Жена дитя Майн Рид Томас

Глава LXXIII

Покупка паспорта

Должно было пройти двадцать четыре часа, прежде чем Кошут и его спутник – вернее, капитан Мейнард со своим слугой – смогли выступить в опасную экспедицию.

Было совершенно необходимо получить паспорт – у консульского агента Франции или в британском Форейн Оффис; а для этого необходим дневной свет – иными словами, до следующего дня ничего нельзя было сделать.

Кошут раздражался из-за задержки; его новый хозяин – тоже; впервые проклинал он всю систему паспортов.

Они не думали, что это задержка окажется для них благоденствием; возможно, именно ей они обязаны сохранением жизни!

Мейнард предпочитал получить паспорт у французского консула. Это легче и быстрее, чем в английском Форейн Оффис, где царствует настоящая бюрократия. Несколько дней проходит, прежде чем Джон Булль, отправляющийся за море, может уговорить своего посла выдать ему клочок бумаги, необходимый для защиты!

Вначале за него должен поручиться банкир, священник или какой-нибудь другой известный в стране человек! Хозяева Джона не поощряют бродяжничество.

Французский агент гораздо доступней. Скудное жалование заставляет его доброжелательно смотреть на оплату наличными. Именно поэтому он бывает всегда готов к услугам.

Однако Мейнарду документ достался с некоторым трудом. Возник вопрос о слуге, который должен был быть вписан в паспорт.

Лакей должен явиться сам, чтобы его точное описание было внесено в паспорт.

Так холодно и вежливо заявил французский чиновник. Его тон, казалось, говорил о бесполезности попыток его уговорить.

Хотя Мейнард знал, что к этомй моменту благородный венгр уже пожертвовал своей великолепной бородой, его красивое лицо слишком известно в Лондоне, чтобы его не узнавали на улицах. Особенно опасно ему показваться в районе французского консульства, на Кинг Уильям стрит. Его узнают либо сам агент, либо с полдесятка шпионов с глазами рыси, которые всегда слоняются поблизости.

Кошута никогда не удастся выдать за лакея!

Но Мейнард придумал способ обойти это затруднение. Выход подсказали потрепанный костюм и голодный вид француза.

– Для меня это очень неудобно, – сказал он. – Я живу в Вест-Энде, туда целых пять миль. Очень далеко, и все лишь для того, чтобы привести сюда слугу. Я бы заплатил несколько соверенов, чтобы избавиться от этих хлопот.

– Прошу прощения, – ответил агент, сразу становясь предельно вежливым по отношению к человеку, который так спокойно расстается с несколькими соверенами. – Таковы правила, как знает мсье. Однако… если мсье…

Он помолчал, чтобы смысл этого «однако» был понят.

– Вы окажете мне большое одолжение, избавив от хлопот…

– Мсье может точно описать слугу?

– С головы до ног.

– Tres bien! Пожалуй, этого достаточно.

И без дальнейших переговоров словесное описание экс-диктатора Венгрии было занесено на листок с печатями.

Это был подробный портрет, с указанием роста, возраста, цвета волос, цвета кожи и должности, в которой находится слуга.

Судя по описанию, получился образцовый слуга (Это действительный факт. Паспорт до сих пор находится у меня. – Элизабет Рид).

– Чрезвыйчайно обязан, мсье! – сказал Мейнард, принимая паспорт у агента и одновременно вкладывая ему в руку несколько сверкающих соверенов. Потом добавил: – Ваша любезность избавила меня от множества хлопот, – и побыстрее вышел из конторы, оставив француза в состоянии приятного удивления. На лице агента было выражение, доступное только истинным сыновьям гальской нации.

В тот же день хозяин и слуга были готовы к отъезду.

Чемоданы упакованы, все необходимо взято, заказаны билеты на ночной почтовый пароход из Дувра в Кале.

Ждали только часа отъезда из Лондона.

Удивительное собрание состоялось в доме Кошута в Сент Джонз Вуде.

Присутствовали восемь человек; каждый владел титулом или воинским званием, титулы и звания либо наследственные, либо полученные за заслуги.

Все люди известные и почитаемые. Среди них два венгерских графа благороднейшего происхождения, один барон того же королевства; три старших офицера, каждый из которых командовал армейским корпусом.

Седьмой, самый низкий по званию, простой капитан – сам Мейнард.

Но восьмой – кто был восьмой?

Мужчина в костюме лакея, со шляпой с кокардой в руке, словно готовый в любую минуту выйти.

Любопытно было наблюдать за этими людьми, собравшимися вокруг лакея; графы бароны и генералы тоже сняли шляпы, но не потому что собирались уезжать. Они сделали это из уважения!

Говорили они не подобострастно, но все же тоном, каким говорят со старшими; а ответы принимались с почтительностью, говорившей о высокой оценке!

Если и есть доказательства подлинного величия, то это уважение союзников в час несчастья.

Именно таков был этот случай. Вряд ли стоить уточнять, что одетый лакеем человек был сам Кошут.

Даже в ужасные часы изгнания, когда дело его казалось безнадежным, когда холодный мир презрительно отвернулся от него, его окружали не алчные подхалимы, а самые благородные люди Венгрии, все полные почтения, со шляпами в руке; они относились к нему так же, как в дни, когда судьба любимой страны и их собственная участь определялись его волей!

Автор был свидетелем этой сцены и считает ее величайшим торжеством сознания над материей и правды над шарлатанством.

Все собравшиеся знали тайный замысел Кошута. Они слышали о восстании в Милане. Именно об этом они говорили; и большинство, подобно самому Кошуту, готовилось принять в нем участие.

Как и Кошут, они считали восстание неразумным шагом со стороны Мадзини – потому что начал его именно Мадзини. Некоторые называли это безумием!

Ночь темная и благоприятствует отъезду. Темнота необходима: все знали о шпионах напротив.

Но Мейнард предпринял дополнительные меры предосторожности, чтобы сбить со следа этих цепных псов деспотизма.

Он придумал уловку, которая обязательно должна была удаться. Приготовили два набора чемоданов. Пустые должны были быть вынесены из дома Кошута и погружены в кэб. Капитан со своим слугой в этом кэбе доедут до северного конца Берлингтонской Аркады и пойдут в фешенебельные магазины, словно собрались что-то покупать. Кэб будет их ждать.

Но в другом конце, на Пикадилли, будет ждать другой кэб, с настоящим багажом путников, который еще накануне был перевезен в квартиру писателя-солдата.

Нужны очень проницательные детективы, чтобы разгадать эту уловку.

Но как ни была остроумна эта хитрость, она так и осталась неосуществленной. И слава Богу!

По тому, что стало известно впоследствии, Кошуту и капитану Мейнарду следовало возблагодарить небо. Если бы им удалось обмануть английских шпионов, это было бы временное и недолговечное торжество. Через двадцать часов оба были бы во французской тюрьме; Кошута отправили бы в гораздо более опасную для него австрийскую тюрьму; а его хозяин, вероятно, долго томился бы в камере, прежде чем в его защиту снова развернули флаг его страны.

Но попытка не осуществилась; они даже не сели в кэб, ожидавший у ворот. В доме появился человек, который предотвратил ее.

Глава LXXIV

Поддельное восстание

Неожиданное изменение планов было вызвано появлением графа Роузвельдта. Чтобы понять, что произошло, потребуется небольшое объяснение.

Незадолго до этого граф, который постоянно бывал у Кошута, незаметно исчез: Кошут отправил его на разведку.

Граф долго жил в Лондоне, и именно знание лондонской жизни способствовало тому, что ему поручили это дело.

Он должен был узнать, кто послал шпионов.

Темная ночь благоприятствовала ему; зная, что шпионы тоже предпочитают темноту, он незаметно ожидал там, где они могли появиться.

Ждал он недолго. Вскоре послышались голоса. Разговаривающие были совсем близко. Их было двое.

Они подходили к тому месту, где стоял граф. Ворота сада с массивными столбами создавали нишу, в которой было темно, как в подземелье Плутона.

В эту нишу отступил граф; сжался, насколько позволяло его массивное тело.

Туман, густой и почти осязаемый, позволил ему оставаться незамеченным.

Двое подошли; удача сопутствовала графу: они остановились у ворот.

Разговаривали они достаточно громко, чтобы Роузвельдт смог услышать.

Он не знал, кто они, но по разговору скоро догадался. Это были шпионы, занимающие дом против Кошута, именно те, на поиски которых он и послан. Темнота ночи не позволила ему разглядеть их лица. Он различал только две фигуры, едва видные за густым пологом тумана.

Но это не имело значения. Он никогда раньше не видел шпионов и не был знаком с их внешностью. Достаточно слышать их разговор.

И он услышал достаточно для своих целей – достаточно, чтобы незаметно дождаться их ухода; а потом взволнованно вернуться в кружок, который он недавно покинул.

Он ворвался в комнату со словами, вызвавшими изумление – почти ужас!

– Вы не должны ехать, губернатор! – были первые слова, сорвавшиеся с его губ.

– Почему? – удивленно спросил Кошут. Все были удивлены не меньше его.

– Mein Gott (Мой Бог! Нем. – Прим. перев.)! – ответил австриец. – Расставшись с вами, я услышал странный рассказ.

– Что за рассказ?

– Рассказ о восстании в Милане. Есть ли на земле настолько бесчестный человек, чтобы в это поверить?

– Объяснитесь, граф!

Это была просьба всех присутствующих.

– Терпение, джентльмены! Вам оно понадобится, когда вы меня выслушаете.

– Продолжайте!

– Как мы и ожидали, я нашел этих шпионов. Их было двое, и они разговаривали на улице. Я спрятался в тени ворот; и прямо передо мной остановились эти негодяи. Они меня не видели, а я их видел и, что еще лучше, слышал. И как вы думаете, что я услышал? Вы мне не поверите!

– Расскажите, и посмотрим!

– Восстание в Милане – подделка, ловушка, чтобы заманить туда благородного губернатора и всех нас остальных в руки Австрии. Именно с этой целью все и организовано – так сказал один из шпионов второму и сообщил источник своей информации.

– И каков этот источник?

– Его наниматель лорд…

Кошут вздрогнул. Его товарищи тоже: сведения, какими бы необычными они ни были, не показались им невероятными.

– Да! – продолжал Роузвельдт. – Не может быть никакого сомнения в том, что я вам рассказываю. Шпион называл факты и подробности, которые должен был получить из надежного источника; я и раньше подозревал что-то в этом роде. Я знаю силу этих богемских частей. К тому же там тирольские стрелки, подлинные телохранители тирана. Что бы ни думал Джузеппе Мадзини, у нас нет ни единого шанса. Это ловушка, и мы не должны в нее попасть. Вы ведь не поедете, губернатор?

Кошут осмотрел собравшихся, взгляд его остановился на Мейнарде.

– Со мной не советуйтесь, – сказал писатель-солдат. – Я по-прежнему готов ехать.

– А вы уверены, что все правильно расслышали? – спросил экс-губернатор, обращаясь к Роузвельдту.

– Уверен, ваше превосходительство. Слышал совершенно ясно. Эти слова все еще звучат у меня в ушах, жгут их.

– Что скажете, джентльмены? – спросил Кошут, всматриваясь в лица окружающих. – Поверим ли мы в такой подлый план?

Прежде чем ему ответили, раздался дверной звонок.

Открыли дверь, и впустили человека, который прошел в комнату, где собрались революционеры.

Все узнали полковника Ихаша, друга и адъютанта Кошута.

Ни слова не говоря, он передал экс-губернатору листок бумаги.

Это была зашифрованная записка; ключ к шифру знал только Кошут.

Печальным тоном дрожащим голосом перевел он текст таким же опечаленным, как он сам, слушателям.

«Восстание оказалось фальшивым.За ним стоит предательство. Сегодня утром венгерские части разоружены. Десятки бедняг расстреляны. Мадзини, я и остальные, вероятно, разделим их участь, если только не случится какое-нибудь чудо. Мы окружены со всех сторон и не можем спастись. Нам остается только надеяться на Бога Свободы.

Турр»

Кошут пошатнулся и сел. Казалось, он готов упасть на пол.

– Я тоже обращаюсь к Богу Свободы! – воскликнул он, немного придя в себя и снова вставая. – Неужели он допустит, чтобы такие люди были принесены в жертву на алтаре деспотизма? Мадзини! И благородный Турр, самый храбрый, лучший из моих офицеров!

Ни один человек, знавший генерала Турра, не усомнился бы в справедливости этой похвалы. И все его действия подкрепляли эту похвалу.

Сообщение Роузвельдта предваряло ужасную катастрофу. Шифрованная телеграмма ее подтверждала.

Граф явился вовремя. Если бы не задержка, вызванная его рассказом, Кошут и капитан Мейнард были бы уже на пути в Дувр; их уже поздно было бы предупреждать, никто не помешал бы им провести следующую ночь в гостях у Луи Наполеона – в одной из его тюрем!

Глава LXXV

Государственный деятель в частной жизни

Закутанный в роскошный халат, в шапочке с кистями на голове, в шелковых чулках и красных марокканских туфлях, благородный патрон Свинтона сидел в своей библиотеке.

Он был один – делил одиночество с сигарой лучшего сорта.

Тень на лице вельможи говорила о тревоге.

Но тревога несерьезная – всего лишь легкое расстройство. Его светлость сожалел, что Кошут избежал ловушки, устроенной специально для него и по личному предложению его светлости.

Его светлость вместе с остальными заговорщиками, представителями коронованных особ, много ожидал от поддельного восстания в Милане. Со всем своим коварством организовали они это ложное восстание, чтобы заполучить в свои лапы великих предводителей «народов».

Но их собственный страх помешал им осуществить свой замысел. Это был ребенок, у которого отросли слишком острые зубы, чтобы его можно было и дальше кормить грудью. Он слишком быстро достигал зрелости.

И поэтому им пришлось неожиданно разоружить венгерские части и арестовать тех, кто проявлял излишнее рвение и успел себя скомпрометировать.

Последовали расстрелы и повешения – настоящее жертвоприношение. Но жертвы оказались из числа наименее видных революционеров; а предводители сумели уйти.

Мадзини, «неуловимый», ушел почти чудом; благородный Турр тоже.

Благодаря электрическим проводам, чью неслышную речь не могут контролировать даже короли, Кошут избежал позорного заключения.

Именно мысли об этом портили настроение патрону Свинтона, когда он рассуждал о неудаче своего дьявольского плана.

Он испытывал двойственную антипатию к вождю венгров. Он ненавидел его как дипломат, ненавидел человека, чьи доктрины представляют собой угрозу для «божественного права» королей. Но у него были и личные причины для ненависти. За оскорбительные слова и за действия, связанные с присылкой шпионов, Кошут потребовал его к ответу. Он требовал, чтобы дипломат отказался от своих слов. Требование было сделано в частном письме, доставленном человеком, слишком влиятельным, чтобы с ним не считаться. И извинение последовало, нерешительное и трусливое.

Мало кто знал об этом эпизоде в жизни экс-диктатора Венгрии, таком унизительном для вельможи, о котором идет речь. Но автор о нем помнит; да и сам вельмажа будет с горечью вспоминать о нем до самой своей смерти.

Конечно, последовал привычный подкуп прессы, и на голову великого изгнанника обружился новый град оскорблений.

Его называли источником тревог, который сам не смеет показаться на месте действия; предпочитает оставаться в безопасности в Англии. Он был назван «революционным убийцей»!

На какое-то время тень покрыла его имя, но ненадолго. Снова на защиту выступил Мейнард со своим язвительным пером. Он знал правду и мог рассказать о ней.

И он рассказал ее, отбросил обвинения, отправив их назад, их анонимному сочинителю, назвав его «убийцей за письменным столом».

В результате репутация Кошута не только не пострадала, но еще укрепилась в глазах всех искренних честных людей.

Именно это раздражало его милость, когда он сидел в библиотеке и курил «императора».

Но постепенно никотин его успокоил, и тень с лица исчезла.

Было у него и другое утешение – воспоминание о достигнутом завоевании, не на полях битв и дипломатии, но при дворе Купидона. Он вспоминал многие свои легкие победы и думал, что старость имеет свои достоинства: славу, деньги и власть.

Больше всего думал он о своей последней любовнице, жене своего протеже Свинтона. Он имел основания гордиться своим успехом и приписывал его своему умению очаровывать, в которое по-прежнему твердо верил. И вот он сидел в библиотеке и удовлетворенно курил сигару.

Его сарданапальские размышления грубо прервал слуга, скользнувший в комнату и протянувший вельможе карточку, на которой было написано «Свинтон».

– Где он? – негромко спросил вельможа у слуги.

– В гостиной, ваша милость.

– Не нужно было его впускать, пока не узнаете, удобно ли мне его принять.

– Прошу прощения, ваша милость. Он вошел без приглашения – сказал, что должен поговорить с вашей милостью по важному делу.

– Ну, тогда приведите его сюда!

Слуга поклонился и вышел.

– Что нужно этому Свинтону? Сегодня у меня с ним нет никаких дел; и вообще никаких не будет, если удастся от него избавиться. Прошел без приглашения! И хочет поговорить со мной! Хладнокровный тип!

Рассуждая так, сам его светлость утратил хладнокровие. Щеки его неожиданно побледнели, белизна окружила губы, как у человека, охваченного тайным опасением.

– Не заподозрил ли что этот тип?

Размышления его милости прервало появление самого «типа».

Глава LXXVI

Скромное требование

Внешность вошедшего протеже не успокоила пожилого обманщика.

Напротив, он еще сильнее побледнел. Что-то во вешности и поведении экс-гвардейца говорило, что он недоволен.

Больше того, он намерен требовать компенсации. Его светлость не сомневался, что требование адресовано именно ему. Поведение посетителя, такое не похожее на обычное подобострастие, свидетельствовало, что его не так легко будет усмирить.

– В чем дело, мой дорогой Свинтон? – спросил испуганный патрон делано снисходительным тоном. – Я могу быть вам чем-нибудь полезен сегодня? У вас ко мне дело?

– Да, и очень неприятное.

Его светлость не упустил, что в говорящий не назвал его титул.

– Правда? – воскликнул он, делая вид, что ничего не заметил. – Неприятное дело? С кем?

– С вами, милорд.

– А! Вы меня удивляете! Я вас не понимаю, мистер Свинтон.

– Ваша светлость поймет, если я напомню о небольшом происшествии в пятницу днем. На улице, выходящей на Лейстер Сквер.

С огромным усилием его светлость усидел в кресле.

Но мог бы и встать. Он так вздрогнул, услышав эти слова, что выдал себя: он все прекрасно понял о «небольшом происшествии».

– Сэр… мистер Свинтон! Я вас не понимаю!

– Понимаете – вполне! – ответил Свинтон, снова непочтительно опуская титул. – Должны понять, – продолжал он, – так как именно в это время были на этой самой улице.

– Я там не был.

– Бесполезно отрекаться. Я случайно сам оказался там и вас видел. И хотя ваша светлость отворачивал свое лицо, можно под присягой показать, что это были вы: и не только я могу это засвидетельствовать, но и джентльмен, который случайно оказался со мной; и ваша светлость знает это так же хорошо, как я.

Теперь в речи Свинтона постоянно упоминался титул, но звучал он саркастично.

– Ну что, если я даже был на … улице в то время? – спросил обвиняемый делано оскорбленным тоном.

– Ничего особенного. Ваша светлость имеет право находиться на … улице, как и все остальные. Но ваша светлость выходили из определенного дома на этой улице вслед за леди, которую я хорошо знаю … и в чем тоже могу присягнуть, как и мой знакомый.

– Я не могу запретить леди выходить вслед за мной из дома. Вероятно, это число случайное совпадение.

– Но вы совсем не случайно вошли вместе – ваша светлость вежливо помогли леди выйти из кэба, в котором приехали вместе с ней! Послушайте, милорд, бесполезно отпираться. Вам это не поможет. Я стал свидетелем своего бесчестья, и вместе со мной еще несколько человек. И требую возмещения.

Если бы в этот момент рухнули все троны Европы, архизаговорщика коронованных особ это не так поразило бы. Подобно своему знаменитому прототипу, он не волновался из-за потопа, который придет после него (Намек на знаменитое высказывание Людовика XIV «После нас хоть потоп». – Прим. перев.). Но сейчас потоп угрожал ему – глубокое и сильное наводнение, которое может поглотить не только большую часть его состояния, но и всю славу.

Он был тем более испуган, что ему уже приходилость страдать в подобных обстоятельствах.