Шаги в бесконечности Михановский Владимир

Огромная память робота мгновенно отреагировала на название планеты. Но из всей суммы знаний, зафиксированных в запоминающем устройстве, он выделил только одно:

— Рутон почти не исследован.

— Тем лучше, — сказал капитан.

По звездной навигации Икарову в академии не было равных. Вдвоем с Энквеном он быстро составил программу для маршевых двигателей корабля. Теперь все было готово для пульсации — прыжка через всю Солнечную систему и дальше — к неблизкой Проксиме. Корабль уже достаточно удалился от Земли, и ядерное пламя, которое при пульсации вырвется из ракетных дюз, будет безопасно для планеты.

Теперь капитану — хочешь не хочешь — оставалось пройти неприятную процедуру усыпления: при пульсации возникали перегрузки, которые не мог перенести ни один человеческий организм в состоянии бодрствования.

Федор не любил сам себе делать укол, но выбора не было. Он приготовил шприц и закатал рукав.

— Разреши мне, капитан, — вдруг сказал Энквен и протянул руку к шприцу.

— Ты умеешь делать уколы?

— Да.

— Откуда?

— Лин показала.

— Хорошо, — сказал Икаров и протянул Энквену шприц. На память робота можно было положиться, капитан знал это.

Шестипалые руки уверенно взяли шприц. Робот посмотрел шприц на свет — в этом порывистом жесте Федор узнал Лин.

— Пока я буду спать, следи за приборами, — сказал Икаров.

— Когда ты проснешься, капитан, мы выйдем на эллиптическую орбиту вокруг Рутона, — произнес Энквен.

— Ненавижу сон, — вздохнул Икаров. — Треть своей жизни человек убивает на сон.

— Такова ваша несовершенная природа… — выразил сочувствие Энквен.

Икаров забрался в манипулятор, в котором по инструкции полагалось быть во время пульсации усыпленному астронавту.

— Ненавижу быть пассажиром, — негромко сказал Икаров. Глядя в сосредоточенное лицо Энквена, склонившегося над манипулятором, он добавил:

— В вену попади.

Игла шприца кольнула, как жало.

— Я мячом с лета в карандаш попадаю, — сказал Энквен. Ответить Икаров не успел: темная волна наркотического сна затопила мозг. Щупальца манипулятора охватили спящего капитана, окутали его, словно кокон.

Энквен, хотя и не страшился перегрузок, сел в капитанское кресло и перевязался ремнями, чтобы страшная сила инерции не расшибла его о стенки штурманской рубки, когда корабль войдет в пульсацию.

Автоматы, руководимые Энквеном, исправно вывели корабль из пульсации. После маневра выравнивания орбиты на планетолете воцарилась невесомость. Корабль вынырнул из пульсации в районе двойной звезды а Центавра, ближайшей соседки Солнца.

Икаров очнулся и покинул манипулятор. На обзорном экране медленно проплывала темная, изъязвленная поверхность планеты.

— Под нами Рутон, капитан, — доложил Энквен.

— Параметры орбиты?

Энквен выпалил цифры.

— Высота подходящая для разведки, — решил Икаров. Общая программа исследования новых планет была разработана давно.

Вращаясь вокруг планеты, астронавты должны были прежде всего произвести геодезическую и картографическую съемку поверхности, составить хотя бы общее представление о геологии небесного тела. Попутно необходимо было промерить магнитные поля, окружающие планету, определить структуру гравитационного поля, взять пробы воздуха и исследовать их, выяснить, что представляет собой климат планеты.

Федор и Энквен, не отрываясь, смотрели на экран. Новый, неисследованный мир лежал перед ними.

Рассчитывать приходилось только на собственные силы и сметку: связь с Землей по радио в самостоятельном поиске запрещалась.

Неведомые чувства обуревали Федора. Никогда еще не удалялся он так далеко от Земли. Капелька воображения — и можно себе представить, что ты среди звезд, вдали от Солнечной системы… Корабль неутомимо нанизывал витки. Работы у Энквена и Икарова, несмотря на помощь автоматов, было много.

С момента пробуждения Федор, не переставая, думал о литии. С каждым новым витком сведения о геологии Рутона пополнялись. В принципе для геологической разведки чем ниже обращается над планетой корабль-спутник, тем лучше. Но поверхность Рутона, как справедливо заметил Энквен, почти не изучена. Слишком снижаться опасно: можно врезаться в скалу. Капитан оставил корабль на высоте порядка двадцати километров.

