Доспехи из чешуи дракона Юрин Денис

Глава 13

Святость границ

Был прекрасный вечер, один из тех немногих вечеров, когда накопившиеся за день тревоги с бедами куда-то отступают и даже самому большому неудачнику хочется жить, надеяться на лучшее и верить, что рано или поздно затянувшаяся череда невзгод останется позади. Ярко-красное солнце неуклонно клонилось к горизонту, но скрыться за его линией, потонуть в тихой, спокойной глади Удмиры должно было еще не скоро, часа примерно через два. Легкий ветерок приятно обдувал щеки дежуривших на стенах форта «Авиота» солдат. Он охлаждал после дневной жары и готовил успешней любой колыбельной к предстоявшему сну. Близилась смена постов. Часовым предстояло еще недолго утихомиривать позывы урчащих животов да с завистью поглядывать на своих сослуживцев, лениво расхаживающих внизу: сытых, довольных, мечтавших со скуки лишь о приятной потехе перед тем, как завалиться на боковую и отойти ко сну, сотрясая стены казармы дружным храпом в две с половиной сотни глоток.

В мирное время да еще в провинциальной глуши, вдали от городов, солдатам тошно всегда. Хоть их комендант, гвер-капитан Кобар, и считал, что строгость нравов не является залогом дисциплины, а лучший путь к сердцу солдата всегда пролегает через сытый желудок, полную вина глотку и пышные телеса куртизанок, но все же служба здешняя была чересчур скучна. Еда была сытной, с десяток услужливых девиц в форте водилось, однако одни лишь плотские развлечения не могли заполнить образовавшуюся пустоту. Стрелкам было легче, арбалетчики с лучниками часто оттачивали свое мастерство, стреляя по воронам и чайкам, кружившимся над крышами башен. Близость реки давала о себе знать как в дурном, так и в хорошем смысле. Вот, к примеру, вчера из далеких стран прибыла барка столичного купца. Небольшому суденышку дня три-четыре назад хорошенько досталось. Возле морского побережья бушевал шторм, и коварные ветра не только разметали паруса и сорвали снасти, но чуть не разбили о прибрежные скалы утлый, перегруженный всякой заморской всячиной корабль. Сошедшие на берег моряки были необычайно словоохотливы и, поглощая ведрами вино, которым их потчевали гостеприимные солдаты, расплачивались за угощение удивительными байками о жизни в далеких странах. Но сегодня после полудня барка отчалила, подняла паруса и отправилась в глубь страны. В пограничном форте снова воцарились сводящее с ума однообразие и разлагающая мозг скука.

Даже в самом тихом царстве нет-нет да появится одна неугомонная душа. В этот вечер ею был среднего роста мужчина в распахнутой настежь рубахе без рукавов. Он то бегал по крепостным стенам, то появлялся в конюшне или среди иных хозяйственных построек форта. Где бы ни возникал его атлетический торс и неровный ежик коротко остриженных волос, там тут же начинался крик, возникал жуткий гомон и неестественная на фоне общей спячки суета. Лениво щурившиеся, объевшиеся и в буквальном смысле засыпающие солдаты давно бы успокоили басовитого крикуна, мешавшего им умиротворенно дремать, да вот только загвоздка в том, что нарушитель общественного спокойствия был офицером, пусть даже не дежурным, но все же имевшим право возникать, где захочет, и раздавать указания, требуя немедленного их выполнения.

Отчитав конюхов и кладовщика, обругав нерасторопного повара на чем свет стоит и пнув пару раз стражника возле ворот, вздумавшего припрятать под шлемом флягу, бузотер в чине аж конгар-лейтенанта изволил посетить площадку для катапульт, где, к счастью для многих, и остался на долгое время. Неугомонный мужчина уселся между зубцами крепостной стены и стал рассматривать неподвижную гладь Удмиры, переливающуюся различными цветами, играющую отблесками ярко-красного солнца.

В голове у ненаходившего себе места офицера бесновались сомнения и страхи. Во многих из них он боялся признаться даже себе самому, не то что другим. Его мучили предчувствия, незримые вестники нависшей над фортом беды. Что-то витало в воздухе, что-то было не так в этой спокойной с виду воде, чересчур ярко светило и заходящее солнце. Говорят, умудренные опытом ветераны заранее чуют день своей кончины, вот и у конгар-лейтенанта возникло подобное ощущение, как будто сама смерть благородно предупреждала его о своем скором появлении.

– Да что с тобой сегодня такое? Сам носишься как угорелый и солдат уж задергал! Ты в полдень с дежурства сменился, иди отдыхай! – прозвучал голос не в воспаленной голове, а за спиной у офицера.

В форте «Авиота» служило всего двое людей, умевших двигаться настолько бесшумно, чтобы незаметно подкрасться сзади к бывшему когда-то армейским разведчиком конгар-лейтенанту Далу Масото. Один бы так никогда поступать не стал, поскольку прослужил под началом Масото более десяти лет и прекрасно знал, чем могла бы закончиться подобная, мягко говоря, неумная затея. Неверный шаг, едва различимый шорох, и шутника ждала бы верная смерть в виде острого кинжала, мгновенно вынырнувшего из-за голенища сапога. В случае же удачи участь доказавшего свое мастерство лазутчика была бы менее суровой, но все равно незавидной. Две недели чистки конюшни и казарменного нужника – такую лютую пытку выдержит не каждый, от такого можно и с ума сойти, если, конечно, прежде не задохнешься или не потеряешь аппетит месяца так на два. Второму претенденту было нипочем наказание, он сам мог кого угодно послать на любые работы, поскольку был комендантом, а о реакции гвер-капитана Кобара ходили легенды по всему королевскому войску. Подошедшим был капитан, это его голос так неожиданно прозвучал за спиной и буквально вырвал Дала из плена одолевших его мыслей.

– Не могу, не спится, – прошептал офицер, не только не встав, но и не обернувшись при обращении к нему командира.

Субординация вещь полезная лишь при воспитании самоуверенных новичков, но она ни к чему, когда говоришь с тем, с кем бок о бок прошел несколько кровопролитных кампаний.

– Что с тобой? – настойчиво повторил свой вопрос комендант, зайдя сбоку и прислонившись плечом к зубцу. – Ты даже кирасу с сапогами сегодня почистил, а такого уж месяца два как не бывало. Неужели визит той гвардейской красотки…

– Нет, – односложно ответил Дал, а затем все же вспомнил об уставе и повернулся к командиру лицом: – У меня дурное предчувствие, о-о-о-очень дурное! Удвой ночную смену, нет, лучше утрой. Все сегодня не так, разве ты не чувствуешь в воздухе напряжения…будто затишье перед грозой?!

– Послушай, дружище, – комендант не стал отвечать на вопрос, возможно, для того, чтоб не врать и не нагнетать атмосферу ожидания неминуемой беды. Ему тоже с утра было как-то не по себе. – Надо держать себя в руках, даже если ты очень-очень устал. Сивер снова пыхтит и на тебя щеки надувает. Сейчас его черед дежурить, а ты ходишь по постам и указания раздаешь, не дело это…

– Потерпит, – огрызнулся конгар-лейтенант, явно испытывающий к дежурившему сейчас офицеру особые чувства. – Мне плевать, пусть злобу на меня затаит. Это все мелочи, а вот это нет, это серьезно! – Дал ткнул указательным пальцем в порез на щеке. – Ты знаешь, я редко бреюсь, почти никогда, если поблизости важных чинов нет. А тут вдруг с утрянки приспичило…

– Ах боже ты мой! – пользуясь отсутствием поблизости солдат, позволил себе громко рассмеяться Кобар. – Грязнуля Масото кирасу начистил, грязнуля Масото побрился, уж точно, не миновать беде! Нет, это точно знак Небес…знак к большой беде, но только к другой…к женитьбе!

– А если в рожу? – проворчал конгар-лейтенант, тоже предварительно оглядевшись и убедившись, что солдат рядом нет.

– Не дури! – смех коменданта внезапно оборвался, а голос стал снова серьезным. – Знаю я, что тебя гложет. Бредней купца наслушался, вот и бегаешь рысью, на всех огрызаешься. Давай здраво мыслить и не паниковать. Оснований для тревоги нет, в округе все спокойно, как никогда не бывало. Есть только слухи и опасения, притом торгаша, человека по натуре своей пужливого и не в меру болтливого…Ему ж за каждым кустом по ворюге да душегубу мерещится. Видишь ли, во время шторма он увидел корабли, видишь ли, потом, уже на Удмире, мачты забрезжили в тумане…Что с того? На реке тихо, вон глянь, никаких кораблей нет!

Горизонт был действительно чист, только водная гладь, тихая и безмятежная, на которой не было видно даже парусов рыбацких лодчонок, иногда появлявшихся в пограничных водах.

– Черт с ним, с купцом! Торгаш, он и есть торгаш, что с него взять? Но ты караулы все-таки удвой. Нутром чую, что-то случится…– прошептал Дал Масото, упорно не хотевший признавать, что для беспокойства нет никаких причин. – У меня интуиция…Она еще никогда не подводила…

– Ваши аргументы, конгар-лейтенант, факты, прошу вас, факты! – отчаявшись убедить подчиненного, избрал официальный тон гвер-капитан.

– Факты, ну что ж…факты так факты. Почиститься сегодня приспичило, это раз, – презрительно хмыкнув, Дал стал загибать пальцы на руке. – Два, я порезался, а уж этого отродясь не бывало. В-третьих, гвардеец-юбочник поутру заявился точно в срок, значит, быть беде…

– Слушай мой приказ, – комендант больше был не в силах спорить. – Поднимайся и дуй к себе! Нажрись, напейся и к бабам сходи, чтоб дурь из башки выветрилась! Нечего те по стенам бегать да солдат будоражить. Все, исполнять, обсуждению не подлежит!

Поскольку конгар-лейтенант по-прежнему неподвижно сидел и только что-то невнятно бормотал себе под нос, комендант решил силой добиться выполнения приказа, то есть попросту поднять старого боевого товарища за шкирку и, не слушая его невразумительной болтовни, довести до самой главной башни, где ярусом ниже его апартаментов находились комнаты офицеров. Однако Кобару не удалось опробовать себя в роли конвоира. На безлюдной площадке для катапульт вдруг появилась фигурка солдата, спешившего прямо к ним.

– Господин комендант, там…там…– промямлил запыхавшийся новобранец, прибывший с последним отрядом солдат и поэтому еще не известный офицерам по имени.

– Чего «там», рожа потная?! – по-отечески добро и заботливо выругался комендант. – Четче рапортуй, четче!

– Господин комендант, главный конюх вас на конюшню просит, – стал излагать немного отдышавшийся посыльный. – Говорит, дело срочное, говорит, лошади запаршивели…все…разом…

– Передай, щас буду. Ступай! – приказал Кобар и только после того, как солдат скрылся из виду, обратился к Далу: – Чо лыбишься победоносно, вещун– каркун проклятый?! Ты мне тут про бритье да мытье свое все трепал, а о гнили конской ни слова не молвил! Глупости из башки выбрось, да пойдем коняг смотреть…чего они там, твари копытные, нажрались…

Опытный ратник каждый день затачивает свой клинок, как будто готовясь к бою. Лучник перетягивает тетиву и осматривает стрелы гораздо чаще, чем моется. Кавалерист проводит в обществе лошадей намного больше времени, чем среди людей, а уж если и пьет с товарищами за костром, то говорит в основном лишь о копытах, хвостах да холках. Такова уж правда бытия: род занятий накладывает отпечаток и на тебя, и на твой круг общения. Если бы в форте «Авиота» стоял конный отряд, то известие о конском недуге учинило бы настоящий переполох, но поскольку пограничный гарнизон состоял из пехоты, стрелков да обслуги осадных орудий, то известие привлекло внимание лишь нескольких человек, так или иначе связанных с конюшней.

Лошадей было мало, не более десятка, и использовались они только для подвозки зарядов к орудиям да если из ближайшей деревни нужно было привезти зерно, фураж, местное пойло, почему-то называемое вином, и прочую мелкую всячину. Одним словом, конное хозяйство находилось в самом дальнем закутке форта, и о нем вспоминали лишь в случае необходимости. Именно по этой причине главный конюх ожидал увидеть возле стойл коменданта не ранее чем следующим утром и был весьма удивлен его появлению через каких-то четверть часа, да еще в сопровождении конгар-лейтенанта Масото.

Не тратя времени на выслушивание объяснений, которые все равно не раскроют суть дела и обычно больше походят на оправдания, офицеры прошествовали к лошадям. Увиденное озадачило, болезнь не походила ни на что, с чем ветеранам приходилось сталкиваться раньше. И уж точно причина таинственного недуга не крылась ни в плохом корме, ни в ненадлежащем уходе. Внешне лошади выглядели вполне здоровыми, да вот только их копыта потрескались, крошились и покрылись каким-то желто-зеленым налетом, до которого, естественно, никто не осмелился дотронуться рукой. Пол конюшни был усеян отвалившимися подковами, оставалось непонятным, как вообще испуганно таращившиеся на людей животные умудрялись стоять на ногах.

Комендант был озадачен, в его голове возник лишь один вопрос, который он тут же и озвучил трусливо прятавшемуся за спиной Дала конюху:

– Человек, в болячках лошадиных разбирающийся, в округе есть?

– Так все мужики в деревне вроде бы…того…разбираются, но с такой хворью…

– Ясно, – не стал дальше слушать комендант сбивчивую речь еле шевелившего языком лошадника. – От лошадей избавиться, туши за фортом в овраге сжечь. И смотри, передай повару, чтоб не смел их на колбасу пускать! Узнаю, что солдат обкормил иль кому чужому продал, вздерну на воротах…обоих вздерну!

Угроза коменданта была воспринята всерьез. Дал был уверен, что ухаживающий за лошадьми мужик, сколь бы жадным и глупым он ни был, не осмеет ослушаться. Во-первых, потому, что народ суеверен и боится всякой новой заразы, а во-вторых, каждый в форте знал: гвер-капитан Кобар привык выполнять свои обещания без всяких поблажек и исключений – раз сказал, что вздернет, значит, вздернет…

– Ну, вот видишь, вот и сбылось твое дурное предчувствие, – произнес комендант, как только офицеры покинули конный двор. – Мор из деревень возле замка до нас докатился…Лошадок, конечно, жалко, но могло бы быть и хуже…

– Не то, это не то, я чую, – заговорщически прошептал конгар-лейтенант на ухо коменданту. – Удвой на ночь посты, да и у орудий пару десятков парней оставь. Если мы ночь…

– Послушай, ты!.. – гневно прошипел комендант, до хруста в суставе сжав локоть Дала. – Хватит зудеть, хватить пугать! Не смей панику сеять!

Не вытерпевший Кобар еще многое хотел сказать своему излишне беспокойному офицеру и товарищу, но в это время из-за угла столярной мастерской появилась неуклюжая фигурка того же самого посыльного, как нетрудно догадаться, опять спешившего к коменданту.

– Господин гвер-капитан! – Новичок хорошо усвоил недавний урок, рапортовал четко и, добежав, тут же вытянулся по стойке смирно. – Наблюдатель на смотровой башне сообщает. На горизонте появились корабли. Класс пока еще определить не удалось, количество тоже. Направляются в нашу сторону.

Офицеры молча переглянулись, а рука коменданта перестала терзать локоть подчиненного. «А что я тебе говорил, вот оно и началось… – можно было прочесть в суровом взгляде конгар-лейтенанта.

– Пусть тревогу трубят! Часовые на местах, обслуга к орудиям, всем остальным в укрытия! Масото, отдай своим людям распоряжения, а затем ко мне, – приказал комендант и быстрым шагом, почти бегом, направился к смотровой башне, находившейся рядом с орудийной площадкой.

За час до заката сонный мир ожил и пришел в движение. Завыли рожки и трубы, солдаты забегали, поспешно облачаясь в доспехи, а на стенах форта появились стрелки. В воздух взмыло несколько струек черного дыма. Расчеты четырех катапульт и шести баллист поспешно варили смолу и подтаскивали вручную тяжелые камни-снаряды, готовясь к предстоящему бою. Кто-то заразил лошадей неизвестной болезнью, кто-то хотел затруднить им задачу защитить пограничный рубеж, но этот кто-то не учел одного обстоятельства. Гвер-лейтенант Антоне, щупленький молодой человек с манерами дворцового прихвостня, а не солдата, и добрая половина его людей были теми самыми героями, которые в битве при Фортеро отбили в рукопашной натиск прорвавшегося к осадным орудиям рыцарского отряда. Тогда в бою полегли многие, немалые потери ждали их и сейчас, но обнаженные по пояс солдаты, покрываясь потом, подкатывали к боевым машинам огромные валуны и были готовы сделать все для победы над коварным врагом, которого, кстати, еще и не было видно. Однако раз наблюдатель со смотровой башни сказал, значит, оно действительно так, в их сторону плывет эскадра. Никто не ожидал, что корабли вдруг развернутся и лягут на обратный курс. Кто-то, чей флаг пока не удалось разглядеть, вряд ли бы захотел в последний момент поменять свои коварные планы.

– Вы меня поняли, Антоне. Ступайте к орудиям, – скомандовал комендант, на миг оторвавшись от окуляра подзорной трубы.

Старенькая громоздкая конструкция на расшатанной треноге была трофеем, добытым с потопленного одиннадцать лет назад пиратского корабля. Хоть стекла были плохо отшлифованными и оцарапанными, а металл трубы местами проржавел, но в целом прибор был все же лучше того барахла, что им прислали королевские интенданты. В отличие от тылового ворья, морские разбойники не экономили на оснащении, ведь это могло стоить им жизни. Хоть пиратов и корят за то, что они сорят деньгами по кабакам, но за точную трубу и исправную баллисту капитан любого разбойничьего фрегата или брига, не задумываясь, отдаст последний грош, снимет последние штаны не только с себя, но и со всей команды, кстати, при ее единодушном согласии.

– Твои пехотинцы, Дал, пока в резерве, пусть отдыхают. Думаю, им работка этой ночью еще найдется, – произнес Кобар, а затем обратился к парочке застывших возле него посыльных: – Лучники Сивера на западной стене, арбалетчики Монфа пусть встанут на восточной. Люди Лока и Пирва на севере…возле ворот. Пусть жгут костры и немедленно докладывают о любых мелочах. Передайте интенданту Самелу мой приказ: его бездельники поступают в распоряжение гвер-лейтенанта Антоне. Да, пусть соберет всех поваров и конюхов, нечего мужикам бездельничать, работа у орудий всем найдется.

Когда вестовые скрылись за дверью, а каблуки их сапог отгрохотали по винтовой лестнице, Кобар отошел от подзорной трубы и жестом приказал единственному оставшемуся при нем офицеру, то есть Масото, взглянуть на приближающегося к форту врага. Облаченный в до блеска начищенные доспехи конгар– лейтенант не заставил командира повторять дважды. Он подошел, наклонился, припал лицом к мутному окуляру и тихо, но жестко выругался.

Вражеских кораблей было более двух десятков. Они не плыли, а стояли под спущенными парусами милях в пяти от форта, выстроившись в линию точно посередине реки и находясь не только вне зоны обстрела, но и вне видимости невооруженным глазом. Флотилия в основном состояла из больших военных кораблей, хотя было и несколько невзрачных с виду вспомогательных суденышек, таких же утлых и неповоротливых, как купеческие барки. Флагов на мачтах не было, как, впрочем, и матросов на палубах. Казалось, командующий экспедицией отдал приказ хорошенько выспаться перед предстоящим боем.

– Интересно, кому наш молокосос Альтурий не угодил, что на него такой армадой поперли? – завел крамольную речь комендант, явно не чтивший недавно взошедшего на престол короля.

– Да уж, это не пираты, – согласился с предположением командира Дал. – Морским бродягам подобную эскадру не набрать, в самой крупной их своре кораблей пять, не более, и то не таких. Полноценной войной дело попахивает…

– Угу, – кивнул головой в знак согласия комендант и вернулся от смотрового окна к столу.

– Я вот только понять не могу, чего это они ночи удумали ждать? – высказал свое сомнение Дал и тоже подошел к столу. – Ночью по реке передвигаться труднее, тем более таким махинам. Удмира, конечно, глубока, но только посередине. Здесь точно по курсу идти нужно, один поворот руля вправо иль влево, и сядешь на мель, да и орудия ночью…

– Ошибаешься, они как раз поступили очень умно, – возразил ему командир. – На штурм форта отправятся лишь пара бригов, четыре шхуны и один корвет, они как раз впереди стоят. Остальные будут ждать результата. В темноте управлять кораблем трудно, но и точность наших выстрелов будет небольшой. Не видно ни зги. Костры им жечь, конечно, придется, а нашим ребяткам суждено почти вслепую стрелять…по малюсеньким огонькам. Попробуй тут попади! К тому же нападения стоит ожидать не только с реки. Неспроста, ох неспроста сегодня поутру к нам девица заявилась.

– Думаешь, шпионка?

– Я думаю, – произнес комендант, наливая себе и боевому товарищу вина, – что это не вылазка, не налет, а хорошо продуманная военная операция. Сначала под смехотворным предлогом и с фальшивыми бумагами засылается шпионка. Она не только узнает внутреннее расположение форта, но и травит коней. Все выгоды налицо: и о нас им теперь почти все известно, и к орудиям снаряды трудно подкатывать, да и за помощью не пошлешь…

– Но ведь ты же послал?

– Послал, – кивнул комендант, выпивая кружку залпом, – да только пеших, и проку от этого мало. Когда в Тарвелисе, в замке Лотара, узнают о нападении, от нас и головешки не останется. Думаю, они уже десант высадили, и как только ночь наступит, стоит ждать из леса гостей.

– Но ведь берег слуги Лотара охраняют, они бы дали нам знать…

Конгар-лейтенант осекся под усталым взглядом умных глаз коменданта. Продолжать разговор было бессмысленно, оба ветерана многократно убеждались на собственном опыте, что во время войны между «должен» и «сделал» умещалось несказанное множество различных причин, начиная от легкомысленной беспечности и заканчивая коварным сговором с врагом. Близился закат, а с ним приближалось и начало боя, быть может, последнего в их жизни. Возможно, они уже больше никогда не увидят лучей солнца, начавшего скрываться за горизонтом. Не сговариваясь, оба товарища решили молча насладиться приятным моментом и только затем снова стать командирами обреченного форта.

Предчувствия, как и предсказания оракулов, порою обманывают, порою нет, но никогда не дают четкого ответа, а что, собственно, произойдет. Ночь опустилась над фортом, ночь, ставшая ужасным продолжением, казалось бы, вполне сносного дня. Естественно, никто не спал, лишь чуточку кемарили разместившиеся в казарме пехотинцы Масото. Лучники на стенах жгли костры и с тревогой вглядывались в царившую внизу темноту, прислушивались к каждому шороху и даже переговаривались шепотом, боясь пропустить тот момент, когда к стенам подкрадется враг. Немного утешало служивых лишь то, что тусклый свет луны был настолько слаб, что враг, сколь бы зорок и опытен он ни был, тоже должен был зажечь факелы, а иначе ему не приблизиться к крепостной стене, не пробраться через ров, заполненный водой и утыканный острыми кольями. Ночь немного уравняла шансы сторон, хотя нападающий всегда в выигрыше, поскольку только ему решать, когда пойти на штурм, где и какую тактику применить.

– Эй, Силб, я думаю, мне кажется, я что-то слышал, – дрожащим голосом прошептал молодой лучник, перегнувшись через стену и пытаясь осветить факелом грязную воду рва.

– Ох, когда ж ты думать-то, дурак, прекратишь, – недовольно покачал головой другой лучник, изрядно уставший от странной манеры говорить веснушчатого паренька.

Новобранец был родом из дальних земель, вырос в северной части королевства и поэтому изъяснялся порой весьма странно. Его чудаковатый говор часто смешил солдат, но в эту ночь служивым было не до веселья, и то, что обычно вызывало лишь улыбки на лицах и несколько колких, но, по большому счету, безобидных шуточек, теперь ужасно бесило.

– Эй, Силб, там вода пузырьками шевелится, кочевряжится вся аки в поварском котелке над огнем, – продолжал донимать старшего товарища паренек.

– Коли щас пасть не закроешь, я так над тобой покочевряжусь, что век вспоминать будешь! – огрызнулся в ответ солдат.

Ни Силб, к которому обращался юноша, ни стоявшие рядом стрелки не восприняли слова новичка всерьез, а зря, очень зря…Перегнувшийся через стену лучник вдруг выронил факел, задергался и, интенсивно размахивая в воздухе ногами, полетел вниз, в находившийся под стеною ров. Только это обстоятельство заставило стрелков насторожиться и натянуть тетиву луков. Первым к зубцам подошел Силб, он приблизился тихо, на цыпочках, и держа наготове меч, однако осторожность его не спасла. Что-то тонкое, быстрое, проворное, как змея, выскользнуло из темноты и обвилось вокруг горла солдата. Оно душило его и не позволяло издать крик. Ветеран пытался ударить мечом, но вдруг рука перестала слушаться, а сам он полетел вниз, точнее, это ему показалось в последний миг перед тем, как мир померк. Ведь отправилось в ров не все его тело, а лишь голова, так быстро отделенная от шеи, что сознание прекратило воспринимать окружающее не сразу, а через пару секунд.

Трое лучников, удивленно разинув рты, таращились на то, как бился в конвульсиях обезглавленный товарищ, из ровно отрезанной шеи которого фонтаном хлестала красная жидкость, как тело плясало, словно пыталось удержаться на ногах, и как хватали воздух ищущие голову руки. Тем временем между зубцов появилось щупальце, а затем и его хозяин, скользкий, противный, ужасно смердящий урод о двух ногах, лишь отдаленно напоминавший человека. Массивный череп чудовища был обтянут прозрачной кожей, вместо зубов изо рта выпирали кривые клыки, прямо посередине лба виднелась огромная пустая глазница, а больше на лице двухметровой твари, грозно пыхтевшей и обдающей защитников форта зловонием, не было ничего: ни носа, ни ушей.

Один из троих обомлевших стрелков все-таки подавил свой страх и выстрелил, целясь чудовищу прямо в глазницу. Однако все то же окровавленное щупальце, которое оторвало голову Силбу, перехватило стрелу в полете и разломило пополам, затем тварь нанесла ответный удар, быстрый и резкий, так что смельчак не успел сообразить, как его разорванное на части тело оказалось под стеной и куда делись ноги вместе с животом и половиной грудной клетки.

Дальнейшее напоминало кошмар, сопровождаемый топотом, ревом, фонтанами крови и душераздирающими криками. Из темноты по ту сторону стены появились десятки, сотни всевозможных чудовищ, то склизких и вонючих, то огромных, клыкастых и обросших с ног до головы острыми иголками или волосами. Лишь нескольким бойцам удалось выстрелить, перед тем как их загрызли, разорвали на части или сбросили вниз отвратительные твари, взявшиеся неизвестно откуда. В первую же минуту боя погибла большая часть защитников пограничного форта, а участь выживших была не менее тяжкой. Дольше всего сопротивлялись копейщики у ворот, и то только потому, что обычно выставляемая против конницы пехота привыкла биться вместе и держать строй. Солдатам даже как-то удалось насадить на острия копий нескольких тварей перед тем, как их самих чудовища превратили в поздний ужин.

Приготовленные к бою катапульты форта «Авиота» так и не выстрелили – некому было подносить снаряды и нажимать на рычаги. Тем временем на стоявших милях в пяти от форта кораблях поднялись паруса, и они медленно, не зажигая огней, поплыли к беззащитному причалу. Чудищам ни к чему разводить костры: одни из них прекрасно видят во тьме, другие находят жертвы по запаху.

– А матушка-природа забавница, столько всяких тварей насоздавала…век живи, век дивись! – нервно рассмеялся Дал Масото, выдергивая меч из груди только что поверженного им чудовища.

Это была третья и последняя из тех тварей, что ворвались внутрь башни и, сорвав дверь с петель, накинулись на командиров. Хоть воины и испугались, не ожидая увидеть подобное, но, в отличие от большинства их солдат, страх не парализовал тела ветеранов, а, наоборот, только придал силы бороться за свою жизнь. Кобар был слегка оглушен ударом по шлему когтистой лапы, но, в общем, не пострадал. На Масото тоже не было ни одной царапины, правда, он в ходе короткого боя покрылся потом и валился с ног от усталости, однако настоящий боец никогда не обращает внимания на подобные мелочи: сел, отдышался и снова в бой…

– Природа здесь ни при чем, это дело колдовских рук. Вон, погляди, что творится, – возразил комендант, брезгливо тыча кончиком меча в растворяющееся и растекающееся по полу тело. – Нежить, она и есть нежить, распадается прям на глазах…

– Ладно, уговорил, – кивнул Дал. – Будем считать, что кто-то украл у природы лекала и на свой лад этих уродов переделал. Что делать-то будем, комендант?

Кобар выглянул в широкое смотровое окно. Прямо под ними находилась площадка для катапульт. Краткий бой уже отшумел, и теперь внизу бушевало пожарище. Напав на обслугу орудий, неразумные хищные твари перевернули чаны со смолой, и когда в вязкую, черную жидкость попало одно из горевших поленьев, полыхнуло так, что в радиусе ста шагов не осталось ничего не объятого пламенем. Как известно, огонь обладает поразительной силой, он уничтожает все, что попадается ему на пути, будь то хоть живое, хоть неживое.

– Выбираться нужно, – произнес комендант. – Пламя все бушует и не утихнет, пока смола не прогорит. Боюсь, что на башню огонь перекинется, перекрытия и лестницы в ней деревянные…Ох, мерзавцы строители, пожалели деньжат, чтобы из камня все сделать…

– Ага, прямиком тварям в пасть прикажешь идти. – Дал снял с плеча искореженный паундор, наполовину сорванный мощным ударом звериной лапы и теперь болтавшийся лишь на одном ремешке, который вот-вот лопнет. – Хорошо еще, не приказал форт до последнего издыхания защищать.

– И приказал бы, – как ни в чем не бывало ответил комендант, – да только проку от этого мало. Если б противник другой был бы, то приказа к отступлению никогда не отдал бы.

– Хоть дал, хоть не дал…– хмыкнул Масото, небрежно вытирая меч о собственный плащ, разорванный во многих местах и мотавшийся на нем, как нищенские обноски. – Вдвоем мы остались: кто не погиб, тот разбежался…и правильно, кстати, сделал. С такими врагами вообще не мы, а священники воевать должны да рыцари храма. За четверть часа весь гарнизон изничтожили. А щас-то они чем заняты? Глянь, из оконца не видно?

– Нет, огонь кругом да дым, не разглядеть, – замотал головой бывший комендант бывшего форта и, наверное, уже бывший гвер-капитан. В штабе не любили потерпевших поражение и при этом случайно выживших командиров.

– Паршиво. Ладно, пошли! Пробиваться так пробиваться, погибнуть так погибнуть…Мы народ бывалый, нам не впервой…

Конгар-лейтенант со злости пнул еще не успевший окончательно разложиться труп чудовища и, раскидав ногами обломки дубовой двери, перешагнул через порог. Комендант последовал за ним, но остановился. Именно в этот момент снизу послышались оглушительный звериный рев, тонущий в шуме пожарища, дружный боевой клич нескольких голосов и ставший уже давно привычным лязг стали. Не сговариваясь, офицеры кинулись по лестнице вниз. На самом нижнем ярусе башни еще кипел бой. Ни тот ни другой не могли отсиживаться наверху, когда внизу гибли сражавшиеся до конца солдаты.

Сердце Масото радостно забилось в груди, когда он увидел своих людей. Жалкие остатки его отряда, всего человек пятнадцать, не более, но все-таки они были живы, все-таки они еще боролись, притом успешно, хоть и находились в плачевном положении. Дал не знал точно, каким ветром занесло его ребят в смотровую башню. Возможно, случайно, а возможно, они специально пришли на выручку своему командиру.

Бой шел в самом проходе. Держась плечом к плечу, тяжелые пехотинцы отражали натиск пытавшихся прорваться внутрь чудовищ. Деревянный пол яруса был скользким от крови и той отвратительной слизи, в которую превращалось поверженное зверье. Возле лестницы виднелось несколько изуродованных человеческих тел и пара-другая останков нежити. Видимо, уже раз ночным гостям удалось прорваться внутрь строения, но хорошо вышколенные солдаты отбросили их назад, хоть и сражались без своего командира.

Внезапное, почти волшебное появление любимого командира да еще вместе с обожаемым комендантом придало новых сил уставшим, но не павшим духом бойцам. Испытал необычайный душевный подъем и Масото.

– Расс-с-с-тупись, я прише-е-ел! – взревел мгновенно вошедший в боевой раж конгар-лейтенант и, высоко подняв над головой двуручный меч, устремился сквозь строй поспешно расступавшихся солдат на полчища настырно лезущих в дверь тварей.

Острое лезвие мгновенно отсекло летевшую к его голове лапу чудовища. Еще до того, как зверюга успела взвыть от боли, она упала с отсеченной головой, а его сосед, менее крупный, но столь же уродливый зверь – с распоротой вдоль брюшиной. Дал ловко крутил мечом, вкладывая в удары всю силу и не думая о защите. Он хотел убивать, потрошить животы омерзительных тварей, интуитивно чувствуя, что именно в бешеной агрессии, а не в осторожности, кроется успешный исход этого боя. В конце концов, за его спиной более дюжины верных ему солдат, а это очень многое значило…

Почти одновременно накинувшихся на рыцаря с боку то ли оборотней, то ли иных созданий, покрытых густой шерстью, разрубили на мелкие части, превратили буквально в фарш мечи да топоры солдат, прикрывавших своего озверевшего командира. Ряды алчущего крови и плоти зверья вдруг стали откатываться, но их бегству мешала огненная преграда. Основная масса тварей, хоть и грозно рычала по ту сторону объятой пламенем орудийной площадки, но не могла добраться до пошедших на прорыв людей.

Вскоре бойня была окончена, предпоследний враг упал, разрубленный на части, а последний неудачно вступил в огонь и в считаные секунды прогорел до кости. Кто-то из солдат предложил обойти по узкой кромке стены охвативший площадку огонь и напасть на остальных чудищ, но не потерявший здравости рассудка комендант охладил воинственный пыл смельчака метким словом, хоть и крайне обидным, но справедливым по отношению к забывшему о страхе чудаку.

Перед остатками гарнизона снова встал выбор: или до рассвета отсидеться в башне, до которой постепенно затухавшее пожарище уже точно не добралось бы, или бежать к реке. Кратко посовещавшись, командиры решили в пользу последнего, ведь хоть чудовища и напали ночью, но никто точно не знал, исчезнут ли они с первыми лучами солнца. В легендах и сказках было вроде бы так, но жизнь – не красивое приключение с моралью о Добре и Зле, она весьма суровая штука, и даже маленькие ошибки стоят в ней очень дорого.

По пути к докам, где находилась маленькая, кое-как державшаяся на плаву барка, отряду смельчаков встретилось еще около двух десятков рыщущих по берегу тварей. На палубу вступило лишь семеро прорвавшихся сквозь окружение многочисленного врага бойцов, израненных и очень уставших. Среди них не было ни гвер-капитана, ни конгар-лейтенанта, они остались на берегу, прикрывая отступление своих солдат. Последнее, что увидели их глаза, были плывущая в глубь королевства барка и несколько больших кораблей, медленно приближающихся к объятому пламенем форту. Палубы величественных фрегатов да корветов были уже не пусты, на них копошились сотни, тысячи жаждущих плоти и крови тварей.

Глава 14

Преображение

Белые паруса, множество белых-пребелых парусов, хлопающих на ветру и озаряемых заревом пожарища. Сотни страшных чудовищ, ждущих на палубах своего часа, часа, когда они смогут ступить на причал разрушенного форта и вторгнуться на земли графства. Маленький кораблик, плывущий отдельно от огромной флотилии, и ночь, темная– претемная ночь, пугающая, страшащая многоголосым ревом необычной команды.

Черная земля с поднимающимися над нею ядовито-зелеными клубами пара, черная вода за бортом захваченных кораблей, черное одеяние одиноко бредущего по дороге человека, до которого, сколько Шак ни старался, так и не смог докричаться, которого не смог догнать. Мертвые люди, сотни и тысячи рассеченных мертвых тел, лежащих возле крепостной стены, объятой пожарищем…

Вновь пришедшее внезапно видение на этот раз не расстроило бродягу, а, наоборот, несказанно обрадовало. Во-первых, потому что удачно выбрало время и не оторвало его от важных дел, а во-вторых, он наконец-то сумел собрать воедино все не связанные друг с другом картинки и понять, что же они означали. Это было как загадка-мозаика. Из отдельных фрагментов нужно собрать рисунок, но вот только мозг скитальца вздумал с ним пошутить: выдал сразу всего пару кусочков, еще несколько предоставил лишь по ходу кропотливой сборки, а основную часть фрагментов заставил добыть самому. Действительно, когда Шак объединил всю ту галиматью, что ему привиделась, с теми событиями, что с ним произошли за последние десять-двенадцать дней, то общая картина стала ясной, как прекрасный солнечный день. У Шака уже не возникало вопроса, а что же творится в округе, он это точно знал, но вот над тем, как исправить плачевное положение дел, стоило основательно поразмыслить.

Сейчас же Шак был твердо уверен лишь в одном: бродяжке-голодранцу с этой задачей не справиться даже при помощи вполне преданного и разумного лекаря. Обстоятельства изменились, а значит, следовало изменить и себя, выйти из роли, в которую вжился и которую, к величайшему прискорбию любителя жить жизнями других, не удалось доиграть до конца. Примерно так же чувствует себя музыкант, которому не дали довести до последнего такта струившуюся из самого сердца мелодию.

Трудное решение было принято. Сильные пальцы с хрустом переломили пополам уже бесполезную кисточку, которой он несколько мгновений назад хотел подвести брови. Стоявшая на сиденьи крынка с мутным раствором для изменения цвета кожи, склянки с эльфийскими мазями и прочий антураж лицедея были уже не нужны, как мышеловка без сыра. Одним легким движением руки Шак отправил все дорогие препараты на пол и беспощадно растоптал их сапогами. Затем все еще бродяга разделся догола и неподвижно замер, крепко зажмурив глаза. Он ожидал того момента, который вот-вот должен был наступить. Сложные, непостижимые разумом обычного человека процессы уже начали выстраиваться в единую цепочку превращения. Шарлатану оставалось лишь немного подождать, пока он перестанет быть шарлатаном и станет совсем другим, таким, каким он себя не видел уже более полувека, с тех пор, как тайно покинул столицу далекой Филании…

Все еще разглядывавший свое отражение в мутной воде болотца, Семиун удивленно присвистнул и выругался, когда дверца открылась, и из кареты появился изменивший свою внешность компаньон. До этого юноша искренне считал, что его новое лицо – неподражаемое творение, самое искусное из всех перевоплощений, вершина мастерства маскировки. Однако каким-то чудом, и только чудом Шаку удалось доказать ошибочность этого предположения. Работая над собой, мастер превзошел сам себя, добился того, что ему не удавалось сделать с другими. Он как будто немного уменьшился в росте, стал уже в плечах, и самое главное, всего за четверть часа сбросил эдак десять– пятнадцать годков.

Широкая, скуластая образина, обрамленная грязной порослью сбившейся клоками бороды, вдруг превратилась в гладко выбритое лицо тридцатилетнего мужчины. На этом лице больше не было ни одного уродливого шрама, ни единой неровности или морщинки. Губы стали заметно тоньше, глаза увеличились, стали миндалевидными, большими и, казалось, даже подобрели. Неровные линии ранее сгорбленного носа теперь могли послужить идеалом мужской красоты. На месте торчащего во все стороны ежика давно немытых волос теперь виднелись длинные, блестящие локоны, ниспадающие до самых плеч.

Кроме разительных изменений, произошедших с лицом спутника, Семиуна поразила и его новая одежда, ни разу в жизни лекарем не виданная, и уж точно очень-очень дорогая. Такие доспехи не только отличались чарующей взгляд красотой, но и наверняка были очень прочными. Их могли позволить себе лишь короли, и то не все, а самые богатые из венценосных особ. Юноше трудно было сказать, сколько точно стоило такое рыцарское облачение, да и вряд ли кто-то другой смог бы дать точный ответ: несколько замков, городов, а может, и полкоролевства, которое обычно обещают в придачу за дурнушек-принцесс.

Мускулистое тело компаньона, которого уже нельзя было назвать бродягой, плотно облегали цельные чешуйчатые доспехи темно-коричневого цвета, переливающиеся множеством оттенков в зависимости от того, как на них падал солнечный свет. Пока Шак шел от кареты до изумленно таращившегося на него Семиуна, плечи и широкая грудь шарлатана становились то зелено-, то желто-коричневыми. Такие же цветовые изменения происходили и с другими частями тела, разве что переливы на них были менее заметны глазу. Доспехи были полными, прикрывавшими и руки, и шею, и ноги, только голова обновленного Шака оставалась без чешуйчатой защиты. На руках были обшитые такими же пластинами перчатки, а на ногах – сапоги до колен, немного более темные, чем нагрудник. К широкому черному поясу был прикреплен не меч, а абордажная сабля со сплошной круглой гардой. Таким оружием обычно пользуются не рыцари, а морские разбойники или вольные моряки, порой не гнушающиеся отправить на дно парочку-другую купеческих кораблей.

– Чего пасть раззявил? Я ж предупреждал, – невзначай бросил преобразившийся бродяга, прошествовав мимо обомлевшего компаньона к воде.

За четверть часа заметно изменилась не только внешность, но и голос напарника. Семиун был поражен, услышав мелодичные переливы красивого баритона вместо обычного приглушенного баса с хрипотцой.

– А водичкой маскировку подразмыть не боишься? – не найдясь что еще сказать, спросил Семиун, увидев, как его беспечный спутник умывается, хотя сам его предупреждал, что этого делать не стоит.

– Не-а, не боюсь, – ответил Шак, умывавшийся, даже не сняв перчаток. – Тебе полоскаться нельзя, а для себя я смеси другие использовал, супротив них вода ничего не сделает…не размоет.

– Значит, на мне подэкономил, схалтурил! – обиженно заявил Семиун.

– Послушай, ты парень молодой, тебе харю лишний раз всякой гадостью мазать не след…прыщи пойдут или еще чего, личико твое юное да невинное портящее.

– А броньку такую ты у кого стянул? Неужто у гробовщика?

– Во, странный ты тип! А у кого ж еще, дурья башка? – рассмеялся Шак, используя вместо полотенца огромный лопух. – Я ж, кроме особняка лесного, нигде больше барахло не воровал.

– Что он сам в ней не ходит?

– А почем мне знать? Встретишь, спроси, – пожал плечами поднявшийся на ноги Шак и медленно прошествовал к козлам кареты. – Покрасовалась, девица, дай и другим шмоточку поистрепать!

Пребывавший в завидном расположении духа скиталец забрал у находившейся все еще без сознания Олы черный дорожный плащ и накинул его себе на плечи.

– Так оно получше будет, не столь приметно, – пояснил свой поступок Шак. – Бронька, она, конечно, отменная, но уж слишком хороша для здешней глуши. Я другую б взял, да не было…

– А чего это ты рыцарем обрядился? – Семиун нутром чуял, что компаньон что-то утаивает, и не переставал задавать вопросы.

– Потом, по дороге расскажу, – ответил Шак, которого нисколько не смутила подозрительность товарища. – Поверь, оно так сподручней будет.

Бродяга ловко вскочил на коня Олы и приказал лекарю отвязать лошадей, запряженных в карету. Ездить без седла Семиун умел. Многие простолюдины и оруженосцы не очень богатых рыцарей ездили в ту пору без седел. Парочка продолжила путь, оставив отдыхать на козлах кареты мирно спящую красавицу, и даже весьма непрактично, но зато галантно, не стала уводить с собой лишнюю лошадь. Семиун пытался облагоразумить Шака, объяснял, что как только девица проснется, так тут же кинется за ними в погоню, поэтому лучше прихватить кобылку с собой, тем более что в дороге лишние копыта не помеха, но загадочно улыбавшийся Шак лишь качал головой. Он знал, что к тому времени, когда девушка-рыцарь, состоящая на службе у графа Лотара, проснется, ситуация изменится настолько, что им уже будет не до глупых игр в ищеек и воров, в преследователей и преследуемых.

Примерно через полчаса довольно быстрой езды всадники выехали из леса. Дальше дорога шла полем, огромным, поросшим сорняками участком земли, тянувшимся, по словам бывавшего в этих краях Семиуна, до самого Гажерье, одной из деревень, где бушевал мор. Неугомонный юноша продолжал мучить Шака расспросами, хотя тот ему все подробно объяснил и рассказал. Из всего барахла, найденного в особняке, выбор бродяги пал на странного вида доспехи далеко не случайно. Во-первых, как уже показало их путешествие, в дороге всегда найдется множество людей, по различным причинам, но чаще всего ради наживы, желающих полоснуть одиноких путников ножичком по горлу или дать лопатой под дых, поэтому разумней быть защищенным броней, нежели щеголять с голым пузом. Во-вторых, пластинчатое одеяние было явно дорогим, и Шак его прихватил в надежде, что потом, когда и если их скитания благополучно закончатся, он сможет продать доспехи и таким образом изрядно поживиться. В-третьих, и это важнее всего, притворяясь рыцарем и слугой, путники могли избежать многих бед, которые непременно обрушились бы на голову странствующего купца или того же самого бродяги. На вооруженных всадников редко нападают разбойники, ведь с них нечего взять, кроме оружия да доспехов, из которых любителей побренчать острой сталью нужно вначале умудриться как-то вытрясти, притом с немалым риском для собственной жизни. Странствующих рыцарей не досматривают патрули, благородные воины свободно проезжают мимо дорожных постов и караулов, в то время как ретиво исполняющие свой долг солдаты охотно потрошат повозки купцов и сумы путешественников.

– А ежели все-таки остановят, то кем ты представишься, какое имя рыцарское назовешь? – скрупулезно искал слабые стороны опасной задумки дотошный и чуточку перетрусивший Семиун.

– Первое попавшееся, что на ум придет, – хмыкнул Шак и тряхнул головой, отправляя назад длинные локоны, к которым еще не привык. – Например, Ферико Кровожадный из Манверо, маркиз Турбонсо Гарфоло Диварнг из Келиорса…Мало ли, лишь бы длиннее имя, тогда его уж точно никто не запомнит.

– А если…

– А если усомнятся немытые мерзавцы, то сапогом по роже! – не дал договорить лекарю Шак. – И вообще, перестань меня злить. Не хочу я заранее башку всякой глупостью забивать. Вот возникнет оказия, тогда что-нибудь и удумаю, а пока дай отдохнуть!

– А если рыцарь…рыцарь на службе у графа к тебе прицепится, что тогда? – гнул свою линию Семиун. – Поединок? А ты уверен, что сможешь достойно владеть мечом?

– Я, как человек благородных кровей, со слугами таких разговоров не веду, – важно напыжился Шак, но все же не смог удержаться от подлой ухмылки, – но тебе все же скажу. Рыцарь рыцарю и по морде дать может без всяких там поединков, лишь бы слуг не в меру болтливых поблизости не было…Ну-ка, дружище, попридержи язычок и езжай шагов на пять позади, не вровень со мной!

Шак потребовал этого не потому, что устал от разговоров, хотя это тоже было правдой. Шагах в ста впереди по дороге виднелась телега, а на ней сидело пятеро-шестеро человек в простеньких кожанках, вооруженных топорами, копьями и деревянными щитами. Судя по одежде, мужиков можно было принять лишь за разбойников, даже деревенские ополченцы вооружены лучше, но воткнутая возле телеги жердь, на которой гордо развевался стяг графа Лотара, упреждала путников, что перед ними не лихие люди из леса, а уважаемые, находящиеся на службе у хозяина здешних земель наемники.

Небритые и нечесаные слуги графа проводили рыцаря и его оруженосца недобрыми, подозрительными взглядами из-под надвинутых на самые брови шлемов. Как и сказал Шак, постовые не стали их останавливать, только один из них, видимо старший, выкрикнул с телеги: «… знает ли благородный рыцарь, что в Гажерье мор?» Семиун правильно повел себя и выкрикнул в ответ, что благородный рыцарь слышал о постигшей земли сиятельного графа Лотара напасти. Наемники кивнули в ответ и потеряли к проезжим всякий интерес. Если бы им ответил Шак, то тогда как раз и начались бы расспросы, вполне вероятно, приведшие к потасовке. Согласно существовавшим в королевстве обычаям, рыцари не удостаивали простолюдинов чести общения, пусть даже находившихся на службе, для этого и не только для этого с ними путешествовали слуги.

Отъехав от заставы шагов на пятьдесят, Шак подал Семиуну знак приблизиться. При этом он даже не оглянулся назад, поскольку все еще чувствовал на своей спине пытливые взоры.

– Ты ничего не заметил? – спросил бродяга, когда юноша поравнялся с ним.

– Лотар отребье нанимает вместо настоящих воинов, – прошептал лекарь, по неопытности опасавшийся, что ветер донесет обрывки его слов до оставшихся позади солдат. – Видимо, с деньжатами в графской казне совсем плохо стало, оно и понятно…мор…какой тут, к черту, урожай да доход?

– Дурак ты, жизнью не ученый, – хмыкнул Шак. – Эти ребята как раз не сброд, хоть и выглядят плохонько. Ты заметил, как лежит оружие у них в руках? Тот, что с краю сидел, прям с топором и родился. Остальные тоже, видать, в баталиях поучаствовали…

– А почему ж они тогда так одеты?

– А потому, несмышленый ты мой, – передразнил Шак компаньона, – что по дорогам графства разъезжает чудесная повозка, груженная трупами. И если б они в полном обмундировании на посту стояли, то это нашего веселого друга-гробовщика совсем чуть-чуть смутило бы. Хитер Лотар, ничего не скажешь, хитер, но только уж больно опасное игрище выбрал…Боюсь, не совладать кошке с мышкой…

– Какие кошки, какие мышки?! Ты, вообще, о чем говоришь и что я приметить должен был?! – потерял терпение Семиун.

– Солдатики не из здешних мест, и вовсе никакие они не наемники, – поразил Шак парня неожиданным признанием. – Скулы слишком широкие, тип лица другой, более угловатый, как будто топором вырубленный, говор, какой ни в нашем, ни в соседних королевствах не встретишь. Кожа на руках и плечах содранная, как после старых, давно заживших ожогов…

– Ну, и кто же они?

– Дикари с правобережья, – произнес Шак так просто, как будто всего-навсего сказал: «А погода сегодня отменная!»

– Но это ж…Ну, это ж…– Семиун хоть и пытался, но так и не смог скрыть своего удивления и явного сомнения в здравости рассудка напарника.

– Это факт, к сожалению, неоспоримый, – печально вздохнул лжерыцарь и, оставив собеседника пребывать в недоумении, пришпорил коня.

Правда, проскакал Шак недолго. Он вдруг резко натянул поводья и остановил лошадь так неожиданно, что чуть не произошло столкновения. К счастью, Семиун ездил верхом куда лучше, чем владел мечом, и смог вовремя увести вбок разогнавшуюся кобылу.

Внимание бродяги привлекло поле, оно было другим, совершенно другим, чем в местах, которые они уже проехали. Потрескавшаяся, сухая земля, на которой зачахли даже живучие сорняки, чередовалась с небольшими пространствами грязевой жижи, от которой исходил зловонный аромат разложения. Поверхность кое-где была покрыта темно-зеленой плесенью и грибками, которые Шак видел в своих кошмарах. Вот только во снах они были большими, а здесь совсем крохотными, даже меньше, чем обычные грибы, из которых крестьяне так часто варят похлебку. Лошади ржали и топтались на месте, призывая неразумных седоков продолжить бег и как можно быстрее покинуть проклятое место.

– Вот тебе и ответ, вот откуда мор пошел, – тихо произнес Шак, скорее сам для себя, нежели обращаясь к компаньону.

– Думаешь, гробовщик лопатой немного помахал? – спросил запыхавшийся от быстрой скачки Семиун.

– Не думаю, а знаю, – кивнул Шак. – Только не спрашивай, что он с трупами делает, почему бренные останки в такую погань превращаются? Но делает он это специально, это точно.

– А чо тут думать? Оно и так понятно. До самого графа в замке добраться не может, вот и мстит, округу омертвляя.

– Слишком сложно и непрактично, – покачал головой Шак. – Нет, уверен, здесь что-то другое, должно быть какое-то иное объяснение его поступкам. Ладно, поехали в деревню, на людишек местных глянем, вдруг кое-чего и поймем.

– А вон она, деревушка-то, вон, околица уже виднеется! – радостно выкрикнул привставший в седле Семиун.

– Вижу, не слепой, – буркнул в ответ Шак и снова, как сумасшедший, погнал уставшую, но обрадованную возможностью удалиться из проклятого места лошадь.

У бродяги было много веских причин для плохого настроения; одну Семиун знал, об остальных даже не догадывался…

Иногда, просыпаясь, умираешь от головной боли не только с похмелья, а, к примеру, оттого, что огромный мужик накинулся на тебя сзади и плотно прижал к лицу намоченную каким-то пахучим раствором тряпку. Часто после такого пробуждения у девушки наступает или шок, или глубочайшее разочарование в жизни, часто, но не всегда…только не в случае с Олой.

Воительница очнулась к вечеру и, как только пришла в себя, тут же попыталась пуститься в погоню. Однако добраться до седла великодушно оставленного ей обманщиками коня оказалось не так-то и просто. Спрыгнуть на землю не удалось, вместо этого девушка, словно тюк, свалилась с козел кареты и больно стукнулась головой об обод переднего колеса. После неудачного начала воительница поубавила пыл и, осознав, что находится в далеко не самой лучшей форме, решила повторить попытку, но осторожно и медленно. Обмякшее тело едва слушалось, движения были очень вялыми. Человек, отсидевший ногу, едва может потом ходить, девушке же казалось, что она умудрилась отсидеть не только ноги, но и руки вместе с кружащейся головой. К счастью, подобный эффект лишь временное явление. Стоило девушке добраться до жеребца и вцепиться в холку мирно пасущегося животного обеими руками, как онемение конечностей начало проходить. Через некоторое время Ола даже запрыгнула на коня и была искренне удивлена тем, что не свалилась в дорожную пыль, а смогла удержаться на конской спине, притом без седла.

Вслед за физическими страданиями пришли мучения иного плана. Ее обманули, обвели вокруг пальца, будто обычную крестьянскую дурочку. Воительница желала отомстить, но здравый смысл быстро взял верх над эмоциями, а ненависть к хитрым бродягам сменилась укорами самой себе. Ведь это она, и только она повела себя глупо, недооценила странную парочку, хотя мудрый Жаро ее и предупреждал, что бородач с изуродованной рожей не тот, за кого себя выдает, и очень-очень опасен. Самонадеянность сыграла с ней злую шутку уже во второй раз за несколько дней, впервые досадное недоразумение произошло там…на дне Удмиры, и об этом было трудно вспоминать даже теперь, когда гнев остыл, а буря эмоций улеглась и покинула девичье сердце.

К счастью, не догадаться, куда отправились хитрецы, было сложно, почти невозможно. Оглядев оставленную карету и поняв по битым склянкам, стоптанным сапогам и неоднородному месиву на полу, что бродяги сменили не только одежду, но и внешность, красавица неподобающим девушке образом выругалась и направила скакуна в сторону замка. Только полный дурак совершает одну и ту же ошибку дважды. Пока голова кружилась, а руки были ватными, Ола вела коня шагом, но, как только очертания деревьев и иных предметов перестали расплываться перед глазами, перевела его на быстрый бег.

Примерно через час с момента пробуждения девушка достигла заставы в поле. Вид несущейся по полю девицы, да еще при мече, насторожил мужиков. Они быстро спрыгнули с телеги и преградили ей путь.

– Двое…двое путников не проезжали?! – выкрикнула запыхавшаяся и растрепанная красавица, резко остановив разогнавшегося жеребца всего в паре шагов от телеги.

– Кто токая…! С конъа слазъ! – произнес самый рослый и широкоплечий из наемников, с трудом ворочая непослушным языком, как будто это он только что проскакал несколько миль, притом без лошади.

Девушке некогда было спорить и тратить время на ерунду, то есть на общение с тупыми, едва научившимися говорить на нормальном человеческом языке нувисами. При иных обстоятельствах она бы не воспользовалась запрещенным приемом, но дело было срочным и касалось не ее чести, а безопасности Братства.

– Вокенра серва од какнвистри? – пропел мелодичный голосок наездницы тот же самый вопрос, но только на ее родном и более доступном бывшим дикарям языке.

Угловатые рожи наемников графа мгновенно побелели, а руки сами собой вытянулись по швам.

– Превэтствуйу, госпожа, – склонился в поклоне почти до земли старший из мужиков.

– Некогда…на вопрос отвечай! – приказала Ола, оглядываясь по сторонам, поскольку не могла отделаться от странного ощущения, что за ней и за нувисами, сидящими на телеге, кто-то наблюдает, причем этот кто-то находится весьма близко.

– Были путникы, были. За дъен всего двое. Часа тры-четырэ назад…въ Гажеррр…, – довольно бойко произнес другой мужик, видимо, захваченный в плен раньше других.

– Как…как эти двое выглядят? – все еще крутящая головой по сторонам воительница задала вопрос, глупости которого сама подивилась.

Однако что для нормального человека верх идиотизма, для взятого в услужение дикаря с правобережья вполне обычно. Старший из мужиков отвесил звонкую затрещину встрявшему в разговор выскочке и умучил слух красавицы корявыми словечками, скупо подобранными для описания новой внешности Шака и его спутника.

«Видимо, дело серьезно, что бородач как на войну облачился», – подумала Ола и, едва кивнув головой в знак окончания разговора, пришпорила коня.

– Скоро тэмнэтъ…опасно! – донеслось за ее спиной запоздалое и, по большому счету, бесполезное предупреждение.

Воительница и так знала, что творилось в округе замка и что короткий путь до деревни мог быть сопряжен со смертельной опасностью. Сообщники Вилара рыскали по графству, а его слуги, существа примитивные, но весьма опасные, прятались под землей, примерно такой же омерзительной, как это источающее запах гнили поле.

Стоит только подумать о беде, как вот она, голубушка, тут как тут. Конь вдруг громко заржал, замотал головой и замертво пал на полном скаку, увлекая наездницу на землю. Благодаря многолетнему навыку верховой езды, Ола успела выскочить из седла и не попасть под тело мертвого животного. Ловко перекувыркнувшись в воздухе, девушка приземлилась на ноги и тут же обнажила меч. Вблизи был враг, сильный и многочисленный противник, пока еще не показавший свой уродливый лик. Послышался хруст, это рассыпались в пыль копыта мертвого скакуна, видимо, на бегу вступившего в одну из маленьких лужиц жижи, которая уже выползла и на дорогу.

Чуткий слух воительницы заметил движение под землей и легкое гудение в воздухе. Солнце начало опускаться за горизонт. Враги почувствовали ее и поэтому решили рискнуть, появиться на поверхности чуть раньше наступления ночи. Она не успела, не успела совсем немного, ведь до Гажерье оставалось не более полумили.

«Бежать? Бежать бессмысленно…слишком далеко, – подумала Ола, увидев, как запенилась, забурлила грязевая жижа. – Жаль, что на мне нет доспехов, жаль, что в руке не достойный меч, а этот тяжелый кусок ржавой железки! Но ничего, тварей будет не более трех-четырех, как-нибудь справлюсь и так…не впервой!»

Бурлящая жижа довольно быстро изменялась, принимая очертания уродливых голов, лапищ и тел. Девушка ошиблась, выраставших из-под земли тварей никогда раньше не было больше пяти, а сейчас их явилось более десятка. Самое обидное, что Ола не могла воспрепятствовать процессу роста, во время которого твари были весьма уязвимы. На ней не было черных доспехов, позволяющих вступить на проклятую землю, тех самых, которых она была недостойна, и поэтому сама, собственноручно утопила их в Удмире. Благородный жест, вынужденный шаг с точки зрения чести, но весьма опрометчивый, в особенности с учетом нынешних обстоятельств.

Зловонная грязь выросла и окончательно приняла очертания монстров, ужасных с виду, косматых, гладкокожих и покрытых толстой чешуей чудищ. Они смотрели на нее пустыми глазницами, грозно рычали и извергали пар из ноздрей, устрашая одиночку-противницу перед боем. Потом страшилища двинулись, медленно пошли по порченой земле вперед, сжимая кольцо окружения. Число тварей превышало допустимый предел, Ола понимала, что не сможет выжить, но не бросила меч, решив стоять до конца, хотя конец мог наступить очень быстро. Всего один прыжок нескольких чудищ с разных сторон, и ей не удастся увернуться от смертоносных ударов мощных когтистых лап.

Уродливые головы противников прижались к туловищам, грозные мышцы их лап напряглись, до гибели девушки оставались считаные секунды, когда в воздухе раздался пронзительный свист. Острое копье вонзилось в бок готового вот-вот прыгнуть чудовища, разворотило, смяло, пронзило его грудную клетку насквозь и повалило на землю огромную, все еще пыхтевшую тушу. Наблюдая за подготовкой чудовищ к бою, воительница не заметила, что ей на подмогу спешили верные Лотару и его слугам нувисы. Успевшие до начала схватки мужики издали гортанный боевой клич и дружно накинулись на монстров. Закипел бой. На Олу прыгнули лишь три твари вместо всех десяти, и это дало шанс ей уклониться. Перекувыркнувшись по земле, девушка вскочила на ноги и тут же пригнулась, уходя от удара острых когтей, пронесшихся над ее головой. Острый клинок вошел глубоко в пустую глазницу напавшего монстра и выскользнул назад, чтобы мгновенно нанести косой, рубящий удар по едва различимой полоске шеи. Зверь взвыл от боли и схватился лапой за рану, пытаясь прикрыть широкой ладонью хлеставшую фонтаном кровь. Ола нанесла третий удар, последний, смертельный для врага, но тут же ощутила сильный толчок в спину и, выронив меч, упала на землю.

Если бы на нее сзади напал враг, то она уже наверняка была бы мертва, но воительницу толкнул нувис, принявший вместо нее смерть. Огромная пасть косматой твари мгновенно откусила смельчаку голову и тут же выплюнула ее прямо в руки сидевшей на земле девушке. Сбив лапой все еще раскачивающееся на ногах обезглавленное тело, огромный живой ком шерсти прыгнул на Олу, собираясь раздавить ее своей тушей. Девушка перевернулась, вывернулась из-под грузно плюхнувшегося на землю тела и, выхватив из руки все еще дрыгавшего конечностями нувиса топор, нанесла сильный удар сверху вниз по изогнутой хребтине чудовища. Раздался рев, заглушивший предсмертные крики вступивших в неравный бой и мгновенно погибших нувисов. Воительница снова осталась одна, но ряды тварей поредели примерно вдвое. Теперь на нее с ненавистью смотрели всего две пары красных глаз и три пустые глазницы.

В Братстве Лотара не было принято молиться перед смертью, а жаль…Оле так хотелось чем-то занять свой мозг и не думать, что вот-вот, через миг, наступит конец, она превратится в бесформенную груду переломанных костей и растерзанной плоти. Девушка поняла, что все кончено, опустила топор и закрыла глаза, приготовившись к смерти, но тут произошло невероятное, то, чего красавица никак не могла ожидать. Чудовища порычали-порычали, поклацали зубами, пощерились, а затем вдруг отступили, нырнули в лужи, из которых пришли, и мгновенно растворились, как будто их и вовсе не было. Воцарилась тишина, на земле лежали пять безжизненных тел дикарей, а прямо перед девушкой, буквально из ниоткуда, из воздуха, появился высокий мужчина в черном одеянии, весьма напоминавшем робу монаха.

– Приветствую тебя, обольстительница Ола, – рассмеялся мужчина и откинул с головы капюшон.

– Вилар, ты?! – девушка удивилась внезапному появлению перед ней главного противника, непримиримого врага графа Лотара с незапамятных времен.

– Я, я. Рад, что узнала. Сколько мы с тобой не виделись: лет сорок иль пятьдесят? А правду людишки говорят, время над красотой не властно, по крайней мере, в твоем случае…– снова рассмеялся гробовщик и, демонстрируя девушке свое превосходство, повернулся к ней спиной.

Враг был коварен. Рука воительницы все еще сжимала топор, но она знала, что не успеет им воспользоваться. Если бы Вилар хотел, то расправился бы с ней так же быстро и просто, как башмак, давящий в лепешку нерасторопного таракана.

– И ради этого ты меня спас? Призови своих детищ, и покончим с глупым спектаклем, – произнесла девушка и бросила на землю топор.

– «Детища», «покончим с этим»…– передразнил ее Вилар, так и стоявший к собеседнице спиной. – Не слишком ли пафосно? Хотя, впрочем, чего еще можно ожидать от воспитанницы Лотара. Ты, поди, и о чести воина еще заботишься. А тебе твой хозяин случайно не говорил, что гулять без доспехов поблизости от замка небезопасно?

– Он мне не хозяин, – уверенно произнесла гордая воительница.

– Ах да, совсем забыл, – лукаво улыбнулся гробовщик. – В ваших рядах царят ханжество и ложь. Это у нас все просто, а вы, двуличные снобы, не привыкли называть вещи своими именами. Конечно, конечно, у вас нет хозяев, только старшие братья, воля которых закон…Перед кем ты пылкие речи ведешь и шикарную грудь колесом выпячиваешь? Тебя природа сиим богатством не для того одарила…

– Решил поиздеваться, а потом отправить на корм тварям?!

– Да брось ты, это без надобности. Вы и так все вскоре умрете, если, конечно, не одумаетесь…

– Одуматься…Ты о чем это?

– Ступай в деревню, – Вилар вдруг повернулся лицом и пронзил Олу взглядом мудрого хищника, знавшего, что добыча от него никуда не уйдет, но не желавшего бегать за ней понапрасну. – Возьми коня и скачи в замок. Передай Лотару, что в течение суток я готов милостиво принять его капитуляцию, свободу не обещаю, слишком жирно, но жизнь всем сдавшимся сохраню.

– А губа не треснет? – Оле вдруг стало очень смешно, и ее лицо озарила пленительная улыбка. – Решил полчища этих уродов на замок послать. Ты действительно уверен, что это тебе поможет, или издеваешься?

– Зря ты так, – покачал головою монах, постепенно начиная растворяться в воздухе. – Мои малютки против людишек да нувисов ваших предназначены, а с рыцарями Братства…кое-кто другой сражаться будет…

Гробовщик исчез, а вместе с ним пропала и улыбка с лица девушки. Мерзавец хотел использовать ее в качестве посыльной, поэтому и сохранил жизнь. Это было обидно, но, с другой стороны, его совету все равно стоило последовать и передать графу Лотару послание заклятого врага.

Деревня Гажерье, конечно, не производила впечатления благополучного местечка, но вымершей ее тоже было не назвать, поскольку кое-где все-таки теплилась жизнь. Земля вокруг покинутых, а зачастую и сожженных крестьянских домишек была точно такой, как в поле: омерзительная жижа, в которой порой что-то булькало и урчало, чередовалась с совершенно обезвоженными участками. Шак слез с лошади, нагнулся и, засунув руку в довольно широкую расщелину, оторвал кусок земли. Это ему удалось с трудом: ссохшаяся поверхность превратилась в твердый монолит. Однако, едва часть когда-то плодородной почвы оказалась в руке, она мгновенно рассыпалась в пыль.

– Так я и думал, – покачав головой, проворчал Шак и снова вернулся в седло.

Переодетый рыцарем бродяга не удосужился объяснить компаньону, что же он, собственно, думал, наверное, потому, что чувствовал, лекарю было не по себе и его юную голову не интересовали подробности. В деревне сеял смерть мор, и хоть парень и был эскулапом, но сюда он прибыл не для того, чтобы лечить. К тому же знаний полевого хирурга было явно недостаточно, чтобы одолеть охватившую окрестность заразу.

Даже уцелевшие дома на окраине были пусты. Не было слышно ни пения птиц, ни столь типичных для любой деревни звуков: блеяния, лая, мычания. Если в Гажерье и уцелела какая-то живность, в чем Шак весьма сомневался, то она попряталась со страху, забилась в дальние углы и не подавала голосов. Проехав минут пять, путники так и не встретили ни души, но зато неожиданно натолкнулись на довольно высокий, хоть и косо поставленный частокол. Обычно, если местность небезопасна, то подобные укрепления возводятся жителями вокруг деревни, а не в ее центре, однако, зная, от какой беды пытались отгородить себя выжившие, удивляться не приходилось. Эпидемия, тем более новая, еще ни разу не посещавшая эти края, распространялась постепенно. Пока крестьяне поняли, что к чему, они уже лишились половины односельчан и почти всего скота. Засев за толстыми деревянными стенами, живые надеялись спастись и, конечно же, обнесли частоколом лишь еще не испорченную заразой местность. К тому же, как ни странно это могло показаться, в Гажерье порою жаловали непрошеные гости. Местами бревна укрепления были обуглены, а местами – выдолблены в щепу. Пораженные места древесины походили на результат упорной работы неуклюжего, косоглазого дровосека, который рубил дерево, но каждый раз попадал топором не в прорубленную колею, а в новое место. На бревнах возле трижды-четырежды снесенных, но потом восстановленных ворот виднелись разноцветные пятна: темно– зеленые подтеки засохшей, не добравшейся до земли слизи, и красные – брызги крови защитников.

За подъехавшей к воротам парочкой всадников пристально наблюдали пять пар глаз стоявших на стенах арбалетчиков. Стоит ли говорить, куда было нацелено грозное оружие и какой был бы первый вопрос, как только на стене появился бы командир стрелков. Однако Шака поразило не присутствие в деревне солдат, а их одежды: плотные кольчуги, а поверх них бело-голубые плащи миссионерского корпуса Индорианской Церкви.

Антурий Четвертый, нынешний король, да и все его венценосные предки были сторонниками учения Единой Церкви, самой распространенной из всех религий на Континенте. Оплотом веры Индориан была лишь далекая от этих мест Филания. Оба путника весьма удивились, увидев плащи миссионеров-филанийцев, но знали ответ на вопрос «почему?». Индорианцев привлекали неизведанные земли правобережья Удмиры. Единая Церковь, незаинтересованная в освоении диких земель, милостиво разрешила отправить в дальний путь чужое святое воинство, хоть и странно трактующее некоторые фрагменты святого писания, но все же верующее в того же бога. Очутившись во владениях графа Лотара, небольшой отряд воинствующего духовенства остался, чтобы помочь ему в борьбе с колдуном и насланным им мором, остальные силы корпуса отправились на правый берег, и судьба их была пока неизвестна.

Шак не стал испытывать терпение стрелков, напряженно ждущих появления командира. Он распахнул плащ и продемонстрировал взорам солдат рыцарское одеяние. Ворота не открылись, но зато арбалетчики опустили оружие. Примерно минут через пять изнурительного ожидания между остриями кольев появился могучий торс закованного в доспехи рыцаря и обросшая патлами грязных волос голова, жующая то ли хлеб, то ли иную снедь. На лбу командира красовалась посеревшая повязка с большим, впитавшимся в ткань пятном засохшей крови.

– Кто такие, чо надо? – довольно миролюбиво спросила голова, не знавшая, что, когда ешь, не следует открывать рот.

– Я Гвен Антувий из Кьорна, еду в замок в графу Лотару, – представился Шак и склонил голову в легком поклоне. – С кем имею честь?