Гвен Винн. Роман реки Уай Майн Рид Томас

Глава шестьдесят пятая

Почти “извращенец”

Майор Магон стоит у одного из передних окон своего дома в ожидании обеда, когда видит фиакр, подъезжающий к его двери, а в экипаже – лицо своего друга.

Он не задерживается, чтобы позвонить в колокольчик, а с истинно ирландской импульсивностью бежит, сам открывая дверь.

– Капитан Райкрофт! – восклицает он, хватая приехавшего за руку и помогая ему выйти из экипажа. – Рад снова видеть вас в Булони. – И тут он замечает молодого человека, который соскакивает с высокого сидения, на котором сидел рядом с кучером. – Часть вашего багажа?

– Да, майор, мой старый уайский лодочник Джек Уингейт, о котором я вам рассказывал. И если вам будет удобно приютить нас на день-два…

– Не говорите об удобствах и забудьте о времени. Чем дольше вы со мной останетесь, тем большее удовольствие мне доставите. Ваша старая комната вас ждет; и Муртаг приготовит койку для вашего лодочника. Мурт! –Это к своему слуге, тоже бывшему военному и тоже ирландцу, который появился, услышав шум. – Позаботься о вещах капитана Райкрофта и о мистере Уингейте. Присмотри, чтобы все было благополучно размещено. А теперь, старина, идемте в дом. Они обо всем позаботятся. Вы как раз вовремя, чтобы пообедать со мной. Я уже собирался садиться есть in solus (Один, лат. – Прим. перев.), оплакивая свое одиночество. Ну, никогда не знаешь, когда тебя ждет удача. Но вам не повезло. Если не ошибаюсь, обед у меня сегодня не из лучших. Но я знаю, что вы не гурман; и это меня утешает. Идемте!

Они вошли в дом, предоставив старому солдату расплачиваться с кучером, заносить багаж и продемонстрировать перед Уингейтом достоинства кухни.

Вскоре после того как капитан Райкрофт умылся – необходимость после морского путешествия, пусть и короткого, – хозяин провел его в столовую.

Они садятся за стол, и майор спрашивает:

– Что вас так задержало, Вивиан? Вы обещали вернуться самое позднее через неделю. Но прошло несколько месяцев! Отчаявшись вас увидеть, я уже собирался подать объявление : «Невостребованный багаж будет продан для возмещения издержек!» Ха-ха!

Райкрофт подхватывает его смех, но так слабо, что друг его видит: облако не исчезло; напротив, оно еще темней, чем раньше.

Надеясь как-нибудь рассеять его, майор своим низким голосом с сильным ирландским акцентом говорит:

– Вы как раз вовремя, чтобы спасти свое имущество от молотка аукциониста. И раз вы оказались здесь, я намерен вас удержать. Поэтому, старина, готовьтесь к неограниченному пребыванию в Булони. Вы ведь согласны?

– Вы очень добры, майор; однако это зависит…

– От чего?

– От того, как я исполню свое поручение.

– О! На этот раз у вас есть поручение? Какое-то дело?

– Да.

– Ну, поскольку раньше у вас никакого дела не было, это дает мне надежду на то, что и другие ваши дела решены, и теперь вы сыграете роль не стремительной кометы, а неподвижной звезды. Но, говоря серьезно, Райкрофт: вы говорите о деле; могу я узнать о его характере.

– Не только можете, но и должны. Нет, даже больше, майор: я прошу вас о помощи.

– Каким бы ни было это дело, можете на меня рассчитывать: от «расшибалочки» до убийства. Только скажите, чем я вам могу помочь.

– Ну, майор, прежде всего я прошу вас помочь в получении необходимых сведений.

– Сведений? Они относятся к молодой леди, которую вы потеряли? Которая исчезла из дома? Она найдена?

– Да, ее нашли – утонувшей!

– Утонувший? Да смилостивится над нами господь!

– Да, майор. Гвендолин Винн больше не живет в доме, в котором выросла. Теперь у нее вечный дом – небо!

Серьезный тон и выражение боли на лице капитана изгоняют из головы слушателя всякие мысли о веселье. Момент слишком священный для смеха; в разговоре двух друзей, собратьев по оружию, наступает пауза; они обмениваются лишь вежливыми замечаниями, когда хозяин приглашает гостя отведать то или иное блюдо.

Майор больше не расспрашивает, предоставляя гостю продолжать разговор.

Райкрофт наконец начинает снова говорить и рассказывает все, что произошло с тех пор, как они в последний раз сидели вместе за столом.

Он сообщает только факты, сохранив при себе свои предположения. Но Магон, сам сделав их, говорит вопросительно:

– Итак, у вас возникло подозрение, что здесь то, что обычно называют грязной игрой?

– Больше чем подозрение. Я в этом уверен.

– Дьявольщина! Но кого вы подозреваете?

– Того, кто сейчас владеет поместьем, – ее двоюродного брата мистера Льюина Мердока. Хотя у меня есть основания полагать, что в этом замешаны и другие; один из них француз. Я приехал в Булонь в основном для того, чтобы расспросить о нем.

– Француз. Вы знаете, как его зовут?

– Да. Во всяком случае знаю имя, под которым он выступает по ту сторону пролива. Помните тот вечер, когда мы проходили мимо заднего входа в монастырь, в котором учится ваша сестра? Мы видели там экипаж – наемную карету.

– Конечно, помню.

– И как я сказал, что человек, только что вышедший из кареты, напоминает священника, которого я видел день-два назад?

– И это помню. Я еще пошутил, что вы не можете отличить одну овцу от другой в стаде, если все они одного цвета – черного. Что-то в этом роде я сказал. Но каковы ваши предположения?

– Не предположения, а убеждение, что в тот раз я видел своего херефордширского священника. С тех пор я видел его несколько раз, хорошо присмотрелся и уверен, что это был он.

– Вы не сказали мне его имени.

– Роже – отец Роже. Так он называет себя на Уае.

– Допустим, мы его опознаем. Что следует из этого?

– Многое следует, вернее, зависит от опознания.

– Объясните, Райкрофт. Я буду терпеливо слушать.

Райкрофт объясняет; он рассказывает вторую главу – о делах иезуита на Уае, насколько они ему известны; историю любви и утраты Джека Уингейта, так странно напоминающую его собственную; шаги, предпринятые лодочником впоследствии; короче, все, что, по его мнению, связано с темой.

– Действительно странная история, – соглашается майор, выслушав до конца. – Но неужели ваш лодочник верит, что священник воскресил его мертвую возлюбленную и привез сюда, чтобы отдать в монастырь?

– Да, верит; и не без оснований. Мертвую или живую, священник или кто-то из его сообщников извлекли девушку из гроба и из могилы.

– Это была бы замечательная история, если она правдива; я имею в виду не похищение тела, а воскрешение. Там, где вмешиваются иезуиты, все возможно. Как подумаешь, что они умеют заставлять статуи ходить, а картины – проливать слезы. О, да. Эти ультрамонтанисты-католики на все способны.

– Но к чему им все эти хлопоты, связанные с бедной девушкой, дочерью мелкого херефордширского фермера? – спрашивает Райкорфт. – Самое большое ее приданое – сотня фунтов. Вот что меня удивляет!

– Не нужно удивляться, – лаконично замечает майор. – У иезуитов есть другие мотивы для заключения таких пташек в монастыри, кроме денег. Девушка хорошенькая? – спрашивает он после недолгого размышления.

– Ну, сам я ее никогда не видел. Но по описанию Джека, она была красавица – подобна ангелу. Правда, на свидетельство влюбленного нельзя положиться, но я и от других слышал, что мисс Морган была настоящей сельской красавицей.

– Правда? Это может все объяснить. Я знаю, что большинство монашенок хорошенькие; иезуиты таких предпочитают; вероятно, чтобы легче обращать других. Знаю, что они не прочь и мою сестру уговорить. Клянусь небом! Да я скорее увижу ее в гробу!

