовсе приходила бессонница. Наталья подолгу лежала под одеялом, отвернувшись от мужа, и перебирала в уме всякую белиберду. Сон не шел. Иногда помогало выкурить сигарету в туалете. От снотворного же наутро становилось плохо.

Муж заснул, и она осталась бодрствовать одна, наедине со своими фантазиями и воспоминаниями. Ей пришла в голову мысль установить здесь камин, хотя бы искусственный, и сидеть рядом с ними в кресле качалке с ноутбуком на коленях. И писать. Писать, укрыв колени клетчатым пледом…

она уже сейчас слышала гнилостный смрад, исходящий от стен особняка

Наталья посмотрела на экран компьютера. Красный огонек от оптической мышки бросал на стену тревожащий отблеск. Глаз вампира. Час назад она все-таки решилась открыть файл со Страшной Книгой. Названия у рукописи не было.

Наталья всматривалась в строчки и не могла поверить, что вдруг села писать роман ужасов. Что ее могло к этому подвигнуть, если раньше в двух выпущенных роман максимально страшные вещи не заходили дальше романтических дуэлей, где кому-то протыкали шпагой белую кружевную сорочку? Да, были внешние причины. Это недовольство происходящим, неуверенность, депрессия, плохой сон. И, конечно, особняк. Было ли этого достаточно, чтобы ступить на эту дорожку, ведущую в темноту? Сюжет напоминал то, что должно было произойти с ней самой. Предчувствие будто бы заставило ее посмотреть в будущее. И еще эта женщина, героиня, странное сочетание прагматического ума, наивности и готической экзальтации. Неужели это я? Когда вошел Виктор, Наталья как раз размышляла над тем, что делать дальше. Сколько таких сюжетов уже нашло свое воплощение? Наталья не была поклонницей мистической и литературы ужасов, но могла себе представить, что примерно каждый четвертый роман об этом: дом и его обитатели… Если она напишет его, если найдет силы закончить эту мрачную сагу о безумии, то не будет публиковать. Но как сложно решить идти дальше! Ничего общего с пьесой («…Он поворачивается и смотрит на нее осуждающе…» или «Вика (смеясь). Какой ты, однако, шалун!») Страшная Книга не имеет. Вероятно, в этом и заключается ее главная сила. Горькое лекарство, призванное спасти брак Натальи.

Она дотронулась до мыши, указатель возник из небытия и прополз по тексту. Где-то скрипнула дверь, Наталья обернулась, прижимая руку к груди. С ее места не было видно, сдвинулась дверь ее кабинета или какая-то другая. Но она вообще не помнила, чтобы хоть где-то издавали звуки новые петли. Или это не дверь? Звук «издавало» дерево. А их кровать в спальне? Нет. Та сделана из толстых досок, плотно пригнанных друг к другу. Чтобы раскачать их и заставить скрипеть, понадобится несколько лет усиленных занятий любовью – и то нет гарантии.

Наталья встала, включила настольную лампу. По углам расселись тени, шторы задвинуты, между ними щели нет, шкаф-купе она сегодня не трогала. Но ведь звук-то был!.. Наталья прокралась к выключателю, зажгла верхний свет. Дверь оказалась закрытой. Положив пальцы на ручку, Наталья подождала и надавила на нее. Дверь открылась. Наталья выглянула в гробовую тишину и темень квартиры. Лида легла спать в одиннадцать вечера, Виктор несколько минут назад. В общем, ей показалось.

Ну и ладно.

Наталья вернулась за компьютер. Тихий гул, издаваемый двумя вентиляторами системного блока. Привычная вибрация, которую не замечаешь.

Она села и стала вслушиваться в свои мысли. «Если бы открылась дверь в кабинет, раздался бы щелчок замка. Здесь нужно поворачивать ручку, надавливая вниз», – подумала Наталья. Она пролистала файл до конца и посмотрела, какого объема ей удалось достичь на сегодняшний день. Почти четыре авторских листа. Наталья не помнила, сколько времени работала над ними.

Установив курсор после точки, она написала одно неуверенное, бледное предложение. Остановилась. Как трудно приступать к чему-то, когда оно долго лежало без движения. Нелегко, очень нелегко восстанавливать порванные связи, эти тонкие ниточки, скрепляющие воображение и реальность, твои руки и твои мозги.

