Мы – силы Еловенко Вадим

4

Роман уже не чувствовал рук, но как-то все-таки переставлял локти и толкал от себя землю. Только одна мысль билась в его голове: глупо… как все глупо и неправильно…

5

Ринат, сидя рядом с перевязанным и бесчувственным Романом, связался с Улемом. Доложив о провале экспедиции, он ожидал услышать все что угодно, только не это:

– Я так и думал, что надо больше народу брать и боеприпасов…

То ли он в очередной раз хотел доказать, что нюх его не подводит, то ли еще что…

– Мне их преследовать?

– Нет, Ринат. Не стоит. Возвращайтесь на базу. Где там Роман?

Ринат посмотрел на лежащего перед ним и еле дышащего Ромку и сказал:

– Он ранен… Тяжело… Не знаю, доживет ли до базы…

Улем помолчал, но вскоре сказал тихо и непонятно:

– Ты уж постарайся… Он мой талисман.

Ринат не понял, что имел в виду Улем, но пообещал, что постарается.

Ромку, так и не приходящего в себя, вместе с еще семью тяжелоранеными на командном джипе отправили на базу. Следом за ним потянулись уцелевшие грузовики с бойцами и другими ранеными. Из ротных остались только двое, и все они, как предполагал Ринат, по прибытии доложат, что в провале виновато его безграмотное командование. Плевать. Ему стало совершенно на все плевать. Одного друга он потерял. Второго отправил без надежды на его выживание. А остальное быдло его так никогда и не волновало.

В шуме кузова грузовика, ставшего командной машиной, Ринат не сразу расслышал голос обращавшегося к нему одного из ротных:

– Я не понимаю, почему мы не смогли завалить этих…

И правда, искреннее недоумение и какой-то испуг были в его глазах.

– Что-то тут не так… – сказал второй.

Ринат мало уделял их речам внимания, но тут понял, что они ждут его ответа.

– Улем знал, что мы не победим, – сказал он, пожав плечами.

– Знал? – спросил изумленно первый.

Ринат посмотрел на него и спросил:

– Ты бы отправил на взвод батальон?

– Ну… не знаю…

– Ты не понял… На взвод, в котором нет ни одного профессионального военного. В котором меньше тридцати человек. В котором есть женщина. В котором командир о тактике знает наверняка только ее название? Ты бы отправил?

Ротный честно сказал, что нет. Максимум, это рота…

– А Улем отправил… Он еще там меня предупреждал… А я не понял…

– Это что, мистика? – изумился первый.

– Нет… Это его обычное чутье…

– Значит, оно его подвело? – спросил второй.

Ринат пожал плечами:

– Подвели его мы, а не чутье. Я подвел лично, и вы подвели… И мы ответим… Круто ответим. Это уже мой нюх вам говорит…

В том, что отвечать за потерю более трех сотен бойцов убитыми и ранеными придется, никто не сомневался. Однако у ротных была надежда все стрелки перевести на Рината.

Какое-то время ехали молча. Наконец один из ротных не выдержал и в лоб заявил Ринату:

– Это ты виноват.

– В чем? – снисходительно-удивленно спросил Ринат.

– В том, что погибло столько народу… Это ТЫ недоукомплектовал артиллерию. Это ТЫ, не дождавшись ночи, погнал народ на бойню… Это ТЫ не дал вовремя приказ отступать… Хотя мы тебя предупреждали…

Ринат нагло улыбнулся:

– Нет. Я виноват лишь в том, что сейчас очень дорогой и мне, и Улему, отчего-то, человек едет умирать. И отвечать я буду, скорее всего, только за него. А вот остальных вспомнят вам. Вы ведь вели их в атаку?

Ротные чуть с кулаками на него не бросились. Однако замерли, когда на ящик из-под патронов Ринат положил свои два ствола. Оба ротных были наслышаны о его мастерстве…

Через шесть часов городок их встречал полным молчанием толп вдоль главного проезда. Такого фиаско никто до сих пор не знал. И многие усомнились в том, что армия, созданная Улемом, способна на что-то большее, чем мародерство.

Колонна проехала до штаба Улема и остановилась. Никто не спешил вылезать и первым попадаться на глаза стоящим перед входом Улему и его генералу.

Первым, тяжело ударив ботинками об асфальт, спрыгнул Ринат. Он медленно и устало направился к командиру. Под удивленные взоры сотен глаз Улем обнял прибывшего, а его генерал пожал тому руку.

– Он будет жить… – сказал Улем, и Ринат понял, кого тот имеет в виду.

– Я рад, – искренне ответил он.

Они вошли в дом, и Улем пригласил к карте на столе двоих своих спутников.

– Мы проиграли бой с их… скажем, с их талисманом. Но это не суть. Скоро мы выиграем больше чем бой… Мы выиграем войну и по праву займем всю эту незатопленную территорию. Вот их город. Он доминирует над всей этой областью, и его надо взять штурмом.

Генерал с сомнением посмотрел на город и сказал:

– Там их двадцать тысяч, насколько я знаю. И каждого третьего, считай, они могут поставить в ружье.

– Пускай, – сказал Улем довольно. – Нам их неподготовленные бойцы ничем помешать не смогут…

– Такие неподготовленные бойцы снесли нам больше трех сотен всего взводом.

Улем отмахнулся:

– Это не то… Там свои причины… А тут причин этих не будет…

Генерал пожал плечами:

– Ты знаешь, Улем, как ты скажешь, так я и сделаю.

– Вот и отлично… – задумавшись о чем-то своем, сказал Улем. – Идите отдыхайте. Завтра с утра вас разбудят – и немедленно ко мне. Понятно?

Они вышли. Какое-то время прошли вместе и расстались до утра. Видно было, что генерал хочет в подробностях знать происшедшее в походе, но его сдерживает старое правило: захочет – сам расскажет… В конце концов, даже Улем вопросов этому странному парню не задал.

Ринат пошел не к себе. Он направился к Роману домой. Юля встретила его и поняла все без слов. Единственное, что он успел сказать, что Ромка выживет. Успокаивать девушку он не стал, считая свой долг выполненным. Добравшись до дома, он, ничего не рассказывая переволновавшейся Лене, упал на кровать и мгновенно уснул.

Проснувшись ночью от потягивания за плечо, Ринат не сразу понял, где находится. Ему снился тот бой, и мозг настойчиво подсовывал ему картинку, где они победили. Где Ромка был живой, довольный, где он просил его, Рината, отпустить своих знакомых или хотя бы не казнить их за сопротивление. Ринат их миловал, и все были довольны.

Но Лена, вырвав его из сна, вернула на землю и к странной, страшной реальности. Где взвод смог удержать высоту от батальона. Где мерили мистическими категориями людей-талисманов. Где у одного был дар предчувствия, а у другого тихого парня открывался дар убийства.

В бредовый мир вернулся Ринат из бредового сна.

– Там посыльный от Улема, – сказала Лена тихо.

Проморгавшись и разжав ладонь на рукояти пистолета, Ринат спросил:

– Сколько времени?

– Половина второго, – ответила девушка, протягивая ему брюки и куртку.

Он помнил, что улегся не раздеваясь, и то, что девушка его раздела не разбудив, вызвало в нем странное чувство нежной благодарности. Он улыбнулся ей и поднялся. Одевшись и сполоснув лицо водой, чистить зубы он не стал, Ринат, не прощаясь с Леной, вышел к посыльному. Вместе они прошли до домика Улема, и, оставив нарочного на крыльце, Ринат вошел внутрь. Улем в одной тельняшке и широких темных брюках, босыми ногами на ковре, склонился над столом с картой и на стук в дверь никак не отреагировал. Даже когда Ринат вошел в комнату и встал у порога, Улем не сразу обратился к нему.

– Пройди и сядь, – сказал он жестко и даже, наверное, зло.

Ринат, предчувствуя беду, прошел и сел на табурет у стола.