За этим заявлением майора настпает молчание; немного остынув, он продолжает:

– Итак, вы приехали, чтобы расспросить о монастыре и о… как звали девушку? Да, Морган!

– Не только о монастыре, хотя все это связано. Я приехал, чтобы узнать побольше о священнике, каков его характер, что у него в прошлом. И если возможно, узнать кое-что о прошлой жизни мистера Льюина Мердока и его француженки жены; для этого мне, вероятно, придется отправиться в Париж, если не дальше. Подводя итоги, скажу, что я намерен разгадать эту тайну, распутать все до последней нити. Я уже кое-какие нити распутал и кое-чего добился. Но мне нужна помощь. Как одинокий охотник, потерявший след, я нуждаюсь в совете товарища – и в помощи тоже. Вы будете со мной, майор?

– До самой смерти, мой дорогой мальчик! Я хотел сказать – до последнего шиллинга в кошельке. Но в этом вы не нуждаетесь. Поэтому скажу: до последнего моего вздоха!

– В благодарность вы получите мой последний вздох.

– Я в этом уверен. А теперь немного вина, чтобы согреться перед работой. Эй, Мурт! Принеси вина!

Муртаг послушался, убрав при этом со стола остатки обеда.

Как только готов пунш, майор вовзращается к теме, говоря:

– Теперь займемся подробностями. Какой шаг вы хотите сделать первым?

– Прежде всего нужно узнать, кто такой отец Роже. На этом берегу – кто он на том, я знаю. Если мы установим его связи с монастырем, это поможет нам открыть не один замок.

– Ну, я думаю, это сделать будет нетрудно. Моя сестренка Кейт пользуется милостью леди настоятельницы, которая надеется превратить ее в монашку. Теперь я это знаю! Как только обучение кончится, она покинет семинарию и переселится в место почище и с лучшей моральной атмосферой. Видите ли, старина, сам я не очень религиозен и не опасаюсь стать «извращенцем». Моей сестре оставили наследство при условии обучения в монастыре. Иначе она никогда не получила бы на это моего согласия. И никогда больше не ступит в него после окончания школы. Но деньги есть деньги; и хотя наследство небольшое, мы не можем его потерять. Понимаете?

– Вполне. И вы думаете, она сможет получить нужные сведения и не скомпрометировать себя?

– Абсолютно уверен. Кейт не простушка, хотя по возрасту она еще ребенок. Я ей дам инструкции, и она справится. В конце концов это может оказаться нетрудно. В этих монастырях тайны только для внешнего мира; внутри все известно и монашкам и послушницам. Сплетни – главное их занятие в жизни. Если было такое происшествие , о котором вы говорите, новая птичка в клетке, особенно англичанка, я уверен, все об этом узнают – за стенами, конечно. И Кейт сумеет уловить ветерок и передать его нам. Так что, Вивиан, старина, пейте свой пунш и сохраняйте хладнокровие. Думаю, что через несколько дней или даже часов вы будете знать, есль ли у некоего священника привычка посещать этот монастырь; и если есть, мы узнаем все относящееся к этому достойному джентльмену.

Кейт Магон оказалась вполне достойной оценки, данной ее братом.

На третий день она сообщила, что какое-то время назад – точное время оставалось неизвестным – в монастырь была доставлена английская девушка; доставил ее священник по имени Роже. Девушка –кандидатка в монашество, добровольно, конечно. Она примет постриг, как только закончится ее послушничество. Мисс Магон не видела новую послушницу – только слышала, что она красавица: ее красота наделала шуму даже в монастыре. Никому из пансионерок не разрешалось видеть ее или говорить с ней. Они знают только, что она блондинка, с золотистыми волсами, волосы роскошные, и что называют ее «Soeur Marie».

– Сестра Мари! – восклицает Джек Уингейт, когда Райкрофт пересказывает ему эти сведения, одновременно переводя «Souer Marie». – Это Мэри Морган, моя Мэри! Клянусь милостью неба, – добавляет он, размахивая в воздухе руками, – она выйдет их монастыря, или я умру у его ворот!