Нет. Наталья стерла предложение. Когда теряется нить сюжета – это не так страшно, как лишиться интонации. Реанимировать ее сложно, а иных случаях нельзя, мелодия, когда-то звучавшая в твоем мозгу, смолкает навсегда. Наталья знала это. В случае с пьесой дело не только в том, что она потеряла вдохновение (Вика (задумчиво). А что если я скажу «нет»?»), но в том, что повернуло в неизвестность какое-то важное подводное течение. Одно из многих. Учитывая все это, неужели она думает, что «Брось в шлюху камень» можно воскресить?

Я не думаю так! Она уставилась в текст, испытывая ярость и страх. Страшная Книга манила, но пока не подпускала к себе близко. Наталья встала из-за стола, прошла по комнате, заглянула за задернутые шторы. Улица была пуста, в окнах дома напротив ни одного огонька. Отвратительная картина.

Уже завтра Наталья увидит особняк, на долгое время ей придется распрощаться с привычками и традиционным ритмом жизни, поселиться в лесу. Это не укладывалось у нее в голове. Умываться у колодца, всю ночь отмахиваться от комаров… Неужели нельзя снять жилье где-нибудь подальше? В гостинице? Впрочем, в тех краях вряд ли знают, что такое гостиница…

Наталья взяла распечатку пьесы, эти пять мерзких листов, и разорвала их пополам, потом эти части еще пополам. Швырнула в корзину для бумаг. Файл с пьесой находился в папке «Моя литература», где Наталья хранила все заметки и материалы. Посмотрев на значок файла и его название, она выбрала в контекстном меню пункт «удалить». Вышла на рабочий стол и очистила корзину (если раздумывать над правильностью своего поступка, с ума сойдешь от сомнений и угрызений совести).

С плеч словно гора свалилась. Все. Я принесла жертву Страшной Книге, теперь придется работать с ней.

Наталья выключила компьютер, чувствуя себя несчастной.

В спальне Виктор перевернулся со спины набок. В последнее время он часто просыпался потому, что от лежания на спине челюсть отвисала и рот оказывался открытым. Это вызывало неприятные ощущения. Казалось, этим воспользуется какое-нибудь насекомое… Детский иррациональный страх, но никуда от него не деться.

Виктор понял, что Наталья до сих пор не легла, и как только подумал о том, что ей надо полечить нервы, жена вошла в спальню. Скользнула неслышно, точно вампир или призрак, встала у кровати. У Виктора мурашки побежали по спине, но он притворялся, что спит. Наталья разделась и легла. На спину, укрывшись до подбородка. Захочет ли она секса сейчас? Она повернула голову к мужу. Реакции не было. Виктор переключился на мысли о доме. Сон не дал ему развить свое желание, и Наталье осталось только вздохнуть и забраться глубже под одеяло.

Утром она позвонила своим знакомым, которые интересовались пьесой и хотели поставить ее, и сказала, что работа не идет. Ей нужен перерыв, чтобы подумать. Набраться новых мыслей, расслабиться. О да, они понимают, конечно, они подождут. Хотя… когда примерно можно ждать готовый материал? Наталья ответила неопределенно, сославшись на то, что вдохновению не прикажешь. «Да, жаль, а мы тут прикидывали!..» Они посмеялись. Наталья не решилась сказать, что пьеса убита и больше не возродится.

Окончив разговор, она ощутила ядовитое желание закатить кому-нибудь скандал. Под рукой был только муж, но он не подходил на роль боксерской груши. Наталья проглотила свою злость, вместе с двумя таблетками успокоительного.

Она вынула сигарету, чиркнула зажигалкой.

– Ты уже пятую подряд куришь, – заметил Виктор.

Его джип только что свернул с магистрали на проселочную дорогу. Справа и слева опять было пустое пространство, над которым висели тучи. И надо же было выбрать этот день для поездки! Пасмурно, тоскливо.

– Наташа!..

Она посмотрела на мужа. Тот был весел, только эта радость больше походила на подавленную ярость.

– Да слышу я! – ответила Наталья. Она как разу думала о том, что стала много курить. – Что тебе надо?

– Мне надо, чтобы ты вернулась на землю. Хватит летать неизвестно где, – сказал Виктор. – Мы едем заниматься делом, а не на прогулку.

Мы сто лет не были ни на прогулке, ни на пикнике, ни на курорте, ни в ресторане… У него одна работа, подумала Наталья.

– Когда приедем, тогда и займемся.

– Ты рехнулась, – покачал головой Виктор, окончательно убеждаясь.

– Может быть. Но я излечусь, ты же сам сказал. Подышу свежим воздухом, поем экологически чистых продуктов.

