Физиогномика и выражение чувств Мантегацца Паоло
Но оставим поэзию и возвратимся в нашу суровую анатомическую лабораторию.
Вообще все высшие племена имеют не слишком большой рот с довольно тонкими, слегка дугообразными губами. Даже те, которые восстают против дарвинизма в силу предубеждений школы или по религиозному малодушию, соглашаются с этим учением в том, что рот, когда он напоминает нам наших «кузенов», человекоподобных обезьян, далеко не красив. Рот безобразен, когда он слишком велик или слишком отдален от носа, и когда верхняя губа представляет собою род длинной занавески. Менее чувственные, чем обезьяны, мы находим очень некрасивым рот с слишком мясистыми губами, что почти всегда встречается вместе с выдающимися челюстями или, говоря научно, с лицом прогнатическим. Непомерная толщина губ, наблюдаемая почти у всех негров, обусловливается гипертрофией подкожно-жировой клетчатки и сильным развитием круговой мышцы рта. Верно также и то, что эта особенность почти всегда сопровождает большое развитие чувственности.
Лафатер желает (и, по моему, справедливо), чтобы относительно рта мы различали:
a) две губы в тесном смысле, взятые отдельно;
b) линию их соприкосновения, когда род закрыт;
c) центр верхней губы;
d) центр нижней губы;
e) основание срединной линии (Лафатер называет основанием угол, замечаемый при рассматривании рта в профиль, при слабом освещении, и отбрасывающий небольшую тень на нижнюю губу);
f) углы, под какими оканчивается эта линия.
Что касается формы рта вообще, то Лафатер отличает три главные разновидности:
–Рты, у которых верхняя губа выдается над нижней. Это отличительный признак добродушия (?). Таким образом можно сказать, что это – рты сентиментальные.
–Рты, у которых обе губы одинаково выдаются вперед; такие рты бывают у честных и искренних (?) людей, и их можно назвать благородными ртами.
–Рты, у которых нижняя губа выдается из-под верхней и которые можно назвать раздражительными.
В настоящее время, считая себя менее сведущими и более скептическими, чем Лафатер, мы скажем только, что чрезмерно выдающаяся верхняя губа часто находится в связи с совестливостью; наоборот, сильно выдающаяся нижняя губа обыкновенно указывает на большую твердость характера или на упрямство.
Подбородок
Во многих книгах повторялось, что только у человека есть подбородок, но это верно разве только по отношению к скелету. Несомненно, впрочем то, что высшие расы питают сильное отвращение к малым и едва заметным подбородкам. И действительно, это признак низшей породы, встречающейся среди самых низких типов человечества. Наоборот, мы считаем красивым подбородок округленной или овальной формы, довольно резко выступающий у мужчины и менее выдающейся у женщины. Крючковатые подбородки, напротив, вызывают представление о какой-то грубости, несовместимой с грацией и добродушием. Но это, как и все подобного рода воззрения, не имеет за собою никакого серьезного основания. По-видимому, можно считать доказанным, что, при прочих равных условиях, сильно выдающийся подбородок означает тоже, что и выдающаяся нижняя губа, по поводу которой мы уже говорили выше. Это составляет этническую особенность англичан – народа, одаренного твердой волей. «Продолжительное наблюдение показало мне, – уверяет Лафатер, – что выдающийся подбородок всегда указывает на что-то положительное, а короткий подбородок имеет значение лишь отрицательного признака». Энергия или слабость иного человека часто только и обнаруживается его подбородком. Но Лафатер не согласен с мнением древних, будто заостренный подбородок изобличает коварство.
Множество пословиц на различных языках приписывают подбородкам, имеющим ямку посередине, известное выражение добродушия. По заявлению Лафатера, его собственное наблюдение подтверждает эту народную примету; впрочем, сам я не берусь ни подтверждать, ни отрицать это утверждение. Верно только то, что ямочка, находящаяся на середине подбородка, увеличивает красоту лица. Поэтому Пульчи в с Morgante Maggiore верно очертил все достоинства подбородка следующим удачным стихом:
Подбородок круглый, слегка раздвоенный и плотный.
Любой формы подбородок всегда легко описать двумя-тремя прилагательными, потому что эта часть лица наименее богата частностями. Что касается Лафатера, то он разделил подбородки на три главных категории, а именно: подбородки, скошенные назад (по моему мнению, свойственные женщинам); подбородки, профиль которых находится в одной плоскости с нижнею губою и, наконец, подбородки острые, выступающие более нижней губы.
Томмасео посвятил подбородку одно из своих метафизических вдохновений: «Малый подбородок – признак сердечности; длинный и полный – признак холодности; длинный и отклоненный назад – признак прозорливости и твердости; ямочка на подбородке указывает, что красота тела выше красоты души».
Щеки
У белых и черных рас щеки (скулы) выдаются мало, а у монголов – очень резко, что составляет одну из самых характерных черт этого племени. Мы уже упоминали о выдающихся скулах эскимосов; в этом отношении им не уступают и буряты. Хороший приятель мой Соммье писал мне недавно из Сибири, что он путешествовал с одним уполномоченным из бурят и, рассматривая его профиль, заметил, что щека у него выдавалась из-за носа. Что касается нас, представителей арийской расы, то обыкновенно мы считаем чересчур выдающиеся щеки безобразными.
Уши
Эта часть лица, по-видимому, наименее выразительна, с одной стороны, потому, что она является еще менее подвижной, чем нос, да и то лишь в самых редких случаях, а с другой – потому, что уши помещаются в таком месте, где они наполовину скрыты, и для того чтобы ими восхищаться или порицать их, сперва надо еще отыскать их. Все же следует признать, что красивое ухо может дополнить общую красоту лица.
В наших эстетических суждениях относительно ушей мы, сами того не сознавая, оказываемся дарвинистами. Мы находим их безобразными, если они чересчур велики, и в особенности, когда они слишком отклоняются от головы, когда у них нет так называемой сережки, или когда верхняя часть ушной раковины похожа на обезьянью. Мы считаем уши красивыми в том случае, если они не велики, хорошо сформированы, с правильно очерченными изгибами, если они прилегают вдоль к голове и снабжены округленной, ясно различимой сережкой.
Круглые, неправильные или угловатые уши – безобразны; овальные – красивы.
Ушной сережки, кажется, вовсе недостает у некоторых рас северной Африки (шауйя, кабилы).
Зубы
При закрытом рте зубов не видно; но при открывании рта зубы получают важное значение для физиономии, в оценку которой они вносят существенный элемент, усиливающий восхищение или ужас, симпатию или отвращение. Конечно, даже самые красивые зубы еще не делают человека красавцем, но зато дрянные зубы могли бы испортить красоту даже Венеры Милосской.