Энквен следил за тем, чтобы витки не накладывались один на другой, а образовывали над Рутоном равномерную сетку.

На одном из витков стрелка магнитометра запрыгала, указывая на наличие руд в толще планеты. Что это за руды? Какова их глубина залегания? Мощность пластов? Детализация потом, потом… Сначала — общая картина планеты.

Барабаны приборов вращались, и все новые и новые штрихи ложились на ленту.

Нелегко было привыкнуть к планете, которая принадлежит одновременно двум Солнцам.

Как бы глубоко и хитро ни прятала планета клад полезных ископаемых, ключ к нему всегда можно подобрать. Чтобы обнаружить такой клад, вовсе не обязательно вгрызаться в толщу породы. Отмычкой к запрятанным сокровищам часто служит магнитное поле, незримым покрывалом охватывающее всю планету. Над месторождением полезных ископаемых магнитные линии искривляются, что и улавливают чуткие приборы. По этим искривлениям машины вычисляют точные координаты месторождения, мощность пласта, глубину залегания и прочие параметры. Если же у планеты нет собственного магнитного поля, на помощь приходит ее гравитационное поле.

Будничная, черновая работа, которой невпроворот в космосе. После всесторонней аэромагнитной и гравитационной разведки наступит миг, которого Федор ждал столько лет, — они высадятся на Рутон. Какие моря, какие пропасти, какие бури и грозы ожидают их на неведомой планете?

Сколько времени понадобится им, чтобы разобраться в Рутоне — клубке загадок?

От посторонних мыслей Федора отвлек Энквен, возившийся с феррозондовым щупом. Глаза робота, не отрываясь, смотрели на кривую, вычерчиваемую самописцем прибора.

— Что у тебя, Энквен? — спросил Икаров.

— Клюет, — ответил Энквен, бог весть по какой ассоциации вспомнив совместную с Ливеном Броком рыбалку на Оби.

— Железо?

— Подозреваю гранитоид, содержащий молибден и вольфрам, — сказал Энквен.

— Литий пока не попадался?

Энквен покачал головой.

Капитан нанес обнаруженное с помощью Энквена месторождение на глобус — макет Рутона.

— Поищи-ка земной аналог этому месторождению, — велел капитан Энквену.

Чтобы выполнить приказ Икарова, робот должен был искать нужную информацию не в толстых справочниках, не в микропленках и не в картах геологических разрезов Земли. Все эти громоздкие аксессуары поисковиков заменялись для Энквена его памятью. Икаров знал: белковый робот помнит столько, что и в сотне энциклопедий едва ли уместишь. Но от этих знаний было бы мало проку, если бы воспитатель не научил Энквена распоряжаться ими. Что толку в складе, забитом под самый потолок всякими полезными предметами, если для того, чтобы отыскать нужную вещь, необходимо копаться целый день и все перерыть? Что касается Энквена, то он из склада своей памяти умел сразу же извлекать нужную вещь.

Икаров несколько секунд ждал результат.

— Капитан, по мощности рудоносного пласта, — доложил Энквен, — земного аналога не имеется.

Икаров понимал, что означает эта находка. И вольфрам, и молибден — хлеб космической промышленности, хлеб, в котором Земля давно уже ощущала нехватку…

Полтора десятка витков ушло на то, чтобы набросать предварительную аэромагнитную карту Рутона.

На шестнадцатом витке Икаров отключил магнитометр.

— Садимся, капитан? — спросил Энквен.

— Рано, — ответил Икаров, медленно вращая перед собой глобус Рутона, который он успел испещрить различными значками. — Сделаем еще один портрет планеты.

— Какой портрет?

— Радиационный. Меня тут кое-что смущает… — нахмурившись, сказал Икаров.

Не только смещение магнитных линий выдает местоположение горных руд. Многие горные породы «дышат», посылая в окружающее пространство радиацию. В результате планета оказывается окутанной облаком излучения. По рельефу этого облака также можно составить представление о богатствах, которые таит в своих недрах новая планета.

Время шло. Корабль нанизывал витки вокруг Рутона, все время меняя плоскость обращения.

