Мы – силы Еловенко Вадим
– А кого они тогда будут выбирать? – спросил Антон, накидывая капюшон.
Алина, первая добежавшая до машины, сказала уже внутри:
– Бывшая секретутка. мэра хочет выбираться. И у нее есть шансы. Основной ее лозунг – это то, что она раньше занимала пост по социальным вопросам и что она лучше нас знает, что надо для народа. Она говорит, что все наши прибеднения лишь неумение управлять. Что она увеличит число поисковых отрядов, и они прокормят город. Типа завалят его провизией.
– Да ну ее. Дура и есть дура, – отозвался Дантес. – Мне больше страшен этот, как его… Кондрат.
– А он что? – поинтересовался Ханин.
– Этот вообще отморозь. Зимородок, блин.
– Ну что он говорит? – спросил Антон, тоже не интересующийся политической жизнью города.
– Он говорит, что пришел в город с запада. Что там, куда мы не пускаем поисковые отряды, залежи провианта, и он готов эту провизию предоставить жителям, в случае если его выберут.
– Это не есть хорошо… – проговорил Ханин. – А что он насчет армии бандитов говорит?
– Что, мол, видал он эту армию. Сотня-другая отморозков, напугавших нас до беспамятства тем, что умудрились ранить, ах, самого Ханина. Что он пошлет вперед поисковых отрядов погранцов из Крепости, и те расчистят путь.
– Он что себе возомнил? Да там тысяч пять уже… уродов, вооруженных и обученных, – Ханин не на шутку разозлился. – Да будь их воля, они бы уже давно поимели бы нас. Я вообще не понимаю, почему до сих пор они нас не захватили…
– А мы им на фиг не сдались, – предположил Дантес. – У нас брать нечего! Провианта нет, ценностей нет… Разве что им захочется переселиться в более удобные квартиры со светом и водой в кранах.
– А этого мало?
– Думаю, что из-за этого они умирать не пойдут, – покачав головой, сказал Дантес.
– И за меньшее сейчас убивают…
– Нет, ты не понял… Если мы им так нужны, они могут просто войти в город без оружия и двинуть своего человека на выборы… Вот такое говно эта ваша дерьмократия. А уж в том, что его выберут, даже как-то сомневаться не приходится. Учитывая, что нашего населения голосующего придет не больше тысяч десяти и не все будут голосовать за тебя, Ханин, или за тебя, Рухлов.
– Что предлагаешь? – спросил Антон.
– На этот случай? Снять с выборов твою кандидатуру, Антон. Это усилит Ханина.
– Согласен! – сразу заявил Рухлов. – Тем более что мне как-то не очень хочется становиться мэром.
Алина, гревшая тщеславные надежды, косо посмотрела на него.
– Да, но проблему этого Кондрата твой самоотвод не решает, – напомнил Дантес.
– А что решает проблему? – спросил Ханин.
Зло прищурившись, Дантес сказал:
– А что решает все проблемы?
Все знали, как последнее время решались вокруг проблемы. По-сталински. Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы.
– Я запрещаю! – повернувшись с переднего сиденья, воскликнул Ханин. – Не сметь!
Антон чуть в машину охраны не въехал от его резкого крика.
Дантес, пожевав губами, сказал:
– Ну, блин, вы меня еще вспомните. Когда этот козел пройдет на своих несбыточных обещаниях, а вы останетесь в дерьме… Когда сюда пожалуют привлеченные его наглостью бандиты. Когда вас резать начнут, как свиней, вы меня вспомните.
Алина, положив Дантесу руку на колено, сказала:
– Успокойся, успокойся, Леш…
…Утром Антон был в тихом ужасе от доклада из мэрии. Восьмитысячная толпа стояла на площади и требовала ее записи на переселение. Ханин уже был там вместе с Алиной. Антон поспешил за женой.
Пробиться ко входу было неимоверно тяжело. Чуть не получив дубинкой от не узнавшего его охранника в вестибюле, он, матерясь, взлетел на второй этаж. Перед выходом на балкон стояли и Ханин, и жена Антона. Там же были начальники агитотдела и отдела безопасности.
– Вот текст обращения, – сказала начальница агитотдела. – Вам срочно необходимо выступить перед жителями.
– Почему я? – спросил Ханин.
– Ну, хотя бы потому, что из-за вашей речи они здесь! – воскликнула, нарушая правила, агитерша.
– Да я и слова не скажу. Закашляюсь! – сопротивлялся простуженный насквозь Ханин.
– Кашляйте! – продолжала на повышенных тонах начальница агитотдела. – Вас народ любит… пока еще, так что пожалеет. Это усилит ваше влияние на него.
– Не пойду! – категорично сказал Ханин, заметив Антона, он указал на него и предложил: – Пусть он идет!
Агитаторша бесцеремонно оглядела Рухлова с ног до головы и сказала удовлетворенная:
– Вы, как лучший друг заболевшего любимого вождя, выйдете на балкон и обратитесь с речью к народу!
Она не спрашивала его, как Ханина. Она утверждала, словно он был ее подчиненным. Антон пришел в себя, уже стоя с двумя охранниками на балконе. Козлы, хотя бы прочитать дали вначале, ругался про себя Рухлов.
Подойдя к микрофону, он постучал в него. Эти стуки ударили по перепонкам. Динамики находились прямо за спиной Антона. Оглянувшись на них, он про себя подумал, что ничего глупее придумать было нельзя. Чем громче говоришь, тем больше глохнешь. Свинство! Нет, ну как это назвать!
– Приветствую вас! – обратился он к народу со второго этажа.
Волнение внизу поутихло, и он услышал отдельные выкрики типа привет и все такое… Ну, ладно, хоть кто-то поприветствовал…
– А что, собственно, собрались? – начал он с улыбкой, которую видели все вокруг.
Он ожидал другую реакцию.
– Как, что? – возмущенно проорала непонятная девица в мегафон. – Нам обещали, что будет запись на переселение!
– Ну так она идет! – сказал Антон и, притворно потерев бок, добавил: – Лично видел, проползая в холле и еле уворачиваясь от охраны.
Снизу раздался смех. Это хороший знак. Есть контакт с аудиторией.
Какой-то мужчина подошел к девице, и та, его выслушав, снова заговорила в мегафон:
– На сколько хватит запасов провизии в городе?
Антон пожал плечами:
– На сегодня и на завтра обязательно хватит. И тем, кто пойдет на поселения, тоже будет чем питаться первое время, а потом мы сами у них просить станем.
– А сколько отправят сразу?
Антон почесал затылок и, махнув бумажкой, сказал:
– Вот здесь все цифры. Сейчас я зачитаю!
Зря он так сказал. В бумажке были только общие обращения к народу. Чтобы он успокоился и не мешал приему граждан. Что всех примут со временем и чтобы возникший стихийный митинг не мешал планомерному ведению приема. И что ему теперь говорить этим митингующим? Ладно, будь что будет.
– Ну, тут ничего нового, кроме того, что вчера сказал по радио руководитель комиссии. Короче, если повторять, – Рухлов сложил бумажку и убрал ее в карман, – то в Крепость сегодня запишут тысячу поселенцев. Сколько запишут в отряд мичмана Серова, это уже на усмотрение самого мичмана. Ну не нужна ему рота для перехода. Не прокормить ему будет всех. В два других поселения запись начнется по мере их подготовки для приема граждан. Так что зря вас так много собралось. Думаю, что сейчас тем, кого дома ждут дети, лучше отправиться к ним. Тем, у кого есть дела на работе, лучше вернуться на рабочее место. И это не потому, что мне надо от вас избавиться! А просто из-за бесперспективности вашего ожидания здесь. Зачем зря тратить время? Подумайте, что не сегодня завтра начнется запись в те два уже почти готовых поселка. Зачем давиться именно сегодня?
– Все хотят в Крепости жить! – крикнул кто-то прямо под Антоном.
– А что там, медом намазано? – спросил Антон, не видя, к кому обращается.
– Там погранцы. Если что, и людоедов отпугнут, и питанием не обидят… – ответила девушка с мегафоном.
Антон съязвил:
– И сами они статные и красивые! Ну и что? Провизия четко под контролем будет распределяться между городом и поселками. А охрана? Ханин вчера сильно плохо себя чувствовал и не сказал, что с каждыми поселенцами уходит по пятьдесят человек охранения. Но учтите, что вам их и кормить! А насчет людоедов, кстати… Мы не объявляли, но нашими ребятами… погранцами и поисковиками обнаружено и уничтожено их логово! Их там столько было… Так что бой был жаркий. Но наши покончили с этими выродками, и теперь на много километров вокруг не найдете вы ни одного любителя человечинки.
Это было неправдой, насчет ни одного… пришли сообщения, что недавно на юге Кирины ребята нашли свежие обглоданные остатки… Но надо было чем-то обрадовать народ. И народ, обрадованный, глухо зашумел внизу. Опять возникли водовороты…
– А что с Ханиным? – опять эта надоеда с мегафоном.
– Что, что… заболел человек. Бывает с каждым…
Сзади Антон скорее почувствовал, а не услышал, как открылись двери на балкон. Рев толпы заставил его обернуться. Ханин, улыбаясь и почти не опираясь на свою палку, вышел на балкон.
– А, собственно, вот и он! – сказал Антон в микрофон и уступил место командиру. При первых звуках голоса Ханина Антон выскочил с балкона и попал в объятия жены.
– Умница! – похвалила она его.
– Что, умница?! – возмущаясь, чуть не заорал Рухлов. Повернувшись, он что-то хотел нецензурное сказать агитаторше, но, наткнувшись на ее радостный взгляд, промолчал.
– И правда – умница! – сказала она ему вслед.
Алина осталась дожидаться Ханина, чтобы растрясти его на тему о передаче распредпунктам части обыденных лекарств, привезенных в город. Чтобы не мотались люди за, к примеру, анальгином в больницу. Учитывая состояние Ханина, у нее были все шансы на успех.
4
Алена и Тимур вошли в город, можно сказать, через парадные ворота. Но прежде чем войти… Им казалось, что вернулось прошлое время. По дороге в город и из него носились с ревом грузовики. На песчаном склоне обрушенного канала играла детвора. Восемь или девять детей, по очереди взбегая на склон, разворачивались и прыгали, широко раскинув руки. Приземляясь на склон, они опять отталкивались и продолжали полет вниз. Добравшись до дна, они разворачивались и повторяли весь процесс. И все это под смех, визг и незлобную ругань, когда один наскакивал на другого. Вдалеке прошла группа мужчин, волоча за собой огромные бухты проводов. Солдаты в камуфляже подошли и помогли им добраться с грузом до шлагбаума, который не опускался. А мимо них в открытом грузовике проехали женщины, спеша под вечер вернуться домой.
Тимур не сразу заметил, что Алена плачет. Утешать он ее не стал. Ему и самому хотелось разреветься, как маленькому. Но он сдержался. Они, не торопясь, прошли мимо шлагбаума и вооруженных солдат рядом с ним. Тимур только поправил свою сумку на плече, когда один из солдат отчего-то пристально всмотрелся в его лицо. Очутившись в шумах города, отвыкшие от них, дети растерялись. Такими вот, не знающими, что дальше делать, их нашел пошедший следом солдат. Убедившись, что они только пришли в город и что у них никого из родных здесь нет, он взял детей за руки и повел за собой.
Шли они долго. Почти полчаса. Дети, и так прошедшие за этот день немерено километров, совсем устали и еле плелись. Но солдат не отпускал их до самого последнего метра. Остановились они только в вестибюле какого-то, наполненного детскими голосами, здания. Выше этажом играла музыка, но у детей не было даже сил осмотреться.
Пришедшая женщина, взглянув на детей и сказав солдату спасибо, повела их за собой.
Их привели в пропитанный забытыми запахами, весь сверкающий белизной кабинет и велели ждать медика. Доктор пришла и, отведя Алену за ширму, сначала долго осматривала девочку. Потом, закутав ее в простыню, она велела ожидать, пока она закончит осмотр Тимура. Ему велели раздеться догола. Он сопротивлялся, мыча что-то невразумительное.