Среди высших рас красивыми считаются зубы не слишком выдающееся, без промежутков, не слишком толстые, не слишком широкие, не слишком длинные, белые или слегка синеватые. Безобразными мы называем зубы сильно выдающееся, косо стоящие, неправильные, желтые и редко посаженные.
На всех вообще вид значительной части десен верхней челюсти, при открытом рте, производит неприятное впечатление. Красота много проигрывает от испорченных зубов: это как бы пятно на солнце. Так как гигиена зубов в то же время и гигиена красоты, то хорошие дантисты были бы достойны золотого монумента или, по меньшей мере, могли бы занять почетное место в ряду друзей человечества.
Этнологического исследования зубов пока еще не имеется; весьма возможно, что с помощью его удастся открыть важные отличительные признаки.
Глава IV. Черты лица (продолжение)
Волосы и борода составляют второстепенные части физиономии, но во многих случаях и они могут изменять лицо в эстетическом отношении или служить к определению расы; кроме того, они почти всегда характеризуют пол и до известной степени различные возрасты жизни.
Волосы
Все люди на земном шаре имеют голову, покрытую волосами. Один этнолог сообщал о маленьком безволосом племени на западном берегу Австралии, происшедшем, по-видимому, от смешения австралийцев с китайцами; но заявление это требует еще подтверждения[35].
Человеческие волосы различаются по цвету, длине, толщине, а также по своему строению, от которого зависят особенности их вида и внешние различия, распознаваемые даже невооруженным глазом без помощи микроскопа.
Природа пользовалась богатой палитрой при окраске наших волос. Антропологическое общество в Париже для определения цвета волос приняло ту же самую таблицу, которая служит для определения цвета кожи; но эта шкала цветов представляет такое же неудобство, каким отличается и шкала для определения цвета глаз. Волосы более или менее прозрачны, между тем как оттенки, принятые за типические образцы, суть цвета отраженные. Этим и объясняется непригодность таблицы.
Цвет волос, начиная с белого, как лен, постепенно переходит в светло-белокурый, золотистый, рыжий, каштановый, темно-русый и черный, как смоль.
Если взять в совокупности все человеческое население земного шара то оказывается, что черный цвет волос есть наиболее распространенный. Достаточно указать на монголов, малайцев, негров, американцев и южных европейцев.
Белокурый цвет волос является распространенным у германской, кельтской и славянской ветвей арийского племени, а также у финской ветви монгольского племени. Рыжие волосы занимают исключительное положение, так как этот цвет не свойствен специально ни одной расе, но впрочем, его можно рассматривать как разновидность белокурого цвета; действительно, он почти никогда не встречается у племен черноволосых.
Изучая лапландцев, Соммье и я нашли, что русый цвет волос у них самый обычный. Густой черный попадается редко, белокурый – довольно часто. Но вот более точная таблица:
Цвет волос, как мы уже видели, почти всегда находится в связи с известною окраскою глаз, и сочетание этих двух признаков представляет одну из самых надежных характеристик для суждений о чистоте расы. Например, когда у какого-нибудь народа волосы и глаза постоянно бывают черные или постоянно светлые, то раса признается чистою. К противоположному заключению приходят в том случае, если встречают различные оттенки, представляющее разнообразное смешение цветов. Но, во всяком случае, это положение этнологии может быть принято только условно, так как для многих народов мы еще не имеем статистики, заслуживающей доверия, а также и потому, что племена весьма отдаленные одно от другого могут, однако, иметь одинаковые глаза и одинаковые волосы. Нельзя же, например, поставить в классификации японцев рядом с сардинцами только потому, что у тех и у других глаза и волосы черные. Различное распределение пигмента – хороший анатомический признак для построения системы классификации людей, но не для целей таксономического метода[36].
Топинар, воспользовавшись бесчисленными наблюдениями, собранными Д. Беддоком, составил хроматологическую таблицу для цвета волос и глаз человека:
Из этой таблицы можно вывести следующие заключения:
1. Ни один из исследованных рядов не представляет однообразные цвета.
2. Наибольшее число блондинов встречается у датчан, затем у валлонцев; наибольшее число брюнетов – у мальтийцев, евреев и лигурийцев.
3. Количество брюнетов у северных и южных евреев одинаково.
4. Бретонцы – по преимуществу брюнеты. Мы думаем, что у людей, особенно высших рас (арийской и семитической), совершенно независимо от влияний этнических, волосы могут иметь различную окраску. В этом легко убедиться, не выезжая за пределы Италии: здесь можно встретить евреев белокурых, русых и брюнетов. Не в праве же мы объяснять этот факт какими-нибудь таинственными причинами.
Несомненно, что в Европе, в особенности в больших городах, число блондинов из года в год уменьшается. Для Англии это уже доказано, к большому огорчению англичан. Charnock утверждает, что такая перемена происходит в Европе уже две тысячи лет. Некоторые стараются объяснить это городским режимом, где мясо играет более видную роль, нежели в деревнях. Другие, напротив, говорят, что невыгодные гигиенические условия в больших центрах населения ведут к уменьшению числа блондинов потому, что последние менее выносливы, чем брюнеты. По моему мнению, вопрос этот очень важен, но собранные по этому предмету наблюдения не составляют еще материала достаточного для того, чтобы вывести какое-либо положительное заключение. Кто пожелает изучить этот вопрос, тот найдет точку отправления для более глубоких и более обширных исследований в следующих данных.
Д-р Г. Майр[37] представил в двух картографических таблицах относительные цифры людей с белокурыми волосами, с белой кожей и светлыми глазами в общинах Баварии; из них видно, что в этой стране, взятой в отдельности, означенные типы чаще встречаются в северных провинциях, чем в южных. Оказывается также, что количество индивидов со светлыми волосами и глазами меньше в городах, чем в деревнях.
Преобладание светлого цвета в деревнях Майр приписывает отсутствию в них оживленной эмиграции, благодаря которой в городах происходит более сильное смешение рас. При этом темные расы, хотя и менее многочисленные, обнаруживают большую производительную способность. Мне кажется, что эти различия определяются и некоторыми другими условиями. Так, по словам проф. Бертильона[38], оказалось, что в Англии число блондинов вообще убывает, и по отношении к брюнетам постепенно уменьшается. Между тем известно, что городское население Англии постоянно возрастает и что в сущности 50 % народонаселения живет в городах, имеющих более 2000 душ, а 38 % – в городах, имеющих более 20,000 душ.
На сто человек с белокурыми волосами 38 имеют голубые глаза, 39 – серые и 23 – карие. На сто человек с темными волосами 22 имеют голубые глаза, 34 – серые и 44 – карие.
Переходя от Баварии к более северному государству – Саксонии, мы получаем в среднем выводе на каждую тысячу человек следующие цифры[39]:
Следовательно, смуглого населения в Саксонии заметно меньше, но и здесь тоже оказывается, что оно сравнительно многочисленнее в больших центрах.
На сто человек с белокурыми волосами 44 имеют голубые глаза, 35 – серые и 21 – карие; на сто человек с темными волосами 46 имеют глаза карие, 39 – серые и 25 —голубые. Эти отношения разнятся очень мало от тех, какие представляет Бавария.
Наблюдения, сделанные Ф. Корёзи в Будапеште, участвовало 10000 венгерских студентов, распределяют их следующим образом:
Во Франции не сделано таких точных наблюдений в этой области. Д-р Бернар[40] разделил департаменты Франции на две группы, смотря по тому, преобладает ли в них раса Кимврийская (Север, Юра, Нижний Рейн, Мозель, Верхний Рейн, Мёрта), или раса Кельтийская (Коррез, Верхняя Луара, Авейрон, Индра, Кантал, Ардеш, Дордон) и нашел, что на сто человек цвета глаз и волос распределяются так:
В числе глаз светлых в Кельтийских департаментах находится значительное количество серых глаз, составляющих, по Топинару, характерную принадлежность кельтийской расы.
Смуглый тип, преобладающий в Италии, с одной стороны, по частоте серых глаз в Пьемонте, примыкает к этническим особенностям кельтийского племени, а с другой стороны, по частоте голубых глаз в Венеции и Ломбардии – к племенам германским и славянским. В южных провинциях значительный контингент народностей светлого типа заметно видоизменяет их этнографию.
Во время войны за освобождение, в американской армии, в которую были навербованы европейцы всех племен, д-р Beddoe собрал относительно цвета волос следующие данные:
Еврейское племя обратило на себя особенное внимание этнографов. В нем есть белокурые и темные волосы, светлые и темные глаза. В Германии еврейское население гораздо темнее остальной его части, так как в нем насчитываюсь 42 % брюнетов; но среди него есть и замечательно светлая разновидность, т. е. с белокурыми волосами, голубыми глазами и белою кожей; эта часть составляет 11,2 % всего еврейского населения. В Венгрии две трети евреев имеют белую кожу, 57 % – глаза темной окраски и 76 % – темные волосы[41].
Цвет волос, независимо от их густоты, длины и формы, кажется нам красивым или дурным, смотря по нашему личному вкусу, который в свою очередь подчиняется многочисленным влияниям привычек, воспитания, расы, предрассудков, ассоциаций мыслей и чувств.
Для тонкой эстетической оценки в этом отношении существуют, однако же, некоторые руководящие идеи, общие всем европейцам или, вернее сказать, всем людям высшей расы. Нам нравятся волосы редко встречающихся цветов, крайних оттенков, или такие, которые, соединяя в себе разнородные оттенки, сразу производят несколько впечатлений. Вот почему мы ценим волосы пепельного цвета и белокуро-рыжеватые (редкий цвет), черные как смоль и ярко-каштановые; наоборот, неопределенно-русые и неопределенно-темные волосы нам не по вкусу. Рыжие волосы, хотя и редко встречающееся, не нравятся почти никому, так как это тип почти уродливый, всегда сочетающийся в представлении с двумя отвратительными вещами: потом противного запаха и бесчисленными пятнами на коже.
Волосы могут быть так длинны, что превышают длину тела, или так коротки, что имеют лишь несколько сантиметров длины. У арийцев и семитов бывают длинные волосы; у народов, имеющих курчавые волосы, последние в тоже время и коротки. Андалузцы, испано-американцы и женщины Парагвая славятся длиною своих волос. В Сальте я знал одну очень красивую даму, у которой волосы достигали пяток и даже переходили за них на один дециметр; в Парагвае я видел молодых девушек, которые могли завертываться в свои волосы и без всякой другой одежды считать себя достаточно прокрытыми.
Длина волос не зависит от их количества или, по общепринятому выражению, от их густоты. Эту густоту, однако же, нельзя определить верно с первого взгляда, так как толстые волосы занимают больше места, чем тонкие, что и может ввести в ошибку. Вообще блондины имеют больше волос, чем брюнеты; шатены занимают между ними средину.
После пятидесяти лет волосы в большинстве случаев начинают выпадать, причем появляется физиологическая плешивость. Иногда, впрочем, волосы сохраняются до глубокой старости. Негры, папуасы, американцы делаются плешивыми реже и позднее европейцев, которые лысеют иногда в тридцать лет. Женщины, у которых волосы длиннее наших, сохраняют их также дольше и почти никогда не делаются совершенно плешивыми.
Поперечный разрез волоса под микроскопом не всегда представляет одинаковую форму. Несколько лет тому назад Pruner-Bey и Ружон полагали, что по различию формы поперечного разреза волоса можно определить все человеческие племена. Но при более внимательном исследовании все антропологи пришли к убеждению, что эти два врача ошибались, приняв за постоянное и естественное явление то, что составляло лишь результата способа перерезки волоса[42]. В настоящее время известно, что курчавые волосы имеют поперечник эллиптический, а прямые – круглый. Между этими формами есть, много промежуточных.
Смотря по вкусу, предпочитают то прямые волосы, то вьющиеся; но мы обыкновенно не терпим волос курчавых, шерстистых, потому что с ними связывается представление о некоторых чертах низших рас.
Bory de Saint-Vincent разделял людей на расы лейотрихические, т. е. с гладкими волосами, и на расы улотрихические– с волосами курчавыми. Позднее антропологи подразделили курчавые волосы на эриокомические (с равномерной рассадкою, как у негров) и на лофокомические (с прерывистой рассадкою, как у готтентотов, негритосов и бушменов); но Топинар показал, что такое подразделение не основательно. Если расчесать гребнем курчавые клочки лофокомов и обрить волосы, то будет ясно видно, что корни волос рассеяны у них равномерно по всей поверхности черепа, без всяких следов островков и кустов, о которых говорилось в этнологических и антропологических сочинениях[43].
Курчавые волосы негра очень тонки; корни их меньше и сидят менее глубоко, чем у всех прочих племен.
Пфафф[44], измеряя среднюю толщину волос у человека, пришел к следующим результатам:
11 лет назад мною написано было относительно эстетики и поэзии волос несколько прочувствованных строк, которые, с позволения читателя, я намерен здесь воспроизвести. Надеюсь, мне извинят такую кражу, которую сам хозяин производит у себя самого.