Оторвавшись от приборов, Икаров устало разогнул спину, глянул на часы. Время спать. Вокруг — масса интересного, хочется сделать своими руками и то, и другое, и третье, но первая заповедь астронавта в далеком поиске — режим. Собьешься с колеи — потом ее нащупать трудно.

Капитан дал Энквену инструкции на время своего отсутствия, затем, перебирая руками скобы невесомости, двинулся в свою рубку. Спал недолго, но, возвратившись к пульту, почувствовал себя освеженным.

У радиометра маячил Энквен, он даже позу не переменил.

— Ты железный, Энквен, — заметил Икаров.

— Белковый, — уточнил робот.

— Что ты успел?

Энквен показал несколько новых отметок на радиационной карте Рутона. Капитан просмотрел пометки, долго глядел на одну, показывавшую всплеск радиации, но ничего не сказал.

Приблизившись к центральному пульту, капитан посмотрел на часы и обернулся к роботу:

— Энквен, как будем измерять время на Рутоне?

— В часах, минутах и секундах, — сразу ответил робот, не удивившись вопросу.

— Не то, — улыбнулся капитан. — На Земле основной жизненный цикл — сутки. И многие астронавты, надолго покидая Землю, сохраняют на корабле суточный ритм.

— Мы здесь надолго?

— Пока не выполним задание.

— Давай, как другие астронавты, — кивнул Энквен. — И знаешь что, капитан?

— Что?

— Давай и на «Пионе» измерять время в сутках. Если мы полетим на нем, — добавил Энквен.

Энквен отметил очередное показание радиометра, нанес его на карту и приблизился к Икарову.

— На Земле я задавал вопросы воспитателю, — произнес робот.

— Знаю.

— Здесь буду задавать вопросы тебе.

Икаров кивнул в знак согласия, одновременно припомнив жалобу Ливена Брока на то, что вопросы Энквена иной раз ставят его в тупик. А ведь Ливен Брок — один из самых образованных людей Земли!

Энквен посмотрел на глобус Рутона.

— Радиация — поток частиц, который разрушает живую клетку, — произнес Энквен. — На Земле есть радиация. Почему она не уничтожила жизнь?

— Эволюция жизни сумела приспособиться к радиации, — пояснил Икаров.

— Может человек ощутить радиацию, как ощущает он тепло, цвет или запах? — снова спросил Энквен.

— Нет, — ответил Икаров.

— А если доза излучения смертельна?

— Даже в этом случае.

Энквен положил руку на радометрический счетчик.

— Перед выходом наружу позаботься о противорадиационной защите, капитан, — сказал он. — Я обнаружил на Рутоне сильное гамма-излучение.

Энквен, оставив счетчик, подошел к глобусу, повернул его и показал точку, которая с самого начала привлекла внимание Икарова.

Капитан посмотрел на робота.

— Что же, по-твоему, дает излучение? — спросил Икаров.

— Сначала я решил, что это уран, — сказал Энквен. — Теперь пришел к выводу, что здесь месторождение тория и радия.

Икаров долго и молча всматривался в хитросплетения кривых, вышедших из-под пера самописцев.

— Ты ошибся, Энквен, — покачал капитан головой. — Это не торий и не радий.

— Всплеск радиации… — начал Энквен.

— Космическое излучение, — перебил капитан. — Рутон тут ни при чем. Запомни форму этого пика на ленте: такую кривую может давать только космическое излучение.

Нагнувшись над глобусом, Икаров стер точку, которую нанес Энквен.

За время короткого сна в рубке накопилось немало дел.

Капитан углубился в работу. Резкий голос Энквена заставил его вздрогнуть:

— Поздравляю, капитан! — сказал Энквен.

— С чем это?

— Мы на Рутоне ровно сутки, — произнес Энквен.

— Близ Рутона, — машинально поправил Икаров.

Да, пошли вторые сутки, и кое-какое представление о планете они уже составили. Но пока что напрасно искали Икаров и Энквен металл, в котором в последнее время больше всего начала нуждаться Земля. Следов лития на Рутоне обнаружить пока не удавалось.

— Здесь нет лития, — сказал Энквен.

— Высадимся — отыщем, — произнес капитан.

Рутон был почти не изучен землянами. Руки не доходили. Кроме того. Высший координационный совет считал, что Рутон беден полезными ископаемыми. Данные совета основывались на показаниях автоматических зондов, которые запускались в сторону Рутона. Но зонды, по-видимому, ошиблись либо автоматика их оказалась несовершенной. Первые же часы пребывания близ Рутона убедили исследователей, что традиционные представления землян об этой планете нуждаются в существенных поправках. Много заманчивых крестиков, птичек и прочих значков нанесли Икаров и Энквен на глобус Рутона.

В одном месте Икаров обнаружил даже обширный район, где можно было подозревать нефтеносные пласты. Откуда нефть на Рутоне? Разве эта планета знала органическую жизнь? Быть может, эта нефть неорганического происхождения? Все эти вопросы предстояло решить.

Когда корабль перешел на новый виток, индикаторы в одном месте показали неожиданный всплеск температуры на поверхности Рутона. Это произошло над возвышенным плато, окаймленным горами.

Икаров несколько раз проверил показания. Ошибки быть не могло: температура плато, которое давно уже скрылось из виду, была много выше температуры окружающей среды.

Энквен внимательно осмотрел индикатор инфракрасного излучения.

— Возможно, чувствительность прибора недостаточна, — высказал он предположение.

Икаров усмехнулся.

— Чувствительность прибора такова, — сказал он, — что если бы ты в Зеленом городке чиркнул спичкой, регистратор в моей комнате, известной тебе, отметил бы тепловую вспышку.

— Как люди создали такой прибор? — спросил Энквен.

— Бионики позаимствовали принцип прибора у змеи, — ответил Икаров. — Змея способна определять ничтожное изменение температуры.

— Это люди воспитали у змеи такое качество?

— Нет, эволюция, — улыбнулся Икаров. — Видишь ли, змея глуха. Она не может улавливать звуковые колебания воздуха. Природа не подарила ей ушей.

— У змеи есть глаза, — сказал Энквен. — Когда мы с Ливеном Броком были в зоопарке…

— Глаза у змеи есть, — перебил Икаров, — но видят они неважно. И голоса нет у змеи, она может только шипеть, выпуская струю воздуха. Так что единственный орган чувств, который помогает змее выжить, — это орган, с помощью которого она может распознать источник тепла. Ни одно существо на Земле, кроме змеи, не располагает таким органом. Таким образом, змея издали чувствует добычу — теплокровное животное и может охотиться на него. Змея может почувствовать мышь, даже когда та прячется в норе, глубоко под землей.

Икаров, помня просьбу Ливена Брока, говорил с Энквеном обстоятельно, и робот впитывал знания, как губка.

Корабль продолжал нанизывать витки, но литий обнаружить не удавалось.

«Парадокс, — думал Икаров. — Человечество остро нуждается в литии. Между тем этот металл встречается на Земле буквально повсюду. Как это сказал Алексей Волга, когда они прощались на космодроме? Литий у нас под ногами, а мы вынуждены искать его на далеких планетах».

Действительно, литий на Земле чрезвычайно распространен. Есть он и в листьях, и в траве, и в рыбе, и в звере. Встречается он и в горных породах, составляющих основу земной коры.

Уже в самом названии этого металла заключен парадокс. «Литий» по-гречески означает «камень». Так окрестил этот элемент шведский химик Арфведссон еще в первой половине XIX века.

А какой уж литий камень? Где вы видели камень легкий, как пробка, мягкий, как воск? Где вы видели камень, который воспламеняется, словно спичка? Его можно резать ножом, как масло. Брось литий в воду — и он вспыхнет. Уже при комнатной температуре литий окисляется. Плавится литий при температуре всего-навсего 180 градусов Цельсия, а его родные братья — другие редкие металлы, такие, как молибден и вольфрам, — сохраняют твердость характера, как сказал бы Леша, при температуре чуть ли не до полутора тысяч градусов.

— Кто же из них камень — литий или молибден?

Все это Икаров рассказывал Энквену, который слушал внимательно и сосредоточенно.

Рассказал он своему помощнику и то, что именно литию суждено было выйти на передний край космической промышленности землян.