– Ты что, издеваешься? – Он искривил губы, точно собирался плюнуть. Голос его был сдавленный. Вероятно, ему стоило большого труда не разораться. Ее это не пугало. Сейчас.

– И посплю хорошо, чтобы прочистить мозги. Все будет на высшем уровне, – добавила Наталья.

Машину покачивало на ухабах, но Виктор развивал приличную скорость. Через минуту дорога, свернув влево, побежала через лес. Наталья опустила стекло со своей стороны до конца, отмечая про себя, что успела забыть, как пахнут сосны и сырая от дождя земля, что значит сумрак под сводами сомкнутых крон и пение птиц. Ее целиком захватили новые впечатления. Сигарета, выпав, осталась на дороге, во влажной глинистой колее. Наталья знала, что ей предстоит ступить в новый мир, но чтобы вот так!? Будто какое-то невидимое течение подхватило ее и понесло к неизвестным порогам. Она не боялась разбиться – ей нравилось это чувство, когда отрываешься от привычного. Испытывал ли такое Виктор? В этом Наталья сомневалась. Он прагматик и позволяет себе испытывать лишь то, что полезно. Раньше она считала, что семейная жизнь частично сгладит его машинообразный образ мысли и чувствования, но так и не дождалась положительных, с ее точки зрения, перемен. Дело не в том, что Виктор мужчина. Он даже к собственной дочери никогда не испытывал умиления. Любил, конечно. Но так любят хорошо сделанную работу… А с другой стороны, откуда ей известно, что происходит у него внутри?

Я никогда этого не знала.

– Наташа…

– А? – Она вдохнула воздух и закашлялась. Виктор похлопал ее по спине. Ну конечно, вежливость и польза! Лида все больше в этом походила на него…

Наталья покраснела, но не от кашля, а от злости.

– Чего? – спросила она.

– Извини меня. Я вчера наговорил всякой ерунды.

Ох, он извиняется… Наталья не помнила, когда это было в последний раз.

– Ты понимаешь, я, правда, хочу, чтобы у нас был этот дом. Я ведь должен что-то после себя оставить.

– А Лида?..

– Лида? Ну конечно. Лида! – Виктор смотрел на дорогу. – Но – это другое дело. Это переживет нас всех и достанется нашему ребенку и внукам. – Наталья подумала, что он никогда не сожалел о том, что у них родилась дочь, а не сын, которому можно было бы передать дело. Странно. Или забота о доме играет роль какой-то компенсации? – Я неправ. Ты занимаешься своим делом. Я тебе не буду мешать, просто… помоги мне немного. Мы же семья, так?

– Так, – согласилась Наталья.

– Простишь?

– Забыли…

Она стала смотреть на лес. Пусть Барышев не думает, что можно так легко откупиться. Пара слов о семье не сотрут обиды.

Дорога стала уходить вправо. Наталья старалась что-нибудь разглядеть в лесном сумраке, но мешал густой подлесок. Ей казалось, там кипит неизвестная и страшная жизнь. Наверное, у леса есть глаза, подумала она, иначе откуда это ощущение постоянного внимания?

– Там поселок, – сказал Виктор, остановив джип на развилке. Дорога бежала сквозь лиственную рощицу. – А нам туда.

Он поехал налево. Наталья ничего не успела сказать, не понимая, как здесь можно ориентироваться. Все казалось одинаковым.

Джип остановился на подъездной дорожке, и Наталья увидела то, что осталось от ворот. Разобранную каменную кладку и пеньки на месте столбов, на которых крепились (наверняка витые и чугунные) створки. В этот момент солнце вышло из-за тучи, осветив особняк, стоящий на пологом холме.

– Приехали. – Виктор заглушил мотор, и стало тихо. В тишине Наталья уловила стук – дятел долбил ствол дерева.

Особняк действительно напоминал мертвеца, точнее, чью-то отрубленную истлевшую голову. Голову гигантского многоглазого чудовища, мутанта. Смердящий кусок плоти. Похоже, ничто не в силах разрушить подобные ассоциации. «А Лида наверняка была бы в полнейшем восторге!»

Наталья ощутила, как ее охватывает дрожь. Муж бросил на нее изучающий взгляд и вышел из машины. Теперь что, он будет постоянно следить за ней? В руке у Виктора была видеокамера. Он включил ее и навел на особняк.

Наталья вышла со своей стороны, но дверцу не закрыла. Почему? Видимо, готовилась в случае чего спрятаться внутри.

– Ты уже нашел подрядчиков?