Глаз – это окно души; в губах может быть сосредоточено столько красоты, что ее хватит на то, чтобы убить или спасти человека; на лбу может блистать гений до того ярко, чтобы заставить сказать, что в человеке есть божественное начало; подбородок уже сам по себе может обнаруживать беспредельную доброту и кротость; туловище своими гибкими движениями способно обнаруживать силу и любовь; волосы же, которые не говорят, но и не лгут, и которым природа отказала в чувствительности, могут во сто крат увеличить все прочие виды красоты и в своих бесконечных лабиринтах скрывать столько поэзии, сколько в состоянии человек постигнуть и создать.
Они повинуются бесчисленным капризам воображения; они поддаются самым смелым фантазиям прикосновения; они разнообразят до бесконечности эстетическую игру лица, и даже в неподвижных чертах скелета создают ежеминутно новые проявления красоты; на одном и том же лице они рисуют сотни различных картин, из одной красоты творят тысячи красот. Это – словно живая ткань, с беспредельною покорностью уступающая требованиям желания, вкуса, искусства; это – словно волна, блистающая огнем, страстью, чуть не мыслью, – волна, которая плавно и беспрестанно поднимается на поверхности как бы вечного потока.
Голова человека – это храм его мыслей, его страстей; здесь именно царит его величие и мужественная красота; но там, где оканчивается человек и начинается небо, – там ветер колышет целый лес, уже как будто не составляющий плоти, но еще не являющийся и простой стихией; это граница, на которой глаза никогда не перестают искать ощущений и где туманные облики вечно меняющихся и вечно прекрасных форм волнуются, точно живые.
Человеку не доставало формы, способной дробиться до бесконечности, недоставало бесконечной множественности частей мира растительного: природа ему не отказала и в этом, дав ему волосы, которые для осязания являются источником самых разнообразных наслаждении.
Различные народы относятся к волосам различно, но не всегда соответственно своему иерархическому положению среди других племен. Квакеры, занимающие очень высокую ступень в развитии человечества, довели свой уход за волосами до минимума; такой же индифферентизм обнаруживают многие американские расы и лапландцы. Напротив, папуасы много занимаются своими волосами: они их заплетают и убирают на тысячу различных способов, которые заслуживают названия парикмахерской архитектуры. Замечательно, что у них мужчины больше женщин заботятся о своей прическе и охотно подвергают себя неудобству класть во время сна голову на деревянную подкладку, лишь бы не испортить причудливых зданий, воздвигнутых из волос на их черепе. Даже и в Европе, у различных наций и в различные времена, волосы убирались весьма странным образом и должны были повиноваться крайне затейливым капризам моды. Скрученные и перекрученные, сплетенные или распущенные, они увеличивали собою размеры головы в различных направлениях, образуя род башни, гнезда, лепешки. Эстетическая и этническая история волос, без сомнения, могла бы составить довольно объемистую книгу.
Борода
Борода – исключительная принадлежность мужчины; всем женщинам природа отказала в этом украшении. Впрочем, у некоторых племен мужчины имеют такую маленькую бороду, как если бы и совсем ее не было. Надо сказать, что борода не имеет никакого отношения к умственному развитию расы, так как она одинаково хорошо растет и у австралийцев, и у самых красивых и самых высоких типов арийского и семитического племен.
К наиболее безбородым относятся вообще все народы, принадлежащие к монгольской и американской расе. У лапландцев я нашел очень жиденькие бороды, да и то лишь на верхней губе и на подбородке.
Из народов, имеющих редкую бороду, многие ее выдергивают. Так поступают тегвельхи в аргентинских пампасах, употребляя для этой цели особые серебряные щипчики. То же проделывают калмыки и маорисы, у которых существует даже пословица: «Нет жены для косматого мужчины».
Русские, персы, скандинавы имеют очень красивые бороды. У некоторых восточных племен весьма замечательна резкость контуров бороды, между тем как у австралийцев и у племени Тодас (Todas) борода беспорядочно разбросана по лицу небольшими космами.
Борода нравится женщинам и нам самим, потому что представляет характерную принадлежность пола и придает лицу мужественный вид. На том же основании бороду неприятно видеть у женщин, как отталкивающее уродство, отсюда и наша пословица: «Бородатую женщину приветствуют камнями».
Физиономисты, астрологи и поэты, рассуждая о бороде большей частью шутили на счет ее значения. Припомните шестистишие Кваданьоли, посвященное усам:
Черные усы – признак мужественной смелости;
Русые – указывают на горячую голову и добрый нрав;
Рыжие – на коварство; белокурые – на благородство души;
Белые – на недостаток жизненности;
Щетинистые – изобличают ярость; пушистые – простоту;
Большие – удальство; жидкие – бессилие.
И у человека, и у человекоподобных обезьян цвет бороды бывает вообще светлее цвета волос на голове.
Родимые пятна
Родимые пятна могут находиться на всех частях тела, в том числе и на лице, где, смотря по месту, по величине, форме и окраски, они являются украшением или же источником безобразия. Маленькая темная или черная родинка, капризно приютившаяся на подбородке какой-нибудь дамы, или возле ее губы, или на щеке, будет резче оттенять белизну кожи и, привлекая к себе наше внимание, может прибавить еще больше прелести к самой совершенной красоте. Некоторые маленькие родинки пользуются привилегией получать больше поцелуев, чем губы; в эстетике человека они имеют почти такую же ценность, как и известные маленькие ямочки на одной или на обеих щеках, прельщая собою и вдохновляя любовью того счастливого смертного, который ими любуется.
Известно, что в различные времена женщины делали себе искусственные пятна на лице, а древние физиономисты занимались отыскиванием соответствия между родимыми пятнами, находящимся на различных частях тела.
Де Лапорта в пятой книге своего сочинения представляет нам фигуру, где отмечены подобные совпадения: на этой таблице изображена фигура, на половину мужская, на половину женская, с тем чтобы показать, где у обоих полов находятся родимые пятна; линии указывают места их на лице и на теле. Эти каббалистические законы, управляющие, по мнению Де Лапорты, распределением родимых пятен на теле, почти целиком заимствованы у араба Али-Абенрагеля. Вот образчик этих странных бредней:
… Мелами говорит, что женщина, имеющая родимое пятно на удачу, или на носу, будет поклоняться Венере больше; женщина, с родимым пятном на боковой части носа, будет ненасытна в своем любострастии. Али присовокупляет, что если кто-нибудь имеет родимое пятно на ухе, у того должно быть другое на ляжке»….
Галантный Казанова вероятно перечитал этих древних физиономистов, так как однажды в Голландии, увидя родинку на лице одной красивой дамы, он брался угадать, на каких более скрытых частях сидит другая родинка.
