Дорога висельников Резанова Наталья

Глава 2

Кружевница

Сайль Бенар, иногда именуемая Кружевницей, с большим недоверием относилась к роду человеческому в целом. Мужчин она недолюбливала, но женщин не любила вовсе. И если поневоле приходилось общаться с людьми, то мужчины были предпочтительнее. Правда, Открытые Земли большого выбора по части общения не предоставляли. Женщин здесь было немного. За все годы, что Сайль обитала в этих краях, она не видела ни одной и склонна была считать это удачей.

Те, кто называл ее Кружевницей, полагали, что «Сайль» – тоже прозвище, ибо по-карнионски это слово означает «беглянка». Однако следует знать, что этим именем ее стали называть задолго до того, как она встала на Дорогу Висельников. Но, разумеется, не с рождения. А родилась она отнюдь не в Карнионе, но в Свантере, большом торговом эрдском городе, крещена в главном тамошнем соборе с соблюдением всех надлежащих обычаев и получила красивое и благопристойное имя Элисабетта. А уж много позже, когда семья ее осела в Нессе, ее имя на местный лад укоротили сперва в Сабет, а потом в Сайль.

Впрочем, своего первоначального имени она не любила. Разумеется, она не могла помнить ни Свантера, ни дома на Епископской площади, ни пышных крестин, где восприемниками малютки были наипервейшие тамошние богачи. Но об этом ей неоднократно рассказывала мать. А все связанное с матерью Сайль вспоминать не желала.

Родители ее приложили для этого все усилия.

Отца ее звали Лоренс Бенар. Откуда он был родом и где получил образование, он никогда не распространялся, а Сайль не спрашивала, но, судя по некоторым его замечаниям в их позднейших разговорах, учился он за пределами империи Эрд-и-Карниона. Предположительно в Италии и Германии. Но до того, как обзавестись семьей, он вернулся в империю и переезжал из города в город, то поступая на службу к какому-нибудь просвещенному вельможе, то предлагая услуги магистратам и гильдиям. Деньги мастера Лоренса не слишком волновали. Гораздо больше его привлекала возможности претворить в жизнь тот или иной замысел. А замыслы у него бывали самые разные. От вполне созидательных до весьма разрушительных. Он был из тех немногочисленных людей своего века (правда, прежде их было еще меньше), кто полагал, будто точные и естественные науки должны находить немедленное приложение в повседневной жизни и сие есть отражение замыслов Господних, ибо Вселенная есть не что иное, как хорошо отлаженный механизм.

Одним покровителям мастера Бенара нужны были новые мосты и укрепленные стены, другим – заводные игрушки. Он делал и то и другое. Иногда его осыпали золотом, иногда – спускали на него собак, и приходилось срываться с насиженного места, ища приюта на другом конце империи. Таким образом Лоренс Бенар очутился в Свантере, где обрел очередного просвещенного вельможу. Граф Свантерский держал при своем дворе астролога, алхимика, медика, художника, почему бы не быть и механику? Кроме того, развлекала графа труппа комедиантов, собравшихся из разных провинций, ибо в герцогстве Эрдском своих актеров, а тем паче актрис не водилось.

Главную актрису и признанную красавицу труппы звали Верина. Лоренс Бенар влюбился в нее со всем пылом, на какой способен немолодой человек, мало знающий о том, что происходит за пределами его мастерской, и не замедлил предложить ей руку и сердце. Любила ли она его? Бог весть. Но, несмотря на молодость, в некоторых областях жизни познания ее были больше, чем у Бенара. Поклонников у Верины было много, иные были и красивы, и богаты, и щедры, но никто не предлагал ей законного брака. А желание иметь семью временами посещает даже самых легкомысленных женщин. Поэтому золотоволосая красавица, не чинясь, приняла предложение Лоренса. Они обвенчались, и в положенный срок у них родилась дочь. А потом домашние актеры надоели графу, и он прогнал их прочь. Скитания труппе были не вновь, трагедии они ломали на подмостках, а не в жизни, не стали устраивать их и сейчас.

Они покинули Свантер, и Лоренс Бенар вместе с ними. Его-то никто не трогал, но он не собирался расставаться с женой и дочерью. При различных дворах империи и во дворцах знати вошли в моду представления с участием сложных театральных машин – почему бы ему не попробовать себя в этом? Благодаря мастеру Лоренсу во время представлений летающие колесницы, влекомые крылатыми конями, несли олимпийских богов, драконы изрыгали пламя, били водометы, разверзались пещеры и пропасти – и во всем том искусственном мире обитала Сайль, тогда еще Элисабетта.

Ее начали выпускать на сцену в раннем детстве – в образах ангелов, эльфов, духов и в прочих ролях, где требовался малый рост, а пуще того – малый вес и большая ловкость. В актерских семьях принято сызмальства приучать детей к ремеслу, и Верина не видела причин, почему она должна поступать иначе. Сайль не возражала, хотя призвания к актерскому ремеслу у нее не было. Она играла, потому что для нее это и была игра, только игрушки в ней были побольше, чем у других детей. Еще интереснее было узнавать, как действуют эти летающие колесницы и огненные драконы. Отец охотно объяснял ей, обнаружив, что дочь, при всем малолетстве, слушает его внимательнее, чем жена (хотя неизвестно, что Сайль из его рассказов понимала). В сущности, каждый из родителей тянул ее в свою сторону, но в ту пору противоречий между ними не возникало.

Росшая среди материнских нарядов, масок и бутафорских корон, а также отцовских чертежей, циркулей и реторт, Сайль была довольно странным ребенком. Например, имелись у нее проблемы с чувством страха, точнее, с его отсутствием. Многие дети не в состоянии понять, что такое реальная опасность, но у Сайль это непонимание доходило до крайней степени. Она могла пройти по узкому карнизу или краю скользкой крыши (просто так, захотелось, и все), забраться на дерево и спрыгнуть оттуда (по той же причине), в последний миг ухватившись за ветку, или спружинить в кустарнике. Ибо полеты на тонких, почти невидимых тросах и в божественных колесницах начисто убили в ней страх высоты. Дело усугублялось тем, что никто с ней не нянчился и не цацкался (мать не хотела, а отец не умел), и значительную часть времени она была предоставлена самой себе, видя и слыша то, чего не следовало бы.

В общем, для нее это были счастливые годы. Но мастера Лоренса скитания изрядно утомили, и он уговорил жену – без особого труда, ибо ей надоела бродячая жизнь – бросить труппу и осесть в Карнионе. Местом жительства он выбрал Нессу – тоже большой приморский город, только не на Севере, а на Юге. Там же он купил дом с мастерской. Постоянные заказчики, которых он нашел в Нессе, платили ему достаточно, чтоб вести жизнь состоятельного горожанина. Верину прельщала перспектива стать из комедиантки дамой. В Карнионе это было вполне возможно – при наличии денег и хороших манер. Деньги зарабатывал муж, а манеры она, переиграв без счета королев и богинь, приобрела такие, что знатные дамы могли бы позавидовать.

Но идиллия продолжалась недолго. Перед кем она могла бы блеснуть этими манерами? Ходить в гости к соседкам надоело, и все они дуры безмозглые, никогда не бывавшие дальше собственного околотка. К знати было не подступиться. Комедиантка, пусть и презираемая, могла быть звана во дворцы, а жена ремесленника, пусть и уважаемая, нет. Карнавалы, коими славилась Карниона, и Несса в том числе? Да насмотрелась она с юных лет на всяческие ряжения, тошнит уже!

Дочь Верину тоже разочаровала. С тех пор как с нее, вместе с именем Элисабетта, сошла, как змеиная кожа, миловидность, свойственная малым детям, стало ясно, что материнской красоты Сайль не унаследовала. Она стала нескладной и неуклюжей, и, что хуже всего, это ее нисколько не волновало. Какие там хорошие манеры! Вместо того чтобы обучаться тому, что могло придать ей хоть сколько-нибудь привлекательности, она предпочитала торчать в мастерской отца. Верина терпела существование этой мастерской, поскольку та служила источником дохода, но порога ее не переступала. Ее музыкальный слух не в силах был перенести металлического скрежета, и, кроме того, там воняло разными химикалиями. Сайль словно бы ничего этого не замечала, а Лоренс и не думал употребить отцовскую власть, чтобы наставить дочь на пусть истинный.

А сам Лоренс… годы шли, он старел, и с этим ничего нельзя было поделать. В мужья красивой женщине, которая много моложе его, он уже не годился. В этом, вероятно, и была настоящая причина того, что Верине постыло благополучное существование в Нессе. А раздражение из-за дурно воспитанной дочери и глупых соседок – лишь следствие. Она поговаривала о том, что слишком рано вышла замуж, что могла найти себе кого-нибудь получше Бенара – он же не единственный мужчина на свете!

Если б она просто завела любовника, это еще полбеды. Лоренс бы этого, скорее всего, не заметил. Но она с этим любовником убежала из Нессы, прихватив кое-что из мужниных сбережений.

История обычная, в Нессе она не произвела особого впечатления. Но не для мастера Бенара. Он в людях, в отличие от механизмов, не разбирался, и предательство жены стало для него страшным потрясением. Вероломная сущность женской натуры предстала перед ним во всей своей низости. Что ж! Лживая развратница обманула его, но зато она не сумеет развратить невинную душу дочери. Даже лучше, что ее теперь нет, говорил он Сайль.

Девочке было лет двенадцать, когда это случилось. Раскаялась ли Верина в своем поступке, пыталась ли вернуться к мужу или благополучно забыла о брошенной семье, Сайль так никогда и не узнала. Отец об этом не говорил. Зато охотно распространялся о порочности и подлости женщин. Возможно, в молодости он и читал трактат достославного Корнелия Агриппы «О достоинстве и превосходстве женского пола», но сейчас был бы солидарен с тем, кто обвинял автора в ереси.

Сайль отцу верила. Почему бы ей не верить? Он и раньше имел на нее влияние большее, чем мать (так же, как в мастерской ей было интереснее, чем на подмостках), сейчас же стал непререкаемым авторитетом. Школу Сайль не посещала (в просвещенной Карнионе, единственной из всех провинций империи, имелись школы для девочек помимо монастырских), но училась более старательно, чем монастырские пансионерки, – потому что училась тому, чему хотела. Она не способна была вдеть нитку в иголку или подобрать простейшую мелодию на клавикордах, оставшихся от Верины, зато успешно осваивала основы математики и естественных наук. Лоренса успехи дочери несказанно радовали. Теперь у него был помощник и продолжатель дела… ладно, помощница и продолжательница.

Было бы неверно думать, что Лоренс Бенар являлся человеком чрезмерно рассеянным или, хуже того, не вполне в своем уме. Нет, он прекрасно сознавал, что Сайль – дочь, а не сын, что ей нужно вести себя, как подобает девице из хорошей семьи, общаться с себе подобными, пристойно одеваться, посещать церковь, принимать гостей, а в перспективе, когда-нибудь, лучше позже, чем раньше, – выходить замуж. И он старался, чтоб все надлежащим образом соблюдалось. Если не забывал, конечно, и не был слишком занят работой. А Сайль подчинялась. Но, вернувшись с мессы или из гостей, с наслаждением стаскивала ненавистные наряды, переодевалась в удобное старье и удирала в мастерскую.

Сложнее обстояло с подругами. Лоренс считал, что у дочери они должны быть. Его благоприобретенное женоненавистничество не распространялось на девочек, и некому было сказать ему, что женщина – всегда женщина, от колыбели до могилы. Но при характере Сайль обзавестись подругами было трудно. Дочери соседок, столь нелюбимых, но привечаемых Вериной, посещали дом Бенаров скорее из вежливости и лишь по большим праздникам вроде Рождества и Пасхи.

Исключение составляла Мажента ди Кабра. Назвать ее соседкой было бы не совсем верно. Она обитала за два квартала от Бенаров, на берегу реки Ганделайн, там, где были дома несских аристократов. Ди Кабра и были аристократами, но давно обеднели, а отец Маженты проиграл в кости последнее, что имел, включая собственный особняк, и был заколот в стычке, возникшей при неудачной попытке отыграться. Это случилось незадолго до приезда Бенаров в Нессу. Мать девочки умерла еще раньше, и Мажента жила в доме тетки – женщины суровой, порицавшей склонность жителей Нессы к легкомыслию, распущенности и чревоугодию. В доме Бенаров, по сравнению с теткиным, не то чтоб царило веселье, но было не в пример свободнее, и Мажента пропадала там часами, по собственному признанию отдыхая душой, а заодно и отъедаясь. У тетки стол был аскетический, а Бенар любил вкусно поесть и держал хорошую кухарку, потому что от Сайль на кухне толку было мало. Мастеру Лоренсу угощенья было не жаль, и он был скорее доволен, что у дочери есть компания, – если, конечно, замечал присутствие Маженты, а это бывало далеко не всегда.

Сама Мажента являла собою полную противоположность Сайль. Маленького роста, темноволосая, миловидная, она была отменной рукодельницей, способной с помощью яркой ленты или полоски кружев оживить старые тусклые платья, доставшиеся ей из гардероба суровой тетки. Сайль благодаря щедрости отца имела множество нарядов, но была к ним абсолютно равнодушна и нередко под любыми предлогами дарила их подруге. Для работы в мастерской эти платья не годились, а значит, были бесполезны.

Так проходили годы, достаточно благополучные и спокойные. Мастер Лоренс сдавал все сильнее, его мучила одышка, он становился по-стариковски многоречив и склонен к философствованию. Темы его бесед с дочерью оставались все те же – подлая женская натура и устройство мироздания, замысленного Господом как идеальный механизм.

Трудов своих он, однако, не оставлял. И потому, что они приносили доход, и потому, что был искренне ими увлечен.

Но однажды в дом пришла стража Святого Трибунала и увела мастера Бенара. Он почитал себя добрым католиком, еретиков и вольнодумцев осуждал и мысли не допускал, что может быть к ним сопричислен. Но у Трибунала было на сей счет другое мнение. Бенар, поглощенный своими занятиями, церковь не посещал, у исповеди не бывал – одно это давало обильную пищу для подозрений. А его суждения стороннему уху могли показаться вполне еретическими.

Неизвестно, как дальше бы повернулось дело. Инквизиция в Карнионе не свирепствовала так, как в Тримейне, и обычно жестоко преследовала лишь протестантов и упорствующих в еретических заблуждениях. Возможно, Лоренс Бенар отделался бы тюремным заключением. Или штрафом и публичным покаянием. Но мастер был не в том возрасте и не в том состоянии здоровья, чтоб выдержать допросы, даже те, что проходят без применения специальных средств. Он умер от удара в самом начале следствия, и это было сочтено достаточным основанием для признания его виновным. Края были цивилизованные, посмертно в Карнионе не казнили. Но обстоятельства смерти не позволяли хоронить его на кладбище. Тело не было выдано дочери, и труп мастера Бенара был закопан во рву вместе с останками других преступников.

Во всем остальном суд проявил достаточно милосердия. Сайль не была арестована. То обстоятельство, что она по воле отца вынуждена была соблюдать внешние приличия и являлась доброй прихожанкой, сыграло свою роль.

Возможно, также было сочтено, что женщина, тем более – юная девица, слишком глупа и невежественна, чтоб ученый еретик стал делиться с ней своими воззрениями. Поэтому решено было оставить Элисабетту Бенар в подозрении, но на свободе. Кроме того, имущество Бенара не было конфисковано, как полагалось бы в случае, если б он был осужден. Правда, на него был наложен арест. Вывезены были все деньги и ценности, а кроме того, все, что могло служить уликами при следствии. То есть фактически жилище было разграблено, но Сайль из дома никто не выгонял.

Никто никого не выгонял. Кухарка сбежала сама. Соседи, друзья и знакомые не переступали порога дома. Сайль этого не замечала. Отец был для нее единственным по-настоящему близким человеком. Лишившись его, она словно бы выпала из жизни. И сочувственные слова в этом случае лишь усугубили бы горе. Но никто и не думал выражать ей сочувствия.

Из дому она не выходила. Чем питалась – не помнила: наверное, в погребе что-то оставалось. Часами сидела в пустой мастерской, тупо уставясь в одну точку. Здесь и нашел ее человек, благодаря которому это бессмысленное существование изменилось.

Надобно наконец сказать, чем занимался в Нессе мастер Бенар. А также кто были его работодатели. Это были не городские чиновники, не богатые купцы и не просвещенные аристократы, хотя в Нессе имелись и те, и другие, и третьи. Большой был город Несса, приморский и весьма торговый. И не такие там были мягкие нравы, как могло показаться со стороны. До таких мощных мятежей, как в Фораннане, дело не доходило, знаменитая «кровавая Масленица» случилась более ста лет назад. Но – противоборство промышленников и торговых компаний. Но – стычки между местными дворянами, барнабитами и людьми адмирала Убальдина. Но – религиозная рознь. Но – разрешенное рабство, корабли, уходящие в Дальние Колонии, и пути, уводящие в Открытые Земли. И это – под жарким южным солнцем и полито горячей кровью, которая, как известно, в жару играет сильнее. Короче, в Нессе всегда находились люди, которым необходимо было встать на Дорогу Висельников. А следовательно, и люди, готовые туда вывести.

Для своих операций Дорога Висельников должна была быть оснащена лучше, чем ее противники. На Дороге никогда не могло работать много людей, а противостоять приходилось если не армиям, то весьма многочисленным отрядам. Стало быть, нужно было оружие, с которым можно с ними справиться. И люди, способные такое оружие придумать и изготовить.

И Дорога Висельников обратила внимание на мастера Бенара. Его также увлекла поставленная задача.

Все время, прожитое в Нессе, за исключением разве что первого года, Бенар работал на Дорогу Висельников. Совершенствовал готовые образцы пистолей и мушкетов, изобретал новые, экспериментировал со взрывчатыми веществами. Если не мог чего-то изготовить в своей мастерской, ограничивался чертежами и описаниями и передавал их представителям Дороги.

Бенар не считал, будто поступает дурно. Прежние высокопоставленные заказчики зачастую требовали от него чего-то в том же роде. Только они были капризны, невежественны, сами не знали, чего хотели, и в денежных расчетах на них нельзя было полагаться. А Дорога хорошо платила тем, кто был ей полезен. Хотя из одной корысти Бенар работать бы не стал.

Разумеется, мастер не был столь наивен, чтоб не понимать, что его покровители стоят вне закона, и никому не говорил о них. Даже Сайль, помогавшая отцу в последние годы, не знала, на кого он работает. Хотя заказчиков знала в лицо, а кое-кого и по именам. Но кто они – не ведала, да ее это и не волновало. Заказы забирают, деньги приносят – и ладно.

Человека, который курировал мастера Бенара, звали Фелимид Воллер. И когда Бенара арестовали, ему, мягко выражаясь, было крайне не по себе. Да, Бенара взяли не за связь с Дорогой, иначе дела повернулись бы совсем по-другому. Однако старик вряд ли выдержал бы допрос с пристрастием, а знал он довольно много. Дороге Висельников пришлось бы сворачивать всю свою деятельность в Нессе, Воллеру и его связным – срочно уносить ноги.

Но Воллеру повезло, даже вдвойне повезло. Лоренс Бенар умер, не успев ни в чем сознаться. А очередной заказ у него забрали незадолго до ареста. Химикалии, перегонные кубы, токарный станок и всяческий инструментарий в мастерской вполне могли проходить по ведомству «ересь». Чертежи и наброски Бенара также были приняты за проявление игры развращенного ума. Тех, кто вел следствие по делу Бенара, технические нововведения не волновали.

Воллер, что называется, залег на дно и какое-то время не высовывался. Но у него в Нессе было достаточно связей, чтобы довольно скоро узнать о развитии событий и их подоплеке. И этого времени хватило, чтобы обдумать последствия.

Дорога Висельников лишилась своего оружейника и инженера. С этим надо было что-то делать. Воллеру было известно, что Бенару во многом помогала дочь. Он неоднократно видел Сайль и, будучи человеком проницательным, понимал, что она собою представляет. Вряд ли она смогла бы стать полноценной заменой отцу, но надо работать с тем, кто есть. А жизнь на Дороге Висельников отучила Воллера от многих предрассудков по части женских слабостей.

Приняв определенные меры предосторожности, он посетил Сайль. Воллер умел разговаривать с самыми разными людьми, и ему удалось вывести Сайль из прострации, в коей она пребывала. Он рассказал ей о Дороге Висельников и о том, какую работу выполнял для Дороги Лоренс. Девушку это, в общем, не слишком удивило. Затем Фелимид открыл ей, кто донес на ее отца.

Разумеется, Святой Трибунал сохранял имена осведомителей в тайне, но Воллеру благодаря пресловутым связям удалось выведать правду. А Сайль могла бы и сама догадаться, если бы не была так погружена в свое горе.

Конечно же, доносчицей была Мажента ди Кабра. Она не забыла ничего, что сделали ей Бенары, и ничего не простила. Все дареные платья, плащи, платки и перчатки, все обеды и ужины, съеденные в этом доме («ешь, ешь, а то дома небось голодом морят»), все шуточки в ее адрес и дружеские подзатыльники (Сайль была и на такое способна) были поставлены в счет. Она, дворянка древнего рода, вынуждена была играть унизительную роль приживалки в доме подозрительно богатого ремесленника, компаньонки при его неуклюжей, отвратительно воспитанной дочери. Она замечала также – хотя ни за что не призналась бы себе в этом, – что на прогулках или в церкви мужчины задерживают взгляды не на Маженте, такой миловидной и утонченной, а на нескладехе Сайль, веснушчатой и столь рыжей, что даже в глазах у нее словно бы отсвечивала рыжина. (Правда, с возрастом волосы Сайль потемнели, стали каштановыми, а не медными, глаза же, наоборот, посветлели, но это к делу отношения не имело.) Все эти оскорбления годами кропотливо складывались в копилку памяти, бережно там хранились и регулярно проверялись – не потускнели? не потерялись ли? – пока наконец копилка не переполнилась.

Об отношениях Бенара с Дорогой и вообще о существовании Дороги Мажента понятия не имела. Но вот рассуждения Лоренса Бенара насчет Бога – идеального механика, надлежащим образом записанные и преподнесенные компетентным инстанциям, могли возыметь далеко идущие последствия. Дурой Мажента отнюдь не была, образование стараниями свирепой тетки кое-какое получила и не сомневалась, что сумеет правильно составить письмо в Трибунал. При этом она вовсе не желала Бенару смерти. Конфискация имущества – вот что было для нее главным. Пусть теперь Сайль походит в обносках и подбирает объедки с чужого стола! Пусть знает свое место! А она, Мажента, получит законную треть от имущества Бенаров. Трибунал принимал к рассмотрению и анонимные доносы, но желающим претендовать на долю в конфискате следовало заявить о себе. Так она и сделала (и потому Воллер о ней узнал). Ей очень нужны были деньги. Хоть небольшое, но приданое. И чтоб она при этом могла заказывать платья у портных, а не горбиться часами, перешивая чужие – поскольку фигуры у них с Сайль были совсем не схожи. По своему происхождению она могла бы бывать в лучших домах Нессы, даже во дворце адмирала Убальдина, который, говорят, роскошью немногим уступал императорскому, но она стыдилась. Ибо в любом дворце встречают не только по родословной, но и по одежде. Теперь же, при деньгах и нарядах, Мажента, безусловно, найдет себе мужа.

Правда, с деньгами получилась неувязка. Как известно, имущество Бенаров было арестовано, а не конфисковано. То есть Сайль его все равно лишилась, но законная треть Маженте была недоступна. Все же, надо полагать, какие-то деньги Мажента получила. Святой Трибунал трудился не корысти ради и не оставлял вниманием тех, кто верно ему служил.

Этих подробностей Фелимид Воллер не рассказал своей слушательнице. Потому как не знал. Да и не было в этом необходимости. Ибо даже краткое его сообщение вывело Сайль из ступора. С единственным желанием – прикончить бывшую подругу. Собственными руками.

Однако Воллер сумел ее остановить, для начала доходчиво объяснив, что значит «оставить в подозрении». Выжить в таком положении можно было лишь тому, кто желает быть тише воды и ниже травы, – и то удача не гарантирована. Дело даже не в том, что прежние знакомые будут шарахаться от Сайль как от зачумленной, состояния отцовского она лишилась, и замуж ее никто не возьмет. Главное – отныне за каждым ее шагом будут следить и любой ее промах будет рассматриваться как преступление. Даже если она не совершит ничего противозаконного, ее шансы остаться на свободе ничтожны. И уж конечно, она никогда не сможет заниматься тем, чем хочет. И всякие мысли о мести следует выкинуть из головы. В Трибунале трудятся не дураки, большая ошибка – считать их дураками. Потому любая попытка Сайль даже встретиться с Мажентой будет пресечена. Ах, она не ценит свою жизнь? Но отцу вовсе не понравилось бы, если б она бессмысленно погибла. Самое разумное – покинуть Нессу по Дороге Висельников. Все другие дороги для Сайль сейчас закрыты. А Дорога найдет для нее возможность жить свободно и продолжить дело отца. А в качестве возмещения за труды Дорога отомстит за нее. Что, непременно собственными руками? Тогда придется подождать. Несколько лет, ничего не поделаешь. Месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Но когда в Нессе о ней забудут, Сайль сможет вернуться, изменив обличье, и совершить задуманное.

Воллер сумел ее убедить. Если б он не умел убеждать, вряд ли он занял бы свое место в иерархии Дороги и продержался в таком городе, как Несса. И он действительно собирался сдержать свое обещание. А если он при этом хотел извлечь сколь возможно выгоды – что ж, Дорога Висельников не занимается благотворительностью.

Таким образом Сайль и оказалась в Открытых Землях. На этой территории у Дороги было несколько убежищ, но, поразмыслив, Воллер решил не селить свою протеже вблизи обитаемых мест. Ибо Сайль с воодушевлением принялась за работу, а от работы этой было слишком много шуму.

Само собой, одинокой девице жить в глухом лесу, по которому бродят дикие звери и беглые каторжники, которые хуже зверей, было небезопасно. Потому Воллер приказал Пандольфу и Ингозу, направлявшим действия Дороги в Открытых Землях, за ней приглядывать. Но со временем выяснилось, что работа, каковой она занималась, сама себя защищает.

Безусловно, Сайль была не так одарена, как ее отец, ее знания были меньше, кругозор – уже. Лоренс Бенар занимался самыми разными вещами – от часов до театральных декораций. Сайль сосредоточилась только на оружии. Особенно привлекало ее все, что взрывается. Как будто неосуществленная месть переродилась в страсть к разрушению. Бомбы, снаряды, гранаты – все это выходило из рук Сайль, совершенствуясь раз за разом. Кому-то из здешних остряков пришло в голову, что клочья и обрывки, свисавшие с балок и ветвей после очередного взрыва, напоминают кружева. И Сайль стала Кружевницей. Шутка была не слишком хорошего тона, но Сайль не обращала на это внимания. Она мало на что обращала внимание теперь, кроме работы. По правде сказать, она почти забыла о своем желании вернуться в Нессу и отомстить, а Воллер не стремился ей об этом напоминать, остальные же не знали. Жизнь, которую Сайль ныне вела, ее вполне устраивала. Не нужно было притворяться, одеваться и вести себя как требовали приличия. Если бы кто-нибудь сказал ей, что, еще не вполне утративши человеческий облик, облик женский она потеряла точно, это доставило бы ей величайшее удовольствие. Ибо все женское в себе она с наслаждением уничтожала. Впрочем, вряд ли она делала это целенаправленно. Она была слишком занята. И все отвлекавшее ее от работы было ей ненавистно. Например, необходимость готовить еду. Смекнувший, что к чему, Воллер приказал Пандольфу и Ингозу доставлять ей съестные припасы. Но они не всегда могли это делать, а иногда просто забывали. Однако Кружевница ни за что бы не стала менять из-за этого свои привычки и озаботиться разведением овощей или приобретением домашней скотины. Если угроза голодной смерти приближалась вплотную, она могла наловить рыбы в реке, подстрелить какую-нибудь птицу и с грехом пополам ее приготовить. Но со злобой и ожесточением, ибо это время могло быть потрачено с пользой.

Так проходили годы. Сколько – Кружевница не считала, ибо не видела в этом нужды. Сейчас ей было, вероятно, около двадцати двух лет, но об этом она тоже забыла. Очень многое время вымыло из ее сознания. То, что она жила в лесу и почти не общалась с людьми, этому способствовало. Ее не интересовало положение дел и в Открытых Землях, и за пределами, кто с кем здесь воюет и дружит и кого лишают жизни изготовленные ею «игрушки». Честно говоря, она предпочла бы вообще ни с кем не видеться, но люди Дороги приносили ей то, что было необходимо для работы, и – хотя бы иногда – съестное. Поэтому она была согласна их терпеть. Но не более того. Пандольф с Ингозом испытывали по отношению к ней совершенно те же чувства. И если бы не Воллер, предпочли бы предоставить Сайль ее судьбе.

Так обстояли дела с плетением кружев в Открытых Землях осенью 1548 года.

Глава 3

Подрядчик и клиент

Если Ингоз и Пандольф вовсе не думали скрывать, откуда они родом, то где появился на свет человек, отдававший им приказы, в Открытых Землях никто не знал. Имя Фелимид нередко встречается в Карнионе, фамилия Воллер была самая что ни на есть эрдская, но кто бы поклялся, что она – настоящая? Внешность Воллера также была вполне эрдской – крепкого сложения, светловолосый, круглолицый, курносый, с выцветшими бровями и ресницами, – разве что глаза были темные, почти черные. Держался он, однако, и говорил как прирожденный карнионец. Как принято на Юге, он коротко стригся и чисто брился, а будучи вполне привлекателен, с лицом открытым, даже простодушным, казался человеком молодым, едва ли не юношей. Но моложавость эта была столь же обманчивой, как простодушие. Простодушные люди не попадали на Дорогу Висельников даже в качестве клиентов. А юноша не смог бы занять довольно высокое положение в иерархии Дороги и долго на нем продержаться. Ибо муторное это было занятие, требующее терпения, осторожности и изворотливости, а это не те достоинства, что свойственны молодости. То, что главным полем деятельности Воллера была Несса, где правила игры, помимо властей, светских и церковных, устанавливали купеческие и ремесленные гильдии, Лига Семи Портов, адмирал Убальдин, контрабандисты и работорговцы, свидетельствовало о многом.

При таком раскладе часто покидать Нессу он не мог. Но и отказываться от работы в Открытых Землях не хотел. Среди резидентов Дороги, работавших в крупных городах, был распространен взгляд на Открытые Земли как на своеобразный отстойник, где можно продержать клиента перед тем, как сплавить его за границу. Но Фелимид был дальновиднее их. Не зря же Открытые Земли привлекали внимание самых энергичных промышленников империи. Эти края следовало разрабатывать, так же как Дальние Колонии, пока они не превратились в обычную провинцию и пока в здешних законах зияли такие прорехи, что через них мог пройти груженый караван. Или проплыть боевая галера, если кому-то подобные сравнения больше нравятся.

Но не хватало людей. У Дороги Висельников везде их не хватало, а здесь – в особенности. Казалось бы, окинь взглядом толпу местных каторжников, бродяг и разбойников и вербуй кого хочешь. Но Воллер был не только дальновиден, он был переборчив. Уголовная публика, разумеется, использовалась, но это были одноразовые инструменты. Те, кому можно было доверить сложную задачу, попадались редко. Оставалось прибегнуть к давней тактике Дороги. Задолго до Воллера было придумано – полезный клиент расплачивался не столько деньгами, сколько услугами, и постепенно клиент превращался в человека Дороги. Воллер успешно провернул этот маневр с Кружевницей. Она даже не сознавала, какую пользу приносит Дороге, и Воллер не собирался ее на сей счет просвещать. Впрочем, обижать ее он тоже не собирался. Но – получилось же, почему бы не попробовать еще раз? Рискованно, конечно, но Дорога вообще предприятие рискованное. Да что Дорога? Добропорядочный лавочник рискует, припозднившись в кабачке, на темной улице получить нож под ребро от грабителя. Добропорядочный ремесленник рискует, когда с голодухи поднимает мятеж, и вступившие в город имперские войска изничтожают всякого, кто подвернется под руку. Добропорядочный купец и того больше рискует, ибо его товар в море могут захватить пираты, а на суше… да кто угодно, хоть рахманы, прорвавшиеся в Южное пограничье. Даже тишайшая из женщин, никогда не противоречившая супругу, – и та рискует, рожая очередного младенца. Так что на Дороге нечего жаловаться на чрезмерную опасность. Нужно лишь уметь просчитать, как эту опасность встретить во всеоружии.

Отчасти об оружии, в прямом смысле слова, и собирался побеседовать Воллер с Кружевницей по прибытии в Открытые Земли. Ибо его интересовали не только взрывные устройства. В прошлый раз он попробовал подтолкнуть Кружевницу к размышлениям по части стрелкового оружия. Насколько он мог судить, ее идея увлекла. А то, что она не сможет изготовить в своей мастерской, сделают другие – была бы задача внятно изложена.

Но прежде, чем Воллер добрался до жилища Кружевницы, связной передал ему записку, несколько озадачившую Фелимида. Послание было от человека, знавшего Воллера по Нессе. То есть в Нессе у Воллера было множество знакомых. Но лишь немногие знали, кто он такой. Даже среди клиентов. Лишь клиент постоянный, крупный и денежный имел возможность узнать кого-то помимо связных и проводников.

Этот человек был как раз из подобного разряда – постоянных, крупных и денежных. Проводники ему не были нужны, ибо жизни его ничего не угрожало. Но деловой человек превыше жизни ценит благосостояние, и потому он прибегал к услугам Дороги. Оттого Воллер и был удивлен – почему клиент не связался с ним в Нессе? Ну, разве что припекло внезапно… и очень сильно. Бывает. Даже с самыми богатыми и влиятельными.

Передав через того же связного Пандольфу, где его искать, Фелимид Воллер направился в Галвин. Это был шахтерский городишко в виду Эрдского Вала, окруженный лесом. Лес, правда, активно вырубали. Это было необходимо и для нужд производства, и для построек в городе и на шахтах.

Воллер бывал здесь раньше, и не раз, и отметил, что с прошлого приезда городишко, обнесенный бревенчатым палисадом, изменился мало. Все тот же грохот топоров и визг пил, черная ругань каторжников и еще более изощренная ругань вольнонаемных, вонючие столбы дыма – в общем, обычная для подобных поселений картина. Впрочем, изменения все же были. Похоже, местные власти не желали довольствоваться пресловутым палисадом. В Галвине начали возводить настоящие укрепления, а с гор продолжали идти подводы с камнем. Благо власть здесь представлял владелец каменоломен, шахт и рудных разработок Джиллиард Роуэн.

Фамилия эта была известна многим в Карнионе, а в Нессе, наверное, каждому. Роуэны если и не принадлежали к древнейшей, овеянной фантастическими преданиями исконной аристократии Карнионы – «старым семьям», то были родом весьма и весьма старинным. Что в данном случае вовсе не тянуло за собой, как это нередко бывает, эпитет «почитаемый». Репутация у этого благородного семейства была довольно мрачная. Предания вокруг них тоже клубились. И, независимо от того, сколько в них содержалось истины, упоминались там жестокие убийства, насилия, кровосмешения и всяческие извращения естества. Еще в прошлом веке представители старшей ветви семейства отчасти взаимно истребили друг друга, отчасти сложили головы на плахе, а младшие Роуэны, лишившись родовых земель, каковые после казней были конфискованы, и титулов, обратились к торговле и предпринимательству. В чем и преуспели. Обо всем этом Фелимид, проживая в Нессе, разумеется, был осведомлен. Что же до нынешнего главы рода Роуэнов, тот, насколько известно было Воллеру, никаких извращенных наклонностей от предков не унаследовал, напротив, был в этом отношении вполне благополучен и являлся примерным семьянином. А мрачную репутацию рода использовал как оружие в борьбе с конкурентами, которым при каждом удобном случае напоминали: от Роуэнов можно ждать чего угодно.

Однако конкуренты тоже попадались всякие, особенно среди тех, кто окопался в Открытых Землях. Сюда люди с деликатной душою не совались. Поэтому Джиллиард и наладил связь с Дорогой, пользуясь этим для решения своих проблем.

Но переговоры всегда велись в Нессе, где Роуэн проводил значительную часть своего времени – там располагалась главная его контора, там же проживала его семья. Отчего же именно теперь ему понадобилось разыскивать Фелимида Воллера в Открытых Землях?

Воллер не случайно предупредил своих людей, где его искать в случае чего. Жизнь отучила его доверять кому бы то ни было, и менее всего он был склонен доверять Роуэну. А ну как промышленник вознамерился получить какие-нибудь льготы от властей, выдав им головой не последнего человека на Дороге Висельников? Или он решил просто убрать Воллера, дабы никто не смог в дальнейшем связать его честное имя с преступной организацией?

Разумеется, оба поступка были одинаково бессмысленны. Здравомыслящий человек должен был понимать, что Дорога этого так не оставит и отомстит любыми доступными способами.

Вот именно.

Здравомыслящий.

Несмотря на уравновешенность и расчетливость Джиллиарда Роуэна, Фелимид не забывал, из какой семейки тот родом. А ну как скажется кровь полоумных предков? Кто знает, какие фокусы способен выкинуть благополучный несский промышленник?

Подобные размышления не означали, будто Воллер собирался уклониться от встречи с клиентом. Он просто принял некоторые меры предосторожности. Вот и все.

Остановился он на постоялом дворе – город таковым уже обзавелся, – но понимал, что Роуэн туда не придет. Положение обязывает. В письме, переданном Воллеру, он назначал встречу в конторе при своем галвинском доме. Что ж, в конторе так в конторе, Воллер знал, где это.

Галвин – не Несса, где у Роуэнов имелся особняк, но и в Галвине человек его положения не мог жить в хибаре. Воллер видел его дом – первый этаж каменный, второй деревянный со сланцевой крышей. Но жить в этом доме в мире и спокойствии вряд ли было возможно. Рядом рыли яму под фундамент какой-то более внушительной постройки и вбивали сваи.

Воллер обошел груды песка, глины и щебенки, миновал рабочих с тачками и лопатами, ни разу ни с кем не столкнувшись. Никто не обратил на него внимания, хоть и был он здесь человек посторонний.

Если в Нессе Воллер одевался с определенным франтовством, коего требовали южные обычаи, сейчас он был в скромном дублете табачного цвета, дорожном плаще – недлинном, до колен, чтоб по земле не волочился, простеганных штанах до колен, сапогах, обильно припорошенных пылью. Голову же он прикрывал шляпой с узкими полями и без пера. Разумеется – при шпаге. В Тримейне бы косо посмотрели на человека, похожего на приказчика из солидного торгового дома или подрядчика, прицепившего благородный клинок, но в Открытых Землях все было по-другому.

А Фелимид, в общем-то, и был подрядчиком, независимо от того, какие услуги предоставляла клиенту его фирма. И ничуть не переживал от того, что в контору Роуэна его проводили с заднего крыльца.

Жилые комнаты были на втором этаже, контора расположилась на первом. В Нессе подобное же помещение в резиденции Роуэнов было отделано с определенной роскошью. Здесь хозяин счел это излишним. На обитых деревянными панелями стенах не было ни ковров, ни гобеленов, ни картин. Панели предохраняли помещение от холода, что было как нельзя более кстати, так как в конторе не имелось ни печи, ни камина. У стены – секретер, возле него пюпитр, на котором были разложены переплетенные в тисненую кожу тетради и письменные принадлежности. Напротив – новомодное изобретение мебельщиков, кабинет – подобие шкафа, поставленного на стол, разделенное по ширине на три отделения, с множеством выдвижных ящиков. Еще находились здесь две пары стульев с высокими спинками, обитые тафтой.

В общем, вполне пристойно, но мрачновато.

Слуга, впустивший Воллера, видно, успел доложить кому следует, и к тому времени, как гость вошел в контору, хозяин успел спуститься.

– Добрый день, господин Роуэн, – вежливо сказал Воллер, сопроводив свои слова учтивым полупоклоном.

– Надеюсь, что добрый… – неопределенно ответствовал тот.

Джиллиард Роуэн был мужчина средних лет и среднего сложения, с мясистым, гладко выбритым лицом. Темные прямые волосы его, не тронутые сединой, были несколько длиннее, чем дозволялось модой и южными обычаями. Брови, сросшиеся над переносицей, были настолько густы, что напоминали полоску меха.

Он был облачен в длинный оливково-зеленый кафтан без рукавов, но с высоким воротником, поверх шафрановой рубахи из тонкого полотна.

Роуэн явно только что вошел в контору и едва успел закрыть за собой дверь.

– Надеюсь, добрались благополучно? – осведомился он.

– Вполне. Рад видеть вас в добром здравии. – На этом Воллер счел обмен любезностями законченным. – Чему обязан столь неожиданным приглашением?

– Обязан? – Роуэн посмотрел на него пристально. – Пожалуй, вы употребили верное слово. Вероятно, вы – лично и ваше сообщество в целом – не сочтете лишними сведения, которые я собираюсь сообщить вам.

Воллер ничем не выдал удивления. Какие еще сведения? Он считал себя во многих отношениях более осведомленным, чем несский промышленник.

– Садитесь, – Роуэн указал на стул. Открыл одно из отделений шкафа, извлек графин и два бокала из слоновой кости, отделанной серебром. Самолично – не стал звать слугу – разлил вино. – Для начала выпьем за встречу.

У карнионцев была репутация людей, излишне склонных к внешним эффектам. Роуэн, похоже, не был исключением, стремясь подольше выдержать драматическую паузу.

После того как вино – золотистое несское – было выпито, Роуэн наконец произнес:

– Известно ли вам, что парламент готовит обращение к императору с просьбой ввести войска в Открытые Земли?

Под «парламентом» Роуэн, как и подобает южанину, разумел не общеимперский парламент в Тримейне, а парламент карнионского нобилитата, собиравшийся в Скеле.

– Нет, ни о чем подобном я не слышал. – Это действительно было важное сообщение. Но Дорога Висельников имела своих осведомителей в Скеле, в том числе – в достаточно высоких кругах, и то, что принятие столь важного решения ускользнуло от их внимания, вселяло подозрения. – Сведения точные?

Роуэн кивнул.

– Вижу, вы мне не верите. Это можно понять. Выгоды, приносимые разработками в Открытых Землях, отчасти основаны на том, что мы здесь не зависим от властей в Тримейне.

– И даже в Скеле.

– Верно. Но некоторые из наших собратьев готовы поступиться независимостью ради безопасности. Разумеется, все должно быть сделано так, чтобы интересы Карнионы не пострадали. Люди, затеявшие это, хотят видеть здесь тримейнских солдат, но не тримейнскую администрацию. Поэтому все обсуждается в условиях строгой секретности.

– Но вы, господин Роуэн…

– Не избран в скельский парламент? Так. Но я вхожу в Совет Двадцати Девяти. – Двадцать девять самых богатых и влиятельных граждан Нессы фактически правили городом с тех пор, как прежние сеньоры, графы Несские, окончательно упустили власть из рук. – А без консультаций с правительствами крупных городов парламент в Скеле не примет такого постановления. Большинство в Совете Двадцати Девяти проголосовало «за». Сразу после этого я выехал в Галвин.

– Если такое решение действительно будет принято, – медленно сказал Воллер, – это существенно осложнит наши действия в Открытых Землях.

– Оно будет принято, но это произойдет не сегодня, не завтра и даже, скорее всего, не в этом году. У нас будет время подготовиться.

– У нас?

– Именно. Или вы собираетесь немедленно сворачиваться и уносить ноги?