– Глупый, – сказала доктор, – я вас стольких пересмотрела, и никто еще от стыда не умер. Мне надо узнать, есть ли на тебе паразиты.
Паразиты на нем были. Его, как и Алену, закутали в простыню и вывели из-за ширмы. Девочка посмотрела на него и, шмыгнув носом, спросила тихонечко:
– Тим? Мы где?
– В детдоме… – ответил тот, догадавшись, что это за здание.
– А зачем нас раздели?
– Вшей боятся. Сейчас наверняка мыть поведут. В холодной воде… Бр-р-р…
Алена тоже передернулась и замолчала. Вернулась та, что привела их из вестибюля:
– Ну, дети, пойдемте мыться.
– В холодной воде? – спросила Алена.
Женщина посмотрела на нее и спросила:
– А ты любишь в холодной воде мыться?
– Нет! – ответила Алена и чуть не уронила простынь, которую держала двумя руками под подбородком.
– Ну, тогда будете в теплой воде мыться, – сказала и вышла, зовя их за собой.
Горячая ванна! Алена погрузилась в нее с головой и была под водой до последнего. До момента, когда казалось, что ее легкие вот-вот разорвутся, до нестерпимого шума в голове. Женщина ушла за перегородку, где в душе под сопение Тима и шум воды стала сдирать жесткой мочалкой загрубевшую грязь на его теле. Алене в воду добавили каких-то кристалликов, названных женщиной солью. Алена выловила один и попробовала на язык. Соль оказалась почти несоленой. Опустив кристаллик себе на живот, скрытый водой, она долго наблюдала за ним, пока тот совсем не растаял.
Скоро Тима увели из душа, и женщина занялась Аленой. Было немного больно от грубой мочалки, но зато потом, с тоской выбравшись из ванной, она почувствовала себя будто полегчавшей. Ее закутали в другую простыню и повели по теплым коврам босыми ногами обратно в кабинет врача. Еще только подходя к кабинету, она услышала непонятный стрекот. Войдя, она увидела, что над простыней на нее таращится бритая голова Тимура. Он плаксиво сказал ей:
– Меня подстригли!
Поняв, что это же грозит и ей, девочка отшатнулась, а потом и дернулась убежать в коридор. Женщина успела поймать Алену. Она и билась руками, и брыкалась ногами. Дошло до того, что простынь упала, и она забилась, ничем не прикрытая, в руках женщины.
Тут она сквозь собственный рев услышала ее слова:
– Успокойся. Не будем мы тебя стричь! Все, все, успокойся.
Она закуталась в поданную ей простыню и, еще плача, недоверчиво смотрела на переговаривающихся доктора и женщину, что их мыла. Тима выполз из кресла и прошлепал к ней:
– Ну вот. Кажется, мы нашли не людоедов. Но по мне это как-то…
– Ты о чем, Тим? – спросила Алена.
Тим пожал закутанными в простыню плечами и ответил:
– Это детдом, и нас отсюда уже не выпустят. Я знаю… У меня друга в детдом отдали. Больше я его не видел…
Это прозвучало так трагично, что Алена снова заплакала.
Подошедшая женщина склонилась к ней и сказала:
– Не плачь, тетя доктор тебе только намажет волосы, чтобы в них всякие жучки не заводились, и все. Поняла меня?
Да, господи, что такое, оказывается, волосы перед возможностью потерять свободу! Алена разревелась вконец.
Когда их переодели в чистую и непонятно знакомо пахнущую одежду, женщина повела их в группу, как она сказала. По дороге дети слушали голоса, раздававшиеся из-за разных дверей, смотрели испуганно на пробегающих мимо мальчиков и девочек. На голоса страдания это похоже не было, и у детей возникла надежда, что еще не так все плохо.
В группе было восемь детей. Не все одного с ними возраста и роста. Они стали девятой и десятым. Еще до того как всех позвали на ужин, они успели познакомиться с одним из мальчиков, который взялся им все здесь показывать и обо всем рассказывать.