Глава шестьдесят шестая

Конец Льюина Мердока

Снова лодка на Уае между Ллангоррен Кортом и переправой Рага, но на этот раз она идет вниз по течению. Лодка та же, что раньше, и в ней два человека, хотя не те же самые, что в прошлый раз. Вернее, один из них тот же – это сидящий за веслами Коракл Дик; а место отца Роже на корме занято другим – и этот человек не сидит, как сидел священник, а лежит на дне и храпит.

Этот человек Льюин Мердок, он в состоянии беспомощной интоксикации – говоря попросту, пьян. К лодке его отвел хозяин «Уэльской арфы», в которой он весь день кутил; Демпси, получивший владельца поместья в поздний час, теперь везет его домой. Шляпа Мердока на полу, а не на голове; при лунном свете, падающем ему на лицо, виден его болезненный бледный цвет; глаза глубоко запали, их окружают темные круги. Если бы не редкие спазмы лицевых мышц и губ и не хриплый звук, временами вырывающийся из ноздрей, его можно принять не за смертельно пьяного, а просто за мертвого.

Предсказание священника основано на фактах: Льюин Мердок демонстрирует все симптомы близкой смерти от пьянства.

Однако умереть ему суждено не так. Конец его наступит быстрее и будет более легким.

И он не далек, а зловеще близок, как можно заключить, поглядев в глаза человеку, сидящему напротив, и вспомнив его недавний разговор с отцом Роже. В этих темных глазах горит яростный свет, какой можно увидеть в глазах убийцы, замышляющего преступление, или в глазах тигра в джунглях, приближающегося к добыче.

Пьяница ничего этого не видит, он лежит без памяти, только время от времени храпит, не понимая опасности: для него вокруг все невинно, как лунный луч, падающий на его впалые щеки.

Возможно, ему снится сон; в таком случае он, конечно, видит великолепный салон со столами, на которых нераспечатанные колоды карт, кости и счетчики слоновой кости. Или мизансценой может служит пивной зал, в котором он пьет с собутыльниками, и игра в этом случае – просто угадывание «орла и решки».

Если он что и видит во сне, то не то, что совсем близко к нему, иначе он проснулся бы, пусть даже инстинктивно, и попытался в последний раз сразиться за свою жизнь. Ибо смерть его близка.

Дьявол, сидящий напротив и разглядывающий беспомощного Льюина Мердока, словно держит в своих руках его жизнь или вернее то, что от нее осталось, и намерен с ней покончить. Он не сделал этого сразу не из-за милосердия или нежелания проливать кровь. В сердце бывшего браконьера, фальшивомонетчика и взломщика давно не осталось такой глупой чувствительности. Откладывает свое дьявольское намерение он из соображений удобства. Ему не хочется брести мили по лугам в мокрой одежде!

Правда, он может утопить пьяного и остаться совершенно сухим. Но так делать нельзя: обязательно будет еще одно расследование коронера, на котором он сам будет присутствовать. Двух предыдущих он избежал; но здесь ему быть придется, причем он будет главным свидетелем. Поэтому он должен утверждать, что промок, и доказать это. Поэтому он отправится в реку вместе с жертвой; хотя нет никакой необходимости делать это далеко от Ллангоррена.

Придя к такому заключению, он сидит и механически работает веслами; глаза его не отрываются от обреченного, как у кошки, которая смотрит на раненую мышь, готовая в любую минуту схватить ее и разорвать!

Он гребет неслышно, но быстро, и рулевой ему не нужен. С рекой между переправой Рага и Ллангоррен Кортом он знаком, как знаком кучер с подъездной дорогой имения своего хозяина. Он знает здесь каждый изгиб и поворот, каждый ручеек и омут; он все здесь исходил в своем маленьком коракле. А теперь плывет в большей лодке, но это все равно. И он гребет, даже не оглядываясь через плечо; глаза его устремлены прямо вперед – он смотрит на Льюина Мердока, неподвижно лежащего у его ног.