– Да, – ответил Виктор, глядя на выдвижной экран. – Одних чтобы вывести весь мусор и вычистить площадку, а других… на другие работы. – Виктор развернулся, снимая окрестности, и в кадр попала машина. Наталья стояла возле открытой двери и смотрела на дом. Виктор понял, что ее первая реакция оказалась отрицательная. Ее ничто не переделает. Ну что здесь такого?.. Будто заброшенный пустой дом – такое редкое явление! Но он сам испытывал страх, когда вчера приезжал сюда, не так разве? Это другое. Виктор приблизил изображение. Лицо Натальи заняло весь дисплей, бледное, испуганное. Тут она увидела, что он снимает ее, и отвернулась, убрав с лица эту гримасу.

Махнула рукой.

– Перестань.

Держа себя за плечи, она обошла джип и встала рядом с Виктором. Почему она ведет себя как ребенок, подумал он, наводя камеру на дом. По-моему, не стоило вообще заикаться об этой просьбе…

Чтобы показать пример, он отправился к парадному входу. Сегодня отличная погода, и бояться нечего. Главное, настроить себя на нужный лад. Дело есть дело. Наталья шла на некотором отдалении. Она сунула руки в карманы джинсов, кроссовки утопали в разросшейся траве. По мере приближения к дому, его размеры увеличивались, он рос, нависал над людьми. Наталья приостановилась, не испытывая никакого желания идти дальше, но тут муж бросил на нее взгляд через плечо. Не останавливайся! Приказ.

Ступеньки крошились, их словно грызло само время. Колонны походили на мишени для упражняющихся в стрельбе. Всюду выбоины, отломанные куски, трещины. Наталья не могла понять многое из истории дома (из официальной истории, которая стала доступна Барышевым в результате мужниных расследований). С тех пор, как последний хозяин уехал отсюда в 1916 году, никто в этом доме не жил. Более того, при советской власти здесь не было ни музея, ни библиотеки, ничего, что обычно помещалось в старинных особняках, перешедших в собственность государства. В 1918 году большевики вывезли отсюда оставшуюся обстановку и все, что имело хоть какую-то ценность. Особняк остался стоять в одиночестве. О нем забыли. Наталья не могла понять, как такое могло случиться. Тут что-то скрывалось. Может быть, что-то нелицеприятное. Наталья спросила об этом у мужа, но тот ничего не знал (да и не проявлял такого интереса к мелочам). Никто не интересовался домом до 1995 года, когда на него положил глаз тот бизнесмен, потерявший семью в результате непонятных событий… И все. Сплошные пробелы. Если Наталья сама разговаривала с людьми, наводившими справки по разным направлениям, она бы знала, что спросить. Но ее мужа не интересовали всякие мистические истории. Решающим обстоятельством было то, что особняк не был занят и стоил недорого. Как человек деловой, он взвесил все за и против – и нашел, что выигрышей (в его понимании) больше. Денег придется вложить немало, но цель оправдывает средства. Виктор не переставал это повторять.

Наталья взошла по ступеням вслед за мужем и обернулась, не понимая, к чему ее побуждают эти тревожные ощущения. Бежать? Спасаться? Само место, на котором стоял дом, казалось каким-то… нереальным. Точно оно отстояло от обычной совокупности физических признаков на ничтожно малую величину, но этого было достаточно, чтобы сделать его зловещим. Может, все дело в земле, на которой выстроен особняк? Бывают же такие места, где все привычное переворачивается вверх дном. Наталья не могла привести примеров, но помнила, что читала о таком. Особенно любят обсасывать тему «проклятых» мест бульварные газетенки. Не хотелось думать, что дело в этом… Ее плохие предчувствия имели ту же частоту, что и впечатления от дома. Разве это случайно?..

– Я сделаю тут фонтан, какой он был раньше, – сказал Виктор из холла. «Раньше это называло «передней», – подумала Наталья, приближаясь к парадному входу. – Его предкам не понравились бы иностранные словечки».

Так в чем же дело? Может быть, это просто стечение множества обстоятельств. Бывает, что даже вещь, лежащую на самом виду, могут потерять. То, что особняк стоит не в такой и глуши, ни о чем еще не говорит. Потеряли и потеряли. Но он был в официальном кадастре, или как там это называется, иначе бы Виктору не удалось за него зацепиться.

Наталья заставила себя войти внутрь.

– Сделаем фонтан? – спросил муж.

Она кивнула. Эхо от его голоса летело вверх, до самой крыши.

«Он думает о фонтане, как будто это вопрос первостепенной важности!» Наталья поежилась. Под кроссовками скрипела кирпичная крошка и куски штукатурки.

Наталья оглядела «переднюю», подняла глаза наверх, куда вели две изогнутые лестницы. В первый раз за все время ее посетила мысль, что жители поселка могут что-то знать об этом месте. Особенно те, кто давно здесь живет. И постоянно, а не просто наезжает на дачу в летнее время.

Наталья хотела высказать свою мысль мужу, но тот вышел из передней в боковую комнату справа. Она прикусила язык. Ему не надо этого знать. Пусть занимается своим делом и не забивает голову (не нужно подкреплять его версию о том, что жена свихнулась). У нее будет время выспросить местных – разумеется, если она сумеет наладить контакт с кем-либо из них. Виктор говорил, что ему понравилась женщина, которая предоставляет Наталье жилье.

Это будет одним из вариантов.

Наталья подошла к лестнице слева, пытаясь что-либо разглядеть вверху. Отсюда был виден облупившийся потолок, полосы там, где оторвали лепнину, и серые лохмотья паучьих сетей. Они раскачивались от ветра.

женщина мечется по пустому запертому дому… для нее нет выхода, она обречена…

– Наташ…

Она резко втянула воздух обернувшись.

Виктор скривил губы, точно съел что-то кислое.

– Я схожу наверх.

– Зачем?

– Посмотреть. Я там не был.

– Не был? – спросила она.

– Одному может быть опасно. Прогнившие полы, ненадежные балки, мало ли что… Пока ты здесь, я схожу.

Она посмотрела на него (вытаращенными) большими глазами. Щеки у Виктора покраснели от гнева.

– Ладно, иди, я подожду внизу.

Он отвернулся, помедлил, видимо собираясь с духом, и стал подниматься по скрипучим ступеням. Наталья ждала чего-то. То, что муж провалится в дыру, что кусок потолка упадет на него и убьет на месте. Ей хотелось сказать, чтобы он не ходил. Он прав – там опасно. (И что может прятаться за углом, за этими серыми занавесями из паутины…)

Наталья достала сигарету, закурила, а Виктор тем временем достиг верха лестницы, там он обернулся махнул рукой. Включил камеру.

– Под ноги смотри, – сказала Наталья.

Он ничего не сказал и зашагал дальше. Его фигура уменьшалась на глазах по мере того, как Виктор отходил вглубь, отдаляясь от лестницы. Наталья выпустила облачко дыма. Волей-неволей она начала думать о Страшной Книге. Самое лучшее – писать ее здесь, в доме. Именно таким она его себе представляла, нечто среднее между средневековым замком и готическим особняком викторианской эпохи, какой описывала Эмили Бронте в «Грозовом перевале». К этому добавлялось и что-то темное, неясно-сумрачное из времен Николая I, такое далекое и зловещее, что Наталья не могла передать словами. Если бы она не испытывала такого жуткого ощущения надвигающейся беды, то преспокойно могла бы работать и здесь… Ну, например, привезти сюда столик и раздвижной стул, положить ноутбук. Разместиться прямо в холле.

Безумная идея. Такая только мне могла придти в голову. Наталья посмотрела наверх, но Виктор уже исчез, были слышен скрип половиц под его ногами.

Он остановился на пороге большой залы с высокими потолками. Судя по всему, здесь проходили приемы, возможно, и балы. Предки Виктора были состоятельной графской фамилией и, вероятно, могли себе позволить подобные мероприятия. Когда-то тут кружились танцующие пары, а оркестр сидел вон там, на верхней площадке; возле стен с высокими окнами стояли дамы и кавалеры в дорогих платьях; они смеются, пьют охлажденное шампанское, перебирают местные сплетни, судачат о делах в Петербурге и последних светских сенсациях… У Виктора захватило дыхание. Не опуская камеру, он осматривал зал, и в его мозгу вспыхивали яркие, четкие, как цифровые снимки, образы… На миг ему показалось, что он слышит голоса и улавливает запах французских духов. Его окружала история. Мысли, чувства, желания, мечты давно умерших людей. Их любовь… и ненависть. Вдохновение и разочарование. Особняк пытался что-то передать ему, какое-то послание. Но что оно значит? Или это только воображение, подготовленное к восприятию этого места долгими раздумьями?

Виктор выключил камеру и почувствовал, как здесь жарко. Несмотря на сквозняк, гуляющий по залу, пот тек у него по вискам и шее, и дышалось с трудом. Он посмотрел на потолок. Отделка осыпалась, основная часть была увезена, паркет вырван. В полу зияли огромные дыры. Виктор решил, что дальше не пойдет. Опасно. Особняк опасен… и не по той причине, о какой думает Наталья (а, собственно, о чем она думает?). Дом разрушен на восемьдесят процентов, трудно ждать от него вежливости и хороших манер. Такие времена прошли. Для того чтобы оживить эти стены, надо долго работать. Вложить душу. Пожалуй, это правильное определение. «Моя воля вызвала к жизни идею, а идея требует воплощения… Наши с ним интересы совпадают. Особняку нужен хозяин, и им буду я», – подумал Виктор. Он собрался уходить. Его взгляд устремился к другому выходу из зала, в противоположной стене. Там криво висела створка двери. Как могла она сохраниться столько времени? Виктор испытал искушение отправиться туда и посмотреть поближе, но удержался. Сейчас не время.

Выходя, Виктор ощутил, как тяжелый шмат холодного воздуха лег ему на спину. Опять то же самое чувство страха – необъяснимое, давящее. От вдохновения, которое он испытал, войдя в дом, ничего не осталось. Виктору хотело бежать отсюда со всех ног.

Пробыв наверху минут пятнадцать, обследовав боковые помещения, Виктор спустился к жене. Наталья заметила, какое у него лицо, но ничего не сказала. Румянец на его щеках распределялся неровно (всегда в минуты сильного волнения); в основном, кожа была белой как молоко. Лицо потное.

Он боится, подумала Наталья, ему здесь не по себе. Ничего удивительного…

Виктор достал пачку жевательных резинок, бросил одну подушечку в рот. Протер платком шею и лоб.

– В общем, так же, как везде. Пойдем. Посмотрим, что тут еще на первом этаже.

На экскурсию по первому этажу они потратили еще почти час. Наталья сходила по просьбе мужа за фотокамерой и снимала места, которые он указывал.

Были уголки, которые Наталье особенно не понравились. Они только укрепили ее мнение о том, что особняк никогда не будет ее другом, не будет ее домом, куда она сможет вернуться с легким сердцем и в надежде позабыть о жизненных невзгодах…

Они вошли в кухню, темную, прокопченную и похожую на большой тюремный каземат. Судя по всему, тут когда-то был пожар, потому что северная часть стены и угол возле выхода на задний двор были обугленными. Наталья мгновенно прониклась неприязнью к этому месту. Ей было плохо от одной мысли, что в будущем ей придется здесь готовить пищу. Невозможно представить, чтоб вместо этих черных стен и грязи был европейский кухонный гарнитур, современные вытяжки и много света.

Муж позвал ее, направив луч фонарика на две двери, находившиеся в прямоугольной нише рядом с кухней. Одна обычная, закругленная сверху, вела, очевидно, в погреб. Когда Виктор потянул за ручку, раздался скрип, и дверь приоткрылась сантиметров на тридцать. Из темноты потянуло землей и гнилью… Наталья проследила за лучом фонаря. Каменная лестница из пяти ступеней вела вниз. Дальше растекалась пустота.

– Не ходи, – сказала Наталья мужу. Но тот и не собирался. Ответил, что это дело рабочих. Сходит, когда проведут свет.

Соседняя дверь была квадратной, тяжелой. Когда-то она закрывалась на засов, но его оторвали, от петель остались только дыры. Кто-то поработал ломиком. Дверь разбухла от влаги, и когда Виктор отрывал ее от косяка, она едва не кричала от боли и ярости. Посыпались тонкие коричневые щепки. Наталья, держащая фонарик, чуть не завопила сама. Эту дверь не открывали, наверное, лет сто…

«Можно вставить это в книгу. Подземелье! Там живут привидения… старый голодный ужас», – подумала она.

– Видимо, там хранили продукты. А здесь. – Виктор, забрав фонарик, посветил в черный квадрат дверного проема. – Наверное, просто подвал…

Луч фонаря осветил ступени, ведущие вниз, но их было больше, чем в погребе, и они казались шире. Кирпичный свод туннеля блестел от влаги.

– Смотри, даже до конца лестницы не достает, – сказал Виктор, рассмеявшись. Наталья стояла рядом, охватив себя руками. Невероятно! Они стоят на пороге подвала и смотрят во тьму, где может быть все, что угодно.

Наталья втянула холодный воздух и почуяла смрад. Влажный, терпкий, не похожий на тот, что исходил из погреба; вернее, этот был богаче, гуще. Наталья подумала, что, может быть, когда-то там мог умереть случайный бродяга, заглянувший в пустой дом в поисках ночлега… Но эта версия не выдерживала критики. В особняке полным-полно места, зачем было человеку лезть туда? «Или это был искатель приключений из города…» Наталья подпрыгнула, когда Виктор схватил ее за предплечье холодными пальцами.

