Месть вора Седов Б.
Старший прапор был пьян.
Кроме него пьяны были: подполковник Близнюк в расстегнутой на все пуговицы форме танкиста;
дембель Валера – старшина роты, отличник боевой и какой-то там еще подготовки. Он до нынешнего пьяного вечера не пил больше месяца, так как лечился бициллином от триппера, но зато теперь отрывался по полной программе;
Крокодил, заведовавший огромной спортивной сумкой, в которой была сложена водка и закусь;
и, наконец, я – единственный трезвый среди этого пьяного экипажа Т-80.
Да таких экипажей, наверное, не знавала история танковых войск!
Таких боевых операций, как эта, история танковых войск не знавала тоже!
Пятнадцать минут назад Т-80 к ужасу караульного солдатика-первогодка, дежурившего на КПП, с лязгом и скрежетом покинул пределы Пушкинской военной рембазы и взял курс на Александровскую. Разогнав несколько припозднившихся легковушек на ночном Красносельском шоссе, танк преодолел по нему чуть меньше пяти километров, проехал по узенькому мосту над веткой железной дороги, ведущей из Петербурга на Псков, и, свернув с асфальта на бездорожье, весело погремел по целине. Отсюда до выбранной мною накануне огневой позиции оставалось меньше двух километров.
– Куда дальше? – повернулся ко мне старший прапорщик, занимавший место механика-водителя.
– Немного правее! Через кусты! – скомандовал я, и Близнюк сварливо проскрипел себе под нос:
– Конечно, через кусты. Как же еще? Дорог здесь для нас никто не прокладывал… – Он обреченно вздохнул: – Эх, мужики! И достанется все-таки завтра нам звездюлей за подобные выходки.
О том, что кроме ожидаемых «…лей» им «за подобные выходки» досталось еще три штуки баксов, подполковник скромно молчал. А ведь именно до такого предела – три тысячи долларов, ящик «Посольской» и приличная закусь – я сумел накануне сбить цену за парочку выстрелов по хопинской крепости.
– Право руля. Та-а-ак. Хорошо. – Я не отрывал взгляда от зеленого экрана прибора ночного видения. – Отли-и-ичненько! Выходим на цель. Слав, глянь-ка, не этот ли дом?
Крокодил шумно задышал перегаром мне в ухо, уставившись в экран монитора, на котором в обрамлении куцых силуэтов недостроенных коттеджей выделялся готический замок товарища Хопина.
…доживал свой последний час готический замок…
…безмятежно дремал готический замок…
…товарища Хопина, который, похоже, так и не поверил тому, о чем предупреждал его по видеопочте Живицкий, царство ему небесное.
– Дистанция выстрела прямой наводкой, – пробормотал дембель Валера. Для бравого старшины, наводящего ужас на духов и молодых[51], голос его был уж больно каким-то растерянным. Не командирским. Если не сказать большего: испуганным. Все ж таки не каждый день доводится палить боевыми по мирным строениям. – Девятьсот метров до цели.
– Сто-о-ой! Приехали! – подал голос у меня из-за спины Крокодил. – Огневая позиция! Целься, подпол, во-о-от в этот вот домик. Попадешь?
– Попадешь? – продублировал я.
– А то… – Подполковник Близнюк, должно быть, для храбрости приложился к бутьшке водки, процедил сквозь зубы длинную матерщину и вручную, не прибегая к услугам компьютера, навел пушку на цель.
Хопинские охранники, удосужься они сейчас глянуть на нас хотя бы в какой-нибудь дерьмовенький ПНВ[52], наверное, наложили в в штаны. Впрочем, возможно, и глянули. Возможно, и наложили. Но все же скорее всего бдительная хопинская охрана сладко спала. Или попивала пивко. Или играла в картишки. Хотя не все ли равно, кто чем в этот момент занимался. Главное то, что жерло орудия жадно уставилось на выбранную цель. И то, что подполковник Близнюк дожидался только моей команды, чтобы нажать на гашетку. Или на педаль? Я так и не успел разобраться, на что они нажимают, эти танкисты, чтобы Т-80 начал стрелять.
– Ну чего там, огонь? – безразлично спросил меня старший прапорщик.
Я бросил взгляд на часы. Три пятьдесят. Еще десять минут до назначенного Хопину часа. Хотя…
– А собственно, хрен ли тянуть? – пожал я плечами и, набрав в легкие воздуха, в полный голос решительно рявкнул: – Огонь!
– Не ори. Не на плацу, – сделал мне замечание подполковник и толкнул в плечо старшего прапора: – Огонь.
– Огонь, – зачем-то повторил Крокодил.
А пушка гавкнула так, что у меня заложило уши.
Кусок неприступной бетонной ограды, окружавшей участок противника, окутался густым облаком пыли и осел вниз. Охранники, наверное, проснулись. Или расплескали с испугу свое пивко.
– По дому, мать твою! – проорал я. – Не по ограде! Огонь!
– Огонь! – опять повторил за мной Крокодил.
Второй снаряд влепил точно по центру готического замка. Часть фасада сложилась, словно карточный домик.
«Хана, наверное, Хопину», – подумал я и в последний раз скомандовал:
– Пли!
– Огонь!
Что натворил третий снаряд, я разглядеть не сумел даже с помощью ПНВ. Весь хопинский особняк – а точнее, его руины – заволокли непроглядные клубы пыли и дыма. Похоже, что там сейчас царил сущий ад. И где-нибудь под обломками покоился труп Аркадия Андреевича Хопина. То, чего мы и добивались.
– Хорошо отстрелялись, – хладнокровно заметил Близнюк, еще раз отхлебнул из бутылки и передал ее прапору. – Чего дальше? – вопросительно посмотрел он на меня.
– А ничего, – пожал я плечами. – Все сделали как нельзя лучше. Теперь возвращайтесь на базу.
– А ты?
– А мы со Славой пройдемся пешком, – сказал я, решив, что так у нас больше шансов не угодить в лапы ментов, которых скоро здесь будет целое столпотворение. – Спасибо вам, мужики. И удачной вам службы. – А про себя добавил: «Коротких вам сроков за то, что учудили сегодня. Всего за какие-то сраные три тысячи баксов». И, не затягивая прощальную церемонию, поспешил выкарабкаться из люка.
…А впереди оставалось лишь два нерешенных вопроса.
Первый – извлекут ли в конце концов из-под обломков хопинский труп? Или этот ублюдок все же сумеет остаться в живых? Оно ведь, как говорится, не тонет.
И вопрос номер два: как бы все-таки изловчиться сделать ноги из Александровской, не попавшись ментам. Я не хочу опять на кичу!
АНГЕЛИНА В БЕРБЕРИИ
Старенькая «тойота», съехав с асфальта, уже больше часа тряслась по какой-то еле проторенной через пустыню козьей тропе. Или вернее для этих мест было сказать: верблюжьей дорожке. Хотя ни верблюдов, ни коз, ни вообще какой-либо живности вокруг видно не было. Лишь камни, песок, иногда какие-то сухие колючки. Лазурное небо без единого облачка. Палящее солнце. И одуряющая духота внутри джипа, в котором никаким кондиционером, естественно, и не пахло. А как хорошо бы было сидеть сейчас в «Шератоне»[53] возле бассейна, лениво потягивая из запотевшего бокала джин с тоником и ловя на себе похотливые взоры местных аборигенов и стареющих итальяшек. Так нет же! Потянуло проклятого Юру с визитом к каким-то там бедуинам. И как она ни отнекивалась, он настоял: «Ты что? Съездить в Египет и не вкусить сполна всей экзотики? Не сфотографироваться с местными дикарями? Не попить их вонючего чая? Не покормить их дурацких верблюдов? Да это же все равно, что не побывать в долине Нила, не посмотреть на пирамиды, не окунуться в Красное море/»
Плевать ей было и на пирамиды, и на Нил, и на экзотику. И на Красное море, и на верблюдов. И на фотографии в компании дикарей. Но все же позволила уговорить себя, согласилась на эту поездку с громким названием «Джип-сафари в гости к бедуинам». На эти мучения в пыльной душной «тойоте»…
– Далеко еще? – Ангелина коснулась плеча Ибрагима, местного гида и переводчика, с которым они совершали уже третью по счету поездку. Сперва была гора Моисея. Потом Каир. А теперь бедуины, будь они прокляты. – Скоро приедем?
– Скоро, – на секунду оторвался от руля Ибрагим. По-русски он говорил совершенно свободно, правда, с сильным акцентом. – Еще полчаса.
Ангелина посмотрела в окно: камни, песок, иногда колючки. Ни одного ориентира, в который можно бы было упереть взгляд. Она удивленно пожала плечами. И как только этот араб Ибрагим может определить, когда они прибудут на место? И вообще, знает, куда надо рулить? Окажись она в этой пустыне, заблудилась бы уже через три километра. И померла бы от жажды и солнечного удара.
И какого же дьявола Юра потащил ее к бедуинам?
Их стоянка (Или как это верно назвать? Стойбище? Лагерь?) неожиданно открылась перед глазами, действительно, как и обещал Ибрагим, ровно через полчаса. Стоило джипу обогнуть небольшой холм, как он почти уперся капотом в несколько странных сооружений, каждое из которых представляло собой четыре вкопанных в грунт столба, между которыми, образуя три стены, были натянуты три одеяла. Еще одно, четвертое, представляло собой крышу. Вернее, тент, укрывающий обитателей хижин от прямых лучей солнца.
– Вот так они и живут, – заметил промолчавший всю дорогу от Шарм-аль-Шейха Юра. – Как тебе? – Он вопросительно посмотрел на Ангелину.
– Кошмар! – округлила она глаза. – Не представляю, как вообще можно… – Ангелина не договорила, с интересом разглядывая стайку детишек, окруживших машину и с нетерпением дожидавшихся появления из нее гостей, заранее протянув приготовленные на продажу камушки и другие незамысловатые сувениры.
– Ничего, представишь. Привыкнешь. Везде можно жить, – пробурчал Оглоед и вылез из джипа. – Пошли, Ибрагим, Ангелина.
Она удивленно похлопала своими большими глазами, безуспешно пытаясь понять, что сейчас хотел сказать ее спутник. Что значит «привыкнешь»? Не собираются же они здесь оставаться надолго? Час, полтора от силы, и поедут обратно. В «Шератон». Поближе к бассейну, запотевшему бокалу с «джин-тоником» и туристам с Аппенин и из Бундеса.
– Ю-юр! – позвала она. – Что значит «привыкнешь»? Мы что, здесь надолго? Не до завтра же?
– Нет, не до завтра, – буркнул Юра и принялся раздавать ребятишкам монетки. – Вылезай, сказал, из машины. Пошевеливайся. И пошли, представлю народу.
Она растерялась – впервые за десять дней, что они провели вместе, всегда обходительный и любезный спутник вдруг позволил себе разговаривать с ней в таком тоне – приказном, даже более того, хамском – «вылезай, сказал», «пошевеливайся»… Ни с того, ни с сего. Она даже не давала для этого повода. Или и сама не заметила?
– Юра, что произошло?
Но он больше не обращал на нее никакого внимания. Вдвоем с Ибрагимом они подошли к группе мужчин, сидевших в рядок метрах в тридцати от «тойоты», и завели разговор с одним из них, выделявшимся среди остальных большим животом и густой бородой непередаваемого каштанового оттенка.
Ребятишки тем временем переключили внимание на нее. Тянули ладошки с зажатыми в них разноцветными камушками, что-то по-своему лопотали нестройным хором. У чернявого мальчугана лет десяти свисала из носа длинная зеленая сопля. Мальчуган регулярно морщил физиономию и громко шмыгал, втягивая соплю, но уже через секунду она упорно вылезала обратно. Туда-сюда… туда-сюда… Ангелина брезгливо поморщилась и захлопнула дверцу. Вылезать из машины ей расхотелось. И вообще, она мечтала скорее вернуться в отель. Поближе к родным европейским туристам, поближе к цивилизации. А то здесь, посреди этой дикой пустыни, в окружении непонятных кочевников, у которых неизвестно, что может быть на уме, она ощущала себя неспокойно, никак не могла отделаться от какого-то внутреннего напряжения. И неясно было, можно ли это назвать недобрым предчувствием?
Оказалось, что можно.
Минут через пять Оглоед вернулся к машине, распахнул дверцу и выжидательно уставился на Ангелину. Она испуганно пялилась на него.
– Ну че ты, не поняла? – Перед ней стоял другой, совсем незнакомый Юра, которого она никогда раньше не знала. И не желала бы знать, такого чужого, такого враждебного. Даже Леонид никогда не разговаривал с ней в таком тоне. Даже бандиты, когда захватили ее в плен в Твери. – Тебе вылезать велели? А? Ну и чего ты сидишь? За шкварник тебя тащить?..
От растерянности Лина даже приоткрыла ротик. И с трудом смогла выдавить из себя:
– Не пойму. А чего ты так со мной разговариваешь? Я ведь все могу рассказать Денису.
Оглоед в ответ нехорошо усмехнулся. Очень нехорошо.
– Не можешь. И забудь про Дениса. Пошли, тебя ждут.
– Кто меня ждет?
– Они.
Это «они», непонятное, а поэтому страшное, напугало ее даже больше, чем резкая перемена в поведении Юры. Откровеннее, чем любопытные и, как ей казалось, хищные взгляды, которые не сводили с нее сидевшие поодаль дикари…
– Ну чего, тварь, тебя силой тащить? Пошли, сказал!
Она не могла. У нее дрожали колени. На лбу выступили капельки пота. Лицо побледнело настолько, что стал незаметен покрывший его за последнее время загар. То состояние, в котором она пребывала сейчас, уместнее было назвать даже не страхом, а ужасом. И этот ужас не шел ни в какое сравнение с тем, что она испытала недавно, когда обнаружила на капоте «фольксвагена» погребальный венок. Тогда это был лишь несерьезный детский ужастик. Сейчас все случилось по-настоящему.
До нее вдруг дошло, что обратно в Шарм-аль-Шейх Ибрагим с Юрой поедут вдвоем. Без нее.
А она останется здесь. Среди этих кочевников. Она им продана. Или передана просто так. На вечную – самую страшную из всего, что только можно вообразить – ссылку, которой ей заменили смертную казнь. А она, глупая девочка, еще наивно надеялась, что сумела чудом избежать наказания за то, что натворила в девяносто шестом году. Нет, в подобных делах чудес не бывает. И не бывает счастливых случайностей вроде готовых прийти на помощь Денисов. Да и Денис ли это был, на самом-то деле?
– Юра, я сейчас вылезаю. Да… Только дай мне немного прийти в себя… Не торопи… А то свалюсь по дороге… Не доползу до твоих бедуинов… – Слова Ангелине давались с огромным трудом. Тубы тряслись. В голове стоял плотный туман. Она была готова хлопнуться в обморок. – Скажи, я ведь останусь у них? Здесь? В этих хижинах?
Оглоед молча кивнул. И так же молча достал из кармана плотно сложенный лист бумаги, протянул Ангелине.
– Это мне? – спросила она, трясущимися руками расправляя листок и пытаясь сфокусировать взгляд на мелком тексте, заполнявшим страницу.
– Тебе, – донесся до нее голос Юры. – Узнаешь почерк?
– Да. Это писал Константин, – пробормотала она. И окончательно утвердилась в прошлых своих подозрениях: «Он же Денис…»
emm
«Здравствуй, красавица. Как тебе бедуины? Пустыня? Сафари? Экзотика? (Обещаю, теперь тебе ее хватит с избытком.)
И наконец, как тебе я? Здорово изменился за последние годы, не правда ли? Впрочем, это не помешало тебе заподозрить в Денисе своего бывшего мужа… Да, ты правильно догадалась. Денис и Константин – одно и то же лицо. Вернее, как раз лица разные после пластической операции. А вот привычки, как ты верно подметила, те же. Да и все остальное. Даже неуемная жажда мести, которую я все-таки утолил. Признаюсь, я сначала планировал отправить тебя на тот свет. Но пожалел. Или наоборот, решил, что это будет чересчур простым искуплением твоих прошлых грехов. Сдохнешь, и все. У тебя не будет даже достаточно времени поразмыслить над тем, какая же ты продажная тварь. Или испытать то, что довелось испытать мне. Хотя и теперь у тебя не получится в полной мере прочувствовать, что же это такое: вдруг резко переместиться из нормальной спокойной жизни, к которой привык и кроме которой другого существования не представляешь, неизвестно куда, где все тебе незнакомо, все кажется чужим и враждебным. Где приходится подстраиваться под неведомые тебе законы. В моем случае – воровские; в твоем они будут арабскими. Или бедуинскими. Это уж как тебе больше нравится.
Итак, обживайся, девочка. Корми верблюдов и привыкай к новому быту. К новой семье. К другому укладу жизни. А я, глядишь, через годик, если все будет нормально, загляну к тебе в гости, проведаю. Надеюсь, что к тому времени у тебя все будет о'кей.
Кстати, вот, что еще хочу тебе сообщить. Даже не знаю, огорчит тебя это? Или тебе будет на это плевать? А может, даже порадует? Ну, в общем, твой муженек приказал долго жить. Я не стал тебе говорить об этом, когда провожал вас с Оглоедом в Шереметьево. Боялся, испорчу еще таким сообщением Лине весь отпуск. Дай-ка лучше напишу ей об этом в записке. Короче, накануне вашего отлета в Египет мне позвонили из Питера и сообщили, что Леонида нашли на Киевском шоссе недалеко от Александровской. (Кстати, там где живет Хопин. Это не кажется тебе подозрительным?) Он сидел за рулем «пассата» и к тому моменту, как к машине прибыли менты, был мертв уже часа три-четыре. Врачи установили, что скончался он от обширного инсульта. Почувствовал себя плохо, в последний момент успел остановить «пассат» на обочине, и это было последним, что он сделал в своей никчемной жизни. Мир его праху.
Вот на такой печальной ноте и кончаю послание. Удачи тебе, Ангелина. Веди себя хорошо. Слушайся нового мужа. Не дерись с его женами и учись скакать на верблюде. И помни, что жить можно везде. Хоть в колонии, хоть в пустыне. Главное – не то, какие вокруг условия; главное – какой ты человек.
Еще раз удачи.
Целую.
Костя или Денис (это как тебе больше нравится)».