Вечность сумерек, вечность скитаний Юрьев Сергей

ГЛАВА 4

Один из самых значимых признаков мудрости – умение ждать.

Из «Книги мудрецов Горной Рупии».

– А теперь перемножь в уме семьсот сорок два на девятьсот тридцать четыре, – потребовал старик Тоббо, задумчиво разглядывая замшелый камень, торчащий из болотной жижи.

– Шестьсот девяносто три тысячи двадцать восемь, – после короткого раздумья выдал ответ Трелли. Он мог бы ответить ещё быстрей, но старик, замечая, что ученик слишком легко справляется с его заданиями, сразу же усложняет свои вопросы. Такие маленькие хитрости – часть учения… Люди лживы, и, чтобы выжить среди них, надо превзойти их во всём, в том числе, и в коварстве.

На самом деле, счёт не требовал почти никаких усилий – ответ, как будто, приходил сам собой, и Трелли каждый раз пытался понять, как это происходит, но в голове лишь пробегал ряд ломанных цветовых линий, а потом оставалось лишь назвать полученное число.

– Знаешь ли ты, в чём главная разница между людьми и альвами? – задал старик следующий вопрос.

– У людей кровь красная, а у нас голубая, – тут же ответил Трелли, уже усвоив, что ближе всего к истине должно оказаться то, что первым приходит в голову.

– Этот ответ слишком прост, чтобы быть верным. – Тоббо едва заметно усмехнулся. – Подумай.

– Люди неуклюжи и жестоки, они не отличают прекрасного от безобразного.

– А альвам, значит, свойственны ловкость, изящество, добросердечность и умение ценить красоту – так?

– Наверное, учитель.

– Как же тогда неуклюжие люди сумели истребить ловких альвов?

– Ты, помнится, говорил о коварстве учитель… Может быть, в этом они превзошли нас?

– Что ж, возможно, ты и прав… – Казалось, теперь Тоббо был доволен. – Но среди людей много искусных мастеров, умелых и храбрых воинов, а рабы-менестрели в давние времена услаждали слух высокородных альвов своим пением… Далеко не все люди жестоки и невежественны – в это тебе придётся сначала поверить, а потом ты и сам сможешь убедиться. Что касается их жесткости, – вспомни, как альвы относились к людям, когда сила была на нашей стороне.

Учитель оказался прав, как всегда… Но, если есть вопрос, значит, на него должен быть ответ.

– А ты скажи мне, учитель, и я буду знать…

Некоторое время Тоббо молча наблюдал трепетный полёт медленных, слишком ранних снежинок, таявших налету, и Трелли вдруг показалось, что учитель сам не знает, что сказать.

– Да, малыш, на этот вопрос слишком много ответов, чтобы выбрать из них единственно верный… – Старик теперь говорил тихо, как будто сам с собой, и голос его был едва слышен сквозь лягушачьи трели. – Но врагами нас и людей делают вовсе не различия, а сходство… Не знаешь ли ты, в чём наше главное сходство?

Теперь в самом вопросе содержалась подсказка, и Трелли ответил почти сразу:

– И мы, и они считаем друг друга чудовищами…

Слова, сорвавшиеся с его языка, показались ему чужими. Что значит – считают?! Люди, эти злобные уродливые твари! Пусть они думают, что хотят, но лучше, чем они есть, им от этого не стать…

– Ты никогда не встречал людей, – заметил старик, как будто прочитав мысли своего ученика. – Как ты можешь судить о тех, кого ни разу не видел…

– А разве мало того, что от великого народа альвов осталась лишь горстка отчаявшихся трусов, которые прячутся на этом проклятом болоте… – Трелли вдруг вспомнил, что и раньше, чем больше старик рассказывал о славных победах и великих свершениях далёких предков, им овладевала злость на собственное бессилие и щемящее сожаление о том, что он родился слишком поздно. – Разве мало того, что разрушены наши города, разграблены могилы предков… Почему после всего этого я не должен считать людей чудовищами?!

– Пойми, малыш… Чтобы собрать воедино полотно славного чародея Хатто, тебе придётся долго жить среди людей, видеть их каждый день, говорить с ними. И самым главным твоим врагом будет твоя же ненависть к чудовищам, истребивших альвов. И, чем сильнее будет эта ненависть, тем скорее она обратится против тебя. Ты просто погибнешь, ничего не успев сделать. И тебе не просто предстоит выучить их язык – ты должен научиться смотреть на вещи их глазами, думать, как они, и даже чувствовать, как они.

– А ты умеешь?

– Когда-то умел. Сейчас – не знаю. Я жил среди людей, но это было давно.

– Как же ты сможешь научить меня тому, чего сам не умеешь?

– Этому тебя могут научить только люди.

– Но здесь их нет.

– Не торопи события, малыш… Всему своё время. – Учитель тяжело вздохнул и вновь обратился к созерцанию снежинок. – А теперь иди к вождю, наверное, он уже вернулся с охоты.

Тоббо явно хотел остаться наедине с замшелым камнем, торчащим из болотной жижи, шелестом начинающей желтеть листвы, кваканьем лягушек, ещё не почуявших приближения холодов, и трепетным полётом медленных, слишком ранних снежинок, таявших налету… Когда старик погружался в такую задумчивость, могло показаться, что ему в этом мире уже никто не нужен, и ничего не нужно, как будто он уже смирился с тем, что последним уцелевшим альвам, укрывшимся на крохотном островке среди болот, уже не на что надеяться. Скорее всего, он даже не верил, что его последний ученик, Трелли, сможет сделать то, чего прежде не смог никто, даже в те времена, когда на окраинах людских владений несколько альвийских крепостей ещё казались неприступными. Если старик предавался задумчивости, следовало оставить его в покое…

Только непонятно, с чего Тоббо взял, будто вождь Китт уже вернулся с охоты? Вождь с полутора дюжинами самых умелых бойцов ушёл три дня назад, и никто не говорил, что они отправились на охоту. Никто вообще ничего не говорил, куда и зачем они ушли…

– Трелли! Трелли! – Навстречу ему, не глядя под ноги, бежала маленькая Лунна. – Трелли! Там такое!

– Тихо! – Он приложил палец к губам. – Тихо, Лунна. Не мешай, Тоббо думает.

Старик стоял спиной к ним возле тонкой покосившейся берёзы, и, казалось, он настолько ушёл в себя, что едва ли крики Лунны могли дотянуться до его ушей. Но почему-то именно сейчас казалось, что здесь может шуметь лишь ветер.

– Китт вернулся. – Лунна послушно перешла на шёпот, а потом заговорила ещё тише, как будто собственные слова внушали ей страх. – Они привели человека. То есть, принесли…

– Что!? – не сдержал Трелли изумлённого возгласа. – Как, человека…

– Не видела я – мне сказали, – поспешила добавить Лунна. – И ещё вождь тебя зовёт.

– Вот и пойдём. – Трелли взял её за руку, и они двинулись в обход холма на другую сторону острова, где располагалась просторная землянка вождя.

Всего несколько сотен шагов, и можно пересечь всё, что осталось от некогда казавшихся бескрайними владений могучих и славных предков… Всего несколько сотен шагов – и впереди вновь откроется болото, за которым, через какую-то дюжину лиг, всего день ходу по колено в болотной жиже, начинаются места, где альвам нечего искать, кроме смерти от рук своих бывших рабов…

Трелли замедлил шаг. Он вдруг почувствовал странное беспокойство, для которого, казалось бы, не было особых причин… Да, ему сейчас предстоит впервые увидеть одно из чудовищ, именуемых людьми, но, если его приволокли сюда альвы, значит оно безопасно, укрощено, обессилено. Волноваться нечего, и нечего опасаться – связанный человек не страшнее дохлой жабы… И всё же как-то зябко было оттого, что в маленьком, но привычном и спокойном мире появился чужак.

– Ты чего? – Лунна тянула его за руку, ей, видимо, не терпелось увидеть пленника. – Пойдём же скорее, тебя ведь ждут.

Да, надо идти. Люди, люди, люди… Ещё предстоит выучить их язык, научиться смотреть на вещи их глазами, думать, как они, и даже чувствовать, как они. Так сказал Тоббо… И вот сейчас надо сделать первый шаг навстречу тому, что предстоит, навстречу судьбе, навстречу предназначению, навстречу неизбежности. Идти надо легко, оставив за спиной все прошлые страхи и будущие сомнения – так тоже говорил Тоббо. Но ему легко говорить – самое страшное в его жизни уже давно позади, и всё, чем можно дорожить, – наверное, тоже… У него сталась только кроткая надежда, что когда-нибудь кто-то из воинов, посланных им на верную гибель, вернётся и принесёт заветные лоскуты чудесного полотна…

И всё-таки, сейчас увидеть человека – всё равно, что повстречаться с шестиглавым огнедышащим змеем, но это пройдёт – надо только сделать этот шаг. А вот Лунна, похоже, ничего такого не чувствует – никакого беспокойства, только любопытство и нетерпение… Но, тем, кто пережил всего пять зим, ещё не дано ни тревог, ни сомнений.

– Ну, идём же. – Она вновь дёрнула его за руку, и на её запястье звякнул браслет из золотых зай-грифонов.

– Да. Идём, – ответил он и двинулся вперёд, стараясь не думать о том, что случится через считанные мгновения.

Тропа обогнула гранитный выступ, поросший серым мхом, и сразу же показался костёр, который обступили охотники. Вождь стоял чуть в стороне – его издали можно было отличить от прочих по короткому кафтану из голубоватой шкуры зимнего мандра. У ног Китта копошилось что-то маленькое, серое, бесформенное и жалкое.

Тропа теперь вела вниз, и Трелли шёл по ней спокойно и уверенно – теперь его видели соплеменники, теперь никак нельзя было показывать свою слабость и неуверенность. С тех пор, как старик Тоббо решил, что именно Трелли предстоит отправиться за чудесными лоскутами полотна чародея Хатто, взрослые альвы начали почему-то сторониться его. Раньше никто не упускал случая показать ему, как правильно натянуть лук, как бесшумно ходить по болотной жиже, как отличить топь от места, где ступня найдёт опору, как разжечь огонь выпуклым шлифованным куском хрусталя… Теперь всё новое он узнавал только от Тоббо… Разве что сам вождь Китт недавно начал учить его фехтованию на прямых длинный и тонких, как стебель травы, альвийских мечах, от ударов которых крошится гранит, а на отточенных под бритву клинках не остаётся ни единой зазубрины.

Вот и сейчас вождь держал в руке такой меч, один из пяти, что удалось сохранить с давних времён, когда альвы ещё не утратили секрета их ковки. Китт раскручивал меч над головой, лезвие гудело, рассекая воздух, и неяркое серебристое свечение возникало вокруг него – древний альвийский клинок чуял близость человека…

Человек казался маленьким и слабым, он лежал на земле, теряясь в груде серых лохмотьев, которые когда-то были одеждой, и не решался поднять головы.

– Трелли! – Вождь замедлил вращение меча над головой, а потом бережно отправил его в ножны, убранные серебром и изумрудами, заляпанные подсохшей коричневой грязью. – Трелли, а мы тебе подарок принесли. Сам идти не захотел, вот и пришлось нести всю дорогу.

– Какой ещё подарок? – удивился мальчишка, со страхом и любопытством глядя на человек, который, как оказалось, был невелик ростом и едва ли слишком силён.

– А тебе Тоббо ничего не говорил? – с сомнением спросил вождь и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ну и ладно – сейчас всё и узнаешь. – Он склонился над человеком, схватил его за воротник из облезлой волчьей шкуры и одним рывком поставил на ноги.

Как ни странно, пленник не упал, когда Китт перестал его держать – он продолжал стоять на трясущихся ногах, со страхом глядя, то на рослого воина, одетого в шкуры с бледно-голубым мехом, то на светловолосого мальчишку в рубахе до колен, сплетённой из травяных стеблей.

И тут до Трелли дошло, что перед ним всего лишь человеческий детёныш, может быть, его одногодок, может быть, чуть постарше… И внешне он мало чем отличался от альва, только глаза у него были серого цвета, нос пуговкой, и от переносицы разбегались стайки рыжеватых крапинок.

– Пойдём Трелли. – Вождь подтолкнул пленника, и, придерживая его за воротник, двинулся к навесу, где располагалась кузница мастера Зенни. – Пойдём, Трелли… Того, что ты сейчас получишь, давно не было ни у кого из альвов. Ты счастливчик, Трелли.

Дорожка к кузнице пролегала по самому краю островка и была выложена плоскими обкатанными водой разноцветными камнями. Шли они молча, только Лунна, увязавшаяся за ними, что-то мурлыкала себе под нос, продолжая сгорать от нетерпения и с трудом сдерживая себя, чтобы не забежать вперёд.

Со стороны кузницы донеслись размеренные удары металла о металл и запах горького торфяного дыма. Двое подмастерьев, мальчишки чуть постарше Трелли поочерёдно подбрасывали в топку плавильной печи куски торфа, а сам мастер, похоже, уже заканчивал свою работу, выбивая последние знаки на узком медном ошейнике.

– Ага! – Зенни искоса глянул на человеческого детёныша, а потом на свою работу. – Как раз ему будет. Давайте-ка прикинем.

Вождь, ни слова не говоря, схватил пленника за плечи, а кузнец распрямил медную ленту, а потом обернул её вокруг тонкой детской шеи.

Человек не проронил ни звука. Если бы его точно так же захватили люди, он, наверное, молил бы о пощаде, но сейчас вокруг были чудовища, а значит, не было и надежды спастись, умоляй – не умоляй.

– Как раз, – удовлетворённо сказал кузнец. – Эй, Улессо, давай заклёпки!

Один из подмастерьев погрузил в жаровню большие щипцы и вытянул оттуда кусочки раскалённой меди, смахнув их в каменную ступку, а вождь с кузнецом подвели не сопротивлявшегося пленника поближе к наковальне. Он даже не вздрогнул, когда Зенни ударил молотком по заклёпке, и в его шею вонзилось несколько искр. Похоже, страх, который его сковал, был сильнее боли.

Прежде чем последняя, третья, заклёпка заняла своё место, Трелли успел прочесть надпись на ошейнике: "Сид, человек Трелли-альва". Точно так же, как ныне слово «человек» означало у альвов «чудовище», в былые времена оно значило «раб» – это тоже сказал учитель Тоббо, ещё вчера…

– Ну, вот и всё. – Зенни сгрёб в одну кучу инструменты. – Теперь этот малец никуда от тебя не денется. – Он протянул Трелли круглую бронзовую бляху на тонкой цепочке. В центре её тщательно отчеканен какой-то сложный магический знак, а под ним блестела свежая надпись "Повелитель Сида". – Теперь он от тебя дальше, чем на триста шагов не отойдёт – ошейник его душить начнёт, а если он позволит себе непослушанье, ошейник начнёт раскаляться. Только не вздумай его за общий стол сажать, пусть сам себе еду добывает…

– Что мне с ним теперь делать? – спросил Трелли у вождя, который с лёгкой завистью смотрел на бронзовую бляху.

– А вот это ты у Тоббо спроси, – посоветовал Китт. – Он нам сказал поймать детёныша, мы и поймали, а зачем – не наше дело. Я и сам не знаю, какая нам здесь польза от раба.

ГЛАВА 5

Одержав победу, не думай о последствиях, а то они обязательно наступят.

Комментарии к «Хроникам походов в Окраинные земли баронов Эльгора».

Отец взял её на руки и прижал к себе. Ута с удивлением заметила одинокую слезу, стекающую по глубокому косому рубцу на его правой щеке.

– Что с тобой, папа?! – Ей вдруг стало страшно, она даже не знала, что Робин ди Литт, полновластный лорд, суровый правитель, никогда ничего не боявшийся, умеет плакать.

– Ты уже большая девочка, Ута, – с трудом произнёс лорд. – И ты должна знать всё… И запомни каждое моё слово, иначе жизнь твоя не будет ни долгой, ни счастливой…

– Но ведь ты никуда не денешься… – Она высказала то, чего боялась больше всего на свете, и крепко обняла его за шею. – Правда?

– Так не бывает, малышка…

– Но ты сам сказал, что я большая девочка!

За узким высоким окном раздался грохот очередного булыжника, перелетевшего через стену, – на этот раз, подняв густые клубы серой пыли, обрушился угол летнего дворца.

– У нас мало времени, Ута… – Лорд Робин в последний раз присел на свой трон и посадил дочь на колени. – Сегодня или завтра враги ворвутся в замок, и мне остаётся только одно – с честью погибнуть рядом с моими воинами.

– Но я… – Ута хотела сказать, что она тоже желает сражаться, но лорд приложил палец к её губам.

– А ты, большая девочка, должна остаться в живых. Понимаешь? Мой долг – погибнуть, а твой – выжить, чтобы когда-нибудь вернуть нашему роду и замок, и трон, и преданность наших подданных. И ты это сделаешь.

– Я? Я не хочу без тебя.

– Есть один… человек, который знает, как отсюда выйти. – Лорд, казалось, не слышал её слов. – Но он может взять с собой только тебя.

– Но почему?

– Потому что я могу заставить тебя спастись. Я могу приказать, а ты обязана повиноваться.

– Но…

– Помолчи, наследница моя. – На этот раз лорд нахмурился и пригрозил ей пальцем, а это означало, что он очень сердит, и лучше с ним не спорить. – Слушай и не перебивай, а то я не успею сказать всего. Итак, для начала запомни, кто твои враги – горландцы, это те, кто сейчас штурмуют наш замок, и император Доргон, который предал нас с тобой ради сомнительной корысти. Ещё один твой враг – некая мона Кулина… Её капризы слишком дорого обходятся нашему императору, а все разбойники в империи исправно выплачивают ему долю от награбленного. Но, слава богам, здесь им не так уж много достанется. А о том, где скрыта наша родовая сокровищница, скоро никто, кроме тебя знать не будет…

– Но я не знаю… – сумела выговорить Ута, все её силы уходили на то, чтобы не позволить себе разрыдаться.

– Запоминай, моя хорошая – это должно быть только у тебя в голове: ущелье Торнн-Баг, старые каменоломни. Если идти с востока на запад, седьмой вход справа. Потом нужно, проходя мимо двух поперечных штолен, поворачивать поочерёдно, сначала – налево, потом – направо, и так до тех пор, пока не упрёшься в бронзовую дверь. Вот – это тебе. – Он повесил ей на шею тяжёлый, тронутый ржавчиной ключ с тремя фигурными бородками.

– Не нужны мне никакие сокровища… – Ута закрыла лицо ладошками. – Ничего мне не надо.

– Это сейчас тебе так кажется, – холодно ответил лорд. – Потом это пройдёт. К тому же, дочь моя, без этих сокровищ ты едва ли сможешь выполнить мою последнюю волю.

– Какую волю, папа. – Она старательно размазала слёзы по лицу и теперь старалась говорить спокойно и уверенно, как и полагалось наследнице замка Литт и прилегающих к нему угодий.

– Ты должна вернуть себе этот замок.

– Но я…

– Да, ты маленькая, и сил у тебя не много, но, поверь мне, и это пройдёт – даже скорее, чем тебе кажется. – Лорд Робин положил ладони на её худенькие плечи и посмотрел ей в глаза, холодно и спокойно. – А теперь нам пора прощаться. И никогда, ты слышишь – никогда не смей плакать и жаловаться на судьбу. Никогда не впускай в своё сердце жалость к врагу, даже если он повержен и умоляет о пощаде, и никогда не скупись на милости преданным слугам, за верность плати верностью, а за предательство – скорой расправой.

– Я постараюсь, папа. – Теперь она уже смирилась с неизбежным. Показать слабость или неуверенность означало огорчить отца перед его последним боем, перед расставанием навсегда, а этого уже нельзя было бы исправить. – Я очень-очень постараюсь.

Он поднялся, посадив Уту на плечо, и двинулся к выходу из тронного зала. В стену ударили осколки очередного булыжника, но ни отец, ни дочь, даже не вздрогнули.

Когда впереди показалась лестница, ведущая в подвал башни, лорд Робин опустил Уту на пол и развернул её лицом к спуску, погружённому в полумрак.

– Иди, – сказал лорд, снимая руку с её плеча. – Иди и не оглядывайся. Там внизу тебя ждёт тот, кто выведет тебя отсюда. Иди же. И ещё одно запомни: самый лёгкий путь не всегда ведёт к цели…

Он дождался, пока Ута сделает первый шаг и, развернувшись, пошёл проч. Теперь он и сам с трудом сдерживался, чтобы не оглянуться, и внезапно обострившийся слух ловил её затихающие шаги…

Боковой коридор выходил прямо на стену. Лучники, занимавшие позиции между каменными зубцами, мальчишки, подносчики стрел, и мастеровые, подкладывавшие дрова в огонь под котлами с кипящей смолой – все посмотрели на лорда, кто с радостью, кто с удивлением. Скорее всего, многие считали, что он уже покинул замок и оставил их наедине с беспощадным врагом. Поймать бы того, кто распускает эти слухи и сбросить со стены, чтобы другим неповадно было…

– Франго!

– Да, мой лорд! – Командор тут же оказался рядом, и, похоже, он был удивлён не меньше, чем остальные.

– Все к воротам, – негромко распорядился Робин ди Литт. – Строиться «утюгом». Погладим их напоследок.

– Ты что – не слышал?! – рявкнул Франго на стоявшего рядом с ним сотника, и тот, словно мальчишка-посыльный, побежал со всех ног вдоль стены передавать приказ лорда.

Всего лишь мгновение назад все, кто был за этими стенами, деловито готовились к смерти или просто делали всё, чтобы отсрочить её хотя бы до завтрашнего утра. Теперь же замок гудел, как растревоженный улей, – воины наперегонки бросились в нижние галереи, где лежали большие, почти в полный рост, окованные медью щиты и длинные копья – такого оружия на всех могло и не хватить, и каждый хотел уцепиться за возможность встретиться с врагом в открытом бою, и, если повезёт продержаться до наступления темноты, затеряться в расселинах гор, обступивших замок с трёх сторон.

– Мой лорд, позвольте мне идти на острие, – сказал командор, сняв шлем и слегка склонив свою начинающую седеть голову.

– Нет, Франго. Мне нужно, чтобы ты остался в живых, – ответил лорд, с помощью двух оруженосцев надевая на себя тяжёлую кирасу. – Оставь себе инвалидную команду и забирай всех коней, которые уцелели. Как только к нам стянутся все гороландцы, выводи мастеровых, женщин и детей через северные ворота. Ясно?

– Да. – Франго знал, что спорить с лордом бесполезно, но уже начал прикидывать, успеет ли он довести людей до перевала, за которым начинаются Окраинные земли, и вернуться, чтобы…

– И не смей сюда возвращаться! – Лорд как будто прочёл его мысли. – Даже не думай об этом. Как только стемнеет, я выпущу храпуна. Здесь никто не уцелеет.

– Что? – Франго не сразу понял, о чём речь – храпуны уже не одну сотню лет считались легендой, выдумкой сказителей, детской страшилкой.

– Что слышал. – Лорд хлопнул командора по плечу железной рукавицей. – И ещё… – Он склонился к уху Франго. – Побереги себя. Когда-нибудь Ута тебя найдёт. Ей нужны будут верные люди. Ты меня понял?

Франго едва заметно кивнул.

Внизу, у южных ворот, уже собралось четыре сотни копьеносцев и полтораста лучников, а неприятельские войска продолжали неторопливо строиться в штурмовые колонны. Сегодняшний приступ, третий по счёту, должен был стать последним и решительным, а лазутчики, прошлой ночью проникшие в лагерь противника, донесли, что эрцог Горландский пообещал лично казнить каждого десятого, если замок Литт и на этот раз выстоит.

Едва солнце успело миновать зенит, распахнулись южные ворота, и из них, шеренгами по семеро, начали выходить воины в тяжёлых доспехах, потом выкатилась повозка с высоким настилом, запряжённая четвёркой лошадей, за ней гуртом высыпали лучники. Когда ворота за спиной последнего из них закрылись, воины, несущие тяжёлые щиты и длинные копья, построились клином, окружив плотной стеной щитов и лучников, и повозку. С мерным топотом ощетинившийся копьями клин неторопливо двинулся туда, где возвышался жёлтый шатёр, над которым развевалось синее полотнище с изображением саблезубой кошки – штандарт эрцогов Горландских.

Во вражеском лагере надрывно взвыли хриплые трубы, началась беготня, несколько гонцов вскочили в сёдла и, погоняя коней, помчались к штурмовым отрядам, уже построенным в боевые порядки и готовым с трёх сторон атаковать замок. Стройные шеренги мгновенно смешались в людской водоворот, и общем гомоне и лязге доспехов тонули команды военачальников. Прежде чем первые сони горланцев преградили путь дружинникам ди Литта, «утюг» проделал больше половины пути к шатру эрцога. Первая волна атакующих накатилась на частокол копий и почти сразу же отхлынула назад, оставив на земле несколько скрюченных окровавленных тел. Из-за спин копьеносцев вслед отходящим полетело полторы сотни стрел, из которых не меньше трети достигли цели, умножив потери горландцев…

Франго смотрел на всё это со стены замка, терпеливо дожидаясь, когда вражеские войска увязнут в сражении.

– Командор, у нас всё готово, – доложил однорукий сотник Нейт, командир инвалидной команды, почти трёх сотен воинов, не слишком тяжело раненых в недавних боях, получивших увечья в прошлых военных походах лорда Робина, и просто ветеранов, достигших преклонного возраста, но ещё сохранивших достаточно сил, чтобы носить оружие. – Все собрались у южных ворот, мы ждём только приказа.

– Хорошо, Нейт, хорошо… – Франго, не отрываясь, смотрел на сражение – люди эрцога, словно саранча, заполнили почти всё пространство между крепостной стеной и соседними холмами. – Пока ждём…

– Командор, позвольте мне…

– Не позволю! – прервал сотника Франго. – Ты думаешь, я сам не хочу быть там. – Он указал рукой туда, где горландцы готовились ко второй атаке, собирая в кулак латную кавалерию. – А ты знаешь, что такое воля лорда?! Тем более, последняя воля… Не я здесь командую, Нейт, не я, а наш лорд – даже когда смерть его настигнет, его воля будет выше воли любого из нас.

Сотник приложил ладонь к груди, коротко кивнул и удалился дожидаться команды, но ждать ему пришлось не слишком долго… Атака конных латников заставила «утюг» слегка попятиться, но теперь не меньше полусотни обезумевших коней, потерявших всадников, врезалось в ряды личной гвардии эрцога. Почти все горландцы подтянулись к месту сражения, и те, кому не хватало места в первых рядах, с любопытством смотрели на происходящее издалека. Теперь можно было не спеша выводить людей, оставшихся в замке, – всего через несколько лиг начиналось широкое ущелье, а к вечеру можно было добраться до перевала, за которым начинались Окраинные земли, куда горландцы не посмеют сунуться… Есть ещё имперская кавалерия, расположившаяся лагерем к западу от замка, но они не станут ни во что вмешиваться, пока всё не будет кончено…

Командор отвернулся от поля боя, но вой труб, конское ржание, лязг металла и крики раненых преследовали его до тех пор, пока он не спустился по узкой крутой лестнице, ведущей к руинам летнего дворца. Теперь следовало забыть обо всём, что осталось за спиной…

Створки северных ворот распахнулись почти бесшумно – видимо, мастеровые успели смазать петли. Несколько всадников из инвалидной команды неторопливо выдвинулись вперёд и, осмотревшись, подали сигнал остальным. Все, и мужчины, чьи руки привыкли не к боевому оружию, а к кузнечному молоту или плотницкому топору, и женщины, и дети, шли вперед, не оглядываясь и не издавая ни единого лишнего звука.

Солнце медленно клонилось к закату, шум сражения давно остался далеко позади – за несколькими изгибами дороги, петляющей между поросшими лесом холмами. Потом ущелье, ведущее к перевалу, будет постепенно сужаться, дорога превратится в узкую тропу, а с обеих сторон вырастут Альды, горная цепь, отделяющая имперские владения от Окраинных земель… Там, в Окраинных землях, довольно места и для пашен, и для пастбищ, горы богаты серебром и медью, люди свободны и радушны… Не все, конечно, но сейчас лучше думать именно так. Лордам Пограничья поневоле приходилось быть щедрыми и милостивыми к челяди, мастеровым и землепашцам, иначе все они очень скоро остались бы без подданных…

Погони не было, оставалось только дремать в седле и терпеливо ждать, когда же узкий людской ручеёк начнёт перетекать через узкую седловину между двумя вершинами и исчезать за перевалом. Потом настанет ночь, и можно будет вернуться туда, где проклятые горландцы со своим проклятым эрцогом сейчас хоронят своих мертвецов и празднуют победу.

– Командор, мне кажется, дальше они сами найдут дорогу, – сказал сотник Нейт, ехавший рядом на пегой кобыле. – Может быть, воля лорда в том, чтобы его верные слуги покарали его врагов?

– Может быть… – Франго придержал коня. – Может быть и так…

Он не успел договорить, как с той стороны, откуда они шли, донеслись едва слышные раскаты грома, внезапный порыв ветра ударил в спину, и по земле пробежала мелкая дрожь.

Как только стемнеет… Выпущу храпуна… Никто не уцелеет…

Последние слова лорда Робина тенью промелькнули в голове командора. Значит, всё это правда, и ди Литтам удалось сохранить храпуна – на крайний случай, на чёрный день…

Храпун… Невидимый меч, разящий своих и чужих… Дух разрушения, выпущенный на волю… Страх, позволивший забыть о себе… Если всё это правда, то не один год пройдёт, прежде чем кто-то сможет приблизиться к тому, что осталось от замка Литт. И даже хоронить там, скорее всего, уже некого – всё смешалось в единый прах – и каменные стены, и деревья, и живая плоть…

– Лорд сказал, что мы ему нужны живыми, – прохрипел Франго, не узнавая собственного голоса. – Не останавливайся, Нейт. И не оглядывайся назад. Нам не на что больше оглядываться…

ГЛАВА 6

Невежи распускают слухи, будто альвы до сих пор живут среди людей. Трудно придумать что-либо более нелепое. После истребления альвов настали такие лихие времена, что редкая встреча людей друг с другом заканчивалась без кровопускания. Таким образом, затаившиеся чужаки не могли бы скрыть, кто они такие.

Из «Кратких хроник первых Доргонов».

За окном моросил дождь, мелкий, долгий, монотонный, но он не усыплял, не убаюкивал… Ночь была на исходе, а Раим ди Драй всё продолжал ворочаться в своей постели. Стоило сомкнуть веки, как ему начинали чудиться кошмары – то шестиглавый змей начинал распевать над его ухом застольную песню на шесть голосов, то из темноты выскакивали полчища жёлтых хохочущих крыс, то его новый ученик, Хенрик ди Остор, этот благородный ублюдок, катался по мастерской верхом на здоровенной мокрице и выкрикивал всяческие непристойности про мону Кулину, язык бы ему оторвать, поганцу!

И, вроде бы, не было никаких причин для беспокойства, переживаний, а тем более, для страха – сам император был в восторге от его искусства, многие знатные господа из свиты бросали на мага завистливые взгляды, и даже всесильная мона Кулина шепнула ему на прощанье, что очень скоро они могут оказаться друг другу полезны…

Но после того как этот придворный хлыщ, барон ди Остор, привёл сюда своего племянничка, всё пошло наперекосяк. Мальчик был холодно вежлив со всеми обитателями этого дома – и с самим хозяином, и со стражей, и со служанками, и даже с полотёром. Он взирал на них на всех с высоты своего происхождения, и не видел особой разницы между Раимом, только что причисленным к благородному сословию, и прочей чернью. Даже толстая Грета, замечая его приближение, прижимала к животу связку ключей, висящую на поясе, чтобы они не вздумали своим звяканьем утруждать слух молодого господина.

Уже неделю Раим ди Драй не чувствовал себя хозяином в собственном доме, и, за что бы он не брался, всё валилось у него из рук, мысли путались в голове, а язык начинал заплетаться, стоило ему заговорить с учеником. Пришлось даже забросить переписыванье древнего альвийского манускрипта – руки дрожали, и было страшно прикоснуться к ломким бесценным страницам. Раим даже начал сомневаться – кому решил досадить таким образом барон ди Остор, мальчишке или магу… А может быть, обоим?

Нет, Хенрик не держал себя ни заносчиво, ни вызывающе, и то, что он отказался поселиться в отведённой для него просторной комнате в южном крыле дома, а занял крохотную каморку под самой крышей, было даже к лучшему – это было дальше от опочивальни, мастерской и кабинета самого мага, и оттуда было ближе к чёрному ходу, чем к парадному… Мальчишка не докучал вопросами и, казалось, был совершенно равнодушен к ремеслу мага, чего, собственно, и следовало ожидать от отпрыска благородного семейства, имеющего семнадцать поколений предков голубой крови…

Стоп! Вот оно! Вот он ответ… Голубая кровь… Ещё не иссякли предания, за одни только упоминания о которых простолюдинов запарывали до смерти, а родовитых особ ссылали на дальние рубежи империи или просто травили ядом, подсыпанным в вино… Все благородные семейства произошли от беглых рабов чудовищ, именовавшихся альвами, от полукровок, знающих тайны ремёсел, магии, искусства войны и лицемерия… Они многому научились у своих господ, и это возвысило их над прочими людьми. Они ненавидели своих господ и подняли людей на войну против альвов. Они истребили своих господ, но сохранили их кровь в собственных жилах. Прошли века, и голубая кровь альвов почти растворилась в красной человеческой крови, но иногда, порой через множество поколений, она прорывалась наружу… Вот почему этот мальчишка так худ, так изящен, вот почему его кожа столь бледна, вот почему в его глазах временами вспыхивает изумрудный огонь, вот почему барон так торопился избавиться от племянника, этого выродка, которого ещё полстолетия назад прирезали бы сразу после рождения…

Внезапная догадка окончательно прогнала сон – в доме поселилось чудовище, и оттого, что он, Раим ди Драй, величайший из магов, должен обучить его своему непревзойдённому искусству, бросало в дрожь – кошмарный сон превращался в ужасную явь. Альв опасен, даже если он не считает себя альвом, тем более, если тайны магии станут доступны ему… И отказаться уже невозможно – лишиться покровительства барона означало бы утратить расположение императора, а потом закончить жизнь или в нищете, или на дыбе. Да, немалую цену пришлось заплатить за «ди» перед родовым именем…

Раим спихнул на пол подушку, сел на кровати и с третьей попытки сумел засунуть ноги в тапочки. Если не удаётся заснуть сейчас, то можно и днём наверстать своё, если, конечно, не припрётся какая-нибудь дамочка из свиты императрицы, которой приспичило приворожить какого-нибудь юного пажа или свести застарелую бородавку пониже поясницы. Таким лучше не отказывать, тем более, что всегда находились способы помочь, не прибегая ни к какой магии… Пажи обычно бывают более охочи до денег, чем думают придворные дамы, а насчёт бородавок – в доме несколько лет назад поселилась приживалой старуха-знахарка…

Было несколько способов переждать бессонницу. Можно было, например, направиться в кабинет и просидеть там всё утро и начало дня, перелистывая те страницы книги альвов, которые уже переписаны, или запереться в кладовой, и перебирать там магические артефакты, пытаясь сообразить, для чего они были предназначены, и как пробудить дремлющие в них силы… Если припрётся толстая Грета, то всегда можно крикнуть, чтобы она пошла вон, а гадёныш-баронет всё равно спускается из своей каморки только к обеду.

Раим вышел из опочивальни и, взяв канделябр с двумя свечами, шаркающей походкой направился в сторону кладовой – до неё было несколько ближе, чем до кабинета, и не надо было подниматься вверх по лестнице. После бессонной ночи он чувствовал себя совершенно разбитым, и лишних усилий делать не хотелось. Но на полпути к кладовой маг вдруг остановился и направился-таки в кабинет – он вспомнил, что уже три или четыре дня не просматривал почту, и была слабая надежда на то, что хоть в одном из нескольких свитков, скопившихся на столе, обнаружатся приятные вести – например, кто-нибудь из нанятых им искателей магических артефактов обнаружил что-то совершенно особенное, но у него не хватает денег, чтобы выкупить вещь, или сил, чтобы отнять… Через несколько дней несговорчивому владельцу интересующей мага вещицы придётся иметь дело с имперскими гвардейцами – пусть барон отрабатывает обучение своего племянничка, этого получеловека-получудовища. Интересно, император знает, какого цвета кровь у юного монстра?

Последняя мысль слегка взбодрила его – неплохое начало для несложной, но действенной интриги, которая когда-нибудь поможет перешагнуть через труп «благодетеля» и приблизиться к ступенькам трона – лучше пользоваться благосклонностью самой царствующей особы, а не придворных прихлебателей… Это соображение показалось магу столь многообещающими, что он от волнения не сразу попал ключом в замочную скважину, но второй попытки не понадобилось – дверь неожиданно скрипнула, и из образовавшейся щели пробилась узкая полоска слабого дрожащего света.

Раим оцепенел от неожиданности, ноги мгновенно стали ватными, и только это помешало ему бежать прочь от этой двери, за которой окопался неизвестный злоумышленник, проскользнувший мимо дрыхнущей стражи. Язык прилип к нёбу, и высохшая гортань не могла издать ни единого звука, кроме слабого сдавленного хрипа – позвать на помощь тоже было невозможно…

То ли в помещение проник сквозняк, то ли, находясь в полуобморочном состоянии, маг всё-таки задел створку двери, за которой таилась неведомая опасность. Он готов был увидеть там кого угодно – обыкновенного вора, оборотня, обнаглевшего призрака, ожившего мертвеца… В подвале, в мраморных саркофагах, лежали две мумии альвов, два скелета, обтянутых синей сморщенной кожей, и Раиму вдруг представилось, будто они когда-то просто прикинулись мёртвыми, и вот сейчас дождались своего часа…

За его столом, склонившись над бумагами, сидел Хенрик… Ещё недавно маг с ужасом думал о том, что в его доме поселилось это чудовище, но теперь оставалось только вздохнуть с облегчением. Теперь было понятно, почему этот проклятый мальчишка спит почти до обеда… Выходит, он не первую ночь торчит в кабинете, роется в бумагах, щупает амулеты и, может быть, уже добрался до нижнего ящика стола, где лежит заветная тетрадь, в которой записаны заклинания, от которых знаешь, чего ждать… Но как он проник в кабинет? Ведь ключей всего два – один всегда висит на поясе, а с другим никогда не расстаётся толстая Грета.

– Как ты попал сюда?! – спросил Раим, ощущая, как на смену страху приходит гнев.

Мальчишка даже не вздрогнул. Он продолжал водить глазами по строкам одного из писем, крутя в пальцах сломанную восковую печать.

– Хенрик! Я, кажется, задал тебе вопрос! – Раим вспомнил, что барон требовал не делать племяннику никаких поблажек и советовал даже пороть, если тот не проявит достаточного рвения и прилежания. Повод для строгости нашёлся достаточно веский…

– А не скажешь ли ты, маг, что такое "храпун"? – Мальчишка даже ухом не повёл, он только коротко взглянул на Раима, продолжавшего стоять в дверях, держа в левой руке канделябр. Возможно, маг выглядел забавно в длинной, до пят, ночной сорочке, но Хенрик умело скрыл усмешку…

– Храпун? Какой храпун? – переспросил маг. Мальчишка не мог знать ничего такого… О храпунах вообще знали немногие – только маги, получившие в наследство тайны, которые удалось раскусить несколькими поколениями предков, либо благородные господа, те, что вели свой род от славных воинов, поднявших людей на битву против проклятых альвов… Но о храпунах, об этом древнем всесокрушающем оружии, и сам маг знал лишь понаслышке.

– Вот – тут написано. – Хенрик протянул Раиму распечатанный свиток.

"…вместе с отрядом императорской конницы. Смею заверить, что эрцог Горландский, да упокоит земля его прах, проявил немалое рвение, и всё несомненно завершилось бы наилучшим образом, но, как вы, мой господин, и полагали, лорд ди Литт оказался колдуном, злобным и безжалостным…"

Зрение выхватило лишь кусок текста, но стало ясно, что это было письмо от Кайта Трана, маркитанта, который порой сбывал Раиму различные древности, скупленные по дешёвке у воинов или жителей Пограничья. Кайт не стал бы утруждать себя письмом, если бы на то не было серьёзной причины.

"…землю трясло так, что почти все стены замка Литт обрушились, а на месте сражения не осталось даже тел погибших. Эрцог погиб вместе со всем своим войском, но и воины ди Литта, которые вышли из замка, чтобы принять бой, разделили его участь. К счастью, я в тот момент находился в лагере имперской конницы, расположенном в пяти лигах от места сражения, но и нам пришлось несладко, когда проклятый лорд выпустил на волю демона-разрушителя, именуемого храпуном…"

Вот оно что! Если бы государь мог знать о том, что лорды сохранили храпуна, то не было бы никакого вторжения горландцев в земли ди Литтов. Храпун – мечта любого мага, любого властителя, любого, кто стремиться повелевать…

– Так что же такое храпун? – повторил свой вопрос мальчишка, направив на мага всё тот же неподвижный взгляд, полный то ли затаённого трепета, то ли жалости, то ли ненависти, то ли презрения. – Дядя приказал тебе ничего от меня не скрывать. Разве не так?

– Да, так… – Раим вынужден был согласиться. – Но сначала ты мне скажешь, как ты проник сюда.

– А ты не догадался? – Казалось, Хенрик был слегка удивлён.

Маг успел заметить, что мальчишка теперь смотрит мимо него, на приоткрытую дверь, и вдруг услышал хлопок за спиной, а потом до него донёсся лязг запирающегося замка.

– Ты… – выдохнул Раим, почувствовав, как к нему возвращается недавний страх. Теперь надо постараться не подать виду, что холодеет спина, и начинают дрожать коленки – иначе можно навсегда перестать быть хозяином в собственном доме. – Откуда ты знаешь…

Костяная бляха, сплошь покрытая резными знаками альвийского письма, которая становилась ключом к любому замку, стоило произнести нужное заклинание, лежала здесь же, на полке, но то, что ей можно воспользоваться, находясь даже за дверью, для Раима было новостью. Хотя, конечно, можно было догадаться…

– Ну, я ответил – теперь твоя очередь. – Хенрик усмехнулся и откинулся на спинку стула.

Маг только сейчас обратил внимание на то, что ученик сидит в присутствие учителя, а уж за это точно полагалась порка… Пожалуй, самое время применить Плеть не для того, чтобы вызвать восхищение невежественных придворных, а для дела, действительно полезного и важного. Тем более, идти за ней никуда не надо – вот она, лежит здесь же, среди прочих древностей, назначение которых ещё не вполне понятно, или вполне непонятно…

– Значит, ты хочешь знать о храпунах? – переспросил маг, медленно отступая к полке.

– Да, я хочу знать всё и даже больше, – негромко сказал Хенрик, обращаясь, скорее, к самому себе, чем к магу. – Ты даже представить себе не можешь, учитель мой, чего я хочу…

– А ты не боишься, что я тебя просто уничтожу?! – Раим сам не ожидал от себя таких слов, но сейчас, когда Плеть была уже почти под рукой, он вдруг обрёл уверенность в себе. – Не думаю, что твой дядюшка будет сильно расстраиваться, если ты куда-то исчезнешь…

– Я тоже не думаю, – спокойно отозвался Хенрик. – Но тебе лучше не рисковать. Ты ведь не знаешь, на что я…

– А теперь слушай меня! – прервал его хозяин дома. – Слушай и запоминай! Либо ты уберёшься отсюда, либо будешь почтителен со мной и перестанешь лапать всё подряд. И не смей больше входить сюда без спросу.

– Ты хотел рассказать о храпунах. – Мальчишка, казалось, пропустил мимо ушей вспышку гнева, которую позволил себе маг.

– Хорошо, хорошо… – Раим решил, что не стоит торопить события – в конце концов, пользу можно было извлечь даже из самых, казалось бы, бесполезных вещей, нелепых ситуаций или никчемных людей. Если, конечно, можно считать человеком этого нахального юнца… – Храпуны – это древние духи разрушения… Это колдуны, когда-то давно потерпевшие поражение в магических поединках. Победитель заключал своего врага в бронзовый кувшин, и держал его там сотни лет. Чем дольше длилось заключение, тем яростней был гнев того, кого выпускали на свободу. Когда храпун вырывается на волю, рушатся стены, закипает земная твердь, гибнут целые армии, а потом дух разрушения уничтожает и самого себя. Имея лишь одного храпуна, можно полмира держать в страхе… Только считалось, что последний из них разрушил Альванго, столицу альвов. Это всё. – Раим наконец-то дотянулся до Плети. – Ты услышал то, что хотел, а теперь ты будешь наказан. Положи руки на стол ладонями вверх!

– Что?!

– Что слышал! – Раим издал протяжный вопль, и его рука почувствовала, как Плеть наливается неведомой силой. Удар – и от стола, за которым продолжал сидеть наглый мальчишка, полетели щепки, и через мгновение обломки столешницы обрушились на пол. – Ладони вверх, и не смей вопить!

До Хенрика дошло: если не подчиниться, следующий удар рассечёт его пополам. Он раскрыл узкие длинные ладони, но не позволил себе зажмуриться… Маг что-то пробормотал себе под нос, и вновь раздался свист невидимого хлыста.

Боль в ладонях проступила не сразу. Раим успел заткнуть Плеть себе за пояс и склониться над свежей бороздой, пересёкшей обе ладони ученика. Из неглубоких ран выступили капельки крови, и маг вздохнул то ли с облегчение, то ли разочарованно – кровь была красной, обыкновенной, человеческой, но от его внимания не ускользнуло, что в глазах мальчишки мгновенно вспыхнули и начали медленно гаснуть отблески изумрудного огня…

ГЛАВА 7

Даже самый умелый маг не может знать, когда и как его же заклинание настигнет его самого.

Из духовного завещания Лина Трагора, придворного мага императора Ионы Доргона VII Безмятежного.

Зима – самое опасное и трудное время. Мало того, что холодновато, так и болото покрывается ледяной коркой, становясь проходимым для людей… И, хотя они предпочитают, как только наступают холода, не отходить далеко от своих жилищ, нельзя терять бдительности… Это не слишком трудное дело – не спускать глаз с людского селения, а самому оставаться незамеченным. Только холодновато. День прошёл, и ночь на исходе… Скоро придёт смена, и можно будет идти домой, туда, где есть тёпло очага, кусок жареной оленины, пресные лепёшки и горячий отвар трав, приготовленный Энной, самой старшей женщиной народа альвов, самой доброй, самой мудрой и самой внимательной… Она, правда, молчит всё время, но хватает и того, как она смотрит, и что она делает. Да, сидеть в дозоре, накрывшись шкурой белого оленя, – дело скучное, и ума для него большого не надо, но это настоящее дело. Если кого-то из людей вдруг понесёт в сторону островка посреди болот, нужно только послать мысленный сигнал, и незваного гостя, или гостей, встретят на границе болота. Был человек – и нет человека… Стрелы альвов не знают промаха, а зимний лес скроет все следы. Такого на памяти Трелли ещё не случалось, но учитель говорил, будто раньше среди людей было гораздо больше любопытных, но и теперь они только потому опасаются приближаться к последним владениям альвов, что этот лес пользуется у них дурной славой, и немало их соплеменников когда-то исчезло в нём без следа.

Нет, человек ни днём, ни ночью не сможет подобраться к дозорному незамеченным – во-первых, откуда людям вообще знать, что с них не спускают глаз, во-вторых, ни один человек не сравнится с альвом по остроте зрения и чуткости слуха. Ни один… Речь их груба и примитивна. Зачем им вообще говорить друг с другом, если в их речи так мало звуков и слов…

С тех пор, как вождь подарил ему раба, прошло два с лишним года, но человеческую речь Трелли освоил всего за несколько дней, и теперь ему казалось, что ради такого простого дела и не стоило брать пленника – учитель Тоббо знал гораздо больше человеческих слов, чем этот мальчишка, Сид. Конечно, чтобы остаться неприметным среди людей, нужно было ещё научиться быть таким же неловким в движениях и шагать неуклюжей людской походкой, ковыряться в носу, чесаться… Но учитель сразу сказал, что и в этом нет особой нужды – все люди говорят и двигаются по-разному. Тогда зачем нужен этот раб? Ведь и отпустить его на волю уже нельзя, а он с каждым днём становится всё сильнее и смышленее, а недавно Трелли показалось, что Сид понимает то, что говорят альвы, общаясь между собой.

Сейчас Сид сидит на цепи возле землянки вождя, потому что Трелли ушёл в дозор, и именной ошейник просто убил бы раба, отойди хозяин на пару лиг. Нет, он, конечно же, не сидит – он ходит вокруг столба, к которому привязана его цепь, пляшет, притопывает… Сидеть он бы не смог – слишком холодно, а людям гораздо труднее переносить мороз, чем альвы.

Трелли поймал себя на том, что ему немного жаль собственного раба, но тут же постарался думать о чём-нибудь другом, например, о том, как они завтра будут снова беседовать с учителем, и Тоббо расскажет что-то новое о дальних неведомых странах, о великих сражениях прошлого, о том, как живут люди, населяющие каменные замки, те люди, которые не ровня тихим, невежественным и, в общем-то, беззащитным жителям крохотных хуторов, разбросанных неподалёку от кромки леса… Здесь, под этими соломенными крышами живёт даже меньше людей, чем альвов, поселившихся на острове, но люди почему-то живут здесь спокойно и мирно, а альвам надо таиться, не позволяя людям даже догадываться, что у них под боком расположились чужаки, бывшие хозяева их земель и их самих… А ведь, если вдруг вождь решит, что пора альвам вернуть себе былое величие, то ничего не стоит расправиться с этими неуклюжими существами – во всём селении нет ни одного меча, а охотничьи луки его жителей посылают стелы не дальше, чем на полсотни шагов.

Правда, Тоббо как-то говорил, что в полусотне лиг к югу есть замок, а в нём сотни воинов, и как только до них дойдёт слух, что где-то неподалёку скрываются альвы, они придут сюда и просто выжгут эти леса… Но что они могут против магии альвов?! На них можно наслать морок, заставить обратить своё оружие друг против друга, пробудить дремлющих призраков, наводящих страх на всякого, кто их увидит, погрузить всю долину в туман, непроглядный для людей.

Тоббо часами заставлял своего ученика зубрить заклинания и учил его чертить в сумеречном воздухе огненные знаки, но всегда – заклинания отдельно, знаки – отдельно. Магические силы следовало беречь и не применять их без крайней нужды. Но сейчас Тоббо рядом нет, и можно попробовать сотворить какое-нибудь тихое, незаметное чудо. Учитель не раз повторял: чтобы магические силы сделали своё дело, мало без ошибок произнести заклинание, мало начертить нужный огненный знак – надо ещё и верить в них. Силы подчиняются лишь тому, кто в них верит… А как верить в то, чего толком и не видел?

Трелли пристально вгляделся в нагромождение тёмных горбатых крыш, сгрудившихся внизу под холмом, густо поросшим соснами – ни одного огонька в низких крохотных окнах, ни одного шороха или скрипа. Люди спят, даже не выставив дозорных на ночь, и они едва ли заметят, что на исходе ночи на их селение спустился обжигающий морозный туман. Опустился и рассеялся с первыми лучами солнца… Только заклинание надо произносить шёпотом, а это нелегко – здесь каждый звук имеет значение и смысл, который не всегда бывает понятен даже старому мудрому Тоббо…