5
Ринат смотрел на девушек и только и мог, что молчать. Командир, приказав поднять одну, спросил у нее:
– Ну-с, и чем, сударыня, мы вас так обидели? За что вы отстреливали моих солдат по ночам?
Девушка молчала.
– Ну, хорошо… хотя бы назовите себя? – спросил командир.
Девушки, и одна, и другая, молчали, глядя в пол.
– Да развяжите вы их… – небрежно бросил командир.
– Дерутся, кусаются, царапаются… – сказал начальник охранения.
– А ты развяжи и отойди подальше, – с усмешкой сказал он.
Девчат развязали. Они не бросились всех бить и нарываться на грубости. Наоборот, они зажались на полу, обняв друг друга.
– Сестры, – утвердительно сказал командир, видя их явную схожесть основными чертами лица. Указывая поочередно на девушек, он спросил: – Значит, ты старшая, а она младшая? Да?
Снова молчание. Командир раскурил сигарету и предложил пачку девушкам. Которую он назвал старшей, вытащила одну и ждала, кто ей подаст огня.
– Дай ей огня, – сказал командир начальнику охранения.
Тот, осторожничая, поднес девушке зажигалку. Она его не тронула, но выразительно посмотрела. Именно он достал их со своим взводом.
Девчонок повязали на дереве, на котором они надеялись отсидеться во время облавы. Они даже не стреляли по нашедшим их. Но с дерева их снимали долго и достаточно намучались и насмеялись. Во всем батальоне теперь было о чем поговорить. Невольно девчонки понравились своим упорством бойцам. Да и командир, глядя на них, не испытывал ничего, кроме удовольствия.
– Слушайте, девчата, – сказал он. – Вот с этим воином я поспорил, что вы из той деревни, что мы оставили вчера. Поспорили на очень дорогую мне вещь. И уж скажите, прав я или нет? Я говорил, что вы оттуда.
Выпустив струйку дыма в потолок, девушка сказала чуть хрипловатым голосом:
– Вы выиграли…
Ринат без дальнейших указаний вытащил из-за пояса пистолет командира и, присоединив к нему свой, положил на стол. Повернувшийся командир, хитро улыбнувшись, одобрительно покивал и забрал свое оружие, не прикоснувшись к Ринатову.
– И чем мы вам насолили? – спросил он, заправляя оружие в кобуру, что поутру пустой надел на плечи.
Младшая подала голос и плаксиво произнесла:
– Вы нашего дедушку убили.
Может, это заявление кого и тронуло, но только не присутствующих воинов Улема.
– Но вы по нам стреляли еще до того, как мы вошли в деревню, – сказал командир. – Где же последовательность? Ведь это же вы по нам стреляли? Не отпирайтесь!
Старшая потушила окурок о подошву высокого ботинка и зло сказала:
– Потому что такие, как вы, убили наших маму и папу.
Пожав плечами, командир сказал:
– Ну, не мы же!
– Я не знаю… Мы просто всегда давали понять, что лучше в деревню никому не соваться. Вы вошли. А когда уходили, убили нашего дедушку. Мы хотели мести…
Командир сказал начальнику охранения:
– Найди того, кто дедка пристрелил.
– Есть, – ответил тот и убежал.
В полной тишине командир снова закурил, и когда он выкинул окурок в палатку, ввели бойца. Начальник охранения встал справа от него и доложил:
– Исполнено.
Солдат стоял ни жив, ни мертв.
– Расскажи, из-за чего погиб дед в той вчерашней деревне.
Боец призадумался и выдал:
– Это была случайность. Я и мой напарник вошли в дом и, обыскав его, никого не нашли. Но в самый последний момент напарник заметил движение в углу с одеждой. Он не успел начать стрелять, запутавшись в ремне. Огонь открыл я. Только потом мы выяснили, что старик был не вооружен. Если это может чем-то помочь… Я искренне сожалею о случившемся.
У Рината глаза на лоб полезли от того, каким тоном все это говорил солдат. Он и правда жалел!
Командир взял оружие Рината и, проверив в нем патроны, подал его рукояткой вперед старшей девушке.
