Почтенные леди, или К черту условности! Нолль Ингрид

18

Прогулка по исторической части города, где столько весело бегущих ручейков, доставила огромное удовольствие. Мои провожатые сняли сандалии и ходили по прозрачной воде, словно цапли. Ноги начали уставать, приближалось время обеда. Поэтому я попрощалась с молодежью и отпустила их на всю вторую половину дня.

— Надо взять напрокат велосипеды, — предложила Рикарда, завистливо поглядывая на стремительно пролетавших мимо других студентов. Во всяком случае, мою машину они не получат, она стоит в гараже отеля, а ключи от нее я ношу в сумке.

Запасаюсь пачкой сухариков и направляюсь в отель посмотреть, как дела у Аннелизы.

Она все еще в постели, однако я вижу, что первую половину дня бодрствовала.

— Я тоже не бездействовала, — заявляет подруга с гордостью, грызя сухарь, мелкие крошки которого сыплются ей на грудь в разрез рубашки и на постель. — Только что позвонила домой Эвальду. Представь, незадолго до моего звонка он сам звонил детям и сказал, что уже на подходе. Жаль, что я его не застала!

— И что же? Где он находился все это время? Ты говорила с сыном великолепного Джона Уэйна или с дочерью?

Аннелиза хватает пульверизатор и брызгает себя духами. Сухарю тоже достается. Что бы она там ни говорила, перспектива в скором времени снова установить контакт с Эвальдом ее окрыляет. По всему номеру теперь витает запах ландышей, возбуждая весенние чувства.

— Трубку взяла дочь, мне показалось, она в полной растерянности. Мне было неловко наброситься на бедняжку с расспросами, поэтому я лишь поинтересовалась, где болтался ее отец. Она ответила, что в Италии, но это мы и сами знаем.

Аннелиза попросила передать Эвальду привет и сообщить, что мы путешествуем и чтобы не искал нас дома в Шветцингене.

— Вот бы мне поговорить с ним без свидетелей, — заявляет она, — уж я бы его отчитала за милую душу!

— А в чем тебе его упрекнуть? Он ведь не обещал ни жениться на тебе, ни что будет верен до гроба. Мы даже никогда у него не спрашивали, где он пропадал по вечерам. Его нельзя обвинить в том, что он нам лгал.

Аннелиза полагает, вина Эвальда в том, что он подлым образом снискал наше расположение, использовал нас и пробудил в нас смутные надежды. И еще она утверждает, что не стала бы помогать ему решить супружескую проблему, если бы знала про Йолу.

Вскоре я тоже легла, и мы предались приятному послеобеденному сну. Во второй половине дня подруга решила покинуть постель и вечером поесть супчику.

— Может, томатного супа-крема, от него моему пустому желудку будет хорошо!

Часто во время послеобеденного отдыха я засыпаю, но минут через двадцать снова ни в одном глазу. Рядом спит Аннелиза, и у меня редкая возможность рассмотреть ее лицо в непосредственной близости. Я размышляю над вопросом, почему, собственно, мы считаем свой сельский дом таким уж красивым — эти стертые каменные ступеньки, полусломанные притворные ставни, ржавый замок и одичавший сад? Может, потому, что дом хранит некую тайну, а эстетика подкрадывающегося тления задевает определенные струны души?

Черты лица Аннелизы тоже могут о многом рассказать, они навевают печаль и приводят в сентиментальное расположение духа. А какой очаровательной она была в детстве! Под морщинами со складками все еще дремлет знакомое детское личико.

Узнаю на ее щеках ямочки веселого ребенка. А когда Аннелиза смеется, резкие черты вокруг уголков рта и под крыльями носа пропадают. Даже морщинки в уголках глаз во время смеха становятся обычными складками смеющегося человека. Все, что ей довелось пережить, запечатлелось на лице: скорбь, радость, беременность, роды, расставания, сбывшиеся и разбитые надежды. Ну какой мужчина, если он не обделен сердцем и умом, не полюбит это лицо с той же страстью, с какой он любит лица молоденьких, с кожей гладкой, как попка младенца? Или права Аннелиза, что мужчины запрограммированы исключительно на воспроизводство? И все же она не списала со счетов своего Эвальда, хоть это давно надо было сделать, в противном случае она не обиделась бы так сильно за его медовый месяц в Лигурии. Вон как Аннелиза приободрилась, узнав о его возвращении.

Пока я рассматривала лицо подруги, она проснулась и уставилась мне прямо в глаза.

— Это не честно, — говорит она, скаля зубы. — Спящих нельзя рассматривать, они безоружны.

— Но ведь тебе от меня нечего скрывать, — замечаю я. — Не хочешь ли попробовать встать? Для посещения музея ты, пожалуй, еще нетвердо стоишь на ногах. Но со временем мы решим, продлить ли нам номер на одну ночь или, как запланировали, ехать дальше.

Всего пятнадцать минут Аннелизе потребовалось для того, чтобы умыться, причесаться и одеться в фиолетовое — она захотела пройтись со мной немного на свежем воздухе. И при случае купить мобильный.

— Зачем он тебе? До сего дня мы хорошо обходились без этого всеобщего бедствия! — восклицаю я, но тут же соображаю, что она хочет быть на связи с Эвальдом.

Свой предлог у нее уже наготове.

— Представь, я теряю сознание, и мне срочно нужен врач, или мы попали в аварию! Позвонить, конечно, можно и из отеля, но мы же постоянно в дороге!

Разумеется, у наших неимущих студентов мобильные имелись. Припоминаю, что эту штуку видела даже у моего десятилетнего внука. Иногда я кажусь себе такой старухой и поэтому решительно заявляю подруге:

— Я себе тоже куплю.

Вскоре мы оказываемся у витрины со сладостями. Аннелиза останавливается, я тщетно пытаюсь оттащить ее от этого зрелища.

— Будь же благоразумна, — прошу я, — я не возражаю против сухарей и томатного супа, но марципановые свинки полагается есть только в канун Нового года!

Она протестует:

— Я же не собираюсь покупать. Но ты только посмотри, тут у них прекрасный шоколад!

Да, в самом деле, на витрине лежал шоколад в классической темно-коричневой упаковке. Он пробудил в нас обеих давние воспоминания.

Первый американец, с которым сразу после войны Аннелиза решила завести шашни, стоял на обочине и наливал бензин в бак своего джипа. Она улыбнулась ему и храбро поздоровалась: «How do you do?» Я стеснялась и не знала, чем это закончится. Солдата это явно забавляло, он подергал ее за белокурые косички и назвал «маленькой барышней», а потом вытащил из нагрудного кармана небольшую плитку шоколада. Это был неслыханный подарок, многообещающий, райский, и мы долго не могли успокоиться. Солдат предопределил наше отношение ко всем американцам, — отныне и впредь мы были о них высокого мнения. Позднее появились жевательная резинка и Гленн Миллер, — их мы любили больше всего остального, — и они же служили доказательством безграничных возможностей Америки. Впрочем, Аннелиза была очень способной к обучению и вскоре достигла совершенства в попрошайничестве. Вместе мы основательно облегчили сладкие запасы еще не одного американского солдатика.

Словно читая мои мысли, Аннелиза напевает вполголоса песенку и, вероятно, думает об Эвальде и своих визжащих подошвах из микропористой резины.

Вскоре мы зашли в магазин, оказались в полной растерянности перед огромным выбором мобильных телефонов. Один из них по цвету напоминал озеро Блаутопф, и для меня этого было достаточно, чтобы остановить на нем свой выбор.

— Ты с ума сошла? — возмущается Аннелиза. — Он стоит четыреста пятьдесят девять евро! У них, видимо, есть и бесплатные без основного тарифа и платы за подключение!

— Тут наверняка какой-то подвох, — сомневаюсь я, — если уж покупать, то голубой! Качество для меня всегда было на первом месте.

— Ладно, — соглашается Аннелиза, — поступай как знаешь, если у тебя принципы, но помни, что эти жулики тупо зарабатывают на глупцах типа тебя. В наказание им свой я просто стырю, вот это я и называю бесплатным мобильным.

Из магазина мы ушли с дорогим «Блаутопфом» и вторым, незаметно прикарманенным телефоном для Аннелизы. Ее дорожная сумка пригодилась в очередной раз, а моя теория на счет невидимости пожилых женщин получила еще одно подтверждение. И все же я немного сердилась на Аннелизу.

— Господь праведный все видит, — говорю я прежде, чем каждая из нас пойдет в свою сторону.

Она осеняет себя крестным знамением и отправляется с добычей обратно в отель. Я немного побродила по площади Августинцев и присела на скамью. Вокруг звучала преимущественно французская речь, на ступеньках лестницы разместились студенты. Я наслаждалась жизнью так, будто ко мне вернулась молодость.

Вечером мы вчетвером снова сидели в ресторане и изучали меню.

— Аннелизе сегодня можно будет съесть лишь небольшую порцию томатного супа, поэтому предлагаю и нам воздержаться от обжорства и не искушать ее, — строго призношу я. — Поедим сегодня что-нибудь простенькое. Для себя я выбрала красное тальятелле с моцареллой.

Студенты разочарованно посмотрели на меня, послушно кивнули и снова погрузились в перечень заманчивых кулинарных предложений.

— Так и быть, — говорю, пересиливая подступающий приступ жадности, — если вы объясните, как пользоваться мобильным телефоном, можете выбрать что-нибудь по собственному усмотрению.

Вот так и получилось, что Аннелиза прихлебывала свой супчик, я ела макароны, а молодежь гуляла по полной программе:

Картофельный суп-пюре с луком-пореем с рыбными клецками и трюфельным маслом.

Запеченный молочный теленок с тыквенным пюре и сельдереем двух сортов.

«Виноградный супчик» со сладким кремом сабайон.

Поскольку Аннелизе явно полегчало, мы решили на следующий день отправиться в путь. В самый последний момент в наши планы вмешалось непредвиденное обстоятельство.

— Собственно, я хотела попасть в Эльзас только для того, чтобы покутить, — заявила Аннелиза. — Но поскольку в ближайшие дни мне это заказано, то мы могли бы сразу ехать на север, там можно попробовать жареного картофеля с селедкой.

Ее слова меня насторожили. Неужели подруга вознамерилась сократить наше путешествие? Эвальд незримо сопровождает нас в поездке, он ночует между Аннелизой и мной на месте, отводимом гостям, и мешает нам обеим.

Этой ночью он мне даже явился в странном сне: три фигуры, как на картине Каспара Давида Фридриха, над скалистым обрывом на фоне причудливых меловых скал, но все они удивительного цвета, как вода в озере Блаутопф. Эвальд указывает на глубины и говорит в своей неподражаемой галантной манере умудренного пожилого человека: «Милому слабому полу положено уступать дорогу!»

Я долго не могла снова заснуть и все размышляла, что означает этот сон. В сущности, у Эвальда имелись основания посягать на жизнь Аннелизы и мою, поскольку нам известно о причине смерти Бернадетты и мы могли бы его шантажировать. Или мои опасения высосаны из пальца? С кровати напротив в этот момент послышался стон.

На следующий день ночные тени развеялись без следа, не оставив воспоминаний, но возникла другая напасть — дождь лил как из ведра.

— Кто-нибудь слышал прогноз погоды? — спрашивает Аннелиза, поскольку следить за погодой тоже входило в обязанности наших сопровождающих. Оба мобильных телефона лежали на столе, где был накрыт завтрак.

— До нас сегодня добрался циклон из Скандинавии; здесь на юге все последующие дни, к сожалению, будут дождливыми, — печально докладывает Рикарда. — На севере, напротив, солнечно, но ветрено.

— Тогда все ясно, — заключает Аннелиза. — Едем на Зюльт!

Но прежде она хотела разобраться в мобильном. И была сильно разочарована. Моритц установил, что в телефоне нет пин-карты, и телефон вообще не зарегистрирован. Вместе с подругой он отправился в филиал «Телекома», чтобы все уладить.

Через час мы в машине. «Дворники» скользят по стеклу, издавая отвратительные скребущие звуки. Плохая погода ничуть не повлияла на настроение Аннелизы. Она принялась напевать, и мы подхватили. К моему удивлению, Рикарда знала все слова из «Высоко на желтой повозке». Снаружи лил дождь, но в салоне было уютно. Потренировавшись в пении, мы достали свои мобильные телефоны и стали практиковаться — одну за другой посылали друг другу эсэмэски. Вскоре я попробовала позвонить Руди.

— Я тебя еле слышу, ты откуда звонишь? — поинтересовался он.

— Приблизительно в районе Франкфуртского креста, — отвечаю я, — едем в машине к острову Зюльт.

— В таком случае самое время сделать остановку на чашечку кофе в Висбадене, — произносит он. — В такую погоду хозяин и собаку не выпустит, что уж говорить о двух пожилых леди!

19

Когда я вступила на порог моего бывшего магазина «Золотое дно» в Висбадене, меня охватили воспоминания. Первая мысль была об искренне любимом мною Перси, которому я сильно благодарна за все, что он для меня сделал. Без его помощи я вряд ли смогла бы освоиться и успешно работать в такой специфической области в относительно зрелом возрасте, да что говорить, без него я не могла бы позволить себе играть роль мецената в нашем маленьком туристическом коллективе.

Руди удивился, увидев, что, кроме меня и Аннелизы, из машины выходят двое молодых людей.

— Твои внуки? — спрашивает он мою подругу, которая обиженно трясет головой. Дочери старшего сына Аннелизы недавно исполнилось пятнадцать.

Студенты недоверчиво посмотрели на Руди. Для меня человек, которому под сорок, молод, для Моритца с Рикардой Руди уже старик.

Как радостно видеть, что дорогостоящая машина для варки эспрессо служит в полной исправности. В серебряной вазе красуются розовые бурбонские розы, словно я сама оформляла салон. Я испытывала гордость от того, что Руди принял и продолжал мои обычаи. Но заметила и одно новшество: спустя несколько минут из-за кассы нам навстречу выполз щенок охотничьей породы, осторожно обнюхал всех и выбрал себе в друзья Моритца.

— У Вальтера Ребхуна, от которого мне в наследство достался магазинчик, тоже была собака, только такса, — посвящаю остальных в свою историю, и меня снова захлестывают эмоции. — Какая порода, как его зовут?

— Венгерская выжла, а зовут Эвальд, — отвечает Руди и не понимает, почему мы с Аннелизой смеемся.

— Да, веселое имя, — произносит Рикарда, словно извиняясь. Ей стало стыдно за нашу веселость.

— Вам повезло, что он сам вышел. Все мои друзья борются за то, чтобы погулять с Эвальдом. Только потому, что сейчас за окном дождь, он соблаговолил у меня вздремнуть. Ну ладно, давай я покажу тебе славную вещицу, — говорит Руди и открывает сейф.

Я заранее трепещу от мысли, не приобрел ли он в очередной раз сокровище, которое потом можно будет сбыть лишь с огромными проблемами.

Но я ошиблась. С этим приобретением у Руди трудностей не возникнет, такая вещь долго не залежится. Изящное колье, сделанное в Англии. Отдельные коралловые камеи изображают женские портреты по античному образцу. Промежуточные звенья выполнены из мелких бирюзовых камушков в форме цветка.

— Как мило! Вероятно, начало девятнадцатого века. Красиво сработано. Сколько ты отдал за него?

— На удивление немного, — отвечает Руди и задумчиво глядит на Аннелизу. Та повесила на шею украшение и довольная до самозабвения любовалась собой в зеркале. — Человек, продавший мне колье, показался подозрительным. В подобных случаях… — Он снова смотрит на Аннелизу.

— А, ладно, пойдем-ка, — обращается Руди ко мне, — давно хочу показать тебе кое-что.

Иду за ним следом в крошечную контору, где Руди держит компьютер.

— В таких случаях, — продолжает он, — по соображениям осторожности я пытаюсь выяснить, не было ли украшение украдено. Знаешь, я натолкнулся на нечто интересное!

Руди постучал по клавишам компьютера и открыл страницу Федерального управления уголовной полиции, в частности розыск вещей. От того, что я прочитала, у меня часто забилось сердце:

«Полиция обращается к тем, кто что-либо знает о местонахождении следующих предметов».

К тексту было приложено изображение княжеского колье с красивыми изумрудами, которое Руди продал русским. Под фотографией написано:

Вместе с колье пропали подходящие к колье по стилю кольцо, браслет, брошь и серьги.

Руди испытующе глядит на меня.

— Что скажешь? Ясно, что речь идет о той самой парюре, которую мы перепродали русским. Поскольку они выложили фото, то и оставшиеся предметы были украдены вскоре после сделки. Ты не считаешь, что Аннелиза могла…

— Ни в коем случае! — восклицаю я, краснея. — Я бы об этом рано или поздно узнала. — Потом энергично встаю и выхожу из комнаты.

Моритц с Рикардой разлеглись на полу и рассматривают недавно прооперированную пупочную грыжу на животе венгерской выжлы. Рикарда интересуется, может ли она вытянуть нитки. Когда в магазине появляется покупательница, мы все встаем, Эвальд начинает тявкать, и идиллия прерывается.

Дождь все еще льет как из ведра, но мы, несмотря ни на что, отправляемся дальше.

— До Кампена сегодня, пожалуй, не доберемся, — заявляет Моритц после нескольких утомительных часов езды. — Давайте найдем отель в ближайшем городе.

— Съезжай с автобана, — командует Аннелиза. — Поищем уютную сельскую гостиницу, не все же нам жить в дорогущих дворцах!

Студенты обмениваются взглядами. Я понимаю, что они не лягут спать рано, скорее всего, поколесят по округе и завернут в какую-нибудь пивную.

— И что нам делать в такой дыре? — усмехается Рикарда.

— Вы же собираетесь стать ветеринарами, — отвечает Аннелиза, — может, захотите заглянуть в хлев…

Моритц надувает губы. Дальше мы узнаем, что оба наметили работать вместе и специализироваться на мелких домашних животных, причем в берлинском районе Далем, и ни за что не встанут в пять утра, чтобы ехать неизвестно куда и потом вытаскивать на свет ослизлых телят. На худой конец, они были готовы обдумать второй вариант — работу в питомнике орангутангов на Борнео.

Вечером мы сидели в ресторане уютной сельской гостиницы. Меню состояло из различных свиных вариаций. Моритц заказал обычный охотничий шницель с консервированными шампиньонами в густом коричневом соусе, Аннелиза шницель а-ля Гольштейн, сардины в масле и яичницу-глазунью, Рикарда — шницель с кетчупом карри, я — запеченный шницель по-швейцарски. Хозяйка поставила на стол два блюда картофеля фри с зеленым салатом и пожелала приятного аппетита.

Поскольку здесь все дешево, я хочу снять для себя и Аннелизы отдельные номера, но в гостинице свободны только два номера на двоих. Выздоравливающей подруге хоть и не пришлось на сей раз насладиться десертом, но все-таки она утешилась гигантской порцией свинины. Сразу после ужина Аннелиза отправилась наверх. А мы со студентами еще выпили по последней.

Через полчаса я пошла к нам в номер и, стоя у двери, услышала, как подруга с кем-то разговаривает. Я притихла и навострила уши.

— У тебя есть под рукой карандаш? Запиши на всякий случай номер моего мобильного… — Очевидно, она оставила нашу компанию, чтобы позвонить Эвальду.

Услышав шаги в коридоре, я проскочила в номер. Какое было бы унижение, если бы наши студенты застигли меня за подслушиванием. Аннелиза подняла голову и попрощалась с собеседником.

— Тебе удалось застать его дома? — спрашиваю я.

К счастью, она не стала увиливать и сочинять истории, а просто ответила:

— Он, к сожалению, находился в этот момент в комнате, рядом сын, дочь и невестка. Я смогла лишь поздравить его с кончиной супруги. Надеюсь, он перезвонит, когда никто не помешает.

Едва я удалилась в ванную и намазалась кремом, как зазвучала торжественная мелодия звонка. Аннелиза установила в качестве звонка гимн бывшей ГДР: «Возрожденная из руин». Как она объяснила, столь экстравагантный выбор был вызван не ностальгической тягой по бывшему государству рабочих и крестьян, а тем, что она уловила в нем обнадеживающий символ ее собственной ситуации.

Я завершила свой вечерний туалет и вошла в спальню. Я бы не удивилась, если бы застала Аннелизу читающей нотацию своему вероломному другу. Но тут ничего подобного.

— Не беспокойся, полиция забрала только лекарства, обе жестяные коробочки я вынесла из дома, — объясняла подруга, кивая после каждой фразы, словно Эвальд мог ее видеть.

— Думаю, завтра во второй половине дня, — говорит она в заключение. — Наш отель в Кампене вроде расположен совсем близко от моря. Ты записал адрес? Тебе все понятно? Пока!

Интересуюсь:

— Что там у Эвальда?

Аннелиза энергично вытирает слезы.

— Послезавтра он вылетает на Зюльт, — бурчит она, — но ни слов благодарности, ни словечка радости от новой встречи я от него не услышала. Его беспокоят только коробочки из-под чая!

— Ты здорово задала ему перцу с этими коробочками, — усмехаюсь я.

Она удивленно смотрит на меня и начинает плакать. Все ее накопленные за годы страдания и скорби слезы вырываются наружу.

— Все думают, что у меня веселый нрав и я легко порхаю по жизни. В юности про меня говорили, что у такой ухажеров не сосчитать, а вот кукиш с маслом! Да кто вообще знает, что у меня в душе…

Жалость к самому себе — опасная штука, и мы обе себе такого никогда не позволяли. Что же должно было с Аннелизой произойти, чтобы она расплакалась.

— Лишь однажды в жизни я пожелала полюбить мужчину без страха забеременеть, как в юности, без чувства ответственности и обязанностей, как в браке, из одного чистого удовольствия! Почему ничего не получается? Я такая жирная или что-то еще?

У меня чуть не сорвалось с языка: «слишком старая», но это было бы правдой только отчасти. Бывает, люди находят друг друга, когда им уже за восемьдесят.

Втайне я радуюсь, что скоро увижу Эвальда, и размышляю, во что бы мне послезавтра принарядиться.

На следующий день, проведя несколько часов в пути, мы благополучно добрались до острова. Несмотря на то что Аннелиза, как она утверждает, не жалует север, она с радостью вдыхала морской пощипывающий воздух, восхищалась бескрайним небом, светлыми, почти прозрачными красками и, конечно же, солнечным светом, который приветствовал нас после двух суток почти непрерывного дождя. На обед мы явились с опозданием, на ужин слишком рано. Доброжелательная владелица заведения послала нам в сад официанта, с намазанными маслом булочками из недробленого зерна и свежих крабов. На свежем воздухе еда показалась нам очень вкусной. Потом мы пошли к морю, — мне не терпелось увидеть, все ли выглядит так же, как много лет назад. Моритц с Рикардой, взявшись за руки, направились в противоположном направлении, им хотелось понаблюдать за птицами на мелководье. У Аннелизы на губах заиграла язвительная улыбочка. И лишь когда мы остались с ней вдвоем, я наконец решилась сообщить ей о том, что Руди обнаружил на полицейском сайте, посвященном розыску вещей. Судя по реакции, это известие не произвело на нее впечатления. Не прошло и нескольких минут, как ее вниманием завладело другое.

— Нудистский пляж, — испуганно читает Аннелиза по буквам и смотрит на меня. — Ну, и куда же все они попрятались?

Большинство женщин со стройной фигурой, как мы установили путем наблюдения, одеты в цельные купальники, их спутники в бермудах.

— Пожалуй, для них слишком холодно, — предполагаю я, потому что мне самой зябко даже в длинных брюках и красной шерстяной кофте. Такого штормового ветра я еще не помню.

Неожиданно Аннелиза толкает меня в бок и шепчет:

— Это неслыханно!

Теперь и я замечаю, что ее так ошеломило, и не могу оторвать глаз.

Навстречу шествовала пара нашего возраста. Мужчина в белых брюках и голубом кашемировом свитере, ботинки в одной руке, другой обнимает партнершу. Его женщина в чем мать родила. Они держались совершенно естественно, медленно прогуливаясь по пляжу и о чем-то тихо беседуя. Аннелиза от волнения сильно раскраснелась, застыла и глядела вслед, разинув рот, словно деревенская простушка.

— Как тебе это нравится? — спрашивает она, задыхаясь от волнения, после того как парочка исчезла из виду. — Бесстыдство или что-то, чего я не понимаю?

— Весьма смело, — усмехаюсь я, а сама размышляю о своем.

Надо побыстрее выбросить из головы образ этого холеного загорелого мужчины. Мужиков того же сорта, как Эвальд, тут полным-полно. Больше всего меня удивило в нем то, что он, несомненно, проводит отпуск со своей женой. При всем том эта женщина с вялыми грудями, со слегка обозначившимся животом и глубокими складками под ним, со скудной растительностью на срамном месте и четко обозначенными чертами лица задала мне загадку. Если не заниматься фитнесом, то все люди в возрасте за семьдесят — и мы в том числе — без одежды будут выглядеть более-менее одинаково.

— Я нахожу такое объяснение, — заявляет Аннелиза. — Ему холодно так же, как мне, а она закаленная. А ты бы не хотела…

— Никогда! — восклицаю я, вспоминая, как в 1960 году, когда была молода, а тело упруго, мне с большим трудом далось пойти с Удо вдвоем на дикие дюны и загорать нагишом.

— Что будем делать, если Эвальд захочет с нами искупаться в костюме Адама? — спрашивает Аннелиза.

Я тихо засмеялась.

— При таком холодном ветре этого можно не бояться. По мне, так ради бога, пусть погибает, но это не значит, что нам нужно следовать его нелепому поведению!

Затем мы разделились. Аннелиза пошла в свой номер. Она хотела немного отдохнуть перед ужином. А я нашла укромное местечко, где меня не продует, в плетеном кресле с тентом, откуда можно созерцать волнующееся море; высокие волны всегда казались мне немного одиозными. Неподалеку расположились двое молодых мужчин, одетых изысканно, но непринужденно, как и полагается праздно проводящим время людям. Они не обращали на меня никакого внимания. Один плаксивым тоном говорил другому:

— Фактор блаженства здесь ощущается как нигде больше.

А второй как бы нехотя со скукой отвечал:

— Действительно, ничто не сравнится с комфортом на Зюльте.

Вскоре они меня достали своей болтовней, я от них ушла и наткнулась недалеко от отеля на промоину. Вокруг на полупесчаной пустоши росли кусты, и я потрогала несколько бутонов шиповника, насколько они успели созреть. Аннелиза, наверное, не стала бы дольше ждать, и начала варить из них мармелад. Но тут я услышала голоса, показавшиеся мне знакомыми.

— Разве тут не здорово? — говорил Моритц. — Такая работенка выпадает раз в жизни! Зюльт самый крупный немецкий остров и самый дорогой. У нашей доброй Лоры, похоже, водятся денежки!

— Неудивительно, если тебе принадлежит магазин с названием «Золотое дно», — ответила Рикарда. — Но она клевая, мне она больше нравится, чем толстушка, которая к тебе все время прилаживается.

— Не будь у меня особого шарма, они бы нас не наняли.

Рикарда смеется:

— Не много ли ты о себе возомнил? Ах, я уже предвкушаю ужин, наверное, за эти дни я поправилась килограммов на пять!

— А я предвкушаю кое-чего послаще, — усмехается Моритц.

Местная кухня нас не разочаровала: только что выловленная в Северном море камбала, политая желтым пикантным эстрагоновым соусом, и зеленая спаржа. На десерт кремовый пудинг «Амаретто» с плодово-ягодным желе из пассифлоры. Прибавьте к этому две бутылки рислинга. Раз уж наши молодые гости считают меня богатой и щедрой, то не стану их разочаровывать. Перелет в Португалию, включая трехнедельный полный пансион, обошелся бы существенно дешевле.

— Так когда появится Эвальд? — задаю вопрос Аннелизе, что вызывает дружный смех у студентов. Они думают, что я о собаке Руди.

— Мы должны забрать его завтра в 15.20 с аэродрома Вестерланд, — отвечает она. — Это недалеко от Кампена. Сначала он летит в Гамбург, а затем сюда на самолете «Зюльт Эйр». Кажется, он произнес слово «Сессна». Это не опасно?

Мы втроем торопимся убедить Аннелизу безобидности самолета, несмотря даже на сомнительную реплику Рикарды о том, что при таком ветре маленький шаткий самолет вообще не сможет взлететь. Откупорили третью бутылку, и Аннелиза неожиданно предлагает студентам перейти на «ты». У меня тоже было хорошее настроение, и я освободила молодых на весь следующий день. До аэропорта сама поведу машину.

Наконец-то мы с Аннелизой лежали порознь, каждая в своем номере. С моей кровати можно было наблюдать вересковую пустошь и маяк.

20

Мы с моим бывшим мужем в пору молодости не могли похвастаться такой же самоуверенностью, веселостью и естественностью, как у Моритца с Рикардой. Постоянно следили за собой, стараясь вести себя подобающе и ни в коем случае не выделяться чем-либо таким, что могло бы вызвать неприятные эмоции окружающих. Невозможно было и помыслить, чтобы даже в момент сильного гнева у такой благовоспитанной дочери, какой была я, из уст вырвались «грязные» ругательства. «Ladylike»[1] — вот наш девиз. Когда Удо со своими подвыпившими друзьями остроумничали по поводу книги о сексуальном поведении «Отчеты Кинси» или секс-шопов Беате Узе, то при моем появлении в комнате все замолкали.

С нашей первой поездки на Зюльт миновало сорок пять лет. Тогда мы решили доказать самим себе, что способны быть такими же раскованными и современными, как поборники нудизма; по существу же мы оставались жеманными, как наши родители, и стыдились своей наготы.

Приходится, к сожалению, признать, что я и сегодня не решилась бы оголиться, правда, уже по другим причинам. Если вернуть молодость и красоту, я с величайшей радостью подставлю оголенное тело солнцу, ветру и соленой воде, но вчерашнее зрелище потерявшей стыд старухи все еще стоит у меня перед глазами.

Лора, ты была и останешься мещанкой! — ругаюсь на саму себя. Общество должно признать, что между молодым и старым телом существует разница. В конце концов, пусть тот, кто смотрит, сам себе устанавливает эстетические критерии. И молодые, и старые становятся жертвами навязываемого им через СМИ одностороннего идеала красоты, и ни у кого не хватает смелости восстать против подобной дискриминации. Вчерашняя голая на пляже — вольнодумица, и нам остается лишь восхищаться ее независимостью.

Сегодня я задержалась в постели. На часах уже десять, все позавтракали, за столом ни Аннелизы, ни молодых. Сходила за газетой, сижу, пью кофе и механически просматриваю страницы — на самом деле меня занимают совсем иные проблемы, нежели политика и экономика. Зачем Эвальд торопится сюда, когда только похоронил жену? Что за причина заставила его мчаться на Зюльт после того, как он несколько недель даже не звонил нам? Неужели все дело в коробочках?

Аннелиза устроилась загорать в шезлонге. Оттого что она практически все лето работает в саду, у нее и без того здоровый цвет лица, но подруга, наверное, хочет покраснеть до такой степени, чтобы походить на омара. Я желаю ей доброго утра и пускаюсь в короткую прогулку по окрестностям. С изумлением рассматриваю всякую всячину в витринах магазинчиков, настолько ярких, что они не затерялись бы даже в снобистском Висбадене. Свитеры и сумки, за которые просят столько, сколько за полгода зарабатывает наша уборщица. Очень дорогие украшения и наручные часы, предназначенные либо для отринутых супружниц в качестве отступных, либо для новых подружек в качестве утреннего дара. Было бы интересно пересечься здесь с кем-нибудь из мифических ВИП-персон, кто все это покупает. Однако значительная часть здешней публики такие же туристы, как и я, они бесцельно шатаются и глазеют, разинув рот.

Настало время ехать за Эвальдом. Мы с Аннелизой из крошечного терминала взволнованно наблюдаем за посадкой совсем маленького самолетика. Первым выходит Эвальд. Однако он не смотрит в нашу сторону, а помогает пилоту выгрузить из самолета бесформенный тюк багажа.

— Типичный гольфист, — замечает стоящий рядом молодой человек.

Когда же из машины вылезает владелица этого спортивного багажа, бледная как мел Аннелиза поворачивается ко мне и шепчет:

— Не может быть! Он что, обнаглел до такой степени, что притащил с собой эту Йолу?!

— Ерунда, — успокаиваю подругу, — Эвальд ведь забронировал номер на одного.