Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала…» Шкенёв Сергей

Чем мне нравится Наполеон, так это способностью к обучению. Уж не помню, каким он был в иной истории, но в этой весьма недурственно разговаривает на русском языке, не избегая крепких выражений, а речь строит правильно и образно. Уважаю… хотя бы за это уважаю, больше вроде как не за что.

Хотя лукавлю, если честно сказать. Человек, способный покорить большую часть Европы, заслуживает… Нет, не угадали, но похвалы достоин, во всяком случае. Герой, однако! И если бы не полез в Россию… Но, с другой стороны, как бы он не полез, когда мы над этим работали?

— Зачем мне панталоны, Ваше Величество? Интересы моего государства выше, шире, но, увы, гораздо прозаичнее.

Бешеный торг за каждую монету мне тоже нравится. Напоминает базар в Самарканде, где пришлось побывать в командировке году этак в тридцатом. Тридцатый год двадцатого века прошедшего будущего.

— Французская нация умрет с голода! — Наполеон давит на жалость. Наивный.

Зря, между прочим, так делает — политика, финансы и эмоции не должны служить предметом обсуждения одновременно. Два из трех — это пожалуйста. Вот возьмем политику и финансы — практически близнецы-братья, как партия и… хм… да. Или рассмотрим политику и ту же самую жалость — возможно такое вместе? Очень даже возможно, особенно если начать жалеть угнетенный злобными англичанами индийский народ. Но денег им давать нельзя, так как вступает в действие следующая пара — жалость и финансы. Продажа изнемогающим под гнетом индусам трофейного французского оружия служит и первому, и второму, но никак не относится к политике — мы за невмешательство в дела британской короны.

Так что торг Наполеона неуместен и бесполезен. Он, вообще-то, и сам это прекрасно понимает и, судя по всему, трепыхается лишь для приличия. Ну да, Державин с Ростопчиным приготовили столь серьезный и солидный документ, что противной стороне крыть попросту нечем. Нечем, да… кроме золота. А оно, как бы друг Бонапартий ни прибеднялся, есть в достаточном количестве. Желтенькие такие кружочки определенного веса. Диаметр и чеканка значения не имеют, все равно пойдут в переплавку. Только по весу, и никак иначе. Иначе никто не поймет, особенно народ.

Ладно, потом разберемся с народным пониманием, а сейчас вернемся к разговору:

— Вас так заботят судьбы французской нации, Ваше Величество?

— Да, заботят! — твердо ответил Бонапарт.

Ну что же, он сам захлопнул за собой дверцу ловушки.

— В вашей империи много других наций, и если чувство долга не распространяется на них… Всякие там Испании, Сардинии. Прочие Италии, сотня маленьких Германий, Австрия…

— Еще Голландия.

— Извините, но она не ваша.

Наполеон сначала округлил глаза, но через некоторое время сделал вид, что понял смысл сказанного:

— Голландцы всегда тяготели к России.

— Нет, что вы, какое там тяготение… Просто подрастают дочери, а без приличного приданого нынче никак…

Умному достаточно! Французскому императору в уме не откажешь, как и в способности принимать мгновенные решения:

— Наличие дружественного государства у наших границ благоприятно отразится на торговле между Россией и Францией.

Удочку насчет дальнейших отношений закидывает. Не будем разочаровывать.

— Совершенно верно — контролируя Северное море и балтийские проливы, мы можем не опасаться помех со стороны третьих стран. Или считаете, что коридор безопасности от Кенигсберга до Киля тоже не помешает?

— Я бы не стал настаивать…

— Уговорили, Ваше Величество! Со своей стороны не буду возражать против аннексии Ирландии.

— Ирландии? — задумался Наполеон. — Зачем она мне?

— Там же католики. В наше время нельзя упускать из виду вопросы веры.

— Но католики есть и в Польше, не так ли?

— Согласен, поэтому и не претендую на включение этого так называемого государства в состав Российской империи и предлагаю даровать им независимость.

— Поляки и независимость? Не сочетается.

— Пусть будет, вам жалко, что ли? Тем более кое-кто собирался организовать Великое герцогство Варшавское. Или меня неправильно информировали?

— Правильно… Но не сделал же?

— Это все потому, что в изначальные расчеты вкралась ошибка.

Французский император, считавший себя в некоторой степени непогрешимым, вскинулся:

— Какая?

— Историческая и географическая. Вместо того чтобы отдать полякам их исконные земли в Паннонии, Богемии, Трансильвании и Гельвеции, вы намеревались предоставить им Краков и Варшаву, по старинному договору являющиеся частью Речи Посполитой.

— О чем вы?

— Учите историю, Ваше Величество, пригодится! В настоящий момент Польши не существует, следовательно, вся ее территория принадлежит Великому княжеству Литовскому, ставшему неотъемлемой частью Российской империи.

Умный, собака… Другой бы на его месте давно заорал, мол, что за ересь ты несешь, Павел Петрович! А этот морщится, но слушает. Значит, теперь нужно подсластить пилюлю:

— Но в то же время, Ваше Величество, в случае отказа Французской империи предоставить полякам упомянутые территории для обретения независимости мы не будем возражать против их вхождения в ваше подданство.

— Спасибо, обойдусь. Тем более по указанным Вашим Величеством территориям вовсю гуляют пьяные мадьярские гусары. Вена и Прага захвачены восставшими венграми.

Молодец! Вот тебе еще один пряник:

— Россия способна решить венгерский вопрос взамен предоставления Балтийского коридора.

Повеселел и заулыбался. Расцвел, можно сказать.

— Вы вступите в войну одновременно против бывшей Австрии и Англии?

— Да, а что?

Не объяснять же человеку, что корпус генерала Милорадовича мелкими отрядами уже просочился в Болгарию и ждет сигнала к стихийным народным волнениям, плавно переходящим в восстание против турок? Заодно и подкрепления переброшу. Понятно, на Стамбул облизываться рано, но хороший плацдарм не помешает.

Наполеон не поверил своим ушам:

— И у вас хватит сил на обе кампании?

— А вот этот вопрос, как и многие другие, предлагаю обсудить в присутствии моих министров. Не возражаете, Ваше Императорское Величество?

Титул подчеркнул особо, пусть порадуется. Мне не жалко.

Ночевать августейший собеседник уехал во французское посольство. Оно каким-то чудом избегло народного гнева сразу после начала войны, и видит Бог, сколько Александру Христофоровичу сил и нервов стоило это чудо. С самого начала военных действий всякие дипломатические отношения прервались, так что посольским чинам ничто не мешало заниматься прямыми обязанностями, то есть шпионажем. Не думаю, что предоставленные ведомством Бенкендорфа сведения сейчас имеют хоть какую-нибудь ценность ввиду их устарелости, но чтение в любом случае обеспечит Бонапарту бессонную ночь. Пусть читает, нам завтра легче будет.

А у меня как раз выдалась свободная минута, которую можно посвятить семье. Не так уж много осталось детей… к сожалению.

— Павел, как прошли переговоры? — Мария Федоровна перехватила на половине пути между кабинетом и комнатами дочерей.

— Дорогая, ты разве не слушала?

— Я не о словах, а об общем впечатлении, — улыбнулась императрица. — Он поддается?

Пожимаю плечами:

— Вроде бы не заметил сильного сопротивления ни по одному вопросу. Мы и так предлагаем больше, чем может рассчитывать побежденная страна в обычной ситуации.

— Но у нас необычная?

— У нас да, но зачем ему о том знать? Кстати, душа моя, я не слишком переигрываю?

— В самую пропорцию. Репутация сумасшедшего самодура настолько укрепилась в умах европейских монархов, что самые бредовые твои требования не вызывают удивления.

— Ага, и главное теперь — добиться выполнения требований.

— Добьешься, на то ты и самодур.

— Хочешь свежий каламбур?

— Изволь.

— Жена самодура — сама дура.

— Как грубо, Павел!

— Когда-то я был грубее.

Мария Федоровна построжела лицом, и на щека пропали милые ямочки:

— Мы забыли о тех временах.

— Извини.

— Пустое, я тоже не помню…

— К детям со мной пойдешь?

— А как же дела?

— Потерпят дела. И поужинаем вместе, хорошо?

Утро началось задолго до рассвета. Мысли, кружившиеся в голове всю ночь, не позволили толком уснуть, поэтому, как только в коридорах загрохотали сапоги сменяющихся караулов, я открыл глаза. Вылезать из постели не хочется — печи остыли. И в спальне довольно прохладно. Может быть, стоит изобрести центральное отопление с нормальными чугунными батареями или еще рано? Да, пока не заработала в полную мощность Магнитка… А то металла даже на рельсы не хватает.

Поправив сползающее одеяло у мирно сопящей в подушку супруги, спешу умываться. Вот места не столь отдаленные у меня самые настоящие, с текущей из начищенного медного крана холодной и горячей водой, чугунной ванной, фаянсовой раковиной и чудом отечественной технической мысли — унитазом со сливным бачком. На бачке для форсу — серебряная цепочка.

Из зеркала на меня смотрит невысокий, но крепкий человек средних лет. Белесая щетина на морде немного портит вид, но это дело поправимое. А так нет ни красноты в глазах, ни мешков под ними, ни общей опухлости. На здоровье, слава богу, жаловаться грех — печень не болит, в селезенке не колет, желудок не беспокоит, радикулит отсутствует. И даже, как недавно заметил, вздернутый нос начал выправляться и слегка увеличиваться в размерах. Если так дальше пойдет, придется перечеканивать монеты с моим профилем, иначе на улицах перестанут узнавать. Шучу, конечно…

Так, а где у меня зубная паста? Да-да, не привычный порошок, а полужидкая масса, состоящая из толченого мела, толики соды, меда, отвара лекарственных трав и какой-то дряни, не дающей всему этому засохнуть. Вкусно, между прочим! Только щетка тяжелая — мерзавцы-ювелиры решили, что государю императору невместно пользоваться костяной или деревянной, и сделали ее из золота. Щетина, правда, обыкновенная свиная.

Бритву этим вредителям не доверил — тульские оружейники на заказ отковали из обломка турецкого ятагана не хуже, чем сделали бы в Золингене. Кстати, а сейчас так кто-нибудь по металлу работает? Надо среди пленных поискать, а то Лопухина просила хороших и недорогих мастеров. Тут уж куда как дешево обойдется.

— Веди, Буденный, нас смелее в бой!

Во время бритья почему-то всегда напеваю этот марш. Поначалу цирюльники очень удивлялись. Сейчас удивляться некому — разогнал эту шайку-лейку, оставив трех парикмахеров для жены и дочерей. А уж с собственной щетиной справлюсь самостоятельно. Тем более не люблю, когда у горла орудует остро заточенной железякой совершенно посторонний человек. Кутузову бы доверился, но фельдмаршальской чести урон в скоблении императорской хари. Чай, не Европы, где чесальщики королевских пяток в фаворе. Мы скифы, да…

Ни одного пореза. Мастерство не пропьешь, однако! Кельнские воды идут на хрен — чистого спирту на ладонь и растереть по лицу. Хорошо!

Наполеон явился злой как собака и сразу начал с претензий. С какой цепи сорвался, недомерок корсиканский?

— Ваше Величество, я намерен заявить протест!

— И против чего же вы намереваетесь протестовать, Ваше Величество?

— Мои подданные живут впроголодь, у них нет даже белого хлеба!

— Да? И кто в этом виноват?

— Я говорю о тех, кто в посольстве.

Ерунда какая-то. Какое мне дело до французских дипломатов? Или он подразумевает, что там вообще нечего есть? Сочувствую… Но все равно нужно уточнить.

Поворачиваюсь к Бенкендорфу:

— Александр Христофорович, вы можете прояснить ситуацию?

— У них просто кончились деньги, государь, а французское правительство не может прислать еще из-за военных действий.

— Вот видите, Ваше Величество, все и без моего участия выяснилось.

— Что именно?

— Их безденежье, — отвечаю Наполеону и сразу шепчу министру госбезопасности: — Не мог им в долг дать?

— Два раза давал, — так же шепчет Бенкендорф. — Но Гавриил Романович посчитал посольство территорией иностранного государства и так задрал пошлины…

— А чего они тогда в трактире не питаются?

— Пробовали, там их бьют.

— Твои?

— Мои следят, чтоб не забили совсем.

Наполеон кашлянул, намекая на то, что в приличном обществе принято разговаривать вслух. Деликатный, но настырный тип. Ладно, выпросил…

— Вопросы снабжения будут решены сегодня же, Ваше Величество, в долг и без лихвы. А пока предлагаю обсудить финансовые условия нашего соглашения о прекращении военных действий. Господин Державин, вы готовы озвучить российскую точку зрения в цифрах?

Гавриил Романович не только готов, но и рвется сделать это. Удивительно, но поэт и государственный чиновник сочетаются в нем столь органично, что, глядя на одухотворенное лицо, можно твердо сказать — вот человек, способный поверить алгеброй гармонию. Или измерить? Да какая, в общем-то, разница! Пусть хоть доказательство теоремы Пифагора в стихах напишет.

Может быть, когда-нибудь и напишет, но пока двенадцать томов in folio заключали в себе банальную прозу, разбавленную скучными цифрами. И отдельно, на мелованной бумаге с тисненой золотом печатью Министерства финансов, итоговая сумма. Вот она как раз не показалась Бонапарту скучной.

— Два с половиной миллиарда франков? — потрясенный французский император на всякий случай пересчитал ноли пальцем. — Это немыслимо!

Ага, а сам не меньше пяти в войнах заработал. Пополам — это честно.

— Рублей, а не франков, Ваше Величество, — поправил Державин. — За время вашего отсутствия начали чеканить монету с пониженным содержанием золота. Так что, увы, только рублями.

— Кто? — прорычал Наполеон. Кажется, его перестала беспокоить сумма, но появилась другая забота — выяснить имя мерзавца, покусившегося на святое право монархов. Да, только император может урезать франк. — Кто это сделал?

Не подлить ли масла в огонь? В самом деле, почему бы нет?

— Мой дорогой друг, — я доверительно склонился к корсиканцу через стол. — Вы позволите так называть? Вот и хорошо… Уже месяц, как чеканкой французской монеты не занимается только ленивый.

В реальности все обстояло не так печально, как мы пытались изобразить. Да, герцог Бентинк привез с собой пару кораблей фальшивок, но массовое их производство находится под контролем Александра Христофоровича и еще не запущено на полную мощность. Так, шлепают потихоньку худосочные наполеондоры, но лишь для того, чтобы не потерять навык. Немного заработать — не грех. Не знаю, правда, как собирается из этого извлекать выгоду Гаврила Романыч, но, честно сказать, это не моя забота. Но внакладе не останемся — знаю наверняка.

— Где и что подписывать? Я согласен!

Ошарашенный таким заявлением, Державин потерял дар речи, и если бы не помощь канцлера, молчание могло бы затянуться надолго. Мне тоже сказать нечего, готовился-то к ожесточенному сопротивлению по примеру вчерашнего вечера.

— Ваше Величество, зачем торопиться? — Ростопчин с ласковой улыбкой санитара, уверяющего буйного сумасшедшего, что смирительная рубашка тому очень к лицу, повторил вопрос: — Зачем торопиться?

— Франция в опасности!

— Согласен, но ваше недолгое присутствие поставит вашу же страну в более опасное положение.

— Почему недолгое?

— Без армии… Гибель императора ввергнет империю в хаос.

— Кто говорит о гибели?

Ростопчин пожал плечами:

— Все говорят. Давайте посмотрим правде в глаза — живым вы нужны только России.

Мог и не объяснять — корсиканец не дурак и сам все прекрасно понимает. Даже не удивлюсь, если он где-то глубоко внутри себя потешается над идиотами, для отъема денег разыгрывающими целое представление. Но в то же время Бонапарт знает, что без него эти деньги получить крайне трудно. Возможно, но трудно. И нет ли в его пафосном заявлении ответного спектакля? Мол, утром войска против англичан — вечером стулья… Тьфу, то есть возмещение расходов на войну. И шантажирует, гад.

— Да, Ваше Величество, — поддерживаю высказывание Ростопчина, — нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Франция.

Все равно смотрит с недоверием. И с ожиданием, конечно.

— И чтобы не было недомолвок, предлагаю рассмотреть прожект одного документа.

— Одного?

— Их несколько, но главный один. Прошу вас, Федор Васильевич, зачитайте.

Канцлер кивнул, обозначая почтительный поклон, и взял со стола тонкую красную папку:

— Мировой Имперский Кодекс, параграф первый…

ГЛАВА 21

— С боевым крещением, казак! — капитан-лейтенант Зубков хлопнул великого князя по плечу. — Вижу, в первый раз в деле был?

Командир «Забияки» немного не соразмерил силы, и Николай от одобрительного жеста чуть не упал на колени.

— Так точно, ваше благородие! — Возбуждение от только что закончившегося сражения еще не прошло, и цесаревич чуть ли не кричал: — Только так ни разу и не стрельнул! Это линейные корабли были, да?

— Они самые, — подтвердил Зубков. — А что не стрелял, так невелика беда — победа складывается не только из выстрелов. Зато ты два пожара погасил.

— Да какие там пожары, — отмахнулся Николай. — От ракетных хвостов чуть-чуть затлелось…

— На войне мелочей не бывает, друг мой.

Капитан-лейтенанту нравилось учить юного казака уму-разуму. Самое трудное — не подать виду, что знает его истинное происхождение, и не перейти на титулование. А в остальном это обычный смышленый мальчишка, в меру любопытный и без меры стремящийся к подвигам. И очень похож на оставшегося дома младшего брата. Ну, не совсем дома, Нижегородское Суворовское училище вряд ли можно считать таковым…

— Не бывает мелочей? — переспросил Николай?

— Конечно. А победа, кстати, куется в тылу. На военном корабле за тыл принимаем все, что не стреляет в неприятеля. Вот скажи, смогли бы мы потопить два линейных корабля без превосходства в скорости и независимости от ветра?

— Нет, наверное.

— Так оно и есть — без паровой машины стали бы мишенью. Пусть и пребольно кусающейся, но мишенью. Значит, будем считать кочегаров и механиков участвующими в бою? Как и пожарные расчеты?

— Пожалуй, да…

— Вот! И поверь мне, казак, на суше примерно то же самое. Крестьянин, вырастивший поросенка, и заводчик, укупоривший в банку тушеную свинину, тоже внесли определенный вклад. На голодный желудок много не навоюешь, значит, каждое зернышко, выросшее на полях, — выпущенная по врагу пуля.

Зубков неуклонно подводил цесаревича к мысли, обозначенной в личном письме императора Павла Петровича. И, кажется, кое-что получилось.

— То есть простой мужик тоже воюет, даже оставаясь дома?

— Народ является инструментом, с помощью которого монарх строит государство. Почему бы не содержать его в исправности? Мы каждый день чистим и смазываем оружие, не так ли?

— Так это оружие! Хотя… — На лице Николая отразилось понимание. — Богатый крестьянин всегда грамотен, многодетен, здоров… Идеальный рекрут!

— Человек, которому есть что защищать, воюет лучше.

— А тот, кому есть что терять, хуже!

— Спорное утверждение, применимое для наступательной войны. Но, с другой стороны, пообещай человеку чуть больше, чем он имеет…

Цесаревич надолго задумался. Слова капитан-лейтенанта сходились с мнением отца в главном — невозможно построить сильное государство без увеличения благосостояния народа. Именно простого народа.

— Лишь бы не зажрались.

— А вот это уже забота императора — создать труднодостижимый идеал, который не позволит человеку останавливаться в развитии. Иных придется гнать к тому идеалу пинками, но тут уж частные случаи.

Появившийся на палубе механик приветливо кивнул Николаю, но так как как раз вытирал руки промасленной ветошью, от похлопывания по плечу воздержался.

— Философствуете? Хорошее дело. А я распорядился остановить машину для профилактики.

Действительно, дым из торчащей между мачтами трубы значительно посветлел, а рычащий и лязгающий в трюме механизм поутих и перестал сотрясать «Забияку». Неужто дальше под парусами? Красиво!

— Опять? — капитан-лейтенант недовольно поморщился.

— А что делать, Георгий Всеволодович? Это шведское старье давно пора пустить на переплавку, а мы на нем в море ходим. Я сколько раз подавал рапорт о замене машины на изделие Сормовского или Казанского заводов? Вот и пожинаем плоды экономии.

— За сколько времени управитесь?

— Если не будете стрелять из новой пушки, то к утру должны закончить.

— Лишь бы англичане позволили не стрелять.

— А вы постарайтесь, Георгий Всеволодович.

Механик ушел, а мысли Николая приняли другое направление. Пушки! Чудовище калибром восемь дюймов, при выстреле из которого фрегат осаживает назад даже на полном ходу и едва не проламывается специально укрепленная палуба. Она на «Забияке» одна такая, но, как говорят, скоро все корабли вооружат нарезными казнозарядными орудиями. Врут, наверное… Эту делали года два, вторую, что на «Баламуте», на пару месяцев быстрее, и при подобной производительности флоту остается лишь облизываться и ждать. Вот он, кстати, тот самый труднодостижимый идеал.

Зато как бьют, а? Английскому корыту одного попадания хватило! С десятого, правда, выстрела. Жалко, что штормом только двух противников принесло. Штормом?

При воспоминании о длившихся всю ночь мучениях организм великого князя содрогнулся. И ноги сами понесли его к борту, дабы там внимательно рассмотреть обшивку на предмет повреждений. Да, назовем это так — наследник престола даже блевать обязан с пользой для дела.

Зубков проводил убегающего Николая взглядом и подмигнул сидевшему на пустом ящике из-под ракет казаку:

— Вот так, Абрам Соломонович, и выходит дурь из юных романтиков.

Старший урядник Петров с сомнением покачал головой:

— В ем и дури-то нет, вся уже вышла. Я думал, помрет царевич ночью от морской болезни.

— От этого не помирают.

— Вот и не хочется, чтобы он первым стал. Победа мальчонке нужна, собственноручная. Тогда не только качка, и сам черт не страшен покажется.

— Где я ее возьму, ту победу?

— Море большое.

— И?

— И все! Что нам стоит самую малость к английским берегам прогуляться? Основные силы у них в проливе, а мы краешком… Мелочишку какую-нибудь заполюем…

— Мелочишку, говорите?

— Если другого ничего. В степи и жук — баба.

Николай сосредоточенно рассматривал волны за бортом и не обратил никакого внимания на команды капитан-лейтенанта Зубкова. Какое ему дело до румбов и нордов с вестами? Или норд-норд-вестами? Да без разницы…

Спустя два дня. Побережье Нормандии.

— И где этого Зубкова черти носят? — Капитан Нечихаев требовательно смотрел на Дениса Давыдова. — Все мыслимые сроки вышли, а Георгий Всеволодович до сих пор не соизволил заявиться. Опаздывает!

— Задерживается, — поправил Мишку Денис Васильевич. — Шторм, туман, неизбежные на море случайности, то да се…

— Не выгораживайте. За неделю досюда можно даже на веслах дойти, а у него машина.

— Появится, куда денется.

— Угу, а я пока буду минометы репой заряжать. Оружие массового поражения — англичане попросту умрут со смеху.

Для претензий капитана Нечихаева имелись веские основания — подходили к концу боеприпасы, а мины с новым веществом уже не оказывали прежнего воздействия на неприятеля. Нет, они все так же вызывали жуткий понос на две недели, но не возникала былая паника. Разобрались. Собаки…

Первое время противник пребывал в растерянности и, что самое главное, с большой охотой принялся уничтожать сам себя. Незаряженные отстреливали больных, дристуны более-менее успешно защищались, дезертиры воевали против первых и вторых… Сейчас тяжелее — начались массовые выздоровления. Мало того, излечившиеся приобрели стойкое безразличие к последующим обстрелам, и междоусобица окончательно сошла на нет. Плохо…

— Георгий Всеволодович обязательно придет! — Судя по тону, Давыдов пытался убедить в первую очередь себя.

— Да, а мы уподобимся тремстам спартанцам.

— На самом деле их не существовало, а басню про Фермопилы придумал Геродот. Или Гомер, точно не помню. Хотя, может быть, и Аристотель.

— Гомер жил раньше.

— Для вымышленных персонажей это несущественно. Вот я тоже пишу книгу о будущем.

— Дадите почитать?

— Ну, как сказать…

— Стесняешься! — Мишка по старой привычке перешел на фамильярное обращение. — О чем она?

— Обыкновенная фантазия. И про войну, конечно.

— Война обязательна?

— Я, кроме нее, и не видел ничего толком в жизни. Не о любви же писать? Вот представь, Миша, напишу роман о женщине, из-за несчастной любви и осуждения обществом бросившейся под поезд…

— Поезд на конной тяге? И при скорости четыре с половиной версты в час?

— Вполне приемлемое допущение в литературе. Но дело не в том, Миша! Кто будет сие читать?

— Если под поезд, то читать не будут, — согласился Нечихаев. — Ей нужно застрелиться из дуэльного пистолета, лучше дробью. Или кто-то пусть ее топором зарубит — публика любит кровь и жестокость.

— Эх! — тяжело вздохнул Денис Васильевич. — Лучше про войну.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»