Разбойный приказ Посняков Андрей

– Приметы людоедов, – так же быстро ответил отрок. – Все молодежь, вот как! Один – кареглазый, светленький, другой – здоров и кулаками машет отменно, третий волосами темен, и у большого пальца – вот здесь, – Митька показал руку, – родинка!

– Вот как?

Корабельный олам на шапке у дьяка – опознавательный знак и пароль тайных торговцев зерном. Так вот почему так стремился в Москву Акинфий Козинец! Вот почему их хотели убить. Не вышло, так задумали другое?! Нет, не может быть…

До пыточной избы оставалось с полсотни шагов, думать и рассуждать было некогда – лучше уж готовиться к худшему.

– Вот что, Прохор, – зашагав рядом с молотобойцем, шепнул Иван, – стрельцов видишь?

Прохор молча кивнул.

– Как зайдем за угол – бей!

Дойдя до угла, дьяк Тимофей Соль остановился, дожидаясь своих чуть поотставших спутников. Темнело, в Кремле зажглись факелы. Из приоткрытой двери пыточной избы несло пламенем и жаром – палач раздувал мехи. Жаль все-таки… Однако что делать?

Ну, вот они, наконец…

Дьяк улыбнулся… И довольная улыбка его так и застыла на устах, когда он увидал, как, дойдя до угла, развернулся здоровенный облом Прохор. Как треснул кулачищами стрельцов – одного, второго, третьего, – откуда и прыть взялась?! Как Иванко с темноволосым отроком сноровисто отобрали бердыш у оставшегося стрельца, как… Дальше Тимофей Соль не смотрел – рванулся к пыточной избе, заорал:

– Измена-а-а!!!

– Бежим, – распорядился Иван.

Не нужно было уговаривать, все и так рванули, не дожидаясь, когда придут в себя поверженные стрельцы. А те оклемались быстро, да и ядовитейший гад – дьяк – тоже внес свою лепту, послав людей перекрыть улицы. И позади, и по бокам бежали, топали, орали стрельцы. Хорошо, темно уже было… Однако нагоняли!

– И куда теперь? – на ходу бросил Митрий.

– К кремлевским стенам! – ни секунды не сомневался Иван. – Если и будут где сейчас искать, так только не там. Бог даст – отсидимся.

У кремлевских ворот стояли стрельцы с факелами, а рядом, у башни, в полутьме, толпился какой-то богато одетый народ, слышались плач и стенания. Туда-то, в темноту, и нырнули запыхавшиеся беглецы. Отдышаться, перевести дух. Потом можно попробовать рвануть и по Неглинной, доплыть до Москвы-реки, а уж там выбраться на берег…

Крики погони стали ближе и доносились теперь вполне отчетливо. Как бы их не расслышали вот эти людишки. А то ведь залюбопытствуют да проявят вдруг ненужное рвение. Надо бы их отвлечь!

– Чего воете, братцы? – Одернув кафтан, Иван подошел к плачущим. За его плечами маячили Митрий с Прохором.

Ага! Интересные тут людишки стенали, вовсе не из простых: трое молодых парней, судя по парчовым одеждам, из боярских или, по крайней мере, купеческих семей. Рядом толпились с утешениями людишки победнее, по всей вероятности – слуги.

– Ой, горе нам, беда пришла, откуда не ждалии-и-и, – еще сильнее завыл разодетый в парчу отрок, на вид чуть постарше Митьки. – Ой, велит царь-государь в неметчину ехать, в поганские страны-ы-ы… Ой, бедные наши отцы-матушки-и-и-и…

Еще двое отроков – высокие молодцы с унылыми лицами – так открыто не ревели, но, судя по всему, были полностью согласны со своим младшим товарищем.

– Что-что? – заинтересовался Иван, отводя в сторонку одного из слуг – на вид посмышленее других. – Куда отправляют?

– Да в неметчину, – пояснил слуга. – Энтот вон, младшенький, что плачет, – боярина Ивана Прозоровского сын, с Серпухова, а те двое – с Устюжны, купецкие дети. Случайно попались – царь Борис Федорович приказал с боярских да купеческих семей отроков отправлять в латынские страны в ученье… Ой, спаси, Господи!

– Не хотят, видать, ехать-то? – усмехнулся Иван.

– Да кто же захочет к немцам-то? Все одно, как на тот свет. Ой, Господи, не своей волей… Вон, вон, идет, поганец! Ондрюшка Делявер, ему государь отроков доверил. Не вы, молвил, первые, не вы и последние. Выучитесь – вернетесь.

Повернув, Иван увидел, как из ворот Кремля вышел какой-то господин в смешном немецком платье – куцем кафтане и широких, до середины бедер, штанах с буфами. Остановившись, он что-то спросил у стрельцов – те показали в сторону плачущих.

– Вот что, ребята, – вмиг сообразил Иван. – Хотите, от неметчины вас спасем?

Унылые парни сразу заинтересовались, а плачущий боярчик живо перестал плакать.

– Да как же, милостивец?

– Мы за вас съездим… Не за так, конечно.

– Ой, Господи! Так ведь разве выйдет тако?

– Выйдет, – убежденно заверил Иван. – Не думаю, что этот Делявер вас в лицо запомнил.

– Да вряд ли…

– Так мы сейчас за вас с ним пойдем, а вы под видом слуг и спасетеся. Отсидитесь в дальних своих краях!

– Ужо отсидимся! – враз обрадовались парни. – Ни в жисть боле на Москву не поедем, ни в жисть!

– Ну, тогда снимайте кафтаны, меняемся! Да, и серебришка нам дать не забудьте, думаю, дело того стоит.

– Ой, дадим, только бы все сладилось!

– Сладится! Живее давайте. Митька, ты еще французскую речь не забыл?

– Да нет.

– Кликни-ка немца! Как его… ммм – Делявер.

– Monsieur de la Ver, ayez l’obligeance!

– A votre servise… Quelle surprise! А я вас повсюду искать. А вы здесь… Ну, быстрее, быстрее, за мной… Не знал, что вы parle французски… C’est tres, tres bien! Наш добрый король Анри будет рад видеть столь знающих юношей в рядах студентов Сорбонны!

Через пару дней обоз французского посланника уже подъезжал к Можайску. Беглецов никто не преследовал, видать, все прошло гладко, можно было, отъехав еще чуть-чуть, возвращаться кружным путем в Тихвин. Что только там делать, на что существовать? Всю жизнь скрываться в дальних лесах, зная, что в столице торжествуют предательство и подлость?!

– Нет, мы еще вернемся в Москву, – шагая рядом с возом, оглянулся Иванко.

– Конечно, вернемся, – на губах Митрия заиграла улыбка. – Ужо наведем там порядок, верно, Прохор? Кому и наводить, как не нам? Ведь мы же русские люди, к тому же верстаны в государеву службу! Клятву давали Руси-матушке послужить!

– Послужим! – кивнул Иван.– Обязательно послужим, Митрий. И не корысти ради, но чести и верности для!

А Прохор ничего не сказал, лишь мечтательно улыбнулся. Ярко светило клонившееся к закату солнце, перелетные птицы собирались в стаи, по обеим сторонам дороги улыбались припозднившиеся васильки. Синие, как глаза у Василиски.