Литий стал топливом для звездных кораблей. Литий стал незаменимым другом астронавтов, помогая восстанавливать в ракете воздух, необходимый для дыхания. Раньше для этой цели служили растения, зеленые листья которых содержат, как известно, хлорофилл. Но такой восстановитель воздуха, как растения, чрезвычайно громоздок. Растению на корабле необходимы и почва, и вода, и удобрения. Все это, вместе взятое, составляло прежде многие тонны — значительную долю собственного веса корабля. Один восторженный конструктор написал даже шуточный гимн хлорофиллу, где воспевал растения, которые отправляются с астронавтами в долгий и опасный путь, чтобы в полете «все невзгоды честно делить» и «щедро поить» людей кислородом.

— Новые космические корабли не нуждаются в растениях как естественных восстановителях воздуха, — сказал Икаров. — Эту роль будет выполнять литий.

— Зачем же на «Пионе» монтируется оранжерея? — спросил Энквен.

— Ты читал об этом? — поинтересовался Икаров.

— Лин рассказывала, капитан.

— Оранжерея на «Пионе» служит другим целям, — сказал Икаров. — В ней будут собраны растения Земли. Не все, конечно, но многие.

— С какой целью?

— Как бы тебе объяснить… Растения должны напоминать о Земле, — сказал капитан. — Полет на «Пионе» будет долгим.

В другой раз Икаров рассказал Энквену, что литий необходим не только для космических кораблей. Этому металлу нашлось достаточно работы и на Земле.

Литий вошел главной составной частью в смазочное масло, без которого остановились бы многие машины землян.

Литий стал верным помощником металлургов: в процессе плавки он поглощает ненужные газовые примеси, улучшая качество получаемых металлов и сплавов.

Достаточно, казалось бы?

Но и это еще не все.

Литий незаменим в оптической и телевизионной промышленности.

Он же, вездесущий литий, стал основой биологического стимулятора, с помощью которого растения могут расти в несколько раз быстрее обычного.

Но главное, конечно, то, что литий — хлеб термоядерных установок, которые являются основой энергетики землян.

Увы, хотя литий и рассеян повсюду на Земле и других изученных людьми планетах, но примесь его ничтожна. Потому и приходится, заключил Икаров, искать литий все дальше и дальше от Земли.

На исходе девятых суток, так и не обнаружив признаков лития, капитан принял решение причалить к Рутону.

Они долго, погасив скорость, кружили, выбирая посадочную площадку. Подходящая площадка нашлась недалеко от загадочного плато, излучающего тепло в окружающее пространство. Площадку среди черных торосов обнаружили рысьи глаза Энквена.

— Что мы возьмем в первую вылазку, Энквен? — спросил капитан.

— Манипулятор и прочее снаряжение, перечисленное в инструкции, — ответил Энквен. — Разве ты забыл ее, капитан?

Икаров промолчал. Никогда роботу не понять волнения, с которым человек ступает на новую планету!

Почва Рутона была мягкой и слегка пружинила под ногами. Икаров сделал несколько шагов среди темных торосов, огляделся. Позади на фоне зубчатых гор возвышалась стройная громада пульсолета. Икаров радировал страховавшему его Энквену. Робот мощным рывком отворил люк и спрыгнул вниз, минуя аварийную лесенку и подъемник.

Когда впервые ступаешь на новую планету, в голову лезут торжественные мысли.

Капитан подумал, что путь развития человеческой цивилизации — спираль. Она идет от простого к сложному, но каждый последующий виток в чем-то обязательно повторяет предыдущий. Было время, когда люди пользовались примитивными орудиями. Затем на смену костяному скребку и каменному топору пришли тончайшие приборы, позволившие заглянуть в тайны атома и ядра. Появились тысячетонные установки, чуткие до невероятия, которые помогли заглянуть в недра элементарных частиц — тех простейших кирпичиков, которые составляют Вселенную.

Но вот новый виток спирали — и он, Федор Икаров, высаживается на планете в скафандре, с геологическим молотком в руке. Не с таким ли точно молотком его предки несколько столетий назад осваивали богатства Сибири, шли по Африканскому континенту, карабкались на Джомолунгму?

Контуры пульсолета растворялись в сумерках. Далекое Солнце представлялось отсюда слабой звездочкой. Перед двумя исследователями — человеком и роботом — нераскрытой книгой лежал Рутон — Новая Земля. Что начертано на ее каменных страницах? Какие тайны сокрыты в недрах? Какие действа, какие трагедии разворачивались здесь на протяжении миллиардов лет? Какие пришельцы оставили след на неприютной рутонианской почве? Чем одарит землян планета двух Солнц?

«Время не тает бесследно, — подумал Икаров. — Каждая эпоха оставляет насечки».

Комар, застывший в янтарной глыбе, многое может рассказать о душной эпохе, откуда он родом.

Известковый скелет белемнита — маленького жителя бурного мезозойского моря — тоже немало расскажет о ранней поре планеты, о юности Земли.

Но не только об ушедшем рассказывают нам обломки растаявших веков. Часто они удивительным образом прорываются в будущее. Взять хотя бы форму раковины белемнита. Она напоминает ракету: сама эволюция подсказывает землянам, каким путем можно преодолеть земное притяжение и вырваться к звездам!

Нужно только уметь находить следы прошедших эпох. И не только находить — читать их.

В первую вылазку капитан решил далеко не удаляться от корабля.

Человек и робот шли в безмолвии. Глубокие трещины, нагромождения скал часто преграждали путь. Иногда попадались странные шаровидные образования — то ли растения, то ли камни. Икаров и Энквен то и дело пускали в ход геологический молоток. Шагавшая рядом тележка-манипулятор быстро наполнялась. Каждую находку предстояло исследовать на корабле по возвращении. Из-за линии горизонта прорезалось утреннее солнце — ослепительно желтая а Центавра А. Второе светило — ярко-оранжевая а Центавра В — «шло на посадку».

Энквен внезапно остановился.

— В чем дело? — спросил капитан.

— Почва подрагивает, капитан, — ответил робот.

Икаров подошел к манипулятору: приборы подтверждали слова чуткого Энквена.

Вскоре до них донесся глухой гул.

— Похоже на прибой, — сказал капитан.

— Или извержение, — добавил Энквен.

Когда они вернулись на пульсолет, Икаров велел Энквену привести двигатели маневра в нулевую готовность, чтобы в случае внезапной опасности корабль мог сразу же стартовать. Потом они долго разбирались с богатством, которым доверху был нагружен манипулятор.

— Никаких сенсаций, — подытожил Энквен тоном, каким Ливен Брок, повалив на шахматную доску короля, говорил Володе Карбенко: «Сдаюсь».

— Ты о чем?

— Рутон — копия Земли.

Капитан покачал головой.

— Выводы делать рано, — сказал он.

— На Рутоне нет лития, — добавил Энквен.

— Значит, уже не копия! — улыбнулся Икаров.

Энквен промолчал.

— Запомни, Энквен: природа не копирует себя, — заметил капитан.

Энквен посмотрел на него.

— Согласен, — сказал робот. — Я не встречал двух одинаковых людей.

После ужина Икаров надолго склонился над бортжурналом. Нужно было привести в порядок впечатления, систематизировать новые крупицы знаний о Рутоне. Не прибегая к помощи Энквена, Икаров составлял таблицы, сопоставлял кривые, корпел над глобусом Рутона.

Энквен готовил снаряжение и танкетку к завтрашней вылазке. Капитан оторвался от своих занятий.

— Энквен! — позвал он.

Робот подошел к капитану.

— Ты хорошо помнишь программу исследования новой планеты? — спросил Икаров.

Энквен кивнул.

— Повтори первый раздел!

— Первый раздел программы, принятой Высшим координационным советом, ставит семь основных задач, — сказал Энквен. — Перечислить их?

— Да.

— Первая задача — недра планеты. Вторая — исследование морей и океанов, если они имеются. Третья — климат. Четвертая — животный мир. Пятая — растительность. Шестая — воссоздание геологической истории планеты. Наконец, седьмую можно сформулировать так: что может дать человечеству новая планета. Второй раздел…

— Достаточно, — прервал капитан. — Я хочу объяснить тебе отдельные пункты. Например, седьмой. Люди со временем придут на Рутон. Мы должны подготовить для них почву.

— Почву?

— Речь идет не только о почве Рутона, — сказал капитан. — Не понимай все буквально, Энквен. Мы должны продумать, как сделать Рутон пригодным для жизни землян. Как смягчить климат планеты, где пробивать дороги, где поставить энергетические станции, как зажечь, если потребуется, искусственное солнце…

Шестипалая ладонь Энквена легла на стол.