– Пойдем. А то у меня уже в глотке першит от этой вони. – Он налег на дверь всем телом. Луч фонаря на миг осветил его лицо. У Натальи от ужаса заныло под ложечкой.

Виктор был напуган. Этот железный сверхрациональный человек еле справлялся со своим страхом. Он, конечно, делал вид, что все в порядке и выдержки ему было не занимать, но Наталью не проведешь.

Они вернулись в холл, разыгрывая спокойствие, но оба прислушивались к скрипу у себя под ногами и звукам вверху и позади. Особенно позади. Наталья оборачивалась несколько раз. Виктору хватило смелости этого не делать. Он думал в этот момент о странной раздвоенности своего отношения к особняку: с одной стороны, это стремление во что бы то ни стало осуществить свою идею, а с другой, страх, даже ужас, охватывающий его без видимой причины. Боязнь пустых комнат, теней, призраков, которых нет (и быть не может!)…

Он думал, что дело в атмосфере, в обособленности этого места от мира, к которому привык. Скоро, он надеялся, все будет по-другому; иначе – так и свихнуться недолго! Пора все менять. Я приду сюда как хозяин и положу конец всему этому. Через год мы будем жить здесь – так я решил.

У самого выхода они услышали грохот, раздавшийся в зале на втором этаже. Что-то упало, породив гулкое страшное эхо. Виктор и Наталья остановились.

Они слышали, как звук удара затихает в самых далеких уголках дома.

– Что это? – Наталья почти визжала, но при этом не повышала голоса выше шепота.

Виктор не отвечал, глядя наверх. Наталья схватила его за плечо.

– Я видел створку на двери, в зале, на противоположной стороне. Она висела криво. Наверное, она отвалилась и упала.

Он посмотрел на жену.

– Почему именно сейчас?

– Откуда я знаю? Поедем в поселок.

Наталья не возражала. В ушах у нее до сих пор стоял этот грохот.

5. Три тела

Шведова настояла, чтобы они пообедали у нее. Ничего и слышать не хотела. Наталья улыбнулась этой излишне заботливой женщине и поблагодарила. У Виктора хватило такта не возражать. Он был измучен (Наталья отметила это с легким чувством удовлетворения). Не выпуская из руки телефон, муж сел за квадратный стол рядом с женой.

– Как вам наши места? – спросила хозяйка.

– Очень красивые.

– У озера еще не были? – спросила Шведова, разливая густой наваристый суп, от которого шел с ума сводящий запах. В животе у Натальи заурчало. Виктор не обращал внимания на разговор, занятый телефоном.

– Нет, мы все дом осматривали…

– Ну да…

Шведова сохранила улыбку на лице, но та заметно потускнела. Наталья наблюдала за ней, стараясь, чтобы ее интерес не был явным. Эта женщина ей нравилась. Виктор был прав. Она внушает доверие, к таким людям тянешься: хотя бы для того, чтобы побыть с ними рядом.

Наталью занимал вопрос, с кем она проведет ближайшее время, и была довольна выбором мужа.

– На Утином много рыбы, правда, рыбаков мало…. Наверное, считают, что у нас глухомань, – добавила Шведова.

Она поставила тарелку сначала перед Виктором, потом перед Натальей.

Барышев поднес трубку телефона к уху, и ту встретился взглядом с женой. Она быстро мотнула головой и сдвинула брови. Не смей разговаривать сейчас! Виктор сжал губы и убрал телефон. От мысли, что Шведова заметила это, Наталья залилась краской.

Она уткнулась в тарелку. На середине стола появилась плошка со сметаной и тарелка с черным хлебом. Настоящая деревенская еда. Тут же добавились овощи, очищенные и нарезанные, и соленья. Наталья глотала слюну и думала, что может поправиться на местной диете. Это и имелось в виду, когда ее уговаривали вкусить простой жизни на природе. Солнце, воздух и немыслимое количество калорий.

Наталья взяла ложку и опустила ее в тарелку, где была свежая капуста, картошка и куски мяса с желтым жирком по краям. Поглядела на Виктора искоса. Тот с большой осторожностью исследовал содержимое своего супа.

– Приятного аппетита, – сказала Шведова.

Наталья подняла голову и улыбнулась. Она не знала, как Виктор себя чувствовал, но ей было хорошо. Страха и тревоги не было, они остались в особняке… подпитали его…

– Спасибо.