– Теперь, когда ты знаешь, как это случилось… суди его.
Девчонка даже не взяла в руки пистолет. Она просто отвернулась, и Ринат успел заметить на ее глазах слезинки. Солдата отпустили, и командир сказал:
– Мы потеряли много людей, когда шли сюда. Понятно, почему мои солдаты стреляли на каждый шорох.
Ринат, решив, что командир играет с ними, теперь и подавно боялся что-либо ляпнуть не то.
– Сейчас идите спать, – сказал командир. – Я знаю, вы всю ночь не сомкнули глаз. Как отдохнете, сразу проситесь ко мне. Ясно? И пока мы не поговорили, вы будете под охраной. Отведи их в свою палатку.
Начальник охранения увел девушек, и Ринат наконец выпалил:
– А если бы она выстрелила?
Командир, вертя пистолет Рината на пальце, ответил, вскинув брови:
– Это после того, как я угостил ее сигаретой? Это после того, как боец искренне перед ней извинился? С мужской такой искренностью… Нет, она бы не выстрелила. Это издалека по смутным теням она палила. А вот так, в упор…
– Это он, правда, убил того дедка?
– Да что ты! – замахал руками командир. – Даже мне не под силу найти того, кто это сделал. Ты разве не узнал его? Это наш разведчик! А они в деревню вообще не входили.
– Но так искренне! Даже я поверил! – изумился Ринат.
Командир только улыбнулся…
– Ну, вот если бы я на ее месте был, я бы выстрелил… – сказал Ринат, подумав.
– А тебе бы я оружие и не предложил… – сказал командир, возвращая Ринату проигранный тем пистолет.
6
Антон нашел Серова на подстанции.
– Что ты тут еще делаешь? – спросил он, здороваясь за руку.
– А… – махнул рукой мичман. – Вот этому охламону дела сдаю.
Охламон, бывший электрик какого-то завода, тоже подошел и поздоровался.
– Ну, как? – спросил Антон.
– Да ничего… Ничего сложного, – ответил тот, пожав плечами. – Осталось только АТС осмотреть, раз она тоже на мне остается.
Рухлов кивнул и сказал:
– Отлично, завтра этим и займетесь. А сейчас я увезу вашего наставника. Справитесь здесь с его бандой?
Тот только пожал плечами, мол, посмотрим. Уже в машине Антон наехал на мичмана:
– Ну что, блин, такое… Мы тебя там ждем уже час!
– Да я с этим вот… Все ему понятно, все просто… А как начинаешь спрашивать, что он в той или иной ситуации делать будет, так там такое наворачивать начинает – уши вянут. Хорошо, я ему своих помощников оставил. Они, если что, вытащат. Но ты и сам за ним приглядывай…
– Хорошо, – согласился Антон. – Если что, я его уберу и кого-то из твоих помощников поставлю.
– Не тупи, Антон… – отмахнулся мичман. – Там организатор, а не мои технари нужны. Если что, просто снова на себя бери… до моего возвращения.
Рухлов смолчал насчет «тупи». Они были с мичманом ровесники и по отношению друг к другу многое прощали. Особенно когда занимались одним делом. К особняку подъехали спустя десять минут и поспешили внутрь.
Компания откровенно скучала, ожидая посланного за Серовым Антона. Когда они вошли, Ханин поднялся и поздоровался со своим бывшим подчиненным. Дантес показал на стул, а Алина пошла на кухню наливать всем чай, потребовав, чтобы без нее не начинали. Пока она отсутствовала, обсосали всех оппонентов на выборы. Дантес опять презрительно смотрел на дерьмократов, припоминая им военный переворот. Серову было наплевать на демократию, но он хотел победы Ханина и склонялся к силовому решению вопроса. Антон, перебивая всех, говорил о том, что, когда вернутся законные власти, их всех, как бандитов, арестуют. Так не плевать ли – победят они на выборах или проиграют? Серов тоже говорил о том же: зачем ему идти за ментами, если первое, что они сделают, – это арестуют Ханина и всю их веселую компанию по подозрению в убийстве секретаря и мэра?
