Силиконовое сердце Луганцева Татьяна

— Оля, но ведь получается, что Роза могла родить наследника Жечевых! Спроси, что стало с ребенком?

Оля, побледнев от неожиданности открытия, задала Агате интересующий Еву вопрос.

— Бабулька говорит, что многие девушки попадали в монастырь, будучи в положении и не замужем, тем самым спасаясь от позора. Так уж завелось с древности. Часто монахини даже не признавались в своей беременности, до последнего скрывая живот под широкой одеждой, и инкогнито рожали запретный плод.

— Что? Что они делали с детьми?! — нетерпеливо расспрашивала Ева.

— Они сбрасывали их в колодец смерти, — ответила Оля и испуганно посмотрела на Еву: — Ничего себе — божье место!

— Это что, правда? — ужаснулась Ева.

— Агата говорит, что это истинная правда, она сама слышала один раз крики младенца, которые раздавались из глубины земли.

Мороз пробежал по спине Евы.

— Такая же участь постигла и ребенка Розы, — после минутного замешательства сказала Ольга. — Роза призналась, что, придя сюда беременной, избавилась от ребенка.

— Какой ужас! Вот уж печать зла и проклятия лежит на роду Жечевых. Последний наследник сгинул в стенах монастыря в скале. Бедное дитя! Погибло такой ужасной смертью! — сокрушалась Ева, которую уже шатало от усталости, духоты и ужаса услышанного.

— Ваша настоятельница ничего нам не рассказала, — заметила Оля.

— Она не застала те времена. Матушка Стефания руководит монастырем только последние десять лет, — ответила Агата.

— Спроси у нее, есть ли какие-нибудь документы, подтверждающие ее слова, — попросила Ева.

— Архивную запись о постриге Розы в монахини Агата нам найдет, правда, на это понадобится время, а вот каких-то сведений о ребенке, конечно же, не существует. Он не был официально зарегистрирован, не был официально рожден, следовательно, не мог быть зарегистрирован и в смерти, — перевела Оля и вдруг истерично закричала: — Я не могу больше! Как здесь можно жить?! Склеп! Здесь холодно, душно, мерзко, темно, и теперь еще мы знаем, что сотни лет в этих каменных стенах убивали младенцев! Я не могу больше здесь находиться!

— Возьми себя в руки! Меня поражает Леонид Иванович, ведь он же оказался прав. Он полгода посвятил разгадке семейной тайны рода Жечевых, а мы что, не можем потратить несколько часов? — встряхнула ее Ева. — Получим документ, подтверждающий смерть Розы Жечевой в этом склепе, и унесем отсюда ноги, я тебе обещаю!

Агата внимательно прислушивалась к разговору девушек, а затем обратилась к Ольге:

— Она говорит, что сестры нас ждут в трапезной на ужин, а потом разведут по кельям, где мы заночуем. За ночь она сама постарается найти нужный нам документ, чтобы утром мы могли покинуть монастырь.

Ева машинально посмотрела на часы.

— Ого! Время-то уже восемь часов! Незаметно оно здесь как-то течет.

— Да, я что-то проголодалась… — задумалась Оля. — Идем, Ева, Агата проводит нас в трапезную.

— А как же наши друзья, разбившие палатку у стен монастыря? — спросила Ева, которая думала только о Диме, потому что окончательно и безоговорочно потеряла от него голову.

— Мужчины приготовились к тому, что им придется провести некоторое время у стен монастыря. У них есть палатка, спальные мешки, еда, так что не волнуйся, — успокоила ее Оля.

Агата зажгла фонарик и повела девушек по темному подземелью. Трапезная представляла собой самое просторное помещение из всех, какие здесь имелись. Вдоль двух маленьких и уже темных окошек стояли два длинных стола, сколоченных из толстых, проморенных каким-то составом досок, и скамейки во всю длину столов. Агата пригласила гостей присоединиться к трапезе, а сама юркнула в какой-то черный ход.

Ева поежилась.

— Как все-таки здесь холодно, сыро и скучно… Я бы не продержалась здесь и неделю.

— Еще бы! — фыркнула Оля. — Если бы у меня что-то получилось с Димой, тоже не ушла бы в монастырь!

— Я не об этом… здесь как-то жутко, одиноко… — покраснев, ответила Ева.

— А что ты в монастыре хотела? Танцы каждый день?

— Как они могут жить здесь, если под ними покоятся трупы убитых младенцев? — продолжала возмущаться Ева, все еще находясь под впечатлением ужасающей истории, поведанной монахиней Агатой.

— Ну, на самом деле, я думаю, здесь больше надуманных страхов и выдумки, чем правды. Может, были один-два случая, а затем раздули эту историю до таких размеров, что можно людей пугать.

В трапезную вошла Агата в сопровождении другой, совсем молодой монахини, сильно хромающей на левую ногу. Они принесли девушкам две миски с рисовой кашей с курагой, по кусочку хлеба и по стакану чая с сахаром.

— Чем богаты! — пояснила Агата, а Ольга перевела: — Сами монахини питаются значительно скромнее, но для гостей они приготовили еду, которую едят обычно в праздники.

Ева уныло ковыряла ложкой в миске, выбирая курагу, несколько суховатую и кислую, сам рис, сваренный на воде, без соли, казался вообще не съедобным. Чай тоже обладал каким-то неприятным привкусом, который они обе почувствовали.

— Наверное, здесь такая вода в источнике, рядом только скалы… — предположила Ева и положила хлеб в карман, поясняя: — Потом съем, вдруг проголодаюсь.

Агния с хромой девушкой отнесли посуду, после этого Агата обратилась к Ольге:

— Сейчас сестры идут на вечернюю молитву, вам туда нельзя, да и не к чему. Предлагаю вам пройти в ваши кельи и хорошенько отдохнуть. После молитвы я сама отправлюсь в архив и отыщу сведения об интересующей вас сестре.

Девушки поблагодарили за еду и заботу и снова медленно побрели по катакомбам вслед за Агатой. Они вышли в пещеру, где из каменной расщелины в стене струился ручей шириной метра в два. Через него был перекинут мостик, обитый металлическим листом, с деревянными перилами. Тут же в стене находилось вмонтированное деревянное колесо. Ольга что-то спросила у Агаты и перевела:

— Это их подводная речка. Когда здесь велись работы, люди наткнулись на сильное подводное течение и с помощью камней соорудили что-то вроде плотины, сдерживающей водный поток и элементарно управляемой с помощью этого колеса.

Агата провела их в дальнее крыло монастыря с множеством маленьких комнаток.

— Как она уже говорила нам, сейчас в монастыре всего десять монашек, и поэтому много пустых келий. Нам приготовили две рядом.

— Передай ей большое спасибо, — ответила Ева. — Пойду посмотрю, как живут женщины, отказавшиеся от мирской жизни.

Она открыла дверь в свою келью и, нагнув голову, вошла внутрь. Оказавшись в комнатке площадью примерно в пять квадратных метров, Ева ужаснулась жилищным условиям, в которых проводят свою жизнь монахини. Она увидела побеленный потолок, ставший с годами серым, окрашенные стены, где в углах по облупленной краске уже пошла плесень, узкую, жесткую кровать с матрацем, пропахшим затхлостью. Интерьер еще дополнялся маленьким столиком, который больше напоминал табуретку, и двумя гвоздями, вколоченными в косяк над дверью, выполнявшими роль вешалки для одежды. На маленькой полочке стояли три иконки. Ева выглянула в маленькое окошко и, кроме темного неба, ничего не увидела. Она легла прямо в одежде на жесткую постель и накрылась старым вылинявшим пледом. Лежать было неудобно. Ноги вытянуть до конца не получалось. Их пришлось держать согнутыми в коленях, отчего они затекли. Спина ныла на жестком матрасе, а голова скатывалась с подушки. Кроме того, в помещении было холодно, как в холодильнике, изо рта даже шел пар.

Не спасала ее ни шерстяная кофта, ни куртка-пуховик с капюшоном. Руки и ноги сильно замерзли.

«У них и обогревателей нет… конечно, при такой экономии электричества… какой-то ужас… а вот хромая-то девушка совсем молоденькая. Что она здесь делает? Что видит? Хотя стоп! Монахини живут, молясь Богу, и это и есть их жизнь, они молятся за всех нас… Я вот тоже жила своей работой в институте, пока не появился он… Что со мной сталось бы, не встреть я Диму? Ведь не каждой же везет, и ничего… Так бы и продолжала жить из года в год! Что за ирония судьбы? Как только я перестала быть одинокой, как оказалась в монастыре. Как же я по нему скучаю! Ведь Дима совсем рядом… я бы с радостью сейчас осталась с ним хоть в шалаше, хоть в палатке», — Еву одолевали сумбурные мысли.

Нет, сон категорически не шел к ней, стекла ее очков запотели. Она села на твердой постели и стала растирать замерзшие ладони. В дверь постучали.

— Да, войдите.

— Не спишь? — заглянуло сонное, какое-то помятое лицо Оли. — На, возьми, согрейся. Мне Агата принесла.

Ольга протянула ей пол-литровую бутылку с бесцветной жидкостью с притертой пробкой.

— Что это?

— Водка! Они ее используют, если надо что-то простерилизовать. Но Агата — проницательная монахиня, знает, как согреть кости новичкам, оказавшимся в их холодильнике. Кстати, она тебя зовет!

— Кто?

— Агата! Ты говоришь, что проснулась!

— Меня?! Но зачем?

— Не знаю… Позови, говорит, свою светленькую напарницу, мне ей надо что-то показать.

— А где она?

— Как, где? В архиве, Агата же сама говорила! Что ты тормозишь? Ведь не пила же еще!

— А ты ничего не путаешь?! Как мы с ней общаться-то будем? Мы же говорим только через тебя? — недоверчиво переспросила Ева, накидывая на голову капюшон и глядя на уже пьяную Ольгу.

— Я никогда ничего не путаю! Требует тебя! Будете объясняться знаками! Что сидишь?! Иди! Тебя проводить?

— Не надо… найду. Я неплохо ориентируюсь, — ответила Ева.

Ольга сунула ей бутылку с водкой в карман куртки и пожелала счастливого пути. Ева миновала отсек с кельями, стараясь не нарушить сон обитательниц монастыря. Спустилась вниз по лестнице, прошла витиеватыми коридорами на звук своеобразного подземного водопада. Дальше перебралась через ручей по знакомому мостику, свернула в подземелье направо, скатилась вниз по ступенькам, стукнувшись головой о выступ в скале, и чертыхнулась. Потом Ева сообразила, что ругаться и вспоминать лукавого в этих стенах непристойно. Дойдя до библиотеки, Ева постучала для приличия в дверь. Ей никто не ответил. Она открыла дверь и заглянула.

— Ау! Агата!

Ева увидела монахиню, выходящую из-за стеллажа и щурившуюся от близорукости. Бабулька пыталась рассмотреть, кто ее зовет, хотя и так можно было догадаться, кто. Ведь выбор-то невелик.

— Добрый вечер. Оля сказала, что вы меня звали, — мялась в дверях и почему-то по слогам произносила слова Ева, как будто от этого ее русская речь станет понятной для болгарской монахини.

Агата продолжала молчать. Ева почувствовала себя очень неудобно.

— Я — Ева… Вы хотите мне что-то показать?! Ду ю спик инглиш? — спросила она, интенсивно жестикулируя руками, словно помогая себе этим.

— Я говорю по-русски, успокойся, и действительно хотела поговорить с тобой.

Ева настолько опешила, что не нашлась сразу, что ответить.

— Вы… я… вы говорите по-русски?! Почему же вы все это время… когда…

— Ваша подруга хорошо говорит по-болгарски, нам этого хватало. А на русском языке я уже давно не говорила и, честно говоря, не очень и хотела… Мой муж был русский. С ним я прожила пять лет, и они оказались сущим адом. Но, да… не будем об этом вспоминать… — произнесла Агата с небольшим акцентом. — Я думала, что за давностью лет уже позабыла начисто русскую речь. Однако услышав тебя, поняла, что все понимаю, и воспоминания моего далекого прошлого всколыхнули мое сознание.

Агата ввела Еву за руку в помещение и усадила на старый стул с кожаным сидением.

— Ольга сказала, что…

— Да, я просила ее позвать тебя, это правда. Мне надо поговорить с тобой, Ева.

— Как мне обращаться к вам? — спросила Ева.

— Сестра Агата или просто Агата.

— О чем вы хотели поговорить со мной, Агата? — поинтересовалась девушка, на мгновение подумав, что ее пригласили просто для того, чтобы вспомнить русскую речь и порассуждать об ужасном прошлом, приведшем бабульку в монастырь.

— Я не все вам сказала. Я присматривалась к вам обеим, доверяя своей интуиции, и выбрала тебя. Ты мне кажешься бескорыстной и порядочной девушкой.

— Спасибо. Я стараюсь жить так, чтобы потом не краснеть…

— То, что и нужно! Видит Бог, что я выполнила просьбу умирающей Розы, которая была для меня больше, чем подруга, она стала мне как мать. Роза предупредила меня, что, когда придут люди, интересующиеся ее персоной, я должна буду тщательно их проверить перед тем, как доверить ее тайну.

— Вы выбрали меня? — уточнила Ева. — Почему?

— Оля тебе подруга, дочка? — морщинистое лицо монахини еще больше сморщилось в ожидании ответа.

— Нет… мы просто знакомые.

— Хорошо… дело в том, что я своим якобы незнанием русского языка спровоцировала эту девушку.

— Спровоцировали? Как?

— Не знаю, с какой целью, но она лгала тебе, вернее, умышленно неправильно переводила тебе мои слова.

Для Евы признание Агаты стало полной неожиданностью, она даже на мгновение забыла о том, что страшно замерзла.

— Может быть… может быть… Оля просто неправильно вас поняла и поэтому так перевела? — прошептала она дрожащими губами.

— Нет, Ева. Я поняла, что она очень хорошо знает наш язык и только некоторые моменты умышленно переводила неправильно.

— Зачем?

— Я не знаю, но мне это не понравилось. Ты же со своими вопросами была честна и откровенна и не состояла с ней ни в каком заговоре. Поэтому я и решила довериться тебе. Много лет судьбой Розы никто не интересовался, и, может быть, вы единственные люди, которые обратились сюда с этим вопросом, а мне уже не так много осталось… И кто знает, вполне возможно, что больше никто не вспомнит о давно умершей монахине, следовательно, я не выполню просьбу Розы. Возможно, вы — мой единственный шанс, и я рискну.

Ева растерянно слушала монахиню, все еще не понимая, почему Ольга от нее что-то скрывала.

— А что Ольга неправильно перевела мне?

— Мой рассказ о ребенке Розы. Действительно, существует мертвый колодец, где за столетия существования монастыря, может быть, и погибали дети. Сделать то же самое Розе посоветовала одна наша сестра, когда бедняжка поздно ночью родила дочь. Роза призналась мне, что под утро после родов, не прикладывая ребенка к груди, ослабевшая и с кровопотерей, побрела к сатанинскому колодцу, но не смогла бросить туда младенца. Она вынесла его на свет божий и отдала добрым людям.

— Значит, наследник Жечевых может быть жив?! — воскликнула Ева.

— Вполне возможно. Роза больше не общалась с этими людьми. А секрет ее заключался в том, что она пожалела о том, что не открыла приемным родителям тайну рождения ребенка. А ведь он мог унаследовать огромное состояние, так ей обещали.

— Кто?

— Понимаешь, тогда я думала, что она сочиняет по причине старческого слабоумия. Но если вы утверждаете, что она — незаконнорожденная дочь королевы Венеты Жечевой, значит, она имела в виду свою мать. И та подтвердила, что ребенок ее сына Велизара получит огромное состояние.

— Значит, она виделась с матерью?

— Один раз… но она солгала королеве, что ребенок погиб. Вот об этом Роза потом пожалела. Раскаялась, что сгубила свою жизнь и отняла шанс на счастье у своей дочери. Она переживала, что сама оказалась не лучше своей матери.

— Я поняла вас… — продолжала шепотом говорить Ева. — Почему Оля не сказала мне все это?

— Не знаю…

— Она хотела скрыть факт наличия живого наследника…

— Для чего это делают мирские люди? Только для того, чтобы обогатиться самим, — развела руками монахиня.

— Вы дали мне еще одно значимое подтверждение того, что несметные сокровища болгарской королевы — не слух и не вымысел. Скорее всего, они действительно существуют, как и предполагал ученый, который привел нас сюда, — сказала Ева.

— Вот документ, что вы просили. Здесь говорится о нашей монахине, в миру Розе, указано место ее захоронения на нашем монастырском кладбище.

— Спасибо вам огромное, — поблагодарила Ева, сворачивая бумагу и пряча ее у себя в нагрудном кармане куртки.

Внезапно раздался жуткий грохот.

— Что это?! — вздрогнула Ева.

Агата весьма резко для ее возраста и комплекции кинулась к двери и открыла ее. По каменному полу несся поток мутной воды, быстро заполняющий коридор.

— Плотину прорвало!! — закричала Агата и захлопнула дверь. Вода начала быстро просачиваться сквозь щели двери.

Ева побледнела.

— Что делать?! Бежим наружу!!

— Исключено, Ева! Здесь один выход, и мы шага не успеем сделать навстречу этому потоку, нас собьет с ног! Все, что ниже плотины, будет затоплено. Такое несчастье случилось в монастыре в восемнадцатом веке, нам рассказывали о нем. Тогда все монахини, которые находились в нижних помещениях, погибли.

Ева с ужасом смотрела на прибывающую воду, которая уже доходила до щиколотки.

— Мы погибнем? Просто захлебнемся, как котята?! — выдохнула Ева.

— Ты молодая, у тебя есть шанс! — Агата метнулась к стенному шкафу и что-то нажала в нем. Целый стеллаж повернулся, открывая в стене узкий проход.

— Беги, Ева, беги! Это — потайной ход. Я не знаю, выведет он тебя куда-нибудь или нет, уж очень он старый, и им давно никто не пользовался. Возможно, ход весь в обвалах, но так у тебя появляется хоть какая-то возможность побороться за жизнь! Беги! Эта дверь закрывается герметично и не даст воде настигнуть тебя!

— А вы? Агата, бежим вместе!

— Нет, дитя мое, я слишком стара для таких подвигов! Иди!

— Я без вас не пойду!

— Ева, я приказываю тебе, как старшая! У меня последняя стадия чахотки, мне немного осталось на этом свете.

Вода прибывала с невероятной скоростью, вымывая книги с нижних полок. Агата схватила Еву и с невероятной силой выпихнула ее в узкий проход.

— С Богом, дочка! Выйди на свет, расскажи всем, что здесь произошло, поставь точку в этой истории. Ты тот человек, что поставит крест на проклятии рода Жечевых!

Дверь плавно закрылась. Ева поняла, что монахиня пожертвовала собой, спасая ее, так как дверь можно было закрыть, только находясь с другой стороны. Она кинулась на дверь и принялась барабанить в нее кулаками с криками:

— Нет!! Агата, откройте! Я не хочу идти одна! Откройте, мы что-нибудь придумаем! Ради бога, сестра! Нет!!

Все старания ее были напрасны. Стена оставалась глухой и непроницаемой. Выбившись из сил, глотая слезы, Ева пошла по коридору, пошатываясь и держась рукой за холодную, шершавую стену. Когда идешь в темноте, словно крот, передвигаться очень тяжело. Девушка периодически спотыкалась о неровную поверхность дороги и падала, обдирая руки в кровь. Ева шла и молилась, чтобы потайной ход вывел ее из этой скалы.

«Только бы этот путь не оказался лабиринтом! У меня нет сил блуждать по подземелью!»

Дорога шла то вверх, то вниз. Когда проход становился особенно узким, ей приходилось ползти на коленях. Так она брела на заплетающихся ногах, пока не наткнулась на тупик.

«Нет, не может быть… самые мои худшие опасения подтвердились!»

Ее дрожащие, холодные пальцы ощупывали то, что преграждало путь. Это были мелкие камни, булыжники покрупнее и мелкий песок.

«Завал», — мелькнула у нее мысль.

Несколько минут Ева сидела в темноте, скрестив ноги по-турецки, и выла от безысходности своего положения. Потом поняла, что ведет себя крайне глупо. Вспомнила Диму, который никогда не сдавался, и Агату, которая погибла, давая ей шанс на спасение, и попробовала мыслить здраво.

«Какая мне разница, захлебнулась бы я в архиве монастыря или погибну здесь под землей от голода и холода? Здесь у меня есть шанс, а против разбушевавшейся стихии я была бы просто щепкой».

Она достала из кармана бутылку водки, которая мешала ей сидеть, и кусок хлеба, припасенный от монашеского ужина. Ева съела хлеб и запила одним большим глотком водки. Голова моментально закружилась, но ушла дрожь из тела и грустные мысли из головы. Ева принялась камень за камнем, горсть за горстью разбирать завал в надежде, что тот окажется не слишком большим. Сколько часов прошло, пока Ева разгребала его, она сказать не могла. Самой ей казалось, что целую вечность. Наконец-то ее рука ощутила пустоту, и Ева поняла, что прорыла, разобрала этот завал. Протащив свое тело сквозь кучу камней, она, оцарапавшись и измазавшись, поползла дальше. Ее настораживал какой-то гул, раздававшийся позади. Если бы Ева знала, что в этом длинном ходу завал не один, она бы не так радовалась. Ей страшно хотелось пить, но кроме обледенелых стен, которые приходилось лизать языком, и бутылки водки, вокруг ничего не было.

«Напиться с горя и умереть», — мелькнула у нее в голове шальная мысль.

Ноги, которые Ева успела промочить в библиотеке, замерзли и отказывались слушать свою хозяйку. Периодически Ева проваливалась в какое-то забытье то ли от пережитого ужаса, то ли от переизбытка алкоголя, то ли от усталости. Просыпаясь от холода, она, не понимая, проснулась или нет, ползла дальше до следующего завала, вламываясь в него руками, и ломая ногти, и не обращая внимания на то, что кругом одинаковая темнота — и при открытых глазах, и при закрытых. Когда Ева натолкнулась на какую-то дощатую преграду, перекрывающую ее перемещение, она застонала от досады. Расцарапанными руками это не пробить. Волна отчаяния и страха захлестнула ее. Представив к тому же, как холодная вода накрывает бедных монахинь и они захлебываются в ней, как мыши в стеклянной банке, Ева почувствовала страшную дурноту. Ее трясущиеся руки потянулись в карман за живительным, согревающим глотком, который несколько затуманивал ее сознание и не давал остро переживать происходящее. Рука ее наткнулась на что-то твердое и продолговатое.

«Что это… — судорожно думала она, ощупывая предмет, — интересно, это можно есть? Стоп! Это же нож из рога оленя, который мне так понравился и Дима его купил».

Поняв, что это подарок судьбы или самого провидения, Ева выдвинула лезвие и, рискуя пораниться, начала стучать в деревянный щит. Полетели щепки, дерево оказалось старым, отсыревшим, трухлявым, сплошь изъеденным грибком. Труднее всего было в кромешной темноте попадать в одно и то же место, чтобы зря не тратить последние силы. Время в подземелье совершенно не имело никаких границ. Сколько времени продолжалась борьба с деревянной преградой, Ева не знала. Она долбила и долбила ее все более слабеющими руками. К ее жажде присоединилось острое чувство голода, но еды не было.

«Хорошо, что здесь нет мышей и крыс», — почему-то подумала она, хотя на своей работе в обычных условиях не боялась лабораторных мышей. Наконец деревянная перегородка треснула, освобождая ей проход. Ева облегченно вздохнула и поползла дальше. Внезапно под ее руками разверзлась пустота. На мгновение у девушки остановилось сердце, а уже в следующее мгновение она летела в бездну, потеряв сознание.

Ева открыла глаза и долго не могла понять своим спутанным, замерзшим сознанием, жива она или мертва? Когда поняла, что жива, эта мысль ее несколько расстроила, так как ей предстояла мученическая смерть. Девушка пошевелила руками и ногами. Как ни странно, они шевелились, и, кроме боли в левом боку, Ева ничего не чувствовала. Вскоре вспомнила, что упала с высоты. Какой именно, это она сказать затруднялась. Ева потрогала поверхность, на которой лежала, рукой и нащупала какие-то продолговатые, тоненькие предметы. Будучи биологом и, по всей видимости, не повредив при падении голову, Ева сразу поняла, что перед ней, вернее, под ней рассыпаны человеческие кости, а если точнее, кости младенцев.

«Чертов колодец», — подумала Ева, и ей захотелось вопить от ужаса и отчаяния.

От страха бедняжку вырвало, и она в панике поползла прочь от страшного места.

«За что мне все это? Только недавно почувствовала себя счастливым человеком… может быть, наступила расплата? Если так, то я ни о чем в своей жизни не жалею… у меня было все, что нужно порядочному человеку. Уважение коллег, любовь учеников, друзья и… любовь. Да, мне посчастливилось в последние дни узнать, что это такое… Моя жизнь круто изменилась, и это Димина заслуга. Он сделал меня такой, какой я стала, вытащил мою жемчужину из раковины. После него-то мне и последовали предложения руки и сердца от Ивана, бедолаги с обожженными ногами, — улыбнулась Ева, — и от Юрия, вернувшегося в Москву со Львом Леонидовичем из болгарской тюрьмы. Только бесполезно: мое сердце уже давно отдано Диме. Если бы я не была с ним, я бы не смогла быть ни с кем. Спасибо ему за волшебную сказку, подаренную мне».

Слезы полились из ее глаз, застывая на ветру ледовыми дорожками. На ветру…

Да, Ева почувствовала какое-то колебание атмосферы, значит, где-то должен быть выход наружу… Она бросила последние силы на финальный рывок и прорвалась сквозь заросли каких-то горных кустарников наружу, повалившись на спину и уставившись в звездное небо, сама еще не до конца осознавая, что ей удалось совершить.

Глава 24

Дима еще с минуту смотрел на закрывшуюся дверь за спиной Евы и ощущал странную нехватку воздуха.

— Не внушает мне доверия этот монастырь, интуиция подсказывает…

— Интуиция бывает только у нервных и эмоциональных женщин, — прервал его отец. — Не накручивай себя, все будет хорошо. Конечно, было быстрее и продуктивнее, если бы пошел я, но… мужчин туда категорически не пускают, дабы не осквернять святое место. А потом, монастырь как монастырь, я посещал места пострашнее и поотдаленнее… Вот, помню, в тайге был случай…

— Отец — ты опытный экстремал, а Ева — хрупкая женщина, ничего не видевшая в жизни, кроме учебников по биологии. Зачем ты сравниваешь? — нервно ответил Дима и закурил. Пламя зажигалки осветило его красивое, сосредоточенное лицо.

— Крепко она тебя зацепила, — усмехнулся Леонид Иванович, — я уж думал, что не дождусь того момента, когда увижу тебя таким влюбленным и обеспокоенным за чужую жизнь. Что ж, одобряю твой выбор, Ева — чудная женщина и по характеру чем-то похожа на твою мать… Всегда мечтал, чтобы ты ходил со мной в экспедиции. Но, к сожалению, безрезультатно. Теперь я, кажется, нашел выход. Привлеку в свою команду Еву как биолога, а ты в опасениях за жизнь любимой одну ее не отпустишь.

Полицейские в это время установили палатки и зажгли костер. Мужчины коротали томительный день на продуваемом всеми ветрами каменном плато, словно грифы на зимовке. Дима весь день нервничал, отказывался есть и пить.

— Почему они так долго не выходят? — то и дело спрашивал он.

— Дима, ты не представляешь, что значит рыться в архиве в поисках какой-нибудь мелкой информации! У девушек вообще может ничего не получиться.

— Уж лучше бы ничего не получилось и они быстрее вернулись, — буркнул Дмитрий.

— Если останутся на ночь, нас обязательно предупредят, — успокоил его отец.

Дима весь день не знал, куда себя деть. Одет он был чересчур легко — черные джинсы с черной водолазкой и темно-синяя куртка с утепленной подкладкой. Черные волосы на голове свободно трепал ветер. Когда уже начало смеркаться и он потерял всякое терпение, дверь монастыря со скрипом отворилась, и к ним вышла все та же высокая худая монахиня, видимо, выполняющая обязанности привратника. Дима кинулся к ней, как охотник к добыче.

— Ну, что? Где Ева? Как они?

Монахиня отшатнулась от такого напора, и Дима, испугавшись, что она сейчас захлопнет дверь перед его носом, несколько затормозил.

— С девушками все в порядке, — сквозь зубы ответила женщина, потупив глаза и глядя куда-то ему в грудь, не в силах поднять глаза и посмотреть прямо.

— Когда они выйдут? — спросил Леонид Иванович на болгарском языке.

— Сегодня девушки провели весь день в библиотеке, устали. Мы накормили их ужином и устроили на ночлег. Одна наша сестра поможет им. И, думаю, завтра они покинут нашу обитель, — ответила монахиня, все еще рассматривая грудь Дмитрия, и вдруг залилась краской стыда.

Дима даже мельком взглянул на свою грудь и пониже пояса, но в одежде у него все оставалось в идеальном порядке, и кроме черной материи, монахиня ничего увидеть не могла.

— Спасибо, сестра, — поблагодарил ее ученый.

— Принести вам еды? — спросила монахиня.

— Что вы, нет, конечно. У нас с собой много еды, не беспокойтесь, — ответил путешественник.

На том они и разошлись. Женщина напоследок подняла глаза на Диму и быстро захлопнула дверь.

— По-моему, ты здорово ее напугал, — рассмеялся Леонид Иванович.

— Интересно, чем? — достал сигарету Дима.

Между тем высокая монахиня стучалась в дверь кельи настоятельницы.

— Да, войди.

— Я видела плохое предзнаменование, — рухнула на колени пришедшая послушница. — Матушка Стефания, беда пришла к нашим воротам, чувствует мое сердце, что все это добром не кончится.

— Что случилось, сестра? Почему ты так взволнована?

— Дьявол! У наших ворот дьявол! Демонические синие глаза, черные волосы, черная одежда, а лицо! — монахиня закатила глаза.

Настоятельница сдвинула брови:

— Ты бредишь? Насколько мне известно, у наших ворот разбили палатку мужчины, ожидающие двух наших гостей. Причем двое из них — полицейские.

— Один из них демон! Его взгляд прожигает насквозь! — не унималась монахиня.

— Ну все, хватит! Не богохульствуй! На твоей психике сказалась монашеская жизнь! И что глазеть на мужчин, даже на чертовски, тьфу, прости, господи, красивых!

Дежурившие у монастыря мужчины решили ложиться спать, так как окончательно стемнело, а из-за завывающего, порывистого ветра было невыносимо оставаться на улице. Им позвонил Иван Костов и поинтересовался, как они добрались до места и каков результат. Дима забрался в спальный мешок и лег, скрестив руки на груди и устремив взгляд в натянутую материю над головой. Сон катастрофически не шел, на душе у него было неспокойно. И он знал причину этого беспокойства: ему нестерпимо не хватало Евы и не терпелось дождаться наступления утра.

«Поскорее бы она выбралась из этого каменного мешка! Зачем мы рассказали историю про королевскую семью отцу?! Почему он ею так заинтересовался и для чего мы пришли сюда копать дальше?!»

Посредине ночи раздался какой-то подземный толчок и сильный хлопок. Дима сразу же вскочил на ноги, Леонид Иванович проснулся и быстро надел очки.

— А? Что? Дима, что это было?!

— Какой-то сильный взрыв… Папа, он раздался из монастыря! — Дима помертвел и бросился из палатки, Леонид Иванович, охая, поспешил за ним.

Дима подбежал к двери и что есть силы забарабанил в нее кулаками. Земля под их ногами, а точнее, скала продолжала трястись, и доносился какой-то нарастающий гул.

— Что это, отец?! Что?! Землетрясение?! Вулкан?!

Леонид Иванович приложил ухо к двери, прислушался.

— Сын… по звуку похоже на какое-то подводное течение.

— Закрыто! Что будем делать?! Отец, есть какая-то опасность?! Что там взорвалось?!

— Дима, опасность может быть всегда, если случается катаклизм. Если размоет грунт…

— Почему они не открывают?! Может быть, с ними что-то случилось?

Дима подтянулся на руках и поднялся на каменный уступ, затем без страховки, на одном порыве тревоги за Еву, добрался до окошка, выбил его и залез внутрь, порвав куртку о торчащие осколки стекла. Оказавшись в полумраке внутреннего помещения, Дмитрий побежал на раздававшиеся крики женщин. Ободрав одежду и руки обо все возможные углы, он выбежал в более-менее просторный коридор и остановился. С виду мирный монастырь напоминал настоящий ад. Весь пол в помещении был залит грязной водой, в которой плавали одежда, обувь, книги и какие-то другие неопределенные предметы. Монахини в белых длинных рубахах, а некоторые фактически в чем мать родила хаотично носились по помещению с криками. Дмитрий кинулся к одной из них.

— Что? Что случилось? — спросил он на английском языке.

Женщина, увидев его, закричала на самых высоких, какие возможно, децибелах. Это была та самая высокая худая послушница, открывавшая им дверь. Дмитрий, контуженный на оба уха от ее вопля, схватил несносную крикунью за талию, перекинул через плечо и бросился к тому месту, где, по его расчету, должен быть выход. Он подбежал к входной двери, открыл засов и вынес извивающееся и орущее тело наружу.

— Отец, там конец света! Узнай у нее, что случилось и где Ева? Я ничего не понимаю, что она кричит!

— Она кричит, что ты демон и что она так и знала, что твое появление нарушит их спокойную, размеренную жизнь в обители. Ты вверг ее душу в ад!

— Приведи ее в чувство, я побегу искать Еву!

Дима бросился назад. Он кидался к монахиням, пытаясь узнать у них, где находится Ева. Они шарахались от него и продолжали метаться по подземелью. Дима понял, что добиться чего-нибудь от находящихся в шоке женщин, всю жизнь фактически проведших под землей вдали от людей, бесполезная затея. Поэтому он схватил еще одну монахиню в мокрой рубахе и вынес ее наружу.

— Дима, эта послушница сказала, что лопнула плотина, много лет сдерживающая подводный поток. В кельях есть две монахини, которые сами плохо передвигаются, им не выбраться без посторонней помощи.

— Понял! А Ева? Где она?

— Девушки тоже находятся в кельях.

Дмитрий метнулся обратно в монастырь, болгарские полицейские присоединились к нему. Они нашли отсек с монашескими кельями и помогали женщинам покинуть затопленную обитель. Поток воды был настолько сильным, что временами казалось, будто он разломит скалу пополам. Дима увидел перепуганную насмерть Ольгу Кутепову и бросился за ней.

Страницы: «« « ... 910111213141516 » »»