Стихотворения Гумилев Николай

  • Я не смею больше молиться,
  • Я забыл слова литаний,
  • Надо мной грозящая птица,
  • И глаза у нее – огни.
  • Вот я слышу сдержанный клекот,
  • Словно звон истлевших цимбал,
  • Словно моря дальнего рокот,
  • Моря, бьющего в груди скал.
  • Вот я вижу – когти стальные
  • Наклоняются надо мной,
  • Словно струи дрожат речные,
  • Озаряемые луной.
  • Я пугаюсь, чего ей надо,
  • Я не юноша Ганимед,
  • Надо мною небо Эллады
  • Не струило свой нежный свет.
  • Если это голубь Господень
  • Прилетел сказать – Ты готов! —
  • То зачем же он так несходен
  • С голубями наших садов?

1912

Персей

Скульптура Кановы
  • Его издавна любят музы,
  • Он юный, светлый, он герой,
  • Он поднял голову Медузы
  • Стальной, стремительной рукой.
  • И не увидит он, конечно,
  • Он, в чьей душе всегда гроза,
  • Как хороши, как человечны
  • Когда-то страшные глаза,
  • Черты измученного болью,
  • Теперь прекрасного лица…
  • – Мальчишескому своеволью
  • Нет ни преграды, ни конца.
  • Вон ждет нагая Андромеда,
  • Пред ней свивается дракон,
  • Туда, туда, за ним победа
  • Летит, крылатая, как он.

1913

ФЛОРЕНЦИЯ

  • О сердце, ты неблагодарно!
  • Тебе – и розовый миндаль,
  • И горы, вставшие над Арно,
  • И запах трав, и в блеске даль.
  • Но, тайновидец дней минувших,
  • Твой взор мучительно следит
  • Ряды в бездонном потонувших,
  • Тебе завещанных обид.
  • Тебе нужны слова иные,
  • Иная, страшная пора.
  • …Вот грозно встала Синьория
  • И перед нею два костра.
  • Один, как шкура леопарда,
  • Разнообразен, вечно нов.
  • Там гибнет «Леда» Леонардо
  • Средь благовоний и шелков.
  • Другой, зловещий и тяжелый,
  • Как подобравшийся дракон,
  • Шипит: «Вотще Савонаролой
  • Мой дом державный потрясен».
  • Они ликуют, эти звери,
  • А между них, потупя взгляд,
  • Изгнанник бледный, Алигьери
  • Стопой неспешной сходит в ад.

1913

СТАРЫЕ УСАДЬБЫ

  • Дома косые, двухэтажные,
  • И тут же рига, скотный двор,
  • Где у корыта гуси важные
  • Ведут немолчный разговор.
  • В садах настурции и розаны,
  • В прудах зацветших караси, —
  • Усадьбы старые разбросаны
  • По всей таинственной Руси.
  • Порою в полдень льется по лесу
  • Неясный гул, невнятный крик,
  • И угадать нельзя по голосу,
  • То человек иль лесовик.
  • Порою крестный ход и пение,
  • Звонят во все колокола,
  • Бегут, – то, значит, по течению
  • В село икона приплыла.
  • Русь бредит Богом, красным пламенем,
  • Где видно ангелов сквозь дым…
  • Они ж покорно верят знаменьям,
  • Любя свое, живя своим.
  • Вот, гордый новою поддевкою,
  • Идет в гостиную сосед.
  • Поникнув русою головкою,
  • С ним дочка – восемнадцать лет.
  • «Моя Наташа бесприданница,
  • Но не отдам за бедняка».
  • И ясный взор ее туманится,
  • Дрожа, сжимается рука.
  • «Отец не хочет… нам со свадьбою
  • Опять придется погодить».
  • Да что! В пруду перед усадьбою
  • Русалкам бледным плохо ль жить?
  • В часы весеннего томления
  • И пляски белых облаков
  • Бывают головокружения
  • У девушек и стариков.
  • Но старикам – золотоглавые,
  • Святые, белые скиты,
  • А девушкам – одни лукавые
  • Увещеванья пустоты.
  • О Русь, волшебница суровая,
  • Повсюду ты свое возьмешь.
  • Бежать? Но разве любишь новое
  • Иль без тебя да проживешь?
  • И не расстаться с амулетами,
  • Фортуна катит колесо,
  • На полке, рядом с пистолетами,
  • Барон Брамбеус и Руссо.

1913

* * *
  • Мое прекрасное убежище —
  • Мир звуков, линий и цветов,
  • Куда не входит ветер режущий
  • Из недостроенных миров.
  • Цветок сорву ли – буйным пением
  • Наполнил душу он, дразня,
  • Чаруя светлым откровением,
  • Что жизнь кипит и вне меня.
  • Но так же дорог мне искусственный
  • Взлелеянный мечтою цвет:
  • Он мозг дурманит жаждой чувственной
  • Того, чего на свете нет.
  • Иду в пространстве и во времени
  • И вслед за мной мой сын идет
  • Среди трудящегося племени
  • Ветров, и пламеней, и вод.
  • И я приму – о да, не дрогну я! —
  • Как поцелуй иль как цветок,
  • С таким же удивленьем огненным
  • Последний гибельный толчок.

1913

ЮДИФЬ

  • Какой мудрейшею из мудрых пифий
  • Поведан будет нам нелицемерный
  • Рассказ об иудеянке Юдифи,
  • О вавилонянине Олоферне?
  • Ведь много дней томилась Иудея,
  • Опалена горячими ветрами,
  • Ни спорить, ни покорствовать не смея,
  • Пред красными, как зарево, шатрами.
  • Сатрап был мощен и прекрасен телом,
  • Был голос у него как гул сраженья,
  • И все же девушкой не овладело
  • Томительное головокруженье.
  • Но, верно, в час блаженный и проклятый,
  • Когда, как омут, приняло их ложе,
  • Поднялся ассирийский бык крылатый,
  • Так странно с ангелом любви несхожий.
  • Иль, может быть, в дыму кадильниц рея
  • И вскрикивая в грохоте тимпана,
  • Из мрака будущего Саломея
  • Кичилась головой Иоканаана.

1914

ВЕЧЕР

  • Как этот ветер грузен, не крылат!
  • С надтреснутою дыней схож закат,
  • И хочется подталкивать слегка
  • Катящиеся вяло облака.
  • В такие медленные вечера
  • Коней карьером гонят кучера,
  • Сильней веслом рвут воду рыбаки.
  • Ожесточенней рубят лесники
  • Огромные кудрявые дубы…
  • А те, кому доверены судьбы
  • Вселенского движения и в ком
  • Всех ритмов бывших и небывших дом,
  • Слагают окрыленные стихи,
  • Расковывая косный сон стихий.

1914

НА ОСТРОВЕ

  • Над этим островом какие выси.
  • Какой туман!
  • И Апокалипсис здесь был написан
  • И умер Пан!
  • А есть другие: с пальмами, с лугами,
  • Где весел жнец
  • И где позванивают бубенцами
  • Стада овец.
  • И скрипку, дивно выгнутую, в руки,
  • Едва дыша,
  • Я взял и слушал, как бежала в звуки
  • Ее душа.
  • Ах, это только чары, что судьбою
  • Я побежден,
  • Что ночью звездный дождь над головою
  • И звон и стон.
  • Я вольный, снова верящий удачам,
  • Я тот, я в том,
  • Целую девушку с лицом горячим
  • И с жадным ртом.
  • Прерывных слов, объятий перемены
  • Томят и жгут,
  • А милые нас обступили стены
  • И стерегут.
  • Как содрогается она – в улыбке
  • Какой вопрос!
  • Увы, иль это только стоны скрипки
  • Под взором звезд.

1914

НОВОРОЖДЕННОМУ

С. Лозинскому

  • Вот голос, томительно звонок…
  • Зовет меня голос войны, —
  • Но я рад, что еще ребенок
  • Глотнул воздушной волны.
  • Он будет ходить по дорогам
  • И будет читать стихи,
  • И он искупит перед Богом
  • Многие наши грехи.
  • Когда от народов-титанов
  • Сразившихся дрогнула твердь,
  • И в грохоте барабанов,
  • И в трубном рычаньи – смерть, —
  • Лишь он сохраняет семя
  • Грядущей мирной весны,
  • Ему обещает время
  • Осуществленные сны.
  • Он будет любимцем Бога,
  • Он поймет свое торжество,
  • Он должен! Мы бились много
  • И страдали мы за него.

20 июля 1914

НАСТУПЛЕНИЕ

  • Та страна, что могла быть раем,
  • Стала логовищем огня,
  • Мы четвертый день наступаем,
  • Мы не ели четыре дня.
  • Но не надо яства земного
  • В этот страшный и светлый час,
  • Оттого что Господне слово
  • Лучше хлеба питает нас.
  • И залитые кровью недели
  • Ослепительны и легки,
  • Надо мною рвутся шрапнели,
  • Птиц быстрей взлетают клинки.
  • Я кричу, и мой голос дикий,
  • Это медь ударяет в медь,
  • Я, носитель мысли великой,
  • Не могу, не могу умереть.
  • Словно молоты громовые
  • Или воды гневных морей,
  • Золотое сердце России
  • Мерно бьется в груди моей.
  • И так сладко рядить Победу,
  • Словно девушку, в жемчуга,
  • Проходя по дымному следу
  • Отступающего врага.

1914

ВОЙНА

М.М. Чичагову

  • Как собака на цепи тяжелой,
  • Тявкает за лесом пулемет,
  • И жужжат шрапнели, словно пчелы,
  • Собирая ярко-красный мед.
  • А «ура» вдали, как будто пенье
  • Трудный день окончивших жнецов.
  • Скажешь: это – мирное селенье
  • В самый благостный из вечеров.
  • И воистину светло и свято
  • Дело величавое войны,
  • Серафимы, ясны и крылаты,
  • За плечами воинов видны.
  • Тружеников, медленно идущих
  • На полях, омоченных в крови,
  • Подвиг сеющих и славу жнущих.
  • Ныне, Господи, благослови.
  • Как у тех, что гнутся над сохою,
  • Как у тех, что молят и скорбят,
  • Их сердца горят перед Тобою,
  • Восковыми свечками горят.
  • Но тому, о Господи, и силы
  • И победы царский час даруй,
  • Кто поверженному скажет: – Милый,
  • Вот, прими мой братский поцелуй!

1914

СМЕРТЬ

  • Есть так много жизней достойных,
  • Но одна лишь достойна смерть,
  • Лишь под пулями в рвах спокойных
  • Веришь в знамя Господне, твердь.
  • И за это знаешь так ясно,
  • Что в единственный, строгий час,
  • В час, когда, словно облак красный,
  • Милый день уплывет из глаз, —
  • Свод небесный будет раздвинут
  • Пред душою, и душу ту
  • Белоснежные кони ринут
  • В ослепительную высоту.
  • Там Начальник в ярком доспехе,
  • В грозном шлеме звездных лучей,
  • И к старинной, бранной потехе
  • Огнекрылых зов трубачей.
  • Но и здесь, на земле, не хуже
  • Та же смерть – ясна и проста:
  • Здесь товарищ над павшим тужит
  • И целует его в уста.
  • Здесь священник в рясе дырявой
  • Умиленно поет псалом,
  • Здесь играют марш величавый
  • Над едва заметным холмом.

1914

СОЛНЦЕ ДУХА

  • Как могли мы прежде жить в покое
  • И не ждать ни радостей, ни бед,
  • Не мечтать об огнезарном бое,
  • О рокочущей трубе побед.
  • Как могли мы… но еще не поздно,
  • Солнце духа наклонилось к нам,
  • Солнце духа благостно и грозно
  • Разлилось по нашим небесам.
  • Расцветает дух, как роза мая,
  • Как огонь, он разрывает тьму,
  • Тело, ничего не понимая,
  • Слепо повинуется ему.
  • В дикой прелести степных раздолий,
  • В тихом таинстве лесной глуши
  • Ничего нет трудного для воли
  • И мучительного для души.
  • Чувствую, что скоро осень будет,
  • Солнечные кончатся труды
  • И от древа духа снимут люди
  • Золотые, зрелые плоды.

1914

БОЛЬНОЙ

  • В моем бреду одна меня томит
  • Каких-то острых линий бесконечность,
  • И непрерывно колокол звонит,
  • Как бой часов отзванивал бы вечность.
  • Мне кажется, что после смерти так
  • С мучительной надеждой воскресенья
  • Глаза вперяются в окрестный мрак,
  • Ища давно знакомые виденья.
  • Но в океане первозданной мглы
  • Нет голосов и нет травы зеленой,
  • А только кубы, ромбы, да углы,
  • Да злые нескончаемые звоны.
  • О, хоть бы сон настиг меня скорей!
  • Уйти бы, как на праздник примиренья,
  • На желтые пески седых морей
  • Считать большие бурые каменья.

1915

ВОСЬМИСТИШИЕ

  • Ни шороха полночных далей,
  • Ни песен, что певала мать,
  • Мы никогда не понимали
  • Того, что стоило понять.
  • И, символ горнего величья,
  • Как некий благостный завет,
  • Высокое косноязычье
  • Тебе даруется, поэт.

1915

СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

  • Прошел патруль, стуча мечами,
  • Дурной монах прокрался к милой,
  • Над островерхими домами
  • Неведомое опочило.
  • Но мы спокойны, мы поспорим
  • Со стражами Господня гнева,
  • И пахнет звездами и морем
  • Твой плащ широкий, Женевьева.
  • Ты помнишь ли, как перед нами
  • Встал храм, чернеющий во мраке,
  • Над сумрачными алтарями
  • Горели огненные знаки.
  • Торжественный, гранитокрылый,
  • Он охранял наш город сонный,
  • В нем пели молоты и пилы,
  • В ночи работали масоны.
  • Слова их скупы и случайны,
  • Но взоры ясны и упрямы,
  • Им древние открыты тайны,
  • Как строить каменные храмы.
  • Поцеловав порог узорный,
  • Свершив коленопреклоненье,
  • Мы попросили так покорно
  • Тебе и мне благословенья.
  • Великий Мастер с нивелиром
  • Стоял средь грохота и гула
  • И прошептал: «Идите с миром,
  • Мы побеждаем Вельзевула».
  • Пока они живут на свете,
  • Творят закон святого сева,
  • Мы смело можем быть как дети,
  • Любить друг друга, Женевьева.

1915

ДОЖДЬ

  • Сквозь дождем забрызганные стекла
  • Мир мне кажется рябым;
  • Я гляжу: ничто в нем не поблекло
  • И не сделалось чужим.
  • Только зелень стала чуть зловещей,
  • Словно пролит купорос,
  • Но зато рисуется в ней резче
  • Круглый куст кровавых роз.
  • Капли в лужах плещутся размерней
  • И бормочут свой псалом,
  • Как монашенки в часы вечерни
  • Торопливым голоском.
  • Слава, слава небу в тучах черных!
  • То – река весною, где
  • Вместо рыб стволы деревьев горных
  • В мутной мечутся воде.
  • В гиблых омутах волшебных мельниц
  • Ржанье бешеных коней,
  • И душе, несчастнейшей из пленниц,
  • Так и легче и вольней.

1915

* * *
  • Я не прожил, я протомился
  • Половину жизни земной,
  • И, Господь, вот Ты мне явился
  • Невозможной такой мечтой.
  • Вижу свет на горе Фаворе
  • И безумно тоскую я,
  • Что взлюбил и сушу и море,
  • Весь дремучий сон бытия;
  • Что моя молодая сила
  • Не смирилась перед Твоей,
  • Что так больно сердце томила
  • Красота Твоих дочерей.
  • Но любовь разве цветик алый,
  • Чтобы ей лишь мгновенье жить,
  • Но любовь разве пламень малый,
  • Что ее легко погасить?
  • С этой тихой и грустной думой
  • Как-нибудь я жизнь дотяну,
  • А о будущей Ты подумай,
  • Я и так погубил одну.

1915

* * *
  • Об Адонисе с лунной красотой,
  • О Гиацинте тонком, о Нарциссе
  • И о Данае, туче золотой,
  • Еще грустят аттические выси.
  • Грустят валы ямбических морей,
  • И журавлей кочующие стаи,
  • И пальма, о которой Одиссей
  • Рассказывал смущенной Навзикае.
  • Печальный мир не очаруют вновь
  • Ни кудри душные, ни взор призывный,
  • Ни лепестки горячих губ, ни кровь,
  • Стучавшая торжественно и дивно.
  • Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь.
  • И ты, о нежная, чье имя – пенье,
  • Чье тело – музыка, и ты идешь
  • На беспощадное исчезновенье.
  • Но мне, увы, неведомы слова —
  • Землетрясенья, громы, водопады,
  • Чтоб и по смерти ты была жива,
  • Как юноши и девушки Эллады.

1915

Ода д’Аннунцио

К его выступлению в Генуе
  • Опять волчица на столбе
  • Рычит в огне багряных светов…
  • Судьба Италии – в судьбе
  • Ее торжественных поэтов.
  • Был Августов высокий век,
  • И золотые строки были;
  • Спокойней величавых рек
  • С ней разговаривал Вергилий.
  • Был век печали; и тогда,
  • Как враг в ее стучался двери,
  • Бежал от мирного труда
  • Изгнанник бледный, Алигьери.
  • Униженная до конца,
  • Страна, веселием объята,
  • Короновала мертвеца
  • В короновании Торквата.
  • И в дни прекраснейшей войны,
  • Которой кланяюсь я земно,
  • К которой завистью полны
  • И Александр и Агамемнон,
  • Когда все лучшее, что в нас
  • Таилось скупо и сурово,
  • Вся сила духа, доблесть рас,
  • Свои разрушило оковы —
  • Слова: «Встает великий Рим,
  • Берите ружья, дети горя»… —
  • Грозней громов, внимая им,
  • Толпа взволнованнее моря.
  • А море синей пеленой
  • Легло вокруг, как мощь и слава
  • Италии, как щит святой
  • Ее стариннейшего права.
  • А горы стынут в небесах,
  • Загадочны и незнакомы,
  • Там зреют молнии в лесах,
  • Там чутко притаились громы.
  • И, конь, встающий на дыбы,
  • Народ поверил в правду света,
  • Вручая страшные судьбы
  • Рукам изнеженным поэта.
  • И все поют, поют стихи
  • О том, что вольные народы
  • Живут, как образы стихий,
  • Ветра, и пламени, и воды.

1915

РАЙ

  • Апостол Петр, бери свои ключи,
  • Достойный рая в дверь его стучит.
  • Коллоквиум с отцами церкви там
  • Покажет, что я в догматах был прям.
  • Георгий пусть поведает о том,
  • Как в дни войны сражался я с врагом.
  • Святой Антоний может подтвердить,
  • Что плоти я никак не мог смирить.
  • Но и святой Цецилии уста
  • Прошепчут, что душа моя чиста.
  • Мне часто снились райские сады,
  • Среди ветвей румяные плоды,
  • Лучи и ангельские голоса,
  • Внемировой природы чудеса.
  • И знаешь ты, что утренние сны
  • Как предзнаменованья нам даны.
  • Апостол Петр, ведь если я уйду
  • Отвергнутым, что делать мне в аду?
  • Моя любовь растопит адский лед,
  • И адский огнь слеза моя зальет.
  • Перед тобою темный серафим
  • Появится ходатаем моим.
  • Не медли более, бери ключи,
  • Достойный рая в дверь его стучит.

1915

ПЯТИСТОПНЫЕ ЯМБЫ

М.Л. Лозинскому

  • Я помню ночь, как черную наяду,
  • В морях под знаком Южного Креста.
  • Я плыл на юг; могучих волн громаду
  • Взрывали мощно лопасти винта,
  • И встречные суда, очей отраду,
  • Брала почти мгновенно темнота.
  • О, как я их жалел, как было странно
  • Мне думать, что они идут назад
  • И не остались в бухте необманной,
  • Что дон Жуан не встретил донны Анны,
  • Что гор алмазных не нашел Синдбад
  • И Вечный Жид несчастней во сто крат.
  • Но проходили месяцы, обратно
  • Я плыл и увозил клыки слонов,
  • Картины абиссинских мастеров,
  • Меха пантер – мне нравились их пятна —
  • И то, что прежде было непонятно, —
  • Презренье к миру и усталость снов.
  • Я молод был, был жаден и уверен,
  • Но дух земли молчал, высокомерен,
  • И умерли слепящие мечты,
  • Как умирают птицы и цветы.
  • Теперь мой голос медлен и размерен,
  • Я знаю, жизнь не удалась… и ты,
  • Ты, для кого искал я на Леванте
  • Нетленный пурпур королевских мантий, —
  • Я проиграл тебя, как Дамаянти
  • Когда-то проиграл безумный Наль.
  • Взлетели кости, звонкие, как сталь,
  • Упали кости – и была печаль.
  • Сказала ты, задумчивая, строго:
  • «Я верила, любила слишком много,
  • А ухожу, не веря, не любя,
  • И пред лицом Всевидящего Бога,
  • Быть может, самое себя губя,
  • Навек я отрекаюсь от тебя».
  • Твоих волос не смел поцеловать я,
  • Ни даже сжать холодных, тонких рук.
  • Я сам себе был гадок, как паук,
  • Меня пугал и мучил каждый звук,
  • И ты ушла, в простом и темном платье,
  • Похожая на древнее Распятье.
  • То лето было грозами полно,
  • Жарой и духотою небывалой,
  • Такой, что сразу делалось темно
  • И сердце биться вдруг переставало,
  • В полях колосья сыпали зерно,
  • И солнце даже в полдень было ало.
  • И в реве человеческой толпы,
  • В гуденье проезжающих орудий,
  • В немолчном зове боевой трубы
  • Я вдруг услышал песнь моей судьбы
  • И побежал, куда бежали люди,
  • Покорно повторяя: буди, буди.
  • Солдаты громко пели, и слова
  • Невнятны были, сердце их ловило:
  • «Скорей вперед! Могила так могила!
  • Нам ложем будет свежая трава,
  • А пологом – зеленая листва,
  • Союзником – архангельская сила».
  • Так сладко эта песнь лилась, маня,
  • Что я пошел, и приняли меня,
  • И дали мне винтовку и коня,
  • И поле, полное врагов могучих,
  • Гудящих грозно бомб и пуль певучих,
  • И небо в молнийных и рдяных тучах.
  • И счастием душа обожжена
  • С тех самых пор; веселием полна,
  • И ясностью, и мудростью, о Боге
  • Со звездами беседует она,
  • Глас Бога слышит в воинской тревоге
  • И Божьими зовет свои дороги.
  • Честнейшую честнейших херувим,
  • Славнейшую славнейших серафим,
  • Земных надежд небесное Свершенье
  • Она величит каждое мгновенье
  • И чувствует к простым словам своим
  • Вниманье, милость и благоволенье.
  • Есть на море пустынном монастырь
  • Из камня белого, золотоглавый,
  • Он озарен немеркнущею славой.
  • Туда б уйти, покинув мир лукавый,
  • Смотреть на ширь воды и неба ширь…
  • В тот золотой и белый монастырь!

1912–1915

ЗМЕЙ

  • Ах, иначе в былые года
  • Колдовала земля с небесами,
  • Дива дивные зрелись тогда,
  • Чуда чудные деялись сами…
  • Позабыв Золотую Орду,
  • Пестрый грохот равнины китайской,
  • Змей крылатый в пустынном саду
  • Часто прятался полночью майской.
  • Только девушки видеть луну
  • Выходили походкою статной, —
  • Он подхватывал быстро одну,
  • И взмывал, и стремился обратно.
  • Как сверкал, как слепил и горел
  • Медный панцирь под хищной луною,
  • Как серебряным звоном летел
  • Мерный клекот над Русью лесною:
  • «Я красавиц таких, лебедей
  • С белизною такою молочной,
  • Не встречал никогда и нигде,
  • Ни в заморской стране, ни в восточной.
  • Но еще ни одна не была
  • Во дворце моем пышном, в Лагоре:
  • Умирают в пути, и тела
  • Я бросаю в Каспийское море.
  • Спать на дне, средь чудовищ морских,
  • Почему им, безумным, дороже,
  • Чем в могучих объятьях моих
  • На торжественном княжеском ложе?
  • И порой мне завидна судьба
  • Парня с белой пастушеской дудкой
  • На лугу, где девичья гурьба
  • Так довольна его прибауткой».
  • Эти крики заслыша, Вольга
  • Выходил и поглядывал хмуро,
  • Надевал тетиву на рога
  • Беловежского старого тура.

1915

АНДРЕЙ РУБЛЕВ

  • Я твердо, я так сладко знаю,
  • С искусством иноков знаком,
  • Что лик жены подобен раю,
  • Обетованному Творцом.
  • Нос – это древа ствол высокий;
  • Две тонкие дуги бровей
  • Над ним раскинулись, широки,
  • Изгибом пальмовых ветвей.
  • Два вещих сирина, два глаза,
  • Под ними сладостно поют,
  • Велеречивостью рассказа
  • Все тайны духа выдают.
  • Открытый лоб – как свод небесный,
  • И кудри – облака над ним;
  • Их, верно, с робостью прелестной
  • Касался нежный серафим.
  • И тут же, у подножья древа,
  • Уста – как некий райский цвет,
  • Из-за какого матерь Ева
  • Благой нарушила завет.
  • Все это кистью достохвальной
  • Андрей Рублев мне начертал,
  • И этой жизни труд печальный
  • Благословеньем Божьим стал.

1915

ДЕРЕВЬЯ

  • Я знаю, что деревьям, а не нам,
  • Дано величье совершенной жизни,
  • На ласковой земле, сестре звездам,
  • Мы – на чужбине, а они – в отчизне.
  • Глубокой осенью в полях пустых
  • Закаты медно-красные, восходы
  • Янтарные окраске учат их —
  • Свободные, зеленые народы.
  • Есть Моисеи посреди дубов,
  • Марии между пальм… Их души, верно,
  • Друг другу посылают тихий зов
  • С водой, струящейся во тьме безмерной.
  • И в глубине земли, точа алмаз,
  • Дробя гранит, ключи лепечут скоро,
  • Ключи поют, кричат – где сломан вяз,
  • Где листьями оделась сикомора.
  • О, если бы и мне найти страну,
  • В которой мог не плакать и не петь я,
  • Безмолвно поднимаясь в вышину
  • Неисчислимыя тысячелетья!

1915

* * *
  • И год второй к концу склоняется,
  • Но так же реют знамена,
  • И так же буйно издевается
  • Над нашей мудростью война.
  • Вслед за ее крылатым гением,
  • Всегда играющим вничью,
  • С победной музыкой и пением
  • Войдут войска в столицу. Чью?
  • И сосчитают ли потопленных
  • Во время трудных переправ,
  • Забытых на полях потоптанных
  • И громких летописях слав?
  • Иль зори будущие ясные
  • Увидят мир таким, как встарь:
  • Огромные гвоздики красные
  • И на гвоздиках спит дикарь;
  • Чудовищ слышны ревы мирные,
  • Вдруг хлещут бешено дожди,
  • И все затягивают жирные
  • Светло-зеленые хвощи.
  • Не все ль равно? Пусть время катится,
  • Мы поняли тебя, земля!
  • Ты только хмурая привратница
  • У входа в Божии Поля.

1916

ГОРОДОК

  • Над широкою рекой,
  • Пояском-мостом перетянутой,
  • Городок стоит небольшой,
  • Летописцем не раз помянутый.
  • Знаю, в этом городке —
  • Человечья жизнь настоящая,
  • Словно лодочка на реке,
  • К цели ведомой уходящая.
  • Полосатые столбы
  • У гауптвахты, где солдатики
  • Под пронзительный вой трубы
  • Маршируют, совсем лунатики.
  • На базаре всякий люд,
  • Мужики, цыгане, прохожие —
  • Покупают и продают,
  • Проповедуют Слово Божие.
  • В крепко слаженных домах
  • Ждут хозяйки белые, скромные,
  • В самаркандских цветных платках,
  • А глаза все такие темные.
  • Губернаторский дворец
  • Пышет светом в часы вечерние,
  • Предводителев жеребец —
  • Удивление всей губернии.
  • А весной идут, таясь,
  • На кладбище девушки с милыми,
  • Шепчут, ластясь: «Мой яхонт-князь!» —
  • И целуются над могилами.
  • Крест над церковью взнесен.
  • Символ власти ясной, Отеческой,
  • И гудит малиновый звон
  • Речью мудрою, человеческой.

1916

ДЕТСТВО

  • Я ребенком любил большие,
  • Медом пахнущие луга,
  • Перелески, травы сухие
  • И меж трав бычачьи рога.
  • Каждый пыльный куст придорожный
  • Мне кричал: «Я шучу с тобой,
  • Обойди меня осторожно
  • И узнаешь, кто я такой!»
  • Только дикий ветер осенний,
  • Прошумев, прекращал игру, —
  • Сердце билось еще блаженней,
  • И я верил, что я умру
  • Не один – с моими друзьями,
  • С мать-и-мачехой, с лопухом,
  • И за дальними небесами
  • Догадаюсь вдруг обо всем.
  • Я за то и люблю затеи
  • Грозовых военных забав,
  • Что людская кровь не святее
  • Изумрудного сока трав.

1916

РАБОЧИЙ

  • Он стоит пред раскаленным горном,
  • Невысокий старый человек.
  • Взгляд спокойный кажется покорным
  • От миганья красноватых век.
  • Все товарищи его заснули,
  • Только он один еще не спит:
  • Все он занят отливаньем пули,
  • Что меня с землею разлучит.
  • Кончил, и глаза повеселели.
  • Возвращается. Блестит луна.
  • Дома ждет его в большой постели
  • Сонная и теплая жена.
  • Пуля, им отлитая, просвищет
  • Над седою, вспененной Двиной,
  • Пуля, им отлитая, отыщет
  • Грудь мою, она пришла за мной.
  • Упаду, смертельно затоскую,
  • Прошлое увижу наяву,
  • Кровь ключом захлещет на сухую,
  • Пыльную и мятую траву.
  • И Господь воздаст мне полной мерой
  • За недолгий мой и горький век.
  • Это сделал в блузе светло-серой
  • Невысокий старый человек.

1916

ЮГ

  • За то, что я теперь спокойный
  • И умерла моя свобода,
  • О самой светлой, о самой стройной
  • Со мной беседует природа.
  • В дали, от зноя помертвелой,
  • Себе и солнцу буйно рада,
  • О самой стройной, о самой белой
  • Звенит немолчная цикада.
  • Увижу ль пены побережной
  • Серебряное колыханье, —
  • О самой белой, о самой нежной
  • Поет мое воспоминанье.
  • Вот ставит ночь свои ветрила
  • И тихо по небу струится,
  • О самой нежной, о самой милой
  • Мне пестрокрылый сон приснится.

1916

КАНЦОНА

  • Бывает в жизни человека
  • Один неповторимый миг:
  • Кто б ни был он: старик, калека,
  • Как бы свой собственный двойник,
  • Нечеловечески прекрасен
  • Тогда стоит он; небеса
  • Над ним разверсты; воздух ясен;
  • Уж наплывают чудеса.
  • Таким тогда он будет снова,
  • Когда воскреснувшую плоть
  • Решит во славу Бога-Слова
  • К всебытию призвать Господь.
  • Волшебница, я не случайно
  • К следам ступней твоих приник:
  • Ведь я тебя увидел тайно
  • В невыразимый этот миг.
  • Ты розу белую срывала
  • И наклонялась к розе той,
  • А небо над тобой сияло,
  • Твоей залито красотой.

1917

КАНЦОНА

  • В скольких земных океанах я плыл,
  • Древних, веселых и пенных,
  • Сколько в степях караванов водил
  • Дней и ночей несравненных…
  • Как мы смеялись в былые года
  • С вольною Музой моею…
  • Рифмы, как птицы, слетались тогда,
  • Сколько – и вспомнить не смею.
  • Только любовь мне осталась, струной
  • Ангельской арфы взывая,
  • Душу пронзая, как тонкой иглой,
  • Синими светами рая.
  • Ты мне осталась одна. Наяву
  • Видевший солнце ночное,
  • Лишь для тебя на земле я живу,
  • Делаю дело земное.
  • Да, ты в моей беспокойной судьбе —
  • Иерусалим пилигримов.
  • Надо бы мне говорить о тебе
  • На языке серафимов.

1917

МУЖИК

  • В чащах, в болотах огромных,
  • У оловянной реки,
  • В срубах мохнатых и темных
  • Странные есть мужики.
  • Выйдет такой в бездорожье,
  • Где разбежался ковыль,
  • Слушает крики Стрибожьи,
  • Чуя старинную быль.
  • С остановившимся взглядом
  • Здесь проходил печенег…
  • Сыростью пахнет и гадом
  • Возле мелеющих рек.
  • Вот уже он и с котомкой,
  • Путь оглашая лесной
  • Песней протяжной, негромкой,
  • Но озорной, озорной.
  • Путь этот – светы и мраки,
  • Посвист разбойный в полях,
  • Ссоры, кровавые драки
  • В страшных, как сны, кабаках.
  • В гордую нашу столицу
  • Входит он – Боже, спаси! —
  • Обворожает царицу
  • Необозримой Руси
  • Взглядом, улыбкою детской,
  • Речью такой озорной, —
  • И на груди молодецкой
  • Крест просиял золотой.
  • Как не погнулись – о, горе! —
  • Как не покинули мест
  • Крест на Казанском соборе
  • И на Исакии крест?
  • Над потрясенной столицей
  • Выстрелы, крики, набат,
  • Город ощерился львицей,
  • Обороняющей львят.
  • «Что ж, православные, жгите
  • Труп мой на темном мосту,
  • Пепел по ветру пустите…
  • Кто защитит сироту?
  • В диком краю и убогом
  • Много таких мужиков.
  • Слышен по вашим дорогам
  • Радостный гул их шагов».

1917

ЛЕДОХОД

  • Уж одевались острова
  • Весенней зеленью прозрачной,
  • Но нет, изменчива Нева,
  • Ей так легко стать снова мрачной.
  • Взойди на мост, склони свой взгляд:
  • Там льдины прыгают по льдинам,
  • Зеленые, как медный яд,
  • С ужасным шелестом змеиным.
  • Географу, в час трудных снов,
  • Такие тяготят сознанье —
  • Неведомых материков
  • Мучительные очертанья.
  • Так пахнут сыростью гриба,
  • И неуверенно и слабо,
  • Те потайные погреба,
  • Где труп зарыт и бродят жабы.
  • Река больна, река в бреду.
  • Одни, уверены в победе,
  • В зоологическом саду
  • Довольны белые медведи.
  • И знают, что один обман
  • Их тягостное заточенье:
  • Сам Ледовитый Океан
  • Идет на их освобожденье.

1917

ОСЕНЬ

  • Оранжево-красное небо…
  • Порывистый ветер качает
  • Кровавую гроздь рябины.
  • Догоняю бежавшую лошадь
  • Мимо стекол оранжереи,
  • Решетки старого парка
  • И лебединого пруда.
  • Косматая, рыжая, рядом
  • Несется моя собака,
  • Которая мне милее
  • Даже родного брата,
  • Которую буду помнить,
  • Если она издохнет.
  • Стук копыт участился,
  • Пыль все выше.
  • Трудно преследовать лошадь
  • Чистой арабской крови.
  • Придется присесть, пожалуй,
  • Задохнувшись, на камень
  • Широкий и плоский,
  • И удивляться тупо
  • Оранжево-красному небу,
  • И тупо слушать
  • Кричащий пронзительно ветер.

1917

ПРИРОДА

  • Так вот и вся она, природа,
  • Которой дух не признает,
  • Вот луг, где сладкий запах меда
  • Смешался с запахом болот;
  • Да ветра дикая заплачка,
  • Как отдаленный вой волков;
  • Да над сосной курчавой скачка
  • Каких-то пегих облаков.
  • Я вижу тени и обличья,
  • Я вижу, гневом обуян,
  • Лишь скудное многоразличье
  • Творцом просыпанных семян.
  • Земля, к чему шутить со мною:
  • Одежды нищенские сбрось
  • И стань, как ты и есть, звездою,
  • Огнем пронизанной насквозь!

1917

ДЕВУШКА

  • Ты говорил слова пустые,
  • А девушка и расцвела:
  • Вот чешет косы золотые,
  • По-праздничному весела.
  • Теперь ко всем церковным требам
  • Молиться ходит о твоем.
  • Ты стал ей солнцем, стал ей небом,
  • Ты стал ей ласковым дождем.
  • Глаза темнеют, чуя грозы,
  • Неровен вздох ее и част.
  • Она пока приносит розы,
  • А захоти – и жизнь отдаст.

1917

ШВЕЦИЯ

  • Страна живительной прохлады
  • Лесов и гор гудящих, где
  • Всклокоченные водопады
  • Ревут, как будто быть беде;
  • Для нас священная навеки
  • Страна, ты помнишь ли, скажи,
  • Тот день, как из Варягов в Греки
  • Пошли суровые мужи?
  • Ответь, ужели так и надо,
  • Чтоб был, свидетель злых обид,
  • У золотых ворот Царьграда
  • Забыт Олегов медный щит?
  • Чтобы в томительные бреды
  • Опять поникла, как вчера,
  • Для славы, силы и победы
  • Тобой подъятая сестра?
  • И неужель твой ветер свежий
  • Вотще нам в уши сладко выл,
  • К Руси славянской, печенежьей
  • Вотще твой Рюрик приходил?

1917

СТОКГОЛЬМ

  • Зачем он мне снился, смятенный, нестройный,
  • Рожденный из глуби не наших времен,
  • Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный,
  • Такой уж почти и не радостный сон…
  • Быть может, был праздник, не знаю наверно,
  • Но только все колокол, колокол звал;
  • Как мощный орган, потрясенный безмерно,
  • Весь город молился, гудел, грохотал.
  • Стоял на горе я, как будто народу
  • О чем-то хотел проповедовать я,
  • И видел прозрачную тихую воду,
  • Окрестные рощи, леса и поля.
  • «О Боже, – вскричал я в тревоге, – что, если
  • Страна эта истинно родина мне?
  • Не здесь ли любил я и умер не здесь ли,
  • В зеленой и солнечной этой стране?»
  • И понял, что я заблудился навеки
  • В слепых переходах пространств и времен,
  • А где-то струятся родимые реки,
  • К которым мне путь навсегда запрещен.

1917

НОРВЕЖСКИЕ ГОРЫ

  • Я ничего не понимаю, горы:
  • Ваш гимн поет кощунство иль псалом,
  • И вы, смотрясь в холодные озера,
  • Молитвой заняты иль колдовством?
  • Здесь с криками чудовищных глумлений,
  • Как сатана на огненном коне,
  • Пер Гюнт летал на бешеном олене
  • По самой неприступной крутизне.
  • И, царств земных непризнанный наследник,
  • Единый побежденный до конца,
  • Не здесь ли Бранд, суровый проповедник,
  • Сдвигал лавины именем Творца?
  • А вечный снег и синяя, как чаша
  • Сапфирная, сокровищница льда!
  • Страшна земля, такая же, как наша,
  • Но не рождающая никогда.
  • И дивны эти неземные лица,
  • Чьи кудри – снег, чьи очи – дыры в ад,
  • С чьих щек, изрытых бурями, струится,
  • Как борода седая, водопад.

1917

УТЕШЕНИЕ

  • Кто лежит в могиле,
  • Слышит дивный звон,
  • Самых белых лилий
  • Чует запах он.
  • Кто лежит в могиле,
  • Видит вечный свет,
  • Серафимских крылий
  • Переливный снег.
  • Да, ты умираешь,
  • Руки холодны,
  • И сама не знаешь
  • Неземной весны.
  • Но идешь ты к раю
  • По моей мольбе.
  • Это так, я знаю,
  • Я клянусь тебе.

1917

НА СЕВЕРНОМ МОРЕ

  • О, да, мы из расы
  • Завоевателей древних,
  • Взносивших над Северным морем
  • Широкий крашеный парус
  • И прыгавших с длинных стругов
  • На плоский берег нормандский —
  • В пределы старинных княжеств
  • Пожары вносить и смерть.
  • Уже не одно столетье
  • Вот так мы бродим по миру,
  • Мы бродим и трубим в трубы,
  • Мы бродим и бьем в барабаны:
  • Не нужны ли крепкие руки,
  • Не нужно ли твердое сердце,
  • И красная кровь не нужна ли
  • Республике иль королю? —
  • Эй, мальчик, неси нам
  • Вина скорее,
  • Малаги, портвейну,
  • А главное – виски!
  • Ну, что там такое:
  • Подводная лодка,
  • Плавучая мина?
  • На это есть моряки!
  • О, да, мы из расы
  • Завоевателей древних,
  • Которым вечно скитаться,
  • Срываться с высоких башен,
  • Тонуть в седых океанах
  • И буйной кровью своею
  • Поить ненасытных пьяниц —
  • Железо, сталь и свинец.
  • Но все-таки песни слагают
  • Поэты на разных наречьях,
  • И западных, и восточных,
  • Но все-таки молят монахи
  • В Мадриде и на Афоне,
  • Как свечи горя перед Богом,
  • Но все-таки женщины грезят —
  • О нас, и только о нас.

1917

ПРАПАМЯТЬ

  • И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
  • Моря, пустыни, города,
  • Мелькающее отраженье
  • Потерянного навсегда.
  • Бушует пламя, трубят трубы,
  • И кони рыжие летят,
  • Потом волнующие губы
  • О счастье, кажется, твердят.
  • И вот опять восторг и горе,
  • Опять, как прежде, как всегда,
  • Седою гривой машет море,
  • Встают пустыни, города.
  • Когда же наконец, восставши
  • От сна, я буду снова я, —
  • Простой индиец, задремавший
  • В священный вечер у ручья?

1917

ПЕСЕНКА

  • Ты одна благоухаешь,
  • Ты одна;
  • Ты проходишь и сияешь,
  • Как луна.
  • Вещь, которой ты коснулась,
  • Вдруг свята,
  • В ней таинственно проснулась
  • Красота.
  • Неужель не бросит каждый
  • Всех забот,
  • За тобой со сладкой жаждой
  • Не пойдет?
  • В небо, чистое, как горе,
  • Глаз твоих,
  • В пену сказочного моря
  • Рук твоих?
  • Много женщин есть на свете
  • И мужчин,
  • Но пришел к заветной мете
  • Я один.

1917 или 1918?

В БРЕТАНИ

  • Здравствуй, море! Ты из тех морей,
  • По которым плавали галеры,
  • В шелковых кафтанах кавалеры
  • Покоряли варварских царей.
  • Только странно, я люблю скорей
  • Те моря, суровые без меры,
  • Где акулы, спруты и химеры —
  • Ужас чернокожих рыбарей.
  • Те моря… я слушаю их звоны,
  • Ясно вижу их покров червленый
  • В душной комнате, в тиши ночной,
  • В час, когда я – как стрела у лука,
  • А душа – один восторг и мука
  • Перед страшной женской красотой.

1917

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

  • Мы покидали Соутгемптон,
  • И море было голубым.
  • Когда же мы пристали к Гавру,
  • То черным сделалось оно.
  • Я верю в предзнаменованья,
  • Как верю в утренние сны.
  • Господь, помилуй наши души:
  • Большая нам грозит беда.

1917

ХОККУ

  • Вот девушка с газельими глазами
  • Выходит замуж за американца.
  • Зачем Колумб Америку открыл?!

1917

* * *
  • Мы в аллеях светлых пролетали,
  • Мы летели около воды,
  • Золотые листья опадали
  • В синие и сонные пруды.
  • И причуды, и мечты, и думы
  • Поверяла мне она свои,
  • Все, что может девушка придумать
  • О еще неведомой любви.
  • Говорила: «Да, любовь свободна,
  • И в любви свободен человек,
  • Только то лишь сердце благородно,
  • Что умеет полюбить навек».
  • Я смотрел в глаза ее большие,
  • И я видел милое лицо
  • В рамке, где деревья золотые
  • С водами слились в одно кольцо.
  • И я думал: «Нет, любовь не это!
  • Как пожар в лесу, любовь – в судьбе,
  • Потому что даже без ответа
  • Я отныне обречен тебе».

1917

* * *
  • Из букета целого сирени
  • Мне досталась лишь одна сирень,
  • И всю ночь я думал об Елене,
  • А потом томился целый день.
  • Все казалось мне, что в белой пене
  • Исчезает милая земля,
  • Расцветают влажные сирени,
  • За кормой большого корабля.
  • И за огненными небесами
  • Обо мне задумалась она,
  • Девушка с газельими глазами
  • Моего любимейшего сна.
  • Сердце прыгало, как детский мячик,
  • Я, как брату, верил кораблю,
  • Оттого что мне нельзя иначе,
  • Оттого что я ее люблю.

1917

РОЗА

  • Цветов и песен благодатный хмель
  • Нам запрещен, как ветхие мечтанья.
  • Лишь девственные наименованья
  • Поэтам разрешаются отсель.
  • Но роза, принесенная в отель,
  • Забытая нарочно в час прощанья
  • На томике старинного изданья
  • Канцон, которые слагал Рюдель, —
  • Ее ведь смею я почтить сонетом:
  • Мне книга скажет, что любовь одна
  • В тринадцатом столетии, как в этом,
  • Печальней смерти и пьяней вина,
  • И, бархатные лепестки целуя,
  • Быть может, преступленья не свершу я?

1917

* * *
  • Вероятно, в жизни предыдущей
  • Я зарезал и отца и мать,
  • Если в этой – Боже присносущий! —
  • Так позорно осужден страдать.
  • Каждый день мой, как мертвец, спокойный,
  • Все дела чужие, не мои,
  • Лишь томленье вовсе недостойной,
  • Вовсе платонической любви.
  • Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,
  • В Африку, как прежде, как тогда,
  • Лечь под царственную сикомору
  • И не подыматься никогда.
  • Бархатом меня покроет вечер,
  • А луна оденет в серебро,
  • И быть может не припомнит ветер,
  • Что когда-то я служил в бюро.

1917

* * *
  • Пролетала золотая ночь
  • И на миг замедлила в пути,
  • Мне, как другу, захотев помочь,
  • Ваши письма думала найти —
  • Те, что Вы не написали мне…
  • А потом присела на кровать
  • И сказала: «Знаешь, в тишине
  • Хорошо бывает помечтать!
  • Та, другая, вероятно, зла,
  • Ей с тобой встречаться даже лень,
  • Полюби меня, ведь я светла,
  • Так светла, что не светлей и день.
  • Много расцветает черных роз
  • В потайных колодцах у меня,
  • Словно крылья пламенных стрекоз,
  • Пляшут искры синего огня.
  • Тот же пламень и в глазах твоих
  • В миг, когда ты думаешь о ней,
  • Для тебя сдержу я вороных
  • Неподатливых моих коней».
  • Ночь, молю, не мучь меня! Мой рок
  • Слишком и без этого тяжел,
  • Неужели, если бы я мог,
  • От нее давно б я не ушел?
  • Смертной скорбью я теперь скорблю,
  • Но какой я дам тебе ответ,
  • Прежде чем ей не скажу «люблю»
  • И она мне не ответит «нет».

1917

ТЕЛЕФОН

  • Неожиданный и смелый
  • Женский голос в телефоне, —
  • Сколько сладостных гармоний
  • В этом голосе без тела!
  • Счастье, шаг твой благосклонный
  • Не всегда проходит мимо:
  • Звонче лютни серафима
  • Ты и в трубке телефонной!

1917

* * *
  • Я вырван был из жизни тесной,
  • Из жизни скудной и простой
  • Твоей мучительной, чудесной,
  • Неотвратимой красотой.
  • И умер я… и видел пламя,
  • Не виданное никогда:
  • Пред ослепленными глазами
  • Светилась синяя звезда.
  • Преображая дух и тело,
  • Напев вставал и падал вновь.
  • То говорила и звенела
  • Твоя поющей лютней кровь.
  • И запах огненней и слаще
  • Всего, что в жизни я найду,
  • И даже лилии, стоящей
  • В высоком ангельском саду.
  • И вдруг из глуби осиянной
  • Возник обратно мир земной.
  • Ты птицей раненой нежданно
  • Затрепетала предо мной.
  • Ты повторяла: «Я страдаю», —
  • Но что же делать мне, когда
  • Я наконец так сладко знаю,
  • Что ты – лишь синяя звезда.

1917

САМОФРАКИЙСКАЯ ПОБЕДА

  • В час моего ночного бреда
  • Ты возникаешь пред глазами —
  • Самофракийская Победа
  • С простертыми вперед руками.
  • Спугнув безмолвие ночное,
  • Рождает головокруженье
  • Твое крылатое, слепое,
  • Неудержимое стремленье.
  • В твоем безумно-светлом взгляде
  • Смеется что-то, пламенея,
  • И наши тени мчатся сзади,
  • Поспеть за нами не умея.

1917

Я И ВЫ

  • Да, я знаю, я Вам не пара,
  • Я пришел из иной страны,
  • И мне нравится не гитара,
  • А дикарский напев зурны.
  • Не по залам и по салонам
  • Темным платьям и пиджакам —
  • Я читаю стихи драконам,
  • Водопадам и облакам.
  • Я люблю – как араб в пустыне
  • Припадает к воде и пьет,
  • А не рыцарем на картине,
  • Что на звезды смотрит и ждет.
  • И умру я не на постели
  • При нотариусе и враче,
  • А в какой-нибудь дикой щели,
  • Утонувшей в густом плюще,
  • Чтоб войти не во всем открытый,
  • Протестантский, прибранный рай,
  • А туда, где разбойник, мытарь
  • И блудница крикнут: вставай!

1917

* * *
  • Дремала душа, как слепая,
  • Так пыльные спят зеркала,
  • Но солнечным облаком рая
  • Ты в темное сердце вошла.
  • Не знал я, что в сердце так много
  • Созвездий слепящих таких,
  • Чтоб вымолить счастье у Бога
  • Для глаз говорящих твоих.
  • Не знал я, что в сердце так много
  • Созвучий звенящих таких,
  • Чтоб вымолить счастье у Бога
  • Для губ полудетских твоих.
  • И рад я, что сердце богато,
  • Ведь тело твое из огня,
  • Душа твоя дивно крылата,
  • Певучая ты для меня.

1917

* * *
  • Лишь черный бархат, на котором
  • Забыт сияющий алмаз,
  • Сумею я сравнить со взором
  • Ее почти поющих глаз.
  • Ее фарфоровое тело
  • Томит неясной белизной,
  • Как лепесток сирени белой
  • Под умирающей луной.
  • Пусть руки нежно-восковые,
  • Но кровь в них так же горяча,
  • Как перед образом Марии
  • Неугасимая свеча.
  • И вся она легка, как птица
  • Осенней ясною порой,
  • Уже готовая проститься
  • С печальной северной страной.

1917

* * *
  • Много есть людей, что, полюбив,
  • Мудрые, дома себе возводят,
  • Возле их благословенных нив
  • Дети резвые за стадом бродят.
  • А другим – жестокая любовь,
  • Горькие ответы и вопросы,
  • С желчью смешана, кричит их кровь,
  • Слух их жалят злобным звоном осы.
  • А иные любят, как поют,
  • Как поют, и дивно торжествуют,
  • В сказочный скрываются приют;
  • А иные любят, как танцуют.
  • Как ты любишь, девушка, ответь,
  • По каким тоскуешь ты истомам?
  • Неужель ты можешь не гореть
  • Тайным пламенем, тебе знакомым?
  • Если ты могла явиться мне
  • Молнией слепительной Господней,
  • И отныне я горю в огне,
  • Вставшем до небес из преисподней.

1917

КАНЦОНА

  • Храм Твой, Господи, в небесах,
  • Но земля тоже Твой приют.
  • Расцветают липы в лесах,
  • И на липах птицы поют.
  • Точно благовест Твой, весна
  • По веселым идет полям,
  • А весною на крыльях сна
  • Прилетают ангелы к нам.
  • Если, Господи, это так,
  • Если праведно я пою,
  • Дай мне, Господи, дай мне знак,
  • Что я волю понял Твою.
  • Перед той, что сейчас грустна,
  • Появись, как Незримый Свет,
  • И на все, что спросит она,
  • Ослепительный дай ответ.
  • Ведь отрадней пения птиц,
  • Благодатней ангельских труб
  • Нам дрожанье милых ресниц
  • И улыбка любимых губ.

1917

* * *
  • Однообразные мелькают
  • Все с той же болью дни мои,
  • Как будто розы опадают
  • И умирают соловьи.
  • Но и она печальна тоже,
  • Мне приказавшая любовь,
  • И под ее атласной кожей
  • Бежит отравленная кровь.
  • И если я живу на свете,
  • То лишь из-за одной мечты:
  • Мы оба, как слепые дети,
  • Пойдем на горные хребты,
  • Туда, где бродят только козы,
  • В мир самых белых облаков,
  • Искать увянувшие розы
  • И слушать мертвых соловьев.

1917

* * *
  • Еще не раз Вы вспомните меня
  • И весь мой мир, волнующий и странный,
  • Нелепый мир из песен и огня,
  • Но меж других единый необманный.
  • Он мог стать Вашим тоже, и не стал,
  • Его Вам было мало или много,
  • Должно быть, плохо я стихи писал
  • И Вас неправедно просил у Бога.
  • Но каждый раз Вы склонитесь без сил
  • И скажете: «Я вспоминать не смею,
  • Ведь мир иной меня обворожил
  • Простой и грубой прелестью своею».

1917

* * *
  • Так долго сердце боролось,
  • Слипались усталые веки,
  • Я думал, пропал мой голос,
  • Мой звонкий голос навеки.
  • Но Вы мне его возвратили,
  • Он вновь мое достоянье,
  • Вновь в памяти белых лилий
  • И синих миров сверканье.
  • Мне ведомы все дороги
  • На этой земле привольной…
  • Но Ваши милые ноги
  • В крови, и Вам бегать больно.
  • Какой-то маятник злобный
  • Владеет нашей судьбою,
  • Он ходит, мечу подобный,
  • Меж радостью и тоскою.
  • Тот миг, что я песнью своею
  • Доволен, – для Вас мученье…
  • Вам весело – я жалею
  • О дне моего рожденья.

1917

* * *
  • Отвечай мне, картонажный мастер,
  • Что ты думал, делая альбом
  • Для стихов о самой нежной страсти
  • Толщиною в настоящий том!
  • Картонажный мастер, глупый, глупый,
  • Видишь, кончилась моя страда,
  • Губы милой были слишком скупы,
  • Сердце не дрожало никогда.
  • Страсть пропела песней лебединой,
  • Никогда ей не запеть опять,
  • Так же, как и женщине с мужчиной
  • Никогда друг друга не понять.
  • Но поет мне голос настоящий,
  • Голос жизни, близкой для меня,
  • Звонкий, словно водопад кипящий,
  • Словно гул растущего огня:
  • «В этом мире есть большие звезды,
  • В этом мире есть моря и горы,
  • Здесь любила Беатриче Данта,
  • Здесь ахейцы разорили Трою!
  • Если ты теперь же не забудешь
  • Девушки с огромными глазами,
  • Девушки с искусными речами,
  • Девушки, которой ты не нужен,
  • То и жить ты, значит, недостоин».

1917

* * *
  • На путях зеленых и земных
  • Горько счастлив темной я судьбою.
  • А стихи? Ведь ты мне шепчешь их,
  • Тайно наклоняясь надо мною.
  • Ты была безумием моим
  • Или дивной мудростью моею,
  • Так когда-то грозный серафим
  • Говорил тоскующему змею:
  • «Тьмы тысячелетий протекут,
  • И ты будешь биться в клетке тесной,
  • Прежде чем настанет Страшный Суд,
  • Сын придет и Дух придет Небесный.
  • Это выше нас, и лишь когда
  • Протекут назначенные сроки,
  • Утренняя грешная звезда,
  • Ты придешь к нам, брат печальноокий.
  • Нежный брат мой, вновь крылатый брат,
  • Бывший то властителем, то нищим,
  • За стенами рая новый сад,
  • Лучший сад с тобою мы отыщем.
  • Там, где плещет сладкая вода,
  • Вновь соединим мы наши руки,
  • Утренняя, милая звезда,
  • Мы не вспомним о былой разлуке».

1917

* * *
  • Временами, не справясь с тоскою
  • И не в силах смотреть и дышать,
  • Я, глаза закрывая рукою,
  • О тебе начинаю мечтать.
  • Не о девушке тонкой и томной,
  • Как тебя увидали бы все,
  • А о девочке тихой и скромной,
  • Наклоненной над книжкой Мюссе.
  • День, когда ты узнала впервые,
  • Что есть Индия, чудо чудес,
  • Что есть тигры и пальмы святые —
  • Для меня этот день не исчез.
  • Иногда ты смотрела на море,
  • И над морем сбиралась гроза.
  • И совсем настоящее горе
  • Наполняло слезами глаза.
  • Почему по прибрежьям безмолвным
  • Не взноситься дворцам золотым?
  • Почему по светящимся волнам
  • Не приходит к тебе серафим?
  • И я знаю, что в детской постели
  • Не спалось вечерами тебе,
  • Сердце билось, и взоры блестели,
  • О большой ты мечтала судьбе.
  • Утонув с головой в одеяле,
  • Ты хотела быть солнца светлей,
  • Чтобы люди тебя называли
  • Счастьем, лучшей надеждой своей.
  • Этот мир не слукавил с тобою,
  • Ты внезапно прорезала тьму,
  • Ты явилась слепящей звездою,
  • Но не всем, только мне одному.
  • И теперь ты не та, ты забыла
  • Все, чем прежде ты вздумала стать…
  • Где надежда? Весь мир – как могила.
  • Счастье где? Я не в силах дышать.
  • И, таинственный твой собеседник,
  • Вот, я душу мою отдаю
  • За твой маленький смятый передник,
  • За разбитую куклу твою.

1917

ЭЗБЕКИЕ

  • Как странно – ровно десять лет прошло
  • С тех пор, как я увидел Эзбекие,
  • Большой каирский сад, луною полной
  • Торжественно в тот вечер освещенный.
  • Я женщиною был тогда измучен,
  • И ни соленый, свежий ветер моря,
  • Ни грохот экзотических базаров,
  • Ничто меня утешить не могло.
  • О смерти я тогда молился Богу
  • И сам ее приблизить был готов.
  • Но этот сад, он был во всем подобен
  • Священным рощам молодого мира:
  • Там пальмы тонкие взносили ветви,
  • Как девушки, к которым Бог нисходит;
  • На холмах, словно вещие друиды,
  • Толпились величавые платаны,
  • И водопад белел во мраке, точно
  • Встающий на дыбы единорог;
  • Ночные бабочки перелетали
  • Среди цветов, поднявшихся высоко,
  • Иль между звезд, – так низко были звезды,
  • Похожие на спелый барбарис.
  • И, помню, я воскликнул: «Выше горя
  • И глубже смерти – жизнь! Прими, Господь,
  • Обет мой вольный: что бы ни случилось,
  • Какие бы печали, униженья
  • Ни выпали на долю мне, не раньше
  • Задумаюсь о легкой смерти я,
  • Чем вновь войду такой же лунной ночью
  • Под пальмы и платаны Эзбекие».
  • Как странно – ровно десять лет прошло,
  • И не могу не думать я о пальмах,
  • И о платанах, и о водопаде,
  • Во мгле белевшем, как единорог.
  • И вдруг оглядываюсь я, заслыша
  • В гуденьи ветра, в шуме дальней речи
  • И в ужасающем молчаньи ночи
  • Таинственное слово – Эзбекие.
  • Да, только десять лет, но, хмурый странник,
  • Я снова должен ехать, должен видеть
  • Моря, и тучи, и чужие лица,
  • Все, что меня уже не обольщает,
  • Войти в тот сад и повторить обет
  • Или сказать, что я его исполнил
  • И что теперь свободен…

1917

* * *
  • Я говорил – ты хочешь, хочешь?
  • Могу я быть тобой любим?
  • Ты счастье странное пророчишь
  • Гортанным голосом твоим.
  • А я плачу за счастье много,
  • Мой дом – из звезд и песен дом,
  • И будет сладкая тревога
  • Расти при имени твоем.
  • И скажут – что он? Только скрипка,
  • Покорно плачущая, он,
  • Ее единая улыбка
  • Рождает этот дивный звон.
  • И скажут – то луна и море,
  • Двояко отраженный свет —
  • И после – о, какое горе,
  • Что женщины такой же нет!
  • Но, не ответив мне ни слова,
  • Она задумчиво прошла,
  • Она не сделала мне злого,
  • И жизнь по-прежнему светла.
  • Ко мне нисходят серафимы,
  • Пою я полночи и дню,
  • Но вместо женщины любимой
  • Цветок засушенный храню.

1917

* * *
  • Я, что мог быть лучшей из поэм,
  • Звонкой скрипкой или розой белою,
  • В этом мире сделался ничем,
  • Вот живу и ничего не делаю.
  • Часто больно мне и трудно мне,
  • Только даже боль моя какая-то,
  • Не ездок на огненном коне,
  • А томленье и пустая маята.
  • Ничего я в жизни не пойму,
  • Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится,
  • Было хуже Богу моему,
  • И больнее было Богородице».

1917

ДВА АДАМА

  • Мне странно сочетанье слов – «я сам».
  • Есть внешний, есть и внутренний Адам.
  • Стихи слагая о любви нездешней,
  • За женщиной ухаживает внешний.
  • А внутренний, как враг, следит за ним,
  • Унылой злобою всегда томим.
  • И если внешний хитрыми речами,
  • Улыбкой нежной, нежными очами
  • Сумеет женщину приворожить,
  • То внутренний кричит: «Тому не быть!
  • Не знаешь разве ты, как небо сине,
  • Как веселы широкие пустыни
  • И что другая, дивно полюбя,
  • На ангельских тропинках ждет тебя?»
  • Но если внешнего напрасны речи
  • И женщина с ним избегает встречи,
  • Не хочет ни стихов его, ни глаз —
  • В безумьи внутренний: «Ведь в первый раз
  • Мы повстречали ту, что нас обоих
  • В небесных приютила бы покоях.
  • Ах ты ворона!» Так среди равнин
  • Бредут, бранясь, Пьеро и Арлекин.

1917

РАССЫПАЮЩАЯ ЗВЕЗДЫ

  • Не всегда чужда ты и горда
  • И меня не хочешь не всегда, —
  • Тихо, тихо, нежно, как во сне,
  • Иногда приходишь ты ко мне.
  • Надо лбом твоим густая прядь,
  • Мне нельзя ее поцеловать,
  • И глаза большие зажжены
  • Светами магической луны.
  • Нежный друг мой, беспощадный враг,
  • Так благословен твой каждый шаг,
  • Словно по сердцу ступаешь ты,
  • Рассыпая звезды и цветы.
  • Я не знаю, где ты их взяла,
  • Только отчего ты так светла?
  • И тому, кто мог с тобой побыть,
  • На земле уж нечего любить.

1917

* * *
  • Ты не могла иль не хотела
  • Мою почувствовать истому,
  • Твое дурманящее тело
  • И сердце бережешь другому.
  • Зато, когда перед бедою
  • Я обессилю, стиснув зубы,
  • Ты не придешь смочить водою
  • Мои запекшиеся губы.
  • В часы последнего усилья,
  • Когда и ангелы заблещут,
  • Твои сияющие крылья
  • Передо мной не затрепещут.
  • И ввстречу радостной победе
  • Мое ликующее знамя
  • Ты не поднимешь в реве меди
  • Своими нежными руками.
  • И ты меня забудешь скоро,
  • И я не стану думать, вольный,
  • О милой девочке, с которой
  • Мне было нестерпимо больно.

1917

* * *
  • Нежно-небывалая отрада
  • Прикоснулась к моему плечу,
  • И теперь мне ничего не надо,
  • Ни тебя, ни счастья не хочу.
  • Лишь одно бы принял я не споря —
  • Тихий, тихий золотой покой
  • Да двенадцать тысяч футов моря
  • Над моей пробитой головой.
  • Что же думать, как бы сладко нежил
  • Тот покой и вечный гул томил,
  • Если б только никогда я не жил,
  • Никогда не пел и не любил.

1917

* * *
  • Они спустились до реки
  • Смотреть на зарево заката,
  • Но серебрились их виски
  • И сердце не было крылато.
  • Промчался длинный ряд годов,
  • Годов унынья и печали,
  • Когда ни алых вечеров,
  • Ни звезд они не замечали.
  • Вот все измены прощены
  • И позабыты все упреки,
  • О, только б слушать плеск волны,
  • Природы мудрые уроки!
  • Как этот ясный водоем,
  • Навек отринуть самовластье
  • И быть вдвоем, всегда вдвоем,
  • Уже не верующим в счастье.
  • А в роще, ладя самострел,
  • Ребенок, брат любимый Мая,
  • На них насмешливо глядел,
  • Их светлых слез не понимая.

1918

Загробное мщенье

Баллада
  • Как-то трое изловили
  • На дороге одного
  • И жестоко колотили,
  • Беззащитного, его.
  • С переломанною грудью
  • И с разбитой головой,
  • Он сказал им: «Люди, люди,
  • Что вы сделали со мной?
  • Не страшны ни Бог, ни черти,
  • Но, клянусь, в мой смертный час, —
  • Притаясь за дверью смерти,
  • Сторожить я буду вас.
  • Что я сделаю, о Боже,
  • С тем, кто в эту дверь вошел!..»
  • И закинулся прохожий,
  • Захрипел и отошел.
  • Через год один разбойник
  • Умер, и дивился поп,
  • Почему это покойник
  • Все никак не входит в гроб.
  • Весь изогнут, весь скорючен,
  • На лице тоска и страх,
  • Оловянный взор измучен,
  • Капли пота на висках.
  • Два других бледнее стали
  • Стираного полотна.
  • Видно, много есть печали
  • В царстве неземного сна.
  • Протекло четыре года,
  • Умер наконец второй.
  • Ах, не видела природа
  • Дикой мерзости такой.
  • Мертвый глухо выл и хрипло,
  • Ползал по полу, дрожа,
  • На лицо его налипла
  • Мутной сукровицы ржа.
  • Уж и кости обнажались,
  • Смрад стоял – не подступить,
  • Все он выл, и не решались
  • Гроб его заколотить.
  • Третий, чувствуя тревогу
  • Нестерпимую, дрожит
  • И идет молиться Богу
  • В отдаленный тихий скит.
  • Он года хранит молчанье
  • И не ест по сорок дней,
  • Исполняя обещанье,
  • Спит на ложе из камней.
  • Так он умер, нетревожим;
  • Но никто не смел сказать,
  • Что пред этим чистым ложем
  • Довелось ему видать.
  • Все бледнели и крестились,
  • Повторяли: «Горе нам!» —
  • И в испуге расходились
  • По трущобам и горам.
  • И вокруг скита пустого
  • Терн поднялся и волчцы…
  • Не творите дела злого —
  • Мстят жестоко мертвецы.

1918

БАЛЛАДА

  • Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
  • И одно золотое с рубином кольцо,
  • Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
  • И увидел небес молодое лицо.
  • Кони фыркали, били копытом, маня
  • Понестись на широком пространстве земном,
  • И я верил, что солнце зажглось для меня,
  • Просияв, как рубин на кольце золотом.
  • Много звездных ночей, много огненных дней
  • Я скитался, не зная скитанью конца,
  • Я смеялся порывам могучих коней
  • И игре моего золотого кольца.
  • Там, на высях сознанья, – безумье и снег,
  • Но коней я ударил свистящим бичом.
  • Я на выси сознанья направил их бег
  • И увидел там деву с печальным лицом.
  • В тихом голосе слышались звоны струны,
  • В странном взоре сливался с ответом вопрос,
  • И я отдал кольцо этой деве луны
  • За неверный оттенок разбросанных кос.
  • И, смеясь надо мной, презирая меня,
  • Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
  • Люцифер подарил мне шестого коня —
  • И Отчаянье было названье ему.

1918

ВСТУПЛЕНЬЕ

  • Оглушенная ревом и топотом,
  • Облеченная в пламень и дымы,
  • О тебе, моя Африка, шепотом
  • В небесах говорят серафимы.
  • И, твое открывая Евангелье,
  • Повесть жизни ужасной и чудной,
  • О неопытном думают ангеле,
  • Что приставлен к тебе, безрассудной.
  • Про деянья свои и фантазии,
  • Про звериную душу послушай,
  • Ты, на дереве древнем Евразии
  • Исполинской висящая грушей.
  • Обреченный тебе, я поведаю
  • О вождях в леопардовых шкурах,
  • Что во мраке лесов за победою
  • Водят полчища воинов хмурых.
  • О деревнях с кумирами древними,
  • Что смеются усмешкой недоброй,
  • И о львах, что стоят над деревнями
  • И хвостом ударяют о ребра.
  • Дай за это дорогу мне торную
  • Там, где нету пути человеку,
  • Дай назвать моим именем черную,
  • До сих пор не открытую реку;
  • И последнюю милость, с которою
  • Отойду я в селенья святые:
  • Дай скончаться под той сикоморою,
  • Где с Христом отдыхала Мария.

1918

КРАСНОЕ МОРЕ

  • Здравствуй, Красное море, акулья уха,
  • Негритянская ванна, песчаный котел!
  • На твоих берегах вместо влажного мха
  • Известняк, словно каменный кактус, расцвел.
  • На твоих островах в раскаленном песке,
  • Позабытых приливом, растущим в ночи,
  • Издыхают чудовища моря в тоске:
  • Осьминоги, тритоны и рыбы-мечи.
  • С африканского берега сотни пирог
  • Отплывают и жемчуга ищут вокруг,
  • И стараются их отогнать на восток
  • С аравийского берега сотни фелуг.
  • Если негр будет пойман, его уведут
  • На невольничей рынок Ходейды в цепях,
  • Но араб несчастливый находит приют
  • В грязно-рыжих твоих и горячих волнах.
  • Как учитель среди шалунов, иногда
  • Океанский проходит средь них пароход.
  • Под винтом снеговая клокочет вода,
  • А на палубе – красные розы и лед.
  • Ты бессильно над ним; пусть ревет ураган,
  • Пусть волна как хрустальная встанет гора,
  • Закурив папиросу, вздохнет капитан:
  • «Слава Богу, свежо! Надоела жара!»
  • Целый день над водой, словно стая стрекоз,
  • Золотые летучие рыбы видны,
  • У песчаных серпами изогнутых кос
  • Мели, точно цветы, зелены и красны.
  • Блещет воздух, налитый прозрачным огнем,
  • Солнце сказочной птицей глядит с высоты:
  • – Море, Красное море, ты царственно днем,
  • Но ночами еще ослепительней ты!
  • Только тучкой скользнут водяные пары,
  • Тени черных русалок мелькнут на волнах,
  • Нам чужие созвездья, кресты, топоры
  • Над тобой загорятся в небесных садах.
  • И когда выступает луна на зенит,
  • Вихрь проносится, запахи моря тая,
  • От Суэца до Бабель-Мандеба звенит,
  • Как Эолова арфа, поверхность твоя.
  • На обрывистый берег выходят слоны,
  • Чутко слушая волн набегающих шум
  • Обожать отраженье ущербной луны
  • Подступают к воде и боятся акул.
  • И ты помнишь, как, только одно из морей,
  • Ты исполнило некогда Божий закон,
  • Разорвало могучие сплавы зыбей,
  • Чтоб прошел Моисей и погиб Фараон.

1918

ЕГИПЕТ

  • Как картинка из книжки старинной,
  • Услаждавшей мои вечера,
  • Изумрудные эти равнины
  • И раскидистых пальм веера.
  • И каналы, каналы, каналы.
  • Что несутся вдоль глиняных стен,
  • Орошая Дамьетские скалы
  • Розоватыми брызгами пен.
  • И такие смешные верблюды,
  • С телом рыб и с головками змей,
  • Как огромные древние чуда
  • Из глубин пышноцветных морей.
  • Вот каким ты увидишь Египет
  • В час божественный трижды, когда
  • Солнцем день человеческий выпит
  • И, колдуя, струится вода.
  • К отдаленным платанам цветущим
  • Ты приходишь, как шел до тебя
  • Здесь мудрец, говоря с Присносущим,
  • Птиц и звезды навек полюбя.
  • То вода ли шумит безмятежно
  • Между мельничных тяжких колес,
  • Или Апис мычит белоснежный,
  • Окровавленный цепью из роз?
  • Это взор благосклонный Изиды
  • Иль мерцанье встающей луны?
  • Но опомнись! Растут пирамиды
  • Пред тобою, черны и страшны.
  • На седые от мха их уступы
  • Ночевать прилетают орлы,
  • А в глубинах покоятся трупы,
  • Незнакомые с тленьем, средь мглы.
  • Сфинкс улегся на страже святыни
  • И с улыбкой глядит с высоты,
  • Ожидая гостей из пустыни,
  • О которых не ведаешь ты.
  • Но, Египта властитель единый,
  • Уж колышется нильский разлив
  • Над чертогами Елефантины,
  • Над садами Мемфиса и Фив.
  • Там, взглянув на пустынную реку,
  • Ты воскликнешь: «Ведь это же сон!
  • Не прикован я к нашему веку,
  • Если вижу сквозь бездну времен.
  • Исполняя царевны веленья,
  • Не при мне ли нагие рабы
  • По пустыням таскали каменья,
  • Воздвигали вот эти столбы?
  • И столетья затем не при мне ли
  • Хороводы танцующих жриц
  • Крокодилу хваления пели,
  • Перед Ибисом падали ниц?
  • И, томясь по Антонии милом,
  • Поднимая большие глаза,
  • Клеопатра считала над Нилом
  • Пробегающие паруса».
  • Но довольно! Ужели ты хочешь
  • Вечно жить средь минувших отрад?
  • И не рад ты сегодняшней ночи
  • И сегодняшним травам не рад?
  • Не обломок старинного крипта,
  • Под твоей зазвеневший ногой, —
  • Есть другая душа у Египта
  • И торжественный праздник другой.
  • Точно дивная Фата-Моргана,
  • Виден город, у ночи в плену,
  • Над мечетью султана Гассана
  • Минарет протыкает луну.
  • На прохладных открытых террасах
  • Чешут женщины золото кос,
  • Угощают подруг темноглазых
  • Имбирем и вареньем из роз.
  • Шейхи молятся, строги и хмуры,
  • И лежит перед ними Коран,
  • Где персидские миниатюры —
  • Словно бабочки сказочных стран.
  • А поэты скандируют строфы,
  • Развалившись на мягкой софе
  • Пред кальяном и огненным кофе
  • Вечерами в прохладных кафе.
  • Здесь недаром страна сотворила
  • Поговорку, прошедшую мир:
  • – Кто испробовал воду из Нила,
  • Будет вечно стремиться в Каир.
  • Пусть хозяева здесь – англичане,
  • Пьют вино и играют в футбол,
  • И Хедива в высоком Диване
  • Уж не властен святой произвол!
  • Пусть! Но истинный царь над страною
  • Не араб и не белый, а тот,
  • Кто с сохою или с бороною
  • Черных буйволов в поле ведет.
  • Хоть ютится он в доме из ила,
  • Умирает, как звери, в лесах,
  • Он любимец священного Нила
  • И его современник – феллах.
  • Для него ежегодно разливы
  • Этих рыжих всклокоченных вод
  • Затопляют богатые нивы,
  • Где тройную он жатву берет.
  • И его ограждают пороги
  • Полосой острогрудых камней
  • От нежданной полночной тревоги.
  • От коротких нубийских мечей.
  • А ведь знает и коршун бессонный:
  • Вся страна – это только река.
  • Окаймленная рамкой зеленой
  • И другой, золотой, из песка.
  • Если аист задумчивый близко
  • Поселится на поле твоем,
  • Напиши по-английски записку
  • И ему привяжи под крылом.
  • И весной на листе эвкалипта,
  • Если аист вернется назад,
  • Ты получишь привет из Египта
  • От веселых феллашских ребят.

1918

САХАРА

  • Все пустыни друг другу от века родны,
  • Но Аравия, Сирия, Гоби —
  • Это лишь затиханье сахарской волны,
  • В сатанинской воспрянувшей злобе.
  • Плещет Красное море, Персидский залив,
  • И глубоки снега на Памире,
  • Но ее океана песчаный разлив
  • До зеленой доходит Сибири.
  • Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей —
  • Ты в одной лишь пустыне на свете
  • Не захочешь людей и не встретишь людей,
  • А полюбишь лишь солнце да ветер.
  • Солнце клонит лицо с голубой вышины,
  • И лицо это девственно юно,
  • И, как струи пролитого солнца, ровны
  • Золотые песчаные дюны.
  • Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
  • Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
  • Это солнце на глади воздушных зеркал
  • Пишет кистью лучистой миражи.
  • Живописец небесный вечерней порой
  • У подножия скал и растений
  • На песке, как на гладкой доске золотой,
  • Расстилает лиловые тени.
  • И, небесный певец, лишь подаст оно знак,
  • Прозвучат гармоничные звоны —
  • Это лопнет налитый огнем известняк
  • И рассыплется пылью червленой.
  • Блещут скалы, темнеют под ними внизу
  • Древних рек каменистые ложа.
  • На покрытое волнами море в грозу,
  • Ты промолвишь, Сахара похожа.
  • Но вглядись: эта вечная слава песка —
  • Только горнего отсвет пожара.
  • С небесами, где легкие спят облака,
  • Бродят радуги, схожа Сахара.
  • Буйный ветер в пустыне второй властелин.
  • Вот он мчится порывами, точно
  • Средь высоких холмов и широких долин
  • Дорогой иноходец восточный.
  • И звенит и поет, поднимаясь, песок,
  • Он узнал своего господина,
  • Воздух меркнет, становится солнца зрачок
  • Как гранатовая сердцевина.
  • И, чудовищных пальм вековые стволы,
  • Вихри пыли взметнулись и пухнут,
  • Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы.
  • Тайно веришь – вовеки не рухнут.
  • Так и будут бродить до скончанья веков,
  • Каждый час все грозней и грознее,
  • Головой пропадая среди облаков,
  • Эти страшные серые змеи.
  • Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна
  • И осядет песчаная груда,
  • Это значит – в пути спотыкнулась она
  • О ревущего в страхе верблюда.
  • И когда на проясневшей глади равнин
  • Все полягут, как новые горы,
  • В Средиземное море уходит хамсин
  • Кровь дурманить и сеять раздоры.
  • И стоит караван, и его проводник
  • Всюду посохом шарит в тревоге.
  • Где-то около плещет знакомый родник,
  • Но к нему он не знает дороги.
  • А в оазисе слышится ржанье коня
  • И под пальмами веянье нарда,
  • Хоть редки острова в океане огня,
  • Точно пятна на шкуре гепарда.
  • Но здесь часто звучит оглушительный вой,
  • Блещут копья и веют бурнусы.
  • Туарегов, что западной правят страной,
  • На востоке не любят тиббусы.
  • И пока они бьются за пальмовый лес,
  • За верблюда иль взоры рабыни,
  • Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
  • Заметают пески из пустыни.
  • Потому что пустынные ветры горды
  • И не знают преград своеволью,
  • Рушат стены, сады засыпают, пруды
  • Отравляют белеющей солью.
  • И, быть может, немного осталось веков,
  • Как на мир наш, зеленый и старый,
  • Дико ринутся хищные стаи песков
  • Из пылающей юной Сахары.
  • Средиземное море засыпят они,
  • И Париж, и Москву, и Афины,
  • И мы будем в небесные верить огни,
  • На верблюдах своих бедуины.
  • И когда наконец корабли марсиан
  • У земного окажутся шара,
  • То увидят сплошной золотой океан
  • И дадут ему имя: Сахара.

1918

СУДАН

  • Ах, наверно, сегодняшним утром
  • Слишком громко звучат барабаны,
  • Крокодильей обтянуты кожей,
  • Слишком громко взывают колдуньи
  • На утесах Нубийского Нила,
  • Потому что сжимается сердце,
  • Лоб горяч и глаза потемнели,
  • И в мечтах оживленная пристань.
  • Голоса смуглолицых матросов,
  • В пенных клочьях веселое море,
  • А за морем ущелье Дар-Фура,
  • Галереи – леса Кордофана
  • И великие воды Борну.
  • Города, озаренные солнцем,
  • Словно клады в зеленых трущобах,
  • А из них, как грозящие руки,
  • Минареты возносятся к небу.
  • А на тронах из кости слоновой
  • Восседают, как древние бреды,
  • Короли и владыки Судана;
  • Рядом с каждым прикованный цепью,
  • Лев прищурился, голову поднял
  • И с усов лижет кровь человечью,
  • Рядом с каждым играет секирой
  • Толстогубый, с лоснящейся кожей,
  • Черный, словно душа властелина,
  • В ярко-красной одежде палач.
  • Перед ними торговцы рабами
  • Свой товар горделиво проводят,
  • Стонут люди в тяжких колодках,
  • И белки их сверкают на солнце,
  • Проезжают вожди из пустыни,
  • В их тюрбанах жемчужные нити,
  • Перья длинные страуса вьются
  • Над затылком играющих коней,
  • И надменно проходят французы,
  • Гладко выбриты, в белой одежде,
  • В их карманах бумаги с печатью,
  • Их завидя, владыки Судана
  • Поднимаются с тронов своих.
  • А кругом на широких равнинах,
  • Где трава укрывает жирафа,
  • Садовод Всемогущего Бога
  • В серебрящейся мантии крыльев
  • Сотворил отражение рая:
  • Он раскинул тенистые рощи
  • Прихотливых мимоз и акаций,
  • Рассадил по холмам баобабы,
  • В галереях лесов, где прохладно
  • И светло, как в дорическом храме,
  • Он провел многоводные реки
  • И в могучем порыве восторга
  • Создал тихое озеро Чад.
  • А потом, улыбнувшись, как мальчик,
  • Что придумал забавную шутку,
  • Он собрал здесь совсем небывалых,
  • Удивительных птиц и животных.
  • Краски взяв у пустынных закатов,
  • Попугаям он перья раскрасил,
  • Дал слону он клыки, что белее
  • Облаков африканского неба,
  • Льва одел золотою одеждой
  • И пятнистой одел леопарда,
  • Сделал рог, как янтарь, носорогу,
  • Дал газели девичьи глаза.
  • И ушел на далекие звезды —
  • Может быть, их раскрашивать тоже.
  • Бродят звери, как Бог им назначил,
  • К водопою сбираются вместе
  • И не знают, что дивно-прекрасны,
  • Что таких, как они, не отыщешь,
  • И не знает об этом охотник,
  • Что в пылающий полдень таится
  • За кустом с ядовитой стрелою
  • И кричит над поверженным зверем,
  • Исполняя охотничью пляску,
  • И уносит владыкам Судана
  • Дорогую добычу свою.
  • Но роднят обитателей степи
  • Иногда луговые пожары.
  • День, когда затмевается солнце
  • От летящего по ветру пепла
  • И невиданным зверем багровым
  • На равнинах шевелится пламя,
  • Этот день – оглушительный праздник,
  • Что приветливый Дьявол устроил
  • Даме Смерти и Ужасу брату!
  • В этот день не узнать человека
  • Средь толпы опаленных, ревущих,
  • Всюду бьющих клыками, рогами,
  • Сознающих одно лишь: огонь!
  • Вечер. Глаз различить не умеет
  • Ярких нитей на поясе белом;
  • Это знак, что должны мусульмане
  • Пред Аллахом свершить омовенье,
  • Тот водой, кто в лесу над рекою,
  • Тот песком, кто в безводной пустыне.
  • И от голых песчаных утесов
  • Беспокойного Красного моря
  • До зеленых валов многопенных
  • Атлантического океана
  • Люди молятся. Тихо в Судане,
  • И над ним, над огромным ребенком,
  • Верю, верю, склоняется Бог.

1918

АБИССИНИЯ

I
  • Между берегом буйного Красного моря
  • И Суданским таинственным лесом видна,
  • Разметавшись среди четырех плоскогорий,
  • С отдыхающей львицею схожа, страна.
  • Север – это болото без дна и без края,
  • Змеи черные подступы к ним стерегут,
  • Их сестер-лихорадок зловещая стая
  • Желтолицая, здесь обрела свой приют.
  • А над ними нахмурились мрачные горы,
  • Вековая обитель разбоя, Тигрэ,
  • Где оскалены бездны, взъерошены боры
  • И вершины стоят в снеговом серебре.
  • В плодоносной Амхаре и сеют и косят,
  • Зебры любят мешаться в домашний табун,
  • И под вечер прохладные ветры разносят
  • Звуки песен гортанных и рокота струн.
  • Абиссинец поет, и рыдает багана,
  • Воскрешая минувшее, полное чар;
  • Было время, когда перед озером Тана
  • Королевской столицей взносился Гондар.
  • Под платанами спорил о Боге ученый,
  • Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,
  • Живописцы писали царя Соломона
  • Меж царицею Савской и ласковым львом.
  • Но, поверив шоанской искательной лести,
  • Из старинной отчизны поэтов и роз
  • Мудрый слон Абиссинии, Негус Негести,
  • В каменистую Шоа свой трон перенес.
  • В Шоа воины сильны, свирепы и грубы,
  • Курят трубки и пьют опьяняющий тедш,
  • Любят слышать одни барабаны да трубы,
  • Мазать маслом ружье да оттачивать меч.
  • Харраритов, галла, сомали, данакилей,
  • Людоедов и карликов в чаще лесов
  • Своему Менелику они покорили,
  • Устелили дворец его шкурами львов.
  • И, смотря на утесы у горных подножий,
  • На дубы и огромных небес торжество,
  • Европеец дивится, как странно похожи
  • Друг на друга народ и отчизна его.
II
  • Колдовская страна! Ты на дне котловины
  • Задыхаешься, льется огонь с высоты,
  • Над тобою разносится крик ястребиный,
  • Но в сияньи заметишь ли ястреба ты?
  • Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
  • Слишком много здесь этой паленой травы…
  • Осторожнее! в ней притаились удавы,
  • Притаились пантеры и рыжие львы.
  • По обрывам и кручам дорогой тяжелой
  • Поднимись, и нежданно увидишь вокруг
  • Сикоморы и розы, веселые села
  • И зеленый, народом пестреющий луг.
  • Там колдун совершает привычное чудо,
  • Тут, покорна напеву, танцует змея,
  • Кто сто талеров взял за больного верблюда,
  • Сев на камне в тени, разбирает судья.
  • Поднимись еще выше! Какая прохлада!
  • Точно позднею осенью, пусты поля,
  • На рассвете ручьи замерзают, и стадо
  • Собирается в кучи под кровлей жилья.
  • Павианы рычат средь кустов молочая,
  • Перепачкавшись в белом и липком соку,
  • Мчатся всадники, длинные копья бросая,
  • Из винтовок стреляя на полном скаку.
  • Выше только утесы, нагие стремнины,
  • Где кочуют ветра да ликуют орлы,
  • Человек не взбирался туда, и вершины
  • Под тропическим солнцем от снега белы.
  • И повсюду, вверху и внизу, караваны
  • Видят солнце и пьют неоглядный простор,
  • Уходя в до сих пор неоткрытые страны
  • За слоновою костью и золотом гор.
  • Как любил я бродить по таким же дорогам,
  • Видеть вечером звезды, как крупный горох,
  • Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,
  • На ночлег зарываться в седеющий мох!
  • Есть музей этнографии в городе этом
  • Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
  • В час, когда я устану быть только поэтом,
  • Ничего не найду я желанней его.
  • Я хожу туда трогать дикарские вещи,
  • Что когда-то я сам издалека привез,
  • Чуять запах их странный, родной и зловещий,
  • Запах ладана, шерсти звериной и роз.
  • И я вижу, как южное солнце пылает,
  • Леопард, изогнувшись, ползет на врага,
  • И как в хижине дымной меня поджидает
  • Для веселой охоты мой старый слуга.

1918

ГАЛЛА

  • Восемь дней из Харрара я вел караван
  • Сквозь Черчерские дикие горы
  • И седых на деревьях стрелял обезьян,
  • Засыпал средь корней сикоморы.
  • На девятую ночь я увидел с горы —
  • Эту ночь никогда не забуду —
  • Там, внизу, в отдаленной равнине, костры,
  • Точно красные звезды, повсюду.
  • И помчались одни за другими они,
  • Словно тучи в сияющей сини,
  • Ночи трижды святые и яркие дни
  • На широкой галласской равнине.
  • Все, к чему приближался навстречу я тут,
  • Было больше, чем видел я раньше.
  • Я смотрел, как огромных верблюдов пасут
  • У широких прудов великанши;
  • Как саженного роста галласы, скача
  • В леопардовых шкурах и львиных,
  • Убегающих страусов рубят сплеча
  • На горячих конях-исполинах;
  • И как поят парным молоком старики
  • Умирающих змей престарелых…
  • И, мыча, от меня убегали быки,
  • Никогда не видавшие белых.
  • Вечерами я слышал у входа пещер
  • Звуки песен и бой барабанов,
  • И тогда мне казалось, что я Гулливер,
  • Позабытый в стране великанов.
  • И таинственный город, тропический Рим,
  • Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
  • Поклонился мечети и пальмам святым,
  • Был допущен пред очи пророка.
  • Жирный негр восседал на персидских коврах,
  • В полутемной, неубранной зале,
  • Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
  • Лишь глаза его дивно сверкали.
  • Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
  • По плечу меня с лаской ударя,
  • Я бельгийский ему подарил пистолет
  • И портрет моего государя.
  • Все расспрашивал он, много ль знают о нем
  • В отдаленной и дикой России…
  • Вплоть до моря он славен своим колдовством,
  • И дела его точно благие:
  • Если мула в лесу ты не можешь найти
  • Или раб убежал беспокойный,
  • Все получишь ты вдруг, обещав принести
  • Шейх-Гуссейну подарок пристойный.

1918

СОМАЛИ

  • Помню ночь и песчаную помню страну
  • И на небе так низко луну,
  • И я помню, что глаз я не мог отвести
  • От ее золотого пути.
  • Там светло и, наверное, птицы поют
  • И цветы над прудами цветут,
  • Там не слышно, как бродят свирепые львы,
  • Наполняя рыканием рвы,
  • Не хватают мимозы колючей рукой
  • Проходящего в бездне ночной.
  • В этот вечер, лишь тени кустов поползли,
  • Подходили ко мне сомали.
  • Вождь их с рыжею шапкой косматых волос
  • Смертный мне приговор произнес,
  • И насмешливый взор из-под спущенных век
  • Видел, сколько со мной человек.
  • Завтра бой, беспощадный томительный бой,
  • С завывающей черной толпой,
  • Под ногами верблюдов сплетение тел,
  • Дождь отравленных копий и стрел…
  • И до боли я думал, что там, на луне,
  • Враг не мог бы подкрасться ко мне.
  • Ровно в полночь я мой разбудил караван,
  • За холмом грохотал океан.
  • Люди гибли в пучине, и мы на земле
  • Тоже гибели ждали во мгле.
  • Мы пустились в дорогу. Дышала трава,
  • Точно шкура вспотевшего льва,
  • И белели средь черных священных камней
  • Вороха черепов и костей.
  • В целой Африке нету грозней сомали,
  • Безотраднее нет их земли,
  • Сколько белых пронзило во мраке копье
  • У песчаных колодцев ее,
  • Но приходят они и сражаются тут,
  • Умирают и снова идут.
  • И когда, перед утром, склонилась луна,
  • Уж не та, а страшна и красна,
  • Понял я, что она, словно рыцарский щит,
  • Вечной славой героям горит,
  • И верблюдов велел положить, и ружью
  • Вверил вольную душу мою.

1918

МАДАГАСКАР

  • Сердце билось, смертно тоскуя,
  • Целый день я бродил в тоске,
  • И мне снилось ночью: плыву я
  • По какой-то большой реке.
  • С каждым мигом все шире, шире
  • И светлей, и светлей река,
  • Я в совсем неведомом мире,
  • И ладья моя так легка.
  • Красный идол на белом камне
  • Мне поведал разгадку чар,
  • Красный идол на белом камне
  • Громко крикнул: «Мадагаскар!»
  • В раззолоченных паланкинах,
  • В дивно-вырезанных ладьях,
  • На широких воловьих спинах
  • И на звонко ржущих конях,
  • Там, где пели и трепетали
  • Легких тысячи лебедей,
  • Друг за другом вслед выступали
  • Смуглолицых толпы людей.
  • И о том, как руки принцессы
  • Домогался старый жених,
  • Сочиняли смешные пьесы
  • И сейчас же играли их.
  • А в роскошной форме гусарской
  • Благосклонно на них взирал
  • Королевы мадагаскарской
  • Самый преданный генерал.
  • Между них быки Томатавы,
  • Схожи с грудою темных камней,
  • Пожирали жирные травы
  • Благовоньем полных полей.
  • И вздыхал я, зачем плыву я,
  • Не останусь я здесь зачем:
  • Неужель и здесь не спою я
  • Самых лучших моих поэм?
  • Только голос мой был не слышен,
  • И никто мне не мог помочь,
  • А на крыльях летучей мыши
  • Опускалась теплая ночь.
  • Небеса и лес потемнели,
  • Смолкли лебеди в забытье…
  • …Я лежал на моей постели
  • И грустил о моей ладье.

1918

ЗАМБЕЗИ

  • Точно медь в самородном железе,
  • Иглы пламени врезаны в ночь,
  • Напухают валы на Замбези
  • И уносятся с гиканьем прочь.
  • Сквозь неистовство молнии белой
  • Что-то видно над влажной скалой,
  • Там могучее черное тело
  • Налегло на топор боевой.
  • Раздается гортанное пенье.
  • Шар земной облетающих муз
  • Непреложны повсюду веленья!..
  • Он поет, этот воин-зулус:
  • «Я дремал в заповедном краале
  • И услышал рычание льва,
  • Сердце сжалось от сладкой печали,
  • Закружилась моя голова.
  • Меч метнулся мне в руку, сверкая,
  • Распахнулась таинственно дверь,
  • И лежал предо мной издыхая
  • Золотой и рыкающий зверь.
  • И запели мне духи тумана:
  • «Твой навек да прославится гнев!
  • Ты достойный потомок Дингана,
  • Разрушитель, убийца и лев!» —
  • С той поры я всегда наготове,
  • По ночам мне не хочется спать,
  • Много, много мне надобно крови,
  • Чтобы жажду мою утолять.
  • За большими, как тучи, горами,
  • По болотам близ устья реки
  • Я арабам, торговцам рабами,
  • Выпускал ассагаем кишки.
  • И спускался я к бурам в равнины
  • Принести на просторы лесов
  • Восемь ран, украшений мужчины,
  • И одиннадцать вражьих голов.
  • Тридцать лет я по лесу блуждаю,
  • Не боюсь ни людей, ни огня,
  • Ни богов… но что знаю, то знаю:
  • Есть один, кто сильнее меня.
  • Это слон в неизведанных чащах,
  • Он, как я, одинок и велик
  • И вонзает во всех проходящих
  • Пожелтевший изломанный клык.
  • Я мечтаю о нем беспрестанно,
  • Я всегда его вижу во сне,
  • Потому что мне духи тумана
  • Рассказали об этом слоне.
  • С ним борьба для меня бесполезна,
  • Сердце знает, что буду убит,
  • Распахнется небесная бездна
  • И Динган, мой отец, закричит:
  • «Да, ты не был трусливой собакой,
  • Львом ты был между яростных львов,
  • Так садись между мною и Чакой
  • На скамье из людских черепов!»

1918

ГОТТЕНТОТСКАЯ КОСМОГОНИЯ

  • Человеку грешно гордиться,
  • Человека ничтожна сила,
  • Над землею когда-то птица
  • Человека сильней царила.
  • По утрам выходила рано
  • К берегам крутым океана
  • И глотала целые скалы,
  • Острова целиком глотала.
  • А священными вечерами,
  • Над багряными облаками
  • Поднимая голову, пела,
  • Пела Богу про Божье дело.
  • А ногами чертила знаки,
  • Те, что знают в подземном мраке,
  • Все, что будет, и все, что было,
  • На песке ногами чертила.
  • И была она так прекрасна,
  • Так чертила, пела согласно,
  • Что решила с Богом сравниться
  • Неразумная эта птица.
  • Бог, который весь мир расчислил,
  • Угадал ее злые мысли
  • И обрек ее на несчастье,
  • Разорвал ее на две части.
  • И из верхней части, что пела,
  • Пела Богу про Божье дело,
  • Родились на свет готтентоты
  • И поют, поют без заботы.
  • А из нижней, чертившей знаки,
  • Те, что знают в подземном мраке,
  • Появились на свет бушмены,
  • Украшают знаками стены.
  • А те перья, что улетели
  • Далеко в океан, доселе
  • К нам плывут, как белые люди,
  • И когда их довольно будет,
  • Вновь срастутся былые части
  • И опять изведают счастье,
  • В белых перьях большая птица
  • На своей земле воцарится.

1918

ДАГОМЕЯ

  • Царь сказал своему полководцу: «Могучий,
  • Ты высок, точно слон дагомейских лесов.
  • Но ты все-таки ниже торжественной кучи
  • Отсеченных тобой человечьих голов.
  • И как доблесть твоя, о испытанный воин,
  • Так и милость моя не имеет конца.
  • Видишь солнце над морем? Ступай! Ты достоин
  • Быть слугой моего золотого отца».
  • Барабаны забили, защелкали бубны,
  • Преклоненные люди завыли вокруг,
  • Амазонки запели протяжно, и трубный
  • Прокатился по морю от берега звук.
  • Полководец царю поклонился в молчаньи
  • И с утеса в бурливую воду прыгнул,
  • И тонул он в воде, а казалось – в сияньи
  • Золотого закатного солнца тонул.
  • Оглушали его барабаны и крики,
  • Ослепляли соленые брызги волны,
  • Он исчез. И блистало лицо у владыки,
  • Точно черное солнце подземной страны.

1918

НИГЕР

  • Я на карте моей под ненужною сеткой
  • Сочиненных для скуки долгот и широт
  • Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
  • Виноградной оброненной веткой ползет.
  • А вокруг города, точно горсть виноградин,
  • Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту.
  • Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
  • Точно бой барабанов, он будит мечту.
  • Но не верю, не верю я, справлюсь по книге.
  • Ведь должна же граница и тупости быть!
  • Да, написано Нигер… О царственный Нигер,
  • Вот как люди посмели тебя оскорбить!
  • Ты торжественным морем течешь по Судану,
  • Ты сражаешься с хищною стаей песков,
  • И когда приближаешься ты к океану,
  • С середины твоей не видать берегов.
  • Бегемотов твоих розоватые рыла
  • Точно сваи незримого чудо-моста,
  • И винты пароходов твои крокодилы
  • Разбивают могучим ударом хвоста.
  • Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
  • Небывалую карту, отраду для глаз,
  • Я широкою лентой парчу золотую
  • Положу на зеленый и нежный атлас.
  • Снизу слева кровавые лягут рубины,
  • Это – край металлических странных богов.
  • Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
  • Меж слоновьих клыков и людских черепов?
  • Дальше справа, где рощи густые Сокото,
  • На атлас положу я большой изумруд.
  • Здесь богаты деревни, привольна охота,
  • Здесь свободные люди, как птицы, поют.
  • Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
  • Затаенным в нем красным и синим огнем,
  • Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
  • И султана сонгайского глиняный дом.
  • И жемчужиной дивной, конечно, означен
  • Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
  • Над которым и коршун кричит, озадачен,
  • Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
  • Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
  • Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
  • И фонтаны в садах, и кровавые розы,
  • Что венчают вождей поэтических школ.
  • Сердце Африки пенья полно и пыланья,
  • И я знаю, что, если мы видим порой
  • Сны, которым найти не умеем названья,
  • Это ветер приносит их, Африка, твой!

1918

АЛЖИР И ТУНИС

  • От Европы старинной
  • Оторвавшись, Алжир,
  • Как изгнанник невинный,
  • В знойной Африке сир.
  • И к Италии дальной
  • Дивно выгнутый мыс
  • Простирает печальный
  • Брат Алжира, Тунис.
  • Здесь по-прежнему стойки
  • Под напором ветров
  • Башни римской постройки,
  • Колоннады дворцов.
  • У крутых побережий
  • На зеленом лугу
  • Липы, ясени те же,
  • Что на том берегу.
  • И Атласа громада
  • Тяжела и черна,
  • Словно Сьерра-Невада
  • Ей от века родна.
  • Этих каменных скатов
  • Мы боялись, когда
  • Варварийских пиратов
  • Здесь гнездились суда.
  • И кровавились воды,
  • И молил Сервантес
  • Вожделенной свободы
  • У горячих небес.
  • Но Алжирского бея
  • Дни давно пронеслись.
  • За Алжиром, слабея,
  • Покорился Тунис.
  • И, былые союзы
  • Вспомнив с этой страной,
  • Захватили французы
  • Край наследственный свой.
  • Ныне эти долины
  • Игр и песен приют,
  • С крутизны Константины
  • Христиан не столкнут.
  • Нож кривой янычара
  • Их не срубит голов
  • И под пулей Жерара
  • Пал последний из львов.
  • И в стране, превращенной
  • В фантастический сад,
  • До сих пор запрещенный,
  • Вновь зацвел виноград.
  • Средь полей кукурузы
  • Поднялись города,
  • Где смакуют французы
  • Смесь абсента и льда.
  • И глядят бедуины,
  • Уважая гостей,
  • На большие витрины
  • Чужеземных сластей.
  • Но на север и ныне
  • Юг оскалил клыки.
  • Все ползут из пустыни
  • Рыжей стаей пески.
  • Вместо хижин – могилы,
  • Вместо озера – рвы…
  • И отходят кабилы,
  • Огрызаясь, как львы.
  • Только белый бороться
  • Рад со всяким врагом:
  • Вырывает колодцы,
  • Садит пальмы кругом.
  • Он выходит навстречу
  • Этой тучи сухой,
  • Словно рыцарь на сечу
  • С исполинской змеей.
  • И, как нежные девы
  • Золотой старины,
  • В тихом поле посевы
  • Им одним спасены.

1918–1921

ЕВАНГЕЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ

  • Тот дом был красная, слепая,
  • Остроконечная стена.
  • И только наверху, сверкая,
  • Два узких виделись окна.
  • Я дверь толкнул. Мне ясно было,
  • Здесь не откажут пришлецу.
  • Так может мертвый лечь в могилу,
  • Так может сын войти к отцу.
  • Дрожал вверху под самым сводом
  • Неясный остов корабля,
  • Который плыл по бурным водам
  • С надежным кормчим у руля.
  • А снизу шум взносился многий,
  • То пела за скамьей скамья,
  • И был пред ними некто строгий,
  • Читавший книгу Бытия.
  • И в тот же самый миг безмерность
  • Мне в грудь плеснула, как волна,
  • И понял я, что достоверность
  • Теперь навек обретена.
  • Когда я вышел, увидали
  • Мои глаза, что мир стал нем.
  • Предметы мира убегали,
  • Их будто не было совсем.
  • И только на заре слепящей,
  • Где небом кончилась земля,
  • Призывно реял уходящий
  • Флаг неземного корабля.

1919

МОЙ ЧАС

  • Еще не наступил рассвет,
  • Ни ночи нет, ни утра нет,
  • Ворона под моим окном
  • Спросонья шевелит крылом
  • И в небе за звездой звезда
  • Истаивает навсегда.
  • Вот час, когда я все могу:
  • Проникнуть помыслом к врагу
  • Беспомощному и на грудь
  • Кошмаром гривистым вскакнуть.
  • Иль в спальню девушки войти,
  • Куда лишь ангел знал пути,
  • И в сонной памяти ее,
  • Лучом прорезав забытье,
  • Запечатлеть свои черты,
  • Как символ высшей красоты.
  • Но тихо в мире, тихо так,
  • Что внятен осторожный шаг
  • Ночного зверя и полет
  • Совы кочевницы высот.
  • А где-то пляшет океан,
  • Над ним белесый встал туман,
  • Как дым из трубки моряка,
  • Чей труп чуть виден из песка.
  • Передрассветный ветерок
  • Струится, весел и жесток,
  • Так странно весел, точно я,
  • Жесток – совсем судьба моя.
  • Чужая жизнь – на что она?
  • Свою я выпью ли до дна?
  • Пойму ль всей волею моей
  • Единый из земных стеблей?
  • Вы, спящие вокруг меня,
  • Вы, не встречающие дня,
  • За то, что пощадил я вас
  • И одиноко сжег свой час,
  • Оставьте завтрашнюю тьму
  • Мне также встретить одному.

1919

КАНЦОНА

  • Закричал громогласно
  • В сине-черную сонь
  • На дворе моем красный
  • И пернатый огонь.
  • Ветер милый и вольный,
  • Прилетевший с луны,
  • Хлещет дерзко и больно
  • По щекам тишины.
  • И, вступая на кручи,
  • Молодая заря
  • Кормит жадные тучи
  • Ячменем янтаря.
  • В этот час я родился,
  • В этот час и умру,
  • И зато мне не снился
  • Путь, ведущий к добру.
  • И уста мои рады
  • Целовать лишь одну,
  • Ту, с которой не надо
  • Улетать в вышину.

1919

ЕСТЕСТВО

  • Я не печалюсь, что с природы
  • Покров, ее скрывавший, снят,
  • Что древний лес, седые воды
  • Не кроют фавнов и наяд.
  • Не человеческою речью
  • Гудят пустынные ветра
  • И не усталость человечью
  • Нам возвещают вечера.
  • Нет, в этих медленных, инертных
  • Преображеньях естества —
  • Залог бессмертия для смертных,
  • Первоначальные слова.
  • Поэт, лишь ты единый в силе
  • Постичь ужасный тот язык,
  • Которым сфинксы говорили
  • В кругу драконовых владык.
  • Стань ныне вещью, Богом бывши,
  • И слово вещи возгласи,
  • Чтоб шар земной, тебя родивший,
  • Вдруг дрогнул на своей оси.

1919

ДУША И ТЕЛО

I
  • Над городом плывет ночная тишь,
  • И каждый шорох делается глуше,
  • А ты, душа, ты все-таки молчишь,
  • Помилуй, Боже, мраморные души.
  • И отвечала мне душа моя,
  • Как будто арфы дальние пропели:
  • «Зачем открыла я для бытия
  • Глаза в презренном человечьем теле?
  • Безумная, я бросила мой дом,
  • К иному устремясь великолепью,
  • И шар земной мне сделался ядром,
  • К какому каторжник прикован цепью.
  • Ах, я возненавидела любовь,
  • Болезнь, которой все у вас подвластны,
  • Которая туманит вновь и вновь
  • Мир мне чужой, но стройный и прекрасный.
  • И если что еще меня роднит
  • С былым, мерцающим в планетном хоре,
  • То это горе, мой надежный щит,
  • Холодное презрительное горе».
II
  • Закат из золотого стал как медь,
  • Покрылись облака зеленой ржою,
  • И телу я сказал тогда: «Ответь
  • На все провозглашенное душою».
  • И тело мне ответило мое,
  • Простое тело, но с горячей кровью:
  • «Не знаю я, что значит бытие,
  • Хотя и знаю, что зовут любовью.
  • Люблю в соленой плескаться волне,
  • Прислушиваться к крикам ястребиным,
  • Люблю на необъезженном коне
  • Нестись по лугу, пахнущему тмином.
  • И женщину люблю… когда глаза
  • Ее потупленные я целую,
  • Я пьяно, будто близится гроза,
  • Иль будто пью я воду ключевую.
  • Но я за все, что взяло и хочу,
  • За все печали, радости и бредни,
  • Как подобает мужу, заплачу
  • Непоправимой гибелью последней».
III
  • Когда же слово Бога с высоты
  • Большой Медведицею заблестело,
  • С вопросом: «Кто же, вопрошатель, ты?» —
  • Душа предстала предо мной и тело.
  • На них я взоры медленно вознес
  • И милостиво дерзостным ответил:
  • «Скажите мне, ужель разумен пес,
  • Который воет, если месяц светел?
  • Ужели вам допрашивать меня,
  • Меня, кому единое мгновенье —
  • Весь срок от первого земного дня
  • До огненного светопреставленья?
  • Меня, кто, словно древо Игдразиль,
  • Пророс главою семью семь вселенных
  • И для очей которого как пыль
  • Поля земные и поля блаженных?
  • Я тот, кто спит, и кроет глубина
  • Его невыразимое прозванье;
  • А вы, вы только слабый отсвет сна,
  • Бегущего на дне его сознанья!»

1919

СЛОВО

  • В оный день, когда над миром новым
  • Бог склонял лицо Свое, тогда
  • Солнце останавливали словом,
  • Словом разрушали города.
  • И орел не взмахивал крылами,
  • Звезды жались в ужасе к луне,
  • Если, точно розовое пламя,
  • Слово проплывало в вышине.
  • А для низкой жизни были числа,
  • Как домашний, подъяремный скот,
  • Потому что все оттенки смысла
  • Умное число передает.
  • Патриарх седой, себе под руку
  • Покоривший и добро и зло,
  • Не решаясь обратиться к звуку,
  • Тростью на песке чертил число.
  • Но забыли мы, что осиянно
  • Только слово средь земных тревог
  • И в Евангелии от Иоанна
  • Сказано, что Слово – это Бог.
  • Мы ему поставили пределом
  • Скудные пределы естества,
  • И, как пчелы в улье опустелом,
  • Дурно пахнут мертвые слова.

1919

ЛЕС

  • В том лесу белесоватые стволы
  • Выступали неожиданно из мглы,
  • Из земли за корнем корень выходил,
  • Точно руки обитателей могил.
  • Под покровом ярко-огненной листвы
  • Великаны жили, карлики и львы,
  • И следы в песке видали рыбаки
  • Шестипалой человеческой руки.
  • Никогда сюда тропа не завела
  • Пэра Франции иль Круглого Стола,
  • И разбойник не гнездился здесь в кустах,
  • И пещерки не выкапывал монах.
  • Только раз отсюда в вечер грозовой
  • Вышла женщина с кошачьей головой,
  • Но в короне из литого серебра,
  • И вздыхала, и стонала до утра,
  • И скончалась тихой смертью на заре,
  • Перед тем, как дал причастье ей кюре.
  • Это было, это было в те года,
  • От которых не осталось и следа,
  • Это было, это было в той стране,
  • О которой не загрезишь и во сне.
  • Я придумал это, глядя на твои
  • Косы-кольца огневеющей змеи,
  • На твои зеленоватые глаза,
  • Как персидская больная бирюза.
  • Может быть, тот лес – душа твоя.
  • Может быть, тот лес – любовь моя,
  • Или, может быть, когда умрем,
  • Мы в тот лес направимся вдвоем.

1919

ПЕРСИДСКАЯ МИНИАТЮРА

  • Когда я кончу наконец
  • Игру в cache-cache[1] со смертью хмурой,
  • То сделает меня Творец
  • Персидскою миниатюрой.
  • И небо, точно бирюза,
  • И принц, поднявший еле-еле
  • Миндалевидные глаза
  • На взлет девических качелей.
  • С копьем окровавленным шах,
  • Стремящийся тропой неверной
  • На киноварных высотах
  • За улетающею серной.
  • И ни во сне, ни наяву
  • Не виданные туберозы,
  • И сладким вечером в траву
  • Уже наклоненные лозы.
  • А на обратной стороне,
  • Как облака Тибета, чистой,
  • Носить отрадно будет мне
  • Значок великого артиста.
  • Благоухающий старик,
  • Негоциант или придворный,
  • Взглянув, меня полюбит вмиг
  • Любовью острой и упорной.
  • Его однообразных дней
  • Звездой я буду путеводной,
  • Вино, любовниц и друзей
  • Я заменю поочередно.
  • И вот когда я утолю
  • Без упоенья, без страданья
  • Старинную мечту мою —
  • Будить повсюду обожанье.

1919

* * *
  • С тобой мы связаны одною цепью,
  • Но я доволен и пою.
  • Я небывалому великолепью
  • Живую душу отдаю.
  • А ты поглядываешь исподлобья
  • На солнце, на меня, на всех,
  • Для девичьего твоего незлобья
  • Вселенная – пустой орех.
  • И все-то споришь ты, и взоры строги,
  • И неудачней с каждым днем
  • Замысловатые твои предлоги,
  • Чтобы не быть со мной вдвоем.

1920

* * *
  • От всех заклятий Трисмегиста —
  • Орфеевых алмазных слов
  • Для твари, чистой и нечистой,
  • Для звезд и адовых столбов
  • Одно осталось. Но могуче
  • Оно как ты. Ему дано
  • И править молнией летучей,
  • И воду претворять в вино.
  • И все мы помним это имя,
  • Но только редко говорим.
  • Стыдимся мы входить слепыми
  • В сияющий Иерусалим.
  • Ты, стройная, одно несмело
  • Сказала: «Вот пришла любовь!»
  • И зазвенела, и запела,
  • Ожила огненная кровь.
  • Я на щеке твоей, согретой
  • Лучами солнца, целовал
  • И тени трав, и пламень лета,
  • И неба синего кристалл.

1919

* * *
  • Если плохо мужикам,
  • Хорошо зато медведям,
  • Хорошо и их соседям
  • И кабанам, и волкам.
  • Забираются в овчарни,
  • Топчут тощие овсы —
  • Ведь давно издохли псы,
  • На войну угнали парней.
  • И в воде озер, морей
  • Даже рыба издерзела,
  • Рыло высунула смело,
  • Ловит мух и комарей.
  • Будет! Всадники – конь о конь!
  • Пешие – плечо с плечом!
  • Посмотрите: в Волге окунь,
  • А в Оке зубастый сом.
  • Скучно с жиру им чудесить,
  • Сети ждут они давно.
  • Бросьте в борозду зерно —
  • Принесет оно сам-десять.
  • Потрудись, честной народ,
  • У тебя ли силы мало?
  • И наешься до отвала,
  • Не смотря соседу в рот.

1919

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ

  • Шел по улице я незнакомой
  • И вдруг услышал вороний грай,
  • И звоны лютни, и дальние громы, —
  • Передо мною летел трамвай.
  • Как я вскочил на его подножку,
  • Было загадкою для меня,
  • В воздухе огненную дорожку
  • Он оставлял и при свете дня.
  • Мчался он бурей темной, крылатой,
  • Он заблудился в бездне времен…
  • Остановите, вагоновожатый,
  • Остановите сейчас вагон.
  • Поздно. Уж мы обогнули стену,
  • Мы проскочили сквозь рощу пальм,
  • Через Неву, через Нил и Сену
  • Мы прогремели по трем мостам.
  • И, промелькнув у оконной рамы,
  • Бросил нам вслед пытливый взгляд
  • Нищий старик, – конечно, тот самый,
  • Что умер в Бейруте год назад.
  • Где я? Так томно и так тревожно
  • Сердце мое стучит в ответ:
  • Видишь вокзал, на котором можно
  • В Индию Духа купить билет?
  • Вывеска… кровью налитые буквы
  • Гласят – зеленная, – знаю, тут
  • Вместо капусты и вместо брюквы
  • Мертвые головы продают.
  • В красной рубашке, с лицом, как вымя,
  • Голову срезал палач и мне,
  • Она лежала вместе с другими
  • Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
  • А в переулке забор дощатый,
  • Дом в три окна и серый газон…
  • Остановите, вагоновожатый,
  • Остановите сейчас вагон.
  • Машенька, ты здесь жила и пела,
  • Мне, жениху, ковер ткала,
  • Где же теперь твой голос и тело,
  • Может ли быть, что ты умерла!
  • Как ты стонала в своей светлице,
  • Я же с напудренною косой
  • Шел представляться Императрице
  • И не увиделся вновь с тобой.
  • Понял теперь я: наша свобода —
  • Только оттуда бьющий свет,
  • Люди и тени стоят у входа
  • В зоологический сад планет.
  • И сразу ветер знакомый и сладкий,
  • И за мостом летит на меня
  • Всадника длань в железной перчатке
  • И два копыта его коня.
  • Верной твердынею православья
  • Врезан Исакий в вышине,
  • Там отслужу молебен о здравьи
  • Машеньки и панихиду по мне.
  • И все ж навеки сердце угрюмо,
  • И трудно дышать, и больно жить…
  • Машенька, я никогда не думал,
  • Что можно так любить и грустить.

1919

У ЦЫГАН

  • Толстый, качался он, как в дурмане,
  • Зубы блестели из-под хищных усов,
  • На ярко-красном его доломане
  • Сплетались узлы золотых шнуров.
  • Струна… и гортанный вопль… и сразу
  • Сладостно так заныла кровь моя,
  • Так убедительно поверил я рассказу
  • Про иные, родные мне края.
  • Вещие струны – это жилы бычьи,
  • Но горькой травой питались быки,
  • Гортанный голос – жалобы девичьи
  • Из-под зажимающей рот руки.
  • Пламя костра, пламя костра, колонны
  • Красных стволов и оглушительный гик,
  • Ржавые листья топчет гость влюбленный,
  • Кружащийся в толпе бенгальский тигр.
  • Капли крови текут с усов колючих,
  • Томно ему, он сыт, он опьянел,
  • Ах, здесь слишком много бубнов гремучих,
  • Слишком много сладких, пахучих тел.
  • Мне ли видеть его в дыму сигарном,
  • Где пробки хлопают, люди кричат,
  • На мокром столе чубуком янтарным
  • Злого сердца отстукивающим такт?
  • Мне, кто помнит его в струге алмазном,
  • На убегающей к Творцу реке,
  • Грозою ангелов и сладким соблазном
  • С кровавой лилией в тонкой руке?
  • Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,
  • Встань перед ним, как комета в ночи.
  • Сердце крылатое в груди косматой
  • Вырви, вырви сердце и растопчи.
  • Шире, все шире, кругами, кругами
  • Ходи, ходи и рукой мани,
  • Так пар вечерний плавает лугами,
  • Когда за лесом огни и огни.
  • Вот струны-быки и слева и справа,
  • Рога их – смерть и мычанье – беда,
  • У них на пастбище горькие травы,
  • Колючий волчец, полынь, лебеда.
  • Хочет встать, не может… кремень зубчатый,
  • Зубчатый кремень, как гортанный крик,
  • Под бархатной лапой, грозно подъятой,
  • В его крылатое сердце проник.
  • Рухнул грудью, путая аксельбанты,
  • Уже ни пить, ни смотреть нельзя,
  • Засуетились официанты,
  • Пьяного гостя унося.
  • Что ж, господа, половина шестого?
  • Счет, Асмодей, нам приготовь!
  • Девушка, смеясь, с полосы кремневой
  • Узким язычком слизывает кровь.

1920

СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

I
  • Серебром холодной зари
  • Озаряется небосвод.
  • Меж Стамбулом и Скутари
  • Пробирается пароход.
  • Как дельфины, пляшут ладьи,
  • И так радостно солоны
  • Молодые губы твои
  • От соленой свежей волны.
  • Вот, как рыжая грива льва,
  • Поднялись три большие скалы —
  • Это Принцевы острова
  • Выступают из синей мглы.
  • В море просветы янтаря
  • И кровавых кораллов лес,
  • Иль то розовая заря
  • Утонула, сойдя с небес?
  • Нет, то просто красных медуз
  • Проплывает огромный рой,
  • Как сказал нам один француз, —
  • Он ухаживал за тобой.
  • Посмотри, он идет опять
  • И целует руку твою…
  • Но могу ли я ревновать —
  • Я, который слишком люблю?..
  • Ведь всю ночь, пока ты спала,
  • Ни на миг не мог я заснуть,
  • Все смотрел, как дивно бела
  • С царским кубком схожая грудь.
  • И плывем мы древним путем
  • Перелетных веселых птиц,
  • Наяву, не во сне мы плывем
  • К золотой стране небылиц.
II
  • Сеткой путаной мачт и рей
  • И домов, сбежавших с вершин,
  • Поднялся пред нами Пирей,
  • Корабельщик старый Афин.
  • Паровоз упрямый, пыхти!
  • Дребезжи и скрипи, вагон!
  • Нам дано наконец прийти
  • Под давно родной небосклон.
  • Покрывает июльский дождь
  • Жемчугами твою вуаль,
  • Тонкий абрис масличных рощ
  • Нам бросает навстречу даль.
  • Мы в Афинах. Бежим скорей
  • По тропинкам и по скалам:
  • За оградою тополей
  • Встал высокий мраморный храм,
  • Храм Палладе. До этих пор
  • Ты была не совсем моя.
  • Брось в расселину луидор —
  • И могучей станешь, как я.
  • Ты поймешь, что страшного нет
  • И печального тоже нет,
  • И в душе твой вспыхнет свет
  • Самых вольных Божьих комет.
  • Но мы станем одно вдвоем
  • В этот тихий вечерний час,
  • И богиня с длинным копьем
  • Повенчает для славы нас.
III
  • Чайки манят нас в Порт-Саид,
  • Ветер зной из пустыни донес.
  • Остается направо Крит,
  • А налево милый Родос.
  • Вот широкий Лессепсов мол,
  • Ослепительные дома,
  • Гул, как будто от роя пчел,
  • И на пристани кутерьма.
  • Дело важное здесь нам есть —
  • Без него был бы день наш пуст —
  • На террасе отеля сесть
  • И спросить печеных лангуст.
  • Ничего нет в мире вкусней
  • Розоватого их хвоста,
  • Если соком рейнских полей
  • Пряность легкая полита.
  • Теплый вечер. Смолкает гам,
  • И дома в прозрачной тени,
  • По утихнувшим площадям
  • Мы с тобой проходим одни.
  • Я рассказываю тебе,
  • Овладев рукою твоей,
  • О чудесной, как сон, судьбе,
  • О твоей судьбе и моей.
  • Вспоминаю, что в прошлом был
  • Месяц черный, как черный ад,
  • Мы расстались, и я манил
  • Лишь стихами тебя назад.
  • Только вспомнишь – и нет вокруг
  • Тонких пальм, и фонтан не бьет,
  • Чтобы ехать дальше на юг,
  • Нас не ждет большой пароход.
  • Петербургская злая ночь;
  • Я один, и перо в руке,
  • И никто не может помочь
  • Безысходной моей тоске.
  • Со стихами грустят листы,
  • Может быть, ты их не прочтешь…
  • Ах, зачем поверила ты
  • В человечью скучную ложь?
  • Я люблю, бессмертно люблю
  • Все, что пело в твоих словах,
  • И скорблю, смертельно скорблю
  • О твоих губах-лепестках.
  • Яд любви и позор мечты!
  • Обессилен, не знаю я —
  • Что же сон? Жестокая ты
  • Или нежная и моя?

1920

ПАМЯТЬ

Анне Николаевне Гумилевой

  • Только змеи сбрасывают кожи,
  • Чтоб душа старела и росла.
  • Мы, увы, со змеями не схожи,
  • Мы меняем души, не тела.
  • Память, ты рукою великанши
  • Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
  • Ты расскажешь мне о тех, что раньше
  • В этом теле жили до меня.
  • Самый первый: некрасив и тонок,
  • Полюбивший только сумрак рощ,
  • Лист опавший, колдовской ребенок,
  • Словом останавливавший дождь.
  • Дерево да рыжая собака,
  • Вот кого он взял себе в друзья,
  • Память, Память, ты не сыщешь знака,
  • Не уверишь мир, что то был я.
  • И второй… любил он ветер с юга,
  • В каждом шуме слышал звоны лир,
  • Говорил, что жизнь – его подруга,
  • Коврик под его ногами – мир.
  • Он совсем не нравится мне, это
  • Он хотел стать богом и царем,
  • Он повесил вывеску поэта
  • Над дверьми в мой молчаливый дом.
  • Я люблю избранника свободы,
  • Мореплавателя и стрелка.
  • Ах, ему так звонко пели воды
  • И завидовали облака.
  • Высока была его палатка,
  • Мулы были резвы и сильны,
  • Как вино, впивал он воздух сладкий
  • Белому неведомой страны.
  • Память, ты слабее год от году,
  • Тот ли это или кто другой
  • Променял веселую свободу
  • На священный долгожданный бой.
  • Знал он муки голода и жажды,
  • Сон тревожный, бесконечный путь,
  • Но святой Георгий тронул дважды
  • Пулею не тронутую грудь.
  • Я – угрюмый и упрямый зодчий
  • Храма, восстающего во мгле,
  • Я возревновал о славе Отчей,
  • Как на небесах, и на земле.
  • Сердце будет пламенем палимо
  • Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
  • Стены Нового Иерусалима
  • На полях моей родной страны.
  • И тогда повеет ветер странный
  • И прольется с неба страшный свет,
  • Это Млечный Путь расцвел нежданно
  • Садом ослепительных планет.
  • Предо мной предстанет, мне неведом,
  • Путник, скрыв лицо; но все пойму,
  • Видя льва, стремящегося следом,
  • И орла, летящего к нему.
  • Крикну я… но разве кто поможет,
  • Чтоб моя душа не умерла?
  • Только змеи сбрасывают кожи,
  • Мы меняем души, не тела.

1920

КАНЦОНА

  • И совсем не в мире мы, а где-то
  • На задворках мира средь теней,
  • Сонно перелистывает лето
  • Синие страницы ясных дней.
  • Маятник, старательный и грубый,
  • Времени непризнанный жених,
  • Заговорщицам секундам рубит
  • Головы хорошенькие их.
  • Так пыльна здесь каждая дорога,
  • Каждый куст так хочет быть сухим,
  • Что не приведет единорога
  • Под уздцы к нам белый серафим.
  • И в твоей лишь сокровенной грусти,
  • Милая, есть огненный дурман,
  • Что в проклятом этом захолустьи —
  • Точно ветер из далеких стран.
  • Там, где все сверканье, все движенье,
  • Пенье все, – мы там с тобой живем,
  • Здесь же только наше отраженье
  • Полонил гниющий водоем.

1920

СЛОНЕНОК

  • Моя любовь к тебе сейчас – слоненок,
  • Родившийся в Берлине иль Париже
  • И топающий ватными ступнями
  • По комнатам хозяина зверинца.
  • Не предлагай ему французских булок,
  • Не предлагай ему кочней капустных,
  • Он может съесть лишь дольку мандарина,
  • Кусочек сахара или конфету.
  • Не плачь, о нежная, что в тесной клетке
  • Он сделается посмеяньем черни,
  • Чтоб в нос ему пускали дым сигары
  • Приказчики под хохот мидинеток.
  • Не думай, милая, что день настанет,
  • Когда, взбесившись, разорвет он цепи,
  • И побежит по улицам, и будет,
  • Как автобу?с, давить людей вопящих.
  • Нет, пусть тебе приснится он под утро
  • В парче и меди, в страусовых перьях,
  • Как тот, Великолепный, что когда-то
  • Нес к трепетному Риму Ганнибала.

1920

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

  • Прекрасно в нас влюбленное вино
  • И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
  • И женщина, которою дано,
  • Сперва измучившись, нам насладиться.
  • Но что нам делать с розовой зарей
  • Над холодеющими небесами,
  • Где тишина и неземной покой,
  • Что делать нам с бессмертными стихами?
  • Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
  • Мгновение бежит неудержимо,
  • И мы ломаем руки, но опять
  • Осуждены идти все мимо, мимо.
  • Как мальчик, игры позабыв свои,
  • Следит порой за девичьим купаньем
  • И, ничего не зная о любви,
  • Все ж мучится таинственным желаньем.
  • Как некогда в разросшихся хвощах
  • Ревела от сознания бессилья
  • Тварь скользкая, почуя на плечах
  • Еще не появившиеся крылья, —
  • Так век за веком – скоро ли, Господь? —
  • Под скальпелем природы и искусства
  • Кричит наш дух, изнемогает плоть,
  • Рождая орган для шестого чувства.

1920

ОЛЬГА

  • «Эльга, Эльга!» – звучало над полями,
  • Где ломали друг другу крестцы
  • С голубыми, свирепыми глазами
  • И жилистыми руками молодцы.
  • «Ольга, Ольга!» – вопили древляне
  • С волосами желтыми, как мед,
  • Выцарапывая в раскаленной бане
  • Окровавленными ногтями ход.
  • И за дальними морями чужими
  • Не уставала звенеть,
  • То же звонкое вызванивая имя,
  • Варяжская сталь в византийскую медь.
  • Все забыл я, что помнил ране,
  • Христианские имена,
  • И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
  • Слаще самого старого вина.
  • Год за годом все неизбежней
  • Запевают в крови века,
  • Опьянен я тяжестью прежней
  • Скандинавского костяка.
  • Древних ратей воин отсталый,
  • К этой жизни затая вражду,
  • Сумасшедших сводов Валгаллы,
  • Славных битв и пиров я жду.
  • Вижу череп с брагой хмельною,
  • Бычьи розовые хребты,
  • И валькирией надо мною,
  • Ольга, Ольга, кружишь ты.

1920

ПЬЯНЫЙ ДЕРВИШ

  • Соловьи на кипарисах и над озером луна,
  • Камень черный, камень белый, много выпил я вина,
  • Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего:
  • Мир лишь луч от лика друга, все иное – тень его!
  • Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,
  • Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра.
  • И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество:
  • Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его!
  • Я бродяга и трущобник, непутевый человек,
  • Все, чему я научился, все забыл теперь навек,
  • Ради розовой усмешки и напева одного:
  • Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его!
  • Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья,
  • О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя?
  • И кричит из ямы череп тайну гроба своего:
  • Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его!
  • Под луною всколыхнулись в дымном озере струи,
  • На высоких кипарисах замолчали соловьи,
  • Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего:
  • Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его!

1920

* * *
  • Нет, ничего не изменилось
  • В природе бедной и простой,
  • Все только дивно озарилось
  • Невыразимой красотой.
  • Такой и явится, наверно,
  • Людская немощная плоть,
  • Когда ее из тьмы безмерной
  • В час судный воззовет Господь.
  • Знай, друг мой гордый, друг мой нежный,
  • С тобою, лишь с тобой одной,
  • Рыжеволосой, белоснежной,
  • Я стал на миг самим собой.
  • Ты улыбнулась, дорогая,
  • И ты не поняла сама,
  • Как ты сияешь и какая
  • Вокруг тебя сгустилась мгла.

1920

ИНДЮК

  • На утре памяти неверной
  • Я вспоминаю пестрый луг,
  • Где царствовал высокомерный,
  • Мной обожаемый индюк.
  • Была в нем злоба и свобода,
  • Был клюв его как пламя ал,
  • И за мои четыре года
  • Меня он остро презирал.
  • Ни шоколад, ни карамели,
  • Ни ананасная вода
  • Меня утешить не умели
  • В сознаньи моего стыда.
  • И вновь пришла беда большая,
  • И стыд, и горе детских лет:
  • Ты, обожаемая, злая,
  • Мне гордо отвечаешь: «Нет!»
  • Но все проходит в жизни зыбкой —
  • Пройдет любовь, пройдет тоска,
  • И вспомню я тебя с улыбкой,
  • Как вспоминаю индюка.

1920

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

Заклятье
Заклятье
Рубина Дина
Нет, все-таки надо любить! Надо влюбляться, сходить с ума, назначать свидания, задыхаться, тряся гру...
«Еврейская невеста»
«Еврейская невеста»
Рубина Дина
«Из Парижа выехали ночным в Брюссель, куда Йоська заманивал не один уже год, умолял, повторял на пло...
Душегубица
Душегубица
Рубина Дина
Когда расстрелянная девушка выбирается из братской могилы; когда в собственной семье ты обнаруживаеш...
Дом за зеленой калиткой
Дом за зеленой калиткой
Рубина Дина
...
Джаз-банд на Карловом мосту
Джаз-банд на Карловом мосту
Рубина Дина
Довольно часто я размышляю о возникновении феномена мифа в сознании, в чувствовании человечества. Зн...
Дети
Дети
Рубина Дина
Известная писательница Дина Рубина живет и работает в Израиле, однако ее книги пользуются неизменной...