Вернулась Алина и, поставив поднос, предложила самим накладывать себе сахар. Такое предложение – роскошь, одна из немногих, что себе позволяла она. Сахар специально для нее, зная, что она сладкоежка, лично притаскивали в город и Полейщук с Назимом, и Кир, и даже Виктор Павлович, чья жена успела познакомиться с членом большой комиссии, отвечающей за социальные вопросы. Так что сахаром Алина еще и делилась со своим детским домом. Почему своим? Да она там иногда днями пропадала! И наверное, не будь ее – не было бы и его.
– Не важно все, что вы тут вопите, – грубо оборвал Ханин. – Все должно идти по плану. А план вы знаете… И сейчас надо поставить напротив одного из пунктов галочку. Итак… – Он оглядел собравшихся и смутился оттого, что чай военный совет интересует больше, чем его грядущая речь. Он, естественно, возмутился: – Блин, как можно с вами говорить, когда один хлюпает, как свинья, уткнувшись в чашку, а вторая все норовит остальным сахара подсыпать!
Антон отстранился от кружки, а Алина замерла с ложкой над чашкой Дантеса.
– Вот так и сидите! – скомандовал Ханин и обратился к улыбающемуся Серову: – А ты лыбиться перестань! Утомили все! Этому послезавтра, может, на смерть идти, а он разве что не ржет…
И Серов нагло заржал…
Обсуждали в подробностях маршрут мичмана и его группы. Группа набралась большая. Сорок человек, в задачу которых входило только одно – доставить до Большой земли представителя комиссии с просьбой о помощи.
Серов, конечно, всех уверял, что с ним будет все нормально и так далее, но когда они прощались и мичман спускался по ступеням к вызванному служебному автомобилю, Алина расплакалась, уткнувшись в плечо Антона. Серов помахал им из-за стекла рукой и, откинувшись, стал не виден. Автомобиль унес его домой по еще так слабо освещенным улицам.
7
Виктор, поправляя форму, придирчиво осматривал себя в зеркало. Нет, ну красавец. Худоват, конечно, но на таких харчах легко отъесться до прежних внушающих уважение размеров.
Жил Павленко в комнате теперь один. Три дня назад он проводил на поезд Саню и теперь все ждал подселения. Батый говорил, что и самому Павленко от силы неделю в Александровске осталось, а потом он будет вместе с полком переброшен на запад. Но пока никого не подселили, а самого Павленко не направили на место прохождения службы, он наслаждался одиночеством. Если раньше он только смутно догадывался, как ему не хватает вот так побыть одному, то теперь он осознал, чего ему все время недоставало. Оказывается, ему жутко надоели люди. До невозможности. Даже Савин. Теперь, оставшись один, он наконец за несколько дней смог привести свои мысли в порядок и осознать всю кошмарную картину того, что он пережил за прошедшие месяцы. Нет, он не стал себя считать героем, как того требовал Батый. Но он поймал себя на банальной жалости к себе. Это ж надо угодить в лагерь, отсидеть в нем, опуститься ниже плинтуса. Ходить без нижнего белья, жалостливо клянчить, чтобы кто-то оставил «хоть у фильтра» покурить. Набрасываться на отвратительную пищу и пусть изредка, но говорить за нее спасибо наливальщику. Жить в бараке на сотню человек в вони заживо гниющих, без надлежащего медицинского обслуживания людей. Слушать каждый вечер одни и те же бредни соседей. И мечтать… мечтать вырваться на волю из этого кошмара.
Стоя перед зеркалом в новенькой форме без погон, он не верил, что все это было когда-то с ним. А когда волнами накатывали воспоминания, отчего-то расплывчатые, но такие болезненные, его начинало подташнивать. Особенно когда он вспоминал, как однажды проснулся и обнаружил, что сосед по нарам умер за ночь, а он, Виктор, все старался прижаться ночью к нему, чтобы было всем теплее.
Поборов подташнивание, Виктор еще больше распрямился, и из зеркала на него сверкнул ставший каким-то злым взгляд. Он сам удивлялся своим глазам. Казалось, они, во-первых, поменяли свой цвет с серого на темно-серый. А во-вторых, словно это глаза не его, а чужого человека. С каким любопытством они рассматривали его лицо через зеркало. Подозревая, что в его страхах виновата немного повредившаяся в лагерях голова, он старался больше не пересекаться взглядом со своим отражением.
Прямо в форме Павленко завалился на незастеленную кровать и стал рассматривать серый потолок над собой. Саня сейчас еще наверняка чухал в поезде. Как обычно, останавливаясь через каждые полчаса. Наверняка он найдет в поезде себе попутчицу. Опять замутит с ней дорожный романчик.
Поймав себя на зависти к этому молодому, глуповатому парню, Павленко усмехнулся. Ничего… Будет и у него подружек море, и будет он жить, не думая, с кем, как и когда. Надо только дождаться высылки в расположение полка и приступить к работе. А там все будет.
Павленко хоть и радовался одиночеству, но все равно частенько ловил себя на мысли, что ему жутко не хватает кого-то, кому он бы мог выговориться. Нет, даже в лучшие времена Савин на эту роль не подходил. Рухлов бы подошел… и то не факт. Надо, чтобы это был очень близкий человек. Родители? Ну куда это годится, взрослый мужик будет рассказывать своей матери о своих злоключениях? О своих терзаниях. О своем неверии в то, что жизнь когда-нибудь войдет в прежнее спокойное русло. Нет, родители не то.
Наверное, так и происходит подготовка человека к оседлости. К обзаведению семьей. Когда хочется, чтобы кто-то близкий был рядом. К кому можно прижаться, рассказать все или почти все. Услышать совет. Не просто совет незнакомца, которому все равно. Совет женщины, которая тебе небезразлична и которой ты сам дорог.
Усмехнувшись своим мыслям, Павленко закрыл глаза. Кто о чем… Кому-то в этом мире есть нечего, кому-то спать негде, кто-то борется за жизнь в лагерях и на свободе, а он… А он думает, что пора и ему на этой планете завести свой уголок. Да к черту всех с их проблемами… Всегда в мире были голодные и обездоленные, а жизнь на этом не прекращалась. Влюблялись, женились, рожали детей… воспитывали… Так чем он хуже? Почему он в свои годы еще не связан ни с кем?
Вскоре мысли о своем положении вытеснили мысли о предстоящей работе. Как сказал Батый, только сформированный полк МЧС должен не просто продвигаться на запад, осматривая произошедшее, но и сам по дороге восстанавливать инфраструктуру, разбирать завалы, наводить переправы. Работа предстоит тяжелая, долгая, муторная, но необходимая. Когда Павленко скромно высказал мысль, что это задача несколько небезопасная из-за присутствия большого числа бандитов на западе, Батый только рассмеялся. Впереди полка МЧС, сказал он, всегда будет идти армия, чтобы обезопасить район и исключить возможность помехи работам. Павленко тогда только покивал. Сейчас он думал о том, каково это возвращаться в земли, раньше богатые, развитые, а теперь разоренные саранчой беженцев и непрерывными дождями. А что там творят вездесущие грабители, мародеры и прочая нечисть?
Павленко только радовался про себя, что ему за эти несколько дней присвоят офицерское звание, и даже есть надежда, что он станет командовать взводом химразведки. Его не смущало, что это целая наука. Отчего-то ему не хотелось становиться просто пешкой и чьим-то подчиненным беспрекословным. А командир взвода… в поле он сам себе командир. Да и оружие наверняка будет положено. Без оружия, как догадывался Павленко, ТАМ будет несколько неуютно.
Оружие. Раньше он думал, что любое оружие придает человеку уверенности в себе. Сам частенько баловался с клинками, которые держал в питерской квартире. Но сейчас оно стало для него тем, чем было, наверное, в годы Гражданской войны. Символом власти. Даже не возможностью защитить себя в нужный момент, а именно законной властью оно стало притягивать Виктора. И он ждал, что ему позволят носить его и чувствовать себя принадлежащим к власти.
Читать бесплатно другие книги:
