Сотовая бесконечность Вольнов Сергей
Но девка не подкачала! Девятнадцать трупов за десять дней! Из них – четыре офицера.
Она стоила тех денег, которые Исланбей, в мудрости своей, заплатил.
Девка эта – стрелок от Бога! Сам шайтан, должно быть, учил её стрелять…
И страховал её Нурмухаммад с удовольствием. Не каждый раз видя воочию результаты стрельбы, он был уверен, что она не подведёт.
И не подводила никогда! За все восемь раз, что он ходил с ней в засаду.
А вот сегодня вышли в девятый…
Он истово, как и подобает правоверному, помолился Аллаху. Попросил божественной помощи в предстоящем деле. Но Аллах отвернулся сегодня от Нурмухаммада…
Едва он устроился в «идеальной снайперской точке» – образованной корнями дерева полости, – предварительно убедившись в отсутствии «лишних глаз», как получил сокрушительный удар в затылок и отключился.
Когда Нурмухаммад Мохаддиншев, сын Мардухана Мохаддиншева, известного в ауле нарушителя спокойствия, пьяницы и дебошира, часто-часто заморгал глазами, пытаясь прийти в себя, то обнаружил себя лежащим крепко связанным на небольшой полянке, укрытой высокой сочной травой.
Метрах в трёх от него сидела на земле белоголовая наёмница. А возле неё стояли двое. Примерно одного роста. Мускулистые, выносливые. Это было видно сразу. Оба в камуфляже с «элементами растительности». Но на федералов не похожи.
– Эй, вы кто такие? – крикнул он им. – Развяжите меня!
Тот, что выглядел постарше своего напарника, лениво с виду, но очень даже больно, пнул Нурмухаммада толстой и жёсткой подошвой десантного «берца» в лицо.
Уж одного-двух зубов точно лишил…
А потом решительно уселся на травку в полуметре от пленницы. И, повернувшись к ней спиной, уставился на него, Нурмухаммада, немигающим совиным взглядом.
Шайтанова дочь, тоже на вид крайне перепуганная, чего он за этой стервой не наблюдал ни разу за всё время знакомства, пнула младшего из гяуров.
Вернее, попыталась пнуть!..
Он мгновенно, словно кто-то вовремя шепнул о её намерении в нужное ухо, уклонился от удара и нанёс ответный. Точный и жёсткий.
Лайма, нанятая Исланбеем за большие деньги чемпионка с труднопроизносимой фамилией и строптивым характером, ставшая одной большой занозой в отряде, распласталась на камнях.
Младший направил на неё «Глок-21», извлечённый из открытой, закреплённой на правом бедре кобуры лёгким, явно не раз отработанным движением.
– Тебя как зовут? – спросил он, когда она пришла в себя.
– Тебе какая разница? – Лайма прожгла его взглядом.
– Да просто интересно… – пожал плечами тот. – Меня вот Лёшей зовут, а напарника моего – Василием Ивановичем.
– Это как Чапаева, что ли? – Лайма невесело усмехнулась.
– Почти, – легко согласился назвавшийся Лёшей. А его напарник даже не пошевелился, не сводя с Нурмухаммада гипнотизирующего взгляда.
– Ты, как я понимаю, и есть тот самый снайпер, которого мы искали…
Младший покачал перед её лицом винтовочным патроном.
– Гравировка, латинские литеры «L», «W» и «К». Это же твои патроны, красавица?
– Я здесь вообще ни при чём! – нагло заявила Лайма. – Проходила мимо, смотрю, добро лежит бесхозное. Ну, я и подобрала.
– Твои-и… – расплылся в улыбке Лёша. – Твои, красавица.
– Ну и мои! – рыкнула на него снайперица. – И что дальше?
– Дальше то, что своё дело мы наполовину выполнили, – ещё раз улыбнулся он. – Осталось только доставить тебя в штаб.
– Меня? А с Нурмухаммадом вы что собираетесь делать?
– А ничего, – равнодушно пожал плечами Лёша. – Он нам не нужен. Предъявить нам нужно только тебя. А его тащить – лишние хлопоты.
– Его, значит, в расход?
Лайма кивнула головой в сторону страхующего.
– Ну и пустим! – подал голос старший. Это было так неожиданно, что Нурмухаммад даже вздрогнул. Да и голос-то был! Прямо Паваротти.
– Ладно, а меня вы, значит, в штаб района, в Хинкалу собираетесь доставить? Не похожи вы что-то на федералов…
– А мы и не имеем к ним отношения! – сообщил жизнерадостный Лёша и картинно кивнул головой. – Группа «двадцать три», подразделение «Леопард». Нас вызвали из Москвы, специально для твоей ликвидации. Так что можешь гордиться!
– Вот ещё! – хмыкнула Лайма. – Никогда о таких не слышала! Вы что, Чип и Дейл, чтобы я гордилась?
– А ты фанатка Чипа и Дейла? – изломал бровь парень. – Никогда бы не подумал, что Лайма Вертруда Кокеннабакайтэ, пятикратная чемпионка СССР по пулевой стрельбе, наёмница-снайпер, фанатеет от двух неспокойных сусликов!
– Бурундучков! – автоматически поправила она, глядя на него расширенными от страха глазами.
– Не имеет значения! – Молодой махнул рукой так величественно, словно оставлял Америке право пользоваться Аляской, несмотря на требования президента вернуть её Российской Федерации немедленно, да ещё и приплатить. – Лайма! – сплюнул он. – Прям как Лайма Вайкуле.
– Ненавижу эту суку! – зло выдохнула снайперица.
– Ты в этом не одинока, – как бы между делом, заметил Лёша. – Хорошо. – Он ткнул себя большим пальцем правой руки в грудь. – Лейтенант Гордиенко и старший прапорщик Мирошко. – Кивок головой в сторону старшего товарища. – Значится, Лайма Кокеннабакайтэ, собственной персоной, так сказать. Как и заказывали. Слышь, Василий Иваныч! Мы работу сделали.
– Надо эту гастролёршу ещё допереть до штаба, – мрачно буркнул Василий Иванович.
– Ну и допрём! Почему нет? Деваха вроде бы не тяжёлая, да и сама идти может.
– Слушайте, отпустите меня, а? – неожиданно, с безумной надеждой во взгляде попросила она.
– Не-а, не получится, – бодро ответил тот, что помоложе.
– Но ты же знаешь, что со мной сотворят! Отпусти меня! Я всё, что хочешь, для тебя сделаю!!!
– Я сдам тебя своим. – Молодой был непреклонен.
– А там меня будут трахать все, кому не лень, пока я не сдохну или пока меня не пристрелят!..
– Мне искренне жаль, но отпустить я тебя не смогу. – Алексей пожал плечами. – Вообще-то я не стреляю в женщин, но, если ты так уж уверена, что тебя непременно изнасилуют, так и быть, согласен пристрелить при попытке к бегству.
– А почему бы тебе меня просто не отпустить? Скажешь: не нашёл, а?
– Ты же снайпер! Если я отпущу тебя, то ты продолжишь выполнять контракт. А разве я вправе менять жизни тех пацанов, которых ты положишь, на твою, одну-единственную?
– Но я…
– Ты будешь продолжать выполнять контракт! – отрезал Алексей. – Тебе попросту не дадут его разорвать. Это ВОЙНА.
– Но…
– Ты классный снайпер, и, если я отпущу тебя… Ты успеешь угробить достаточно народа, чтобы я испытывал угрызения совести. А этого я не люблю. Если же я сдам тебя, то, скорее всего, тебя расстреляют… Но уж если тебя перед смертью ждёт такое мрачное развлечение, как групповое изнасилование, я ещё раз предлагаю тебе выход.
– Застрелить меня?
– Всего у тебя их три. Выхода, то есть. Уйти, но я тебя не отпущу. Это раз… Плен, но тебя, как я понял, это не устраивает. Ну, и «попытка к бегству». Что, в общем-то, по большому счёту, вариант два «а»…
– И у тебя хватит духу выстрелить в женщину?
– А почему бы и нет? У тебя же, женщины, самой природой призванной рожать детей, хватает духу убивать чужих?
– Я… – Лайма тряхнула гривой волос. – Они не дети! Они – солдаты!
– Они всё равно чьи-то дети! И если ты хочешь сказать мне что-нибудь вроде «их никто не звал на эту землю», то даже и не думай об этом. Тебя на эту землю тоже никто не звал! – непреклонно отрезал лейтенант. – Их сюда гонит государство, а тебя – жажда наживы. Ты получаешь гонорар за смерть этих мальчишек!
– Они в меня тоже стреляют! – огрызнулась снайперица.
– Да, только не так удачно, как это делаешь ты.
– Я не ответственна за их подготовку! – оскалилась Лайма.
– Зато ты ответственна за их смерти! Тут, я так понимаю, крыть тебе нечем… Девятнадцать тел за последние десять дней.
– С чего ты взял?
– С того, – перебил её Алексей. – Если судить по почерку, то эти девятнадцать – твоя работа. Если не считать ещё пятерых, явно жертв снайперов, но манера не та. Не в сердце битые. Плюс пули не меченые, – добавил он после паузы. – Так что варианта у нас с тобой всего два.
– Это какие же? – нашла в себе силы спросить снайперица, уже явно упавшая духом.
– Первый. Я сдаю тебя своим. Второй. Я обеспечиваю тебе смерть при задержании. Лёгкую и практически безболезненную. Гарантирую – мучиться не будешь.
– Слушай, Лёша! – взмолилась девушка. – Отпусти! Христом Богом молю!!! У меня же дочь пяти лет! Как ей будет без матери?
– Серьёзный вопрос! Да и дочь – аргумент, конечно. Что порекомендуешь, Иваныч?
– Порекомендую придерживаться логики! – пробурчал Старший. – Отпускать её никак нельзя.
– Эт точно! – согласился с ним Алексей. – А что делать-то? И отпускать нельзя, и доставить… Вправду ведь замучат девку. Нам ли не знать сотоварищей по ремеслу…
– Ну, и?.. – недовольно прогудел Василий Иванович.
– Ребята! Отпустите! Христом Богом молю!
Лайма принялась лихорадочно расстёгивать масккостюм.
– Охолонь, девка! – бросил, не оборачиваясь, старший «леопард». – Никуда ты не пойдёшь!
– Слышь, Иваныч… – голос лейтенанта звучал неуверенно, даже просящее. – Может правда отпустим?
– Ты чё, Лёха, сдурел совсем? – От возмущения Василий Иванович даже развернулся к нему. – У нас же приказ!
– Приказ-то приказом, а жалко девку.
– Давай, жалей! Может, она в следующий раз, перед тем как нажать на спусковой крючок, тоже задумается?
– Ре-бя-та! – взвыла Лайма, заливаясь, слезами. – Моя Кристина! Ей ведь всего пять! Ей нужна мать!
– Так почему ты сейчас не с ней?! – взорвался невозмутимый до сих пор лейтенант Гордиенко. – И я, вместо того чтобы сейчас с девчонкой своей где-нибудь в кафе заседать, мороженое кушать, бегаю здесь по горам, тебя, сучку, выискиваю!
– Так и езжай домой, – нагло посоветовала сквозь слёзы Лайма. – Я хоть на образование дочери зарабатываю, а ты-то?
– Я-то как раз на месте! Права она или нет, моя Родина, но я исполняю её приказы!
– Счастливчик! – хмыкнула Лайма. – Исполняешь приказы «самой Родины»!
– Кончай базар! – оборвал её лейтенант. – Пойдём! – Он встал и рывком поднял на ноги Лайму. – Слушай, Лёша, может быть?..
Она вновь попыталась расстегнуть масккостюм.
– Оставь! – нехотя повёл рукой лейтенант. – Я и так готов зарыдать.
Снайперица распахнула глазища от удивления.
– Что ты глазёнками-то хлопаешь, экс-лейтенант Глазенкова? Думаешь, никто не знает о твоей прошлой жизни? Муже-капитане? Делишках его богомерзких, за которые ты его и грохнула? Беременности и прочем всем?
– Слушай, лейтенант… – нахмурила брови Лайма.
– Нет! Это ты слушай! Госпожа Кокеннабакайтэ! – лейтенант бросился к ней со скоростью атакующей королевской кобры. – Это ты мне скажи, каким таким макаром, интересно, смогу я тебя отпустить? А?
– Ну-у, не знаю… Можно же, наверное, что-нибудь придумать?
– А ты сделай, Лёха, как в Турции с ворами поступали, – посоветовал, не оборачиваясь, Василий Иваныч.
– Это как? – не понял лейтенант.
– Это когда раньше отрубали руку. Не помнишь, что ли? Тогда, в Измире…
– Интересная мысль, Старый, почти выход! – воспрянул духом Лёша, которому явно не хотелось отдавать красавицу Лайму ни в руки федералов, ни в лапы горских бандитов.
– Ты отрубишь мне руку? – спросила пленница, мгновенно побелев как мел.
– А ты хочешь жить или остаться физически невредимой?
– Скорее живой… – после короткого раздумья тихо, едва слышно отозвалась Лайма.
– Вот и замечательно! – провозгласил голос лейтенанта. – А теперь попробуй себе представить!
– Короче, Лёша!
Лайма кинулась на своего пленителя, но огребла только удар кулаком в переносицу, от которого сразу «потухла».
– Устав нарушаешь, Лайма Вертрудовна, – бросил ей Иваныч. – Нам же её доставить надо. – Последние слова были обращены уже к напарнику.
– Иваныч, да жалко тёлку-то. – виновато буркнул Алёшка. – Да и дочка у неё.
– И? – уточнил Иваныч, всё так же не спуская взгляда с Нурмухаммада.
– Жалко мне её, – покаялся лейтенант. – И отпустить не могу, и…
– А ты, Лёха, отруби ей указательный палец, – посоветовал старший прапорщик.
– А что?! – Лейтенант необычайно оживился. – Вот он, выход-то!
– Ты о чём? – поинтересовался старший.
– Иваныч! Я тебя обожаю!!!
– Ну, ты это…
– Как тебе такой вариант, Лайма? – спросил лейтенант у приходящей в себя пленницы.
– Как мне что? – отозвалась та, хлюпая сломанным носом и вытирая рукавом струящуюся по лицу кровь.
– Тупая, что ли? – пожал плечами лейтенант. – Выход! Я отрублю тебе пару пальцев, и ты перестанешь быть снайпером.
– То-о есть?.. – выдохнула Лайма совершенно уже обречённым голосом. – Ты хочешь отрубить мне указательный палец?
– Не только! – решительно сообщил он ей. – Я изучал твоё личное дело! Иначе не выйдет! Извини.
– Ну, если это единственный способ вернуться к дочери живой! – Женщина положила правую кисть на близлежащий крупный камень и зажмурилась. – Ну, давай, руби! – На этот раз в её голосе слышался даже вызов. – Давай же!!!
Лейтенант выхватил из ножен неуставной «вампир» и широко размахнулся…
– А-а-а-а-а-а-ах-х-х!!! – завопила пленница.
– Вот и ладненько, – подвёл итог Василий Иванович, бросая через плечо взгляд на корчащуюся и скулящую за его спиной снайпершу. – Вот и хорошо. А ты, девонька, поплотнее пальцы-то перетяни! И к «друзьям» своим горским лучше не возвращайся. Ты им теперь такая без надобности, так что сама понимаешь. – Он деловито собрал отрубленные пальцы в целлофановый пакет и сунул с один из многочисленных подсумков. – Ладно, Лёшка, снайпера обезвредили, пора топать дальше! – Василий Иванович подхватил трофейную снайперскую винтовку, повесил на плечо и потеребил наручные часы.
– С-с-своло-чи-и-и! – провыла им вслед Лайма Вертруда Кокеннабакайтэ, пятикратная чемпионка СССР по пулевой стрельбе. На самом деле – лейтенант КГБ Нина Петровна Глазенкова, бывшая сотрудница Управления внешней разведки…
Люди, захватившие её в плен, исчезли так же неожиданно, как и появились.
Да и были ли они? Вся память – взлетающий в небо широкий воронёный клинок, адская боль, укол наркотика…
Лишившись большого, указательного и среднего пальцев на правой руке, она поклялась отомстить.
Она не знала как и когда, но свято верила в то, что когда-нибудь…
А Нурмухаммад…
Перед тем как исчезнуть, старший выхватил откуда-то здоровенный мачете и играючи отрубил Нурмухаммаду правую кисть.
Горец заорал благим матом.
– Не кричи, джигит, – подмигнул ему молодой. – Бери пример со своей подруги.
Последнее, что «воин ислама» увидел, – наплывающую на него чёрную дыру пистолетного дула.
Глава четвертая
СКРЕЩЕНИЕ КЛИНКОВ
Костёр жарко полыхал в ночи, отвоёвывая у темноты круг, едва достаточный для того, чтобы в нём уместились все участники пирушки. Пятеро. Сегодня, тотчас после окончания дневной битвы, Квентина Маркона, Джизбелло да Марко, Клауса де Брига, Винсента Бийка и Луиса-Жана де Анстреля торжественно посвятил в рыцари Карл Смелый, герцог Бургундский. Прямо на поле боя, едва противник отступил.
Пятеро оруженосцев, «возведённые в рыцарское достоинство за проявленные смелость и мужество, достойные самых лучших примеров доблести», как гласил объявленный перед войсками указ герцога. Героические парни, и Луис-Жан – один из них.
Они действительно бились как львы, окружённые многократно превосходящими брабантскими пехотинцами. И рассеяли врагов! Потом, когда подоспела помощь, брабантцы ретировались.
Луис-Жан, конечно же, был горд собой, своей рубкой в окружении, пышно поименованной в речи герцога «деянием, достойным рыцарей Круглого стола и славного Ричарда Львиное Сердце!», но…
При этом чувствовал растерянность.
Прошло уже восемь лет с тех пор, как умер его отец, шесть как почила в бозе матушка. Из пятерых детей, рождённых женой Вилларима де Анстреля, выжили только Луис да самая младшая сестрёнка – Альбина. Когда сыну исполнилось восемь, отец отдал его в оруженосцы их сюзерену, барону Артуру де Виго. С тех пор он ни разу не видел ни отца, ни мать, ни младшую сестру. Последние десять лет своей жизни он провёл в обществе барона де Виго, кочующего с одной войны на другую. Барон был не только его воспитателем, наставником и старшим товарищем, но и хорошим, надёжным другом. Да что там другом! Сэр Артур заменил ему семью. А Луис-Жан был ему как сын. Барон даже частенько поговаривал о том, что выдаст за воспитанника свою единственную дочь Эдит…
И вот сегодня рыцаря Артура де Виго не стало. Он принял героическую смерть на Ваглавском поле. Умер на руках у Луиса-Жана. Просил позаботиться о дочери. Смерть наставника разъярила юношу, и он рубил вражеских пехотинцев с небывалым доселе ожесточением.
Из боя Луис-Жан вышел залитым чужой кровью с головы до ног, как те бесы, что рисуют на картинках, изображающих преисподнюю.
Сбылась мечта, он наконец-то стал рыцарем! Но Луис-Жан, после десяти лет, проведённых в должности оруженосца, был несколько растерян. Он остался один. Совсем один! Была ещё, конечно, тринадцатилетняя сестра, которую он не видел десять лет и помнил совсем крохотной девчушкой. Насколько он знал от погибшего сэра Артура, сейчас она самостоятельно и весьма успешно правила их небольшим скудным феодом.
Луис-Жан собирался навестить Баске д'Вилларим, их родовое гнездо, сразу после окончания кампании. Их убогое гнёздышко. Небольшой каменный донжон, громко вопиющий о ремонте ещё в детские годы Луиса-Жана. Маленькая деревенька на три десятка домов, притулившаяся к давно прогнившему частоколу вокруг донжона. Всего лишь каких-то четыреста акров земли.
Луис-Жан, проведший не один год на войне, пережил достаточно и отдавал себе отчёт в том, что видал он замки и получше…
– Приветствую героев!
Между Квентином Марконом и Клаусом де Бригом возник Алексиос Демойв, молодой венгерский рыцарь; под мышкой у него был зажат большой глиняный кувшин.
– Сэ-эры рыцари! – Гость заметно покачнулся. – Моё п-пчтение! – Алексиос, невозмутимо потеснив молодых людей, умостился между ними. – Господа рыцари, – провозгласил Алексиос, откупоривая лезвием своего кинжала облитый сургучом кувшин. Пробка с громким «чмоком» вылетела из горлышка, окончив свой путь в костре. – П-пзвольте мне, как более старшему вашему товарищу… э-э… п-пздравить вас с новой должностью… Боже, что я говорю? С новой, э-э-э… Вот ведь напасть! Мысли р-рзбегаются…
Рыцарь Демойв, похоже, уже успел изрядно попраздновать победу. Неизвестно где и с кем, но он имел на то полное право! Молодой венгр был отчаянным смельчаком и прекрасным воином. Все пятеро бывших оруженосцев имели возможность убедиться в этом не далее как сегодня днём. Именно он первым подлетел на своём огромном вороном жеребце к окружённым врагами новоиспечённым рыцарям. Именно его меч снял первую жатву с нивы брабантских голов, уже мысленно празднующих победу над обложенным отрядом бургундцев… Именно его меч отвёл удар смертоносного копья от Луиса-Жана! Именно ему бывший оруженосец сэра Артура был обязан жизнью.
А может, и не только он…
С виду венгр был старше Луиса-Жана, самого повидавшего в компании, всего-то года на три-четыре. Высокий, широкоплечий, великолепно сложён, приятное открытое лицо, заразительная улыбка…
Ворвавшись на «островок Бургундии среди Брабантско-Английского моря» на острие атаки конного клина венгерских рыцарей, он тоже улыбался. Но совсем по-другому – задорно-зло! И глаза недобро посверкивали, а улыбка скорее походила на волчий оскал.
Губы рыцаря Алексиоса так же приподнимались, обнажая клыки, как и виденный Луисом-Жаном в детстве волк, принесённый деревенскими егерями привязанным к шесту. Тогда зверь лишь лениво скалился, видимо осознав, что освободиться всё равно не в силах. А у Алексиоса был оскал зверя во время охоты!
Бургундцы уже успели вознести молитвы Пречистой Деве, когда к окружённым пробилась сотня конных рыцарей, невозмутимых здоровяков, присланных венгерским королём Матвеем Корвином, женатым на Корделии Бургундской, своему деверю – Карлу по прозвищу Смелый. Помимо того, что их доспехи разительно отличались от всех когда-либо виденных Луисом-Жаном, каждому к спине крепилась пара крыльев из гусиных перьев, издававших жуткий вой при галопе. Герцог держал венгров в резерве, и, как оказалось, – не напрасно.
Едва брабантская пехота побежала, преследуемая беспощадными мадьярами, Алексиос, отирая меч от крови, сообщил, что они с рыцарем Грэгором Дракулой, возглавлявшим эту самую сотню, рады были прийти на помощь столь доблестным воинам солнечной Бургундии…
Именно поэтому сейчас его, естественно, приняли в компанию. А может, и принесённый им кувшин сыграл свою роль? Всяко же выпивки у них почти не осталось… Так, по глотку.
– Друзья! Позвольте угостить вас старым бургундским и поздравить с получением рыцарских шпор и поясов! Не сомневаюсь, что вы долгонько ждали этого мига. Сам был оруженосцем, знаю. Протягивайте кубки! – Алексиос принялся щедро плескать вино из своего кувшина в подставленные разномастные сосуды. – Сэры рыцари! – воскликнул он, как только наполнил чаши всех страждущих. – Позвольте мне, как товарищу-рыцарю, ненамного старшему вас по возрасту, в полной мере, поверьте, познавшему все прелести э-э… жизни оруженосца… младшего спутника рыцаря… «Принеси – подай – почухай», иными словами… Поэтому хочу поздравить вас с новым и, я так понимаю, долгожданным статусом и заверить, что вы это звание заслужили! – Рыцарь, сделав пару внушительных глотков из своего кубка, продолжил: – Честное слово! Ваш сегодняшний, ик, подвиг… – Демойв, не закончив свою мысль, потребовал немедленно выпить за День Победы.
Когда все выпили, Алексиос тут же наполнил кубки и принялся посвящать молодых рыцарей в тонкости воинского ремесла. Венгерский рыцарь обнаружил такой редкий талант красноречия, что все, собравшиеся у костра, внимали ему с открытыми ртами. Он сыпал историями поучительными и весёлыми одновременно. Новоиспеченные рыцари заслушались. Причём он столь необычно толковал путь воина, что и Луис-Жан поневоле отвлёкся от тягостных дум о потере наставника и своём туманном будущем. При этом Алексиос не забывал подливать им вина и провозглашать тосты.
Наконец разговор зашёл о событиях не так давно отгремевшей войны, уже прозванной в народе Столетней…
Ещё бы! Война между Англией и Францией длилась с тысяча триста тридцать седьмого по тысяча четыреста пятьдесят третий год от Рождества Христова. Франция стремилась выгнать англичан со своего юго-запада. В частности, из Гиени. Англичане же, напротив, хотели упрочить там своё положение, а заодно вернуть ранее утраченные Нормандию, Мен, Анжу и другие французские области. Кроме того, две короны соперничали из-за Фландрии. Состояла эта война фактически из ряда длительных столкновений общей продолжительностью почти в сто двадцать лет. Она принесла французскому народу бездну горя, практически разрушила экономику страны… Но, с другой стороны, способствовала объединению Франции. Девятнадцатого октября тысяча четыреста пятьдесят третьего года английская армия капитулировала в Бордо.
Молодые рыцари, языки которых были развязаны обильными возлияниями, с жаром спорили о не так уж давно завершившейся войне и её возможных результатах. Строились самые невероятные предположения. Как бы что могло быть, если бы…
Однако когда разговор зашёл о Жанне д'Арк…
Рыцарь де Бриг был пылким поклонником Орлеанской Девы, несмотря на то, что герцог Карл выступал на стороне англичан, а отец и старший брат самого Клауса погибли именно при битве за Орлеан. Правда, парень, рождённый за полгода до этого, совершенно их не помнил. Вырастил и воспитал его бездетный сеньор – Максимилиан де Маргон, сражавшийся в то время на стороне французов. Он, так же как и сэр Артур де Виго, нашёл свой конец сегодня днём. Удивительно, но Клаус всегда отзывался о своём наставнике крайне язвительно и пренебрежительно… Рыцарь принялся превозносить Жанну с использованием самых пышных оборотов. Однако Алексиос Демойв, недолго думая, перебил де Брига и обозвал её «сумасшедшей фригидной сукой, помешавшейся на почве своей застарелой девственности». Он говорил ещё много совершенно непонятных слов, вроде «истерия», «суицид», «синдром», «комплекс Электры» и прочее. Наверное, просто не было во французском языке – которым, кстати, рыцарь Демойв владел не хуже (если не лучше!) самих бургундцев – нужных слов. Кроме того, он часто упоминал некоего старину Фрейда. Видимо, какого-то венгерского мудреца…
Никто из бургундцев так ничего толком и не понял. Однако Клаус, ориентируясь по интонации, попытался завязать ссору. Но она всё же не состоялась. Венгр чуть ли не из воздуха добыл довольно странный, слегка изогнутый кинжал и приставил его к горлу де Брига.
Клаус замер как статуя, а Алексиос холодно, без тени былой пьяной беззаботности объявил, что немедленно перережет ему горло, если тот не успокоится. Пару раз судорожно сглотнув, мгновенно протрезвевший рыцарь поспешил согласиться с его требованиями. Диковинный кинжал так же бесследно исчез, как и появился.
– Итак, всё в порядке? Без обид? – уточнил Алексиос. – Вот и замечательно! А то был у нас похожий случай во время Толедского похода на Альгамбру…
Красноречие Демойва было неистощимо. И все, кроме, быть может, самого Клауса, снова загипнотизированные его непонятным очарованием, принялись слушать очередную историю в стиле «бьём это мы со стариком Дракулой мавров под Толедо»…
Следующие минут десять молодые рыцари покатывались со смеху, в том числе и де Бриг.
Но в середине очередной истории, когда венгр изобразил крайне драматическую паузу, повествуя о запрете винопития, наложенном на мавров их богом, – обнаружилось, что и у «правоверных» совершенно нечего заложить за бородку.
– Нет, господа, так не пойдёт! – сообщил он. – Мы же с вами не поганые язычники, а самые что ни на есть добрые христиане. И, как добрым христианам, нам следует хорошенько отметить нашу победу. В конце концов, сказано же в Евангелии от Луки: «Edite, bibite, post mortem nulla voluptas», то есть «Ешьте, пейте, после смерти не будет никаких радостей».[1]
– Оно, конечно, верно… – вступил удивлённый учёностью венгерского рыцаря Квентин Маркой. – Но нет же ничего.
– Значит, надо добыть.
– Маркитанты в долг не дают, а у нас денег нет, – пожал плечами Винсент Бийк. – И занять не у кого.
– Значит, надо добыть у противника, – не сдавался Алексиос.
– Что добыть? – не понял Квентин. – Деньги или выпивку?
– А это как получится, – улыбнулся венгр. – Ну? Кто со мной?
Он обвёл оторопевших рыцарей внимательным взглядом.
– Ну же! Решайтесь!
– Как можно? Это же разбойное нападение, то, что вы предлагаете! – возразил Клаус де Бриг. – Это недостойно рыцарей…
– На войне не бывает достойного и недостойного, – возразил ему Алексиос. – На войне все методы хороши!
– Но всё же…
– Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ… – пропел Демойв, подмигивая Квентину.
– А что значит «красные»? – удивился тот. – У наших гербов разные цвета…
– «Красные» значит «красивые, видные», – пояснил венгр и поднялся на ноги. – Так как же, господа рыцари? Как насчёт очередного подвига?
– Я с тобой, рыцарь Демойв! – Квентин встал рядом с венгром. – Решайтесь, друзья!
В конце концов на вылазку согласились пойти все, кроме Клауса де Брига и самого Луиса-Жана. Луис сослался на полученную накануне рану, а де Бриг разразился напыщенной речью о недопустимости предлагаемого деяния в свете рыцарской чести.
– А ты, сэр рыцарь, стало быть, Laudator temporis acti?[2] – хмыкнул Алексиос. – Вечно ворчит и брюзжит, выхваляет минувшие годы. Ранние годы свои, а юных бранит и порочит.[3] Пойдёмте же, друзья!
И они ушли. Скрылись в темноте. А Луис-Жан и Клаус остались у костра. Посидели недолго в молчании, стараясь не смотреть друг на друга. Потом Клаус, пробормотав что-то неразборчиво, отправился в свой шатёр. Луис-Жан остался сидеть у костра, ожидая товарищей. Незаметно для себя он задремал. Разбудил его громкий шум, поднявшийся в лагере.
Молодой рыцарь разлепил глаза и вскочил, сжимая в руке кинжал. Уже начало светать, между погашенных костров метались вооружённые люди, звучали встревоженные голоса.
– Что? Что случилось?.. – Он схватил за руку пробегавшего мимо пожилого солдата. – На нас напали?
– Вроде бы нет, – замялся тот. – Не знаю, господин рыцарь!
– А чего же тогда такой шум?
– Не знаю… Все бегут, и я бегу.
Луис-Жан отпустил его и отправился искать своё «копьё».[4]
Причиной для поднявшегося переполоха, как оказалось, послужило возвращение отправившихся на вылазку. Алексиос Демойв, Квентин Маркой, Джизбелло Марко и Винсент Бийк вернулись из вражеского стана на трофейных конях и с повозкой, доверху нагруженной каким-то добром. Их по пятам преследовали вражеские всадники, но рыцари успели достичь границы лагеря, а лучники отогнали преследователей.
В повозке же, помимо разнообразного хлама, оказался внушительный бочонок вина, несколько мечей, три вражеских знамени и даже связанный рыцарь. Да не просто рыцарь, а сам граф де Монж – главнокомандующий вражеской армией, на свою беду подвернувшийся под руку пьяным бургундским воинам.
Несмотря на давешние пророчества Клауса де Брига, герцог Карл высоко оценил подвиг молодых людей, объявил их героями и щедро наградил…
Читать бесплатно другие книги:
