Жена дитя Майн Рид Томас

Глава LXVIII

Раздражающее затворничество

Прошла целая неделя, прежде чем мистер Свинтон после полученного наказания смог появляться на улице – при дневном свете.

Следы побоев на щеках сходили медленно; и хоть устрицу держали у глаза двадцать четыре часа, пурпурный полумесяц под глазом не исчез.

Пришлось оставаться в доме – и выходить только по ночам.

Боль была незначительной. Но досада невыносимая; и Свинтон отдал бы половину платы за свой шпионский труд, чтобы отомстить человеку, который так наказал его.

Но это невозможно. И по нескольким причинам. Прежде всего он не знает, кто это сделал. Знает только, что его обидчик был гостем Кошута, поскольку вышел из его дома. Сам он этого человека не видел; а подчиненный, который в это время вел наблюдение, его не узнал. Незнакомец, который никогда раньше не приходил – во всяком случае не приходил с начала наблюдения.

Но по описанию, которое дал подчиненный, и по собственным впечатлениям, по тому, что он разглядел в густом тумане – и почувствовал на себе, – Свинтон начал подозревать, кто бы это мог быть. Он не мог не подумать о Мейнарде. Странно, что он о нем думал. Но нет: правда заключалась в том, что он никогда о нем не забывал. Нелегко было забыть встречу в Ньюпорте. А была еще и встреча в Париже, когда Джули Гирдвуд проявила такой интерес к пленнику зуавов. Этот интерес не ускользнул от внимания ревнивого сопровождающего.

Свинтон знал о недолгой отлучке Джули из отеля Лувр и догадывался о цели этой отлучки. Несмотря на явное пренебрежение, которое она проявила к его сопернику на балу в Ньюпорте, Свинтон подозревал, что в глубине души она испытывает к нему склонность – втайне от матери.

Думая об этом, Свинтон испытывал ярость; ярость эта усиливалась при воспоминаниях об ином, более старом соперничестве, в котором этот человек превзошел его.

Быть побежденным в любовной интриге, трусливо уклониться от дуэли и наконец быть избитым хлыстом – три унижения, каждое из которых способно вызвать ненависть.

И Свинтон яростно ненавидел соперника.

То, что первые два унижения исходили от Мейнарда, Свинтон знал; в третьем он не был уверен. Но он догадывался, кто приложил к нему кнут. И это несмотря на густой туман и креп, закрывавший лицо.

Голос не похож был на голос Мейнарда, но ведь его можно изменить.

Большую часть времени, проведенного в вынужденном заключении, Свинтон думал о мести и о том, как ее осуществить.

Если бы патрон увидел, как он постоянно сидит у окна за жалюзи, не сводя глаз с дома Кошута, он похвалил бы его за усердное выполнение обязанностей.

Но Свинтон был далеко не так старателен. Многие посетители заходили в дом напротив – среди них были и очень странно выглядевшие типы, каждый шаг которых говорил о революции, – заходили в дом и выходили из него, но он не обращал на них внимания.

Шпион, раздраженно сидевший в вынужденном заточении, не думал о службе государству. Он хотел только узнать среди посетителей Кошута капитана Мейнарда.

Он пока не представлял себе, что будет делать дальше; меньше всего о том, чтобы арестовать капитана. Открытое обсуждение в суде для него смертельно – и к тому же принесет большой вред его нанимателю и патрону. Может стать известным существование шпионажа, о котором не подозревает Англия. Человек, вышедший из кэба с хлыстом в руке, знал, что его преследуют, и понимал почему. Но английская публика не должна этого знать.

И Свинтон не собирался предавать этот факт огласке; тем более не хотел этого лорд…, его наниматель. Навещавшему его по вечерам лорду… Свинтон рассказал то же самое, что сэру Роберту, добавив, что хулиганы избили его, когда он выполнял свой долг перед государством.

Щедрый вельможа был потрясен этим рассказом; он сочувствовал и намекнул на возможное увеличение платы; и посоветовал, поскольку Свинтон не может выходить днем, прогуливаться по ночам – иначе его здоровье пострадает от долгого пребывания взаперти.

Протеже согласился с этим советом; он выходил по вечерам и заходил в таверну Сент Джонз Вуда, где играли в юкер (Старинная карточная игра. – Прим. перев.). Тут он мог сделать ставку и поиграть в свое удовольствие.

Дважды, поздно ночью возвращаясь домой, он заставал в гостиной патрона, негромко беседующего с его женой. Его светлость просто заехал узнать о его здоровье; у него были также дополнительные инструкции, и поэтому он нетерпеливо ждал его возвращения.

Впрочем, патрон ничего не говорил о нетерпении. Он не мог проявить такую невежливость. Такое объяснение давала Фэн.

Свинтон видел все это и гораздо больше. Видел новые браслеты на руках жены, свисающие с ушей бриллиантовые серьги и дорогое кольцо на пальце – которого раньше не было!

Видел, но не спрашивал, откуда все это. Ему было все равно. Подарки не вызывали у него неудовольствия. Гораздо больше недоволен был сэр Роберт, который их тоже заметил.

Глава LXIX

Кабриолет

Только одно не оставляло теперь Свинтона равнодушным. Ему нравился юкер; он хотел бы отомстить; но была одна мысль, которая заставляла забыть все остальное.

Скорее не мысль, а страсть – и объектом ее была Джули Гирдвуд.

Он полюбил ее.

Можно было бы подумать, что такой человек не способен на подобную страсть. Конечно, это не была чистая любовь.

Но любовь бывает разная; и одну ее разновидность испытывал экс-гвардеец; иными словами, он «влип».

Это была любовь в самом низменном смысле; однако это не делало ее менее страстной.

Свинтон испытывал такое сильное чувство, что способен был забыть почти обо всем остальном. Даже подлый план, первоначально предназначавшийся для того, чтобы овладеть состоянием Джули, отступил перед желанием обладать этой девушкой.

Конечно, первоначальная цель не забылась; она только отошла на второе место.

И поэтому, больше чем по другим причинам, его раздражало вынужденное затворничество.

Все это произошло после восхитительного обеда, во время которого ему удалось создать о себе благоприятное впечатление. Но дальше ничего не последовало. Уже шесть дней он не видел никого из Гирдвудов. Не мог навестить их. Как это можно – с таким лицом? Как объяснить причину? Пришлось отказаться от посещения.

Он нервничал; ему хотелось снова увидеться с Джули Гирдвуд. Карты не помогали; а то, что он видел в поведении жены и о чем подозревал, заставляло его испытывать еще более сильное желание; тем более нужно ему отвлечение.

Его тревожили и другие мысли. Он так долго ее не видел. Что могло произойти за это время? Красавица, богатая, на нее должны обращать внимание. Она окружена поклонниками. Рядом с ней Лукас, один из поклонников; но до мыслей о нем Свинтон не снисходил. Однако могут появиться и другие; и среди них тот, кто будет отвечать требованиям матери.

Откуда он знает, что подлинный лорд в данный момент не ступил на ковры Кларендона; и сейчас не стоит у края шелковых юбок Джули?

А если и не лорд, то Мейнард; а мать об этом не подозревает.

Последняя картина меньше всего нравилась Свинтону.

Но, ежедневно сидя у окна и ожидая, когда кожа лица приобретет естественный цвет, он постоянно представлял ее себе.

И когда это наконец произошло, он не стал тратить ни дня, а сразу отправился к Гирдвудам.

Отправился в стиле высшего общества. Щедрая плата за шпионскую деятельность позволяла это. Ни один дворянин не мог бы одеться моднее; на Свинтоне было пальто от Пула, сапоги от Мелнотта и шляпа работы Кристи.

И пришел он не пешком, как во время первого посещения Кларендона.

Приехал в кабриолете, с красивой лошадью и слугой в высоких сапогах на запятках.

Номер миссис Гирдвуд в этом аристократическом отеле выходит окнами на Бонд-стрит. Свинтон знал, что его выезд увидят.

И все сделал для того, чтобы подкрепить свой обман.

Кабриолет был избран с особой целью. Это был последний крик моды среди благородной публики, особенно молодежи. Такие экипажи не часто можно было увидеть на улицах; они всегда привлекали внимание: ведь красивее такого экипажа на колесах не бывает.

Свинтон слышал, как однажды Джули Гирдвуд сказала, что хотела бы прокатиться в таком экипаже. Он подхоящий человек для такой прогулки: во время службы в гвардии ему не раз приходилось держать в руках вожжи; и он считался одним из лучших «хлыстов» своего времени.

Если ему только удастся заманить Джули в кабриолет – конечно, мать это позволит, – какие преимущества это ему даст! Возможность проявить свое мастерство; возможность неограниченного тет-а-тет – до сих пор у него такой возможности не было; это, наряду с другими случайностями, может сильно поднять его в ее глазах.

Конечно, предложение необычное. Но он слышал, как она сама высказала такое желание, и поэтому может сделать его, не боясь оскорбить.

Она согласится. Он знает, что у этой молодой леди своеобразный жизненный опыт, что она не боится сплетен. Она никогда не подчиняется тирании общества. В этом она истинная американка.

Он считал, что она поедет или по крайней мере согласится; нужно будет только получить согласие матери.

А после последней дружеской встречи он считал, что миссис Гирдвуд даст такое согласие.

Побуждаемый этой верой, он решил попытаться; для этого и был нанят кабриолет.

Полный надежды, мистер Свинтон спрыгнул с сидения, бросил повод слуге и вошел в отель Кларендон.

Глава LXX

Искусный возница

– Дома ли миссис Гирдвуд? – спросил он у дежурного.

– Сейчас посмотрю, сэр, – ответил тот, почтительно поклонившись и торопливо отходя.

Он помнил этого джентльмена, который курит такие хорошие сигары и охотно с ними расстается. Джентльмен и тогда ему понравился. Но сейчас, в новом пальто, несомненно, от Пула, с соответствующими брюками и сапогами, он выглядит еще лучше. К тому же сквозь застекленную дверь служащий видел кабриолет и слугу в высоких сапогах. А с владельцами такой роскоши он всегда исключительно вежлив; тем более с мистером Свинтоном, помня его замечательные сигары.

Экс-гвардеец ждал его возвращения с некоторой тревогой. Кабриолет вместе со слугой обошлись ему в соверен. Будет жаль, если он напрасно выложил двадцать шиллингов.

Но когда вернулся Цербер Кларендона, Свинтон испытал облегчение.

– Миссис Гирдвуд с семьей у себя, сэр. Послать вашу карточку?

– Пожалуйста.

Свинтон достал кусочек картона и протянул служителю.

Проворный слуга понес ее наверх.

– Прекрасная леди, миссис Гирдвуд, – в ожидании новой сигары начал разговор смотритель. – вся семья замечательная; особенно молодая леди.

– Которая из них? – спросил Свинтон. Он решил, что не помешает, если он закрепит дружбу со служащим. – Их две.

– Обе, сэр. Обе замечательные.

– Правда! Но вы высказались так, словно предпочитаете одну из них. Могу ли я спросить, какая из них кажется вам красивей?

Служитель удивился. Он не знал, какой ответ больше понравится джентльмену.

Но тут ему в голову пришел компромиссный ответ.

– Ну, сэр, светловолосая – очень хорошая молодая леди. У нее такой спокойный характер, и выглядит она прекрасно. Но если говорить о красоте, я бы сказал – конечно, я не судья в таких делах, – но я бы сказал, что черноволосая тоже очень красива!

Такой ответ оставлял непонятным, кого предпочитает служитель. Но у мистера Свинтона не было времени думать об этом. Не считаясь с расходами, миссис Гирдвуд занимала большой номер на первом этаже; поэтому посыльный вскоре вернулся.

Он принес приятное известие, что джентльмена просят заходить.

Выражение лица посыльного свидетельствовало, что гостя ожидает благожелательный прием.

Так оно и было: миссис Гирдвуд вскочила и пошла ему навстречу.

– Милорд! Прошу прощения, мистер Свинтон! Вы целую неделю нас не навещали! Мы все гадали, что с вами случилось. Мы с девочками уже думали… сказать, девочки?

Джули и Корнелия выглядели смущенными. Они не знали, что думали об отсутствующем мистере Свинтоне.

– Я вам скажу, мистер Свинтон, если вы обещаете не обижаться!

– Обижаться? Но это невозможно!

– Ну, тогда, – продолжала вдова, не думая о том, что «ее девочки» еще не дали ей разрешение, – мы подумали, что произошло нечто ужасное. Простите, что называю это ужасным. Но оно таково для ваших многочисленных друзей среди леди.

– Что именно?

– Что вы женились!

– Женился? На ком?

– О, сэр, вы еще спрашиваете! Конечно, на достопочтенной и прекрасной мисс Кортни.

Свинтон улыбнулся. Эта улыбка несколько напоминала волчий оскал. С ним случались ужасные вещи; но ничего не может быть хуже, чем жениться на достопочтенной Джеральдине Кортни – «Кейт-барышнице»!

– Ах, леди, – ответил он уничижительным тоном, – вы оказываете мне слишком большую честь. Я далеко не фавойит этой леди. Увейяю вас, мы пуосто большие дуузья.

Ответ показался благоприятным миссис Гирдвуд и немного – Джули. Корнелия оставалась равнодушна.

– Дело в том, – продолжал Свинтон, воспользовавшись удобным упоминанием достопочтенной Джеральдины, – что я только что поссойился с ней. Она хотела, чтобы я повез ее кататься. Я отказался.

– Отказался! – удивленно воскликнула миссис Гирдвуд. – О, мистер Свинтон! Отказать такой прекрасной леди! И такой воспитанной! Как вы могли?

– Ну, как я вам уже говойил, миссис Гиудвуд, мы с мисс Коутни не буат и сестуа. К тому же я вывозил ее вчеуа и под этим пйедлогом отказался. Сегодня я взял лошадь – свою лучшую лошадь – с особой целью. Надеюсь, я не буду уазочауован?

– С какой целью? – спросила миссис Гирдвуд. Слова гостя предполагали подобный вопрос. – Прошу простить мое любопытство, сэр.

– Надеюсь, это вы меня пуостите, мадам. В беседе несколько дней назад ваша дочь выуазила желание пуокатиться в одном из английских кабйиолетов. Я пуав, мисс Гийдвуд?

– Это верно, – согласилась Джули, – я так сказала. Мне хотелось покататься на кабриолете, в который запряжены такие красивые лошади!

– Если окажете мне любезность и выглянете в окно, мне кажется, вы как уаз такую лошадь и увидите.

Джули скользнула к окну; мать пошла с ней. Мисс Инскип не пошевелилась.

Внизу на улице стоял экипаж Свинтона – кабриолет с гербом на дверце; великолепная лошадь била копытами по мостовой; она закусила удила, и на краях ее пасти появилась пена; повод держал миниатюрный грум в ливрее и высоких сапогах.

– Какой красивый экипаж! – воскликнула Джули. – Я уверена, в нем очень приятно кататься!

– Мисс Гиудвуд, если окажете мне честь…

Джулия повернулась к матери; во взгляде ее был вопрос: «Можно?»

– Можно! – был ответ, данный взглядом миссис Гирдвуд.

Как она могла отказать? Разве мистер Свинтон не отказал достопочтенной Джеральдине Кортни, предпочтя ей ее дочь? Прогулка на свежем воздухе ей не повредит. Тем более в обществе лорда. Она может ехать.

Миссис Гирдвуд дала согласие, и Джули пошла переодеваться.

В воздухе чувствовался морозец, поэтому девушка вернулась, укутанная в дорогие меха.

Она надела плащ из морского котика, кокетливо украшенный и очень идущий к ее смуглой внешности. Выглядела она превосходно.

Свинтон тоже так считал. Дрожащей рукой он поддерживал девушку, когда она садилась в кабриолет.

Они решили объехать Парк, прокатиться в Кенсингтонский сад, а потом вернуться в Кларендон.

Но до этого мистер Свинтон проехал на Парк Лейн и остановился перед особняком знатного вельможи.

– Это очень невежливо с моей стоуоны, мисс Гиудвуд, – сказал он, – но мне необходимо навестить его светлость; надеюсь, вы меня пуостите.

– Конечно, – ответила Джули, довольная кавалером, который показал себя искусным возницей.

– Одну минутку – я не позволю его светлости задеужать меня надолго.

И Свинтон выскочил; передал вожжи груму, который уже ждал у головы лошади.

Он сдержал свое обещание. Через короткое время вернулся – за это время его милость мог разве что спросить, который час.

На самом деле он не виделся с вельможей и не собирался с ним видеться. Посещение было подделкой; Свинтон в прихожей обменялся только несколькими словами с дворецким.

Но он не сказал об этом своей прекрасной спутнице в кабриолете, и она триумфально вернулась в Кларендон, а мать восхищалась, глядя на нее через окно.

Когда леди прослушала рассказ о поездке и особенно о визите на Парк Лейн, ее уважение к мистеру Свинтону еще больше усилилось. Он именно тот, кого она искала!

И Джули тоже начинала так думать.

Глава LXXI

Тихий отель

Свинтон считал эту поездку своим большим успехом; и решил, не теряя времени, развить успех.

Теперь почва казалась ему достаточно устойчивой – он считал, что она выдержит его предложение.

И менее чем через три дня он снова появился в Кларендоне и сделал свое предложение.

Он не получил прямой и определенный ответ. Это было ни «да», ни «нет». Его просто отослали к матери.

Такой ответ был не совсем ему по вкусу. И казался достаточно странным. Но, хоть он и был слегка раздражен, но совсем не разочарован: как он мог ожидать отказа с этого направления?

Пользуясь данным ему разрешением, он ждал Гирдвуд mere (Мать, фр. – Прим. перев.); и повторил предложение со всем красноречием, каким обладал.

Если дочь дала неопределенный ответ, то мать была гораздо категоричней; и ее ответ поставил перед мистером Свинтоном дилемму.

– Сэр, – ответила миссис Гирдвуд, – мы обе очень польщены, и я и моя дочь. Но ваша светлость извинит меня, если я скажу, что, делая предложение, вы кое-что забыли.

– Могу ли я спуосить, мадам, что именно?

– Ваша светлость не сообщили своего подлинного имени и не сказали, каков ваш титул. Пока этого не сделано, ваша светлость, вы понимаете, что ни я, ни моя дочь не сможем дать положительный ответ. Просто не сможем!

Миссис Гирдвуд говорила не резко и не сатирически. Напротив, она постаралась высказаться самым примирительным тоном – из сраха оскорбить его светлость и вынудить его совсем отказаться от своего намерения.

Ей слишком хотелось завладеть им – конечно, только если он лорд. Если бы она знала, что он не лорд, ее ответ звучал бы совсем по-иному; и ее знакомство с мистером Свинтоном кончилось бы с таким же отсутствием церемоний, как и началось.

Псевдолорду казалось, что он на самом краю такой пропасти, когда он попытался выкрутиться.

Пришлось обратиться к тому же старому предлогу о необходимости сохранения инкогнито.

Свинтон был захвачен врасплох и не знал, что еще сказать.

Зато знала мать-американка. Она откровенно объяснила, что пока он не откроет свой титул, она должна отклонить честь считать его своим зятем.

Но если титул станет известен, он может надеяться на благоприятный ответ.

Она попыталась высказать это таким тоном, чтобы не вызвать у него отчаяние. Напротив, совершенно ясно дала понять, что ответ будет положительный, если будут выполнены ее условия.

Но этого было достаточно для его отчаяния. Как заставить ее поверить, что он обладает титулом?

– Надо получить его! – сказал Свинтон самому себе, когда после безрезультатного разговора вышел из отеля Кларендон. – Получить! И, клянусь небом, я его получу! Это так же верно, как то, что мое имя Свинтон!

Далее он рассуждал:

– Да, у меня есть для этого возможности. В моей власти этот старый развратник! Надо только сделать еще один шаг, чтобы полностью покорить его. И он даст мне все, что я пожелаю, – даже титул!

– Я знаю, что он не может сделать меня лордом; но сойдет рыцарь или баронет. Для нее все равно; если перед моим именем будет «сэр», она не сможет мне отказать. А тогда я получу и Джули Гирдвуд и двести тысяч фунтов!

– Клянусь небом! Мне она нужна больше, чем ее деньги! Девушка запала мне в сердце. Я сойду с ума, если не заключу ее в объятия!

С такими дикими мыслями он шел по улицам, вниз по Бонд-стрит, по Пикадилли и наконец в соседстве Лейстер Сквер.

И как будто сам дьявол решил ему помочь. Произошел эпизод, который оказался чрезвычайно кстати. Казалось, это случайность – но кто мог бы это доказать? Может, все было предопределено заранее.

Свинтон стоял у фонаря в центре Пикадилли Серкус (Площадь в центре Лондона. – Прим. перев.), когда мимо прехал кэб с двумя пассажирами – леди и джентльменом.

Оба держались подальше от окна; лицо леди скрывалось под густой вуалью; а пожилой джентльмен делал вид, что читает «Таймс», как будто его чрезвычайно заинтересовала какая-то громогласная передовая!

Но несмотря на все эти предосторожности, Свинтон узнал пассажиров кэба – узнал обоих! Леди была его собственная жена, а джентльмен – его благородный патрон с Парк Лейн!

Кэб проехал мимо; Свинтон не сделал ни малейшей попытки остановить его. Но пошел следом, быстро и молча.

Кэб свернул на Хаймаркет и остановился у входа в один из тихих отелей, которые известны всем, кто путешествует налегке, не отягощая себя багажом.

Джентльмен вышел, леди за ним; оба прошли в дверь отеля, которая гостеприимно открылась им навстречу.

Кэбмен, которому заплатили авансом, немедленно отъехал.

– Достаточно! – прошептал Свинтон с дьявольской улыбкой на лице. – Подойдет. А теперь свидетель, которого можно было бы предъявить суду… Ха-ха-ха! До этого никогда не дойдет!

Но чтобы этого не случилось, нужен свидетель. Район позволяет легко найти его. Свинтон хорошо знал Лейстер Сквер, знал каждый ее уголок и все окрестности; здесь он обязательно отыщет «приятеля».

И менее чем через пятнадцать минут он его нашел; еще немного погодя оба стояли на углу … стрит, явно обсуждая какое-то небесное явление, которое поглотило все их внимание.

Они дали досточно времени леди и джентльмену; спустя какое-то время оба вышли из отеля – леди первой, джентльмен спустя несколько минут за ней.

Свинтон с приятелем не окликнули леди, и она прошла мимо, по-видимому, не заметив их.

Но когда мимо проходил джентльмен, оба повернулись к нему.

Он тоже сделал вид, будто не замечает их; но вздрогнул и пошел быстее; это свидетельствовало, что по крайней мере одного из них он узнал, и это не доставило ему радости!

Оскорбленный супруг и не думал его преследовать. Пока джентльмен в безопасности; и, веря, что он – и уж во всяком случае леди – не узнаны, поздравляя себя с удачей, пошел дальше по Пикадилли.

Он был бы менее радужно настроен, если бы слышал слова своего протеже, которые тот произнес, расставшись с «приятелем».

– Теперь он у меня в рука! – сказал Свинтон. – Титул для Ричарда Свинтона или развод и позор! Да благословит Господь дорогую Фэн, она так отлично подыграла мне! Да благословит ее Господь!

С таким богохульством бывший гвардеец сел в кэб и направился в Сент Джонз Вуд.

Глава LXXII

Необходим – предводитель!

Став из солдата писателем, Мейнард не бездельничал и в своем новом облике.

Книга за книгой выходили из-под его плодовитого пера; и каждая усиливала репутацию, которую он приобрел при своем первом появлении на литературной ниве.

Молодые журналисты называли его труды гениальными. Но писаки постарше, те, что составляют «Клуб взаимного восхищения», эти разочарованные писатели, которым приходится становиться критиками, писали, что его книги – всего лишь «сенсация».

Черпая вдохновение в зависти, а влияние – у своего «магистра», ведущего журнала, от одного кивка которого они начинали дрожать, – они пытались принести удовлетворение этому деспоту прессы, преуменьшая заслуги молодого автора.

Они применяли два способа. Некоторые ничего не говорили. Это были более мудрые: молчание критика есть его самое красноречивое суждение. К тому же они не опасались, что им могут возразить. Другие говорили, но насмешливо и презрительно. Они находили выход для своего дурного нстроения, используя термины «мелодрама», «беспочвенная выдумка» и множество других расхожих фраз, которые, подобно определению «сенсационное», можно применить к любым самым классическим концепциям автора.

Сколько лучших произведений Байрона, Шекспира или Скотта избежали категории «сенсационных»?

Они не могли отрицать, что книги Мейнарда приобрели определенную популярность. Но она была достигнута без их помощи. Для них это лишь свидетельство извращенного вкуса века.

Но когда существовал век без извращенного вкуса?

У его произведений нет будущего. В этом они были уверены.

Но они выжили; они с успехом продаются; с их помощью уже составлены с подесятка состояний – конечно, не самим автором, а теми, кому он неосторожно доверил свои книги.

И эти книги обещают еще долго попадать на книжные полки; может быть, великой славы у них и не будет, но и пыли много они тоже не соберут.

Наступит день, когда критики будут давно мертвы, а мысли капитана Мейнарда, изложенные в его книгах, уже не будут считаться всего лишь сенсационными.

Но он не думал об этом, когда писал их. Просто шел по следу, который открыла перед ним жизнь.

И ему это не очень нравилось. После юности, проведенной в самых разнообразных приключениях, спокойная атмосфера кабинета была ему не по вкусу. Он выдерживал ее, считая, что это всего лишь эпизод в его жизни.

Любая новая тропа, обещающая приключения, искушала его вскочить со стула и бросить перо в огонь.

Но пока таких троп не встречалось; и он продолжал писать – писать и думать о Бланш Вернон.

Он думал о ней, но не смел ей написать. И не только потому, что это опасно: мешало его чувство чести.

К тому же он не знал ее адреса. Он слышал, что сэр Джордж снова отправился за море, и дочь была с ним. Куда именно, он не знал и не предпринимал никаких попыток, чтобы узнать. Достаточно знать, что, дома она или за границей, она, чей образ постоянно был в его мыслях, для него недоступна

Иногда воспоминания о ней причиняли ему боль, и тогда он искал отвлечения в работе.

В такие времена ему все больше хотелось взяться за саблю: она обещала стать лучшим утешителем. Но никакой возможности не подворачивалось.

Однажды вечером он думал об этом – думал о какой-нибудь опасной экспедиции, в которой смог бы участвовать, – когда кто-то постучал в его дверь, словно дух, рожденный его желанием.

– Войдите!

На его приглашение ответил Роузвельдт.

Граф поселился в Лондоне и тоже искал занятия.

У него оставались еще остатки состояния; они позволяли ему жить безбедно, а титул открывал ему доступ во все двери.