Амнезия Чехонадская Светлана
К этому моменту Степан уже любил свою жену. Он вдруг стал понимать ее и прощать. Она была простой и наивной, много наговаривала на себя, но на реальную подлость была не способна. В ней кипела страстная жажда жизни, он очень завидовал этому качеству. У него самого такой жажды не было.
В определенном смысле Лола была даже не глупа. Она довольно точно оценивала саму себя и не преувеличивала собственных достоинств. Она знала, что очень красива и очень хочет жить богато. Судьба снабдила ее лишь этими двумя качествами, и бороться за место под солнцем следует, рассчитывая только на них. Надо сказать, что она выжимала из этих своих качеств по максимуму.
Впоследствии оказалось: он любит ее настолько, что может простить измену. Он застукал ее на работе, вечером – она лежала на столе, а сверху пыхтел какой-то парень. Степан осторожно закрыл дверь и на цыпочках вышел из темного корпуса.
Что ж, разве он не был к этому внутренне готов?
На следующий день он приехал в институт, чтобы угадать этого парня, узнать его по одной заднице, вычислить среди белых халатов, кому эта задница могла бы принадлежать.
Вычислялось запросто. Лола стояла с ним у стены и разговаривала, наклонив голову и глядя исподлобья так, что сразу стало понятно: вчерашняя задница принадлежит ему.
Это был студент-пятикурсник, очень красивый: высокий, широкоплечий, он весело смотрел и часто смеялся, открывая белоснежные зубы. В такого нельзя было не влюбиться.
Правда, он жил в общежитии.
Несколько дней Степан ходил, как оглушенный, даже не чувствовал вкусов и запахов. Никогда он не думал, что это может случиться с ним: вся эта анекдотичная история с голой задницей и задранными к потолку ногами жены.
Через неделю он решил попроситься к Королеву на работу.
– Ох, как ты не вовремя, – вздохнул Королев. – Тут на меня такие наезды со всех сторон. И Елена в суд подала, представляешь? Хочет акции отсудить…
Они сидели в новом офисе на Петровке. Он занимал целый старинный особняк, здесь даже сохранились роспись потолка и лепнина. На здании была табличка, что дом охраняется государством.
– Да как же она может? – поразился Степан.
– Это ее надоумили, сама бы она не догадалась. Она неплохая баба, в сущности… Ну, насколько баба вообще может быть неплохой.
Степан опустил взгляд.
– Это конкуренты. Почувствовали мою слабость, суки… Степа, я тебя возьму с удовольствием, но не сейчас. Сейчас это просто опасно. Если с тобой что-то случится, я себе не прощу, тем более что ты молодожен. Где ты сорвал такой цветок, кстати? Хохлушка, наверное?
Оказывается, ее спрятанный акцент не обманул Королева.
– На улице познакомились, – сказал Степан.
– Учится? Работает?
– Работает лаборанткой в мединституте. Хочет в этом году поступать.
Королев хмыкнул.
– Не думаю, что поступит. Впрочем, если только за деньги… Но ты ведь вряд ли сможешь заплатить.
Эти слова очень обидели Степана. Раньше друг никогда не унижал его. Кроме того, его расстроил отказ – он так долго готовился к этому решению, что думал: с небес зазвучат фанфары, когда он его примет. Оказалось, его геройство было не геройством, а жертва прошла незамеченной.
– Приезжайте ко мне в гости на шашлыки, – предложил Королев. – Я купил новый дом на Рублевке.
Это проклятая голая задница заставила Степана принять предложение! Он впервые испугался, что может потерять такую красивую жену, понял, что ей надо как-то соответствовать, что не он ее осчастливил, а, может быть, она его.
– Поедем в воскресенье к Мишке, – небрежно сообщил он вечером. – Он меня давно уговаривает перейти к нему на работу. Видимо, опять будет уговаривать…
Вечером в воскресенье, когда они уже вернулись из Жуковки, Лола спросила его, как прошли переговоры о работе.
– Сейчас это опасно, – сказал он.
– Если трусить, денег не заработаешь.
– Хочешь остаться молодой вдовой?
– Да нет. Молодой вдовой хорошо остаться, если денег много. А с тебя что наследовать? Однокомнатную квартиру на кольцевой дороге?
– То есть, ты не желаешь мне смерти только потому, что я небогатый? Был бы богатый, ты бы мне сделала укол в вену? Бульк!
– Зачем, Степа? Вон твой Миша – сколько уже лет содержит и жену и тещу! Если быть щедрым, никто твоей смерти не захочет.
– А если не быть щедрым? – Он даже встал с дивана, настолько разозлился. – Если с вами быть скупым, значит, можно убить? Значит, отсутствие у человека щедрости – это уже приговор этому человеку?!
– Что ты раскипятился? Разве жадный мужик – это мужик?
– Да мужики разные бывают, дура ты колхозная! – заорал он. – Или ты считаешь, что главная цель любого мужика – это соответствовать твоим представлениям? Разных любят, но тебе этого не понять! Тебе и мамаше твоей – этому монстру хохляцкому! Вы вон в Бога верите, чуть что – в церковь бежите, а ты хоть знаешь, какую клятву дают, когда венчаются? Быть вместе в бедности и богатстве, в здоровье и болезни! А ты больных ненавидишь! Да ты урод, ты знаешь об этом?
Они уже ругались раньше, но кричал всегда только он. И оскорблял только он. Лола лишь моргала и плакала. Она не любила скандалов ни в каком виде.
Сейчас его жена однако не заплакала, а лишь прищурилась.
– Я урод? – спросила она. – Да ты сам-то себя в зеркало видел? А мужик без денег не урод? Сейчас только дурак не наклонится и не подберет то, что под ногами валяется.
– Вот и наклонись!
– Вот и наклонюсь.
– Раком встанешь? – Он аж побелел от ненависти, перед его глазами все плясала эта голая задница.
– Как надо, так и встану.
Они даже не успели съездить в Марбелу. За два дня до вылета к нему в институт приехал Королев и долго мялся, смущался, потом начал что-то рассказывать – Степан не слушал, он все понял. В голове его было мутно и летали мухи.
– Степа, ты прости, – говорил Миша. – Я сам не пойму, как получилось… Если я начну говорить, что она буквально… Нет, не надо… Это так недостойно, Степа, что мне делать? У меня точно крыша поехала от всех моих проблем, я сам себя не узнаю, я стал настоящей сволочью, иногда хочется выбросить деньги к чертовой матери. Если бы ты знал, как я иногда тебе завидую!
– Уходи, – сказал Степан. – Я не хочу тебя видеть. Ты мне больше не друг.
Лола же не упустила возможности сообщить свои взгляды на мир.
– Михаил не трус, он настоящий мужик! – декларировала она, собирая вещи. – А красивыми женщинами должны обладать только настоящие мужчины. Это естественный отбор. Слабые должны вырождаться и умирать, а сильные должны становиться красивыми. Красота женщины – это как приз.
Степан лежал на диване и молчал, глядя в потолок.
Потом ему кто-то рассказал, что Лола приехала к Королеву в офис со своим чемоданчиком и сообщила, что муж ее выгнал. Королев вначале поселил ее на съемной квартире, а потом она, как лиса, перебралась в его избушку на Рублевке. Еще через пару месяцев она призналась, что ждет ребенка, и он с ней зарегистрировался. С ребенком произошло недоразумение: все по этому поводу смеялись и сочувствовали Мише.
Степану тогда было не до смеха. Он непрерывно пил и был уверен, что умрет от травмы, несовместимой с жизнью – от растоптанного мужского достоинства, – но излечение оказалось простым и почти забавным. Проезжая мимо медицинского института, он вдруг увидел за трансформаторной будкой свою бывшую жену и этого – хозяина задницы. Они целовались.
Лола уже не работала, значит, теперь она приезжала сюда ради своего красавчика, и значит, Степан Королеву отомстил.
– Теперь это твои проблемы, Миша! – прошептал он. – Не мои.
11
Невысокий сухощавый мужчина лет шестидесяти положил на стол сразу несколько папок с бумагами и ручку. Все папки были из состаренной кожи, а ручка – «Монблан». Уже по этим предметам стало понятно, что вошедший в кабинет адвокат – дорогой. Впрочем, из фонда дешевого бы не прислали.
Фамилия адвоката была Крючков. Он был известен как хороший и въедливый юрист, по фонду даже ходила шутка, что его следует переименовать в Крючкотворова. Он эту шутку слышал и в принципе гордился, что его любовь к порядку нашла признание. Крючков и сейчас перекладывал папки, следуя какому-то внутреннему сценарию. Наконец бумаги легли идеально ровно, и адвокат достал из-за стула портфель из точно такой же кожи, тщательно сложил в него папки, а ручку засунул в правый нагрудный карман пиджака. Мимоходом он проверил телефон – не было ли звонков, пока он был у Марины.
– Ох, и тяжелый разговор! – пожаловался адвокат. – Я впервые в такой странной ситуации. Как врачи справляются? Непонятно.
– Справляются, – сказал Иван Григорьевич. – И почему тяжелый-то, я не понял?
– Я имею в виду морально. Как представишь, что человек пять лет провел в коме, а теперь ничего не помнит, так плохо становится. Кроме того, я любил Михаила Александровича и знал, с каким исступлением он мечтал о ее выздоровлении. Если бы вы знали, как он мечтал! Но он был уверен, что эти мечты бесплодные.
– После разговора с Иртеньевым?
– Этот разговор был не при мне. Меня он пригласил позже. Марина тогда была в коме года три. Она уже лежала здесь, и главврачом был другой человек.
– Сергеев.
– Да, Сергеев. Молодой, но, говорили, очень опытный… Вы ведь с ним так и не познакомились? Чрезвычайно видный мужчина.
– Вы сказали: лежала в коме года три. Значит, Королев пригласил вас незадолго до собственной смерти?
– Именно. Я работал в одном из филиалов, в Санкт-Петербурге, и хорошо себя зарекомендовал.
– А разве ваш предшественник зарекомендовал себя плохо? Ведь он, кажется, спас Королева от тюрьмы?
– Вы имеете в виду выигранный процесс? Перестаньте! Вы же знаете, что дело развалили за деньги. На подкуп судей и следователей пошли совершенно невообразимые суммы.
– Об этом писали в газетах, но я не верил, – пошутил Турчанинов.
– И зря, – так же шутливо произнес адвокат. – Юристов у Королева была целая армия, но не она выиграла дело. Деньги выиграли. Впрочем, так все делают.
– Но не у всех получается.
– Вы имеете в виду Ходорковского? Он слишком публичный человек, власть пошла на принцип. Королев по сравнению с ним мелкая сошка, ему в этом смысле было проще. Наша власть, а она у нас по своим физиологическим характеристикам Медуза Горгона, не повернулась и не посмотрела в его сторону. Это его и спасло.
– А вы поверили в его самоубийство? Вы ведь были близки ему в тот год.
– Откровенно говоря, я поверил. Во-первых, у него была мания преследования…
Адвокат задумался на секунду. Его лицо выглядело осунувшимся и усталым. Он приехал после рабочего дня, а разговор с Мариной вышел долгим. Правда, разговаривали они очень спокойно. Иван Григорьевич несколько раз проходил по коридору и за дверью слышал только монотонное гудение мужской речи. Иногда Марина что-то коротко вставляла.
– Да, мания преследования, – повторил Крючков. – Ведь даже то, что он убрал всех своих адвокатов и выписал меня – плохой признак. Почему он им не доверял? Они были с ним во время судебного процесса и знали о нем такое, что и маме родной не расскажешь. Кроме того, у него были плохие отношения с женой.
– С Лолой?
– Да, с красоткой Лолой. Ну и имя… Я не понимаю, как он вообще мог жениться на этой дамочке. Влюбиться – да. Но жениться!
– Ему не везло с женами.
– За все надо платить, уважаемый. А за деньги, как это ни парадоксально звучит, мы платим двойную цену. По спекулятивному курсу.
– А что значит «плохие отношения с женой»?
– Он как-то сказал, что она может его убить. Можете себе представить? Про первую жену он такого не говорил, хотя она и затеяла против него этот дурацкий раздел имущества, попортивший ему немало крови.
– Сказал, что она может его убить? Прямо так и сказал?
– Прямо так и сказал. А потом сказал еще более прямо: «Или я ее убью». Вот так! Не больше и не меньше. Настоящее семейное счастье.
– Богатые тоже плачут?
– Плачут, Иван Григорьевич. Еще плачут… Но если откровенно, Королева судьба била сильно. Даже несправедливо сильно, как мне кажется. Несколько покушений на него самого, покушение на дочь, обе жены – какие-то выродки, потом преследования властей.
– Он давал прямые указания убивать конкурентов.
– Суд с этим не согласился.
– Я цитирую по газетам. Вы ведь сказали, что не все в них вранье.
– Я ошибался. – Адвокат улыбнулся краем губ. – Вы имеете в виду, что родственники убитых конкурентов ему должны были мстить?
– Нет, я имею в виду другое.
– Божье наказание?
– И не это. Если ты играешь по таким правилам, то чего ждать? Если вышел на боксерский поединок, будь готов к боксерскому поединку, а не к шахматной партии. Боксер, считающий, что его избила сама судьба, выглядит глупо. Его избила не судьба, его всегда будут бить, пока он на ринге.
– Надеюсь, вы Марине своих мыслей не излагали?
– Да, пора поговорить о Марине. Я ей ничего не излагал, Владимир Викторович. Но вы должны понимать одну вещь… Не знаю, проявился ли ее характер во время сегодняшнего разговора…
– Проявился, – перебил адвокат. – И для меня это один из главных сюрпризов дня. Я ведь ее не знал раньше, но Михаил Александрович мне о ней рассказывал. Он говорил: «Домашняя девочка, очень тихая, ранимая и послушная. Не знает жизни». Последнее его расстраивало больше всего. Он как-то спросил: «Если бы она очнулась, а я в это время уже умер, то как бы она со всем этим справилась? Она ведь не приспособленная: всю сознательную жизнь провела под моим крылом. Она еще ребенок». Знаете, он так устал, что жизнью не дорожил. Он только боялся, что она очнется, а его рядом не будет… Но я продолжу свою мысль о сегодняшнем разговоре. Мне не показалось, что я разговариваю с домашней девочкой и ранимым ребенком. Нет, не показалось.
– И мне не показалось.
– А вам почему?
– Неделю назад она потребовала принести все газеты о судебном процессе над отцом. Я, конечно, запретил приносить. Рано еще газеты читать.
– И правильно. Он этого боялся больше всего! Он мне однажды сказал, отбросив одну из этих газет в сторону: «Представляете, если обо мне останется только такая информация? Если спустя много-много лет меня смогут оценить лишь по газетным статьям? Ведь все решат, что я был монстром, и со мной случится та же история, что с графом Дракулой. Судя по всему, он был просто строгий хозяйственник. Жестокий, но тогда многие сажали своих крестьян на кол. А смотрите, какая у него плохая репутация! И все из-за писак. Хорошо хоть на Страшном суде учитываются разные источники». Вот как он думал!
– У него была мания величия, это я вам как врач говорю… – (Крючков рассмеялся). – Хотя, Владимир Викторович, она их все равно когда-нибудь прочитает.
– Даже не сомневаюсь, – все еще улыбаясь, сказал адвокат. – У девочки сильный характер. Она меня даже не спросила, что я думаю о процессе.
– А что ее интересовало?
– Ну, я пришел, чтобы проинформировать ее об имуществе, которым она на сегодняшний день располагает. Это имущество не такое уж большое. Разумеется, у нее есть хорошая квартира, есть машина, дача. Еще на ее имя положена некая сумма в банк. Но сумма, откровенно говоря, не огромная.
– А где все остальное?
– Разошлось… Многое было утрачено еще во время процесса, потом Маринино содержание влетело в копеечку. Думаю, что все воровали, Иван Григорьевич.
– А фонд, его имущество?
– Оно Марине не принадлежит.
– Так по завещанию?
– Да.
– Ну и ну. Я был уверен, что она унаследовала миллионы.
– Все были уверены… Впрочем, она и унаследовала миллионы. Квартира, загородный дом и сумма в банке – это как раз пара миллионов. Но все думали, что будет в разы больше.
– А как вы считаете, Лола Королева тоже думала, что будет в разы больше?
– Эта не думала – эта была уверена. Сам Королев ей об этом неоднократно рассказывал. Зачем – другой вопрос. Он ей говорил прямо: «Моя дочь – принцесса, а ты, Лола, лимитчица. Дешевкой родилась, дешевкой умрешь. Поэтому моя дочь, когда очнется, унаследует целый мир, а ты получишь фигу с маслом». Думаю, что некрасиво так говорить. Правда, он говорил это во время ссор.
– Тем не менее, она старательно исполняла его волю после его смерти.
– То есть контролировала Маринино лечение? Ладно вам! Вы же знаете: клиника работает как машина. Что здесь контролировать? И потом, десять тысяч долларов в месяц – это неплохая зарплата. Вот вы – человек, который по-настоящему не отходит от нее. Вы получаете такую зарплату?
Иван Григорьевич даже улыбнулся: слова были излишними.
– Так что из Лолы не получится сделать героическую вдову.
– А где она сейчас?
– Понятия не имею.
– Вы не знаете, она получила деньги за последний месяц?
– Знаю. Она их не получила.
– Вам это не кажется странным? Десять тысяч – немалая сумма.
Адвокат остро глянул на него. Потом покачал головой.
– Вы были с ней знакомы? – спросил он.
– Я пришел сюда лишь месяц назад. Я ее не застал.
– Были бы знакомы, не спрашивали бы. Эта девушка не собиралась хоронить себя в образе вдовы. Все эти два года она искала богатого мужчину. Она его начала искать еще до самоубийства Королева, и он это знал. Михаил Александрович отдавал себе отчет в том, что его проблемы жене не нужны. Он сказал так: «Если в этом мире в чем-то можно быть уверенным, так это в том, что Лола не будет носить мне передачи в тюрьму».
– Но она два года подряд приходила в эту клинику чуть ли не через день.
– Ну, во-первых, у нее была личная причина. Во-вторых, принцы ловятся не так быстро. Ей нужны были деньги, и она выполняла условия завещания. Чтобы найти нового хозяина, она должна была шикарно одеваться, ходить по модным ресторанам, ездить на дорогие курорты. Она снимала небольшую дачу на Рублевке, оплачивала членство в самом, как это сейчас говорят, пафосном спортивном клубе. Там такие девушки часто ловят принцев. Они даже платят администраторам, чтобы те им звонили, когда в спортивный зал придет определенный человек. Это настоящая охота, Иван Григорьевич. Я нередко составляю брачные контракты для таких пар, я насмотрелся. С учетом Лолиной красоты эта охота должна была завершиться успешно.
– Вы считаете, что месяц назад она успешно завершилась?
– Думаю, да.
– Мне говорили, что квартира на 1905 года опять стоит закрытая. Она ее бросила?
– Почему бы нет? И квартира и десять тысяч – для нее не куш. По своим внешним данным она может претендовать на яхту или на самолет. Вполне возможно, сейчас Лола живет в каком-нибудь красивом доме на мысе Антиб.
Иван Григорьевич задумался: но не о Королевых – о сигаретах. Ему опять хотелось курить, хотя уже и не так мучительно. На днях он понял, что у него получится избавиться от этой привычки: он сильный.
– И как Марина отреагировала на завещание отца? – спросил он.
Адвокат пожал плечами.
– Я и не ожидал каких-то особых реакций. У Марины сейчас есть потрясения посильней. Она выслушала мою информацию спокойно. Она обеспечена, ей не надо думать о куске хлеба. Чего еще желать? Только выздоровления… А правда, что вы собираетесь ее выписывать?
– Она очень настаивает, и у Иртеньевых нет медицинских показаний ее удерживать. Разумеется, лечение будет продолжено… Кроме того, память может вернуться как раз на воле. Здесь ей не за что цепляться. Белый потолок, белые стены, что здесь вспомнишь? Ничего. Надо выходить в мир.
– Ох, Иван Григорьевич, – адвокат вздохнул. – Так вот иногда подумаешь: а стоит ли мир того, чтобы в него выходить? Белый потолок, белые стены – какая это роскошь по нынешним временам! Мир катится ко всем чертям, вот что я вам скажу. Я мечтал бы проспать эти теракты в Америке, взрывы домов и, главное, Беслан – детей под пулями. Сейчас вот вспоминаю – и мурашки по коже. Какое счастье не увидеть этих ужасов в прямом эфире! Нет, я бы тоже кое-что забыл, Иван Григорьевич. Некоторые вещи памяти не заслуживают, вам не кажется?
12
Она была готова ко всему: к испугу, тошноте, головокружению, даже внезапному возврату памяти, но она не ожидала, что жизнь за пределами клиники покажется ей такой ослепительной. Словно кто-то завертел перед глазами огромный калейдоскоп, и его стекляшки стали падать, взлетать, перестраиваться…
Марина уже гуляла по парку и привыкла к его ярким цветам. Но как только машина миновала ворота, все стало другим.
Высокая – до небес – почти тропическая растительность медленно плыла за стеклами автомобиля. Вблизи она казалась неопрятной, грязно-зеленой, умирающей, но дальше, за кустарником, ветвилась, расходилась во все стороны и зловеще темнела в глубине.
– Страшный какой парк, – тихо сказала Марина.
– Вот черт! – воскликнул водитель. – Ну и коряга!
На секунду ей показалось, что он обзывает ее саму: она повернула голову, посмотрела вперед. Поперек дороги лежал ствол дерева.
– Пойдем оттащим в сторону, – сказал водитель охраннику. Они вышли, Марина снова посмотрела на деревья.
Дорога была отделена от леса неглубоким рвом, на дне которого, наверное, стояла вода. Оттуда тянулись жилистые болотные травы, прикрытые сверху гигантскими зонтами борщевика. Дальше шли кусты с подгнившими из-за влаги верхушками, еще дальше начинался осинник.
Ей показалось, что в осиннике кто-то стоит. Марина прищурилась, вглядываясь.
Действительно: там, где начинались деревья, темнело двухголовое пятно.
Ей было видно сквозь стекло, что за кустами неподвижно стоят два человека, они тесно прижались друг к другу, они обнимаются.
Марина вдруг почувствовала странное волнение, голова сильно закружилась, она автоматически схватилась за ручку двери – дверь открылась.
Охранник и водитель, матерясь, толкали упавший ствол.
Марина вышла из машины и двинулась к обочине дороги.
Охранник повернул голову, хотел что-то сказать, но водитель произнес вполголоса: «В туалет хочет, наверное». Она услышала его слова сквозь гудение в собственной голове. Эти обычные слова больно прошили ее изнутри и вышли наружу.
Но внутри остался какой-то шепот. Теперь он пузырился совсем другими словами, она не могла разобрать, какими, она только как-то понимала, что неразгаданные фразы, теснящиеся в голове, имеют отношение к обнимающимся людям. И даже неразгаданные, они ужасны.
Марину сильно тошнило, она успела подумать, что вышла очень вовремя – ее сейчас вырвет. Она наклонилась над канавой, схватившись за какой-то стебель. Он немедленно порезал ей ладонь.
Марина поднесла руку к глазам. Почему-то вид собственной крови привел ее в себя. Она вытерла ладонь о джинсы. Ей было очень страшно смотреть вперед – туда, где стояла парочка.
Но она подняла глаза.
Отсюда стало видно, что она ошиблась. Это были не влюбленные, а всего лишь несколько мертвых стволов. Без листьев, совсем трухлявые, они не смогли упасть, как тот, что перегородил дорогу, – их держали живые соседи. Издалека они действительно напоминали двух обнимающихся людей.
– Поехали, Марина Михайловна! – крикнул водитель.
– Как вы? – тревожно спросил охранник, подходя к ней вплотную. – Порезались? Это же болотная трава, она знаете какая острая! Сейчас обработаем зеленкой, в машине есть аптечка.
– Все нормально. – Марина оперлась на его руку, и они вернулись на дорогу.
Когда выехали из парка, она стала периодически закрывать глаза. Она понимала, что если уж однородный зеленый цвет Лосиного острова произвел на нее такое впечатление, то от вечерней Москвы можно потерять сознание.
Сумерки густели, зажигалась реклама.
Окна машины были плотно закрыты, тихо играла музыка. Но город проникал все равно.
Марина то закрывала, то открывала глаза.
… Сияющие на полнеба буквы казино – и темнота.
… В соседней машине блондинка разговаривает по мобильному – и темнота.
… Огромный дом, похожий на сталинскую высотку, но еще не достроенный – и темнота…
Игра была забавная, и Марина немного успокоилась.
«Что это? – размышляла она. – Это и есть возвращение памяти? Если это будет так, я сойду с ума. Мне показалось, я вижу целующуюся пару на фоне леса – ну и что? Почему моя голова чуть не лопнула? Так и должны возвращаться воспоминания или это страшное воспоминание? Но разве может быть страшным воспоминание о двух целующихся людях? В крайнем случае оно может быть грустным. Я уже вспоминала какую-то больницу с ободранными коридорами, но тогда моя голова не гудела… Чтобы не умереть от разрыва сердца, надо вначале узнать, что я должна вспомнить, и только потом вспомнить».
… Две горящие вишенки, над ними целый каскад света – и темнота.
… В витрине голые манекены, они обвиты лентами, на которых написано «распродажа» – и темнота…
– Приехали! – сказал водитель.
– Я здесь жила? – спросила Марина, оглядываясь.
Дом из желтого кирпича, во всех окнах одинаковые коричневые стеклопакеты, будка охраны, за стеклянной дверью – холл, отделанный мрамором и уставленный фикусами.
– Нет, не жили, – охранник стоял у багажника, доставал сумки с продуктами. – Это совсем новый дом. Его начали строить три года назад. Тогда же ваш отец внес деньги за квартиру.
– Зачем? Он ведь жил за городом.
– Для вас. А когда здесь заканчивался ремонт… Ну, в общем, Михаил Александрович умер. Мебель уже закупали без него.
– Значит, эта мебель ничего о нем не скажет, – почти шепотом произнесла она.
Квартира была двухкомнатная, просторная. Пока охранник раскладывал продукты, Марина ходила по комнатам, трогала новые вещи. Потом вышла на балкон, постояла, глядя на огни. Сейчас ей было хорошо – как-то необычайно легко. Давно она не чувствовала такой легкости.
– Через час придет женщина. Помощница по хозяйству.
– Зачем? Не надо.
– Как не надо? – Охранник покачал головой. – Она будет готовить.
– Пусть завтра приходит. Оставьте мне ее телефон, я сама вызову. Я хочу остаться одна.
– А разве вы помните, как готовить?
– Даже если не помню, я выведу рецепт варки яиц логическим путем, – немного раздраженно сказала Марина. – Вы их много купили?
– Три десятка.
– Этого хватит, чтобы определить, сколько времени нужно варить яйцо.
– А вы правда это забыли?
– Две минуты после того, как закипит. Правильно?
– Чтобы всмятку – да… А что, так бывает: про яйца помните, а про себя – нет?
– Значит, бывает.
– А это можно как-то определить, ну… по анализам?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, вот вы говорите, что это помните, а то не помните. А как проверить?
– Что проверить? Говорю ли я правду?
– Ну да.
– Никак этого не проверишь. – Она внимательно посмотрела на него. «Дурак? Или прикидывается?» – А что, я могу врать, что ли?
– Да нет, я просто спросил. – Охранник совсем смутился. – Удивляюсь просто, что в этой области никто ничего не знает. Наука бессильна, получается… Мне в холле лечь? Я купил надувную кровать.
Читать бесплатно другие книги:
