Гвен Винн. Роман реки Уай Майн Рид Томас

Глава пятидесятая

Аналитические рассуждения

Когда капитан Райкрофт вздрогнул, увидев женскую фигуру в павильоне, то не от удивления, а от эмоций, вызванных воспоминаниями. Когда он в последний раз видел свою невесту, она стояла на том же месте и почти в той же позе – опираясь на перила. К тому же с этим местом связано много других воспоминаний, которые ожили при виде летнего домика; и оказались такими болезненными, что Райкрофт оторвал взггляд, чтобы больше туда не смотреть. Он догадывался, кто эта женщина, хотя лично не был с ней знаком и никогда не видел.

Этот случай слегка возбудил его; но вскоре он снова спокоен и какое-то время после этого молчит – не в сонных мечтах, а напряженно размышляет, хотя не о ней. Его мысли заняты только что сделанными им открытием. Важное открытие, подтверждающее подозрения, почти доказывающее их справедливость. Из всех фактов, которые были предъявлены коронеру и жюри, больше всего на них произвели впечатление, определили их заключение борозды на поверхности утеса. И к заключению они пришли не в спешке и легкомысленно. Прежде чем принять решение, взяли лодку и снизу внимательно осмотрели утес. И их впечатление подкрепили царапины и сломанные ветви куста внизу. Решили, что все это оставлено падающим телом. А какое тело, кроме Гвендолин Винн? Живая или мертвая, спрыгнула ли она сама или ее столкнули, этого определить не смогли. Отсюда неопределенность и двусмысленность заключения.

Но капитан Райкрофт, осмотрев то же место, пришел совсем к другим выводам. В индийских кампаниях бывший офицер, служивший в легкой кавлерии, побывал во многих разведочных экспедициях. И умел читать следы с искусством траппера или охотника из прерий; как только лампа осветила царапины на поверхности утеса, он понял, что они сделаны не падающим сверху телом; напротив, их наносили снизу вверх ! И тупым орудием, вроде лопасти весла. Затем ветви можжевельника. Как только он приблизил к ним взор, то сразу заметил, что они сломаны снаружи, их сломанные концы обращены к утесу, а не от него . Падающее тело согнуло бы их в противоположном направлении, и трещина была бы сверху и с внутренней стороны. Все указывает на то, что их сломали снизу – и не веслом, а скорее всего руками, которые держали это весло!

Именно придя к такому заключению, капитан издал невольное восклицание; слова его услышал тот, кто лежал ничком вверху, и они вызвали дрожь страха в его сердце.

И вот, возвращаясь по реке, бывший гусарский офицер размышляет о своем открытии.

Отдав Уингейту приказ грести назад, он молчит, не делает даже замечания о том, что увидел наверху, в летнем домике, хотя лодочник видел это тоже. Сидя лицом в ту сторону, Уингейт дольше видит домик. Но капитан просил его не разговаривать, если он к нему не обращается; и поэтому он молча работает веслами, предоставив пассажиру размышлять.

Капитан думает о том, что Гвендолин Винн определенно убита, хотя ее и не столкнули с утеса. Возможно, она и не утонула, а ее тело бросили в воду после того, как убили! Царапины на утесе и сломанные ветви должны были повести по ложному следу и действительно обманули всех, кроме него самого. У него они вызвали убеждение, что произошло кровавое убийство – совершенное чьей-то рукой. «Не случайность! Не самоубийство – убийство!»

Сейчас он не сомневается в этом факте и не раздумывает над мотивами. Мотив уже сформировался в его сознании, ясный, как день. Для такого человека, каким, по слухам, является Льюин Мердок, поместье, приносящее десять тысяч фунтов в год, стоит любого преступления, даже убийства, которое он и совершил. Теперь Райкрофт думает только о том, как доказать, что было совершено убийство, и привлечь виновного к ответу. Это трудно – или даже невозможно; но он постарается.

Теперь он размышляет над тем, что делать дальше. Он не из тех, кто действует торопливо, а в таком деле особенно необходима осторожность. Он преследует преступника, проявившего необычное коварство, как доказывают ложные следы. Неверный шаг, неосторожно сказанное слово могут обнаружить его цель и привести к поражению. По этой причине он держит свои соображения при себе, никому даже не намекает.

Но от Джека Уингейта скрывать дальше невозможно, да он и не хочет этого. Поэтому доверяется ему, зная, что это безопасно. Молодой лодочник не болтун, что уже доказал, а в его верности капитан не сомневается.