– Спасибо, – пробормотал Виктор, кивнув. Он бросился на штурм своей порции. Такого ему давно не приходилось есть, и, наверное, в душе он ужасался этой грубой пище, в которой не было консервантов и искусственных добавок. Наталья даже пожалела его, видя, с какой гримасой муж вталкивает в себя капусту и картошку.

– Водки у меня нет, а так бы не мешало по стопочке выпить, – сказала Шведова.

– Нет, спасибо. – Виктор замотал головой.

Наталья улыбнулась. Чего муж не переносил, так это водку и коньяк. Все, что было крепче пива, он считал неприемлемым. Ему всегда было трудно в компании коллег-толстосумов, которые любили шумные пьяные посиделки. Виктор умел обходить острые углы, и Наталья не имела понятия, как ему удавалось оставаться своим для любителей бурных возлияний. Видимо, это один из его талантов, при помощи которых Виктор пробился наверх.

Она посмотрела на Шведову: мол, извините, у нас так принято. Но хозяйка не обиделась.

– А вы что же? Не будете?

– Нет, я недавно обедала, перед вашим приездом.

Женщина стояла возле плиты, сложив руки на животе; она смотрела на своих гостей как смотрит женщина, которой некуда направить нерастраченную материнскую любовь. Она получает удовольствие уже от того, что просто заботится о ком-то.

Наталья подумала, что у нее нет своих детей. В доме она не заметила никаких фотографий, кроме тех, которые изображали ее саму и каких-то неблизких родственников.

– Вкусно, – сказал Виктор, оторвавшись от тарелки. Наталья поглядела на него с удивлением. Виктор преобразился. За рулем он был мрачен и молчалив, в доме вел себя подчеркнуто вежливо, не желая нарушать дистанцию. А тут вдруг такая метаморфоза! Он улыбался во весь рот.

Наверное, магия хозяйки подействовала, подумала Наталья. На ее глазах Виктор добавил себе в тарелку еще ложку густой желтоватой сметаны. Неужели попросит добавки?

Шведова улыбнулась, довольная произведенным эффектом. Наталья ощутила, как ее собственный аппетит возрастает с каждой ложкой. У нее-то, страдавшей анорексией во время глубоких депрессий!

– Когда вы начнете работы? – спросила хозяйка у Виктора.

– Послезавтра приедет бригада. Первым делом мы уберем весь мусор, вычистим и вымоем место для будущего ремонта. Мы прикинули сегодня фронт работа. Ничего нет невыполнимого, – сказал Барышев. Он прикончил свою порцию со скоростью света. Наталья поднажала, хотя не видела в этом смысла.

Добавки Виктор не попросил. Отодвинул тарелку от себя и нацелился на салат. Шведова помогла ему, добавила сметаны и размешала.

– Да, спасибо…

Барышев вооружился вилкой.

Наталья вспоминала их бегство из особняка. Выбежав из парадного входа на крыльцо, они быстрым шагом отправились к машине. Словно кто-то за ними гнался. Наталью так и подмывало броситься наутек. «Это безумие! Что мы делаем?» – подумала она. Мог ли Виктор думать о том, как закончится их визит в «родовое гнездо»? Только после того, как закрылись дверцы джипа и были подняты стекла, они почувствовали себя в безопасности… Виктор посмотрел на дом, закурил. «Не знаю, створка там, не створка, а это мне не нравится, – сказал он. – Почему ей надо было упасть именно когда мы были рядом?» Наталья ничего не ответила. Ее трясло. Она сидела, стиснув зубы и сведя ноги, так что вскоре начала чувствовать, как подрагивает правое бедро. Виктор неразборчиво выругался. Ему было досадно испытывать страх и неуверенность, это противоречило всем его личностным установкам; такие чувства его унижали и наводили на мысли о проигрыше… в битве, которая даже не началась. Ничего нет хуже для честолюбивого человека, привыкшего добиваться результатов.

Но если Виктор испытывал унижение, то ее страх просто давил, пригибал к земле, стремился стереть в порошок. Сидя тогда в машине, Наталья думала, что впредь не сможет подойти к особняку ближе, чем на сто метров. А ведь, в сущности, ничего не произошло!..

Они ехали в поселок по грунтовой дороге и молчали, каждый занятый своим делом и своими мыслями. Наталья только раз поглядела на мужа, тот сидел вцепившись в руль и глядя вперед. Никто из его коллег наверняка не видел такого выражения лица у Виктора Барышева. Они бы очень удивились.