Пляска смерти Гамильтон Лорел

Комната вдруг наполнилась тишиной такой густой, хоть топор вешай. Я уставилась на Ричарда, секунду, две, и наконец смогла сказать:

– О Господи Иисусе, Иосиф и Мария! Ричард, ты думаешь, это и все, что нужно? Жениться, чтобы ребенок не был байстрюком, и сразу все будет хорошо?

– Я не заметил, чтобы кто-нибудь другой такое предложил.

– Потому что все знают – я бы сказала «нет». Все остальные мужчины моей жизни понимают, что брак здесь ни при чем. Важно здесь то, что мы, быть может, создали новую маленькую личность. И делать должны все, что для этой личности будет лучше. Если я за кого-нибудь выйду, чем от этого будет лучше малышу?

Он посмотрел на меня, и столько было страдания в этом взгляде, столько борьбы – будто я сказала что-то совершенно непонятное, непостижимое.

– Если женщина от тебя беременеет, ты на ней женишься, Анита. Это называется нести ответственность за свои действия.

– А если ребенок не твой? Ты сможешь воспитывать не своего ребенка? Быть женатым на мне и изображать папочку, видя, что младенец похож на кого-то другого?

Он закрыл лицо руками и вскрикнул:

– НЕТ!

Убрал руки, и я увидела искаженное гневом лицо. В комнате вдруг вновь стало жарко, будто от его силы физическая температура росла.

– Нет, я бы спятил. Ты это хотела услышать?

– Нет, – ответила я. – Но это надо было услышать тебе.

– Что? – нахмурился он.

– Я оценила твое предложение, Ричард. Действительно оценила, но если бы я за кого-то и захотела выйти, то лишь за того, кому все равно будет, кто окажется отцом.

– Так ты выйдешь за Натэниела или Мику?

И снова меня обожгло жаром по коже.

– Я не собираюсь ни за кого замуж, можешь ты понять?

– Ты только что сказала…

Я оборвала его:

– Нет, я такого не говорила и не имела в виду. Это то, что ты услышал.

– Ты беременна, Анита.

– Возможно, я беременна.

– Ты не хочешь, чтобы у ребенка был отец?

Я уставилась на него, думая, что бы такое сказать, чтобы все-таки до него дошло.

Жан-Клод встал рядом – не совсем между нами, а чуть в стороне, вершиной тупоугольного треугольника.

– Я думаю, ma petite хочет сказать, Ричард, что брак в ее жизненные планы не входит, а появление ребенка этого отношения не изменит.

Он говорил доброжелательно-безразличным голосом – которым говорил, когда хотел кого-нибудь убедить или успокоить.

– А если это ребенок мой, так что я должен делать – смотреть и улыбаться, когда его будут воспитывать Натэниел и Мика?

Я опустила голову – что я могла на это сказать?

– Ульфрик! – рявкнула Клодия голосом сержанта на плацу, одергивающего нерасторопного новобранца.

– Что? – обернулся он, и сила его снова обожгла меня.

– Во-первых, держи в руках свою силу, она всех тут палит. Ты, царь волков, должен подавать подданным пример получше.

– Не твое дело, крыса, какой я подаю пример моим волкам.

Она продолжала, будто и не слышала:

– Во-вторых, ты портишь Аните настроение еще сильнее, чем оно и так испорчено.

Он издал какой-то бессловесный звук, почти вопль. Но сила его стала опять всего лишь жаром, уже не болезненным. Он подавлял ее, хотя она никуда не делась.

– Я не хочу портить Аните настроение, но если она беременна, то должна знать, что прежнюю жизнь она продолжать не сможет.

– Ты все еще хочешь засадить ее в клетку, – сказала Клодия. – Поймать и засадить в клетку образца пятидесятых годов.

– Брак – не клетка, – возразил он. – У тебя получается, будто я хочу, чтобы она всегда ходила по дому босая и беременная.

– А это не так? – спросила она, и злость ее несколько смягчилась, будто она поняла наконец, что он не наглый сопляк, а просто сам себя не понимает.

– Нет, – сказал он, и сказано было всерьез. Потом он повернулся ко мне: – Ты сама сказала, Анита: главное – что будет лучше для этого маленького человечка. Ты действительно думаешь, что мама – федеральный маршал, работающий по насильственным преступлениям со всеми видами монстров, – это то, что ребенку нужно?

– О Господи, Ричард! Ты все еще пытаешься отобрать у меня мою жизнь, отобрать все, что делает меня той, кто я есть. Ты любишь меня, а то, чем я являюсь – не любишь. Ты любишь ту, которой ты хочешь, чтобы я была.

– А это разве не то, чего ты хочешь от меня? – спросил он. – Чтобы я тоже весь переменился?

Я было начала отрицать – но остановилась. Подумала. Прошу ли я его перемениться настолько же, насколько он просит меня?

– Я хочу, чтобы ты принял ту жизнь, которая у тебя есть сейчас, и был ею доволен, Ричард. Ты же хочешь, чтобы я полностью переменила свою жизнь, вставить меня в картинку с рамой из белого штакетника, которая ни к твоей жизни не подходит, ни к моей.

– Как мне надоели твои обвинения, будто я пытаюсь тебя засунуть за забор из белого штакетника!

– Появляется подозрение на беременность, и ты вдруг хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, бросила службу федерального агента. Мы еще даже не знаем, есть ли ребенок, а ты уже пытаешься мне навязать свое представление о том, какова должна быть жизнь.

– Ты действительно собираешься работать на серийных убийствах и убивать монстров после того, как появится ребенок?

Я уставилась на него:

– А ты думал, после рождения ребенка я стану другим человеком? Добрее, мягче? Так ты думал?

– Могу я высказать свое мнение в этой дискуссии? – спросил Сэмюэл.

Мы с Ричардом сказали «нет», Жан-Клод ответил «да». Сэмюэл не обратил на нас внимания и воспользовался разрешением Жан-Клода.

– Если моя жена может служить примером, что значит иметь детей в этой более чем не ординарной ситуации, то «смягчение» не совсем характеризует то, что вас ждет. Теа очень мягко обращалась с детьми. Такой мягкости характера я в ней никогда не видел, но со всеми прочими… – Он покачал головой. – Никогда не видел ее такой беспощадной, как после рождения Самсона. Она решительно как никогда была настроена укрепить и обезопасить фундамент нашей власти. Любая угроза нам уничтожалась незамедлительно. Даже пользуясь помощью слуг, она настаивала, что за младенцем будет ухаживать сама, а с этими кормлениями… – Он пожал плечами, подняв руки. – Когда каждые два часа она просыпалась его кормить грудью, спать ей удавалось очень мало. От недосыпания характер портится у всех, и весьма острые решения становятся привлекательными.

Я успела подумать: «Грудное вскармливание? Ну нет, только не я».

– Ты это говоришь, чтобы я себя почувствовал – как? Лучше, хуже?

– Спроси кого-нибудь, кому ты поверишь, – сказал Сэмюэл. – Спроси у любой женщины, как выматывает силы и забирает время новорожденный. У меня трое детей, двое из них близнецы. Со мной было так, как бывает со многими отцами поздних детей: близнецами в младенчестве я занимался больше, чем Самсоном. Моя власть была тогда крепче, и меньше занимали вопросы… бизнеса. Думаю, я слишком открылся влиянию современной Америки, подхватил эту странную мысль, что я должен много, очень много заниматься младенцами. Я задним числом зауважал Теа за то, что пришлось ей пройти с Самсоном, когда я больше занимался делами. Дети – это величайшее благо… – он потрепал сидящего рядом сына по ноге, – но, как и другие великие блага, требуют кучу внимания, времени и энергии.

Я замотала головой, замахала руками, будто пытаясь стереть в воздухе все, что сейчас услышала.

– Все, на сегодня мне хватит. Сменим тему – хотя бы пока я не сделаю тест и не выясню наверняка. Если будет положительный, тогда и будем разговаривать. Сейчас вопрос закрыт.

– Ну уж нет, нельзя так сразу менять тему! – возразил Ричард.

– Ей – можно, – возразил ему Жан-Клод.

– А если я не хочу менять тему?

Снова у меня возникло впечатление, что Ричард специально затевает ссору.

И наконец что-то сказал Мика:

– Ричард, Анита просит сменить тему только до тех пор, пока она не будет знать точно. В этом есть смысл.

– А ты не лезь! – рявкнул на него Ричард.

– Не смей кричать на Мику! – рявкнула на него я.

– Я буду кричать на кого захочу! – заорал он.

И тут заорала Клодия – так, что мы оба замолчали. Такой мощный, глубокий звук, что все мы обернулись к ней.

– Неужто твои задетые чувства только и имеют для тебя значение, Ульфрик? – Она покачала головой. – Прав был Натэниел: ты бы обоссал ее, если бы мог, чтобы она была твоей и только твоей.

Он зарычал и шагнул к ней.

– Нет, – сказал Жан-Клод. – Ричард, нет.

– Ты затеваешь с ним ссору? – спросил Мика озадаченным голосом.

И он был прав – очень это не похоже на Клодию. Закончить ссору она могла, но начинать не стала бы.

Она опустила глаза к полу – наверное, до десяти считала.

– Не хочу ни с кем ссору затевать, но достала меня эта позиция.

– Какая позиция? – спросила я.

– Вот его. – Она указала на Ричарда.

Не только ее эта позиция достала. Но вслух я сказала другое:

– Не думаю, что от твоей ссоры с Ричардом мне будет лучше.

– Извини. – Но на Ричарда она посмотрела очень враждебно. – Только он как все мужики – думает, что если он тебе всего лишь сделал ребенка, всего лишь на тебе женился, так ты уже милая карманная женщина.

– Я так не думаю, – сказал Ричард.

– Да?

– Да.

– А зачем же тогда предложение?

– Должен же я сделать предложение женщине, если она от меня беременна?

Клодия кивнула:

– А насчет того, чтобы Анита перестала быть федеральным маршалом или ликвидатором вампиров?

– Мне кажется, что жизнь, которую она ведет сейчас, не та, которая была бы хороша для ребенка.

– Да, – ответила я. – Не та.

Он обернулся ко мне.

– Вот, и ты со мной согласна.

– Да, конечно, согласна, что моя жизнь с ребенком так получаться не будет. Но другой жизни у меня нет, Ричард. Я такая, как есть. И переделать себя просто потому, что будет ребенок, не могу.

– Можешь, – возразил он. – Если очень захочешь, то сможешь.

– Ты перестанешь преподавать, уйдешь из школы?

Он отвернулся, покачал головой:

– Я люблю эту работу.

– А я люблю работу федерального маршала.

– Но ты ее и ненавидишь.

– Иногда, а иногда я на работе просто выгораю дотла. Может быть, настанет момент, когда я уже не смогу работать дальше. Но работу в полиции я люблю, и делаю ее отлично.

– Ты любишь видеть изувеченные трупы?

Я замотала головой:

– Пошел вон!

– Что?!

– Ma petite, прошу тебя.

Жан-Клод подошел меня поддержать. Я не отодвинулась, но и не подалась ему навстречу – стояла столбом. И так злилась, что даже думать не могла. Одно только я знала: мне нужно, чтобы Ричарда здесь не было, потому что, скажи он еще одну такую глупость, и я отвечу чем-нибудь таким, что простить уже нельзя – или он такое скажет. Мы были близки к ссоре, после которой не будет мира.

Прозвучал голос Сэмюэла – вежливый, такой рассудительный-рассудительный.

– Может быть, нам следует обсудить темы, которые позволят всем вам пережить этот уикенд и сохранить суверенность вашей территории.

Это привлекло внимание всех, в том числе и Ричарда:

– О чем это ты говоришь?

– Если силы Аниты так разрушительно подействуют на всех мастеров городов, как было с Огюстином, что вы станете делать? И что сделают другие мастера, когда увидят, что Огюстин таскается за Жан-Клодом и за ней, как стосковавшийся по ласке щенок? Она стала командовать Огюстином, она показала некромантию, подчинившую себе мастера города. Среди нас такое было легендой, Ульфрик, но не реальностью настоящего времени. Я видел, как Огюстин сопротивлялся ее принуждению, хотя до сих пор не знаю, использовал он против Аниты всю силу потому, что желал секса с женщиной, несущей в себе ardeur, или чтобы она не зачаровала его полностью: лучше быть привязанным к ней любовью и вожделением, чем слепым повиновением. Честно говоря, не думаю, что Огюстин сам знает, почему выбрал такую защиту, и что было бы, выбери он иную. – Сэмюэл вздохнул. – Нельзя ее завтра приводить на балет, не зная, универсально ли ее притяжение, или только линия Белль ему подвластна.

– Тебя к ней притянуло? – спросил Жан-Клод.

– Некоторое влечение было, да, но не такое сильное, как у Огюстина. Мне не приходилось бороться с собой, чтобы до нее не дотронуться, или же не делать того, что она говорит. Я ощущаю ее силу, и когда она применила некромантию, это было впечатляюще, но принуждения – нет, не испытывал.

– Значит, только линия Белль? – спросил Жан-Клод.

– Или только вампиры, испытавшие на себе ardeur Белль.

Я наконец-то позволила себе расслабить мышцы в руках Жан-Клода.

– Тогда это все объясняет.

Но по голосу Жан-Клода не казалось, что он верит такому простому объяснению.

– Но пойми, Жан-Клод, что я ощущаю ее силу. Мне больше тысячи лет, и я мастер города. У меня подвластный зверь – сирена. Сила у меня не малая, но все же Анита обладает определенным на меня… – он поискал слово, – …воздействием. Оно меня не обременяет, но оно есть. Ты говорил, что хочешь моего совета.

– Да.

– Я советую тебе найти способ проверить ее силы до большого собрания.

– Как?

– Я знаю, что у Максимилиана из Вегаса в качестве кандидата на pomme de sang есть вампир линии Белль. Он будет польщен, если ты попросишь возможности увидеть одного из его кандидатов заранее. Увидит в этом некоторое одолжение.

– В таком случае, нам следует частным порядком принять по одному кандидату от всех Мастеров.

– Но если дело обернется плохо? – спросила я. – Не рискуем ли мы, что объект этого «эксперимента» будет ко мне навеки метафизически привязан?

– Рискуете, – кивнул Сэмюэл. И посмотрел на меня так, будто хотел спросить: «Ну и что?»

– Это было бы нечестно. Я не могу экспериментировать с тем, кто не знает, чем рискует.

– Но эти кандидаты надеются каждый стать твоим новым pomme de sang, – возразил Сэмюэл. – Они приехали в расчете быть к тебе привязанными.

– Джейсон уже много лет pomme de sang у Жан-Клода, но если он решит вернуться в колледж или сменить работу, или влюбится и не захочет больше оставаться pomme de sang, то сможет это сделать. Нам его будет не хватать, и ему, думаю, будет не хватать Жан-Клода, но у него есть выбор. Он не обречен вечно быть у Жан-Клода pomme de sang. – Я отодвинулась от Жан-Клода и посмотрела на Сэмюэла: – То, что предлагаешь ты, лишает их выбора. Это как обратить их в рабство, даже не спросив, хотят ли они.

Сэмюэл улыбнулся мне:

– Для тебя так важны честность и свобода?

Я кивнула, недоуменно наморщив лоб:

– Ведь они важны для всех?

Он засмеялся:

– О нет, Анита! Ты бы удивилась, сколько народу готовы отдать свою свободу при первой возможности, лишь бы за них решение принимал кто-нибудь другой. А что до честности – ты сама сказала, что жизнь не придерживается правил честной игры.

– Жизнь – нет, но я пытаюсь.

Он кивнул и встал, хлопнув в ладоши.

– Она – редкая находка, Жан-Клод.

– Спасибо, – ответил Жан-Клод, будто комплимент был ему, а не мне.

– Сделать эти эксперименты честными, Анита, – сказал Сэмюэл, – это значит вот что: Жан-Клоду придется признать перед другими мастерами, что вы все понятия не имеете о пределах твоей силы. Это значит признать свою слабость и растерянность, в то время как вам в этот уикенд нужны прежде всего сила, уверенность и несокрушимая власть.

– Несокрушимой власти не бывает, – сказала я.

– Туше, – поклонился он, – но мои слова остаются верными. Так показать другим мастерам свою неуверенность – это почти самоубийственно. – Он подошел и встал передо мной. – Подумай вот о чем, Анита: если у тебя есть ребенок, то ты уже рискуешь не только собой. Твое чувство честной игры – стоит ли оно того, чтобы показывать другим мастерам городов собственную слабость? Что подумают они, если ты признаешь, что эта сила для тебя новая? Не решат ли они, что тебя следует уничтожить, пока ты не поработила нас всех?

Жан-Клод встал сбоку от меня, с другой стороны подошел Мика. Я только таращилась на Сэмюэла, не находя слов.

– Я не желаю тебе вреда, Анита, но я не так опаслив, как другие. Опасливые будут для тебя опасны.

– Если мы не можем сказать правду, что ты предлагаешь? – спросила я.

– А просто соврать ты не можешь?

– Я не очень это умею.

Он улыбнулся Жан-Клоду:

– Как ты уживаешься с нею и с Ульфриком? Они же совершенно оба неуправляемые.

– Ты себе и представить не можешь, – ответил Жан-Клод.

Сэмюэл снова рассмеялся, и тут же лицо его успокоилось, будто смех был оптической иллюзией.

– Скажи мастерам, что ты хочешь проверить, насколько сильны кандидаты, могут ли они противостоять твоей полной силе. Скажи, что если кандидат окажется слабым, он может быть навеки порабощен, станет слугой, ибо Жан-Клод настолько силен, что это уже случилось с несколькими низшими вампирами из Церкви Вечной Жизни.

– Такое действительно было с несколькими членами церкви, – сказала я.

Он снова улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла:

– Так я слышал.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– Это ты ему рассказал?

– Нет.

– В ваших землях есть шпионы, Анита. Слишком вы сильны, чтобы у вас не было шпионов, работающих на мастеров, согласившихся сегодня приехать. Никто из нас не согласился бы на это, не имея некоторых собственных разведданных. Никто из нас никому не доверяет настолько.

– Этого только не хватало, – сказала я.

– Но это точно обрисовывает ситуацию, Анита. Ты можешь сказать правду – что хочешь посмотреть, достаточно ли кандидаты сильны, смогут ли противостоять твоей силе, ибо истинный pomme de sang, как ты точно заметила, не должен быть так сильно к тебе привязан метафизически. Есть тех, кто уже к тебе привязан, это как есть собственную руку. Желудок наполнить можно, но энергии затратишь больше, чем получишь.

– Мы до этого не сразу додумались, – сказала я.

Он снова слегка поклонился:

– Твой новый pomme de sang должен быть независим и достаточно силен для этой роли. Вполне разумное требование.

– И план хороший, – согласился Жан-Клод.

– А что если все они падут перед этим… как бы назвать… перед моими чарами? Если я слишком сильный некромант для них для всех?

– Тогда бал отменяется, – ответил Сэмюэл. – Невозможно быть Золушкой, если все принцы за тобой гоняются.

– Я не Золушка, – ответила я, – я сама и есть принц.

Он улыбнулся – и опять улыбка до глаз не дошла.

– Хорошо, принц, но смысл все равно тот же. Нельзя быть принцем, если все принцессы тебя хотят, потому что тогда ни одна не будет тебе под стать. Даже Жан-Клод.

Они переглянулись, и это замечание вместе со взглядом навело меня на мысль, не были ли они такими же «друзьями», как Жан-Клод с Огюстином. Они говорили, что нет, но уж очень многозначителен был взгляд.

– Мы сделаем так, как ты предлагаешь, Сэмюэл. И я знаю, что могу положиться на тебя, что ты ничего этого не разгласишь.

– В этом я даю тебе слово, – сказал он и снова обернулся ко мне. – Я никогда не подвергну тебя опасности. Я хочу, чтобы ты попыталась привести Самсона в силу, Анита. Не буду настаивать, чтобы он был первым, но хотелось бы лучше раньше, чем позже.

– Я знаю только, что это будет не сегодня, – ответила я.

Он улыбнулся – на этот раз глаза чуть заискрились весельем.

– Нет, конечно, не сегодня. Мне кажется, твоя тарелка уже полна и без Самсона.

Он поклонился Жан-Клоду, Самсон последовал его примеру. Потом они повернулись и вышли.

Молчание разорвал голос Клодии:

– Хочешь, я пойду и принесу тест на беременность?

– У нас с собой в сумке есть парочка, – ответил Мика.

У меня вдруг так пересохло горло, что дышать стало трудно.

Из дальнего коридора появились Лизандро и Натэниел.

– Я что-то пропустил? – спросил Натэниел.

Я на него посмотрела, и наверное, нехорошее у меня было лицо, потому что он подошел ко мне, обнял меня обеими руками, и я не возразила.

– Она пропустила целый месяц, можно не ждать до утра с тестом, – сказала Клодия.

Хотела я попросить ее перестать – перестать говорить, перестать помогать, но она была права. Задержка у меня была не на две недели, как я говорила Ронни. У меня месячные могли сдвигаться туда-сюда недели на две, в зависимости от гормонального цикла, наверное. Если мне считать, как всем женщинам, то уже почти четыре недели было запаздывание, а не две. Две недели ноября, но четыре с того времени, как должна была быть кровь. Четыре недели – тут тест точно сработает.