Черные яйца Рыбин Алексей

– Да? В самом деле?

– В самом, в самом. Ну что, по водочке, писатель? Ты меня не бойся...

«А я и не боюсь», – хотел сказать Огурцов, но осекся. Понял, что на самом деле боится этого непредсказуемого персонажа, который как снег на голову свалился за его столик. И, судя по всему – и по нынешнему виду Миши, и по тому, как легко он тогда, пятнадцать лет назад, его, Огурцова, руками украл с киностудии троллейбус, – он мужик далеко не простой. И что самое неприятное – опасный. Непредсказуемый. Черт его знает, в каком он сейчас статусе находится? Может быть, вообще крутой бандит. А с крутыми бандитами Огурцов дела иметь не любил. И самих их, бандитов, тоже не любил очень сильно. Хотя и написал о них несколько книжек – книгами он сам никогда эти произведения не называл. «Мое личное средство против дефолта», – посмеиваясь, говорил он приятелям и издателям, когда заходил разговор о его ранних детективных романах. Действительно, детективы помогли им с женой пережить трудное время, он даже получал денег гораздо больше, чем прежде, в благодатные и стабильные времена короткого додефолтного периода, когда казалось, что жизнь в стране наладилась, что люди начали зарабатывать деньги без мордобоев, стрельбы, когда ушел в прошлое грубый уличный рэкет, незаметно исчезли с улиц бритые парни в спортивных костюмах, когда начал расцветать шоу-бизнес и издательское дело, когда большинство из тех, кто хоть что-то мог и умел делать, увидели перед собой некую перспективу.

– Не бойся, – повторил Кошмар. – Я тебя случайно увидел. Память-то у меня на лица – будь здоров. Никогда не жаловался. Вот и решил со старым знакомым водочки выпить.

– Так я ведь не...

– Ой, только не надо, не надо. Я не мальчик тебе. Зашитый, что ли?

– Да нет, просто так...

– Просто так не бывает. Кодировался?

– Нет, говорю же... работы просто много, а я, как пить начинаю – так и все. Никакой работы.

– Ну, ты просто меня удивляешь, бригадир. Помнишь, как на студии говорили: «Если водка мешает работе – брось...»

– Работу, – печально качая головой, закончил Огурцов.

– Ну вот. Помнишь. Короче, давай, бригадир, за наш троллейбус. Я ведь с тобой его так и не обмыл.

«Конечно. На меня все повесил и свалил, – подумал Огурцов. – А если бы прихватили меня – сидел бы я сейчас в этом кабаке? Вся жизнь могла бы обломаться».

– Не думай о грустном, бригадир, – словно прочитав мысли Огурцова, сказал Кошмар. – Давай бутылочку раскатаем.

«Да что я, в самом деле? Дома – полный мрак, в голове пусто, жить не хочется... Из дому ушел... Миша этот ни с того ни с сего...»

– А давай, – сказал Огурцов. – Была не была.

– Дело.

Кошмар махнул рукой, и тут же перед столиком появилась высокая девушка в мини-юбке, которая вполне могла бы сойти за купальник. Кроме юбки на черноволосой, стриженной под мальчика официантке был так называемый «топик» – коротенькая маечка, заканчивающаяся сразу под увесистой, очень правильной формы и очень соблазнительной грудью.

«Ух ты, – пронеслось в голове Огурцова. – Может быть, этот Кошмар – он действительно перст судьбы? Поворотный пункт в моей жизни? Сколько раз она уже менялась... И все время вот так – резко. Неожиданно и круто. И ничего со мной страшного не случилось. Все время вывозила нелегкая. Все, если разобраться, к лучшему складывалось».

– Вот что, милая моя, – говорил Миша Кошмар. – Ты нам водочки принеси, самой хорошей. Ну, ты меня понимаешь.

– Конечно, Михаил Васильевич, – улыбнулась официантка.

«Так он тут свой человек, – удивился Огурцов. – Это и к лучшему. Если его тут знают, значит, все в порядке».

Он не мог мотивировать, откуда в его голове появился такой странный вывод, из каких предпосылок и логических выкладок, но почему-то был уверен в его справедливости.

– Ну и закусить там... Что у вас?

– Да все, как всегда, Михаил Васильевич.

– Ну вот и давай, Глаша, неси как всегда. «Глаша? – вздрогнул Огурцов. – Глаша...» Что за мистика? Сначала Миша Кошмар, невесть откуда взявшийся, теперь – Глаша...

– Что, понравилась девочка?

– Да... То есть... Не в этом дело.

– Ох, бригадир, сложный ты стал человек. «Не в этом дело». В этом, милый, в этом. Проще надо быть, и народ к тебе потянется. Какой с телкой может быть разговор? Либо понравилась, либо нет. Что еще?

Огурцов покачал головой. Конечно, не прост этот Миша Кошмар, ох, не прост. Но не объяснять же ему все.

– Ладно, не хочешь – не говори. А если понравилась, все-таки скажи.

– Зачем? – быстро спросил Огурцов. Кошмар хлопнул себя ладонями по коленям.

– Ну ты даешь... Видно, у вас, писателей, точно в головах полный бардак. Я, вообще-то, всегда так думал. Теперь убедился.

Бутылка «Родниковой» уже стояла на столе. Уже дымились жюльены в блестящих металлических чашечках, уже матово блестели сочные с виду яблоки, груши, виноград в широкой низкой вазе, Кошмар уже наливал в рюмки, а Огурцов все никак не мог прийти в себя.

«Эта ночь должна что-то значить. Не может она закончиться просто так».

– Давай, бригадир, за то, чтобы все у нас было. Чокнулись.

Огурцов выпил – с опаской: несколько лет ничего крепче кефира ведь не употреблял. Однако водка прошла привычно, словно и не делал он долгой паузы, когда казалось ему, что и вкус водочный позабыл. Прошла и зажглась в животе горячей светлой лампочкой с отражателем, поставленным таким образом, чтобы свет от этой лампочки был направлен в голову.

Кошмар сразу же налил по второй.

– Давай теперь за наш троллейбус. А, бригадир? У меня тогда трудный период в жизни был. Много денег должен был людям серьезным. И личные проблемы. В общем, пил, опустился... А деньги – знал, где взять, только время нужно было. Думаешь, я на этой студии работал за эту гребаную зарплату? Шухерился просто. Мимикрия – есть такое слово.

– Ну да, знаю.

– Конечно, знаешь. Ты же писатель. Ты все должен знать. В общем, сваливать мне было нужно. Вычислили меня. А бабок не было – ну вообще. Я же не грабитель, не вор квартирный. Такими делами никогда не занимался. Вот, троллейбус наш мне и помог. Старт легкий дал. Выкарабкался, в общем. Ну, если бы не он, что-нибудь другое бы придумал. Так что давай за то, что помог ты мне тогда сильно. Вперед, бригадир!

– Вперед. – Огурцов чувствовал, как все его тело становится легким, послушным, ловким и сильным.

– Я тебя случайно увидел, – повторил Кошмар. – Решил отблагодарить. У нас... – он сделал многозначительную паузу, – у нас принято за добро добром платить. Что ты думаешь по этому поводу, писатель?

– Я...

Огурцов вдруг вспомнил, что несколько лет уже исповедывал жесткий, как ему казалось, принцип – с бандитами не пить, подарков от них не принимать и дел совместных не вести. А Кошмар – явный бандит. Они ведь разные бывают – бандиты. Могут и не убивать своими руками, и морды не бить, и, как вот он говорит, в квартиры чужие не лазить. А один черт – бандиты.

– Я...

– Что, западло, что ли? – весело спросил Кошмар. – Или боишься все-таки?

– Ничего мне не западло, – сказал Огурцов. – И не боюсь я. У меня все нормально.

– Ну, вот и ладушки, – сказал Миша. – Тогда на дачу ко мне поедем. Идет? Покажу тебе дачу свою. Увидишь, чего умный человек в наши дни достичь может.

«Хвастаться начал. Ну, точно бандит. Из грязи в князи и – хвастать первому встречному – во какой я крутой. Во у меня всего сколько».

– Поехали, – сказал Огурцов. Авось пригодится материал для какой-нибудь книги. Писатель иногда должен жизнь наблюдать непосредственно. На одной фантазии далеко не уедешь.

– Глаша! – крикнул Кошмар. – Глашенька, поди сюда, солнышко мое...

«Сон. Просто сон», – снова подумал Огурцов.

– Глашка...

– Да?

– Почему мы с тобой раньше не встретились?

– Всему свое время. Мой приятель один так говорил: всякому овощу – свой фрукт.

– Нет, это неправильно.

– Слушай, принеси чаю.

Дача у Миши Кошмара была двухэтажной, спрятанной от соседних дачных домиков за небольшой березовой рощицей. Проехать к ней можно было только по узкой лесной дорожке, петляя и прыгая на ухабах.

«Ну и местечко выбрал Кошмар для своей резиденции, – думал Огурцов, мягко – благо джип был приспособлен к бездорожью – взлетая и опускаясь на заднем сиденье. – Неужели не мог поближе к дороге человеческой? Не такой уж он и бедный, судя по всему».

– Люблю глухомань, – сказал хозяин джипа. Миша сам вел машину, несмотря на то, что изрядно, даже по меркам Огурцова, выпил в клубе.

Огурцову не впервой было ездить на машинах с пьяными водителями, и он не особенно беспокоился по этому поводу. Судя по всему, Кошмар был водителем классным, не лез на рожон, не лихачил, не гнал по ночным пустым улицам, хотя и мог бы: деньги для штрафов у него были в достатке – это Огурцов заметил еще в клубе, – да и машин на всем пути от клуба до дачи им встретилось крайне мало.

В предутренние часы накануне выходных ездить по городу – одно удовольствие.

А если человек отдает себе отчет в собственных действиях и головы не теряет – он может по пустой улице и пьяным проехать.

Но на самом деле Огурцов на протяжении всего пути не думал ни о Кошмаре, ни о том, куда они едут и чем будут заниматься по прибытии на место. Он держал за руку Глашу – девушку из собственных снов, девушку, о которой писал новый роман, которую он никогда в жизни не видел, но знал лучше, чем кого бы то ни было в этом городе. Да и не только в городе. Он держал за руку девушку, о которой мечтал всю жизнь.

Глаша молчала, улыбалась, изредка тихо отвечая на замечания Кошмара, который справлялся о работе клуба, о посетителях, – вопросы, как понимал Огурцов, были совершенно не обязательными, просто, видимо, Миша, как и многие водители, имел привычку разговаривать за рулем.

– Люблю глухомань, – повторил Кошмар, когда машина высветила фарами высокий дощатый забор. – Как-то в лесу, бригадир, спокойнее. Люди надоели, знаешь, устал от людей. Но ты на себя мои слова не примеривай. Мы с тобой сегодня отдыхаем. И девочка наша отдохнет. Уработалась там, в шалмане своем. Верно, Глаша?

– Да, – усмехнувшись, ответила официантка. – Это точно. Устаешь там, в клубе.

– Ну, ничего, ничего. Все мы пашем, – заметил Миша и аккуратно направил джип в распахнувшиеся перед ним ворота.

Огурцов не успел заметить, кто же там манипулировал воротами, – жизненный опыт подсказывал ему, что наверняка у такого человека, как Миша Кошмар, на даче должна быть охрана. Но и это было сейчас не важно.

Они пили, сидя в гостиной на мягких кожаных диванах, под Колтрейна, саксофон которого тихо пел из небольших, но очень дорогих колонок. Это тоже не удивило Огурцова – Миша Кошмар, тихий алкаш с киностудии, неожиданно превратившийся в авторитетного человека, явно связанного с криминалом – ну и что, – вдобавок, еще и меломан. Большое дело – с людьми и не такие метаморфозы происходят.

Миша стал грустен, видимо, алкоголь, заглушенный необходимостью вести машину, все-таки взял свое.

– Пойду я спать, дети мои, – сказал он, когда Колтрейн сыграл последнюю композицию и на дисплее компакт-проигрывателя высветились цифры, показывающие, что диск закончился. – Пойду. А завтра погуляем, если хотите. Бригадир, ты свободен завтра?

– Да, – почти не услышав вопроса, ответил Огурцов.

– Вот и славно. О делах давно минувших дней побеседуем. Пришелся ты мне, бригадир. Еще на студии. Впрочем, ладно, все – завтра. Глашенька, покажешь бригадиру, где ему спать лечь?

– Конечно, – ответила Глаша.

Когда они поднялись на второй этаж и Глаша, щелкнув выключателем, указала гостю на широкую кровать, стоящую в небольшой, уютной комнатке, Огурцов молча взял девушку за руку.

– Ты ляжешь со мной? – спросил он напрямик, почему-то зная наверняка, что экивоки и намеки сейчас совершенно неуместны.

– Да, – просто ответила Глаша. – Если ты хочешь.

– Конечно, хочу. Ты что, не поняла?

– Я поняла это еще в клубе.

– Глашка... Почему мы раньше с тобой не встретились?

«Какая разница, где мы находимся? – подумал Огурцов через три часа, когда к нему вернулась способность думать о чем-то, кроме Глашиного тела. – Какая разница – у бандита на даче или еще где-то? И кто такой этот Кошмар – какое мне дело? Что все это значит по сравнению с любовью? Что может быть важнее?»

– Когда мы с тобой увидимся еще? – спросил он у Глаши.

– Мы еще не расстались, – заметила девушка.

– Да... Я не хочу расставаться. – Глаша промолчала. – Знаешь, это, наверное, звучит глупо, но у меня никогда такого не было. Смешно слышать это от человека, которому уже за сорок.

– Саша, ну что ты говоришь? Конечно, смешно. Ты вспомни, подумай спокойно, трезво. Ты ведь уже протрезвел? Или еще нет?

Огурцов вспомнил Веру. В тот день, много лет назад, когда Вера пришла к Полянскому и он увидел ее – не эти ли чувства он испытывал?

Что-то похожее. Они прожили с Верой полтора года. После чего надоели друг другу смертельно. Расстались и никогда больше не пытались продолжать свой роман. Расстались просто и, кажется, к взаимному удовольствию. Ничего, кроме облегчения, ни он, Огурцов, ни Вера не испытывали. А ведь была у них та самая – большая и светлая любовь. Гуляли белыми ночами по набережным, целовались, трахались так, что Огурцов сам себе удивлялся – откуда только силы-то берутся сутками из постели не вылезать? А, на тебе, прошло полтора года, и выяснилось, что говорить им не о чем, что музыка Вере нравится совсем не та, что Огурцову, что друзья Огурцова ей неприятны, что в гости к ним она ходить не любит и не хочет, да и Огурцов мог бы денег побольше зарабатывать.

Не дождалась Вера той поры, когда начал бывший ее возлюбленный зарабатывать деньги. Когда стал известным, популярным писателем, когда стали в его квартиру звонить и приходить люди именитые, знатные и богатые. Когда оделся он по-взрослому, стал носить хорошие костюмы и дорогие туфли, когда подстригся и купил себе машину – уже и близко Веры не было. Они несколько раз сталкивались в каких-то клубах, на концертах, которые Огурцов посещал теперь очень нечасто, сталкивались, кивали друг другу и расходились в разные стороны.

А ведь любовь была – ну, просто Шекспир. И тоже, вот, как сейчас с Глашей, – с первого взгляда.

Огурцов тяжело приподнялся на постели. Устал. Годы берут свое. Встал, подошел к окну.

– Ты что? – спросил Глаша. – Что-то не так?

– Все так. Просто думаю.

– О чем?

– Не могу сформулировать.

– Ну попробуй. Ты же писатель. Он услышал в голосе девушки иронию.

– Ну, писатель. А что в этом смешного?

– Да так. Инженер человеческих душ, да?

– Отчасти, – отчего-то начиная злиться, ответил Огурцов.

– Знаменитый...

– Не особенно. К сожалению.

– А чего ж так?

– Это сложный вопрос, – ответил Огурцов. – Там же все, как в любой отрасли шоу-бизнеса. В принципе, литература сейчас – тот же шоу-бизнес. Развивается по тем же законам. Раскрутка, реклама, промывание мозгов массового читателя. Поработали как следует, деньги вложили – вот, получайте новую звезду. Нового, так сказать, знаменитого писателя. Причем, в любом жанре. В детективе это заметно больше, в, если можно так выразиться, серьезной литературе – меньше, но суть одна.

– А чего ты сердишься-то, Саша?

– Я? И не думаю. Мне с тобой так хорошо, что я не могу сейчас сердиться, – соврал Огурцов. На самом деле он злился все больше и больше. Злость подпитывала сама себя, началась какая-то цепная реакция – он не понимал причину, вызвавшую мощную волну раздражения, и от этого непонимания все глубже и глубже погружался в бездонный омут агрессивной депрессии.

– Я же вижу, – сказала Глаша. – Вижу, что ты злишься.

– Ну, допустим, – ответил Огурцов.

– Ладно, перестань, Саша. Расскажи лучше, что ты пишешь сейчас?

– А откуда ты меня знаешь вообще?

– Ну, как это – «откуда»? Ты же бываешь в нашем клубе. Редко, но бываешь. И с друзьями. Друзья и говорят. И потом, я ведь слышу, о чем за столиками клиенты беседуют. А город наш, Питер, – он же маленький. Здесь почти всё про всех рано или поздно узнаешь. Книжки твои, между прочим, в магазинах продаются. А знакомые твои – большей частью алкоголики. Как пойдут за столиками трепаться, орать на весь зал – волей-неволей все окружающие в их беседу включаются.

– Ладно... Ты лучше о себе расскажи. Злость не проходила. Встретил, видите ли, женщину своей мечты и вместо того, чтобы предаваться нескончаемой радости, жить этими минутами – кто знает, когда их время закончится, – может быть, никогда, а может быть, уже завтра или сегодня, – вместо этого снова начинается самокопание, комплексы какие-то, размышления о смысле бытия и о месте его, Огурцова, в этом бытии. Может быть, болезнь какая-нибудь психическая развивается? Незаметненько так – подкралась и начинает подтачивать организм известного писателя. Что же – это даже стильно...

– О себе? А что мне о себе рассказывать? Работаю в «Зомби»...

– Это я уже понял.

– Сын у меня...

– Взрослый?

Глаша усмехнулась.

– Извини...

– Ничего, ничего. Я, наверное, выгляжу уже старушкой, если ты такие вопросы задаешь.

– Да нет, что ты...

– Семь лет. Папа наш где-то по стране рыщет...

– Что так? Бросил?

– Я его послала. Алкаш. Когда замуж за него шла – казался красавцем-мужчиной. Умницей. А потом – ни работы, ничего. Перестройка как раз случилась. Он и запил. Лег на диван – и лежит. Только пиво сосет и водку эту, из банок железных. Ну, полежал год, другой, третий... Начал вещи потихоньку продавать. Я его и послала. Квартира-то – моя. Иди, говорю, куда хочешь. Развелись, одним словом.

– Алименты хоть платит? – спросил Огурцов.

– Я и думать про него забыла – какие, к черту, алименты... Я же по судам не буду таскаться. Противно.

«Да. Ты и так можешь заработать», – подумал Огурцов и тут же назвал себя за эту мысль подонком.

– В общем, если честно, то как белка в колесе.

– А живешь... Одна?

– Хм... Ну, одна. Мне, знаешь, и с сыном проблем хватает. А мужика в дом... Что-то не хочется. После моего благоверного как-то, знаешь, не тянет больше замуж. Даже не замуж, а вообще – как-то одной спокойнее.

– А с Мишей... Ну, то есть, – Огурцов указал пальцем на пол, – с ним у тебя что?

– А что ты имеешь в виду? Если то, о чем я подумала, то в этом смысле – ничего. Просто помогает он мне. Время от времени.

– С друзьями своими знакомит? – не удержался Огурцов.

– Саша... Ты мне кто? Муж? Или папа? Что ты хочешь от меня услышать?

«Я хочу услышать... Что я хочу услышать? Что я самый лучший из всех ее мужчин? Что она хотела бы жить со мной? Чушь. С Веркой так же было. Тоже – любовь до гроба. С первого взгляда... И что? Ничего. Поздно, Огурец. Проехали. Шел бы ты домой».

– Мы с тобой еще увидимся?

– Как хочешь.

– А ты как хочешь?

– Мне с тобой интересно. Ты, кстати, так и не рассказал, что ты сейчас делаешь.

– Я? Пишу новое произведение. Роман века.

– О чем же?

– Обо всем. О тебе, в частности.

– Обо мне? – Глаша села на постели. – Интересно. Ты же меня сегодня в первый раз увидел. Точнее, заметил. Что же ты обо мне можешь написать?

– Там есть девушка, очень на тебя похожая. И ее, представляешь, тоже зовут Глашей. Я как услышал твое имя, так и опух сразу. И внешне... Получается, что я все время о тебе думал, представляешь?

– Бывает, – покачав головой ответила Глаша. – Всякое бывает. Так что же там, в романе твоем?

– Там все... Знаешь, я ведь раньше детективы писал.

– Знаю. Читала кое-что.

– И как тебе?

– Нормально. Вполне. Даже занимательно.

– Вот... Занимательно. И деньги шли хорошие... Поднялся на этом деле. А потом так достало. Вот, решил написать книгу о Ленине.

– О ком?! Глаша хихикнула и повалилась на спину.

– О Ленине. Только не так, как все совки писали. А так, что там и мы фигурируем...

– «Мы» – это кто?

– Мы. Мои друзья, все, короче говоря, кого я знаю. Или знал. Книга о времени. Время – оно относительно... Для меня многие из тех, кого уже нет, они более реальны, чем те, кто рядом ходит... Вот об этом. Но мне сейчас, честно говоря, лень в теорию вдаваться.

– Конечно, – сказала Глаша. – Лень. А мне на работу вечером сегодня – мне не лень. Нереальный ты, Саша. Все вы...

– Кто это – «вы»?

– А вот как ты сказал – ты и твои друзья. Нереальные – у вас мир отдельный, свой, который с реальным миром почти не пересекается. Вы в нем и живете, ничего не замечаете из того, что рядом с вами происходит. Я же в этом клубе много кого видела. И писателей, и артистов, и музыкантов... Совершенно параллельное существование. Мне с вами скучно бы было. Я бы ни с кем из вас жить не смогла.

– Да почему же – нереальный? Что ты знаешь-то обо всем этом? Это самая настоящая реальность и есть. Там такие люди, в шоу-бизнесе... Такие бабки крутятся... Там людей могут замочить в два счета. Или – звездой сделать в неделю. Я столько историй могу рассказать, ты с ума сойдешь. И все они реальны. По-настоящему. Ты меня удивляешь, Глаша. Надо же такое сказать – «нереальный». Хм...

Огурцов вдруг понял, что вся его сегодняшняя злость была вызвана той самой мыслью, которую неожиданно озвучила официантка из клуба «Зомби» по имени Глаша. Он не мог, не хотел себе признаться в том, что последнее время подсознательно ощущал то, о чем сейчас услышал от девушки, с которой провел ночь, – ощущал полную нереальность собственного существования.

– Мне тоже лень в теорию вдаваться, как и тебе, Сашенька. Но я – реальный человек. Это вы умеете деньги из воздуха делать, а я – нет. Я своим горбом зарабатываю себе на хлеб и сыну своему... А вы – нет. Я ничего плохого сказать не хочу... Писатели должны писать, певцы – петь... Только у вас все не так. Вы словно фантомы. Словно призраки какие-то. И чувства ваши – на девяносто процентов выдумка. Вы заигрались, ушли в свою тусовку, заперлись в ней. А вне тусовки вы беспомощны, даже не как дети, а как... Как... Чуть что – спиваетесь, в наркоту падаете, еще что-нибудь с вами происходит. Мужики вроде взрослые, сильные, а истеричные, как бабы.

Слава вам нужна. Слава, популярность, внимание... Ты вот про Мишу спрашивал. Миша – он сильный мужик. За это я его и люблю по-своему. На него опереться можно. А на кого из вас можно опереться? Вот ты бы на его месте – истерику мне бы закатил, стал бы с балкона бросаться, самоубийство разыгрывать – как же, его девушка трахается с кем-то там...

– Так ты его девушка?

– Вот видишь, тебя уже зацепило. Уже глазки расширились. Могла бы тебе и не говорить... Нет, Саша, я не его девушка. Мы с ним просто дружим. Потому что я – тоже сильная. А он силу уважает. И тебя сильным считает. Хотя... Он в людях очень хорошо разбирается. Может быть, уже и не считает.

– Ты меня не знаешь совсем, – сказал Огурцов. – Почему ты думаешь, что я – истеричный слабак?

– Не знаю... Может быть, я и ошибаюсь. Только я повторяю – навидалась я вашего брата на своем веку.

– Спиваемся мы, значит... Зато весь остальной народ не спивается, – ехидно заметил Огурцов, чтобы только что-нибудь сказать..

– Ладно, Саша... Давай не будем об этом. Иди ко мне.

«Провокаторша, – подумал Огурцов, залезая под одеяло и целуя Глашины губы. – Настоящая провокаторша».

– Так мы увидимся еще? – успел спросить он перед тем, как снова погрузиться в неистовую нирвану. – Глаша? Увидимся?

– Ты мне роман свой принеси почитать, ладно? Вот этот. Который про Ленина.

– Конечно. Только он еще не написан.

– А когда...

– Вот я его в данный момент и заканчиваю, – сказал Огурцов. – Вот сейчас... Сейчас...