Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты Барков Борис
— Я просил подкрепления войска, а меня подкрепили Ерофеичем!
Старому генералу П. был дан орден Святого Андрея Первозванного. Все удивились: за что?
— Это за службу по морскому ведомству, — сказал Меншиков. — Он десять лет не сходил с судна.
В кабинете князя Меншикова между двумя портретами известных в свое время временщиков помещено было распятие.
Когда спрашивали Александра Сергеевича:
— Что это значит?
Он отвечал:
— А это Иисус Христос на Голгофе, распятый между разбойниками.
Братья Бибиковы, Дмитрий, Илья и Гавриил Гавриловичи, слыли в Петербурге: первый — за гордеца, второй — за игрока, а третий — за хвастуна.
Меншиков говаривал, что из Бибиковых:
— Один надувается, другой продувается, а третий других надувает.
Почтенная старушка пришла с прошением к великому князю Михаилу Павловичу (родной брат Александра I и Николая I). А великий князь поручил дежурному гвардейскому офицеру Ростовцеву объясниться с просительницей от его имени, причем приказал ему назваться великим князем.
— Так вы, сударыня, говорите, что крайне нуждаетесь в деньгах? — спросил Ростовцев.
— Уж такую нужду терплю, ваше высочество, один Бог знает!
— Хорошо! Граф Толстой и граф Крюденер сейчас же дадут вам по сто рублей!
Хотя эти господа и не были особенно обрадованы этим сюрпризом, но делать нечего: вынули деньги и отдали, таким образом выполнив волю великого князя.
НИКОЛАЙ I. Декабристы, вольнодумство, цензура
Наградив одного из своих приближенных орденом Святой Анны, Николай I как-то спросил его:
— Ну что, ты доволен Анной?
— Я-то очень доволен, ваше величество, но она скучает по Владимиру, — отвечал тот, намекая о новом ордене.
— Ну, пусть поскучает, — заметил император, — чем больше будет скучать, тем с большим удовольствием увидит его.
Композитор Ференц Лист давал концерт в Петербурге в присутствии царя Николая I. Находясь в ложе, царь стал довольно громко разговаривать с придворными. Лист прервал игру.
— Почему вы перестали играть? — спросил Николай.
— Когда говорит царь, остальные должны молчать, — ответил Лист.
Николай I посетил дворянский полк. На фланге стоял кадет на голову выше государя. Государь обратил на него внимание.
— Как твоя фамилия? — спросил он.
— Романов, ваше величество.
— Ты родственник мне? — пошутил государь.
— Точно так, ваше величество, — ответил без запинки молодец-кадет.
— А в какой степени? — спросил Николай I, пристально посматривая на кадета.
— Ваше величество — отец России, а я сын ее, — ответил находчивый кадет.
Император Николай I однажды в сопровождении блестящей свиты посетил Пулковскую обсерваторию. Ее директор, никак не ожидавший столь высокого посещения, очень смутился и хотел спрятаться за громадным телескопом.
— Чего это он? — сказал царь, заметив его замешательство.
Тогда один из вельмож, указывая на окружавших придворных, украшенных орденами-звездами, сказал:
— Он, должно быть, испугался, увидев всю эту кучу звезд не на своих местах.
В высших учреждениях морского ведомства адмиралами становились в очень преклонном возрасте. А потому смертность среди этих чинов была чрезвычайно высокой.
Как-то на очередных похоронах Николай I по-свойски спросил своего приближенного:
— И отчего это так часто умирают члены Адмиралтейского совета?
— Ваше величество, — возразил вельможа, — ведь умерли они давно, а сейчас мы их только хороним…
Во время опасной болезни министра финансов графа Е.Ф. Канкрина герцог Лейхтенбергский, встретившись с придворным вельможей Николая I Меншиковым, спросил:
— Какие известия сегодня о здоровье Канкрина?
— Очень худые, — ответил Меншиков, — ему гораздо лучше.
Знаменитый путешественник адмирал Михаил Петрович Лазарев был на приеме у Николая I. После самого милостивого разговора, желая показать адмиралу особое расположение, государь сказал:
— Старик, останься у меня обедать.
— Не могу, государь, — ответил Михаил Петрович. — Я дал слово обедать у адмирала Головина.
Сказав это, Лазарев вынул свой хронометр, взглянул на часы и, порывисто встав, промолвил:
— Опоздал, государь!
Потом поцеловал озадаченного императора и быстро вышел из кабинета.
Вошедшему адъютанту Николай Павлович сказал:
— Представь себе, в России есть человек, который не захотел со мною отобедать!
В начале 30-х годов XIX века, возвращаясь из Москвы, Николай I оставался в Твери несколько дней, ожидая безопасной переправы через Волгу. Поставщик для стола государя и свиты местный купец-богач подал такой счет, что удивил всех.
— Неужели у вас все так дорого? — спросили купца.
— Нет, слава богу, такие цены только для государя. Нельзя же ему продавать как всякому прочему.
Однажды император Николай I, выйдя из здания Петербургского университета, пошел пешком по Исаакиевскому мосту, где встретил трех студентов в расстегнутых сюртуках, без шпаги и не отдавших ему чести. Он остановился и спросил:
— Вы меня знаете?
Они отвечали:
— Не знаем, ваше превосходительство!
Тогда он им велел отправиться на адмиралтейскую гауптвахту и сказать там, что государь велел посадить их под арест.
Через полчаса к гауптвахте подъехала фельдъегерская тройка, и фельдъегерь доставил их в Зимний дворец.
Их угостили отличным обедом с вином, затем подали три бокала шампанского, и в то же время из противоположных дверей показался Николай Павлович с бокалом в руке и сказал:
— Господа! Когда вы едите хлеб-соль русского государя, вы теперь при встрече с ним узнаете его! — И выпил за здоровье университета.
Рассуждая о храмах и древностях Москвы, Николай I заметил, что русские справедливо называют Москву святой.
— Москва действительно святая, — сказал один из приближенных императора, — а с тех пор, как ею управляет граф Арсений Андреевич Закревский, она еще и великомученица.
Когда умер военный историк Александр Иванович Михайловский-Данилевский, Николай I сказал:
— Вот и еще баснописец умер.
Когда знаменитая французская актриса Рашель была на гастролях в Петербурге, она потребовала, чтобы в ложу пускали не более четырех человек. Об этом узнал Николай I и однажды, когда она выразила сожаление, что редко видит его на своих представлениях, он сказал ей:
— У меня ведь очень большая семья, я рискую оказаться пятым в вашей ложе.
Однажды будучи где-то за границей, поэт Федор Иванович Тютчев до того занемог, что вынужден был лечь в постель и послать за доктором, который обнаружил, что тот собирается умереть с голоду, потому что в политических волнениях времени совсем забыл, что надо есть.
Однажды на званом обеде Иван Сергеевич Тургенев, не сумев найти места за переполненным столом, присел за маленьким столиком. К нему подошел генерал, также не нашедший себе места, и, желая уязвить Тургенева, спросил:
— Милостивый государь, знаете ли вы, чем отличается человек от скотины?
— Да только тем, что человек ест сидя, а скотина — стоя, — невозмутимо ответствовал писатель.
Однажды какой-то крестьянин или мастеровой, Иванов или Петров, напился до потери разума в одном из питерских кабаков и начал нестерпимо сквернословить, глядя на портрет государя. Дело приняло скверный оборот — оскорбление величества, и о нем сочли необходимым доложить императору Николаю I. Но тот только рассмеялся и сказал:
— Объявите Иванову, что я тоже на него плюю, и отпустите его.
Один из придворных чинов подал императору Николаю I жалобу на офицера, который выкрал у него дочь и без разрешения родителей обвенчался с ней. Николай на жалобе написал: «Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу. Считать девицей».
Однажды государю Николаю I попадается едущий на извозчике пьяный драгун.
— Что ты делаешь, драгун? — сказал государь укоризненно.
— Пьяного драгуна на гауптвахту везу, ваше величество.
Государь улыбнулся, дал ему пять рублей «на дорогу» и велел ехать домой.
Однажды император Николай I, встретившись с писателем Николаем Ивановичем Гречем на улице, спросил его:
— Скажи, пожалуйста, Греч: к чему служит в русской азбуке буква «ять»?
— Она служит, ваше величество, как знак отличия грамотных от неграмотных, — ответил Греч не задумавшись.
Один помещик желал определить сына в какое-то учебное заведение. Не зная, как написать прошение, и, главное, затрудняясь, как титуловать государя, простак вспомнил, что государя называли августейшим, и, так как дело было в сентябре, накатал в прошении: «Сентябрейший государь».
Прочитав это прошение, Николай I рассмеялся и сказал:
— Непременно принять сына и учить, чтобы он не был таким дураком, как отец его!
Во время Крымской войны Николай I, возмущенный всюду обнаружившимися хищениями, в разговоре с наследником Александром II сказал:
— Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем.
Однажды придворный вельможа Меншиков, разговаривая с Николаем I и видя проходящего министра финансов Канкрина, сказал:
— Фокусник идет.
— Какой фокусник? — спросил государь. — Это министр финансов.
— Фокусник, — продолжал Меншиков. — Он держит в правой руке золото, в левой — облигации: дунет в правую — ассигнации, плюнет в левую — облигации.
Встретив в Зимнем дворце известнейшего остряка николаевских времен князя Меншикова, Ермолов остановился и разговорился с ним. Меншиков, взглянув в зеркало, заметил, что у него высыпала борода, которую он два дня не брил.
— Чего же ты, — сказал ему Ермолов, — высунь язык да побрейся!
Увидав министра народного просвещения Авраама Сергеевича Норова, шедшего с какой-то дамой, Меншиков сказал:
— Коней с норовом я видывал много раз, но даму с норовом вижу первый раз в жизни.
Однажды морской министр николаевской России Ментиков спросил у Чаадаева:
— Разве вы меня не узнаете, Петр Яковлевич? Теперь я морской министр, — гордо сказал Ментиков.
— Вы?! Боже… Да ведь вы и маленькую лодку утопите, если вздумаете ею управлять! — изумился Чаадаев.
Однажды на гауптвахту посадили двух офицеров. Одного из них начальник караула, по-приятельски, отпустил погулять, а другой, озлобленный этим, написал донос.
Провинившихся офицеров отдали под суд. Николай I приказал гвардейцев перевести в армию, а доносчику выдать денежную награду, но внести в его формулярный список, почему именно им эта награда получена.
Однажды на маневрах император Николай I что-то скомандовал, но его команда не была исполнена как следует, и в строю произошла видимая путаница. Государь тотчас подозвал командовавшего той частью, где произошел беспорядок, и потребовал объяснений. Оказалось, что генерал не расслышал слов команды.
— Мой голос слышит вся Европа, а мои собственные генералы его не слышат! Стыдно, генерал! — сказал император Николай Павлович.
Брат императора Николая I Михаил Павлович любил острить. Однажды, когда он в присутствии Петра Андреевича Каратыгина отпустил какую-то шутку, Николай Павлович сказал, обращаясь к знаменитому актеру:
— Смотри-ка, Каратыгин, брат мой у тебя хлеб отбивает.
— Лишь бы соль не отбил, ваше величество, — нашелся Каратыгин.
— За что многие не любят тебя? — кто-то спрашивал государственного деятеля графа Павла Дмитриевича Киселева.
— За что же всем любить меня, — отвечал он, — ведь я не золотой империал.
В обществе упрекали Николая Васильевича Гоголя за то, что он, сочиняя свои произведения, наполняет их грязью самой подлой и гнусной действительности.
— Может быть, я и виноват, — отвечал Гоголь, — но что же мне делать, когда я как нарочно натыкаюсь на картины, которые еще хуже моих. Вот хотя бы и вчера, иду в церковь. Женщин много, все одеты, будто в дорогу собираются: бегают, хлопочут. Посреди залы — столик, покрытый чистой белой салфеткой, на нем икона и свечи горят. Что бы это могло значить?
У самого крылечка встречаю пономаря, который уже повернул в бордель.
— Любезный, — спрашиваю, — что это у них сегодня?
— Молебен, — спокойно отвечал пономарь, — едут в Нижний на ярмарку. Так надо же отслужить молебен, чтобы Господь благословил и делу успех послал.
Как-то в трактире Гоголю подали котлетку, жаренную на прованском масле и совершенно холодную. Гоголь выразил неудовольствие. Лакей преспокойно тронул котлетку грязной рукой и сказал:
— Нет, она тепленькая. Пощупайте ее!
Раз знаменитый баснописец Иван Андреевич Крылов шел по Невскому, что было редкость, и встретил императора Николая I, который, увидя его издали, закричал:
— Ба-ба-ба, Иван Андреевич, что за чудеса? Встречаю тебя на Невском! Куда идешь?
Крылов что-то пробормотал. Государь ему сказал:
— Что же это, Крылов, мы так давно с тобою не видались?
— Я и сам, государь, так же думаю, кажется, живем довольно близко, а не видимся.
Крылов в быту отличался двумя чертами — полным безразличием к тому, как выглядит, и крайне трепетной заботой о своем желудке.
Однажды он собрался на придворный маскарад и спрашивал совета у придворного Оленина: что надеть?
— Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает! — последовал разумный ответ.
Однажды приглашен был Крылов на обед к императрице Марии Федоровне в Павловск. Гостей за столом было немного. Придворный и известный поэт Жуковский сидел возле него. Крылов не отказывался ни от одного блюда.
— Да откажись хоть один раз, Иван Андреевич, — шепнул ему Жуковский. — Дай императрице возможность попотчевать тебя.
— Ну как не попотчует! — отвечал он и продолжал накладывать себе на тарелку.
Вскоре после выпуска из Царскосельского лицея знакомый по лицею встретил Пушкина, который, увидав на нем лицейский мундир, подошел и спросил:
— Вы, верно, только что выпущены из лицея?
— Только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому полку, — ответил знакомый. — А позвольте спросить вас, где вы теперь служите?
— Я числюсь по России, — был ответ Пушкина.
Находясь в веселом настроении духа, Пушкин начал рассказывать одной рябой и жеманной даме довольно игривый анекдот. Барыня обиделась и с укоризной заметила:
— А у вас, Александр Сергеевич, верно, двоит в глазах?
— Нет, сударыня, — с поклоном ответил Пушкин, — в глазах у меня рябит!
Пушкин приехал звать писательницу Надежду Андреевну Дурову к себе обедать.
— Из уважения к вашим провинциальным обычаям, — сказал он, усмехаясь, — мы будем обедать в пять часов.
— В пять часов?.. — удивилась она. — В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?
— В седьмом, осьмом, иногда и в девятом… — ответил поэт.
Литератор Наркиз Иванович Тарасенко-Отрешков вспоминал, как Пушкин однажды говорил ему, что терпеть не может, когда просят у него не на водку, а на чай. Наркиз Иванович демагогически возразил, что распространяющийся в низших сословиях народа обычай пить чай благодетелен для нравственности и что этому нельзя не радоваться.
— Но пить чай, — возразил Пушкин с живостью, — не русский обычай!
И уж тут-то возразить было нечем.
Свои письма к приятельницам в село Тригорское Пушкин подписывал: «Ваш яблочный пирог».
Кто-то, желая смутить Пушкина, спросил его:
— Какое сходство между мной и солнцем?
Поэт быстро нашелся:
— Ни на вас, ни на солнце нельзя взглянуть не поморщившись.
Пушкин говорил про Николая I:
— Хорош-хорош, а на тридцать лет дураков наготовил.
Однажды в доме композитора Михаила Ивановича Глинки собрались друзья и на трех роялях, которые стояли у композитора в зале, все вместе принялись играть произведения Бетховена. Надо сказать, что все они, хотя и любили музыку Бетховена, были дилетантами.
— Так нельзя, господа! — воскликнул Глинка в отчаянии. — Вы уже полчаса истязаете и без того несчастного мученика Бетховена. Поимейте милосердие! Бетховен никогда не писал ваших пассажей!
Однажды русскую колонию в Риме посетил император Николай I. Накануне царского визита художник Александр Иванов написал на его имя прошение, где причину задержки в Риме объяснял необходимостью закончить картину «Явление Христа народу». Император с изумлением вгляделся в необъятное полотно и воскликнул:
— Хорошо начал! — и добавил: — Напиши еще великое крещение русских в Днепре.
А из академии пришло уведомление, что художнику Иванову назначена бессрочная пенсия.
Однажды, прогуливаясь по Невскому проспекту, император Николай I встретил студента, одетого не по форме, как впоследствии оказалось, возвращавшегося домой с приятельской вечеринки: шинель была накинута на плечи, шляпа ухарски сдвинута на затылок. Государь остановил его и строго спросил:
— На кого ты похож?!
Увидав самого царя, студент смутился, растерялся и, не понявши хорошо вопроса, произнес в ответ:
— На маменьку.
Однажды поздно вечером император Николай I вздумал объехать все караульные посты в городе. У Триумфальных ворот государь тихо вошел в караульную комнату. Дежурный офицер в полной форме, застегнутый на все пуговицы, крепко спал. На столе лежало письмо. Государь заглянул в него. Офицер писал родным о запутанности своих дел вследствие мелких долгов и в конце прибавлял: «Кто заплатит за меня эти долги?» Государь вынул карандаш, подписал свое имя и ушел. Проснувшись, офицер узнал о неожиданном посетителе, великодушно вызвавшемся помочь ему в затруднительном положении.
Однажды за кулисы Александрийского театра зашел Николай I и сказал знаменитому актеру Василию Андреевичу Каратыгину (брату Петра Андреевича):
— Послушай, Каратыгин, говорят, ты хорошо представляешь лица! Изобрази-ка меня.
— Не смею.
— Я приказываю.
Каратыгин встал в соответствующую позу и голосом царя небрежно бросил адъютанту:
— Мне нравится актеришка Каратыгин, пошли-ка ему корзину шампанского.
Царь рассмеялся и изрек:
— Быть посему!
Наутро актеру на дом была доставлена из царских подвалов корзина великолепного французского шампанского.
Канцлер Карл Васильевич Нессельроде однажды всеподданнейше донес императору Николаю I на капитана 1-го ранга Геннадия Ивановича Невельского: тот самовольно поднял российский флаг в спорном месте на Дальнем Востоке и основал там российский форпост, чем вызвал гнев Англии и прочие международные осложнения. За это, по мнению министра, ослушника следовало разжаловать в матросы. Император же Николай I на это ответил: Невельского произвести в адмиралы. Что же до его самоуправства, вызвавшего такую изжогу у Англии, то император изрек:
— Там, где однажды поднялся российский флаг, он уже опуститься не может.
Николая I в картине Карла Павловича Брюллова привлекло столь ценимое им виртуозное владение кистью. Ему также, как рассказывают, приглянулась молодая жена художника. Темпераментный гордый коротышка Брюллов ревновал к великану Николаю и безумно злился. Однажды утром жена его, стоя у окна, увидела, что император — в санях, запряженных вороным конем, — подъезжает к Академии художеств, в здании которой жили Брюлловы. Не сдержавшись, она невольно воскликнула:
— Ах, государь!
Разъяренный Брюллов подскочил к жене и с криком:
— А, узнала! — вырвал у нее из уха серьгу, разорвав при этом мочку.
Николай I покровительствовал скульптору Петру Карловичу Клодту. Было отдано специальное приказание, и в его мастерской соорудили высокий помост. В полках отбирали самых красивых лошадей — Клодту позировать. Однажды Клодт в своем экипаже спускался с Дворцового моста, а от Зимнего дворца в коляске отъехал царь Николай I. Кучер Клодта пропустил его на порядочное расстояние, а потом щелкнул вожжами — и горячие кони быстро догнали экипаж царя, обогнали его и пошли вперед. Царь даже приподнялся, узнал Клодта и погрозил ему пальцем. Однако на этот раз Клодту все сошло безнаказанно, хотя и протрясся он несколько дней. Пробрал хорошенько кучера и приказал даже не ездить мимо дворца.
Николай I ехал в санях в одиночку по Невскому проспекту. Государь заметил, что все, кто шел ему навстречу, снимая шляпы, улыбались. Кучер обернулся и видит, что за царскими санями прицепилась девочка лет десяти в изношенном платке.
Когда Николай Павлович сам повернулся к девочке, она не робея сказала:
— Дядюшка, не сердись… Видишь какая мокрота, а я вся измокла.
Император приказал остановиться, посадил ее рядом с собой и отвечал:
— Если я тебе дядюшка, так следует и тетушку тебе показать. В Зимний дворец! — приказал он, обратившись к кучеру.
Во дворце государь ее сам привел к императрице Александре Федоровне и сказал:
— Вот тебе еще новая племянница.
Саратовскому помещику, приехавшему в Петербург, повстречался незнакомец.
— А позвольте спросить, кто вы такой?
— Я — русский император, — ответил Николай I, с которым действительно повстречался саратовский помещик.
— Ну, если вы русский император, так я, должно быть, китайский, — захохотав, возразил помещик. — Полно шутить!.. Скажи, брат, откровенно, по-русски, кто ты такой?
Николай Павлович ответил помещику, что он пошутил, что он является флигель-адъютантом государя.
Государь обещал прислать своего товарища для обозрения Петербурга и окрестностей, а затем и для того, чтоб свести помещика во дворец. Помещик благодарил, но сомневался:
— Да как же я пойду к нему, если я и фамилии его не знаю.
— Это ничего: подъезжай, брат, прямо ко дворцу и на первый вопрос, кто ты такой, отвечай, что китайский император.
Помещик хохотал и на следующий день был во дворце. Внутренний караул встретил его барабанным боем, отдал ему честь. Помещик испугался, его насилу ввели в кабинет государя, еще неодетого в то время.
— Что вы наделали? — сказал помещик. — За такие шутки нас с вами в Сибирь сошлют, и мне не удастся увидеть царя.
— Неужели ты думаешь, что Николай такой строгий?
Помещик стоял на своем.
— Прикажи-ка для успокоения подать водки, — попросил он.
Водку подали. Помещик приободрился, а тем временем государь облекся в полную парадную форму и повел помещика к императрице, которой представил его, сказав:
— Рекомендую тебе нового китайского императора.
В Петербурге знаменитый поэт и дипломат Тютчев вел светскую жизнь. Он был непременным и постоянным участником всевозможных вечеров и собраний, в основном даже вовсе не литературных. В обществе за ним утвердилась слава непревзойденного остроумца. В то же время он знал себе цену и никому не прощал попыток себя уколоть. Так, однажды, накануне Нового года в пакете, полученном от великого князя Константина, Тютчев обнаружил очки. За два дня до этого на балу у Анненковых поэт из-за своей близорукости не заметил прошедшего рядом великого князя и не поклонился ему. Решив, что присылка очков — намек на его невоспитанность, Тютчев рассердился. Незамедлительно отослал он великому князю тут же написанные стихи.
- Есть много мелких, безымянных
- Созвездий в горней вышине,
- Для наших слабых глаз, туманных,
- Недосягаемы оне…
- И как они бы ни светили,
- Не нам о блеске их судить,
- Лишь телескопа дивной силе
- Они доступны, может быть.
Однажды Гоголь попросил Жуковского выслушать какую-то вновь написанную им пьесу и сказать о ней свое мнение. Жуковский любил немножко подремать. Он и теперь, слушая автора, мало-помалу погрузился в тихий сон. Наконец он проснулся.
— Вот видите, Василий Андреевич, — сказал ему Гоголь, — я просил у вас критики на мое сочинение. Ваш сон есть лучшая на него критика.
И с этими словами бросил рукопись в тут же топившийся камин.
Писатель Федор Михайлович Достоевский однажды в гостях у Ивана Сергеевича Аксакова поразил бывшего там англичанина тем, что хвалил царя Николая I.
— Да как же он может хвалить человека, сославшего его на каторгу?
— Вам, иностранцам, это трудно понять, — отвечал Аксаков. — А нам это понятно как черта вполне национальная.