Крутой пришелец Суслин Дмитрий

– Ерихон! Град Израилев! – объявила Леопольдина.

– Так держать! – оживился я. – Полный вперед!

Гарпии замахали крыльями и устремились к городу. Сердце мое забилось в предвкушении чего-то важного, если не сказать великого. Там впереди меня ожидает судьба.

Не буду рассказывать, как мы расстались с гарпиями. Ничего примечательного в этом не было. Они опустились прямо у городских ворот, где как раз расположился небольшой импровизированный рынок. Рынок хоть и был небольшим, народу на нем было предостаточно. Толкучки существуют во все времена и во всех мирах. Так что, когда мы вдруг на бреющим полете спикировали вниз, толпа продавцов и покупателей с дикими криками, давя и роняя друг друга, стала разбегаться в разные стороны. Видимо в здешних краях гарпий не видали, потому что паника поднялась нешуточная. Стражники у ворот стали дудеть в трубы и что-то громко кричать. Что именно они кричали, понять было трудно, потому что кричали и галдели все. В том числе и гарпии. Девицы видимо сами испугались того эффекта, который произвели на бедных ерихонцев. Поэтому вместо того, чтобы спокойно сесть на землю и дать нам возможность сойти, они стали метаться, как перепуганные голуби над площадью, чем еще больше распугали людей. Те просто обезумели. Они бегали туда сюда, падали, кричали, сшибали прилавки и палатки, под ноги им катились различные овощи и фрукты, спотыкаясь о которые многие кувыркались и падали. Были тут старики, женщины, дети, а также лошади, буйволы, ослы и верблюды и конечно же собаки без счета. Животные перепугались не меньше людей, а может быть и больше и тоже стали мычать, ржать, реветь и лаять на все голоса. Последними начали кричать мы, потому что гарпии ни с того ни с сего вдруг стали сбрасывать нас вниз. Их конечно можно понять. Теперь это были вовсе не те хищные создания, что прежде, а милые кроткие и добрые девушки, весьма стеснительные и пугливые. Однако нам от этого легче не стало. Думаете, такое удовольствие, когда тебя сбрасывают с двадцатиметровой высоты да еще и без парашюта?

К счастью гарпии, хоть и утратили свою смелость и решительность, не потеряли находчивости. Я это понял, когда упал прямо на самый большой шатер, стоящий в центре рынка. Крыша шатра, который был туго натянут, сработала как батут. Упав на нее, я тут же взлетел снова, потом опять вниз, снова вверх. Когда же я перестал летать, рядом упали Стелла с Наташей, и от их удара крыша вновь подбросила меня вверх. Когда я летел вниз, то встретился с девушками, которые летели мне навстречу. Мы чудом не столкнулись. Затем к нам присоединился Геркулес. Так мы вчетвером и летали вперемешку, пока наши полеты не прекратил Диоген.

Наверно его сбросили с высоты не меньше чем метров сорок. Он с диким визгом, размахивая руками и ногами упал на шатер, и тот наконец не выдержал над собой такого издевательства и словно зонт сложился, захватив всех нас в мешок.

Вас когда-нибудь запихивали в мешок? Да еще с целой кампанией? Нет? Очень за вас рад. Никому такого не пожелаю. Темно, невероятно душно и тесно. И нет никакой возможности выбраться наружу. Я трепыхался изо всех сил, пытаясь освободиться, но все мои движения приводили к обратному результату. Я запутывался все больше и больше. В конце концов шатер запеленал меня словно младенца. Туго и плотно. С той лишь разницей, что у младенцев остается на свободе голова, мне же не оставили ничего.

– На помощь! – это было последнее, что я прохрипел. На большее воздуха уже не хватало.

Вот так. Пройти столько испытаний, выйти победителем из множества приключений и смертельных схваток и погибнуть так нелепо и глупо – задохнуться в старом пыльном брезенте.

– Адал! – раздался крик совсем рядом, и я узнал голос Стеллы. – Ты где?

– Я здесь! – прохрипел я. Для этого мне понадобилось колоссальное усилие воли. От невозможности дышать в глазах уже начали плавать красные круги.

Раздался громкий треск, разрезаемой ткани, и солнечный свет хлынул мне в глаза, а вместе с ним и воздух. О какое блаженство!

Я дышал и не мог надышаться. А Стелла тем временем освобождала остальных. Нет, она все-таки молодец. Не растерялась. Достала из своих одной ей известных закромов меч и стала резать толстую ткань шатра. Освободилась сама, освободила меня, а теперь давала жизнь и остальным. Геркулес, Наташа и Диоген умудрились попасть в ту же ловушку, что и я. Лежали завернутые словно мумии. Ближайшая мумия от меня уже перестала дергаться. И вдруг к своему великому ужасу я понял, что это Наташа.

– Наташа! – закричал я не своим голосом и бросился ей на помощь.

Не знаю как мне это удалось, но я справился без меча, и выпутал кого бы вы думали?

Это оказался Диоген. Он был уже без сознания и весь какой-то дряблый и обмякший. Я облегченно вздохнул.

Признаюсь честно, на мгновение у меня промелькнуло желание оставить все как есть. Умер человек, ну и господь с ним. Пусть себе отправляется в рай. Чего ему мешать? А вот если он останется здесь, то опять будет путаться у меня под ногами. В смысле, опять к Наташе не подойдешь.

Но нет, малодушные мысли я прогнал безо всякой жалости, и несколько раз с силой хлопнул философа по щекам. Помогло, он охнул и сразу открыл глаза:

– Как, разве я жив?

– Живее всех живых, – бодрым голосом ответил я и поднялся на ноги. Надо было осмотреться.

Стелла уже освободила Наташу и они вдвоем выпутывали и вырезали из плена Геркулеса, который намотал на себя чуть не половину шатра и походил на гигантскую куколку шелкопряда. И куколка эта дергалась и что-то бубнила. Вот уж сильный мужик. Не сдается до последнего.

Я поспешил на помощь. Нельзя было терять ни минуты. Вместе нам удалось спасти нашего друга. Когда он вылез на свет божий, то был красный и потный и очень злой. Таким я его увидел впервые.

– Кто хочет покуситься на моего друга? – взревел он, подобно быку и заиграл мускулами.

– Геркулесик! – стали мы его успокаивать. – Никто на нас не собирается покуситься. – Успокойся пожалуйста!

– Как это никто? – удивился Геркулес и кивнул нам за спину. – А эти? У них что так принято встречать гостей? А, кажется я догадался. Это почетный караул.

Мы оглянулись.

– Стелла, дорогая, у тебя случайно не найдется для меня меча поострее и подлиннее? – спросил я.

Стелла тут же вложила мне в руку то, что я просил. От тяжести оружия я чуть не упал. Не привык еще держать его так спокойно и с таким достоинством, как она.

Что случилось?

Оказывается, пока мы копошились в недрах дурацкого шатра, который, кстати говоря, спас нам жизнь, правда потом чуть ее не отнял, горожане успели попрятаться, кто куда мог, а из городских ворот, или может быть еще откуда, почем мне знать, вышел на шум и призыв стражников целый отряд римских легионеров. Именно их. Ничего я не путаю. Видел в учебнике истории. Все как полагается. Квадратные щиты, такие же подбородки, туники, круглые медные шлемы, короткие копья и злобные глазки. Легионеров было человек тридцать. Они стремительно и бесшумно окружили нас и выстроились стройными рядами щит к щиту. Копья смотрели нам в лицо. Командовал легионерами приземистый кривоногий дядька с мордой очень смахивающей на Гитлера. Во всяком случае, усики у него были гитлеровские, это точно. На шлеме у него красовался пучок красных петушиных перьев, в руке он держал короткий меч, также направленный в нашу сторону.

– Убить! – взвизгнул он. – Убить всех до единого!

Вот тебе раз. Ничего не спрашивая и не пытаясь что-либо выяснить, нас собираются убить. Безо всякого суда и следствия.

– Товарищи! – воскликнул я, поднимая примирительно руки. Вот только про меч я совершенно забыл. Надо было его куда-нибудь спрятать.

И в ту же секунду легионеры подняли копья и пошли на нас. Лица их не предвещали ничего хорошего. Я не успел опомниться, как передо мной оказалась Стелла. Она издала свой инопланетный боевой клич, подпрыгнула, перевернулась в воздухе, а когда приземлилась на землю в ее руках как мельничные крылья закружились сразу два меча. Она сразу пробила стройный римский строй, в щепу расколотила два щита и лишила наконечников все копья, которыми ее попытались достать. Хоть римляне и считаются в этом мире отменными вояками, до Стеллы им ой как далеко. И они сразу это поняли, потому что тут же бросились от нее наутек.

– Куда вы, подонки! Я вас всех распну на кресте! Не будь я центурион Примус Сервий! – надрывался командир, пытаясь остановить своих подчиненных, но тут Стелла сделала очередной прыжок и ударила его ногами в грудь. Примус Сервий охнул и упал на землю, подняв целые тучу пыли. Доблестный центурион все же попытался встать, но второй удар Стеллы, в этот раз кулаком в челюсть, уложил его обратно в пыль.

Пока Стелла разбиралась с одной стороной, Геркулес вступил в схватку с другой. Оружия у него не было, дубины тоже. Тогда он схватил полы шатра, ведь мы все еще стояли на поверженном шатре, и дернул что есть сил. Легионеры, которые уже успели ступить на полотнище, не удержались на ногах, смешались, а затем и вовсе повалились друг на друга. Геркулес подбежал к ним и стал их заворачивать в шатер. Со стороны казалось, что он что-то старательно упаковывает в газету. А тех легионеров, которые пытались избежать сей участи, он награждал крепкими ударами. Только гул стоял, когда его кулак опускался на их головы.

Я тоже не стоял без дела. Трое солдат все же добрались до нас, и я вступил с ними в жестокую схватку. В жестокую в смысле для них жестокую. Потому что один из них ткнул копьем и чуть не попал в Наташу. И хотя Диоген героически закрыл ее собой и копье оцарапало ему руку, я пришел в ярость.

– Негодяи! Как вы смеете поднимать руку на женщин? – закричал я.

Моя рука поднялась и опустилась, обрушив на голову негодяя рукоять меча. Здорово получилось. Тот рухнул как куль. Только ножками дрыгнул.

– Ну я вам покажу!

Вдохновленный подвигом я кинулся на двоих солдат. Мой меч закружился в воздухе, с треском раскололся один щит, отлетело в сторону копье, другое, и солдаты побежали прочь.

– Ура, победа! – закричал я, поднимая над головой меч.

Победа была полная. Стелла разогнала половину легионеров, Геркулес тоже упаковал человек десять. Оставшихся троих победил я. Так быстро все закончилось, что мне даже стало обидно. Только вошел в раж. А уже сражаться не с кем.

– Как ты? – обернулся я к Наташе.

Девушка заботливо перевязывала Диогену руку. Тот сидел у ее ног и был наполнен блаженством. Мне что-то не очень понравилось то, как они сидят.

– Кажется мы вступили в конфликт с местными властями, – сказал я.

– Это не мы вступили с ними, а они с нами, – подходя ко мне и отряхивая с ладоней пыль, сказал Геркулес.

– Надо уходить отсюда, – согласилась Стелла.

Она была права, потому что стражники у ворот, увидев, что стало с отрядом легионеров, опять затрубили в трубы, забили в барабаны и стали спешно закрывать ворота.

– Быстрее! – крикнул я. – В город. Мы должны успеть. Только среди шумных людских улиц нам удастся спрятаться. К тому же там те, кто нам нужен. Святые братья.

И мы побежали к воротам. К счастью до них было шагов тридцать не больше. Мы преодолели их за несколько секунд. С дикими криками, как будто увидели диких слонов или тигров, стражники разбежались в разные стороны, и мы вбежали в Ерихон.

Пыльный городок, с многочисленными узенькими улочками, в которых так легко было затеряться.

И мы затерялись. Так затерялись, что чуть было совсем не потерялись. Достаточно долго мы блуждали по улочкам, пытаясь выйти в центр города, однако местные архитекторы так все запутали, что вместо центра мы раза три попадали на окраины, а один раз чуть не вернулись обратно к тем самым воротам, через которые так нелегально вошли. На нас уже подозрительно стали посматривать ерихонцы. Особенно на Геркулеса. Я понял, что до здешних мест нудизм еще не дошел. Да и на голые ноги Наташи и Стеллы мужчины пялились, как на что-то непотребное, хотя здешние женщины вроде бы тоже паранджу не носят. Но платья у всех у них все же были длинными. Зато я был одет явно по местной моде. Такие длинные просторные хламиды здесь были у большинства мужчин. Правда по сравнению с моей, они конечно победнее. Что ж, пусть смотрят на меня, как на чудаковатого богача со свитой. Наконец нам надоело бродить в поисках неизвестно чего. Первой выразила протест Наташа.

– Все! – выдохнула она. – Я сейчас упаду.

Этого допускать было нельлзя.

– Стоп, – скомандовал я, и мы все остановились. – Хватит кружить вокруг да около. Давайте обсудим план действий.

Никто возражать мне не стал. Но предлагать что-либо тоже. Все стояли, пыхтели и устало смотрели на меня. Никакой самостоятельности мышления. Опять возложили на меня. А я что, крайний? Я такой же турист, как и все. Хотя среди нас есть один почти местный. Я решил обратиться к нему.

– Послушай, Диоген, ты же философ, ученый человек. Что ты нам скажешь про нравы израильтян?

– Что скажу? – задумался Диоген. – Пока в глотке сухо, ничего сказать не могу. Язык распух. Голова трещит, сердце колотится.

– А все-таки?

– Слыхивал я, что они все безбожники, – пропыхтел философ.

– То есть как это? – удивились мы.

– Они поклоняются только одному богу, – объяснил с нотками презрения в голосе Диоген. – Подумать только! Народ столь бедный разумам. Всего один бог! Где же тут, интересно харчевня? Вина, у них, слыхивал я, неплохие. А вот бог только один.

– Это точно, – подтвердил Геркулес. – В Юпитера и остальных олимпийцев здесь не верят. Никогда мы не получаем отсюда даров. Разве только от купцов, путешественников, да римлян. Но это, как говорится жалкие крохи.

– И что это нам дает? – спросил я.

Мои спутники пожали плечами.

– Послушайте, – сказал я тогда, – мои ноги подгибаются от усталости. Я умираю от голода. И хотя я и пришелец, пусть даже Крутой Пришелец, больше всего на свете в данную минуту я хочу спать. Уверен, что и вы все находитесь в таком же положении. Так что давайте плюнем на все и дружненько пойдем искать гостиницу. Интересно, где тут гостиница?

– Надо спросить у кого-нибудь из прохожих, – сказала Наташа.

Это предложение кажется всем пришлась по душе. Геркулес тут же схватил за шиворот какого-то проходящего мимо бедолагу и приволок его ко мне. У того от ужаса и неожиданности подкосились ноги.

– За что? – бормотал он дрожащим голосом. – Что я такого сделал? Я всего лишь шел по улице. Разве это запрещено? Я кого-нибудь трогал? Почему все всегда хватают Соломона? Это что, стало доброй традицией? Господь опять посылает мне испытание? Что ж, я смиренно его принимаю.

Соломон был маленький, тщедушный оборванец. Лет ему было наверно пятьдесят. На голове у него как перья у воробья во все стороны торчали остатки седых волос. Да и сам он чем-то походил на воробья.

– Послушай, любезный Соломон, – обратился я к нему, – не скажешь ли ты усталым путникам, как дойти до ближайшей гостиницы?

– Вы хотите узнать, как дойти до гостиницы? – радостно всплеснул он руками. – Так вы обратились по адресу! Я именно тот человек, который вам может помочь. Если конечно на то будет воля господа.

– Очень хорошо! – обрадовались мы. – Это далеко?

– Вы так думаете? Нет это совсем близко! Надо всего лишь дойти до лавки Иеремии, затем повернуть на Улицу Менял, пройти три дома и свернуть в Ослиный переулок, затем пройти мимо дома башмачника Серафима и свернуть к хижине вдовы Сары, и ни в коем случае как-то иначе, там пройти по улице Трех распятых и через пять домов будет дворец римского наместника. От дворца надо повернуть вправо, хотя нет, лучше влево, потому что справа позавчера римляне начали возводить новую баню, и там теперь не пройти. Так вот повернете влево и обогнете дворец по улицам Кошачья и Кашерная, а там…

– Стоп, стоп, стоп! – сказал я и обернулся к своим друзьям. – Теперь пусть поднимет руку тот, кто все это запомнил.

Естественно, что никто руку не поднял. Даже Диоген, хотя я был уверен, что у него, как у всех философов, превосходная память.

– Так я же говорю, что это очень просто, – снова стал объяснять Саломон. – Отсюда вам надо дойти до лавки Иеремии, затем повернуть на Улицу Менял, пройти три дома и свернуть в Ослиный переулок, затем пройти мимо дома башмачника Серафима и свернуть к хижине вдовы Сары, и никак иначе, не то можно здорово заплутать, затем пройти по улице Трех распятых и через пять домов будет дворец римского наместника…

Он говорил и говорил, и вдруг я заметил, что он не сводит взгляда с моего кошелька. Того самого, что висел у меня на поясе. Мне все стало ясно.

– Послушай, Соломон, – оборвал я говорливого ерихонца. – Ты сейчас очень занят?

– Очень ли я занят? – задумался он.

Геркулес, который все еще держал ерихонца за шиворот не выдержал и слегка встряхнул его:

– Ты не можешь отвечать нормально, когда тебя спрашивают? Сколько можно на каждый вопрос отвечать вопросом?

– Да, – тут же ответил Соломон и быстро забормотал, – я как раз именно сейчас собирался пойти к брадобрею Иову, а на потом у меня запланирован визит к лекарю Авелю, он обещал мне пустить кровь, потому что в последнее время меня не отпускают головные боли.

– Я тебе сейчас сам кровь пущу, – проворчал Геркулес и угрожающе хрустнул пальцами.

– Ни слова о кровопролитии, и поставь товарища на землю, – велел я нашему олимпийцу и успокаивающе похлопал по плечу сникшего Соломона. Затем сунул в руку в кошель и нащупав одну из монет, достал ее. Блеснул в солнечных лучах желтый металл, и также заблестели глаза Соломона. – Я дам тебе эту монету, если ты сам лично, отложив на некоторое время свои важные дела, проводишь нас до гостиницы.

– Вы будете там через пять минут, – объявил Соломон. – Не будь я Соломон из Кафкский!

И он почти сдержал слово. Мы были в гостинице через три минуты. Оказалось, что она стояла всего в ста метрах, от того места, где мы были.

Местный Хилтон представлял из себя унылое одноэтажное строение, безо всяких окон, крытое старой соломой и дверным проемом завешанным циновкой. От остальных домов на этой улице оно отличалось только вывеской, на которой что-то было нацарапано вязью.

– «Одинокий верблюд»! – с гордостью объявил Соломон. – Лучшая гостиница в этом квартале. И недорогая. Ее владелец мой троюродный брат Голиаф.

– Тот самый? – почему-то спросил я.

– Конечно, – ответил Соломон. – Тот самый.

– А здесь подают вино? – в сильнейшем волнении воскликнул Диоген.

– А как же? Лучшие сорта и любая выдержка.

Мы вошли через дверь, прошли через просторный залитый солнцем дворик, вошли в другую дверь деревянную и украшенную затейливой вязью и оказались в довольно солидном помещении. Здесь было прохладно. В центре зала журчал фонтан. Я вложил в дрожащую ладонь нашего провожатого монету.

– Эй, Голиаф! – позвал Соломон. – Я привел к тебе богатого постояльца. Вспомни об этом в тот день, когда решишь огласить завещание. Ну вы тут располагайтесь, а я пойду к брадобрею, а затем пускать кровь.

Откуда-то сбоку появился Голиаф. Он был похож на Соломона, только волос на голове у него уже совсем не осталось. И в отличии от Соломона он был очень грустным. Это сразу бросалось в глаза. Впрочем нам было все равно. Мы еле стояли на ногах.

Я достал еще монету и протянул ее хозяину:

– У вас найдется комната для меня и моих друзей?

– А сколько вы готовы заплатить за ночлег в моем «Одиноком верблюде»? – всхлипнув, спросил Голиаф.

– Мой кошелек в полном вашем распоряжении, – тут же ответил я. – Нам нужно, выспаться, отдохнуть и набраться сил.

– Лучшая комната в моем заведении тоже в полном вашем распоряжении, – грустно вздохнув ответил чуть повеселевший Голиаф. – Прошу за мной.

Он привел нас в соседнюю комнату, на полу которой валялось несколько полосатых тюфяков. Как только я их увидел, сразу же свалился на тот, что был ко мне ближе всего. Через секунду я уже спал.

Проснулся я от голода. Вернее от того, что мой нос внезапно учуял ароматные запаха еды, и желудок тут же взбунтовался и самым бесцеремонным способом разбудил меня. Я открыл глаза и увидел, что рядом стоит поднос на котором дымится только что испеченная пшеничная лепешка. А рядом с лепешкой сыр, такой свежий, что бока его просто светятся, за сыром жареная курица – румяная и жирная. Тоже дымится. За курицей тарелка с виноградом и вспотевший кувшин, который явно только что вынули из погреба.

Я открыл глаза и поднялся, одновременно складывая ноги по-турецки.

– Я же сказал, что он проснется, – радостно объявил Геркулес.

– Пора бы уж, – согласилась Стелла.

– Разве можно быть таким соней? – спросила Наташа.

– Сон, величайший из всех даров, данный богами человеку, – заметил Диоген.

Все мои друзья были рядом. Вид у них был бодрый и веселый. У каждого в руке здоровенная глиняная кружка. Пример Диогена оказался заразителен. Я тоже наполнил такую же, затем схватил лепешку и вонзил в нее зубы. Ну и вкуснотища! Запил вином. И сразу лайф в кайф!

Мои спутники смотрели на меня с материнским умилением.

– Сколько я спал? – спросил я, когда наконец обрел способность говорить.

– Двое суток, – сказала Стелла.

Моя нижняя челюсть тут же отвисла.

– Двое суток? – переспросил я. – Надеюсь, это шутка!

– Ты ешь, Сережа, ешь, – сказала Наташа таким тоном, каким говорят с тяжело больным человеком.

– Что-нибудь случилось? – спросил я.

Лица моих друзей сразу стали серьезными. Особенно у Стеллы.

– Говори, – велел я. – Не надо меня щадить. Я вынесу все.

– В общем так, Адал, – отхлебнув винца, по-солдатски деловито начала Стелла. – Когда мы проснулись, то первым делом решили уяснить диспозицию.

– Чего уяснить? – переспросил я. Занятия по гражданской обороне всегда посещал спустя рукава, так что военные термины для меня всегда в диковинку.

– Обстановку, – объяснила Стелла. – В общем, мы решили произвести разведку.

– И кто из вас ходил на разведку? – с тревогой в голосе поинтересовался я. – Надеюсь не Наташа?

– Нет, на разведку ходил я, – оторвавшись от кружки, гордо ответил Диоген и вытер рукавом красные от вина губы. – Госпожа Стелла сказала, что я больше всех сливаюсь с местной окружающей средой.

– Ну, ну, и что же ты узнал? – я был полон любопытства, хотя и продолжал набивать желудок едой. Голод не тетка. К тому же все так вкусно.

– Расскажу все порядку, ничего не пропуская, – начал Диоген и сделал очередной глоток. – Чудное у этого Голиафа вино. Похоже на сиракузское.

– Не отвлекайся.

– И не думаю. Просто вино очень хорошо помогает мыслить. А раз я мыслю, значит я существую, а раз пью, значит мыслю. Каков вывод? Когда я пью, то живу!

– Диоген, не томи!

– Все, все! Я закончил. Хотя никто даже не заметил, какую великую философскую доктрину я только что обосновал. Ты слышишь, Наташа? Свое открытие я посвящаю тебе.

– Спасибо, – улыбнулась девушка, которую я люблю.

– Давайте за это выпьем! – предложил Диоген.

– Кто-нибудь, дайте мне молоток! – взмолился я, окончательно потеряв терпение.

Диоген вздрогнул:

– Я уже докладываю! Итак, сначала я хотел было поговорить с нашим хозяином. Но Голиаф не в состоянии сейчас что-либо рассказывать, так как его любимый сын Израиль умирает от неизвестной болезни, и все в доме готовятся к большому горю. Я пошел на улицу. Долго там бродил, прислушиваясь к разговорам и крикам глашатаев. И вот что я узнал. Когда я еще был мальчишкой и сидел на площади перед храмом, то всегда все городские новости узнавал одним из первых.

– Диоген!

– Дела наши хуже некуда, – покачал головой философ. – Наш приход в Ерихон произвел впечатляющий эффект. Римляне теперь шныряют по городу и разыскивают нас, как бунтовщиков против их власти. Наместник Цезаря обещал награду за наши головы. Местный же народ кипит и бурлит как котел, вода из которого вот-вот польется через край.

– Нам еще революции не хватало! – воскликнул я. – Хотя, если подумать, не такая уж плохая мысль.

– Ерихонцы собираются толпами и только говорят о Третьем Брате, который явился с неба и покарал ненавистных захватчиков и проник в город и теперь идет на помощь своим братьям.

– Каким еще братьям? – удивился я.

Стелла торжественно положила мне руку на плечо:

– Теперь будь особенно внимательным, Адал Атрейосс.

Кажется до меня стало доходить.

– Третий Брат! Пришел на помощь своим братьям. Это что, речь пошла о Святых братьях? То есть о моих двойниках? И что значит это самое, пришел на помощь? Им что, угрожает опасность?

– Если смертную казнь можно назвать опасностью, – шмыгнул носом Диоген, – то значит они в опасности.

Он опрокинул кружку верх дном, поймал пальцем последнюю каплю и с сожалением слизнул ее, после чего стал ждать, может будет хоть еще одна капля.

Я сразу перестал есть и вскочил на ноги:

– Смертная казнь? Что это значит?

– Их собираются распять на кресте, как того велит обычай римлян, – грустно ответил Диоген, он так и не дождался последней капли.

– За что? Что они такого натворили?

– Святые братья, так их здесь называют, до недавнего времени занимались врачеванием местного населения, чем и прославились чрезмерно. Говорят, что они творили настоящие чудеса: возвращали зрение слепым, слух глухим, парализованным возможность двигаться. В общем, почти нет людей в Земле Обетованной, которые бы про них не знали. Наташа, можно я допью из твоей кружки. Ты все равно не пьешь. Спасибо. И вот неделю назад вызвал их к себе римский наместник Валерий Сцепион и приказал им себя вылечить. Так они ответили ему, что пока на их родине находится хотя бы один римский легион, они его лечить не будут. Римлянин как это услышал, так ему сразу хуже стало. Он пришел в ярость и приказал поместить святых братьев в темницу. Братьев отправили в тюрьму, а здоровье наместника с того дня стало ухудшаться. Его стали мучить боли в желудке и рези в животе. Каждый день братьев приводили к нему, и Сцепион спрашивал, будут они его лечить или нет. И каждый раз братья наотрез отказывались.

– Странные целители, – пожал я плечами. – Не желают оказать медицинскую помощь тому, кто в ней нуждается. Ну и нравы тут.

– Так ведь они требуют свободу для своей родины, – возразила мне Стелла.

– А это уже и вовсе какой-то медицинский терроризм! – воскликнул я. – Ладно, Диоген, прости, что я перебил тебя. Продолжай. Хотя, я и сам догадываюсь, чем там дело кончилось.

– Правильно догадываешься, – подмигнул мне философ. – Римляне известны всему миру крутым нравом и неоправданной жестокостью. Я слыхивал, что у себя дома, то есть в Риме они вместо собак на привязи держат рабов. Я как философ, не вижу в этом никакого смысла. Так вот, Валерий Сцепион каждый день заставлял братьев лечить себя, те отказывались, а ему становилось все хуже. В конце концов в жутких муках он скончался. Тогда его заместитель Гнус Помпений, временно занявший место наместника, обвинил братьев в колдовстве. Якобы это они извели его предшественника. Позавчера состоялся суд, и братьев приговорили к смертной казни через распятие на кресте. И сегодня в полдень должна состояться их казнь.

– Сегодня в полдень! – закричал я, вскакивая с места. – Так скоро? А сколько сейчас времени? У кого есть часы?

– Девять часов утра, – ответила Стелла. – У нас еще есть время. Правда очень немного.

– Где должна состояться казнь?

– За городом на Горемычной горе. У дворца римского наместника уже стоят два креста. Я видел их собственными глазами. Несчастные должны на своих плечах вынести их из города и подняться с ними на Горемычную гору, где их предадут ужасной смерти, как воров и убийц.

– Где-то я уже про это слышал, – задумался я. – Очень похоже на сюжет из Нового завета.

Но времени на раздумья не было.

– За мной! – закричал я, и выбежал из комнаты. Вслед мне понеслись крики.

– Сережа! Адал! Вернись! Погоди! Туда сейчас нельзя!

Но я не слушал моих друзей. Мной вдруг овладело что-то похожее на безумство. Я пересек комнату с фонтаном и бросился к выходу.

У дверей на улице на носилках лежал молодой человек. Видимо он спал, потому что глаза у него были закрыты. Я не сразу его заметил, и когда попытался перепрыгнуть через него, споткнулся и очень неуклюже свалился на землю.

– Извините пожалуйста, – я повернулся к парню и увидел, что он нисколько на меня не сердится, а продолжает спать, как ни в чем не бывало, хотя и слетел с носилок на пол. Лежит себе, как ни в чем не бывало. Спокойно и безмятежно. Это показалось мне странным.

Я оглянулся и увидел, что на улице перед дверью полукругом прямо на земле сидят люди, человек двадцать, среди которых был и Голиаф. И все они посмотрели на меня такими глазами, что мне почему-то сразу стало не по себе.

– Сережа, что ты наделал? – в дверях показалась Наташа. Лицо ее было искажено ужасом, словно она увидела змею.

– А что я наделал?

– За что нам такое наказание, Господи? – зарыдала вдруг худая седая женщина, сидевшая рядом с Голиафом. Наверно его жена. – Моему сыночку нет покоя даже на том свете.

Что такое?

До меня вдруг дошло, что я совершил что-то ужасное. Очень ужасное. Все смотрели на меня как чудовище, злодея, какого еще не видел свет. Боже мой! Неужели этот парень мертв? Кажется так оно и есть. Это что же получается? Я глумился над мертвым? Бог мой!

Несколько секунд я был просто ошарашен и не мог двинуться с места. Впрочем всех остальных тоже охватил столбняк. Прямо немая сцена, как в «Ревизоре» у Гоголя. И все же я опомнился первым и бросился исправлять содеянное. Да, парень без сомнения был мертв. Он уже охладел. Какого черта тогда его положили около дверей? Впрочем, это наверно такой местный обычай. Какая-нибудь обрядовая похоронная церемония. И я ее самым ужасным образом испортил. Надо же! Худшего просто не может быть.

Я стал укладывать покойника обратно на носилки, и взгляды присутствующих, обращенные ко мне наполнились таким негодованием и столько в них было укора, что мне стало еще больше не по себе. Наверно я опять сделал что-то не то. Да что это такое, в конце концов!

И опять все остались на своих местах. Только жена Голиафа продолжала причитать, и ее жалобный тоскливый вой, резал по сердцу острее ножа.

– Успокойся, дорогая Юдифь, – бормотал Голиаф, – что не делается, все угодно господу. Наш Израиль уже на небесах. А тело, даже поруганное этим нечестивым чужеземцем, мы все равно предадим земле, как того велят обычаи наших предков.

Мертвый юноша был аккуратно, хотя и несколько торопливо, возвращен мною на место, я даже руки скрестил ему на груди, как было прежде, но что-то меня вдруг насторожило. Что-то встревожило. Почему-то мне показалось, что покойник не совсем отвечает требованиям, которые можно было бы предъявить к мертвецу. Бледный? Согласен. Холодный? Ну это как посмотреть. Но где же тогда следы тления? Где неприятный трупный запах? Это в такую жару-то! То-то мне показалось, когда я поднимал мертвеца, будто бы в его теле еще теплятся остатки жизни.

Я сразу почувствовал себя увереннее.

– Когда он умер? – строго спросил я.

– Сегодня ночью, – ответила со своего места Наташа. Ее взгляд, обращенный в мою сторону, был полон истинного сострадания ко мне. Никогда ее такой не видел.

– Так, мне все ясно. Всем сохранять спокойствие! – мой голос прогремел по двору. – И всем тихо.

Все и так молчали. Но тут замолчала даже Юдифь. Прекратил бормотание и Голиаф.

С бьющимся от волнения сердцем, я вновь склонился над телом и взял покойника за запястье.

Пульса не было.

«Нежели все напрасно? – подумал я. – Неужели моя догадка неверна?»

И все-таки я не верил себе. Не знаю, почему. Не верил и все тут. Врачебная интуиция? Назовите это как хотите. Я освободил руку Израиля, и она безвольно упала на впалую грудь. Несомненно юноша был мертв.

«Почему же тогда рука такая мягкая и податливая? Совершенно никаких признаков одеревенения. А ведь смерть произошло несколько часов назад. Вот оно что! Неужели все-таки я прав?»

Словно сама собой, моя рука опустилась юноше на лоб. Лоб был холодный. Но под черепной коробкой, я явственно это ощутил, находился все еще функционирующий мозг.

Да, да! Мозг работал! Не знаю как, но я явственно ощутил это. И никаких приборов мне для этого не понадобилось. Я сам сейчас был словно прибор. И я видел, что мозг работает! Не то, чтобы он работал на сто процентов. Скорее процентов на пятнадцать. Но этого вполне хватало, чтобы не дать телу испортиться, несмотря на отсутствие сердцебиения и тока крови. Мозг словно спал. В науке это называется летаргия. Медики называют это клинической смертью.

– Он жив! – громко объявил я. – Он жив, господа хорошие!

Еще одно усилие воли, и под моей рукой мозг вздрогнул.

«Просыпайся!» – дал я ему мысленную команду.

И мозг проснулся. Первой его командой был приказ сердцу. Оно громко словно мотор застучало в груди Израиля. Я явственно это услышал. Тут же быстро-быстро забился пульс, потоками побежала по жилам кровь, она стремительно нагревалась от собственного движения.

Не снимая руку со лба больного, я тут же обнаружил причину его клинической смерти. Первичные признаки менингита. Редчайший случай. Видимо организм так среагировал на страшную болезнь. Словно сам себя законсервировал. Очень интересно.

Затем я увидел каким-то внутренним зрением пораженные участки коры головного мозга, застой крови на них и отекшие лимфоузлы. Разбудив организм от сна, я разбудил и болезнь, которая тут же дала о себе знать. Неужели все напрасно? Я вызволил парня из лап смерти только для того, чтобы он умер опять, только в долгих и жестоких мучениях. Что за напасть?

Но тут я обратил внимание, что под тем местом, где все еще лежала моя рука, кровь у парня циркулировала очень даже неплохо. Интересно! А что если подвинуть руку?

Я подвинул, и под ладонью тут же побежала кровь, а темная кора головного мозга начала светлеть. Мозг принимал первоначальную до болезненную форму! Всего несколько поглаживающих движений ладонью, три мысленные команды, и Израиль стал абсолютно здоров. Никаких признаков болезни. Я уничтожил их, словно стер ластиком с белого листа чернильные пятна. Мертвенная бледность отступила, и лицо больного порозовело. Губы так те вообще стали по девичьи пухлыми и алыми.

– Открой глаза, – сказал я, не веря самому себе. – И попробуй встать.

Длинные густые ресницы Израиля дрогнули. Парень распахнул огромные масляничные глаза и тут же прищурил их, не в силах глядеть на солнце.

Раздался громкий ах. Я оглянулся.