Морщины
Морщинами называются складки и более или менее глубокие борозды; образующиеся на коже под влиянием времени, или вследствие часто повторяющихся мышечных сокращений, или, наконец, от какого-нибудь расстройства питания.
Морщины мало изучались, хотя и могли бы служить интересным предметом научного исследования. Относительно гистологических свойств морщин я справлялся у моего знаменитого друга, проф. Биццозеро, и он любезно сообщил мне те немногие данные, какими располагает наука по этому вопросу.
По словам Геняе[45], «морщины на лице образуются в более поздних периодах жизни, вследствие понижения электрических свойств и упругости кожи, от растяжения и постепенного расслабления ее ткани… Они проникают в глубь дальше надкожицы (epidermis), так как их можно видеть на коже и по удалении эпидермы».
Согласно О. Сиону, мелкие бороздки, рассеянные по всему телу и перекрещивающиеся между собою, располагаются соответственно направлению пучков кожи; ось их параллельна оси главнейших соединительнотканных пучков.
Лангер показал, что от перекрещивания пучков соединительной ткани в коже образуются ромбоидальные петли, длинная ось которых, в различных областях тела, параллельно направлена естественной сократительности кожи. Никогда, однако же, она не бывает параллельна к главной оси тела: на туловище и конечностях упомянутые петли направляются вкось – вперед и вниз.
В сочинениях Кёлликера, Штриккера, Краузе, Пуше и Турнё я не нашел ничего интересного по этому предмету.
Итак, известно только, что морщины захватывают всю толщину кожи, и что направление их зависит от преобладающего направления пучков соединительной ткани, входящих в состав сетчатого отдела кожи.
Для мимики изучение морщин несравненно важнее, чем для гистологии, так как морщины роковым образом отмечают известные периоды человеческой жизни, или как говорит Расин:
- Qund, par d'affreux sillous, l'implacable vieillesse
- A sur un front hideux imprime la tristesse.
(Когда на отвратительном лбу ужасными бороздами неумолимой старости начертана печаль.)
Они могут также рассказать страничку из нашей истории:
Les rides sur son front ont grave ses exploits.
Corneille.
(Морщины вырезали на лбу его подвиги.)
Морщины могут находиться на всех частях тела: на руках, на шее, на животе; преимущественно же их встречают на лице и на более подвижных частях его, как, например, вокруг глаза, на подбородке и в пространстве между верхнею губою, носом и щеками.
По направлению морщины можно разделить на горизонтальные, перпендикулярные к оси тела, косые, дугообразные и, наконец, смешанные или перекрещивающиеся.
Чаще всего встречаются и наиболее характерны следующие морщины:
– Поперечные морщины на лбу, бывающие даже у детей, когда они истощены, страдают английской болезнью или идиотизмом. У человека здорового они составляют нормальное явление в возрасте за 40 лет.
– Вертикальные морщины на лбу, которые рано появляются у людей, много работающих головой, но в известном возрасте обыкновенно бывают у всех.
– Дугообразные или перекрещивающиеся морщины встречаются на середине нижней части лба и, если появляются слишком рано, указывают на продолжительные и сильные физические или нравственные страдания.
– Гусиная лапка неизбежно появляется в сорок лет, а иногда и раньше. Она состоит из морщин, расходящихся лучеобразно от наружного угла глаза.
– Морщины носа, поперечные или нисходящие, наблюдаются у взрослых и стариков.
– Морщина носогубная, нисходящая от верхней части крыльев носа к углам рта. Это по всей вероятности первая морщина, производимая временем, и раннее ее появление может быть результатом наследственности. У меня она существует с 22-х летнего возраста.
– Морщины щечно-подбородочные, которые идут, слегка искривляясь, от щек вниз к подбородку.
– Маленькие морщины в виде узких петель, покрывающие все лицо, – признак старости и увядания.
– Морщины век, которые бы я охотно назвал бы половыми; они очень тонки и появляются на верхнем веке, а иногда и на нижнем. Они придают глазу утомленный вид; их часто можно видеть у развратников, а у женщин – в период месячных очищений, особенно когда менструации неправильны и болезненны.
У мужчин морщины показываются раньше, чем у женщин; они являются раньше и бывают глубже у людей нервных, у которых лицо очень подвижно, а также у тех людей, которые вследствие болезни утратили свою тучность и сильно похудели.
Против некоторых морщин нет никаких средств; их нельзя ни предотвратить, ни уничтожить: это значило бы остановить течение времени. Справедлива испанская пословица: «Зубы лгут, волосы обманывают, а морщины выдают».
Поменьше движений лица, смазывание его жирными веществами, защита от палящих лучей солнца – вот неплохие предосторожности против морщин; но для людей, не занятых своею наружностью, это лекарство, пожалуй, будет хуже самой болезни.
Естественное и лучшее средство состоит в том, чтобы потолстеть к тому времени, когда обыкновенно появляются морщины: кожа при этом растягивается и тем замедляется фатальное появление на ней складок. Зато нет ничего хуже, как после ожирения, развившегося до 40 лет, похудеть ко времени появления морщин[46].
Глава V. Сравнительная морфология лица человека. Эстетика лица
Прочитав заглавие этой главы, можно подумать, что с моей стороны очень самонадеянно и смешно рассчитывать изложить на нескольких страницах такой обширный предмет, которого достало бы для исследований на целую жизнь. Спешу объяснить, что здесь я излагаю только сущность содержания двух других моих книг, готовящихся к изданию, если время и мои силы это позволят. В моей книге Microcosme я намерен представить опыт учения о человеке, где будут рассмотрены все этнологические вопросы, касающиеся этнических разновидностей лица человека. В другой книге Epicure я постараюсь представить трактат об изящном, где человеку, конечно, будет отведено первое место.
То, что я изложу в этой главе, будет достаточно, чтобы в моей работе о мимике находились налицо все ее члены, не исключая и тех, которые, не имея еще нервов и мышц, уже обрисовались хотя бы в главнейших штрихах. Умеющий читать между строк откроет в них очертания моих этнологических и эстетических воззрений и найдет материал для продолжительного исследования, которое, может быть, не останется бесплодным.
Лица человеческие до такой степени разнообразны по своим относительным размерам и своим чертам, сходству или несходству, что можно сказать, – сколько людей в мире, столько и лиц, и что ни одно из них еще не повторилось в течение веков. Однако же, некоторые из них до такой степени похожи одно на другое (как это бывает у некоторых близнецов одного и того же пола), что легко можно принять их одно за другое, другие же, наоборот, до того различны, что как будто принадлежат живым существам различного рода. Сближение лиц сходных, разделение лиц несходных – это задача классификации и в этнологии, и невидимому нетрудная, в действительности же это одна из самых тяжелых работ, выпадающих на долю натуралиста. Различия проявляются в бесконечно малых степенях; между крайними полюсами известного ряда лиц такое множество промежуточных звеньев, что между ними весьма легко запутаться даже самому проницательному исследователю и самому опытному классификатору. Если бы возможно была сразу поставить перед собою ряд лиц всего человечества, то посредством бесконечного ряда промежуточных лиц можно было бы соединить лицо Венеры Милосской с лицом тунгуски, лицо Аполлона Бельведерского с лицом австралийца – без перерыва в ряду и без особых препятствий.
Шесть лет тому назад, я послал другу моему, профессору Гильоли, письмо об этнологии (Введение к кругосветному путешествию итальянского корвета Маджента, Майснер, 1876 г.), в котором я изложил мой символ веры, мои убеждения о племенах человека. В настоящее время, спустя шесть лет, после той внутренней и внешней критической разработки, которая могла бы разъесть сталь самых крепких убеждений, я с удовольствием вижу, что и теперь мои воззрения остались такими же, какими были и прежде. Может быть я видоизменил расположение какой-либо ветви или отростка этнологического дерева, но все-таки мой символ веры еще и теперь имеет для меня всю авторитетность догмы. Вот этот символ веры, в котором слова – человек и племя нужно только заменить словом лицо, чтобы составились тезисы моей теории по сравнительной морфологии лиц человеческих.
1. Человек – одно из наиболее космополитических животных и наиболее изменчивых, и потому он представляет чрезвычайное разнообразие племен и их подразделений.
2. Число племен неопределенно; многие исчезли, другие же образовались вновь или могут образоваться впоследствии.
3. Чем далее подвигаемся мы вместе с историей, тем более и более мы открываем племена и их подразделения, потому что в прежние времена люди не так много путешествовали и дольше оставались изолированными одни от других.
4. И внизу и на вершине родословного дерева всего человечества ветви и отростки сближаются между собою настолько, что самые высокие ветви находятся в связи с самими низкими. Негр, возвысившийся до кафра, уже приближается к европейцу, а европеец, спустившийся ниже, вследствие напр., эпидемического зоба, или кретинизма, или голодания, приближается к негру или к австралийцу.
5. Вообще низшие племена имеют черную или смуглую, а высшие – белую или почти белую окраску.
6. При классификации племен нужно сколь возможно менее гоняться за родоначальниками племен, так как эти розыски – самый обильный источник этнографических ошибок.
После того как я опубликовал свое этнологическое дерево, в котором я классифицировал племена по критерию умственного развития, из этого дерева возникли два других. В одном из них племена сближаются одно с другим по внешним морфологическим признакам, без всякой предвзятой мысли о моногенизме или полигенизме, без всякого подчинения какому-либо авторитету филологическому или этнологическому. В другом – племена распределены по требованиям эстетики, как понимаем ее мы, арийцы.
Вот три различных основы классификации: система, метод и образ действия (modus agendi), зависящий и от метода, и от системы.
Первая и вторая системы классификации наиболее сходны в результатах распределения племенных ветвей. Очевидно опыт этнологии, предложенный мною антропологам, не был настолько систематичен, как это казалось на первый взгляд. В самом деле, мозг очень сложный орган; это, так сказать, высший синтез всех жизненных сил, и потому в нем сконцентрированы сотни вторичных признаков и сам он модифицируется, возвышаясь или понижаясь вместе с ними.
Я полагаю, что главнейшими этническими типами, под которые можно подвести лицо человеческое, можно считать следующие:
1. Лицо арийское (очень часто смешивающиеся и сливающиеся).
2. Лицо семитическое (очень часто смешивающиеся и сливающиеся).
3. Лицо негра.
4. Лицо негритоса.
5. Лицо готтентотское.
6. Лицо монгольское.
7. Лицо малайское.
8. Лицо американское (приближающееся к арийскому и монгольскому).
9. Лицо австралийское.
Малоразвитые народы придают своим богам этнический тип, свойственный их собственному племени. Тоже, что с богами, делают и с национальными масками. Рассматривая итальянские маски stenterello, gianduia, meneghino, pantalon, arlequin и др., мы видим, что в этих карикатурах народ всегда олицетворяет себя самого, преувеличивая лишь черты собственной физиономии.
Много томов будет еще написано о красоте вообще и о красоте человека в частности до тех пор, пока человек будет обитать на нашей планете, и пока будут основываться школы эстетики, которые не один раз переменят свое знамя. Я тоже напишу свою книгу, которая может остаться гласом вопиющего в пустыне, если будет выражать только мои мнения и мою мысль, или же, в лучшем случае, будет принята, как выражение взглядов известного времени и народа.
А пока, да позволено мне будет начертать, подобно волшебникам, магический треугольник, который, по моему мнению, обнимает собою всю казуистику эстетики. Для меня эта великая проблема вполне очерчена тремя определениями, исходящими от трех гениев, не только различных, но даже противоположных:
Красота есть отблеск истины. Платон.
Для жабы самца красота – это его жаба-самка. Вольтер.
Красота физическая… не подчиняется ли она капризам, чувствам, не зависит ли от климата и от вкуса? Мирабо.
В красоте мы ищем тип совершенства, тип всевозможных вещей, прототип всех типов. И мотылек красив, когда его идеальная легкость соединена с поразительным блеском и окраскою форм, свойственных этому насекомому; и бурый лев с его мохнатою гривою красив своею силою; человек красив более всякого другого живого существа, потому что поставленный выше всего животного царства, он обладает самыми изящными формами при самых могучих проявлениях жизни; он особенно красив для нас, потому что мы ему симпатизируем безгранично, и красота его увеличивается до бесконечности, когда она может сразу удовлетворять большому количеству наших интеллектуальных требований.
Есть красота человека вообще и в частности – красота половая, красота для каждого возраста, для каждого племени, для каждого семейства и индивидуума. Легко понять, перефразируя остроумное определение Вольтера, что белая женщина для нас самая красивая, потому что сами мы белые, и, наоборот, для негра ничего нет красивее его мясистой подруги с толстыми губами. Однако это не вполне точно, по крайней мере, по отношению к неграм и южным американцам: когда им предстоит выбор между негритянкой и индианкой, они предпочитают ту, которая по типу более приближается к их племени, но я утверждаю, что когда им представляется выбор между красивой белой женщиной и красивой негритянкой или индианкой, они без колебаний отдают предпочтение первой.
Манчилла в рассказе своем о военном походе в аргентинских пампасах, сообщает следующий разговор с одним местным жителем (Ranquele)[47]:
–Кто тебе больше нравится, китаянка (china) или христианка?
–Христианка.
–А почему?
–Христианка белее, выше ростом, кожа ее тоньше и вообще она грациознее.
Я твердо держусь того типа красоты человека, который выше всех второстепенных типов красоты монгольской, американской, негритянской, и проч. Я всегда находил, что если человек низшей расы оказывается замечательно красивым, то он всегда приближается к нашему арийскому типу. Можно убедиться в этом на типах женщин японок и кафров.
Половой элемент настолько усложняет морфологию человеческую, что существуют два типа красоты: один для мужчины, другой для женщины, и что в одном и том же племени мужчины и женщины не всегда одинаково красивы. По-видимому, специальный тип всякого племени приспособлен преимущественно то к мужской, то к женской красоте. Так, в Италии мужчины красивее женщин, в Испании – наоборот. Во всех случаях, когда женщина принимает вид мужчины, она делается некрасивою.
Из числа известных мне наций самые красивые женщины – испанки и англичанки; что касается до наций, известных мне только по отзывам других лиц, то я укажу на репутацию красоты грузинок и черкешенок. Замечательные образцы мужской красоты мы встречаем в Италии, Англии и на Востоке. Тунгусские женщины кажутся безобразнее всех других. У большинства из них челюсти занимают большую часть лица, а глаза представляют узкие, длинные щели, через которые видны маленькие черные шарики без всякого выражения. Самые безобразные мужчины – австралийцы, моковиты Аргентинской республики, которую я много раз посещал, и жители Феца.
Все племена носят в себе чувство человеческого братства. Но всякий человек, рожденный под солнцем, имеет одинаковое стремление к самовозвышению. Доказательство тому то отвращение, какое обнаруживают даже очень белые мулаты, когда им приходится сознаться, что в их жилах течет кровь негра, а еще более – ужасающая всех и каждого мысль быть похожим на обезьяну.
Некоторые негры, австралийцы и папуасы вырывают, подпиливают, и красят себе зубы, чтобы не быть похожими на обезьян или собак. Почти у всех обитателей земного шара считаются безобразными: низкий, волосатый лоб, выдающаяся челюсть и нос, уменьшенный почти до полного отсутствия.
Подобно бабочке, которая, выйдя из куколки, сбрасывает, как нечто позорное, все следы своего состояния личинки, так и все люди смотрят вверх и соприкасаются с землею возможно меньшею частью своего тела.
Сколько бы мы ни расчленяли, по фантазии, племена на какое угодно число отдельных разновидностей, сколько бы мы ни видоизменяли и ни переделывали наши систему и методы классификации, все-таки, все двуногие, едва умеющие добыть огонь и говорить между собою, чувствуют себя братьями; наперекор всяким доктринам, они и любят, и убивают друг друга, но над трупами умерших вновь завязываются узы любви.
Часть вторая. Мимика или выражение чувств
Глава VI. Азбука мимики
Если бы мы приняли слово выражение в наиболее широком смысле и в его этимологическом значении, то рисковали бы сразу подвести под это понятие слишком много различных явлений и сделали бы мимику синонимом языка (речи).
Язык (речь) выразительнее всякой мимики, но не есть мимика, хотя последняя и может представлять собою часть языка и даже заменять его. Можно когда угодно убедиться в этом: стоит только посмотреть на глухонемого или на двух собеседников, не знающих какого-либо общего им обоим языка, когда им нужно сообщить друг другу свои мысли или свои ощущения.
Мимика – одна из тех центробежных энергий, которые исходят от великих преобразователей силы – от нервных центров. Известное количество движения, полученного извне в форме света, теплоты, звука, превращается в волнение или мысль, которые, отражаясь затем в центробежном направлении, вызывают известные мышечные движения. Такими движениями могут быть: крик, членораздельные слова или жесты. Вообще мимическая работа есть проявление известной части, иногда очень малой, той преобразованной в центрах силы, которая участвует в более сложных и более возвышенных актах. Представленная ниже схематическая фигура показывает графически, как происходят явления мимики. Впечатление S восходит к центру C, там преобразуется, положим, в чувство любви, которое затем идет центробежно по линии СА и дает в то же время мимический ток по линии СМ.
Таким образом можно сказать, что мимика есть как бы побочный ток от волнения и мысли.
Мимика – одно из самых элементарных проявлений нервной деятельности; она обнаруживается даже у самых низших организмов. Даже инфузории, моллюски, насекомые производят такие движения, которые не служат собственно целям питания, дыхания, кровообращения, генерации, а представляют только выражение ощущений. В животной экономии мимика имеет два различных и важных назначения.
Она может заменять язык (речь) или же дополнять его.
Она может защищать нервные центры и другие части тела от различного рода опасностей.
Подобно языку, мимика представляет большое разнообразие форм, но, несмотря на это, она всегда – более общий язык. Слова, каково бы ни было их происхождение, всегда имеют условное значение, и потому они пригодны только для того, кто их понимает и знает их смысл. Напротив того, мимика есть язык всех людей, и область ее распространения, собственно говоря, переходит за пределы человечества: она понятна и для животных, приближающихся к нам по устройству нервных центров. Скажите собаке или ребенку, еще не умеющему говорить, или иностранцу, не знающему вашего языка, например, слово разбойник, сопровождая его благосклонною улыбкою или ласковым жестом, – и эти три существа, столь различного рода, но одинаково не понимающие значения слова разбойник, ответят вам ласковою мимикою. Наоборот, скажите им слово любезнейший со злобным выражением или с угрожающим жестом и вы увидите, что они испугаются, убегут или примут жалобный вид. Этого крайне простого примера достаточно, чтобы показать границу, отделяющую условный язык (речь) от простого и элементарного языка мимики.
Однако же, и в мимике есть много условных знаков, значение которых надо уметь понимать, также как и значение слов какого-нибудь языка. Ломбардец, француз, немец, прибывшие в первый раз в Неаполь, конечно, не поймут немой мимики неаполитанца, который, например, вместо того, чтобы сказать нет, смыкает губы, откидывая голову назад. Точно также люди многих других наций не сочтут себя оскорбленными, когда увидят, что миланец приложит большой палец руки к концу своего носа, растопырив остальные пальцы в сторону своего собеседника и двигая ими попеременно; никто из нас не придет в ярость оттого, что миланец, положив крестообразно один палец на другой, как бы показывает известную меру длины; между тем как этого жеста достаточно, чтобы возбудить бурю негодования во всей Аргентинской республике.
В этой книге мы не будем касаться той стороны мимики, которая вполне условна и подлежит изучению подобно языку глухонемых. Мы займемся здесь только явлениями мимики самородной, автоматической, которые почти во всех частях света одинаковы и потому составляют настоящий универсальный, общепонятный язык. Ласка, поцелуй, благосклонная улыбка везде будут приняты как знаки любви, а скрежетание зубами, поднятие сжатого кулака и другие подобные жесты всегда будут поняты, как выражения угрозы, гнева или ненависти. Без сомнения, существуют и другие равнозначащие формы, но все они настолько похожи, что не могут быть поняты в каком-либо другом смысле. Два малайца предпочитают целоваться носом об нос, а мы предпочитаем поцелуй губами; но ведь никто же не примет трение носа об нос за выражение ненависти; подобно этому и все различные у различных народов формы любезного и почтительного приветствия всегда и везде будут приняты за то, что они выражают и на самом деле.
Но чаще всего мимика, не заменяя вполне изустную речь, только дополняет ее, видоизменяет или подкрепляет.
Другое назначение мимики состоит в том, чтобы защищать нас от опасности. Кошка перед собакою, которая гораздо сильнее ее, ощетинивает шерсть и надувается, чтобы объем ее показался больше действительного; точно также, угрожая кулаком, оскаливая зубы, сморщивая брови, мы стараемся казаться больше, чтобы яснее показать нашу оборонительную силу.
Многие жесты, на самом деле не способные нас защитить, показывают только намерение защитить себя. Закрытие глаз при блеске молнии, поднятие рук над головою при землетрясении, конечно, не могут нас защитить, но это – автоматическое выражение желания защититься.
Если бы кто-нибудь стал утверждать, что всякое мимическое выражение имеет защитительный характер, то высказал бы мнение, хотя и парадоксальное, но по существу справедливое. Очень сильное волнение может нас убить, если оно не успеет передаться наружу посредством двигательных нервов и проявиться в мимическом движении. Во многих случаях, достаточно потерять возможность плакать или возможность смеяться, чтобы подвергнуть опасности нервные центры, а, следовательно, и жизнь. Всем известна история о том, как муж лишил жизни свою жену, крепко связав ее и щекоча ее подошвы. И много подобных событий ежедневно случается в жизни.
Самый красноречивый человек в мире будет невыразимо мучиться, если, в момент наибольшего увлечения, вынужден будет говорить со связанными или привязанными к столбу членами; при этом умолкнет его красноречие и превратится в беспорядочные конвульсии и бред. Я полагаю, что в этом отношении можно формулировать закон, определяющей одну из главнейших букв мимической азбуки.
Богатство мимических элементов всегда находится в прямом отношении к степени напряжения и чувствительности психического акта.
Слабое впечатление оставляет нас почти в совершенном покое, между тем как сильное волнение производить целый ураган мимики. При чрезмерном напряжении отраженного тока в центробежном направлении мышцы приходят в тоническое сокращение, и тогда получается чрезмерное мимическое выражение, похожее на столбняк.
Мысль, как явление по преимуществу математическое, всегда сопровождается менее распространенною мимикою, нежели чувство.
Чтобы убедиться в различии той роли, какую играют в мимике мысль и чувство, достаточно сравнить оратора, читающего свою речь, с оратором, свободно отдающимся своему вдохновению в речи. В первом случае жесты редки, заучены, холодны, часто неуместны, несвоевременны. Во втором случае мимика сильна, действительна, широковещательна. Такому различию мимики вполне соответствуем и эффект слова прочитанного или же слова сказанного. Никакая книга никогда не может заменить изустного рассказа или урока. Хотя мы иногда и проклинаем тот культ нашего века, который состоит в поклонении парламентам и речам, но должно признаться, что устная речь (parole parle) – одно из самых сильных орудий человека. Все религии и многие философские школы основались более при содействии устного слова и даже при участии мимики, чем посредством книг.
Между книгой прочитанной и книгой пересказанной нет ни какой разницы в идеях; но эти идеи, выходящие из уст воодушевленного ими человека, доходят до мозга толпы путем уха, представляющего широкую дорогу для чувства. Слово писанное, напротив, холодно; оно доходит до мозга через глаз, представляющий собою орган интеллектуального восприятия и мало чувствительный. Это, может быть, одна из причин, почему слепой чувствует себя менее несчастным, нежели глухонемой. Этот последний лишен душевных движений, тогда как другой лишен только возможности видеть формы.
Слово произносимое имеет значение по преимуществу апостолическое: его видят, его чувствуют, оно является животрепещущим и схватывается целиком, проникнутое впечатлениями и парениям человеческого духа. Возьмем несколько примеров из различных сфер, чтобы убедиться в справедливости того, что я говорю.
Скажите громко среди толпы: «Пожар! Пожар!» или же начните кричать, бежа и жестикулируя: «Горим! Горим!» В первом случай многие останутся на месте, станут расспрашивать, узнавать. А во втором случае произойдет всеобщая и неудержимая паника – спасайся, кто может! Жест – акт более автоматичный, нежели слово, и потому легко увлекает к автоматическому подражанию. В этом можно убедиться, вдруг раскрыв, напр., зонтик на улице в пасмурную погоду, когда дождь еще не идет, или в омнибусе хватаясь рукою за кошелек, как бы для расплаты за место: вы увидите, что многие вслед за вами тоже раскроют свои зонтики и многие полезут к себе в карман за кошельками – по чисто автоматическому подражанию.
Припомните суматоху, появившуюся однажды в одном немецком театре, где случайно в тоже время был в местах на балконе и олимпиец Гёте. Едва только он встал и сделал жест для успокоения волнующейся и бушующей толпы, как вдруг всё стихло, как бы по волшебству, хотя он не сказал еще ни одного слова. А если бы, наоборот, он заговорил, не вставая и без жестов, – эффект был бы гораздо слабее, а может быть и ни какого бы не было.
Все великие ораторы обладают мощной мимикой, усиливающей действие их слова. У многих есть известный жест, или какое-нибудь привычное машинальное движение (tic), необходимое для плавной и блестящей речи. Мингетти, напр., не мог говорить иначе, как держа в руке нож для разрезывания книг. Несчастный Борджио, трагической памяти, имел привычку поднимать ногу и теребить нижний край панталон, чтобы говорить красноречиво.
Друг, отличающейся крайнею назойливостью, красноречивым письмом просит у нас денег, и мы не решаемся дать их. Приходит другой к вам самолично и, благодаря жалостным жестам и удачной мимики, получает тотчас же то, чего первый не мог получить.
Женщина, устоявшая против сотни соблазнительных писем, сдается иногда при первом страстном взгляде, при первой любовной ласке.
Читать бесплатно другие книги:
