Антон, надень ботинки! Токарева Виктория

Никита. Джинсы…

Игнатий. Он хорошо шьет?

Никита. Фирма.

Игнатий. Тогда пусть шьет.

Зоя. Он провалится в институт, и его возьмут в армию.

Игнатий. Армия – не тюрьма.

Игнатий пошел из комнаты.

Зоя. Ну скажи же ему!

Игнатий. Что?

Зоя. Он должен делать то, что должен.

Игнатий. А откуда мы знаем, что он должен, а чего нет… Отстаньте от меня. Я устал.

Зоя. Никита, папа должен сейчас заниматься музыкой. Иди в свою комнату.

Никита забирает шитье. Уходит.

Зоя начинает накрывать на стол.

Ты совсем не занимаешься ребенком. Такое впечатление, что тебе все равно.

Игнатий. Что ты хочешь?

Зоя. Я хочу, чтобы ты обратил внимание на своего сына и на себя самого. Ты совсем перестал готовиться к конкурсу. Кончится тем, что ты опять провалишься и останешься преподавателем чтения хоровых партитур.

Игнатий. Ну и что? Я работаю в педагогическом училище, которое готовит учителей пения в общеобразовательной школе. Учителя пения должны уметь читать хоровую партитуру. Что тебя не устраивает?

Зоя. Но ведь твои студенты не собираются быть учителями пения. Они все хотят быть Рихтерами и к твоему предмету относятся как к необязательному. Получается, что ты – необязателен.

Игнатий. Зачем ты это говоришь? Кому я необязателен? Себе? Тебе?

Зоя. Лично мне, клянусь Никитой, совершенно все равно, кем ты работаешь. Но у тебя самого будет плохое настроение. У тебя появится комплекс уходящего времени. Комплекс несостоявшейся личности. Посмотри на Нисневича. Бесслухий гудок. Однако прошел конкурс и теперь, пожалуйста, первая скрипка в оркестре. А ты с твоими данными… Если бы ты занимался хотя бы по четыре часа в день.

Игнатий (безразлично). Хорошо…

Зоя. С тобой, по-моему, что-то происходит. Тебе все безразлично. Может быть, ты болен? Может быть, у тебя открылась язва?

Игнатий. Нет, не открылась.

Зоя. Откуда ты знаешь?

Игнатий. Я бы почувствовал.

Зоя. Ты совершенно за собой не следишь. Ешь не по режиму. Посмотри на Нисневича. Он твой ровесник, а выглядит на двадцать лет моложе. Ты рядом с ним, как дядя с племянником. Посмотри на себя в зеркало: начинающий старик!

Игнатий. Зачем ты это говоришь?

Зоя. Чтобы ты ел. И занимался.

Игнатий подвигает тарелку. Начинает есть.

Игнатий. Ты забыла посолить. Совершенно нет соли.

Зоя. Я не забыла. Соли достаточно в петрушке. Американский доктор Шелтон советует исключить поваренную соль вообще. Назад – к природе. Ведь дикие звери не едят соль.

Игнатий. Я без соли не могу.

Зоя. Привыкнешь.

Игнатий. Но я не хочу привыкать. Почему я должен привыкать к каким-то противоестественным вещам!

Зоя. Человек не собака, ко всему привыкает. Привыкаемость и приспособляемость – это признак высокоразвитой биологической особи!

Игнатий начинает есть.

Вот видишь – ешь.

Игнатий. Мне легче съесть вот это, чем с тобой спорить. Хлеб…

Зоя. Хлеб съешь отдельно через два часа.

Игнатий. Почему?

Зоя. Доктор Брэгг пишет, что не надо есть все вместе, устраивать в желудке свалку. Дикие звери ведь не едят бутербродов.

Игнатий. Потому что им их не дают. И я не зверь, в конце концов.

Зоя. В конце концов, мне это меньше всего надо. Я же для тебя стараюсь.

Пауза. Смотрят друг на друга.

Извини… Я слишком напориста. Да?

Игнатий. Нет. Ничего. Ты права.

Зоя. Я как потный летний душный трамвай, набитый людьми. Да?

Игнатий. Нет. Ты живая. Это хорошо.

Зоя. Игнатий! Ты все делаешь правильно. Никуда не лезешь. Не работаешь локтями. Наверное, ты прав. Но я…

Игнатий. Что?

Зоя. Мне не хватает слов. Ты можешь жить так, как ты хочешь, просто тратить побольше слов.

Игнатий. Каких?

Зоя. Хочешь, я за тебя скажу?

Игнатий. Скажи.

Зоя. «Дорогая Зоя! У меня нет ничего на свете, кроме тебя. Какое счастье, что ты у меня есть».

Игнатий. Так оно и есть.

Зоя. Почему ты этого никогда не скажешь?

Игнатий. Так ты же сама знаешь. Зачем говорить то, что и без того ясно.

Звонит телефон, Зоя снимает трубку.

Зоя. Да… Привет. Долго говорить не могу. Кормлю. Ну, откуда же у меня? Не знаю… вообще это сейчас самый дефицит. Ладно, узнаю – позвоню.

Кладет трубку.

Игнатий. Кто это?

Зоя. Римка.

Игнатий. А что она хочет?

Зоя. Мужа.

Игнатий. Опять мужа! А этого куда дела?

Зоя. Разбежались. Не везет ей, бедной. К ее берегу вечно приплывает если не дерьмо, так палка. Спрашивает, нет ли у меня такого же, как ты?

Игнатий. Я? А что во мне особенного? Болезненный, малооплачиваемый, начинающий старик с комплексом несостоявшейся личности.

Зоя. Порядочный человек. А это, кто понимает, самое главное! Да! Тебе письмо пришло от какой-то Гелены. Что это за имя?

Игнатий. Не знаю. Татарское, наверное…

Зоя. Вот!

Протягивает запечатанный конверт.

Игнатий. Прочитай.

Зоя (вскрывает, читает). «Дорогой Игнатий! Я помню этот белый южный город с синим тропическим небом. Наши закаты и рассветы и тот пароход, который стоял белой полоской на горизонте…»

Игнатий. Выбрось!

Зоя. Что значит «выбрось»? Она же ждет… Такое красивое письмо… Нехорошо. Надо ответить.

Игнатий. Отвечай сама.

Зоя присела к столу, пишет.

Игнатий ест с отвращением.

Зоя (читает написанное). «Дорогая Гелена, я тоже помню Сочи и наши прогулки под луной…» А дальше?

Игнатий. Пиши что хочешь.

Зоя. Я должна сосредоточиться… (Уходит.)

Игнатий отодвинул тарелку. Сел к пианино.

Стал играть «Ночевала тучка золотая…».

(Входя с письмом.) Вот послушай. «Влюбленности похожи на сорванные цветы и на падающие звезды. Они так же украшают жизнь и так же быстро гибнут…»

Дом Киры. Рояль. Книги.

Лариска сидит перед зеркалом.

Кира. А зачем ты нижние красишь?

Лариска. Чтобы рамка была. Ведь картина в рамке…

Кира. Очень много краски. У тебя ресницы даже клацают друг о друга, как у куклы с закрывающимися глазами.

Лариска. А чем плохо быть похожей на куклу? Умная кукла – это то, что надо.

Лариска поднялась, стала расчесывать волосы, откидывая их.

Кира. А пудриться не будешь?

Лариска. Нет. Кожа должна чуть-чуть поблескивать, и вообще запомни: надо красить что-то одно.

Кира. А волосы так зачем?

Лариска. Чтобы флюиды…

Кира. Ух ты… Какая красивая ты, Лариска!

Лариска. Как ты думаешь, влюбится?

Кира. А куда денется? Лариска явилась на войну полов в полном боевом оперении!

Кира открывает шкаф, достает оттуда меховое манто.

Лариска. А твои не вернутся?

Кира. Они на дежурстве.

Лариска надевает меха.

Кира. Потрясающе!

Лариска. Но я же не приду на урок в шубе.

Кира. Правда, как кукла из дорогого магазина. Вот если бы я такая была…

Лариска. И что бы ты сделала?

Кира. Ничего. Села бы играть.

Лариска. Ты играешь каждый день по восемь часов. Неужели не надоело?

Кира. Нет. Не надоело. Это форма моего существования. Я – репей.

Лариска. В каком смысле?

Кира. Репей стоит при дороге и ничего не боится, ни ветра, ни пыли. У него крепкие корни. И он защищен колючками. Его никто не сорвет. Вот и я так хочу.

Лариска. Как?

Кира. Быть защищенной своим делом, как колючками. Ни от чего и ни от кого не зависеть. Только от дела. А дело в моих руках. И это никто у меня не отнимет.

Лариска. Не зависеть – так прекрасно!

Кира. А если это не понадобится второй стороне? Что тогда?

Лариска. Но разве можно загадывать вперед? Как получится, так и получится. Ты вообще когда-нибудь целовалась?

Кира. Конечно. Я и сейчас целуюсь. В парадном.

Лариска. И что?

Кира. Ничего. Целоваться – это целоваться. А играть – это играть.

Лариска. Ты рассуждаешь, как старуха. По-моему, ты не права.

Кира. А это время покажет: кто прав, а кто нет… Хочешь надеть обручальное кольцо?

Лариска. Зачем?

Кира. Он удивится и заревнует.

Лариска. Я не хочу быть женщиной с прошлым. У меня никогда никого не было. Ни до него, ни после. Только он. Я рожу ему троих детей. И даже если он когда-нибудь устанет от меня, у него будет прекрасное общество – трое сыновей.

Кира. У него, между прочим, есть и жена и сын.

Лариска. Но он же не мог ждать меня до сорока лет в одиночестве. Он ждал меня с женой.

Кира. Они тебя вместе ждали… Ты опаздываешь…

Лариска. Значит, так, давай еще раз проиграем: ты – он. Я – я. Начинай.

Кира (тоном Игнатия). Маркова, вы опять ничего не выучили.

Лариска. Я люблю вас…

Кира. Но это еще не повод, чтобы не делать домашние задания.

Замолчали. Смотрят друг на друга.

Лариска. Чушь собачья. Давай сначала. Ты – я. Я – он.

Кира (тоном Лариски). Я люблю вас!

Лариска. Ну что вы… Маркова… Спасибо, конечно, но я для вас старый.

Кира. Ну и пусть!

Лариска. Я женатый.

Кира. Ну и пусть!

Лариска. Я не имею права.

Кира. Имеете! Я дам вам это право! Я люблю вас!

Лариска. По-моему, так нормально…

Кира. Потрясающе! Он просто все бросит и пойдет за тобой босиком по снегу.

Лариска. Значит, так, я пойду сейчас, а ты придешь через полчаса. Он спросит, где ты. Я скажу: задерживаешься.

Лариска уходит. Кира остается одна. Надевает драгоценности. Выходит на середину сцены. Объявляет тоном конферансье: «Выступает лауреат всемирного, всеевропейского, всесоюзного конкурсов пианистов Кира Алешина! Шопен, «Экспромт-фантазия»!» Садится за рояль. Раздается звонок в дверь.

Кира встает, отпирает. Входит десятилетняя сестренка Наташка. Наташка снимает пальто, шапку и все это не вешает на вешалку, а бросает прямо на пол. Кира поднимает за ней.

Наташка. Я должна равняться на Федора Федоровича Озмителя.

Кира. Кто это такой?

Наташка. Герой-пограничник. Нас водили в Музей пограничных войск.

Кира. А как ты собираешься равняться?

Наташка. Не знаю. Нам не объясняли.

Кира. Пойдем, я тебя покормлю.

Наташка. Только не пельмени.

Кира усаживает сестру, дает ей поесть.

Садится напротив.

Кира. Наташа, а как ты думаешь, я ничего?

Наташка. На характер или на красоту?

Кира. На красоту.

Наташка (подумав). Хорошо, но чего-то не хватает.

Кира. Лучше, когда плохо, но что-то есть.

Наташка. У тебя очень красивые волосы. К тебе просто надо привыкнуть.

Кира. А ты себе нравишься?

Наташка. Очень, очень. Я прямо как принцесса. У меня к тебе просьба. Обещай, что выполнишь.

Кира. Смотря какая просьба.

Наташка. Дай мне рубль.

Кира. Зачем?

Наташка. Я пойду в кино. И там выпью лимонаду и куплю мороженое.

Кира протягивает деньги.

(Берет рубль.) Я так рада, что ты меня понимаешь. Я так боялась, что ты меня не поймешь.

Кира. А чего тут не понять-то…

Задумывается.

Класс. Игнатий играет. Смотрит на часы. Появляется Нисневич. Игнатий поражен.

Глядят друг на друга довольно долго.

Нисневич. Не ожидал?

Игнатий. Отчего же? Я тебя ждал.

Нисневич. Сегодня?

Игнатий. Нет. Вообще. Когда-нибудь.

Нисневич. Ты знаешь, зачем я пришел? Отдать долг.

Игнатий. Разве ты мне должен?

Нисневич. Да. Помнишь, ты сломал руку и я занял твое место?

Игнатий. Не ты бы, так другой бы занял.

Нисневич. Пусть бы другой, но не я. Так вот. Я тогда занял твое место, а теперь ты займи мое.

Игнатий. А ты куда? На мое?

Нисневич. Я? На новый виток. Вверх по спирали. На повышение.

Игнатий. Какое может быть повышение у первой скрипки?

Пауза.

Нисневич. Я сказал дирижеру, что ты – самый талантливый из нашего выпуска. Но просто выпал из воза. Нереализованный человек. Черт знает что… Даже старые чайники и те собирают в металлолом и переплавляют их в самолет. А люди остаются нереализованными, ветшают и пропадают. Это бесхозяйственно, в конце концов. Драма для личности и бесхозяйственно в общественном масштабе.

Пауза.

Почему ты молчишь?

Игнатий. А я вот думаю: что лучше – чайник или самолет? Чайник каждый день нужен по нескольку раз. Чай вскипятить. А самолет раз в год. В отпуск слетать.

Нисневич. Не понял.

Игнатий. Я, наверное, чего-то не секу. Но вот в книгах пишут и по телевизору показывают, что положительный герой начинает жить новую жизнь. А по-моему, надо не новую начинать, а жить старую. Работать на старой работе, дружить со старыми друзьями, спать со старой женой. Как говорит один мой пьющий друг: «Никогда хорошо не жили, нечего и начинать».

Нисневич достает фляжку с коньяком и две металлические рюмочки. Разливает.

Мне нельзя. У меня язва.

Нисневич. Пьющие люди отличаются от нас, непьющих, тем, что у них дряблая воля. Им лень что-то менять.

Игнатий. Вот и мне лень. Если что-то менять, то надо менять в себе, а не вовне. А в сорок лет себя не поменяешь.

Нисневич. Обижен?

Игнатий. Почему обижен? Мне действительно хорошо. Я так живу.

Нисневич. Значит, отказываешься?