Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги Хинштейн Александр

Глава 7

Волшебник Изумрудного города

Пришла пора коснуться наконец двух главных, еще не разобранных мифов, связанных с именем Березовского.

За последнее десятилетие мифы эти столь плотно проросли в нашем сознании, что превратились уже в некие исторические окаменелости.

Миф первый: Березовский – блестящий коммерсант, главный богатей страны, сумевший благодаря своей хватке сколотить баснословное состояние.

Миф второй: Березовский – «крестный отец» Кремля, всесильный и умелый кукловод, тайно управлявший Россией всю последнюю ельцинскую «пятилетку».

Чего только не писалось за эти годы о Березовском, какими только сверхъестественными способностями не наделяли его журналисты.

В один прекрасный момент вообще стало нормой видеть в каждом мало-мальски значимом событии незримую руку Бориса Абрамовича; точно Дьявол, был он вездесущ и всесилен.

Если бы Березовского не существовало, его непременно следовало бы выдумать. В массовом восприятии он выполнял примерно ту же роль, каковую играла нечистая сила в стародавние времена. Все непонятные для себя явления – болезни, пожары, мор и даже грозы – древний люд предпочитал списывать на происки демонов, бесов, троллей и барабашек: так было и удобнее, и проще.

В глазах миллионов Березовский был сосредоточением зла; в этом тщедушном, лысоватом человеке с ярко выраженной семитской наружностью сошлись, казалось, все возможные людские пороки. Именно такая фигура как воздух требовалась инфантильному российскому обществу, исстари привыкшему искать причины своих невзгод и злоключений в ком угодно, только не в себе самом. Присутствие Бориса Абрамовича на политическом олимпе легко объясняло самые трудные вопросы: вот он – источник всех наших бед, обворовавший страну и опутавший интригами бесхитростную президентскую семью; новый Распутин; ату его.

Удивительнее всего, что самому Березовскому этот дьявольский образ, похоже, очень даже нравился.

В своих последних мемуарах («Президентский марафон») Борис Ельцин не без иронии пишет:

«Березовский в глазах людей – моя вечная тень. За любым действием Кремля всегда видят „руку Березовского“. Что бы я ни сделал, кого бы ни назначил или ни снял, всегда говорят одно и то же: Березовский! Кто создает этот таинственный ореол, эту репутацию „серого кардинала“? Он же сам и создает…»

Честно признаться, метаморфоза эта долго не давала мне покоя.

Я никак не мог уяснить причину такой алогичности.

С одной стороны, будучи, несомненно, человеком умным и рациональным (профессиональный математик как-никак; холодная логика обязана быть на первом месте), Березовский не мог не понимать, какую реакцию, например, влечет его постоянное мелькание на телеэкранах: с такой отталкивающей, самой что ни на есть мефистофельской внешностью впору играть опереточных злодеев, но никак не претендовать на роль регента Всея Руси. (Даже милейшая Татьяна Борисовна, и та, не сдержавшись, бросила однажды в сердцах: «Ваше появление у людей вызывает раздражение жуткое».)

Ясное дело, все он понимал, во всеуслышание даже сетуя, что российское общество его не любит, потому как он «еврей, богатый, к тому же одно время занимавший по поручению президента государственную должность». Но при этом не только ничего не делал, чтобы хоть как-то нивелировать это массовое раздражение, а, напротив, еще и всячески провоцировал его; какой-то мазохизм прямо, ей-богу.

Роль «ученого еврея» при дворе, тайного советника вождей была явно не по нему. После первых же разгромных публикаций о его тлетворном влиянии на Семью, любой другой предпочел мгновенно бы скрыться в тень; или же включиться в контрпропаганду, стараниями хитроумных пиарщиков лепя выгодный для себя благостный образ. Березовский же избрал совершенно особый, третий путь: он чуть ли не подогревал еще эти великосветские сплетни.

Когда журналисты – впрямую – спрашивали о его связях с президентским окружением, Борис Абрамович не пытался даже уйти в сторону; непременно отвечал столь двусмысленно и туманно, что и тени сомнения более не оставалось.

Задает, например, корреспондент ему вопрос о степени отношений с Семьей. А Березовский тут же с места в карьер:

«Они никогда не были такими, какими их описывают. Они всегда были абсолютно деловыми, а с Татьяной – еще и дружеские».

Вроде и «нет» не сказал, но и без того все ясно; дружба с младшей президентской дочерью, которую он запросто именует Татьяной, говорит сама за себя; хотя персонально о ней Березовского никто, кстати, и не спрашивал.

А вот другой образчик подобной его фанаберии:

«У меня с Татьяной Борисовной были нормальные отношения, но она никогда не являлась гарантом того, что я, грубо говоря, останусь на свободе. Защитой себе мог быть только я сам. А Татьяна Борисовна, к слову, очень часто смущалась, что пресса без конца связывает наши имена. На это я отвечал, что никогда не стремился показать, будто Борис Николаевич обязан мне больше, чем я ему».

Если вдуматься, логика и смысл в этих словах отсутствуют напрочь; кто кому больше обязан: Березовский – Ельцину? Ельцин – Березовскому? Но ведь обязан; шуба, значит, была!

Уразуметь загадку этой противоречивости Березовского мне помог один близко знавший его человек из числа высших руководителей страны:

«Да ничего странного, – усмехнулся он в ответ на мои рассуждения. – Просто для Бори главное всегда оставаться на слуху. Даже если на земле начнется вселенский потоп, Боря с радостью согласится погибнуть, лишь бы все уверились: этот катаклизм – дело его рук».

Не быть, а слыть…

Приятель Березовского еще со студенческих лет, бывший его компаньон Михаил Денисов полностью согласен с подобной оценкой:

«В глубине души Борису даже нравилась такая демонизация. Ему казалось, что это свидетельствует о силе его и могуществе. Однажды он мне сказал: „А зато надолго останется память, пусть хоть такая“».

(«Чертовски приятно, когда тебя считают дьяволом», – говаривал Мюллер в исполнении артиста Броневого.)

Отменный диагноз такого поведения поставил Березовскому его заклятый друг Гусинский:

«Березовскому нужно везде быть первым. Он должен быть шафером на каждой свадьбе, могильщиком на каждых похоронах. Если где-то что-то происходит без Березовского, его это очень беспокоит».

…Что бы там ни говорил Березовский, но Гусинский никогда не являлся главным его врагом. Главным врагом Бориса Абрамовича Березовского был… Борис Абрамович Березовский; никто не сумел причинить ему вреда больше, чем он сам себе.

Как только Березовский видел включенную телекамеру или жужжащий диктофон, вся его математическая логика и коммерческая сметка мгновенно куда-то улетучивалась; точно кот, почуявший валерьянку, он полностью терял остатки самообладания.

Для Бориса Абрамовича не было большего вожделения, нежели лицезреть себя на экране телевизора или на газетном развороте; первому встречному репортеру он мог часами излагать свое видение политических процессов, не забывая ежеминутно подчеркивать собственную значимость и незаменимость.

Елена Трегубова, автор нашумевшей книжки «Записки кремлевского диггера», очень сочно описывает, как зам. секретаря Совбеза пришел однажды на неформальный «сейшн» московской хартии журналистов:

«В честь диковинного гостя хозяйка дома даже наготовила котлеток: „Ну он-то наверняка есть не будет, побрезгует…“ Этот прогноз не оправдался… И котлетки почти все съел. И часа четыре с половиной в гостях просидел, уморив разговорами даже самых стойких репортеров.

Я в тот день дежурила в газете и приехала позже всех, часа через два после начала встречи. Подхожу к дому, уже даже и не надеясь, конечно, застать Березовского. И тут навстречу мне из подъезда выскакивает совершенно осоловевший Пархом (главный редактор журнала «Итоги» – Авт.)… и в ужасе машет руками:

– Не-е-е! Никуда он оттуда уже не уйдет!!! Мы все помрем, а он все говорить и говорить будет…»

И это дьявол во плоти? Злой демон российской власти, безжалостный и всемогущий повелитель Кремля?

Полноте. С тем же успехом Жириновского можно считать главным отечественным фашистом…

…Никто, кстати, до сих пор не обратил внимания, как похожи два этих человека – и повадками своими, и тягой к театральщине. Жириновский, если угодно, это Березовский для бедных.

Между прочим, они даже испытывали определенную тягу друг к другу: в собеседнике, точно в кривом зеркале, каждый видел свое, хоть и искаженное отражение; не это ли высшая степень политической ловкости – обвести самого себя вокруг пальца.

Трудно поверить, но Березовскому никогда не удавалось переговорить и перехитрить Жириновского. Ветеран ЛДПР Алексей Митрофанов в красках воспроизвел мне одну их встречу, более похожую на шахматную партию. Она происходила в самый разгар выборов 1996 года; Березовский пытался убедить Жириновского подписать какое-то воззвание против коммунистов:

– Владимир Вольфович, – с придыханием изрекал Березовский, – вы самый яркий публичный политик в России… Да что в России! В мире! Вы… Вы в первой пятерке мировых лидеров. Такие, как вы, должны быть востребованы! Абсолютно точно!

– А вы, Борис Абрамович, – отвечал на это Жириновский, – самый масштабный и умный человек из всех, кого я только знал. Это счастье для Кремля, что у них есть вы. Однозначно. Потому что рядом с вами даже поставить некого.

– Тогда давайте подпишем обращение против коммунистов, – переходил Березовский в атаку. – Ваш авторитет… известность… популярность… Это так нужно сегодня народу! Абсолютно!

– С удовольствием подпишу, – Жириновский с легкостью жертвовал фигуры; одну, вторую; и как только бдительность противника была усыплена, разом ринулся в контратаку: – Только коммунисты – это что. Коммунисты – тьфу. Мелко. У вас же масштаб! Размах! Да вы… Для вас ведь дать ЛДПР десять… нет, двадцать миллионов – это ничто. Ерунда. Давайте работать вместе. Мы с вами! Ого! Такие горы свернем!

Это был редкий случай, когда Березовский остался обескуражен и предпочел ретироваться; он и не понял даже, как поставили ему шах и мат…

…Всю жизнь, с самой юности Березовский вынужден был подстраиваться, заискивать, угождать. Выработавшийся с годами комплекс неполноценности, помноженный на треклятую фрустрацию, давным-давно стал его неразрывной частью, и едва ли не самой главной.

Публичность воспринималась Борисом Абрамовичем, точно волшебный кипящий котел, из которого Иванушка-Дурачок непременно выходит Иваном-Царевичем; она помогала ему избавиться от многолетних комплексов, хотя в том-то и заключалось как раз высшее их проявление.

Березовский – это типичный волшебник Изумрудного города, великий и ужасный Гудвин, являвшийся посетителям то в облике многоглазого чудища, то огнедышащего шара, хотя на самом деле был он маленьким, толстеньким коротышкой в забавных штанах с помочами.

Ровно полвека ждал он того счастливого момента, когда из гадкого утенка можно будет обернуться прекрасным лебедем. После президентской кампании 1996 года Борис Абрамович искренне поверил, что этот долгожданный миг наконец-то настал: в награду за выборы он получает на кормление всю Россию.

Образ серого кардинала Кремля тешил его самолюбие. Он был уверен, что ненависть – это почти страх, а страх неизменно ходит под руку с уважением: боятся – значит, уважают.

Его старинный знакомец, зам. гендиректора «АвтоВАЗа» Александр Зибарев, придавший когда-то Березовскому начальную скорость, как-то откровенно спросил бывшего питомца:

«В чем твоя цель? Ты хотел стать богатым – ты им стал. А что дальше?»

И Борис Абрамович столь же честно (насколько это возможно, конечно) ответил:

«Ну да, состояние я заработал, мир посмотрел. Но уезжать из России я не хочу, а к власти меня никогда не пустят, потому что я еврей. Значит, исподволь нужно влиять на политику в стране».

Другие люди самореализовывались посредством карьеры, творчества, семьи, стакана, наконец. Березовский – за счет тщеславия.

Его просто распирало от осознания собственной значимости; при этом было абсолютно неважно, что о нем говорят, – лишь бы говорили побольше.

Если, не дай бог, внимание к Березовскому вдруг ослабевало, он сам подкидывал поводы напомнить о себе.

Об одном из таких излюбленных им приемов «самопиара» рассказывал как-то Борис Немцов:

«Допустим, он узнает информацию, которая станет известна гражданам страны завтра, и запускает ее сегодня. И люди потом думают, что исполнилось сказанное Борисом Абрамовичем. Вот такой элементарный, дешевый трюк».

Дешевый не дешевый, но ведь срабатывало!

Когда весной 1998-го Березовский узнал, что президент решил отправить в отставку премьера Черномырдина, он мгновенно полез на экран: слишком засиделся Виктор Степаныч, мышей не ловит – «израсходовал свой потенциал» – пора его, наконец, снимать. (Хотя всего-то двумя неделями раньше публично заявлял, что все российские предприниматели «должны поддержать Виктора Черномырдина не только как кандидата на пост президента в 2000 году, но и как человека, способного сплотить вокруг себя демократические и реформаторские силы в России».)

А назавтра прогремел указ, и получилось, что премьера уволил Борис Абрамович; и пойди докажи обратное.

«Так и происходит демонизация образа Березовского, – подтверждает черномырдинский сменщик в Белом доме Сергей Кириенко. – Каналы информации у него хорошие. За день-два до принятия решения наверху он получает информацию об этом. И за день до его объявления с пафосом заявляет, что требует принятия именно этого решения».

…Едва ли не в каждом своем интервью Березовский воспроизводит слова, слышанные им как-то от академика Сахарова: «Жизнь – это экспансия».

Он действительно существовал в точном соответствии с этим принципом: вечно куда-то мчался; старался везде поспеть, быть в каждой бочке затычкой; всюду опаздывал (полуторачасовая задержка не считалась даже за таковую, это было в порядке вещей).

Ему нравилось ощущать свою причастность к большой политике, давать советы, глубокомысленно поучать, не важно, на какую тему: главное – сам процесс. И когда придуманная им комбинация или интрига приносила результат, чувствовал он себя просто сверхчеловеком, Гулливером в стране лилипутов.

Березовский безмерно любил такие минуты триумфа. Когда по телевидению объявляли какую-нибудь новость, к созданию которой приложил он свою руку, Борис Абрамович, точно Архимед из ванной, выскакивал в приемную, восторженно хлопал себя по коленям и едва не подпрыгивал от избытка чувств. «Видите, – кричал он всем, кто находился рядом: секретарям, помощникам, официантам, даже случайным посетителям, – как мы их! Ого!»

Люди, окружавшие его, откровенно не понимали, когда же он спит. Березовский постоянно, 24 часа в сутки, находился в движении. («У Бориса отсутствует точка покоя», – метко подметил однажды олигарх Михаил Фридман.)

Спокойное, размеренное существование органически было чуждо ему; он и дня не мог прожить без врагов и интриг; вся жизнь как один сплошной марш-бросок.

(Не менее сочный образ довелось мне услышать от людей, знавших Березовского еще по старой жизни: он все время бежит по реке в ледоход, перепрыгивая с льдины на льдину. Причем бежит не поперек, а исключительно вдоль берега.)

Тот же Юлий Дубов, зиц-председатель «ЛогоВАЗа», откровенно признает, что истинной стихией Бориса Абрамовича являлся кризис:

«Он один из тех людей, которые чувствуют себя спокойно и комфортно только в чрезвычайных ситуациях, в которых любой другой почувствовал бы себя не в своей тарелке».

Такие люди, как Березовский, незаменимы в эпоху революций и всяческих катаклизмов – я прямо-таки воочию представляю себе его в кожанке, поскрипывающей ремнями: ни дать ни взять – Лев Давидович Троцкий.

Эти свои особенности, кстати, Борис Абрамович и не думал даже скрывать.

«Куда я бегу? – интересничал он перед журналистами в минуты редкой откровенности. – Конечно, мог бы остановиться, ничего не делать. Но это было бы искусственное торможение, мне пришлось бы делать насилие над собой. Не могу сказать, что мне становится скучно, едва я поднимаюсь по трапу самолета, летящего за границу. Нет, мне нравится в Европе, в Америке, но того ритма, которым живет Россия, там нет.

У нас интереснее».

А ведь в какой-то момент Березовскому почудилось, что он на самом деле добился исполнения своей мечты. Десятки чиновников, депутатов, бизнесменов искали теперь расположения всемогущего олигарха; хозяина заводов, газет, пароходов.

(Один только пример, почерпнутый мной в базе данных «Атолла":

«Сейчас я встретил Цаха, – докладывает Березовскому гендиректор „Аэрофлота“ маршал Шапошников. – Он отозвал меня в сторону и говорит: Евгений Иванович, посодействуй мне тому, чтобы Борис Абрамович вышел на меня, а то мы постоянно откладываем встречу».

Николай Петрович Цах был в то время ни много ни мало министром транспорта всей России.)

В его доме приемов «ЛогоВАЗа» всегда было полно ходоков; он специально заставлял ждать себя часами; пожалуй, единственными, кому Березовский не пытался показать свою значимость, были главные его, стратегические друзья: Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев, совершенно официально ставшие теперь хозяевами страны. (Дьяченко собственный папа назначил советником при себе, Юмашева – шефом своей администрации.)

Зашедший к нему однажды помощник чукотского губернатора Олег Савченко застал Березовского любующимся монитором в своем кабинете. На экране отчетливо было видно, как в приемной переминается с ноги на ногу грозный генерал Лебедь.

«Гляди, – осклабился Борис Абрамович, тыча пальцем в экран, – уже два с половиной часа ждет. Ничего, впредь будет умнее». И объяснил, что Лебедь якобы сделал какое-то громкое заявление, не посоветовавшись наперед с ним; пусть знает теперь свое место.

Мне, вообще, кажется, что в Березовском было больше женского, нежели мужского начала; отсюда и его скандальность, сварливость, кокетство, частая смена настроений, тяга к самолюбованию и сплетням.

Его недюжинный талант убеждения базировался прежде всего на том, что он сам верил в то, во что хотел верить. Уговаривая других, Березовский невольно подпадал под собственное обаяние и красноречие; свойство, присущее актерам и экзальтированным женщинам.

Если внимательно послушать его телефонные беседы, становится отчетливо видно, что ко всем своим знакомым Борис Абрамович относился непременно свысока, пренебрежительно-уничижительно – в том случае, конечно, если говорилось о них за глаза.

Явлинский у него – «невменяемый» и «фраер»; Лебедь – «идиот», Собчак – «мудак», председатель Центробанка Дубинин – «п. да последняя», Лужков – «лавочник», министр экономики Уринсон – «ублюдок», Виноградов, президент «Инкомбанка» – «дегенерат», Гусинский – «таксист», «пидорас».

(Вообще, это чисто хрущевское словечко слетает с его языка постоянно; Березовский применяет его вне зависимости от сексуальной и политической ориентации объекта.)

Как тут в очередной раз не вспомнить Гоголя:

«Я не люблю церемонии: напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: „Вон“, говорят, „Иван Александрович идет!“...

…А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: жжж… Иной раз и министр…

…курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе: тридцать пять тысяч одних курьеров. Каково положение, я спрашиваю? «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!»...

…О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу…»

Ну, просто писано с натуры; ежели Бориса Абрамовича да одеть еще и в халат с кистями и вручить в руки длинную трубку, можно выпускать на сцену безо всякого грима…

Вряд ли такое поведение вызывало у Ельцина бурю восторга; больше, чем Березовский, никто другой не доставлял, пожалуй, Кремлю столько хлопот.

Мало того, что он – а вместе с ним и царственная фамилия – вечно была притчей во языцех у оппозиции и журналистов; Борис Абрамович не стеснялся демонстрировать своих властных амбиций, постоянно давая понять, кто истинный в доме хозяин. (Ради этого переехал даже на бывшую премьерскую дачу в Петрово-Дальнем, а дочке своей купил гостевую квартиру Горбачева на Ленинских горах; точно по Фрейду.)

Однажды по новостям прошел сюжет: Ельцин лихо разъезжает на снегоходе. Уже на следующий вечер, в той же самой телепрограмме «Время» (ясное дело, а где еще!) на таком же точно снегоходе важно восседал Березовский.

Упоение властью – штука заразная; оно передавалось и окружению олигарха – его челяди, помощникам, охране. Был даже такой вопиющий случай, когда сотрудники службы безопасности «ЛогоВАЗа» сцепились с опером из местного 47-го отделения. Они расчищали улицу к приезду своего господина, и опер этот чем-то им помешал. В итоге охранники надели на него наручники, затащили в дом приемов, порядком измутузили, хотя знали уже, что перед ними капитан милиции.

Впоследствии бедолага этот – Сергей Герасимов – рассказывал мне, что во время издевательств говорилось ему, что никогда и ничего доказать он не сможет: да ты знаешь, вообще, на кого мы работаем?

Для того чтобы отбить Герасимова, его коллегам фактически пришлось брать дом приемов штурмом; уголовное дело против охранников, правда, возбудили, но через пару месяцев благополучно закрыли…

А как вам история с изгнанием из собственного кабинета федерального министра Пастухова? Этого ветерана сцены (на партийной работе он трудился еще с 50-х годов) осенью 1998-го назначили министром по делам СНГ. Но когда он приехал осматривать свои новые владения, то с удивлением обнаружил табличку, красующуюся на дверях предназначенного ему кабинета: «Исполнительный секретарь СНГ Б. А. Березовский». Войти внутрь Пастухов так и не смог; на протяжении нескольких месяцев он вынужден был беспрекословно руководить министерством из своего старого кабинета в мидовской высотке на Смоленке…

Несомненно, все эти выходки не могли не раздражать президента; уже после отставки он во всеуслышание назовет Березовского «авантюристом и проходимцем». Правда, отчего в таком случае он попеременно назначал «авантюриста и проходимца» на весьма ответственные посты, Борис Николаевич благоразумно уточнять не стал.

Вообще, разница в публичных оценках Березовского – в зависимости от их времени – тема для отдельного разговора. До последнего дня своего правления Ельцин ни разу не позволил себе даже косвенно, полунамеком задеть скандального олигарха. Другое дело, что и осанн он тоже ему не пел; но с учетом тяги нашего героя к театрализованным представлениям и мистификациям этого особо и не требовалось; молчание – знак согласия.

Лишь после того как Березовский объявил Путину войну, Ельцин мгновенно прозрел и незамедлительно принялся сетовать на коварство и происки бывшего своего подчиненного, который-де путем хитроумных комбинаций сумел создать видимость близости к телу, хотя на деле был у него в кабинете всего-то дважды.

В декабре 2001-го на встрече с журналистами из бывшего кремлев-ского «пула» первый президент так описывал эти наперсточные приемы:

«Вот, к примеру, приехал я в… (он назвал один из городов центральной России) открывать памятник. Там, конечно, телекамеры уже стоят, люди ждут, у них событие. Ладно. Иду по площади, а из машины Березовский, приехавший заранее, – шмыг и идет метров на 5–10 впереди, будто со мной вместе прибыл. Лицо характерное, в кадр попадает, все выглядит как будто мы оба только что из Москвы. А потом Абрамыч всем рассказывает: пригласил, мол, меня Ельцин памятник там-то открыть. Вот и съездили».

А еще, уверял экс-президент, Березовский специально купил такой же, как у него, темно-синий бронированный «Мерседес» и регулярно исполнял один и тот же искусный трюк: в новостной сюжет ОРТ, когда Ельцин погружался в машину, на монтаже вклеивались кадры садящегося якобы в тот же салон Березовского, после чего кортеж со свистом удалялся прочь. В результате телезритель оставался в полном ощущении, что президент и зам. секретаря Совбеза (или кем он тогда был?) ездят вместе.

«Ловок, шельмец», – сочно подытожил свой рассказ Ельцин; в последней книге мемуаров от столь эмоциональных оценок он все же воздержится, хотя и уделит Березовскому немало внимания, неизменно отзываясь о нем с глухим раздражением. Ну, например:

«…Я никогда не любил и не люблю Бориса Абрамовича. Не любил за самоуверенный тон, за скандальную репутацию, за то, что ему приписывают особое влияние на Кремль, которого никогда не было».

Или:

«Стоит ситуации обостриться, как Борис Абрамович уже на телеэкране: «я лично резко против… я считаю… я уверен… « Каждый раз эфирного времени ему дают немало. И народ думает: так вот кто у нас управляет страной!..

…я знаю, что в своем клубе в офисе «ЛогоВАЗа» Березовский собирает влиятельных людей, руководителей средств массовой информации, политиков, банкиров… В этих кулуарах рождаются смелые идеи, как бы каждый раз заново расставляются фигуры на политической доске. Наверное, это создает определенный имидж, прибавляет авторитет и вес его словам. Но ведь на этом все и заканчивается! Нет механизмов, посредством которых Березовский мог бы оказывать влияние на президента».

Насчет нелюбви я готов охотно поверить; чувствовать себя обязанным какому-то скандальному субъекту никому не по нраву, тем более президенту страны.

Но вот последний тезис – нет, дескать, у него механизмов влияния – вызывает у меня самые серьезные сомнения.

Механизм такой был. Назывался он ОРТ.

В руках у Березовского (равно, как и у Гусинского) находилось сильнейшее пропагандистское оружие. Одним взмахом руки медиа-магнаты могли сделать национального героя из всякого первого встречного; и ровно наоборот, уничтожить любого, кто встанет у них на пути.

(Наиболее емкую доктрину своей информационной политики изложил однажды сам Березовский в разговоре с будущим политэмигрантом Невзлиным. Когда речь зашла о несговорчивости упрямого демократа Явлинского, Березовский понес: «Он просто дегенерат… Скажи ему, что мы из него сделаем торгаша за пятнадцать дней… Просто по голове надаем».)

Информационный ресурс олигархов сослужил Ельцину немалую пользу во время избирательной кампании, когда стараниями журналистов был рожден виртуальный образ румяного, бодрого и голосистого президента, хотя на деле тот и передвигаться мог уже еле-еле.

Но теперь, после выборов, это обоюдоострое оружие постепенно превращалось в реальную угрозу для власти; мирный атом трансформировался в страшную атомную бомбу. Не считаться с этим – даже для Кремля – было верхом безрассудства.

Целыми табунами чиновники и политики вынуждены были отныне ходить за Березовским, дабы предстать перед телезрителями и читателями в выгодном для себя свете: не дай бог, осерчает он, спустит с поводка всех собак в лице Доренко-Невзорова, греха потом не оберешься.

Березовскому доставляло удовольствие самолично контролировать медийный процесс. Накануне выхода его любимых телепередач он дотошно выверял все детали, досконально редактировал авторские тексты. Никого другого к этой ответственной работе Борис Абрамович допустить не мог; не потому, что не доверял. Просто он любил чувствовать себя вершителем высокой политики.

(Не в пример прочим олигархам, Березовский вообще предпочитал общаться с журналистами – и ручными, и дикими – напрямую. Пресс-секретарь Володя Руга никогда не писал за него тезисы выступлений, не готовил заявлений и интервью.)

И Березовский, и Гусинский многократно использовали масс-медиа в своих политических и коммерческих интересах, колотя информационной дубиной по головам противников и конкурентов; и, как правило, успешно.

Отвечавший в тот период за пропагандистское обеспечение Кремля Алексей Волин (впоследствии – зам. руководителя аппарата правительства) очень подробно описывал, как работает этот рычаг влияния.

«Механизм у них безотказный. „Дружественному“ телеканалу ОРТ, допустим, заказывается какая-нибудь передача про то, какой Чубайс злобный кровопийца и взяточник, и как его ненавидит народ, и как он вредит всенародной любви к президенту. А потом Таня в нужный момент включает папе телевизор, и все».

Но в конце концов слишком они заигрались; это их и сгубило…

Весна и лето 1997-го принесло Березовскому сплошные роковые разочарования.

Сначала его протеже Николая Глушкова не утвердили гендиректором «Аэрофлота»; на вираже их обошел старший ельцинский зять Валерий Окулов.

Затем сам Березовский пролетел с назначением председателем совета директоров РАО «Газпром», хотя все вроде было уже договорено-проговорено; 27 июня был подписан даже протокол закрытого совещания у премьер-министра, на котором Черномырдин – негласный повелитель голубого огня – собственноручно начертал в углу: «Согласен».

«Постановили: внести на рассмотрение Совета директоров и собрания акционеров РАО „Газпром“ вопрос об увеличении числа членов Совета директоров до 15 человек и предложить внести в список кандидатур для голосования две дополнительные кандидатуры: Б. Березовского, В. Бабичева.

На первом заседании вновь избранного Совета директоров предложить от лица Коллегии представителей государства в РАО «Газпром», избрать председателем Совета директоров Б. Березовского».

Борис Абрамович уже мысленно видел себя в кресле главного газовика страны, заранее подсчитывая несметные барыши, но в последний момент в дело вмешался младореформатор Немцов, и голубая мечта разом улетучилась, точно веселящий газ. Это было обидно вдвойне, потому что Немцова он сам, по просьбе Татьяны Борисовны, привез накануне из Нижнего Новгорода, убедив оставить губернию во имя большой политики.

А ровно через месяц после «газпромовского» фиаско самолюбию Березовского был нанесен новый непоправимый удар: в паре с Гусинским он проиграл аукцион по продаже 25 % акций «Связьинвеста».

Для понимания следует напомнить, что компания «Связьинвест» являлась тогда абсолютным монополистом на рынке связи. Этот кусок госсобственности был настолько сладок, что олигархи никак не могли поделить его между собой.

Основных претендентов было двое: по одну сторону – Гусинский с Березовским (последний, как водится, вошел в консорциум не деньгами, а кремлевскими связями). По другую – глава «Онэксимбанка» Владимир Потанин, скооперировавшийся с американским миллиардером Джорджем Соросом.

Березовский на пару с Гусинским долго обрабатывали Потанина, убеждая его отказаться от борьбы; в этом случае они получали возможность купить искомые акции практически по стартовой цене: за 1,2 миллиарда долларов.

Это было не первым столкновением олигархов. Полутора годами раньше Березовский с Потаниным уже схлестывались из-за «Сибнефти», но тогда Борис Абрамович сумел обойти конкурента по всем фронтам; под давлением превосходящих сил Потанину пришлось добровольно сойти с дистанции.

Эту викторию Березовский намеревался повторить сызнова. «Давайте договариваться по совести, а не по закону» – таков был главный лейт-мотив его аргументации. Дескать, Потанин и так набрал уже множество активов (один «Норильский никель» чего стоил), а они с Гусинским ничего путного от государства не получили; ну и где, скажите на милость, справедливость! (Березовский вообще очень любил по всякому поводу взывать к справедливости.)

То же самое Борис Абрамович многократно повторял и Чубайсу с Немцовым, от чьего решения зависел исход аукциона. Он упорно не хотел взять в толк, что время договорной приватизации, когда самые прибыльные предприятия продавались за гроши, безвозвратно уходит; российская казна опустела, бюджетники – военные, учителя, врачи – месяцами не получали зарплату. Государство остро нуждалось в деньгах, в этом смысле предложение Потанина являлось намного более выгодным; за пакет «Связьинвеста» тот готов был выложить на 400 миллионов долларов больше, нежели Березовский с Гусинским.

Но эта сладкая парочка сдаваться не собиралась. В ход шли любые приемы и методы, включая недозволенные. Когда в июле Березовский прилетел к отдыхавшему на Лазурном берегу Чубайсу, он сначала не преминул напомнить, что именно с его легкой руки отец приватизации вернулся в большую политику и посему обязан платить добром за добро; а потом от увещеваний с ходу перешел к откровенному шантажу: мы тебя породили, мы тебя и убьем.

Присутствовавший на этой жаркой (во всех смыслах) встрече Владимир Потанин свидетельствовал потом:

«Было ясно дано понять Чубайсу и мне о том, что если неудачно для другого консорциума завершится конкурс по „Связьинвесту“, то, конечно, они останутся неудовлетворенными, и будут использовать различные виды воздействия, вплоть до развязывания информационной войны или развала сделки».

Березовский был свято уверен, что его заклинания, помноженные на угрозы, обязательно дадут желанные всходы. Он настолько полагался на свое могущество, что за два дня до аукциона преспокойно отправился отдыхать в любимую Францию.

Каково же было его удивление, когда на состоявшемся 25 июля конкурсе победу одержал консорциум Потанина – Сороса, предложивший максимальную цену: 1,87 миллиарда долларов.

Гусинский, который путем неимоверных усилий дошел лишь до отметки в 1,71 миллиарда, остался с носом. А Потанин – со «Связьинвестом».

Бешенству Бориса Абрамовича не было предела; он не пытался даже скрывать своих эмоций.

«Береза позвонил мне и в ярости сказал только одну фразу: „Ну все, ребята! Вам п. ц теперь!“ – вспоминает Немцов. – Я тут же перезвонил Чубайсу: „Толь, тебе Березовский, случайно, сейчас не звонил?“ – „Звонил…“ – „Ну и что сказал? „ – «Сказал, что нам п. ц““.

«После того, как его союзники потерпели поражение на аукционе, он (Березовский. – Авт.) поклялся уничтожить Чубайса, – описывает эти эпохальные события их непосредственный участник Джордж Сорос. – У меня было с ним несколько разговоров с глазу на глаз, но мне не удалось разубедить его. Я говорил ему, что он богатый человек. Его главным активом является одна из крупнейших в мире нефтяных компаний «Сибнефть». Все, что ему нужно, – это укрепить свои позиции. Если он не может сделать этого сам, то он может прибегнуть к услугам инвестиционного банкира. Он подчеркнул, что я ничего не понимаю. Вопрос не в том, насколько он богат, а в том, насколько он силен по сравнению с Чубайсом и другими олигархами. Они совершили сделку и должны за это ответить. Он должен уничтожить их, или сам будет уничтожен».

И дальше:

«Березовский видел мир через призму своих личных интересов. Он без колебаний ставил судьбу России в зависимость от своей собственной судьбы. Он по-настоящему верил, что он и другие олигархи купили правительство, заплатив за переизбрание Ельцина, и что правительство нарушило условия сделки, позволив провести честный аукцион по „Связь-инвесту“. Он был полон решимости наказать Чубайса за предательство. Когда я предупредил Березовского, что он ухудшает свои позиции, он ответил, что у него нет выбора; если он даст слабину, то не выживет».

По-моему, очень точное для американца наблюдение: вся тяжба вокруг аукциона, равно как и последовавшая за ним информационная война, носила характер не столько коммерческий, сколько психологический.

Так ли уж нужен был Березовскому «Связьинвест»? Вряд ли. Главным интересантом выступал здесь как раз не он, а медиа-король Гусинский. Но, ввязавшись однажды в эту игру, Борис Абрамович не мог уже повернуть свои тачанки обратно, а тем паче – признать собственное поражение. Во всем и везде он должен был непременно выигрывать; иначе его магическая карма потеряет волшебные свойства.

Березовский уже привык питаться страхом; всякий, кто осмеливался показать, что не боится его, или – вообще уж из ряда вон – относится с насмешливым пренебрежением, становился для Бориса Абрамовича кровным, заклятым врагом. Подобно большинству закомплексованных людей, Березовский органически не терпел неуважения к собственной персоне.

Уже назавтра после злополучного аукциона подконтрольные Березовскому и Гусинскому СМИ приступили к массированной атаке против Чубайса, Потанина и Немцова: начиналась Великая Олигархическая Война.

Почти еженедельно в олигархической прессе звучали все новые выпады в адрес этих людей; их обвиняли в коррупции, сговоре, скупке за бесценок государственных активов, вроде «Норильского никеля» и «Череповецкого азота», незаконном переводе счетов крупнейших госструктур в «Онэксимбанк» и прочая, прочая.

Высшей точки кипения скандал достиг после того, как журналисты обнародовали документы, уличавшие Чубайса и его ближайших соратников в получении от Потанина взятки, закамуфлированную под аванс за ненаписанную книгу. Все бумаги задолго до аукциона были собраны Березовским. Знаю это доподлинно, ибо еще накануне скандала сам лицезрел их в руках его пресс-секретаря.

От такого нокаута оправиться Чубайсу было непросто; он, психанув, даже подал Ельцину прошение об отставке, но тот ее не принял. Тем не менее все остальные участники «дела писателей» – вице-премьеры Бойко и Кох, зам. главы президентской администрации Казаков, руководитель федеральной службы по банкротству Мостовой – лишились своих постов. Сам Чубайс был освобожден от должности министра финансов, сохранив, однако, кресло первого вице-премьера. В том же ранге остался и Немцов, потерявший портфель министра топлива и энергетики.

«„Книжный скандал“ был тяжелейшим ударом, – констатирует в мемуарах Ельцин. – И для меня, и для правительства. По сути дела, разом ушла вся чубайсовская команда – и из Администрации Президента, и из Белого дома».

Березовский рассчитал все четко; заботливые Таня с Валей вовремя включали телевизор перед впечатлительным Ельциным или подсовывали газеты с нужными статьями. Но его подвело лишь одно: излишняя самоуверенность.

За годы своей экспансии Борис Абрамович успел сменить немало покровителей – Шатров, Каданников, Авен, Черномырдин, Коржаков, Сосковец. Все эти люди воспринимались им сугубо как ракеты-носители; с их помощью он возносился на новый уровень, мгновенно забывая о своих благодетелях. Березовский давно уже привык шагать по головам, не испытывая от того ни малейших угрызений совести.

Ровно так же он решил теперь поступить и с Чубайсом, хотя еще совсем недавно превозносил его на все лады, демонстрируя исключительную любовь и почтение.

В записях «Атолла» сохранилось немало образчиков его прежнего подобострастия. Ну, например:

«Как вы смотрите на то, если завтра перед вашим отлетом появятся камеры? – заискивающе вопрошает Березовский у улетающего куда-то Чубайса. – Все-таки надо вам с Виктором Степановичем появиться пару раз».

«Анатолий Борисович, между нами, – торопливо выпаливает он в вдругорядь, узнав, что ручной его, прикормленный журналист Невзоров отдал на петербургское телевидение – в самый разгар мэрских выборов – какой-то компромат на Анатолия Собчака. – Я сейчас набрал Невзорова. Он мне признался, что он передал некоторые материалы на некий канал… Только я прошу – между нами… Я сам тоже позвоню Анатолию Александровичу…»

(Хотя лишь секундой раньше обещал Невзорову сохранить все в тайне, попутно отчитав его как мальчишку: «Собчака избираем, потом будем с ним разбираться. Наоборот, потом покажем, что за быдло народ, который выбирает таких мудаков».)

«Телефон Собчака не можете дать? – коммивояжерским голосом спрашивает он через пару минут, набирая Чубайсу уже в третий по счету раз. – Нет проблем и „Утро“, и „Время“... Что угодно покажем! А вместо этого у Невзорова есть время клепать на эту тему, а у нас нет».

(Березовский как будто забыл, что Невзоров работает на его канале, под его личным контролем.)

После того как осенью 1996-го в стране разгорелся беспрецедентный скандал вокруг обнародованной мной на страницах «МК» аудиозаписи тайной беседы Чубайса с президентскими помощниками Илюшиным и Красавченко (они обсуждали, как сподручнее замять историю с «ксероксной» коробкой, и даже звонили на сей счет генпрокурору Скуратову), именно Березовский сделал все, чтобы замять эту кассетную шумиху.

Никогда не забуду, какой анафеме подвергали меня главные телезвезды страны (Доренко, Киселев, Сванидзе), записные борцы с тоталитаризмом спецслужб, уличая наперебой в безнравственности, низкопробности и продажности. А все, оказывается, было просто как апельсин: этим хором праведников и моралистов дирижировал честнейший Борис Абрамович.

Юмашев: Борь, слушай, партийное задание очередное. В сегодняшнюю программу можно ли вставить к Доренко следующую мысль, что идет конкретная атака на Чубайса, чтобы его снять, для того, чтобы разрушить стержень, на котором это все должно держаться. И делается все как бы перед приходом Бориса Николаевича.

Березовский: Давай, я ему скажу, чтобы он с тобой связался.

Юмашев: Нет, если вдруг нужен я, то да. А я думаю, ты все тезисы сам сформулируешь. Смысл в том, что вот этот весь «Московский комсомолец» – это как бы ля-ля-ля.

Березовский: Я все понял.

Юмашев: Да, то есть развернуть, что это атака на Чубайса…

Березовский: Сереженька, вот есть еще проблема очень важная. Это вчерашняя публикация, как тебе известно. Мы сейчас с Валей говорили с Юмашевым. Идея следующая. Давно и последовательно и оппозиция и откровенные враги реформ наносят удары по Чубайсу. Ну, понятно почему. Чубайс обладает необходимой волей, знаниями, устремленностью. И он является по существу стержнем сегодня, одним из главных действующих лиц. Значит, идет целенаправленное разрушение его имиджа как стержня. И в начале игра была построена на том, что ожидали, что президент не выживет, и нужно было уничтожить то, что вокруг него. Сегодня игра идет на то, что, понимая, что президент пережил операцию, понимая, что президент может полноценно четыре года исполнять свои президентские функции, идет речь о том, чтобы отделить его от наиболее последовательных и сильных людей, которые в состоянии продолжать этот процесс реформ. И вот в этой связи рассмотреть не вырванную отдельно публикацию в «МК», а именно как последовательную цепь целенаправленных действий…

Доренко: Мы ее, вообще, не называем эту публикацию. А потому, что «Московский комсомолец» такая дерьмовая газета.

Березовский: Какая бы она не была дерьмовая, общество не прошло мимо нее. Ты можешь сколько угодно не любить «Московский комсомолец», но все об этом говорят. Другое дело, что газета, может быть… Открой эту газету. Это непременно нужно сказать. Там на последней странице объявления. То есть на первой странице они печатают свою идеологическую статью, какие они крутые, а на последней странице печатают о девочках за 1500 условных единиц. Типичная желтая пресса. И вот понятно, да?

Доренко: Тогда я про «всего вам доброго» в конце скажу. Потому что, если это делать блоком и ставить вверх, то надо ставить интервью Чубайса.

Березовский: Он даст совершенно точно интервью. Я сейчас ему позвоню и все организую.

Гусинский: А как тебе по «МК» с говном?

Березовский: Абсолютно. Володь, я усвоил точно одну вещь. Не надо больше в кусты. Надо просто, извини меня, еб. ть их по полной программе.

Гусинский: Мы с тобой наметили план. Значит, Доренко у тебя завтра?

Березовский: Договорились, Володя.

Всего-то через год Березовский запоет совсем по-другому. О том, что Чубайс «обладает необходимой волей, знаниями, устремленностью» и «является стержнем» Борис Абрамович забудет мгновенно.

Как и о том, впрочем, что собственным своим благополучием он во многом был обязан именно этому человеку; и речь даже не о кресле в Совбезе. Если бы в июне 1996-го Чубайс не сумел переломить Ельцина, настояв на отставке Коржакова – Барсукова – Сосковца, в лучшем случае Березовского ждала бы вынужденная эмиграция. (А что в худшем – даже страшно себе представить.)

Как угодно можно было относиться к Чубайсу, но не признавать его чисто большевистский, железный характер и исключительные волевые бойцовские качества было как минимум, непростительной самонадеянностью.