Прежде всего нужно узнать, что сам Джек обо всем этом думает. Потому что с того времени, как они последний раз были в лодке вместе, с той роковой ночи, они почти не разговаривали. Всего несколько слов в день расследования, когда капитан Райкрофт был слишком возбужден, чтобы беседовать спокойно. И тогда еще темные подозрения окончательно не сформировались в его сознании.

Оказавшись снова против тополя, он приказывает остановить скиф. И сидит так же, как тогда, когда после окончания бала вздрогнул от крика. По-видимому, он думает об этом. Так оно и есть.

Около минуты он молчит; можно подумать, что прислушивается, не прозвучит ли крик снова. Но нет; он всего лишь мысленно измеряет расстояние до территории Ллангоррена. Летний домик он не может видеть, но судит о том месте, где он находится, по высокому дереву, растущему рядом.

Лодочник следит за ним и не удивлен, когда капитан наконец спрашивает:

– Не кажется ли вам, Джек, что крик прозвучал сверху – я хочу сказать, с вершины утеса?

– Я уверен в этом. Тогда мне казалось, что он прозвучал еще выше – возле самого дома. Вы помните, я так сказал, капитан; решил, что какая-нибудь служанка.

– Да, помню. Но увы! Это было не так. Не служанка, а хозяйка.

– Да, это была она, бедная молодая леди! Теперь мы это знаем.

– Подумайте, Джек! Вспомните все: тон, длительность – все. Можете?

– Могу и сделаю. Мне кажется, что я слышу его сейчас.

– Вам не кажется, что крик исходил от падающего человека – допустим, упавшего случайно?

– Нет. Я в это не верю – в несчастный случай или нет.

– Не верите? А почему?

– Ну, если бы женщина упала через край, она крикнула бы вторично – и даже несколько раз, – прежде чем замолчала. Она должна была упасть в воду, а люди сразу не тонут. Она поднялась бы на поверхность – раз, если не два; и конечно кричала бы. Мы бы ее услышали. Помните, капитан, тогда было очень тихо – перед грозой. Можно было за милю услышать прыжок лосося. Но крик не повторился – ни звука не было.

– Верно. А какое заключение отсюда вы делаете?

– Что она закричала, оказавшись в чьих-то руках, а потом ей заткнули рот. Или заставили замолчать такой штукой, которую называют гарротой.

– Вы ничего не сказали об этом на расследовании?

– Нет – и по нескольким причинам. Во-первых, я только что вернулся домой, и все услышанное застало меня врасплох. К тому же, коронер не спрашивал моего мнения – его интересовали только факты. Я ответил на все вопросы, насколько мог припомнить, рассказал, как я тогда это понял. Но не то, как понимаю сейчас.

– Ага! Вы что-то узнали с тех пор?

– Ничего, капитан. Просто думал и вспомнил обстоятельство, которое тогда забыл.

– Что именно?

– Ну, когда я сидел в скифе, ожидая вас, я слышал звук, отличный от крика совы.

– Правда? И что за звук?

– Скрип весел. Где-то поблизости была другая лодка.

– С какого направления доносился звук?

– Сверху. Оттуда. Если бы лодка шла снизу, я снова услышал бы ее, когда она проплывала бы мимо острова. Но я не услышал.

– То же самое, если бы она проплывала снизу.

– Вот именно. Поэтому я и считаю, что лодка пришла сверху и остановилась, не дойдя до бокового протока.

Сведения, новые для капитана и очень важные. Он помнит этот час – между двумя и тремя часами утра. Какая лодка, кроме его собственной, могла в такое время там оказаться? И если оказалась, то по какому делу?

– Вы уверены в том, что это была лодка, Уингейт? – спрашивает он после паузы.

– Я уверен, что слышал весла. А где дым, там и огонь. Да, капитан, там была лодка. Я готов в этом поклясться.

– Вы знаете, чья это была лодка?

– Нет, могу только предполагать. Услышав весла, я подумал, что это Дик Демпси крадет лососей. Но потом понял, что это не коракл, а лодка с двумя парами весел. Я слышал два или три гребка, потом они неожиданно прекратились. Лодка не уплыла, а просто остановилась у берега.

– Значит, вы не думаете, что это был Дик и его коракл?

– Я уверен, что это не коракл, но не знаю, кто был в лодке. Но судя по тому, что произошло в ту ночь и потом, думаю, он был один из них.

–Вы считаете, что были и другие?

– Да – по крайней мере подозреваю.

– И кто, по-вашему, там мог быть?

– Один из них – тот, кто жил там, а теперь живет в Лланогррене.

Они уже давно отплыли от тополя и теперь плывут мимо Поляны Кукушки. Уингейт имеет в виду Глингог Хауз, видимый в долине; луна освещает его разноцветные стены и темные окна – потому что сейчас дом пуст.

– Вы имеете в виду мистера Мердока?

– Да, капитан. Хотя на балу его не было, как я слышал – и мог бы догадаться и без слов, – я думаю, он был там поблизости. И был еще один, кроме Дика Демпси.

– Третий! Кто?

– Тот, что живет еще выше по реке.

– Вы имеете в виду?..

– Французского священника. Этих троих часто видели вместе; думаю, в ту ночь они втроем были рядом с Ллангорреном. Сейчас они все в нем, и я уверен, попали туда грязным путем. Да, капитан, верно, как то, что мы сидим в этой лодке, владелица поместья была убита, и сделали это Льюин Мердок, Дик Демпси и католический священник с переправы Мошенников!

Глава пятьдесят первая

Подозрительная лодка

На это утверждение лодочника капитан Райкрофт ничего не отвечает. Подозрения Дика совпадают с его собственными, а сведения для него новы.

И вот он сосредоточивается на этих сведениях, в особенности на лодке, которая оказалась по соседству с Ллангорреном как раз тогда, когда он его покидал. Ибо это обстоятельство совпало с другим, которое он сам видел в тот вечер, но забыл, перестал о нем думать, а сейчас припомнил очень ясно. Особенно когда услышал слова Джека Уингейта о том, что в лодке должны были находиться трое, и его догадки, кто это был.

Это число очень важно, потому что соответствует тому, что произошло с ним самим. За несколько часов до этого он тоже обратил внимание на лодку при обстоятельствах, которые можно назвать загадочными. Место, правда, другое, но оно не противоречит предположениям лодочника, а скорее подтверждает их.

Как известно, в вечер бала Райкрофт в своем кашмировом костюме, защищенном резиновым плащом, верхом добрался до Уингейта, а от него поплыл в лодке. Он ездил в Ллангоррен на лодке, а не в наемном экипаже из гостиницы не из-за эксцентричности и не ради удобства. Его привлекала перспектива прощания с невестой наедине, как всегда бывало в предыдущих случаях. Он уже привык добираться до Ллангоррена одним и тем же способом, верхом доезжать до дома Уингейта, оставлять там свою лошадь, а дальше двигаться по реке. Между городом и домом лесника несколько дорог. Главная проходит довольно далеко от реки, но есть другая, более узкая, повторяющая изгибы речного русла. Она вполне доступна, но время от времени прерывается лугами, которые в паводок затопляются, и крутыми склонами холмов. Именно по этой старинной и почти не используемой теперь дороге обычно капитан Райкрофт добирался до дома Уингейта. Делал он это не ради быстроты или меньшей продолжительности пути, а из-за картин природы, равных которым нет даже в других местах Уая. Вдобавок его привлекала пустота этой дороги; лишь изредка по сторонам от нее виднеются дома, а еще реже встречаются путники. Даже вблизи переправы Рага, где две дороги встречаются, относительно безлюдно. Потому что это странное сборище домов находится по другую сторону ручья – по эту только дом священника, да и тот заслонен деревьями.

Капитан прекрасно знаком с топографией этого места; теперь он ее вспоминает, побуждаемый словами лодочника. В тот вечер, который принес ему такое горе, он видел, проезжая мимо Рага, лодку. Он находился немного дальше пересечения, отсюда одна дорога ведет к переправе; в этот момент его внимание привлек какой-то темный предмет по ту сторону ручья. Луны тогда не было, и он мог бы ничего не заметить, если бы не второй темный предмет рядом с первым, Первый неподвижен, а второй двигался. Несмотря на темноту, капитан понял, что это лодка, и возле нее люди. Что-то в их движениях, слишком осторожных и вкрадчивых, заставило его натянуть повод и остановиться. Он сидел в седле, наблюдая. Самому ему не нужно было принимать меры предосторожности, потому что в этом месте дорога проходит под большим дубом, чьи густые ветви совершенно ее закрывают; под ними темно, как в пещере.

Но долго ему сидеть не пришлось, Он только успел их сосчитать – их было трое, – как они вошли в лодку, оттолкнулись от берега и принялись грести в сторону реки.

Даже тогда ему показалось, что в движениях их какая-то таинственность. Они очень старались не шуметь: их весла не скрипели в уключинах, они не производили ни звука. Хотя он был совсем недалеко, до него едва доносился плеск воды вокруг весел.

Скоро лодка и те, что в ней сидели, скрылись из виду, и их стало совсем не слышно. Если бы дорога шла вдоль реки, он последовал бы за ними и продолжал наблюдать; но как раз у Рага она пересекает очередной хребет, становится крутой, и во время подъема он перестал думать о лодке.

Он вообще не обратил бы на нее внимания, если бы она отплывала от обычного места: от брода или переправы. В этом не было бы ничего необычного, и такое зрелище не вызвало бы любопытства. Но когда он ее впервые увидел, лодка стояла вблизи церкви, и люди подошли оттуда.

Вспомнив все это и сопоставив со словами Джека, сравнив время и место, Райкрофт думает:

«Может, эта лодка была той самой, которую слышал Джек ниже по течению? А люди – те самые, которых он назвал? Трое – любопытное совпадение! Но время? Я проезжал переправу Рага примерно в девять вечера или чуть позже. Кажется, слишком рано для последующих событий. Нет; возможно, им еще кое-что нужно было сделать перед намеченным убийством. Странно, однако, то, что они знали, что она там будет. Но им не обязательно было это знать. Наверно, они и не знали. Скорее хотели пробраться в дом, когда все разойдутся, и там совершить преступление. Ночь отличается от других, все суетятся; потом слуги будут спать крепче обычного, они немало выпьют – я сам видел это, уходя. Да, вполне вероятно, что убийцы принимали все это во внимание. Они, конечно, удивились, найдя жертву в таком удобном месте. Она словно сама вышла им навстречу. Бедная девочка!»

Все это он произносит про себя, молча, и тишину наконец нарушает голос лодочника, говорящего:

– Вы пришли пешком, капитан; до города далеко, и дорога грязная. Позвольте отвезти вас по реке – по крайней мере еще на несколько миль ниже; оттуда вы сможете пройти тропой через луг Пауэлла.

Оторвавшись от своих мыслей, капитан оглядывается и видит, что они уже у самого дома лодочника. Немного подумав, он отвечает:

– Что ж, Джек, мне не хочется заставлять вас перерабатывать…

– Что вы! –прерывает его Джек. – Я буду рад провезти вас до самого города, если захотите. Еще не поздно, и у меня много времени. К тому же мне все равно нужно на переправу – купить кое-что для матушки. Могу сделать это в лодке; так даже лучше, чем тащиться по грязной дороге.

– В таком случае я согласен. Но вы должны позволить мне сесть за весла.

– Нет, капитан: я предпочел бы поработать сам, если вы не возражаете.

Капитан не настаивает, потому что по правде говоря он хочет сидеть за рулем. Не потому что не любит грести, и не из-за нежелания идти пешком принимает он предложение лодочника. Подумав, он сам попросил бы его о такой услуге. И по причине, ничего общего не имеющей ни с удобствами, ни с боязнью устать. Цель только что сформировалась в его сознании, а подсказало ее упоминание переправы.

Именно для того, чтобы подумать без помех, выстроить цепочку предположений, прерванную предложением Джека, он соглашается с желанием лодочника и остается сидеть на корме.

Сильными гребками «Мэри» минует свой причал, и на мгновение ее хозяин оставляет весла и приподнимает шляпу. Это сигнал женщине, которая стоит на пороге и смотрит на реку, – его матери.

Глава пятьдесят вторая

Материнские рассуждения

– Бедный парень! На сердце у него так тяжело; временами оно кажется совсем разбитым! Это ясно, хоть он и пытается от меня скрыть.

Так сочувственно размышляет вдова Уингейт – размышляет о своем сыне.

Она одна в доме: Джек уплыл на лодке. Капитан Райкрофт нанял его, чтобы плыть вниз по реке. Это именно та ночная экспедиция, во время которой берег под Ллангорреном рассматривался с помощью лампы.

Но она не знает цели путешествия, как не знал его Джек, когда отплывал. Незадолго да заката в дом вошел капитан, пришел он пешком и совершенно неожиданно. Он вызвал ее сына, перебросился с ним несколькими словами, и они отправились в скифе. Она видела, как они плыли вниз по течению, – и это все.

Впрочем, она немного удивилась – не из-за направления , а из-за времени отплытия. Если бы Ллангоррен по-прежнему принадлежал молодой леди, о которой ей часто рассказывал сын, она нисколько не удивилась бы. Но в свете последних событий в Корте, после того как сменился владелец поместья – все это ей известно, – она знает, что капитан не может туда направляться, и поэтому гадает, куда он поплыл. Конечно, просто поездка для удовольствия, но в такой необычный час – скоро ночь?

Будь у нее возможность, она спросила бы. Но сын, вызванный из дома, назад не заходил; весла у него были в лодке, потому что он только что вернулся с работы; а капитан как будто торопился. Поэтому Джек ушел, не сказав, как обычно, матери, куда направляется и насколько.

Но не это тревожит ее. Она не из тех, кто все разузнает, особенно когда речь идет о сыне; она никогда не пытается выведать его тайны. Она знает его честность и может доверять ему. К тому же она знает, что он неразговорчив, особенно в делах, касающихся его самого, тем более когда у него неприятности – короче, он из тех, кто держит свои горести при себе и предпочитает страдать молча.

Именно поэтому она и тревожится. Она видит, как он страдает. Это продолжается с того самого дня, когда работник из Аберганна сообщил о несчастье с Мэри Морган.

Конечно, она, его мать, и думала, что он будет страдать глубоко и сильно; но не так долго. Много дней прошло с того мрачного дня, и с тех пор она не разу не видела сына улыбающимся. Она начинает опасаться, что горе его никогда не пройдет. Она слышала о разбитых сердцах – может быть, это как раз такой случай. Неудивительно, что она встревожена.

– Что еще хуже, – говорит она, продолжая свои рассуждения, – он считает, что виноват в смерти бедной девушки, попросив ее прийти к нему на свидание. – Джек рассказал ей о встрече под большим вязом, все рассказал, с начала до конца. – Но он не виноват. То, что случилось, было предопределено – задолго до того, как она вышла из дома. Когда мне приснился сон о свече мертвеца, я знала, что что-то такое должно случиться. Но особенно убедилась, когда увидела огонек на лугу. Этот огонек зажжен не человеком; и никто не может погасить его, пока обреченный не будет лежать в могиле. Кто мог нести огонь ночью к реке, особенно в ту ночь, когда было такое наводнение? Ни смертный мужчина, ни женщина!

Как уроженка Пемброкшира, в безлесых долинах которого часто встречаются блуждающие огоньки, где в прошлом можно было увидеть лампы котрабандистов, сон миссис Уингейт о кэнвилл корфе вполне естествен. Это отражение сказок, которые она слышала в детстве, песен, которые пелись над ее колыбелью.

Но то, что она видела наяву – огонек, движущийся к реке, – было еще более естественным; на самом деле это был настоящий огонь, лампа, которую нес человек с кораклом на спине; этим и объясняется направление к реке. А человек этот был Ричард Демпси; он перед этим отвез отца Роже на ферму Аберганн, где тот оставался всю ночь. Священник в своих путешествиях, часто ночных, всегда брал с собой лампу; взял он ее и в ту ночь, зажег перед тем, как сесть в коракл. Но поскольку в маленьком суденышке трудно сохранить равновесие, он поставил лампу под скамью, а после высадки забыл о ней. Поэтому браконьер, задержавшийся больше ожидаемого и боявшийся пропустить свидание, которое хотел подглядеть, пошел кратчайшим путем к переправе Рага. Ему пришлось дважды переходить ручей, там, где он огибает дом лодочника. Коракл помогал ему легко переправляться, а лампу он в спешке просто забыл погасить.

Поэтому неудивительно, что миссис Уингейт подумала, будто видит кэнвилл корф . Особенно ввиду того, что произошло потом; как она полагает, это неумолимое решение судьбы.

– Да! –восклицает она, продолжая свои рассуждения. – Я знала, что так будет. Бедняжка! Сама я не очень хорошо ее знала, но уверена, что она была хорошей девушкой, иначе мой сын не влюбился бы в нее. Если бы она была плохой, Джек не горевал бы так.

Хотя предпосылки миссис Уингейт верны – Мэри Морган была хорошей девушкой, – вывод она делает неверный. Но, к счастью для ее душевного мира, она считает именно так. Для нее утешение думать, что та, которую так любил ее сын, о ком он так печалится, достойна и его любви, и его печали.

Становится поздно, солнце давно уже село; по-прежнему гадая, зачем сын и его пассажир уплыли вниз по реке, женщина выходи на порог, чтобы посмотреть, не возвращается ли лодка. От дома река видна плохо из-за ее извилистого русла – только короткий участок выше и ниже по течению.

Пройдя так, чтобы лучше видеть, женщина стоит и смотрит на реку. Вдобавок к материнской тревоге ее заботят и другие обстоятельства, не столь эмоциональные по природе. Ее коробочка для чая пуста, сахар кончился, не хватает и других нужных в хозяйстве вещей. Джек как раз собирался идти за ними на переправу, когда пришел капитан. Теперь непонятно, вернется ли он вовремя, чтобы успеть в магазин на переправе до закрытия. Если нет, его ждет скудный ужин, и спать ему придется ложиться без света; потому что свечи тоже кончились, последняя только что догорела. В жизни вдовы Уингейт свечи как будто играют важную роль.

Однако тревога ее наконец рассеивается: она слышит в спокойном ночном воздухе звук весел, далекий, но узнаваемый. Она часто его слышала раньше и теперь сразу узнает: Джек гребет так, как никакой другой лодочник на Уае – и по силе гребков, и по регулярности. Мать может определить это, как курица находит цыпленка по писку, а овца ягненка – по блеянию.

Вскоре она не только слышит, но и видит его. Весла блестят в лунном свете, видна и лодка между ними.

Теперь она ждет, когда лодка войдет в канал – место своего причала, и тогда Джек расскажет, где он был и почему; может быть, и капитан зайдет в дом и поговорит с ней по-дружески, как часто это делает.

Но вопреки приятным ожиданиям, ее ждет разочарование. Скиф проплывает по реке мимо! Однако ее утешает приподнятая шляпа – приветствие, сообщающее, что ее видели и что у Джека есть основательная причина продолжить путь. Он, несомненно, закончится у переправы, где он сможет купить свечи и все остальное. Тогда не придется вторично туда ходить, и он одним камнем убьет двух зайцев.

Удовлетворенная этими соображениями, женщина возвращается в дом, мешает дрова в печи и при ее веселом огне больше не думает ни о свечах, ни о других огоньках, забывает даже о кэнвилл корфе .

Глава пятьдесят третья

Кощунственная рука

Капитан Райкрофт плохо знает реку между домом Уингейта и переправой Рага, он видел ее только с дороги. Теперь, поднимаясь в лодке, он обращает внимание на многое относящееся к реке, прежде всего на скорость течения, извивы русла и расстояние между двумя местами. Казалось, он думает, сколько времени требуется лодке, чтобы преодолеть это расстояние. И думает при этом о лодке, которую видел в тот вечер.

Но каковы бы ни были его мысли, он не сообщает их спутнику. Пока еще не пришло время полностью посвящать лодочника. Такое время придет, но не сегодня.

Он снова погружается в молчание, которое продолжается, пока на левом берегу не показывается странный предмет, хорошо видный на фоне лунного неба. Это крест, возвышающийся на сооружении религиозного характера. По-видимому, это католическая церковь на переправе. Поравнявшись с ней, капитан говорит:

– Остановитесь, Джек. Подержите немного лодку неподвижно!

Лодочник повинуется, не спрашивая о причине этой новой остановки. И сразу вслед за этим слышит вопрос:

– Видите место в тени под берегом – у стены?

– Вижу, капитан.

– Там есть причал для лодки?

– Нет, насколько мне известно. Конечно, лодку можно поставить где угодно, если берег не крут и там нет трясины. Но настоящий причал выше, там, где стоят лодки с переправы.

– Но вам случалось видеть причаленную там лодку?

Вопрос относится к месту, на которое капитан указал в первый раз.

– Приходилось, капитан: мою собственную. Это было один раз, и случай был неприятный. Произошло это в ночь после похорон моей бедной Мэри, когда я пришел помолиться на ее могиле и посадить цветок. Могу сказать, что я туда прокрался: не хотел, чтобы меня видели – ни священник, ни его паства. Но никогда не слышал и не видел, чтобы там причаливала другая лодка.

– Хорошо! Пошли дальше!

Скиф плывет вверх по течению еще милю, и пассажир и лодочник обмениваются лишь несколькими словами; слова эти не имеют отношения к тому, чем они были заняты весь вечер.

Райкрофт молча думает; мысли его посвящены одной теме: он пытается решить проблему, как будто несложную, но связанную со множеством неясностей и двусмысленностей, а именно – как погибла Гвендолин Винн.

Он по-прежнему погружен в море предположений и далек от берега, когда чувствует, что скиф остановился. А лодочник спрашивает:

– Хотите, чтобы я высадил вас здесь, капитан? Здесь прямая тропа через луг Пауэлла. Или хотите попасть прямо с город? Скажите, что вам нужно, и не думайте обо мне: мне все равно.

– Спасибо, Джек; вы очень добры, но я предпочитаю пройтись по лугу. Лунного света достаточно. И завтра мне понадобится ваша лодка – может быть, на весь день. Так что лучше отправляйтесь домой и отдохните. К тому же вы сказали, что у вас есть дело здесь в магазине. Торопитесь, или его закроют.

– А! Об этом я не подумал. Большое спасибо за то, что напомнили. Я пообещал матери сегодня сделать покупки и не хотел бы разочаровывать ее.

– Тогда высадите меня и торопитесь. И, Джек! Никому ни слова о том, где я был и что делал. Держите это при себе.

– Можете на меня рассчитывать, капитан.

Лодка касается берега; Райкрофт легко перепрыгивает на сушу, говорит: «Спокойной ночи!» и идет по тропе.

Лодочник не задерживается ни на мгновение; оттолкнувшись, он направляет лодку вниз по течению и гребет изо всех сил, опасаясь не успеть в магазин.

Однако он успевает: добравшись до переправы Рага, он видит свет в окне магазина и раскрытую дверь.

Купив все необходимое, он собирается возвращаться, когда в магазин заходит человек, пришедший с таким же делом. Это Джозеф Прис, «Старый Джо», бывший лодочник Ллангоррен Корта; теперь же, как и все остальные слуги поместья, на свободе.

Хотя познакомились они с Джеком Уингейтом недавно, между ними успела возникнуть крепкая дружба; с каждым днем она становится все крепче, и они все чаще видятся друг с другом. В последнее время благодря своим хозяевам они имели возможность много времени провести вместе и часто дружески беседовали на причале «Гвендолин».

Однако последние несколько дней они не виделись, и у них есть о чем поговорить. Обычно говорит Джо. И теперь, сделав покупки, Джек решает, что у него есть время послушать. Конечно, он немного позже вернется домой, но мать не рассердится. Она видела, как он проплыл вверх по реке, и знает, что он не забыл ее поручение.

Так они стоят и разговаривают, пока Джозеф не выкладывает все накопившиеся новости; на это ему потребовалось полчаса.

Затем они расстаются: экс-Харон идет по своим делам, а Джек возвращается к скифу.

Вступив в него, он садится и гребет по течению.

Несколько гребков – и он плывет мимо кладбища; и тут, словно разбитый параличом, он перестает двигаться, весла неподвижно погружены в воду. Течение не сильное, и лодка движется медленно.

Джек сидит, глядя на кладбище. Он ничего не видит, потому что луна зашла и кладбище погружено в темноту. Но он не смотрит – только думает.

Мысль приводит к немедленным действиям. Гребок назад, один, другой, удар правым веслом, и лодка рядом с берегом.

Он выходит на берег, привязывает лодку к иве, перелезает через стену и идет к святому для себя месту.

Хотя ночь темная, он находит место без труда. Много раз он уже тут бывал и помнит каждый дюйм. Могил немного, потому что кладбище открыли только недавно, и памятники разбросаны далеко друг от друга. Но ему никакие ориентиры не нужны. Как верный пес инстинктивно находит могилу хозяина, так и Джек, чьи воспоминания подогреваются страстью, движется к месту, где лежат останки Мэри Морган.

Стоя над могилой, он вначале отдается горю. Потом, слегка успокоившись, становится на колени и молится. Читает он «Отче наш» – других не знает. Но молитва приносит ему утешение, на сердце у него становится чуть светлее.

Чувствуя себя лучше, он уже собирается уходить и распрямляется, когда ему в голову приходит мысль – воспоминание – «цветок окровавленной любви».

Принялся ли он? Не цветок, а растение? Джек знает, что цветок завял, и теперь нужно ждать следующей весны. Но живо ли растение? В темноте он его не видит, но сможет найти наощупь.

Снова он опускается на колени, пртягивает руки над могилой и ощупывает ее. Находит нужное место, но растения на нем нет. Оно исчезло! Ничего не осталось! Кощунственная рука побывала здесь, вырвала растение с корнем, как свидетельствует потревоженная почва.

И странным контрастом к только что прозвучавшей молитве кажутся гневные восклицания, которые произносит Джек; некоторые настолько святотатственны, что только обстоятельства их извиняют.

– Этот … этот подлец Дик Демпси, это он сделал! Никто другой не мог бы! Если только я смогу доказать, он за это заплатит! Клянусь Господом…

С этой гневной речью он возвращается к своему скифу, садится в него и гребет. Но не раз на пути домой слышны его проклятия и угрозы, адресованные Кораклу Дику.

Глава пятьдесят четвертая

Поздний чай

Миссис Уингейт опять теряет терпение – опоздание сына превосходит все мыслимые пределы. Голландские часы на стене кухни показывают, что уже позже десяти; два часа как скиф проплыл мимо дома. Джек тратит на дорогу до переправы Рага не больше часа в оба конца, а покупка не могла занять у него больше десяти минут – в крайнем случае двадцати. На что же он потратил все это время?

Нетерпение сменяется тревогой, когда она выглядывает в дверь и видит цвет неба. Луна зашла, стало очень темно, а на реке это всегда означает опасность. Уай не лебединое озеро и даже не в паводок ежегодно требует жертв – сильных мужчин и женщин. А ее сын сейчас на реке!

– Где же он? – спрашивает она себя, все больше и больше беспокоясь. Он мог отвезти пассажира в город, в таком случае его возвращение поневоле задержится.

Рассуждая так, вдова испытывает печаль – нечто подобное было с ней; тогда он тоже отправился за покупками. В тот раз это были трос и смола.

– Бедняга! –говорит она, вспоминая обман, который тогда простила и который сейчас кажется тем более простительным, – ему не нужно было обманывать старую мать. Хотела бы я, чтобы было по-другому.

– Какое черное небо! – добавляет она, вставая и подходя к двери. – Если не ошибаюсь, будет буря. К счастью, Джек хорошо знает реку между нашим домом и переправой – если не отправился дальше. Какое счастье, что мальчик не пьет и вообще всегда так осторожен. Ну, наверно, мне нечего опасаться. Но все равно мне не нравится, что он так опаздывает. Боже милостивый! Неужели одиннадцать? Ха! А это что? Он, надеюсь!

Она выходит из дома и обходит его: река протекает за ним. Повернув за угол, она слышит глухой звук – это лодка коснулась причала; потом более громкий скрип – весла вынимают из уключин. Это «Мэри» у причала; через несколько секунд миссис Уингейт убеждается в этом, видя сына, который идет с полными руками. В одной большой коричневый бумажный пакет, а в другой весла. Она знает привычку сына прятать весла под навесом: необходимая предосторожность, потому что дорога близко и кому-нибудь может прийти в голову мысль увести лодку.

Встретив мать на полпути, он отдает ей покупки, и они вместе заходят в дом. Только тут мать спрашивает его, почему он задержался.

– Что тебя задержало, Джек? Много времени тебе понадобилось, чтобы добраться до переправы и назад.

– До переправы? Я проплыл гораздо дальше – до начала тропы через луг сквайра Пауэлла. Там я высадил капитана.

– О! Вот оно что!

Ответ удовлетворительный, и она его больше не расспрашивает, потому что достает чайный котелок и бросает в него три ложки чая – одну для сына, другую для себя, а третью для котелка: таков обычай. Для чая уже поздно; но обычный ужин задержался из-за появления капитана, и поэтому миссис Уингейт не возражает против чая.

Котелок уже стоял на угольях; как всегда, все остальное готово к приходу Джека Уингейта, и ему остается только сесть за стол, на котором горит новая только что зажженная свеча.

Занятая заваркой чая и добавлением молока, добрая женщина не замечает ничего особенного в лице сына, ибо она еще не видела его на свету. И вот, когда она протягивает ему чашку и свеча озаряет его лицо, она видит то, что заставляет ее вздрогнуть. Не обычное печальное выражение, к которому она привыкла. Это выражение сменилось мрачным гневом, как будто сын думает о только что полученном оскорблении.

– Что с тобой, Джек? –спрашивает она, держа чашку в дрожащей руке. – Что случилось?

– О, ничего особенного, мама.

– Ничего особенного! Почему тогда ты такой мрачный?

– Почему ты считаешь, что я мрачный?

– Как это почему? Лоб у тебя того же цвета, что небо снаружи. Послушай, скажи мне правду! Что случилось?

– Ну, мама, раз уж ты так спрашиваешь, я скажу тебе правду. Что-то действительно случилось, точнее сказать, пропало.

– Пропало? Кто-нибудь украл вещи в лодке? Ведро для рыбы или подушку на корме?

– Нет, это все на месте; никто ничего не крал. Кое-что уничтожили.

– Что именно?

– Цветок – растение.

– Цветок! Растение!

– Да, «окровавленную любовь», которую я посадил на могиле Мэри после похорон. Помнишь, я тебе рассказывал об этом, мама?

– Да… помню.

– Ну так вот, ее нет на месте.