Подгоняемый нетерпением, словно желая побыстрее разделаться с опасной работой, он перестает грести и ведет себя так, словно собирается снимать весла.

Но опять как будто неожиданно меняет намерение: видит белое пятно на берегу. Он знает, что это такое – выбеленные стены дома вдовы Уингейт. И в то же время Дик Демпси вспоминает, что здесь проходит главная дорога.

Что если кто-нибудь на дороге или на берегу увидит, как он переворачивает собственную лодку? Конечно, полночь уже миновала и вряд ли кто-нибудь бродит поблизости; нет даже запоздавших путников. Но они могут быть; а такую ясную лунную ночь видно каждое его движение.

Поняв, что нужно принимать предосторожности, о которых он раньше не думал, Дик продолжает грести, вспоминая предстоящие повороты и изгибы реки и одновременно мысленно проклиная луну. Время поджимает, он начинает беспокоиться и вспоминает пословицу «не говори «гоп», пока не перескочишь».

Он все больше нервничает и теряет терпение, почти предчувствует неудачу, и вот в этот момент, обогнув очередной выступ берега, видит именно такое место, какое ему нужно. Короткий ровный участок реки с узким руслом, с крутыми берегами по обеим сторонам, с нависающими деревьями, которые едва не встречаются посредине и полностью затмевают ненавистный свет, погружая всю поверхность воды в глубокую тень. Это совсем недалеко от одинокой фермы Аберганн и устья ручья, пробегающего мимо нее. Но Коракл Дик о них и не думает – думает лишь о том, что место подходит для его дьявольского замысла.

Убедившись в этом, он дольше не откладывает, но немедленно приступает к действиям – и действует тем проворней, чем больше желает получить обещанную священником награду. Сняв весла, он встает на ноги; встав на скамью, стоит несколько мгновений, балансируя. Затем встает ногами на борт, навалившись всем своим весом.

Лодка мгновенно переворачивается, всплывает дном вверх и выбрасывает и Дика, и Льюина Мердока в стремительно текущую темную воду.

Пьяный идет на дно, как кусок свинца; вероятно, он не испытывает боли и даже не понимает, что тонет; думает, что это продолжение его сна!

Убийце все равно: он только убеждается, что его жертва утонула. Теперь ему нужно думать, как спастись самому. Нужно плыть в одежде и обуви.

Это трудно, но он тем не менее добирается до берега и утомленно выбирается на него; дрожит, как промокший спаниель, потому что на Плимлиммоне выпал снег и растаявшая вода попала в реку.

Но холод уайской воды ничто по сравнению с ознобом, который пробирает его до костей, когда он обнаруживает, что выбрался в том самом месте, на которое волны вынесли другое тело – тело, которое он тоже отдал им, – тело Мэри Морган!

Мгновение он стоит пораженный ужасом, с вставшими дыбом волосами, с застывшей в венах кровью. Потом, с усилием придя в себя, подтягивает мокрые брюки и бежит с этого проклятого места – он и сам проклят – бежит в направлении Ллангоррена, широко обходя стороной Аберганн.

Он не боится подходить к Ллангоррену в промокшей одежде – напротив, знает, что в такой маскировке будет тепло принят. Так и есть.

Миссис Мердок поздно не ложится спать, ожидая Льюина; впрочем, она мало надеется на его появление. Глядя в окно, она при свете луны видит человека, который идет мимо каретного сарая к дому.

Подбежав к двери, она, изображая удивление, восклицает:

– Это вы, мсье Ришар? А где мой муж?

И когда Коракл Дик рассказывает ей о несчастном случае – рассказ, естественно, подправлен в соответствии с обстоятельствами, – она испускает возглас, который можно принять за проявление подлинного отчаяния. Но на самом деле это возглас радости, которую она с трудом сдерживает: теперь она единственная владелица дома и земель на многие мили вокруг!

Глава шестьдесят седьмая

Дипломатическая глава

Наступил новый день, солнце снова взошло над Булонью; и майор Магон снова с своей столовой со своим единственным гостем капитаном Райкрофтом.

Скатерть со стола убрана, на столе любимый напиток майора; и вот, держа в руках стаканы с пуншем и закурив сигары, они завершают разговор о дневных происшествиях, особенно связанных с тем, ради чего Райкрофт приехал в Булонь.

Майор еще раз поговорил с сестрой – недолго, когда она с подругами была на прогулке после уроков. Разговор добавил некоторые сведения к тому, что они уже знали – и об английской девушке, заключенной в монастыре, и о священнике, который привез ее сюда. То, что это был именно отец Роже, не вызывает никаких сомнений: Кейт его подоробно описала девушка, хорошо его знающая. Монашкам известно его имя, которое он получил при крещении, – Грегори; хотя майор провозглашает, что все священники одинаковы, все черные, именно этого священника окуржает гораздо более глубокая чернота, и это само по себе помогает его опознать. Даже в монастыре, куда он имеет доступ, с ним связано что-то мрачное; но что именно, молодая собеседница Кейт не смогла определить.

Полученная информация вполне совпадает с ранее известными сведениями о характере священника и с теорией, что он подстрекал к совершению преступления, если не сам его совершил. Это предположение подкрепляется его частыми посещениями монастыря и тем, что он пользуется вниманием настоятельницы. Он ее близкий друг. Больше того, новая английская послушница не первая привезенная agneau d’Angleterre (Английский агнц, фр. – Прим. перев.) в Булонь и переданная в лоно церкви. Были и другие, все очень состоятельные, способные не только сами содержать себя, но и дать средства на содержание всего монстыря.

Никто не говорит, что эти английские овечки попали во французское стадо недобровольно; но ходят слухи, что последняя привезенная отцом Роже бунтует; и что даже если она станет монашкой, то не по своей воле; что она против этого протестует.

Джек Уингейт всему этому верит: он по-прежнему убежден, что «Soeur Marie» – это Мэри Морган; и несмотря на всю невероятность и неправдоподобность, капитан Райкрофт готов прийти к такому же заключению; майор, который меньше знает предшествующие события, зато хорошо знает монастырь и его обитателей, никогда в этом не сомневался.

– Относительно того, как лучше извлечь оттуда девушку. Как вы считаете, Магон?

Капитан Райкрофт задает этот вопрос не равнодушно или небрежно; напротив, он полон нетерпения. Дочь уайского фермара ему не знакома, зато он теперь хорошо знает Уингейта; и намерен помогать молодому лодочнику до конца этого загадочного дела. В трудную минуту Джек Уингейт был рядом с ним, теперь он будет рядом с Джеком во что бы то ни стало. К тому же, образно выражаясь, они по-прежнему в одной лодке. Если умершая возлюбленная Уингейта, чудесным образом воскрешенная, получит также свободу, это может пролить свет на другу смерть, увы, несомненную. Поэтому капитан Райкрофт не совсем бескорыстно помогает лодочнику; задав вопрос, он с нетерпением ждет ответа.

– Придется воспользоваться хитростью, – не сразу отвечает майор; предварительно он делает большой глоток из стакана и затягивается своей «регалией».

– Зачем? – нетерпеливо спрашивает капитан. – Если девушку держат там насильно – так, по всей вероятности, и есть, – ее обязаны выпустить по требованию друзей.

– Вот в этом я как раз не уверен, даже если бы потребовала ее собственная мать, а за ее спиной стоял отец. Вы забываете, старина, что вы не в Англии, а во Франции.

– Но разве в Булони нет английского консула?

– Есть и министр иностранных дел, который дает этому консулу указания; и довольно странные указания, которые не прибавляют уважения ни ему, ни его стране. Я говорю об этом самодовольном дипломате, «ловком держателе бутылок», который забавляет британскую публику своими разглаголствованиями о civis Romanus sum (Лицо, обладающее известными привилегиями и правами, лат. – Прим. перев.).

– Верно; но какое это имеет отношение к нашим делам?

– Самое прямое.

– Каким образом? Не понимаю.

– Потому что вы не знаете, что здесь проиходит – я имею в виду штаб – Тюильри, называйте как хотите. Там мужчина – если его можно назвать мужчиной – полностью подчиняется женщине; а женщина – известная поклонница римского папы и беспринципного Антонелли.

– Все это я понимаю; но все же не вижу связи. Как английский министр иностранных дел может быть заинтересован в том, на что вы намекаете?

– Может. Если бы не он, все эти четверо, о которых мы говорим, не появились бы. Франция скорее всего было бы по-прежнему республикой, а не империей, прогнившей, как видит весь мир; а Рим – другой республикой, или, может, вся Италия – во главе с Мадзини или Гарибальди. Ибо верно, как то, что вы здесь сидите, старина, именно этот держатель бутылок посадил на императорский трон Наполеона, помог ему опрокинуть кресло президента, которое когда-то ему послужило и перестало быть полезным. Англичане в основном об этом не подозревают, как и о другом: именно эти самые civic Romanus sum посадили Пия на папский престол; эти дьяволы в красных брюках – зуавы – всего лишь пыль, брошенная в глаза народу, кость, которая должна удержать английского бульдога. Он заворчал бы тогда и еще заворчит, когда поймет все эти тонкости; когда покров дипломатии, наброшенный на грязные дела, будет разорван и их озарит свет истории!

– Магон! Я и не знал, что вы так увлекаетесь политикой! Тем более что вы такой радикал!

– Ничего подобного, старина; я всего лишь человек, который ненавидит тиранию в любой форме и облике – как религиозную, так и политическую. Особенно ту, которая дурачит мир самыми подлыми и дешевыми способами. Я люблю вести дела открыто.

– Но вы ведь не станете сейчас это рекомендовать – в нашем маленьком деле с монастырем?

– А! Это совсем другое дело! Тут цель оправдывает средства – когда борешься с дьяволом, нужно действовать его же оружием. Наш случай именно такой, и мы либо должны воспользоваться хитростью, либо отказаться. Действуя в открытую, мы не имеем ни малейшего шанса освободить эту девушку из монастырских когтей. Даже используя хитрость, мы можем потерпеть поражение; но если победим, то только с помощью ловкости, удачи и, вероятно, большой затраты времени.

– Бедняга! – замечает Райкрофт, имея в виду уайского лодочника, – ему не понравится мысль о долгом ожидании. Он теряет терпение. Когда мы сегодня проходили мимо монастыря, я с трудом удержал его от того, чтобы он не заколотил в дверь, зазвонил в дверной звонок и потребовал свидания с «Soeur Marie». Он хочет, чтобы Мэри немедленно вернули ему.

– Хорошо, что вам удалось остановить его. Если бы он так поступил, все кончилось бы не только дверью, захлопнувшейся у него перед носом. За спиной его захлопнули бы другую дверь– дверь тюрьмы. А вышел бы он оттуда на пути в Новую Каледонию или Кайенну. Да вас обоих могли бы туда сослать. Вы мне не поверите, Райкрофт, но и вы, офицер прославленной английской королевской армии, богатый человек, имеющий весьма влиятельных друзей, – даже вы были бы не только арестованы, но и депортированы, и никто бы вам не помог; даже если бы кто и захотел вам помочь, то не смог. Франция под управлением Наполеона Малого ничем не отличается от времен Людовика Великого, и lettres de cachet (Королевский указ о заключении в тюрьму лица, имя которого можно вписать; франц. – Прим. перев.) по-прежнему в ходу. Сейчас их во много раз больше, и людей сажают в сотни бастилий. Никто не был никогда так порабощен, как эти нынешние бедняги; не только речь у них под запретом – сами мысли на замке, и они не могут поделиться ими друг с другом. Даже близкие друзья боятся довериться друг другу, опасаясь, что один выдаст другого! Ничего не свободно, кроме неискренности и греха; тираны интуитивно поддерживают то и другое; это ослабляет народ, делает легче управление им. Так что, как видите, мой мальчик, нам необходимо действовать скрытно, сколько бы времени это ни заняло. Согласны?

– Да.

– В конце концов, – продолжает майор, – мне кажется, что время не так уж важно. Что касается девушки, то ее не собираются съесть. А что касается ваших дел, то они тоже могут подождать. Как вы сами говорите, след остыл; и несколько дней в ту или иную сторону не представляют разницы. К тому же оба следа, по которым мы идем, в конечном счете могут слиться. Я совсем не удивлюсь, если плененная девушка кое-что знает о другом деле. Может, именно по этой причине ее и заключили сюда на всю жизнь. В любом случае такое коварное похищение является косвенным свидетельством против того, кто его совершил. Значит, он и не на такое способен. Поэтому наша задача – освободить возлюбленную лодочника из монастыря, но самым надежным способом, и вернуть ее домой в Херефордшир.

– Это совершенно ясно. Но у вас есть идеи, как этого достичь?

– Есть. И не одна. Я надеюсь на успех.

– Отлично! Рад это слышать. На чем основана ваша надежда?

– На моей родственнице – сестре Кейт. Как я вам говорил, она любимица настоятельницы и допущена в святая святых монастыря. Если пользуясь такими привилегиями, она не сумеет поговорить с заключенными там, значит она утратила ум, который достался ей от матери. Не думаю, что она его утратила или притупила здесь, в Булони. Напротив, заострила в общении с этими святыми сестрами; и я нисколько не сомневаюсь, что она поможет нам осуществить наш маленький замысел.

– Довайте послушаем о нем, Магон.

– Кейт должна поговорить с английской девушкой; или по крайней мере передать ей записку. Это шаг к ее освобождению. Мы дадим ей знать, что друзья близко.

– Я вижу, что вы имеете в ивду, – отвечает капитан, затягиваясь сигарой. Майор продолжает сообщать подробности своего плана.

– Нам придется совершить небольшой взлом и похищение. Отплатим им их же монетой; или подорвем священника на его же петарде!

– Боюсь, это будет трудно.

– Конечно. И не только трудно, но и опасно. Скорее последнее, чем первое. Но это нужно сделать, в противном сулчае мы должны совсем отказаться.

– Ни за что, Магон! Какова бы ни была опасность, я готов рискнуть. И мы можем рассчитывать на Джека Уингейта. Он будет рад начать действовать.

– Ах! Его нетерпение может быть опасно. Но мы попробуем удерживать его. Я не вижу особых трудностей, если будем действовать быстро. К счастью, есть благоприятные для нас обстоятельства.

– Какие именно?

– Окно.

– Ага! Где?

– В монастыре, конечно. То, которое пропускает свет – немного, конечно, – в келью девушки. К счастью, моя сестра узнала, какое это окно, и видела его снаружи. Оно выходит на территорию, где отдыхают монашки; иногда туда допускают и школьниц. Кейт говорит, что окно высоко, но не выше верха стены сада. Так что лестница, по коротой мы переберемся через стену, поможет нам добраться и до окна. Больше сомнений мне внушают размеры самого окна. Кейт описывает его как очень маленькое, и посредине вертикальный стержень. Она считает – железный. Дерево или железо, его мы сможем убрать; но если херефордширский бекон сделал вашу фермерскую дочь слишком полной, чтобы пролезть в окно, тогда вместе с ней застрянем все мы трое. Мы должны установить это, прежде чем попытаемся ее вытащить. Судя по тому, что рассказала сестра, мне кажется, мы сможем увидеть окно с крепостной стены. В такой случае мы смогли бы произвести некоторые измерения и строить догадки на этом основании. А теперь, – продолжает майор, переходя к программе действий, – ваш уайский лодочник должен написать записку свой возлюбленной – я продиктую ее ему. Сестра передаст записку каким-нибудь способом.

– А что потом?

– Пока ничего. Но мы должны готовиться к свиданию, которое назначит лодочник в записке.