Месть вора Седов Б.

Глава 3

ЛОШАДЬ-ТРОФИ

Дождь прекратился только к полудню. На какой-то момент из-за туч даже проглянуло скупое осеннее солнышко, но его тут же опять затянуло низкими серыми облаками. И все равно в парме стало чуть посветлее. Немного повеселее. К тому же вскоре мрачный еловый сузем перешел в чистый просторный бор, поросший корабельными соснами. В нем, у подножия невысокой сопки, мы решили устроить дневной привал.

– Ништяк, братва, мы нынче утром проехали, – не скрывая удовольствия, заметил Комяк. – Верст тридцать будет. Если не сорок. – Он спешился и принялся привязывать своего Орлика к сосне. – Трофим, как считаешь?

– Двадцать пять будет. Всяко, – ответил спасовец.

– Двадцать пять, так двадцать пять… – пробормотал самоед и принялся развязывать мой рюкзак, который я только что сбросил на землю. – Вы тут пока похозяйничайте, а я не поленюсь, поднимусь на сопочку, погляжу, что в округе творится. Коста, раскладывай костерок пока, кипяти воду.

«Разложу. Вскипячу, – подумал я. – Без проблем. Мне это не внове. А вот интересно, что ты надеешься разглядеть с этой сопочки? Ведь вокруг густой лес, хрен что увидишь из-за деревьев».

– Хрен что увидишь из-за деревьев, – заметил я Комяку.

Он хитро улыбнулся.

– Если есть, что видеть, увижу. – И, достав у меня из рюкзака бинокль, пошагал по направлению к сопке.

А я отправился отыскивать сухие дрова.

Комяк вернулся обратно приблизительно через час. К тому времени я успел приготовить похлебку из вяленой оленины и макарон, а Трофим у своего – естественно, отдельного – костерка намешал себе в котелке какую-то тюрю из муки и сушеных грибов.

– Садись хавать, – пригласил я самоеда, стоило ему подойти поближе, но он вместо того, чтобы устроиться у костра, отрицательно покачал головой и знаком руки отозвал меня в сторону, подальше от Трофима. Я понял, что что-то произошло, и сразу же вскочил с бревнышка, которое приспособил себе вместо стула.

– Короче, Коста, получается, что не зря я сходил, – сказал мне Комяк, стоило нам отойти на несколько шагов от костра. – Солдат все-таки обнаружил. Верстах в двух от нас. Всего три человека с двумя собачонками. Они, когда ищут кого-то, всегда тройками бродят, – пояснил он. – Прут, как на прогулке, тока ветки трещат…

– «Всего трое с собачками», – передразнил я. – Уж не предлагаешь ли с ними повоевать?

– Можно, конечно, уйти. Без проблем. У нас «антидог», собаки нам до фонаря. А сопляки без собачек наш след не прочтут.

– Уходим, – тут же дернулся я.

– Погоди. – Комяк ненадолго задумался. – Будем валить всех троих. И по-быстрому. И без пальбы. Ножами.

– Зачем? – удивленно воскликнул я. – Нам нужны жизни этих мальчишек?

– Нам нужны рации этих мальчишек.

И Комяк коротко объяснил мне, что у каждого из солдат, вышедших в поиск, в комплект вооружения входит компактная – размером с две сигаретные пачки, – но мощная рация, настроенная только на три волны – на ментовскую, медицинскую и ГУИНа. Если завладеть такой рацией, можно какое-то время прослушивать по ней мусорские переговоры и получать информацию. Можно точно узнать, повязали ли четверых беглых урок. Можно попробовать выяснить, что творится у нас впереди по курсу, есть ли там мусорские посты и дозоры. Короче, игра стоит свеч; информация стоит жизни троих желторотых мальчишек и риска, связанного с их устранением.

– Какое время мы сможем прослушивать рацию? – спросил я.

– Полчаса… час. Пока не схватятся тех, кого щас замочим, и не перейдут на запасную волну. Ее нам уже не вьгаислить. Рации просто выкинем.

– Тихон, – покачал головой я, – не покатит. Спалимся. Мусора пока сонные. Ищут себе потихонечку четверых уркаганов, особенно жопу не рвут. Знают, что рано или поздно те все равно вернутся на зону. А стоит нам завалить дозор легашей, стоит им только не выйти на связь, как сразу же загудит улей…

– Не загудит. Парма – прорва такая, что схарчит и взвод без следа, не только дозор. Не выходят на связь, значит, забрались солдатики по дурости в топи и потонули – вот и кончен базар. Их даже не будут искать, потому как врубаются, что это бесполезняк… Ну что? Айда?

– Пошли, – вздохнул я.

Все-таки в подобных делах Комяк разбирался куда лучше меня, и я, стараясь рассуждать трезво, пока что слушался его беспрекословно. Правда, меня не покидала мысль, что у моего проводника постоянно так и чешутся руки ввязаться в драку. Хотя бы из-за каких-то дурацких раций.

– Ножом, Коста, работать умеешь?

– Отвечаю.

– Ну кое-что такое я про тебя уже слышал, – улыбнулся Комяк. – Ружья все же прихватим, но это на самый крайняк. А так даже не вздумай стрелять. Здесь верст за пять выстрел расслышит даже глухой. Однако вперед. А то ведь уйдут. – Он развернулся и направился к Трофиму, увлеченно хлебавшему свое немудреное варево. – Послушай, братец. Тут дело такое. Присяжных людей я недалече от нас заприметил. Надо бы их проводить, проследить, куда направляются. Так мы с Костой этим сейчас и займемся. А ты Богу пока помолись, нас здесь обожди. Договорились?

Трофим оторвал взгляд от котелка, внимательно посмотрел на самоеда и проявил неожиданную проницательность.

– На убивство никак потянуло? – спросил он.

– Один Господь ведает, что нас ждет впереди, – совершенно не смутился Комяк. – Возможно, что и убивство… Трофим, так мы пошли? Дождешься нас? Присмотришь за лошадьми?

– Идите. Дождусь, – ответил спасовец и снова уткнулся в свой котелок…

Мы вели мусорской дозор по следу приблизительно на протяжении часа, выдерживая дистанцию примерно в полтора километра. В этот момент я понял, что значит настоящий таежный следопыт. Хотя наши противники за это время ни разу не попались нам на глаза, Комяк постоянно знал, где они находятся и даже куда направятся дальше. Несмотря на сравнительно большую дистанцию и «антидог», он из перестраховки старательно держался против ветра, чтобы нас не учуяли собаки. А иногда даже не ленился продемонстрировать мне следы, которые оставляли за собой беспечные солдатики.

– Бона, гляди, мох примятый еще, не успел распрямиться… А вона ветка надломлена, свежий излом… А тута один пидарас лужу забаламутил…

– Ты читал Фенимора Купера, Комяк? – улыбнулся я. – «Следопыта»?

– Ясен перец, читал. Что ж я, ты думаешь?.. На зоне всю библиотеку перелопатил. Даже учебники. А у Купера твово все больше туфта…

– Ну не скажи, – засомневался я. – Кстати, а что мы тянем? Долго будем за ними тащиться?

– Скоро уже. Тут впереди болото большое. Поближе пусть подойдут. Мертвяков будет где затопить… Тащить недалече… Чу, паря! Закройся. И веткой не тресни. Подходим, кажись…

Мы увидели их метрах в пятидесяти от опушки леса. Двое солдат и лейтенант расположились на сухой уютной возвышенности на самой границе болота. Оба солдата возились со своими тощими вещмешками. Лейтенант сидел на берегу и без особого интереса оглядывал в бинокль большое – километров пять в ширину – болото.

– Захотят щас похлебку сварить, – наклонившись мне к самому уху: чуть слышно прошептал Комяк, – а с костром и облом. Дров-то там нет. Ивняк один да ольха. Сырые. Хрен разгорятся. И пошлет летеха солдат сюда за валежником. Тут-то мы их и…

Я давно уже перестал удивляться проницательности своего спутника и воспринял это как должное, как заранее написанный Комяком сценарий, когда оба солдата, беспечно оставив свои автоматы, чтобы не мешали возиться с хворостом, действительно вскоре направились в нашу сторону. Следом за солдатами увязались обе собаки.

Стараясь случайно не хрустнуть веткой, я осторожно отполз в глубь ельника, выбрал себе самый раскидистый куст и укрылся за ним. Комяк неслышно исчез у меня из виду, но я знал, что он где-то рядом.

Самой большой проблемой были собаки, и мы решили разделаться с ними в первую очередь. А потом главным было не дать солдатам успеть воспользоваться своими рациями или предупредить лейтенанта. Задачка совсем не из легких, и в последний момент я пожалел, что не отговорил самоеда от всей этой авантюры с захватом раций. Вполне обошлись бы без них. Но менять их на ходу было уже поздно. Солдатики хрустели валежником в каких-то тридцати метрах от нашей засады. Я даже видел, как хэбэ[19] одного из них постоянно мелькает между деревьями. А в мою сторону направлялась одна из любопытных овчарок. То ли почуяла мое присутствие, то ли просто, шарясь по лесу по своим собачьим делам, случайно забрела к нашей засаде.

«Моя», – решил я.

– Собаченька, тю-тю-тю.

Овчарка замерла и растерянно посмотрела в мою сторону. Эти собаки приучены не лаять впустую, и я почти не опасался, что, заметив мое присутствие, она поднимет гам и предупредит хозяев. Сначала сама проверит, в чем дело. А к людям в камуфляже у служебных овчарок выработано почтительное отношение. Скорее она примет меня за своего.

Собака молча сделала несколько нерешительных шагов в моем направлении и доверчиво вытянула морду, принюхиваясь. Пока что я не вызвал у нее никаких подозрений. И до нее было не более метра.

«Точно, моя», – понял я и коброй кинулся на собаку, параллельно выбрасывая вперед руку с «Ка-Баром». Я вложил в эту атаку всю стремительность, которую был способен развить, все умение управлять своим телом, тренированное годами.

И победил.

Овчарке не хватило реакции на то, чтобы увернуться. Она даже не поняла, чего от нее хотят, когда нож резко вонзился ей в грудь. Я тут же провернул рукоятку вокруг оси, свободной рукой пытаясь зажать собаке морду, чтобы, не дай Бог, не успела завизжать. Почти невыполнимая задача, и, естественно, мимо морды я промахнулся.

Но овчарка, к счастью, не издала ни единого громкого звука, лишь глухо всхлипнула, шарахнулась от меня, а потом молча попробовала перейти в контратаку. Но это уже была агония, которая лишь помогла добить несчастную псину. Я профессионально перерезал ей глотку, одним движением ножа отхватив голову почти наполовину. И в течение всей этой мимолетной операции даже не получил ни единой царапины. Разве что перемазал все руки в крови.

– Извини, собачка. Так было надо, – прошептал я и задумался, автоматически вытирая руки и нож о сырой мох.

От этого занятия меня оторвал самоед. Он показался из-за развесистой ели буквально на доли секунды, призывно махнул мне рукой и, когда я кивнул в ответ, сразу испарился обратно. Я тут же, заботясь о том, чтобы мне, неуклюжему, не наделать шуму, устремился к Комяку.

Он сидел на корточках под густой кроной сосны, прислонившись спиной к толстому, поросшему седым мхом стволу. Метрах в двух от него валялся труп второй овчарки.

– Все-таки цапнула, сволочь, пока резал ей глотку, – пожаловался он.

А ведь я, находясь от него в считанных метрах, не расслышал ни единого звука борьбы. «М-да, ты профи высшего класса», – подумал я, но, вместо того чтобы выдать Комяку комплимент, прошептал совсем другое:

– Как ты ее подманил?

– Пошуршал децл, она и пришла… Да не все ли равно как? Айда за солдатами. Они, – Комяк ухмыльнулся, – знаешь, чем сейчас занимаются?

– Ну?

– Набрали дров и уселись посрать. Отсюда шагах в сорока. Тока что. А у солдат, если есть такая возможность, это надолго. Любят они это дело. Так что успеваем.

Я поморщился и подумал, что нечестно нападать на людей в такой ситуации, но в нашем положении было не до излишней щепетильности.

– Подходим сзади, – тем временем инструктировал меня Комяк. – Твой – тот, что слева. Нападаем одновременно. И без понтов бей ножом прямо в спину. Не до джентльменства нам ныне. Промедлим децл, дадим кому-нибудь вякнуть, спалимся. Вперед…

Прирезать, подкравшись сзади, оправляющегося человека, не сложнее, чем задушить грудного младенца. Это я понял уже через полминуты, когда всадил «Ка-Бар» под левую лопатку худенькому пареньку, со спущенными портками сидевшему на корточках возле маленькой елочки и с удовольствием мусолившему дешевую сигаретку. Он даже не услышал, как я приблизился сзади, а, получив удар в сердце, лишь кашлянул и тут же уткнулся носом в пушистый мох. Я поспешил произвести контрольный удар в основание черепа, перебив ножом шейный отдел позвоночника. Потом распрямился и вытер пот, обильно выступивший на лбу. От осознания того, что вот только что взял и убил своего противника не в открытом бою, а по-подлому, сзади, у меня дрожали руки…

– Туфта все это, братан. – Комяк подошел ко мне, как обычно, совершенно неслышно. – Будь у этого сопляка такая возможность, он замочил бы тебя без раздумий. Хоть в брюхо, хоть в спину. За какой-то пидарный отпуск. А ты сейчас пытаешься выжить. И у тебя нет другого выхода, кроме как быть порой полной падлой. Пошли, у нас еще лейтенант.

– Пошли, – прохрипел я и, постаравшись взять себя в руки, направился к болоту…

С лейтенантом все обошлось вообще без проблем. Он вообще спал, и пятьдесят метров открытого пространства от леса до бугорка, который облюбовал для отдыха мусорской дозор, мы могли бы пройти строевым шагом. Да и еще и с песней. И он бы не проснулся. Чтобы его растолкать, Комяку потребовалось немало времени. При этом сладко уснувший летеха старательно посылал самоеда подальше и ругался, почему до сих пор не разложили костер.

Очнулся он буквально мгновенно. Резко сел и очумело уставился в ствол «калаша».

– Кто такие? – наконец нашел в себе силы спросить он. При этом попытался придать голосу жесткость, но получилось нечто вроде жалкого ягнячьего блеяния.

– А мы те, кого ты тут ищешь, – представился, улыбнувшись, Комяк.

– Тех кого ищу, всех знаю в лицо. И их четверо, а не двое. Вы не они. – Лейтенант с удивлением разглядывал наш камуфляж.

– Да, мы не они. Мы такие же, как они. Пришли с Ижмы. Ты разве не читаешь ориентировки?

– Читаю. Теперь ясно, – наконец догадался летеха и поиграл желваками. – Где солдаты?

– Они были неосторожны. Ушли в лес без своих автоматов. Нельзя в тайге без оружия. Можно погибнуть.

Лейтенант помолчал, переварил все услышанное и побледнел.

Стал бледнее известки!

– Та-а-ак… – протянул он. – Все понятно, мерзавцы. Урки позорные! – Было похоже, что лейтенант сумел взять себя в руки. Очень быстро. Это внушило мне уважение. – От меня чего надо?

– Убивать тебя будем, – спокойно объявил самоед.

– Так убивай…

– Или позадаем вопросы и отпустим к чертям, – перебил мусора Тихон.

Лейтенант попробовал сделать вид, что это обещание его развеселило. Он даже предпринял жалкую неудачную попытку расхохотаться.

– Кому ты паришь, ублюдок? «Отпустишь»? Ха-ха! Да даже если я начну говорить, то правды там будет, – летеха немного раздвинул большой и указательный пальцы, – примерно вот столечко. Так что, стреляй. Или будешь пытать?

– А зачем? – первый раз вмешался в разговор я. – Мы не гестапо, а ты не подпольщик. Значит, играем по правилам. – И повернулся к Комяку: – Мочи его. Пытай не пытай, все равно назвездит, а у нас мало времени.

Впервые за три недели существования нашего тандема приказывал я, и самоед исполнил приказ беспрекословно. Резко крутанул автоматом и раскроил череп летехи прикладом. При этом хватило одного раза, настолько сильным и хлестким оказался удар. Настолько профессиональным оказался удар! Этот косоглазый малыш предпенсионного возраста умел буквально все. Не хотелось бы мне заполучить такого врага!

– А ведь в натуре все назвездел бы, – заметил Комяк и принялся обыскивать лейтенанта в поисках рации. – Нам здесь зачистки на час, а еще надо до ночи добраться до схрона. Да и Трофим, пока нас дожидается, в молитвах весь лоб себе разобьет. Заставь дурака… Знаешь?.. Короче, давай, берись, Коста. Всех жмуров вон в ту бочажину… Да, и не забудь про собак… А ведь, бля буду, молодчиком этот легавый. Был в ем какой-то стержень…

А вот во мне никакого «стержня» не было и в помине, и ровно за час «зачистки», пока таскал из леса по хлипкой болотине мертвяков, я чуть не отдал Богу душу.

Самоед же в это время сидел на пригорке возле мертвого лейтенанта и по рации внимательно слушал мусорские переговоры.

У меня от усталости буквально шло вразнос сердце, подгибались коленки, отваливались руки, а Комяк спокойно дымил «беломориной» и безучастным взглядом наблюдал за моими мучениями. Меня все это бесило – ой, как бесило! – но я понимал, что если сразу не скачать с гуиновской волны информацию, то через час уже может быть поздно. А кому, как не Тихону, сейчас находиться у рации. Он в их розыскных ментовских порядках хоть чуть-чуть волочет; он как-никак отлично знает тайгу. А что я, лох нулевый, смогу разобрать из того, что услышу, если мы с Комяком вдруг поменяемся ролями? Да ничего. Вообще ничего!

А потому мне уготована роль санитара-«жмуроуборщика»…

– Ну все, братан. Присядь, отдохни, – сказал самоед, когда я, наконец, разделался с лейтенантом, последним из жмуриков, а следом за ним отнес в бочажину автоматы. – Через четверть часа пойдем. И пойдем быстро, разве что не бегом. Дистанция до лошадей и Трофима приблизительно шесть километров.

Ах, как он меня успокаивал! В этот момент я был готов утопить его в той же трясине, которая стала братской могилой мусоров и их верных Мухтаров.

– …Но ништяк, ты не ссы. Я что ж, не врубаюсь, как ты сейчас наломался? Короче, «Спас» я у тебя заберу. Пойдешь налегке. Так что будет нетрудно.

Он произнес это так, будто бы не сомневался в том, что дробовик будет мне в тягость и может повлиять на скорость моего передвижения. «Ну, самоедина косоглазая! – беззлобно ухмыльнулся я про себя. – Доберусь когда-нибудь до тебя. Отыграюсь».

Комяк предоставил мне еще десять минут дополнительной передышки, пока маскировал на месте убийства солдат и собак следы крови, постоянно прикладывая к уху громко хрипящую рацию и безуспешно пытаясь что-нибудь разобрать в этих хрипах. Не расставался он с рацией и весь обратный путь к Трофиму и лошадям, который мы проделали разве что не бегом. Но уже перед самым «финишем» вдруг широко размахнулся и запустил ее в заросли кустарника.

– Все, звездец. Сменили волну. Как я и говорил.

– Ты говорил: «Через час», а прошло больше двух, – ехидно заметил я.

– А пес их разберет, этих легавых. Но они, в натуре, последний час напостоянку вызывали каких-то «двадцать четвертых». Наверное, наших. Потом объявили какой-то код. И все… Уже пятнадцать минут тишина. А хрен ли мне эту погремушку с собой впустую таскать? Пускай в суземе валяется.

– Что узнал-то? – задал я давно волновавший меня вопрос. Который не задавал раньше только затем, чтобы не отвлекать самоеда от прослушивания.

– А хрен что у них толком прочухаешь, у пидаров, – раздраженно махнул рукой самоед. – Гонят бодягу, ничего не поймешь. Но вроде шарят где-то в округе, ищут тех четверых мудаков. Хотя и без азарта. Просто так, для порядка. Спецназа нет вообще, а мусорских поисковых шаек всего ничего.

– И одну они уже потеряли, – улыбнувшись, заметил я.

– Будут лезть, еще потеряют. Или мы их обойдем. Как котят, – пообещал самоед. – Так что, насчет мусоров можно не менжеваться.

Он оказался прав, как всегда, этот провидец Комяк. От мусоров мы и правда не нажили никаких геморроев, а удар под дых неожиданно получили совсем с другой стороны. Притом удар такой сокрушительной силы, что сумели оправиться от него только чудом. Но о том, что нас ждет впереди, не мог знать даже такой провидец, как Комяк.

– Верст сорок, если не все пятьдесят, – довольно отметил Комяк. – Нет, все же, братва, ништяк мы сегодня проехали! Несмотря на солдат.

И несмотря на то, что, как только мы снова отправились в путь после столь увлекательного перерыва, парма испортилась напрочь. Стоило нам обогнуть сопку, с которой самоед заприметил мусорской дозор, и светлый бор сменили сырые еловые суземы, богато захламленные буреломом. Суземы иногда сменялись болотинами, а то и вовсе непроходимыми топями, вокруг которых приходилось искать объезды. Несколько раз за день мы форсировали неглубокие речки. И лишь иногда получали короткие передышки в виде беззаботных прогулок на рысях по узким звериным тропам. И опять буреломы. И снова болотины… И все это под нудным непрекращающимся дождем, которым нас вновь решила порадовать небесная канцелярия.

И все же, несмотря на все те преграды, что расставила у нас на второй половине пути северная природа, до реки, в бурных водах которой был оборудован второй схрон, мы добрались, когда солнце, напрочь скрытое от нас густой серой мглой, еще не достигло линии горизонта.

– Привал здесь, – спешиваясь, распорядился Комяк. – Коста, наруби лапника. Палатку поставить сумеешь?

– Сегодня что, уже не поедем? До темноты еще часа два.

– О лошадях подумай. О себе подумай. Выдохнешься и не заметишь, – пробурчал самоед, раздеваясь, чтобы лезть в воду за контейнером, который затопил здесь еще в мае. – Уж лучше не спеша, да наверняка…

Пока я возился с лапником и палаткой, Трофим расседлал и стреножил лошадей, привязал им торбы с ячменем и, достав из своего мешка маленький серп, обернутый мешковиной, отправился в парму.

– Травы коням подкошу, – объяснил он на ходу. – Ячменя на пару ден тока хватит.

С палаткой я справился без особых проблем и устроился разжигать костер из сухих веточек, что набрал под густой елкой. У меня уже заискрился робкий маленький огонек, когда явился самоед злой оттого, что долго пришлось бродить в холодной воде, и, матерясь, начал ставить палатку по новой. И разжигать в другом месте костер.

– Нет, Коста. Городской все же ты человек, – бубнил он себе под посиневший от холода нос. – Где этот помешанный?

– Взял серп, пошел за травой.

– Ну-у-у, хоть знает, что делать! Не балласт.

«В отличие от некоторых, не способных даже толком поставить палатку», – вот такой подтекст был у этой фразы.

М-да, бесполезным балластом я ощущал себя еще с того момента, как впервые встретился с Комяком. Но это меня нисколько не трогало. Да, я никогда не был таежным бродягой. И даже ни разу за тридцать лет не сходил в поход с ночевкой в лесу. Зато я был обучен кое-чему другому.

«Богу, как говорится, богово, – подумал я. – А кесарю, косоглазый ты мой самоедина, кесарево. Вот потому-то тебя и определили мне в сопровождающие. И ты на это делай поправку». Но вслух я ничего не сказал и отправился исследовать содержимое пластикового контейнера, который Комяк выудил из воды.

Несколько коробок с патронами для дробовика и «Тигра»… Фляга со спиртом… Мясные консервы… Овощные консервы… Упаковка концентрата, при одном виде которого хочется блевать… Мешок с сухарями… Чай, сахар, баночка кофе… Репеллент… Кое-какая посуда… Запасная одежда и обувь… Запасная палатка… Рыболовные снасти… Две литровых банки ананасового сока…

Тьфу!!! Опять этот сок! А аптечкой даже не пахнет! Интересно, и что же за дилетант снаряжал эти «посылки»?..

– Братва, – невозмутимо ответил мне самоед, когда я подкатил к нему с этим вопросом.

– А ты на что? Почему не контролировал?

– А мне на хрена это все? Лишние заморочки… А ну подсоби. – Комяк в это время пытался пристроить над костром котелок с водой. – Мне в парме дай ружжишко какое, сольцы, сухарей, и прохожу здесь хоть неделю, хоть две. Тем паче, по осени. Не подстрелю никого, так на лешьем мясе[20] и ягодах перебьюсь без проблем.

– Ну а аптечка?!

– А чего мне аптечка? Бинты есть. Йод там, аспирин… Чего еще надо? А ну, давай опять подмогни…

Я не стал ему доказывать, что люди, сумевшие обеспечить нас шикарным оружием и концентратами, не продающимися в простых магазинах, могли бы без труда добыть и спецкомплекты по оказанию первой помощи, которые используются в войсках и спецслужбах. Там не только активированный уголь или бинты. Там есть все… Но зачем впустую молоть языком. Бесполезно плакать по недосягаемому. И даст Господь, нам не придется жалеть о том, что премся через тайгу без медикаментов.

– Тебе чем-нибудь помочь? – спросил я.

– Не-а, ничем. – Комяк сунул в рот «беломорину». – Ща супчик сварганю. Иди погуляй… И куда этот святоша запропастился?

Пока на костре кипела похлебка, я наладил удочку и наивно поинтересовался у самоеда, где можно накопать червяков, чем вызвал у него бурю веселья. Позволил себе улыбнуться даже невозмутимый Трофим, после чего протянул мне берестяной коробок, под завязку наполненный кобылками[21].

– Не сыщешь ты в парме червя, – пояснил он и, даже не держа в голове мысли о том, что можно воспользоваться нашим «мирским» харчем, начал варить на отдельном костре грибы, которые набрал в ближайшем березняке, пока ходил за травой для лошадей.

Мы с самоедом выхлебали котелок жирного супа из говяжьей тушенки, попили чифиру, после чего мой проводник забрался в палатку, облил там все репеллентом и уже через десять минут задал такого храпака, что к нашему лагерю не рискнул бы приблизиться ни один медведь. А я отправился на рыбалку. И к тому моменту, когда уже совершенно стемнело, умудрился вытащить пять сравнительно крупных рыбин.

– О-о-о! – отметил Трофим, когда я показал ему свой улов. – Энти четыре – ельцы. А то хариус-ножевик. На ушицу вам завтра. Господь тебе помогал.

– А ты чего не ложишься? – спросил я, прислушиваясь к могучему храпу, раздававшемуся из нашей палатки.

– Покедова лошадей сыскал да привязал от греха. Покедова помолился. Ща и лягу. – Спасовец показал мне на лежанку из елового лапника.

– Мошка-то даст спать?

– Не впервой, – улыбнулся Трофим.

– А то иди к нам, – без каких-либо надежд на успех я кивнул на нашу палатку. – Или поставь запасную.

Трофим в ответ лишь молча покачал головой и, не сказав ни слова про грех или Антихриста, но ясно давая понять, что тема исчерпана, накинул на лицо накомарник и свернулся калачиком на еловых ветках.

«Как хочешь. Конечно, искусают комарики, замерзнешь, но зато добавишь пару жетонов в копилку праведных мук, принятых во имя Господне. И не придется завтра весь день замаливать грех, что подвергся искушению и ночевал в нечистом шатре табачников и никонианцев. Ну и пес, как говорится, с тобой», – подумал я и уже было собрался лезть в палатку в компанию к оглушительно храпящему Комяку, как вдруг…

– Чу! – аж взвился со своей лежанки Трофим и словно глухой приложил к уху ладонь. Легким взмахом руки он указал мне на палатку, и я понял, что мне надо срочно разбудить самоеда. Как говорится, по сигналу тревоги.

Мне не надо было приказывать дважды. А Комяку не потребовалось ни единой лишней секунды на то, чтобы полностью прийти в себя со сна, когда я пихнул его кулаком в плечо.

– Что? – лаконично спросил он меня, и я столь же лаконично ответил:

– Шухер какой-то.

Больше ничего добавлять не пришлось. С треском самоед рванул вниз «молнию» на спальном мешке, а через мгновение с «Тигром» в руке выскользнул из палатки наружу. И тут же замер в позе спринтера, изготовившегося к забегу у стартовых колодок. Трофим к тому моменту уже успел затушить остатки своего костерка водой из котелка.

Я ничего не понимал. Ничего не слышал. Мерно шумела на легком ветру тайга, ласково журчала в тридцати шагах от нас речка. Все тихо-мирно. Все вроде бы полный ништяк. Может, это всего лишь учебная тревога?

– Что случилось? – прошептал я, и Комяк молча погрозил мне кулаком.

Нет, однозначно я не слышал ничего подозрительного, но самоед и спасовец, дети тайги, за десятки лет буквально слившиеся с ней воедино, сумели расслышать в ее спокойном дыхании какие-то подозрительные хрипы. И эти хрипы, похоже, не предвещали нам ничего хорошего.

«Наверное, это всего лишь какой-нибудь зверь», – хотел предположить я шепотом, но вовремя спохватился и заставил себя держать рот на замке. Вместо этого сунул руку в палатку и нащупал возле своего спальника «Спас».

А Трофим в этот момент бесшумно скользнул в тайгу и растворился во тьме.

– Достань ПНВ, – наклонился ко мне Комяк, и я, стараясь все делать бесшумно, полез в палатку.

Заржала проснувшаяся Лошадка, ее поддержал Орлик, и тут же со стороны реки им отозвалась далеким ржанием незнакомая лошадь.

Я почувствовал неприятный холодок в груди, какой ощущал обычно перед боем или какой-нибудь значительной заморочкой, в которую собирался влезть.

Комяк клацнул затвором «Тигра». Теперь он уже не стремился сохранять гробовую тишину. Нас уже выдали лошади.

А я тем временем наконец добрался до приборов ночного видения, которые лежали на дне моего рюкзака, стремительно вытряхнул их из чехлов, один тут же надел на себя, второй протянул Комяку.

– Мусора лошадей не любят, – вполголоса сообщил тот. – Скорее какой-нибудь лесник или охотник. – И спокойно добавил: – Едет к смерти своей.

Вот так все просто: «К смерти своей…» А какой у нас еще был бы выход, если бы нас засекли?

Я подкрутил верньеры настройки ПНВ и скользящей походкой, безуспешно пытаясь изобразить из себя индейского воина, направился к реке. Под ногой, позоря меня, хрустнула ветка. Еще одна…

– Я прикрою, – раздался сзади голос самоеда.

– Братья! Коста! Тихон! – Голос Трофима. И, как я попытался определить, спасовец сейчас был от нашего лагеря метрах в пятидесяти. Впрочем, в ночной тайге при журчании речки я, дилетант, мог бы ошибиться в расстоянии на миллион метров и в ту, и в другую сторону. Я мог бы ошибиться даже в направлении. – Братья! Не стреляйте! Все хорошо! Слава Господу!

– Он и здесь со своим боженькой, – хмыкнул у самого моего уха Комяк. Я даже вздрогнул. Проклятый самоед, опять подкрался ко мне со спины совершенно беззвучно. Он что, так надо мной издевается? – Смотри по реке, Коста. Вон они, шагах в ста.

И тут я, наконец, сумел разглядеть всадника на лошади светлой масти, которую вел в поводу Трофим. Они не спеша приближались к нам по низкому берегу, а чуть сбоку бежала собака. Да, теперь я все хорошо разглядел, разве что кроме того, кто же был этим всадником, этим незваным ночным гостем, который устроил в нашей мирной компании такой конкретный шухер.

– Ха-ха-ха, шмара твоя, братан! – расхохотался Комяк. – Как чувствовал, блин, что объявится! И ведь отыскала, шалава. Явилась – не запылилась… Мда-а-а, нажил ты, Коста, нам геморрой. И что теперь делать прикажешь?

Я громко и длинно выругался. Действительно, геморрой! Еще какой геморрой!! Двойной… тройной… помноженный на миллион геморрой!!! И что теперь и правда буду делать?

На лошади, виновато потупившись, сидела Настасья. А рядом, радостно виляя хвостом бежал Секач.

– Вот, Коста, Господь послал тебе гостюшку, – объявил Трофим, подведя лошадь со всадницей к нам. В его всегда бесцветном голосе мне послышались отзвуки злости. Да и что удивительного? Я бы на его месте…

Но пока что я, стянув с головы ПНВ, лишь стоял и обреченно взирал на смутный силуэт, продолжавший восседать на лошади. Медленно приходил в себя и постепенно наливался злобой. Если эту дуреху завтра придется сопровождать обратно, то будет впустую потеряно два драгоценных дня. Или она доберется назад сама? Ведь сумела же доехать досюда. Да еще ночью… Или все-таки придется сопровождать?!

– Да какого же дьявола! – наконец прорвало меня. – Рехнулась, красавица?

– Свят, свят, свят, – не мешкая ни секунды, тут же после моих слов забубнил Трофим. – Не поминай нечистого… Вот ведь грех. Вот ведь грех-то, грех-то вселенский!

В темноте я сумел разглядеть, как он истово крестится.

– Слезай. – Я подошел к лошади и протянул руки, чтобы помочь Настасье спуститься на землю. Спасовка, кажется, только того и ждала. Обрушилась мне в объятия, чуть не опрокинув меня на землю. Я еле устоял на ногах, а Настя уже висела на мне, обвив тоненькими ручонками мою шею, тыкалась в меня зареванным личиком и, словно безумная, бормотала:

– Костушка… родненький… любушка мой единственный… вот и свидились снова… любушка мой желанный… грешница я, не замолить мне грехов, да не могу без тебя… сердушко так и болело, так и тянуло к тебе еще хоть на денек… и молитвы не помогли, согрешила… увело к тебе мое сердушко… Костушка… любушка…

Я погладил девушку по туго укутанной тонкой косынкой головке, крепче прижал к себе. И подумал, что ее стенания разжалобили бы, пожалуй, и самого сатану. А еще подумал, как хорошо, что стою сейчас спиной к Трофиму – наверное, даже в темноте я сумел бы разглядеть выражение его физиономии. И хорошо, что он, должно быть, совершенно опешивший, не бормочет свое вечное «свят, свят, свят; грех, грех, грех». За это я был ему благодарен.

– Трофим, займись, пожалуйста, лошадью, – послышался у меня за спиной голос самоеда. – В мыле вся… А вы, идиоты, давайте отлипайте друг от друга. Раскладывайте костер. Спать нынче всяко не доведется. С рассветом в дорогу.

Я наконец сумел оторвать от себя Настасью, и в меня цепко впилась своими когтями злость на сопливую дуру.

«Любушка»… «Родненький»… А на то, что по ее милости этот родненький любушка с завтрашнего дня, скорее всего, останется без лошадей и дальше попрется пешком ей глубоко начихать! А ведь можно быть уверенным на все сто, что с рассветом Трофим отправится с ней и всем нашим маленьким табуном обратно в спасовский сикт, а мы с Комяком, опять напялим на себя рюкзаки и поплетемся пехом по болотам и буреломам. Вот ч-ч-черт!!!

– Вот ч-ч-черт!!!

– Миленький, не поминай нечистого.

– Да пошла ты!

– Любушка мой, да ты только скажи, куда надо идти, так ради тебя хоть…

– Дура!!! Иди занимайся костром. И набери в речке воды. Котелок там, возле палатки.

Я решительно развернулся и отправился упаковывать обратно ПНВ. Тихо кипя от злости и шепотом матерясь сквозь зубы. И больше всего в этот момент я был зол даже не на Настасью, а на себя, дурака. На себя, кобеля! Ведь предупреждал же Комяк, что любовной интрижкой с сумасшедшей спасовкой могу легко разрушить добрые отношения с ее общиной. И лишиться лошадей. А то и нажить еще больших головняков. Я же…

Да не послушал я его! Не послушал! Наплевал на мудрый совет!..

Во всем виноват только я! И если бы при этом подставил только себя! Так нет же! Почему из-за моей дурости должен страдать такой правильный мужик Тихон?! При чем он-то здесь?..

Комяка я обнаружил возле палатки. Вытащив наружу, он аккуратно сворачивал свой спальный мешок.

– Упаковывай вещи, Коста, – произнес он, услышав, как я подошел к нему сзади.

– Что будем делать?

– С рассветом поедем.

– Назад к спасовцам? – В этом я был просто уверен, но самоед неожиданно вселил в меня каплю надежды.

– А пес его знает. Щас сварим чай, сядем у костерка и все перетрем. Может, отправим девку обратно – нашла дорогу сюда, найдет и обратно. А может, потащим ее с собой. Тайги она не боится, в седле держится получше тебя. Помехой не будет.

– И третье, – продолжил я за него. – Трофим забирает завтра всех лошадей, говорит нам: «Гладкой дорожки» – и конвоирует Настасью обратно домой.

– И такое может случиться. – Комяк вставил спальник в чехол и закрепил его у себя на рюкзаке. – Тока уж больно он повелся на «Тигра». А если возвернется обратно, то шиш ему, а не винтарь. Он в это четко въезжает… Короче, хорош языком молотить. Собирай барахло. А будет утро, будет базар. Сядем вокруг костерка и перетрем непонятку с девкой твоей…

Но все оказалось гораздо проще, чем предполагал Комяк. Пока мы с ним в темноте, при тусклых сполохах костра, возились с палаткой и рюкзаками, Трофим и Настасья о чем-то пошептались, сотворили пару коротких молитв, еще пошептались, а в результате с рассветом спасовец обрадовал нас неожиданным сообщением.

– Сестрицу Настасью придется нам брать с собой. Одну назад отпускать ее боязно. А так, сподобит Бог, путь, куда направляемся, у нас будет нетрудный. А обратно сестрица подмогнет мне лошадей довести… Конечно, коли есть на то позволение ваше.

Последнюю фразу Трофим произнес скорее с вопросительным выражением и бросил при этом взгляд на Комяка. Меня он просто проигнорировал, словно давая понять, что мое мнение знает и так.

– Пускай девка едет, коль хочет. – Самоед с трудом удержал усмешку. – Нам она не помеха. Вот тока лошадь у ей отдохнуть не успела.

– Лошадка божьей милостью молодая, сильная. – Трофим улыбнулся в окладистую бороду. – Да и груз у ей невелик… Так тогда сотворим на дорогу молитву и – в путь. И да поможет нам Бог.

Дабы Бог нам и правда помог, молитва в дорогу сотворялась на протяжении минут сорока, и за это время Комяк, отойдя подальше в кусты, успел выкурить несколько «беломорин». А я в последний момент вспомнил о пойманной накануне рыбе. Как-никак первый в моей жизни такой крупный улов. Жалко бросать. Но оказалось, что рыбу уже кто-то прибрал.

– Ты хариуса с ельцами куда положил? – поинтересовался я у Комяка, когда мы по окончании спасовской молитвы седлали лошадей.