– Я сейчас буду говорить, а ты – слушать, – сказал Улем, чуть смягчив голос. Подняв глаза на Рината, он увидел кивок и продолжил: – Артист знал меня больше, чем ты. Не знаю, рассказывал ли он тебе… Многие в Питере из тех, с кем я сходился, не стесняясь, считали меня спятившим. А знаешь почему? Я просто всегда знал, что у каждого человека есть свое место. И я не брал на дело человека, если считал, что он не годится для отведенной ему роли… Казалось бы, что в этом странного? Так нет. Им всем казалось, что я просто нос ворочу от их морд. И оцениваю людей по внешним признакам. Но это не так. У каждого из нас есть внутри типа компаса. И этот компас нас тянет всюду. Он нас заставляет сходиться с именно этой женщиной для жизни или для секса… с именно этими людьми для дела или гульбы… Все не просто так. Даже любимое дело этот компас определяет. Матерый зэк, мой знакомый, сидящий восьмую ходку, оказывается… Оказывается, его компас тянет его к преподаванию. Он был бы охрененным учителем, но он выбрал не то, к чему был повернут… Повернут, забавное слово. Или на что был «повернут». В церкви, наверное, сказали бы, что не выполнил предназначение Божье. Непишущий писатель… непоющий певец… не сочиняющий музыку композитор… жалкое зрелище. Они занимаются всю жизнь чушью. Деньги зарабатывают… по бабам шляются. Водку жрут ведрами… Вот и тот зэк был рожден, чтобы учительствовать, а так как не стал, то и наказание земное… За что бы ни брался, вечно его ловили и сажали. Неудачник, скажешь? Нет. Просто он занимался не тем. Ты думаешь, я в Бога не верю? Верю. Именно он дал шанс таким, как я, стать теми… В общем, сделать то, для чего мы были рождены. И я ему благодарен!

Я был всю жизнь лидером. И первую свою кодлу сам собрал. ТОЛЬКО ИЗ ТЕХ ЛЮДЕЙ, кто был для этого РОЖДЕН. И ни разу не влетал с нею, хотя и делишки были, и дела, и делища! Но только я связался с левыми… Они дельце подогнали реальное. Как все пошло наперекосяк и – бац!.. – Он ударил открытой ладонью по кулаку. – И зона. Там-то меня тот зэк и научил жить. Сам так не может, а меня уму-разуму научил. Потому что он видел… что я именно для этого и родился. Чтобы собирать людей вокруг себя. Собирать и заставлять их делать одно дело. Собирать и расставлять по своим местам…

Он перевел дух и отпил из железной кружки остывшего чаю. Ринат сидел все в той же позе, силясь понять, чего от него хочет Улем.

– Ты же не пошлешь ученого сортиры убирать? Нет? А летчика-аса пошлешь в штыковую атаку? Тоже нет? А почему? Почему ты послал равного тебе в пешую атаку? На закрепившегося противника? По голому, как стол, полю? Где их как в тире расстреливали?! Тебе надо было отомстить? Мне надо было отомстить… А в результате должок их… тех… только вырос.

Голос Улема повысился.

– Улем, – попытался остановить накручивание Ринат. – Я думал, мы уже вечером все обсудили. Ты сам сказал…

– Молчи! – рявкнул на него Улем. – Это я при равном тебе командире тебя не распинал.

Ринат задумался, с каких пор он стал равным бесспорному помощнику и боевому командиру подразделений Улема.

– Я виноват. Я знаю, – сказал Ринат, но не отвел глаз от злого взгляда Улема.

И тот вдруг смягчился. Откинулся в кресле и посмотрел как-то по-другому на Рината.

– Роман, понимаешь… – как-то отрешенно сказал Улем. – Он ведь не такой, как мы… Считай меня дауном или идиотом, но мне он приносит удачу. Тебе – нет! Мне – да! Просто тем, что он со мной. Я это понял, когда он меня там спасал… он, не думая ни о чем, тащил меня. Или ты думаешь, что он рассчитывал на мою милость? Я другой… по мне так, один пахан другого завалил, и слава богу. А он сразу выбрал мою сторону! Он ведь ни разу в жизни никого не убивал до этого… я с ним долго говорил на эту тему. Он мне знаешь что рассказывал? Что не думал в тот момент. Что словно не он это делал. Он мне честно признался, что было бы у него время рассудить, он бы не вмешался, а забился бы в какой-нибудь угол и сидел там. Но он с двух ударов убил двоих и полез меня спасать. И я подумал, что либо он рожден для убийства, либо… Либо его кто-то послал… меня охранять. Помогать мне.

Улем допил чай и сказал:

– Мне не по себе стало от второго предположения. Я думал, что мной втемную кто-то играет. Кто? ФСБ заслали человечка? Значит, мной манипулируют эти козлы? Но я тогда опомнился. Сопляк девятнадцатилетний… да какое там… ему не было девятнадцати лет. Не бывает таких оперов у них. Даже опера надо выучить. А убивать так, как он… нелегкая наука. И тогда я подумал, что как-то это все связано… Все… понимаешь… и потоп… и я… и Ромка. И даже ты, Ринат… мы все узелки на кружевах. И кто-то же плетет эти кружева. Я когда представил Бога с вязальным крючком… час корчился от хохота и страха одновременно. Я не могу внятнее объяснить… Тебе просто не понять будет всего этого. А из меня хреновый учитель, я был рожден для другого. Для дела! Вот был бы тот… кто меня учил, он бы понял… и растолковал бы так, что даже я бы смог потом объяснить тебе. Ведь я тоже не понимаю. В моей армии столько людей, которые никогда не были ни на зоне, ни даже под следствием… Но они приходят ко мне и становятся теми, кем должны были стать. Понял? Даже шлюхи у меня те, кто такими и для этого был рожден. Рабы – другое дело…

Ринат пытался все сказанное уложить в своей голове, и у него это плохо получалось. Точнее, не получалось вовсе. И самое, что его удивляло, это осознание, что Улем сумасшедший. Нет, не до конца, но на полбашки точно сдвинутый.

– А Ромка. Никогда бы в жизни ему не приснилось даже, что он хладнокровно убивает людей. Но он это делает быстро и хорошо. Он это делает по-своему красиво и рационально. Ничего лишнего. Ты сам видел его в деле, – Ринат кивнул соглашаясь, а Улем продолжил: – Ты такой же в этом смысле. Но ты рожден был стать таким. А он нет. Понимаешь…

И тогда Ринат решился сказать, что ни хрена не понимает. Посмотрев на него как-то по-другому, Улем ответил:

– Ну да мля… ты не для теологии был рожден. По-русски тогда так… Ромка, как мне кажется, глаза и уши кого-то, кто очень хочет, чтобы у меня все получилось. Кого-то незримого. Или чего-то… может быть, судьбы, может быть, Бога. Может быть, дьявола. Кого-то, кто очень, может быть, как-то влияет на обстоятельства вокруг нас. Потому-то я его берегу и опасаюсь держать слишком близко при себе. Через него мне идет помощь во всем… Помнишь, когда трехтысячная войсковая колонна шла мимо нас? Сколько нас было? Шестьсот? Семьсот? И мы их разделали. Как детей. И Ромка был в первых рядах. Именно он, подойдя впритык, положил всех офицеров в головной машине. И у нас все получилось. Потому что это было нужно мне, для меня и для моего дела. А с тобой получилось по-другому. Потому что это было нужно больше тебе. Понял? Что это было не нужно для дела сталкивать Ромку и еще кого-то там…

Ринат без разрешения поднялся и, пройдя по комнате, сказал:

– Командир. Если ты скажешь, что мы, мля, крестоносцы и что наше дело священно, это же никак не скажется на том, что мы делаем? Правильно? Ну тогда зачем все так усложнять?..

– Да чтобы ты понял! – вскочил Улем и навис над Ринатом. – Не рискуй МОИМ ТАЛИСМАНОМ! МОИМ ТАЛИСМАНОМ! МОИМ! НИКОГДА!

Отпрянув невольно от Улема, Ринат уже боялся предположить, выйдет ли он из этой комнаты. Он очень пожалел об оставленных на входе у охраны пистолетах.

– Он мой талисман и приносит удачу ТОЛЬКО МНЕ! Мне ПОНИМАЕШЬ? ТЫ ОБЕРЕГАТЬ ЕГО ДОЛЖЕН!

Буквально физически Ринат ощутил давление на свою голову. Словно кто-то сдавливал ему виски, пробуя на прочность. Он смотрел в глаза Улему и словно пропадал в их не сдерживаемой уже ничем ярости.

Спустя час Ринат вернулся домой, выжатый как лимон. Лена, увидев ослабшего и с безумными глазами любимого, помогла ему добраться до койки и принесла из кухни минеральной воды в чайной кружке:

– Что случилось?

Помотав головой, Ринат выпил воду и откинулся на подушку. Видя, что девушка не уходит относить кружку, он сказал:

– Ничего. Просто поговорили. Он мне сказку на ночь рассказал.

Усмехнувшись нервно, Лена спросила:

– Страшную?

– Охрененно!..

6

К шлагбауму Антон довел машину практически одним глазом. Второй, уже живя своей жизнью, спал. Спали и Алина с израненным Кириллом. Вместо ожидавшегося Антоном мэрского гвардейца, а в просторечии – мерзкого гвардейца, он увидел выдвинувшихся к нему с поста молодых ребят в камуфляже.

Преодолевая боль в мышцах и ломоту в спине, он вылез из машины и крикнул подходящим:

– Я сдаюсь. Не стреляйте… У меня там тяжелораненый. Со мной делайте, что хотите, но его надо срочно в больницу.

К нему подошел смутно знакомый парень и, приглядевшись, спросил:

– Рухлов? Антон?

– Да. Арестовывайте быстрее, только человека спасите. Он же пацан еще…

– Где раненый?

– В кузове…

– Леха… – неожиданно позвал охранник. – Давай на подножку и покажи, где больничка…

Антон удивился, когда шлагбаум резко поднялся, а охранник сказал:

– Проезжайте.

– А меня вы не будете арестовывать? – спросил Антон, сев в машину.

Пацан, вскочивший на подножку и вцепившийся руками в скобы для рук, сказал:

– Вас давно в городе не было. Тут кое-что сменилось… В частности, власть.

Из него Антон не смог ничего выудить, но проснувшаяся Алина заметила правильно, что любая сейчас власть хороша, кроме мэра и его секретарей.

По темным улицам они домчались до городской больницы и там с помощью санитарок смогли выгрузить Дениса в операционную. Пришедший хирург попросил добавить света и приступил к осмотру. Вскоре он вышел, сказав, чтобы больного готовили к операции.

Их выгнали. Сидя на ступенях больницы, Антон и Алина удивленно посмотрели на валяющуюся под ногами листовку-обращение к жителям города. Прочитав в свете фар, что руководит временной комиссией старший лейтенант Ханин, оба потеряли дар речи. Они жестами показали прочитать листовку «монокулярному» Кириллу, и тот долго с идиотской улыбкой чесал затылок. Прочитал и Артем Наумович, и два бойца Антона тоже прочитали. А потом смогли-таки растормошить этого Леху, и он рассказал все в подробностях, будучи участником событий. Алина заплакала от свалившегося счастья и облегчения. Теперь ее не арестуют. Ни ее, ни Антона. Не отправят на штрафработы умирать ни за грош. А они ехали откровенно сдаваться. По-другому спасти Дениса им не представлялось возможным. Она не могла даже по требованию Антона оставить его одного, как и ребята.

Узнав, что Ханин сейчас здесь же в больнице, почти поправившийся, они попытались к нему пробиться. Охрана из бывших курсантов Ханина не пустила к нему, зато вышел Михаил и, вы не поверите, со слезами радости обнялся с таким же растроганным Кириллом. Он рассказал, что Ханин уже встает по чуть-чуть. Учится ходить. Михаил при нем в роли денщика. Сказал он это с усмешкой, но все поняли, что роль эта его нисколько не тяготит.

Они же ему не стали рассказывать, откуда, из какого ада, собственно, только что вырвались. Во-первых, тяжело было вспоминать самим, а во-вторых, не хотелось портить счастье, так неожиданно свалившееся на голову. Это потом будет время оплакивать павших. Это потом они еще вернуться на «высоту» и поставят надгробие. Хотя понятно, что никаких гробов под ним не будет.

Алина, не сдержавшись, снова заплакала… Антон, сидя рядом с ней на ступени, сильно прижал ее к себе и стал говорить ей всякие глупости насчет того, что все теперь по-другому будет и так далее. Спустя некоторое время на легковушке подлетел Дантес, которому доложили об их проезде в город. Ну, тут разве что до массовых обниманий не дошло… Они уехали все вместе с ним в его дом. Бывший секретаря… Все разместились в этом множестве комнат и почти сразу легли спать, пообещав наутро рассказать Дантесу о своих приключениях. Антон уснул, крепко обнимая свою молодую жену и со счастливой улыбкой на губах.

Наутро по налаженной с домом секретаря телефонной линии им позвонили и сообщили, что операция прошла успешно, пациент будет жить. Кровь для операции дали бойцы из охраны Ханина.

7

«…Спешим сообщить, что решением правительства Российской Федерации всем, совершившим преступления за период с начала затопления, объявляется амнистия. Справедливо рассудив, что подобные обстоятельства могли толкнуть отдельных личностей и целые сообщества на необдуманные проступки, правительство призывает население сложить оружие и подчиниться. Отдельное обращение к так называемым Дальневосточной и остаткам боевиков Сибирской республики. Правительство предлагает населению не мешать наведению конституционного порядка на их территории. В то же время любое содействие будет оплачиваться либо в денежном, либо в продуктовом эквиваленте. Напоминаем, что амнистия будет действовать до конца этого года. Так что у каждого есть время подумать, за что он, собственно, борется…»

– Чушь какая… – сказал Тим, крутя колесико настройки дальше.

Приемник, вполне рабочий и с несевшими батарейками, они нашли на втором этаже хутора. Вообще, облазив за это время его с крыши до подвала, они нашли множество полезных вещей. Приемник был, наверное, на третьем месте по важности для Тима. На первом стояло ружье с одиннадцатью патронами к нему. На втором, конечно, знатный запас провианта. И уж на третьем стоял приемник, который он мучил уже второй час.

Новая волна, пойманная им, повествовала:

«…Европа в большинстве своем оправилась от психологического шока, вызванного потопом. Уже сейчас восстановлена демократия в Чехословакии, Франции, Италии. И хотя в Испании и Португалии по-прежнему диктатура военных, общая тенденция в Европе положительная…»

– Они там, похоже, все пересрались… – заявил Тим, посмотрев на Алену, читающую при свечке какую-то книжку.

Отложив книгу в сторону, она вслушалась в радио.

«…Таяние льдов продолжается, хотя и не столь быстро. Солнечная активность сменяется периодом пассивности, и, насколько можно утверждать со слов гляциологов, лет через пятьдесят – сто начнется обратный процесс. Однако изменившийся магнитный полюс Земли останется на том же месте, что и сейчас».

– Мы не доживем, – уверенно сказала Алена.

Тим согласно кивнул, крутя настройку дальше.

«…Страшная трагедия произошла этой ночью у выхода Ладоги в Неву. Выводимые из Питера спасателями баржи с зараженными людьми столкнулись около часа ночи и немедленно затонули. Спасательные работы ни к чему не привели. Холодная вода погубила всех без исключения».

– Так бы и сказали, что их утопили… – проворчал мальчик.

«А вот и я, ди-джей Фобос, спешу рассказать вам, что же вы услышите сегодня новенького на нашем радиоканале!..»

Тим отставил в сторону радио, надеясь, что после болтовни Фобос таки запустит музыку и, завалился на кровать к Алене.

Он смотрел, не отрываясь, на свечку и откликнулся только на второй зов Алены:

– Тим, ты о чем думаешь?

– Я? – переспросил он. – О многом… О том, что надо будет скоро уходить отсюда. О том, что еще неизвестно, что мы встретим там… впереди…

– Не думай об этом… Было так много плохого, что теперь должно быть все хорошо.

– Ага, – согласился мальчик. – Если так плохо, что дальше некуда, то дальше будет лучше…

– Вот видишь! – сказала Алена, обрадованная этой неизвестной ей поговоркой.

Мальчик отвернулся от свечи и уставился на скачущие тени на стене. Он не верил, что они когда-нибудь остановятся. Ему казалось, что теперь они будут вечно скитаться среди краев людоедов и болот. И не поможет им никто. Такие, как те двое мужчин, им вряд ли еще встретятся.

Алена про себя мучилась, не зная, как отвлечь Тима от этих мыслей. Наконец она просто обняла его и сказала:

– Все будет хорошо…

8

Наутро после пьянки с Батыем Виктор и Александр чувствовали себя, мягко скажем, нехорошо. Но, несмотря на страдания, они были счастливы. Все, теперь им больше не надо будет гнить в грязи и в нищете лагерей для задержанных. Им не надо, опасаясь за свою жизнь и здоровье, куда-то брести в поисках спокойного от проблем места. Они прибыли. Они окончили свой путь. И хотя работа, им предложенная, подразумевала еще долгие путешествия, но это были уже не скитания обреченных. Это была работа. Может, слишком тяжелая для обычных условий, но вполне приемлемая для нынешних.

– Слушай, а Батыю-то как плохо сейчас… – проговорил Саня, отпивая холодной воды из банки вместо графина.

– Ты его не знаешь… – сказал Павленко, вставая с постели босиком и следуя в туалет.

В однокомнатной квартире, куда их распределил Батый, ставший начальником метеоотдела при штабе МЧС, они были только вдвоем. Подселение к ним еще кого-то было возможным, но маловероятным, заверил их Батый сразу. Да и никто не захочет с такими мелочами соваться к, можно сказать, героям.

– Они нас правда таковыми считают? – спросил вчера за распитием Саня.

– Ага. И не должны думать иначе. И вам, кстати, нечего стесняться. Доделали работу. Оставались до последнего. Прошли затопленную Карелию.

– Проехали… – поправил захмелевший Павленко.

– Неважно. Выжили в этих концлагерях… или, вы думаете, мы не знаем, в каком скотском состоянии там людей держат. Всех, кого могли, мы вытащили по нашей службе. Все здесь в Александровске. Нет, не все, конечно, но все тут побывали. Сейчас мы заново строим сеть оповещения.

– Мы будем опять так же работать? – обрадовался Саня.

Батый пожевал кусок жареного мяса, выцепленный пальцами со сковородки, и сказал:

– Нет, Савин. Ты поедешь на юг организовывать работу в Краснодарском крае. Но не по нашей службе, а именно по ГО и ЧС. Не волнуйся, у тебя все получится. А ты, Павленко, пойдешь во взвод химразведки при полке МЧС. Но тут… Загрязненность среды жуткая. Будешь карты загрязнений составлять и степень заражения радиацией, если таковую обнаруживать будете. Тебе, как радиологу, не привыкать.

Покачав головой, Виктор сказал:

– А чего так?

Батый честно признался:

– Нет мест. Мало нормально функционирующих неразграбленных постов. Я знаю, что вам только дай, вы с нуля поднимите пост… Но тут такое дело. Мест нет официально, а следовательно, не будет карточек. С голодухи помрете. Так что идите туда, куда я вам нашел места. А как что, я вас выдерну. И не только вас. Даст бог, Рухлова найду.

– А вы его еще ищете? – спросил Павленко.

– Конечно, – изумился Батый. – И найду.

– Вообще-то полгода прошло… – напомнил Виктор начальнику. – Был бы жив, подал весть.

– Этот придурок должен был в Кронштадте оставаться, – зло сказал Батый. – Но он свалил оттуда буквально через день.

– Куда? – задал глупый вопрос Саня.

– Никто не знает, – сказал Батый и, разлив по стаканам водку, сказал: – Давайте за него выпьем. Надеюсь, свидимся с ним.

Выпили и полезли руками за картошкой и мясом.

– Сто лет мяса не ел, – признался Виктор. – Не человечинка, надеюсь?

– Да иди ты. Говядина, – возмутился Батый. – Можно было и свинины взять, но я ж свинину не ем…

Виктор только покачал головой и сказал:

– Тут народ людинку предпочитает, а ты от свинины отказываешься.

– Ой, ну давай за столом ты не будешь мне это рассказывать? Знаешь, сколько я навидался? И в Москве с голодухи тоже такое случается. Город же в блокаде.

Покивав головой, Виктор молча сам себе налил и выпил. Саня и Батый последовали его примеру.

– Кто еще из нашего Северо-Западного управления остался? Не знаете? – спросил Саня.

Батый навскидку назвал фамилии малознакомых Виктору и Александру людей.

– А с нашего поста, которые раньше всех выехали?

– Нет. Эти-то все при деле. На север поехали. Там мест было много. Чем тут торчать без дела, собрались с семьями и поехали. Благо поезда ходят еще иногда.

Не зная, о чем еще говорить, Виктор просто пил. Они были знакомы с Батыем мало. И, честно говоря, не понимали, почему этот, ставший таким большим человеком, мужик уделяет им столько времени. Но так или иначе, когда Виктор и Саня были уже в той степени опьянения, когда все становятся друзьями, Батый еще пил и не хотел пьянеть. Наконец и он набрался и пьяный, наспех попрощавшись и сказав, чтобы они послезавтра пришли к нему, покинул квартиру. Саня и Виктор уснули, только добравшись до кроватей. Организмы, истощенные лишениями, не понимали, за что их так насилуют водкой.

– Значит, ты станешь химиком? – спросил Саня, поглядывая за окно, где хлестал ненавистный ливень.

– Мне все равно, – честно признался Виктор.

– А я вот думаю отказаться от предложения Батыя.

– Сдурел? – изумился Виктор.

– Родных хочу найти, – признался Саня.

– Не дури, – сказал Виктор и добавил: – Когда все успокоится, тогда и найдешь.

– Думаешь?

– Уверен. А пока такой кавардак, надо держаться хоть за островок нормального мира. – Павленко был, как всегда, прав.

Саня покивал, глядя в окно, и сказал:

– Знаешь, вроде столько времени прошло, а я все думаю, что нам не надо было оставлять Антона.

– Началось… – сокрушенно сказал Павленко. И вдруг заорал на Саню: – Ты жив?! Жив! А, значит все правильно сделал. Кто делал неправильно, уже мертв! Слышишь? Мертв! И Рухлов тоже мертв! Иначе бы давно добрался досюда. Даже из лагеря! Даже с этого долбанного Кронштадта. Только если он погиб, он не прошел сюда.

Он понизил голос и сказал:

– Он хотел, чтобы мы ушли. Мы ушли. Мы сделали все так, как он хотел. Ни больше и ни меньше. Если он погиб, то… Жалко, конечно… но он мог уйти и с нами. И с нами пройти лагеря и дороги.

Саня смотрел на Виктора и поднял руки, успокаивая:

– Ты чего? Все нормально. Я просто так подумал…

Виктор, страдая от головной боли, только махнул рукой.

Через некоторое время они открыли окно для свежего воздуха и стояли над залитым дождем миром, наблюдая за людьми с высоты седьмого этажа.

Он никогда не верил в ад, а рай не принимал его…

Часть пятая