Когда-нибудь я ее убью Казанцев Кирилл

Из комнаты Вика вышла к вечеру: бледная, щеки запали, глаза сухие, прошла, села на табуретку в углу и принялась натягивать свои сапоги. Егор молча наблюдал за ней из кухни, следил, как та возится с неподатливой застежкой. Справилась, наконец, поднялась, покачалась, проверяя устойчивость, н один каблук подвел, закачался вместе с ней, но Вику это не остановило. Она потянулась к шубке, и тут Егор не выдержал.

— Далеко собралась?

Ответа, разумеется, не последовало, что объяснимо. Ладно, попробуем по-другому.

— Топор с собой возьмешь? Правда, он большой очень, и я забыл, где он лежит. Но если подождешь, поищу, — сменил тактику Егор, но ответа снова не дождался. Вика надела шубку и теперь пыталась справиться с пуговицами, а те так и норовили вырваться. Даже из кухни Егор видел, что руки у девушки дрожат, а нижняя губа снова прикушена, и царапина на щеке стала красной. Вчерашний день и минувшая ночка для обоих даром не прошли, понятно, что Вика сочла себя третьей лишней и торопится уйти, она же видела только то, что видела. Ну, и слышала вдобавок вчера у калитки, а вот вечернее представление прошло мимо нее, впрочем, это вряд ли бы изменило ее решение. И что теперь с ней делать, как убедить, как остановить? Ведь не послушает.

— Иди, иди, тебя там ждут. На болоте, я имею в виду, — негромко сказал Егор. Вика замерла на мгновение, но не обернулась и ничего не ответила, принялась шарить по карманам, ища перчатки. Нашла, натянула кое-как и шагнула к двери, Егор оказался рядом и взялся за дверную ручку.

— Пять человек. Так что насчет топорика я бы на твоем месте подумал, может, парочку спугнешь.

Улыбнулся, но не подействовало, Вика вцепилась в ручку и толкнула дверь. И все молча, не глядя на него, без слез, без истерики, без обвинений и проклятий. Она просто хочет уйти, вот и все, и сама не знает куда, главное — подальше отсюда. Толкает дверь плечом и смотрит в одну точку, короткие волосы растрепались, челка прилипла ко лбу. Егор аккуратно взял Вику за локоть и отодвинул от двери, но девушка вырвалась, крутанулась ловко и бросилась обратно. Выскочила на крыльцо и вскрикнула — Егор схватил ее за капюшон шубы и втащил в дом.

— Не трогай меня! — заорала Вика. — Отойди, не лезь! Не трогай!

Метнулась к двери, толкнула ее и отлетела назад, в комнату, не устояла на ногах и свалилась на пол. Егор грохнул дверью, подошел к Вике, поднял ее и швырнул на диван. Та забилась в угол к окну и смотрела исподлобья, молча смотрела, следила за ним, как волчонок, поджала ноги и терла сухие глаза.

— Дура, — негромко сказал Егор, — ты просто дура. Куда ты пойдешь?..

И осекся, прислушался — звонил забытый в кухне мобильник. Глянул на Вику, закрыл дверь, кинулся в кухню и схватил трубку со стола, глянул на определившийся номер. Ритка, ну кто бы сомневался. Прав Роман, и тогда был прав, и сейчас. Ладно, рефлексия потом, сейчас делаем вид, что все идет по-прежнему, не спугнуть бы ее, Ритка, хоть и курва распоследняя, но фальшь всегда ловила на лету, чувствовала, когда он врет, а когда искренен, точно на исповеди, обмануть ее было непросто, ели только она сама не хотела поверить в эту ложь.

— Привет, — услышал он спокойный, немного усталый голос, — как ты?

— Нормально, — повторил Егор, прислушиваясь, что делается в комнате. А там ничего не происходило, Вика в дверь не ломилась, не орала, не пыталась выйти в окно, что обнадеживало. Может, одумалась?

— Хорошо, — судя по голосу, Ритка улыбнулась, — давай встретимся. Я заеду за тобой через полчаса. Если ты не передумал, конечно.

— Не передумал, — Егору показалось, что эти слова он произнес слишком поспешно, поэтому прежде, чем продолжать, глубоко вдохнул, выдохнул и сказал небрежно:

— Приезжай, я сейчас соберусь.

Из трубки понеслись короткие гудки, Егор убрал телефон, толкнул дверь. Вика стояла напротив и даже не скрывала, что подслушивала. Улыбнулась зло и многозначительно, отвернулась и подошла к окну, Егор остался в коридоре. Ну вот что прикажете делать, если рассказывать все, от и до — дня не хватит, и не факт, что Вика поверит ему, просто пошлет куда подальше и отвернется точно так же. Ладно, и это потом, у них еще будет время поговорить, и ей придется его выслушать, а там будь что будет.

— Мне надо уехать, — сказал Егор, — ненадолго. Не делай глупостей, прошу тебя. Я приеду и все объясню. Это не то, что ты думаешь.

Вика не шелохнулась, смотрела в окно, за которым уже разливался синеватый свет ранних сумерек, так и стояла в своей шубке, запахнув ее, точно в доме было холодно.

— Я вообще ничего не думаю, — услышал Егор, — можешь делать все, что захочешь. Мне плевать, куда ты пойдешь. Проваливай.

Это не обида, это гораздо серьезнее и глубже, чем просто рана от неосторожного слова или действия. Но лечится это быстро, достаточно пары глотков хорошего коньяка и одной длинной ночи, но нет у него времени сейчас ни на то, ни на другое. Хорошо, что коньяк тогда не допили, позже он им пригодится.

Егор оделся, вышел из дома и закрыл дверь на замок, подергал ручку и достал мобильник, набрал Романа. Тот ответил моментально, словно ждал звонка, выслушал, одобрил все и напутствовал:

— Давай, двигай. И вытряси из этой сучки всю душу, пока не расколешь — не возвращайся. Но у тебя все получится, я верю! Ни пуха! — не удержался и съехидничал он напоследок. Егор послал друга к черту и сказал:

— Слушай, тут такое дело… Ты не мог бы через час или полтора ко мне подъехать. Вика тут одна, дурью мается. Я ей ничего объяснять не стал, некогда, сам понимаешь. В общем, я ее в доме закрыл, проверь, как она.

— Психует? — уточнил Роман и хмыкнул понимающе:

— Доверяешь мне? Ладно, так и быть, проверю твою птичку, послежу, чтобы не улетела. Ключ?..

— Там же, — Егор приподнялся на носки и положил ключ на балку, что держала крышу крыльца. Это условленное место знали все свои, знала и Ритка в той, их общей прошлой жизни и запросто могла найти там ключ, если бы захотела попасть в дом. Егор прошел по дорожке, обернулся, уже закрывая за собой калитку. В окнах никого, не шелохнулась занавеска, не видно черного силуэта, вообще ничего не видно. Вика не врет, ей действительно плевать, куда он пошел и когда придет, наплевать, если не вернется. Нормальная реакция, другой после всего вчерашнего и быть не должно. Ничего, уже завтра утром все будет по-другому.

Ритка опоздала на пять минут, красная иномарка подкатила к съезду с прилегающей дороги уже в темноте, остановилась, и Егор сел в пахнущий духами салон. Ритка вопреки ожиданиям губы не дула, наоборот, улыбалась и смотрела многообещающе. Включила музыку погромче, выехала на трассу, разогналась под двести и, вылетев в левый ряд, обходила попутки, как стоячие. Торопится или просто настроение хорошее — пока непонятно, улыбается таинственно и ничего не говорит, только подпевает песне, что гремит из динамиков. Пролетели стороной город, проскочили по объездной и выехали на шоссе, погнали в сторону Москвы. Трафик в этот час был так себе, по дороге шли в основном огромные фуры, Ритка легко обходила их, периодически забывая включать поворотник. Егор следил за ней, смотрел на ее профиль, на закинутые назад волосы, на тонкие, все в кольцах, пальцы, что крепко держали руль, и ждал удобной минуты, чтобы начать разговор. Город давно остался позади, в свете фар мелькали указатели и рекламные щиты, а Ритка все барабанила пальцами по рулю и мурлыкала в такт песенке. Егор глянул на часы, Ритка перехватила его взгляд, приглушила музыку и спросила:

— Как красотка твоя?

— Нормально, — отозвался Егор, — ревнует.

Ритка улыбнулась во весь рот, чуть запрокинула голову, засмеялась и мельком глянула на Егора. Тот повернулся в кресле поудобнее, сел к Ритке вполоборота и принялся рассматривать ее откровенно оценивающим взглядом. Чего скрывать — выглядит она охренительно, как обычно, лицо, фигура, насколько можно разглядеть под шубой, — полный порядок. И улыбка та же, но вот во взгляде что-то не то, словно побаивается она бывшего любовника, едва не ставшего мужем, то ли не доверяет, то ли что-то третье, и пора узнать, что именно.

— Куда мы? — спросил Егор.

— Тут есть одно местечко, недалеко, там и… поговорим, — загадочно ответила Ритка и обошла очередную фуру. Вильнула, вылетела в правый ряд, потом в левый, и Егор заметил, что у Ритки дрожат руки. Отлично, просто отлично, она психует не по-детски и старательно скрывает это, точнее, пытается, и у нее неплохо получалось до этого мгновения, пока что-то не сбойнуло внутри. На скорости под двести сдавшие нервы — это самое то, хорошо, что дорога не скользкая…

— Что за местечко? — не стараясь скрыть улыбку, спросил Егор. — Далеко еще?

— Увидишь, тебе понравится, — отозвалась Ритка, потянулась к карману шубы, где затренькал мобильник. Глянула на экран, нажала отбой, посидела так, держа телефон в одной руке, потом выключила его и бросила обратно. Егор делал вид, что ничего не замечает, смотрел на дорогу, вспомнил местность, проверился, когда пролетели очередной съезд с федеральной трассы, и повторил:

— Далеко еще? Сколько ехать?

И потянулся к Ритке, сделал вид, что хочет обнять ее. Та отшатнулась, но опомнилась в последний момент, улыбнулась как-то просяще и села нормально, а не вжавшись плечом в дверцу.

— Близко, тут рядом неплохой мотель, «Вояж» называется… — она осеклась, глядя на Егора, а тот положил руку ей на коленку. Улыбнулся ободряюще, сжал пальцы и спросил:

— Мотель, значит. Тоже вариант, и не самый худший, отмечу. Это тебя Лерик Чурсин сюда таскал? А тебе понравилось где придется: хоть в подъезде, хоть в подворотне, хоть в машине, где угодно?

Ритка вытаращила глаза, шарахнулась к дверце так, что врезалась в стекло затылком и непременно вывалилась бы наружу, не будь дверца плотно закрыта. Егор поглядывал то на дорогу, то на оторопевшую Ритку, то на спидометр — стрелка там качалась под цифрой «200».

— Да ты что? Что ты говоришь? Какой Лерик, не знаю я такого. Это дружок твой тебе наплел? — перешла она в атаку, не забывая таращить глаза, как всегда, когда пугалась или он ловил ее на вранье. Ничего не изменилось, и Ритка осталась той же дрянью, что и три года назад, что и пять, когда они только познакомились. Сама тогда подошла, между прочим, сказала что-то идиотское, но посмотрела так, что он и поплыл. Баран, это она точно подметила.

— Да он сам ко мне сколько раз подъезжал, сколько предлагал всего, пока ты… сидел. Говорил, что…

Что там Ромка ей говорил, Егору было наплевать, он вчера все сам превосходно слышал и видел. Перехватил руль, повернул вправо, отводя иномарку от отбойника, и снова улыбнулся:

— Да кто только к тебе не домогался, сучка. Ты ж ни одного кобеля не пропустила. И со мной спала, и с Чурсиным. С ним за деньги, а я тебе как прикрытие нужен был? Что ж Лерик-то твой на тебе не женился, или муж твой его плохо лечил? Со здоровьем проблемы? Тормози.

Машина понемногу начала сбавлять ход, Егор вырулил в правый ряд и держал ее у обочины, посматривал на дорожные указатели. Слева, как киты в темном океане, проносились фуры, иномарка ползла еле-еле, грозя остановиться. Ритка отвернулась, бросила руль, сидела как неживая, ткнувшись лбом в стекло дверцы. Странно, что он ей такого сказал, по логике она должна оправдываться во все горло, орать про свою невиновность и искусителя Игорька, что соблазнил, воспользовался коварно ее горем… А она молчит и вроде как глаза трет, хотя нет, ошибочка вышла, она просто закрыла ладонями лицо, наплевав на все, что происходит вокруг. И давно бы они под фуру какую влетели, если бы он руль не перехватил. «Со здоровьем проблемы» — что тут такого, спрашивается? Ничего, но если подумать…

— Погоди, — Егор смотрел в лобовое стекло на дорогу и на их отражения, на указатели. Взял еще правее, включил правый поворотник и через триста метров съехал с трассы. Покрытие тут было неважным, машину затрясло, замотало, он едва успел увернуться от выскочившей из-за поворота встречной легковушки, словил недовольный гудок и, надо думать, соответствующий жест в свой адрес, но через секунду и думать об этом забыл. Осенило вмиг, осталось только проверить, в том ли направлении мыслит.

— Погоди, — повторил он, — этот Чурсин… Он что — отец твоего Пашки?

Сам обалдел, увидев реакцию Ритки — ревет чуть ли не в голос, дрожит и за каким-то чертом пытается открыть дверцу: выйти на ходу собирается, не иначе. Егор придержал Ритку за плечо, одновременно ведя иномарку по обочине, заметил колею в снегу, свернул туда. Машину заболтало по сторонам, она еле ползла в сугробе, пока не ткнулась передними колесами в поваленное, незаметное под снегом деревце и встала. Ритка дернулась выйти, Егор осадил ее, бросив руль, развернул за плечи к себе.

— Это что же у нас получается, — медленно проговорил он, глядя на темные полосы у нее под глазами, — Лерик — папаша вашего уродца? А ты, дрянь, вовремя подстроилась под Игоря и замуж вышла уже беременной? Ах ты умница моя.

Ритка смотрела куда-то мимо него вовсе уж остекленевшим взглядом. От блеска и показной страсти не осталось и следа, она напоминала Егору стог сена, что небрежно собрали и бросили на краю поля, оставили мокнуть под дождем. И он мокнет, расползается помаленьку — что само отвалится, что зверь проходящий отщипнет.

— Я не помню, у Пашки твоего ДЦП или олигофрения? Ладно, не говори, я и сам знаю, что это не лечится. Вот Игорек попал, подвезло ему, кто последний, тот и папа, получается?

И сам едва успел отшатнуться — Ритка молча кинулась на него, норовя вцепиться ногтями в лицо.

— Кто? — шипела она. — Кто тебе сказал? Откуда…

— От верблюда, — Егор перехватил Ритку за руки, сжал ей запястья, сильно сжал, так, что она вскрикнула. И, продолжая держать так, сказал:

— Ори сколько хочешь, но учти — мы тут одни, тебя ж только летом найдут, кости твои, если зверье раньше не растащит — оно к весне голодное. Колись, сучка, что тебе от меня надо? В мотель зачем везла? Про страсть свою мужу споешь, мне правда нужна.

Ритка дернулась еще пару раз, скривилась от боли, выматерилась так, что любому бомжу было бы не стыдно. Егор чуть ослабил хватку, тряхнул Ритку, и она сказала, не глядя на него:

— Мне… приказали привезти тебя в этот «Вояж». Привезти одного вечером и ждать.

— Чего ждать? — перебил ее Егор. Дело становилось все интереснее, на место злости пришел кураж: условленное место, вечер, привезти одного… Одного. Увести из дома и доставить в мотель, где надо ждать. А Вика осталась одна в доме. Бандиты искали ее, он был им не нужен, он просто мешал. И Ритка отлично справилась с этой задачей. И прошло уже…

Он разжал руки, посмотрел на часы, на Ритку. Та сжалась под его взглядом и пролепетала:

— Я не знаю, честно. Мне сказали, я…

— Все сделала. Молодец. А теперь давай назад. Быстро!

И убил бы ее к чертовой матери, прямо здесь, в этом снегу среди елок и густого подлеска, но удержался кое-как. Сидел, не сводя с Ритки глаз, пока та сдавала назад, пока разворачивалась, пока выезжала на трассу и поворачивала обратно. И снова топила по левой полосе, вцепившись обеими руками в руль и не сводя с дороги глаз, снова мимо и назад пролетали машины, показались слева и пропали огни города, трасса вильнула вбок, уходя дальше на северо-восток, а иномарка скатилась на прилегающую дорогу.

Еле ползла, скребла брюхом по ледяной корке, скрипела, как дверь старого сарая, но дотащилась-таки, встала у забора. У покореженного столба и щита, что валялись на земле, у сломанной яблони, надо думать, основательно помявшей напоследок чей-то бампер. Напротив калитки догорал вместе с домом черный внедорожник, стоял, просев на диски, и глубоко ушел в снег.

Егор выхватил из замка ключи зажигания, выскочил из машины, бросился, увязая в снегу, к забору и дальше, к догоравшим развалинам. Дома не было, от него осталась груда досок и пластика, они еще дымились, снег вокруг был черным, летали хлопья сажи и воняло горелой пластмассой. Деревья и кусты, что росли рядом, почернели и обуглились, сквозь скрюченные ветки просматривались не потухшие пока угли огромного костра. Егор подошел к провалившемуся крыльцу, отшатнулся — жар был еще слишком силен. Бензина, наверное, плеснули, занялось все в один миг и сгорело быстро, будет догорать теперь до утра. И пожарные не приехали — их и вызвать-то некому, да и незачем.

Егор пошел было вокруг развалин, точно надеялся еще на чудо, расстегнул куртку, подхватил с земли чистого снега, бросил в лицо. Шагнул было к внедорожнику, отшатнулся, пошел обратно, не оглядываясь, ничего не чувствуя, без единой мысли и чувства, просто смотрел на развалины и обгоревшую машину. Вика была в доме, он сам запер ее внутри, и хорошо, если она успела сообразить и выскочить через окно. Хотя нет, рамы он собственноручно заколотил еще осенью, когда готовился к зимовке, прежде чем перебраться на дачу окончательно. А Роман, верный обещанию, приехал. «Ключ под ковриком»…

Ритка топталась у машины, таращилась на пожарище. Завидев Егора, шмыгнула в машину и выглядывала из-за стекла. Егор подошел, открыл дверцу и вытащил Ритку из салона, впечатал ее спиной в заднюю дверь, сказал, глядя в расширенные, как у наркомана, зрачки:

— Слушай, сука. Если они… если их нет в живых, я тебе хребет сломаю. Снова сяду, но плевать, не жалко. Это не грех, мне на том свете в зачет пойдет. Звони, паскуда.

— Куда? — придушенно прошептала Ритка.

— Тому, кто тебя ко мне послал. Скажи, что все в порядке, скоро будем. И что я надрался в дрова, сам идти не могу, пусть встретят. Звони, гадина.

И позвонила, как миленькая, прочирикала в трубку, что едут, что уже близко, все сказала, как он велел. Егор сел за руль, завел машину, Ритка побежала вокруг и едва успела плюхнуться рядом, дверь закрывала уже на ходу. Все повторилось — кочки на проселке, съезд на расчищенную до асфальта федеральную трассу, гонка за двести, тяжелые фуры, что мелькали по обеим сторонам, как рыбы в аквариуме, машины, свет в глаза, огни, указатели. Но появилось и нечто новенькое — поздним вечером на работу вышли проститутки, легко одетые барышни бродили по обочине, подходили к остановившимся машинам, садились в них или, не сторговавшись, отваливали прочь. Одна, две, три — шлюх становилось все больше, располагались они чаще и в основном группами, индивидуалки пропали или тоже сбились в стаи. Егор сбавил скорость, присматриваясь, остановился, и к машине направились сразу две девицы.

— Групповуха у нас будет, — пояснил Егор молчаливой Ритке. Она последние четверть часа рот не открывала, сидела, вцепившись зубами в костяшки пальцев, растянула губы то ли в улыбке, то ли в оскале и закивала, выражая полную готовность поучаствовать в развлечении. Егор перегнулся через нее, открыл другую дверь и выкинул Ритку из машины. Девицы сбились с ровного шага, застопорились, глядя на барахтавшуюся в снежной каше Ритку. Та села наконец на задницу и заорала, даже, скорее, завыла, точно дворняга на помойке, потянулась к машине.

— Иди, иди, поработай, вспомни молодость! — Егор грохнул дверцей, выкрутил руль и погнал, как Ритка недавно, по левой полосе в сантиметрах от отбойника. Погнал, обходя попутки, не побрезговал и встречкой, когда отбойник закончился, пролетел по разделительной, глядя только перед собой, только на дорогу, и сбавил скорость уже перед поворотом, где в стороне от трассы и находился этот «Вояж». Дешевое грязноватое заведение с общим сортиром на единственном этаже, здесь номера сдают по часам, и клиенты привозят тех самых «девочек», что бродят вдоль дороги, привозят на час или полтора, в зависимости от тарифа «феи». Отличное место, зачетное, Лерик определенно знает толк в извращениях. Егор въехал на почти до отказа забитую парковку перед мотелем, выключил дальний свет и заглушил двигатель. Подъехать и ждать, она сказала… Снова ждать, сидеть истуканом и смотреть на дверь под голубеньким навесом, просто сидеть, а не рвать в клочки тварь, что опередила его, успела раньше, отняла последнее. Ждать…

Недолго, к счастью, его самого ждали и вышли встретить, едва красная иномарка остановилась между фурой и грязным по самую крышу «бычком». Встречающего Егор заметил сразу: плотный, плечистый юноша в темном, не таясь, вышел из дверей и направился к машине. Шел быстро, но не бежал, топал, наклонив башку, обтянутую черной шапкой, руки вытащил из карманов и попер к цели. Сунулся со стороны пассажирской дверцы, открыл ее, и цели внутри не обнаружил, более того, там вообще было пусто. Осмыслить это юноша не успел, Егор выскользнул из-за тяжелогруженного, просевшего «бычка», удачно загородившего обзор со стороны мотеля, зажал юноше ладонью нос и рот и несильно огрел по виску обломком бордюра, подобранным здесь же. Молодой человек успел только дернуться от неожиданности, как для него почти все закончилось, Егор оттащил его к мусорным бакам, уложил на спину и обхлопал в темпе. Под полой длинной куртки обнаружились открытая кобура и небольшой, весело блеснувший в отблеске фонаря у въезда на парковку, серо-стального цвета пистолет — то ли браунинг, то ли что-то очень на него похожее. Находка оказалась и как нельзя кстати, и озадачила одновременно — товарищ на земле явно не был простым пехотинцем из гвардии Лерика. И физиономия юноши показалась Егору знакомой, они уже встречались раньше, но где и когда — вспомнить он не мог. Егор глянул на полуживого «гвардейца» и с силой хлестнул его по щекам. Наклонился, проверил эффект и повторил процедуру, повторял до тех пор, пока с земли не раздалось мычание и что-то вроде «хватит» — тот приходил в себя.

Приоткрыл глаза, приподнялся на локтях и замер, глядя в черное дуло пистолета, что маячило перед носом. Покосился на Егора, скривился и зажмурился с таким видом, точно сблюет сейчас, и было отчего — запашок от помойки шел такой, что подташнивало и Егора. Задерживаться здесь было не с руки, он впечатал дульный срез браунинга юноше между глаз и сказал:

— Ритка просила передать, что не приедет. Меня ждал? Не слышу…

Флажок предохранителя плавно пошел вперед и вниз, раздался еле слышный щелчок, юноша дернулся и вытаращился на Егора. Дернулся было отползти назад, к мусорке, но свалился на спину и захлопал по грязи руками, пытаясь подняться. Егор надавил ему на грудь коленом, вжал с силой и повторил:

— Меня ждал, спрашиваю? Кто прислал, зачем? Я на тебя, если что, патроны тратить не буду, так проще будет…

Сжал тому пальцы под нижней челюстью, надавил ладонью на кадык и впечатал в асфальт. Присмотрелся к «пациенту» и понял, что не обознался — это был один из тех, кого собственноручно спустил с лестницы. «Квартира у тебя сгорела, подчистую. Дверь менты или пожарные выбили, на одной петле висит, а внутри шок и трепет», — Роман точно рядом стоял и сам сказал это, а не померещилось. Егор обернулся на всякий случай, но увидел только задний бампер красной иномарки и подсвеченную издалека грязную лужу под ней. Сжал пальцы еще сильнее, пока бандит на земле не захрипел, уже подыхая, подержал и ослабил хватку. Тот плевался и кашлял, дергался, как муха на липучке, тянулся к горлу и даже попытался ударить Егора коленом. Он приложил оппонента затылком об асфальт и повторил:

— Кто тебя прислал? Что приказали?

Говорить тому было неудобно, он захлебывался слюной и пеной, хватал Егора за руки, но, получив рукоятью пистолета по пальцам, притих и в придушенном шепоте Егор разобрал: «В двенадцатом человек тебя ждет».

— Спасибо, друг. Ты мне очень помог, — Егор отпустил юношу, тот немедленно перевернулся на живот, приподнялся на локтях и, заходясь в кашле, принялся отплевываться, но мучился недолго. Егор постоял рядом еще немного, посмотрел на несчастного и врезал ему по затылку тем же обломком, что предусмотрительно бросил себе под ноги. Глянул на неподвижное тело, потом выщелкнул из рукояти магазин — полна коробочка, шесть штук патронов один к одному, сидят плотно и поблескивают круглыми толстенькими боками, глаз радуется. Загнал магазин обратно, наклонился над бандитом — тот лежал носом в грязь, не шевелился и вроде как не дышал. Проверять пульс, рефлексы и прочее Егор не стал, оглянулся, посмотрел по сторонам. Поблизости никого, голосов не слышно, машины со стоянки не трогались, новых не появилось. Окна мотеля светились через одно, шторы на всех плотно закрыты, из здания никто не выходил, он бы заметил. И если на помойку никто ночью не сунется, то человека найдут только с рассветом, уж больно удачно он лежит, почти полностью уместившись в пластиковый загончик под крышей, где и помещались вонючие контейнеры. А если сунутся, то… То к этому моменту желательно оказаться подальше отсюда.

Егор быстро пересек парковку, взбежал на крыльцо и открыл дверь. Пахнуло теплом, плесенью и канализацией, коридор здесь расходился в обе стороны, в центре что-то вроде стойки ресепшена, откуда выглядывает заспанная тетка в свитере и теплой жилетке поверх, пока только смотрит, соображая спросонья, как реагировать: орать или подождать.

— Я в двенадцатый, — опередил ее Егор, — меня там человек ждет. Я ненадолго.

Тетка сгинула с глаз долой, угнездилась за стойкой, Егор глянул на номера комнат и шагнул вправо. Шел тихо, смотрел на двери, из-за которых доносились пьяные голоса, смех и недвусмысленные вздохи — тонкие переборки скрывали только видеоряд, звуки через гипсокартон проникали беспрепятственно. Попался на пути мутный объект в сползавших трениках, что топал по направлению к сортиру, прошел мимо, не глянув на Егора, и побрел себе дальше. Егор посмотрел тому вслед и пошел прикидывая на ходу: видели ли из окна подъехавшую машину и все, что было потом. Получалось, что видели, окна двенадцатого номера смотрели на дорогу и парковку перед мотелем. Однако выйти из номера никто не пытался, и из-под двери в полутемный коридор падала полоска света, и, как Егору показалось, раздались чьи-то шаги. Значит, Лерик — один или с парочкой подручных — ждет его в номере, все видел, в том числе как «пьяный в дрова» Чалов идет к мотелю, и решил, хоть обстановка внезапно изменилась, подождать его здесь. Ждет — это хорошо, это правильно, и вряд ли будет стрелять, если не совсем дурак, конечно. Но на всякий случай Егор спрятал пистолет за пояс джинсов, прикрыл полой куртки и постучал в дверь. Прислушался — тихо, точно в номере никого нет, повторил уже сильно, нетерпеливо и в последний момент успел отпрыгнуть к стене. С той стороны кто-то шел не спеша, остановился, погремел ключами и открыл дверь. Егор только того и ждал, рванул створку на себя, вломил оказавшемуся напротив человеку рукоятью пистолета по переносице, пнул по голени и ввалился в номер, осмотрелся моментально, но больше никого не узрел. Две кровати, тумбочка между ними, сине-зеленый половичок на полу, круглый плафон под потолком, облезлые рябые обои — та еще обстановочка, но сойдет, в самый раз, чтобы получить час любви согласно прайсу. «Хорошее местечко» — назвала мотель Ритка, ну, ей с Лериком виднее…

Егор закрыл дверь, повернул ключ в замке, сгреб человека, что согнулся пополам у двери и отплевывался, вытирая хлынувшую из носа кровь, за грудки, встряхнул… И сам оторопел, смотрел на того, чувствуя, как снова накрыло, припечатало к месту поганое «так не бывает». Но было, существовало и не желало убираться прочь, ибо некуда было, они снова были с ним один на один — напротив, прижатый к стене, стоял Игорь, лысый, растолстевший, но тот самый, кого считал другом, кому помог и кого сам просил о помощи. Стоял, шмыгал носом и тянул к лицу руки, чтобы вытереть кровь. И смотрел странно, без удивления, со страхом, что объяснимо, но глаза не таращил, рот от изумления не открывал и вообще молчал — то ли от радости дыхалку сперло, то ли черт его знает, что там у него переклинило. Но ждал, точно ждал и дождался, по роже видно.

Наваждение схлынуло, Егор с разворота швырнул Игоря на кровать, тот тяжело плюхнулся на старое покрывало, кровать томно заскрипела и покачнулась. Игорь вытер нос рукавом и потянулся к сумке, что лежала на тумбочке. Обычная сумка, похожа на те, в которых носят ноутбуки, в два раза меньше, но такая же плоская. Егор дернул ее за длинный ремень, перекинул на другую кровать, сел напротив. Игорь отвел взгляд, положил руки на колени и не двигался, Егор рассматривал его, все еще не веря своим глазам.

«Обознался? Нет, это он, точно, хоть и разжирел за три года» — они молча смотрели друг на друга, тишина стала вовсе уж невыносимой, за стенкой кто-то качественно и душевно храпел, из кабинета через коридор доносились звуки попойки. Оргия была в разгаре, бляди ржали, звенела посуда, орала музыка — самое место и время, чтобы поговорить о прошлом, проговорить и поквитаться. Вот где их судьба-затейница свела, стоит, поди, в сторонке и хихикает в кулак, ждет, что будет дальше. Впрочем, чего ей ждать, она и так все отлично знает, сейчас дернет за ниточку, и концерт начнется, но уже вживую, а не по сценарию, что где-то в астрале сочинили. Егор не выдержал, положил пистолет на сумку, накрыл его ладонью и откинулся к стене, глядя на Игоря.

— Привет, давно не виделись. Меня ждешь?

Чего угодно ждал — оправданий, вранья, ждал, что тот будет выкручиваться и удивляться притворно — надо же, какая встреча! Ничего этого и в помине не было, кроме того, что Игорь задрал голову, зажал нос, чтобы остановить кровь. И, чтобы сомнения всяческие на этот счет развеять, кивнул, глядя в потолок.

— Я тоже рад, — Егор смотрел на бывшего друга, гадая, как тот поведет себя дальше. «Человек в двенадцатом номере», — сказал тот, у помойки, не назвал только имя, но теперь все встало на свои места.

— Дружок твой, что меня встречать вышел, там остался. Может, выживет, а может, и нет, — сказал Егор. Игорь чуть скривил губы — плевать, мол, не моя забота, глянул на Егора и привалился к стенке.

— Ты сказал Ритке меня сюда привезти?

— Нет, — голос у Игоря был гнусавый, с хрипотцой, но спокойный, обычный голос, даже уставший, как показалось Егору. Ждал его Игорек и заранее знал, кого этот бандерлог сюда притащит, знал, кто привезет, все знал, гаденыш. Но соображает хорошо, быстро, понимает, что отпираться и разыгрывать радость от внезапной встречи не просто глупо — опасно, вот и сидит паинькой, смотрит так, словно знает, что все будет по-его, и никак иначе.

— А кто? — Игорь снова покривился, шмыгнул носом и поправил сбившуюся толстовку. Из-за ее ворота выпала здоровенная золотая «якорная» цепь, обвитая еще десятком, если не больше, мелких, но тоже из благородного металла, цепочек. На среднем пальце правой руки блеснули камни в здоровенной печатке, из-под рукава показался желто-белый браслет тяжелых дорогих часов. Егор осмотрел Игоря с ног до головы — весь цацками обвешан, а одет скромно: джинсы, серая толстовка, малость замазанная кровью, черные ботинки на тонкой подошве. И выглядит неплохо, только вид такой, словно не выспался, взгляд мутный какой-то и безразличный, что ли.

— Да какая разница — кто, — проговорил Игорь, — что это изменит? Если узнать что хочешь, так ты спрашивай, не стесняйся.

Тон и голос ничего хорошего не сулили, Игорь не дергался, руки держал на виду, не суетился, и объяснение было только одно. Тот, во дворе, хоть и с серьезной «игрушкой» в кобуре, — это прикрытие для чего-то важного, сложного, для того, с чем рыхлому Игорьку справиться не под силу, у него другая задача. И что бандерлог у помойки сейчас лежит носом в землю, ничего не меняет, сюда в любую минуту налетит группа поддержки, подорванная по тревоге той же Риткой, если уже не на подлете. Вот дружок бывший и не дергается и даже демонстрирует готовность к диалогу.

— Ждал меня зачем? Что тебе от меня надо? — спросил Егор. Игорь снова смотрел в потолок, аккуратно держа себя за кончик носа двумя пальцами, но перед тем, как задрать голову, глянул косо на сумку, что лежала у Егора под ладонью. Тот взгляд перехватил, расстегнул «молнию» и обнаружил внутри коробочку со шприцем и две ампулы с прозрачной жидкостью. Впрочем, шприц уже был готов к употреблению, внутри плескалось что-то вроде воды, Егор надавил на поршень, и несколько капель упали на покрывало.

— Это что? — Игорь не шевелился и по-прежнему смотрел вверх, шмыгая носом.

— Аминазин, мощное седативное и в зависимости от дозы снотворное средство. Снижает двигательную активность и угнетает условные рефлексы, сознание при этом полностью сохраняется, пациент адекватен происходящему…

— Пациент, — зацепился за последнее слово Егор, — пациент, говоришь. Мне приготовил? Спасибо, друг. И за три года спасибо, и за мать, и за все прочее. Все сделал, как я просил, век не забуду.

Желание встать и медленно, не торопясь и не отвлекаясь на посторонние раздражители, разбить поганцу башку о подоконник стало непереносимым, Егор прикусил костяшки пальцев и смотрел в пол. Посидел так с минуту, потом бросил на протертый половичок шприц и ампулы, растоптал, откинулся к стене, выдохнул и посмотрел в окно. Парковка, как и предполагалось, была прямо перед окнами, «бычок» никуда не делся, Риткина иномарка тоже, и пока никто не орал, не метался у вонючих бачков, обнаружив среди них бездыханное тело, но это вопрос времени. Найдут бандерлога, и очень скоро, шухер поднимется до небес…

— Заткнись, Чалов, — прогнусавил Игорь, — ты думаешь, мне тут легко было? Думаешь, тебе одному досталось? Я того мужика только полгода как во сне видеть перестал, да что там во сне, он мне наяву являлся. Ржешь? — он перехватил усмешку Егора и вмиг озверел, лысина и шея пошли красными пятнами, глаза сощурились, а голос стал еще глуше и злее.

— Я два года на нейролептиках сидел, думал, сторчусь на фиг, галлюцинации начались, бессонница, паранойя — полный набор. По улице идти спокойно не мог, везде мне этот Яковлев с дырой в башке мерещился, и днем и ночью. Пить пробовал — не помогло, препараты ненадолго тревожность и страх убрали, но потом только хуже стало. Помню, как я в гараж пошел, а Яковлев этот там меня ждет, сидит в машине и бутылка у него из башки торчит, а он сидит, сука, и улыбается, рожу бородатую скривил, глаза выпучил… А сам дохлый, весь в трупных пятнах, в башке черви… Я вешаться пытался, но крюк из стены вылетел, — Игорь говорил так спокойно, точно книжку читал, и Егору вдруг стало не по себе. Оба они, что ворюга многодетный, что Игорь, друг друга стоили, только Яковлев сгнил давно в могиле, а вот Игорю пока отсрочка вышла.

— После этого я у нас в стационаре полежал, прокололся, курс прошел, вроде полегчало. Случай замяли, сделали вид, что ничего не было, да и я на поправку пошел. А потом, где-то через полгода уже, домой с работы ехал, в Пашкин день рождения как раз и… Не знаю, откуда этот урод пьяный взялся, сам на велосипеде мне под колеса въехал. Правда, менты его на обочине нашли, но он от удара отлетел, я помню!

У него снова пошла из носа кровь, но Игорь не обращал на нее внимания, тер рукавом толстовки верхнюю губу и, опершись локтями на коленки, смотрел на Егора, на пистолет, что лежал на покрывале. Смотрел, кривился, как от водки, и говорил, глядя в стену за плечом Егора:

— Я плохо соображал тогда после лечения, но ехал тихо, я помню. А тут — менты, «Скорая», труп в мешке, подписка о невыезде. Я не убивал его, не убивал, это случайно получилось, я просто ехал домой…

Он просто ехал домой, обдолбанный, как последний нарколыга, и случайно убил человека. Перепугался так, что запил бы, если бы не препараты, на которых прочно и давно сидел, перепугался так, что начисто перестал соображать, взял отпуск и прятался от всех, в том числе от собственного адвоката, а тот принес благую весть. Родственники погибшего, люди небогатые и вообще недалекие, шли на мировую, но с условием в несколько сотен тысяч рублей, и взять их Игорьку было негде. Больной сын, безработная красавица жена, сам только-только из депрессии выкарабкался, ну какие деньги, о чем вы… И светила Игорьку тюрьма, настигала, подлая, с опозданием в полтора года, но тут за дело взялась Ритка. Деньги волшебным образом нашлись, и очень быстро, их даже не надо было отдавать, ни проценты, которых не было, ни сам долг, что списался сам собой. О деньгах вообще никто не говорил, потребовалось другое.

— Услуга за услугу, как говорится. Я ставлю диагноз и подписываю документы на определенного человека, дальше наблюдаю за ним, пока…

— Пока он не умрет, — закончил Егор. Ярость удалось кое-как подавить, он даже мог говорить не сквозь зубы, а почти нормально, только слегка невнятно — язык плохо слушался, и губы немели, словно укололся-таки аминазином, и теперь, невосприимчивый к внешним раздражителям, наблюдает за Игорем, как за чужим и ничего ему плохого не сделавшим человеком. Но справился с собой, выговорил кое-как:

— На тебе теперь двоих кровь, как отмаливать собираешься? Ты уже двоих убил, да какое там, двоих… Сколько всего на тот свет отправил, ты считал, паскудник? Скольким ты смерть прописал, скольких в дурке своей угробил? Ты считал, спрашиваю?

Получалось неубедительно, интонации исчезли, смыло их злостью, отвращением и чем-то вроде брезгливости. Игорь вытер с лица кровь, улыбнулся снисходительно и с жалостью, даже с состраданием посмотрел на Егора.

— Не считал, это не мое дело. Мне человека привели, я осмотрел и подписал, что сказано, а дальше не моя забота. Мне платили, я подписывал и снова подпишу, если понадобится. Я ж не для себя старался, Чалов, я для Риты, для Пашки, для сына. Он болен, ему врачи хорошие нужны, лекарства, операция, сказали, помочь может, он ходить будет. Да ради сына… я бы и мать твою шизофреничкой сделал, и тебя самого, и… Да плевать мне, кого, лишь бы Пашку на ноги поставить.

Снова смотрел задумчиво и безразлично, вытащил из кармана джинсов мобильник и принялся набирать номер. Егор трубку у него из рук вырвал, вытащил аккумулятор и зашвырнул под кровать. Посмотрел на Игоря, представил Ритку рядом с ним, Лерика этого, что видел раз в жизни и рожу его плохо помнит, представил в красках, в цвете и объеме, усмехнулся, перехватил тревожный взгляд дружка-паскудника.

— Что?.. — Егор оборвал его, не дал сказать, взялся за пистолет, и Игорь напрягся, не сводил с оружия глаз.

— Да не трясись ты, стрелять я в тебя не буду. Я не об этом… Ты в курсе вообще, что Пашка не твой сын? Нет? Странно, я думал, ты знаешь. Кинули тебя, Игорек, кинули, Ритка кинула, как и меня. А ты обрадовался, подобрал сучку с начинкой, думал — твоя, а оказалось… Да еще и урод вдобавок. Нет, ты серьезно не в курсе? Твою ж маму, как мне повезло, три года — это я еще дешево отделался.

И надо бы слаще месть придумать, да некуда, да и не выдумать такое человеку, сама жизнь их снова свела, чтобы одного носом в грязь сунуть, а второго… Это пока вопрос, но Игорек… Заплачет сейчас, ей-богу заплачет, побледнел, тянет цепочку, точно она его душит, а руки дрожат, губы тоже, мямлит что-то и пытается встать.

— Ну, давай, в рожу мне дай, — предложил Егор, — валяй, жги, рогоносец! Нет, я тоже хорош, чуть не повелся на «любовь», что мне сучка твоя посулила, но ты… Слушай, а Чурсин, часом, не у тебя лечился? Я так и думал… Ты ему таблеточки, а он тебе рога и приплод неполноценный. У наркоманов так бывает, я слышал, когда на «Скорой» работал, врачи говорили…

Игорь вскочил на ноги, плюхнулся обратно, прикусил губу и закрутил головой по сторонам. В стенку посмотрит, на Егора, на коврик, что сбился под ногами и наполовину уполз под кровать, снова на Егора. Вскочил, сжав кулаки, и выдал наконец:

— Врешь, врешь, Чалов, это брехня, быть того не может… Рита…

— Сама тебе все расскажет. Потом, если захочешь, — Егор толкнул Игоря в грудь, тот рухнул на кровать и приложился затылком к стене. С него хватит, они сказали друг другу все, тема прошлого закрыта, опечатана и сдана в архив. Проехали.

— Ритка мне все рассказала, что знала, конечно, и про любовника своего, Лерика, и про остальное. Это он тебе клиентов подсовывал, чтобы ты из них шизофреников делал недееспособных за мзду малую?

Блефовал, конечно, но сработало, Игорь кивнул, снова сжал кулаки и сидел так, глядя на драные обои. Все верно, только за немалую, ясное дело, дом за забором таких денег стоит, что простому смертному жизни не хватит, чтобы на кладовку в тамошнем коттедже заработать.

— Я вас всех в гробу видел, — признался Егор, выщелкнул из рукоятки пистолета магазин, загнал обратно и спросил, глядя на побледневшего Игоря:

— Вику кто убил? И Ромку? Сам Чурсин постарался или волки его? Одного я пришиб, не знаю, дышит ли. И до остальных доберусь, ты мне только скажи, где искать, и мы с тобой в расчете. Слышишь, нет?

Стволом подцепил Игоря за подбородок, поднял ему голову, посмотрел в глаза. Тот заморгал, вздохнул хрипло и сказал, как выплюнул:

— Жива твоя девка, кому надо ее убивать. У меня она, под уколом, чтоб не орала, шума от нее много. Жива, а Ромка… Это твой грех, а не мой, ты его в свои дела втравил…

— Я втравил, я и отвечу,— Егор упер дульный срез пистолета Игорю под нижнюю челюсть, вдавил вперед и вверх, задирая голову, заставляя встать. Тот поднялся, стоял, нелепый, толстый, руки по швам, рожа в засохшей крови и косился на Егора, левый глаз дергался, рот повело набок.

— Одевайся, поехали. Девчонку мне отдашь, и брата ее тоже. Тебе за него сколько заплатили? Нет, мне просто интересно, почем сейчас превратить здорового молодого мужика в инвалида. Иди, мразь.

И толкнул Игоря к вешалке. Тот нацепил на себя дубленку, запахнул ее и первым вышел из номера. Егор шел следом, пистолет не убирал, прислушивался ко всему, что доносилось из-за дверей и с улицы. Ничего подозрительного, пока шли к выходу, не уловил, кроме пьяного бреда да стонов любви, на парковке тоже все было тихо. Тетка с «ресепшена» не удостоила их взглядом, во двор вышли благополучно, Игорь топал впереди и на ходу достал ключи от машины, тренькнула сигнализация. Черная плоская «Мазда» приветливо мигнула фарами, Егор уселся на переднее сиденье, положил пистолет на колени.

— Не дурить у меня, — предупредил Игоря. Он огрызнулся невнятно, завел двигатель и тронул машину вперед. Та плавно взяла с места и выехала на полупустую уже трассу, понеслась по своей полосе вдоль леса, прилегающих дорог, сугробов и шлюх, чьи ряды основательно поредели, и Егор, как ни присматривался, Ритки среди них не заметил.

А вот муж ее по сторонам не смотрел, вцепился в руль обеими руками, согнулся, только что на «баранку» грудью не лег, глядел строго перед собой и на Егора внимания не обращал, точно и не было его здесь. Но на полдороги отошел, выпрямился, откинулся на спинку и глянул на пистолет, на Егора, скучно глянул, нехорошо, но промолчал, повернул досрочно облысевшую, как и было предсказано, голову и больше не двигался, машину держал ровно, не гнал, как истеричка жена, строго соблюдал ПДД и даже зачем-то пристегнулся, хоть уже минут пять как съехали с федеральной трассы, проскочили мимо заброшенного поста, где бросили тогда инвалидную «газель» и прямым ходом катили к психбольнице.

Охранник на въезде даже не вышел из будки, посмотрел в окно, приставив ладони к стеклу, и шлагбаум сам собой взмыл к черному небу. «Мазда» покатила по дорожке к третьему корпусу, где светились несколько окон на каждом из двух этажей, и остановилась у крыльца. Егор вышел первым, запихнул пистолет за ремень на пояснице, глянул на стоявшего по ту сторону машины Игоря. Ни слова, ни взгляда от него не дождался, тот вдохнул глубоко, потянул цепь на шее знакомым жестом из «той» еще жизни — он всегда делал так, когда волновался или решался на что-то, чем и выдавал себя. Задумал что-то друг старинный, и явно недоброе, потому как вдруг резко и осанка откуда-то взялась, и плечи расправились, и вообще выглядит он сейчас настоящим зверем начальником, что прикатил в ночи проверить раздолбаев подчиненных. Те шуршали с искренним испугом и подобострастием, в фойе их набежало человек семь или восемь, стояли кто поодаль, кто в непосредственной близости от руководства. В основном — здоровенные, кто под центнер весом, а кто и поболе, тетки под полтинник в застиранной зеленой спецухе, все жирные, мощные, с цепким ненавидящим взглядом. Но затесалась в их стайку и пара-тройка мужиков со скучными, даже сонными лицами и габаритами поскромнее.

Егору даже стало немного не по себе — на него смотрели все, кто не заглядывал в рот «дорогому Игорю Владимировичу», что шествовал через фойе к лестнице. Поманил к себе тощую короткостриженую тетку в относительно чистом халате и черных тапках с цветочками, притормозил и что-то сказал ей. Та, как показалось со стороны, попыталась возразить, Игорь остановился, развернулся неожиданно легко и едва не сшиб тетку со ступенек, она еле успела отскочить и побежала наверх. «Сейчас» — разобрал Егор, обогнул оторопевшую женщину, судя по бейджу на халате — дежурного врача, обогнал Игоря и остановился на площадке второго этажа.

Тут было поприличнее, чем в двух корпусах у дороги — и стены обшиты светлым пластиком, и проводка новая, аккуратно убрана в короба, и на полу пусть дешевый, но ламинат, а не волнистый линолеум. И пахнет непротивно, и цветы на подоконнике имеются, и окна пластиковые, и двери новые — не психбольница, а обычная контора средней руки. А уж кабинет Игорек урвал себе и вовсе зачетный — большой, в три окна, с превосходным ремонтом и новой мебелью, да еще и огромным монитором на рабочем столе, с диваном, креслами, изящным деревцем в кадке в простенке и шкафами под потолок с матовыми стеклянными дверцами. И с табличкой на светлой двери, золотой табличкой, с черными буквами: «Мартьянов И. В., главный врач». И выглядит солидно, и звучит веско — без угрозы, но внушительно.

Игорь вошел, швырнул ключи на длинный стол, что протянулся через весь кабинет, сел в кресло за тем самым монитором, развалился, только что ноги на стол не положил. Егор сел справа от Игоря и сказал:

— Обоих сюда веди.

— Да уж распорядился, — тот постукивал пальцами по столешнице и посматривал на Егора уже не тем затравленным взглядом, как недавно в мотеле, а с превосходством, что ли. Явно ждет чего-то паршивец, знать, не кончен бал.

— Молодец. А ты заключение пока готовь, или как оно у вас там называется, — потребовал Егор.

Игорь, до того смотревший в сторону, повернулся с недоумением, уставился на Егора.

— Что?..

— Что слышал, умник. Заключение, что Олег Румянцев здоров и дееспособен с подписью твоей и печатью, — пояснил Егор, поднялся на ноги и подошел к Игорю. Тот отъехал к стене, врезался в нее спинкой кресла и вцепился в подлокотники, и невольно вжал голову в плечи, когда Егор оказался в шаге от него.

— Зачем…

— Не твое дело, доктор Менгеле. Делай, что сказано, и пошевеливайся, — приказал Егор. Отошел к шкафу, наблюдая, как Игорь включает системник, как вытаскивает из ящика стола папку с бланками и вытягивает из-под столешницы полку с клавиатурой. И тычет одним пальцем по клавишам, сверяясь с образцом, извлеченным из этой же папки.

— Живее… — Егор подошел к окну между шкафами, отодвинул край занавески, посмотрел во двор. «Мазда», две лавочки, осевший сугроб, липа и тусклый свет фонаря под козырьком крыльца, что освещает все это. Дальше дорожка и еле различимая в темноте торцевая стена соседнего корпуса, за ней все теряется во мраке. Но это уже неважно, выехать отсюда труда не составит, вряд ли Игорек будет сопротивляться, сам ключи от машины отдаст, это не вопрос. Потом увезти Вику и Олега — сначала в соседний город, где можно без проблем сесть на поезд, потом к ним домой. Потом… Но это уже из области гаданий и предположений, что будет потом, с ними-то все понятно, а вот с ним… И с Романом тоже, Игорь сказал, что ничего не знает, или наврал по привычке? Надо бы вернуться к этой теме и поговорить, но времени в обрез…

Егор насторожился, подошел к двери, прислушался — по коридору, судя по звукам, шли несколько человек. И не просто шли, а разговаривали на ходу и даже смеялись, как показалось ему из-за двери. Впрочем, нет — смеялся только один, он же разговаривал сам с собой и с санитаркой, что волокла его к директорскому кабинету. Постучала, на барственное «войдите» распахнула дверь, и Егор поспешил убраться в сторону, к окну, вдоль которого и тянулся директорский стол. Здоровенная взлохмаченная бабища втолкнула в кабинет Олега — тощего, заспанного, беззубого, изумленно примолкшего при виде грозного дяди за компьютером. Втолкнула и, повинуясь небрежному жесту, усадила в кресло у деревца в кадке, посторонилась.

Тетка в очках ввела в кабинет Вику, та кое-как переставляла ноги, шла, опустив голову и постоянно спотыкалась. Присмотревшись, Егор увидел, что каблук на ее сапогах последних испытаний не выдержал, сломался окончательно и качался во все стороны, еще и поскрипывал вдобавок. Но каблук был тут ни при чем, Вика, даже и без него, двигаться в одиночку не могла, ее мотало взад-вперед, голова странно качалась, руки безвольно висели и мотались, как у марионетки. Докторша посадила Вику на диван, та откинула голову, и Егор поймал на себе ее безумный, остановившийся взгляд, как показалось ему, совершенно черных, с огромными расширенными зрачками глаз. Бледное лицо, багровое пятно во всю щеку, испарина на лбу, пряди прилипшей к нему челки, дрожащие руки и этот взгляд — Егор едва сдержался, чтобы не убить Игоря прямо сейчас, здесь, выпустить всю обойму в его отекшую рожу, пристрелить, наплевав на последствия. Тот, словно мысли умел читать, мельком глянул на Егора, на Вику, на теток, и те моментально убрались с глаз долой.

— Нормально с ней все будет, оклемается через полчаса, — Егор его не слушал, обогнув стол, оказался рядом с Викой, встал напротив и осторожно поднял ей голову, наклонился. Та смотрела точно сквозь него и дрожала так, аж зубы стучали, ее форменным образом колотило, а из прикушенной нижней губы стекла на подбородок капелька крови. Рядом раздался тихий жутковатый смех, потом невнятный клекот, частый, настойчивый, Егора дернули за полу куртки, он обернулся — это был Олег. Безумец улыбался, растягивал бледные синеватые губы и лопотал без остановки, таращил глаза и цепко держал Егора за одежду, а второй снова хватал себя за горло. Мотал башкой, подвывал, плевался, потом принялся тыкать пальцем в сторону шкафов, улыбка исчезла, ее сменила уродливая гримаса, от которой один глаз закрылся, а рот пополз куда-то за ухо.

— Не передумал? — поинтересовался Игорь. Он по-прежнему тыкал двумя пальцами в клавиатуру, шуршал бумагами и мельком глянул на Егора.

— Предупреждаю: у него галлюцинаторная параноидальная шизофрения, непрерывная, с прогрессирующим течением со склонностью к немотивированной и непрогнозируемой агрессии. Укусить может.

Он вставил лист с «шапкой» больницы в принтер, тот загудел, как сытый шмель, зашуршал и выдал заключение о вменяемости Румянцева Олега, что прилег сейчас на диване, поджав ноги, положил голову на валик, и хихикал, и пускал слюни на светлую обивку.

— Не твое дело, — Егор отвел взгляд от безумца, — пиши, что сказано, и побыстрее.

И вздрогнул невольно — Вика схватила его за руки, вцепилась ледяными пальцами в его ладони, схватилась намертво и смотрела в упор тем же жутким, но уже осмысленным взглядом, смотрела, явно узнав его. И ревела в три ручья, слезы прямо-таки хлынули у нее из глаз, текли по запавшим щекам, но она и не пыталась вытирать их, губы дрожали, но слова ей пока не давались.

— Тихо, тихо, — проговорил Егор, коснулся губами ее лба, — все, все закончилось, все хорошо, мы скоро уйдем отсюда. Вещи ее где? — он повернулся к столу. Игорь только собрался что-то сказать, как оба замерли и повернулись к окну. Егор пришел в себя первым, оказался у окна, отодвинул занавеску.

Рядом с «Маздой» разворачивалась только что подлетевшая темная иномарка, снесла кормой полсугроба и кое-как уместилась на пятачке. Все дверцы распахнулись одновременно, из машины выскочили четверо, застыли на мгновение и дружно задрали головы на окна здания. Три мужика и одна баба в длинной шубе, орет так, что отголоски долетают сквозь тройной стеклопакет, ветер треплет спутанную гриву, женщине неудобно стоять на каблуках, ноги разъезжаются на льду, и она цепляется за руку того, что стоит рядом. Ростом на полголовы примерно ее выше, широкоплечий, без шапки, он стряхивает Ритку с себя и уверенно топает к крыльцу, следом торопятся еще два бандерлога вроде того, что остался у мотеля. Ритка ковыляет позади, бежит к дверям, и четверка скрывается из виду под козырьком крыльца. Ну, вот, и кавалерия из-за холмов подоспела, ее-то главврач и ждал так трепетно и терпеливо и дождался.

— Ну, вот и все, — спокойно произнес оказавшийся рядом Игорь, отошел от окна и плюхнулся в свое кресло, — теперь точно все, Чалов. Будь здоров.

Егор встал в простенке между шкафами, осмотрелся еще раз, убедился — отсюда им не выйти. Вход-выход в здании один, лестница тоже, да и ему одному до нее уже не добежать, не успеет, а этих двоих на себе тащить — вообще не вариант. Егор скинул куртку, бросил ее на стул и привалился к стене, к теплым трубам, что уходили под потолок. Положил руки за спину, коснулся пистолетной рукояти и глянул вправо-влево: Игорь развалился в кресле, засунув руки в карманы куртки, смотрит на дверь и улыбается еле заметно. Олег так и лежит, но уже на спине, смотрит в потолок и водит руками, точно пишет что-то или рисует, Вика скорчилась в кресле, дрожит, сжав зубы, и двигается странно, как в замедленной съемке, смотреть страшно и неприятно одновременно, вздрагивает всем телом и поворачивает голову к двери. Смотрит туда, потом, медленно развернувшись, на Егора и зажмуривается с перекошенным гримасой боли и отвращения лицом, словно пытается отвернуться от громкого крика.

Дверь распахнулась, точно в нее ударили тараном, в кабинет ввалилась Ритка, пролетела чуть ли не до половины и кое-как затормозила на скользком полу. Растрепанная, со смазанной косметикой, в грязной шубе — ну королева помойки, глаз не оторвать, — осмотрелась ошалело, попятилась, пропуская остальных. И заткнулась, наконец, вернее сбавила обороты, не переставая крыть и Егора, и муженька-рогоносца, и Вику, что прищурилась, разглядывая Ритку, и на мгновение перестала дрожать. Узнала не узнала — непонятно, да и Ритку быстро задвинули к двери, та скакала у стенки за спинами трех мужиков, пыталась командовать, но на нее никто не обращал внимания.

Двоих Егор опознал моментально, хоть и свидеться довелось только однажды и в почти что интимной обстановке — при скудном освещении и в тесном помещении, но контакт, помнится, был плотный, плотнее некуда. Обоих он собственноручно спустил с лестницы, как и их коллегу, оставшегося на помойке. Выглядели оба простецки, неприметно и скучно, в толпе запросто мимо пройдешь, глазу не за что зацепиться — не толстые, не худые, среднего роста, одеты неброско, и рожи незамысловатые, безразлично-сытые, обычные, в общем. Тем и похожи друг на друга, как не очень близкие родственники, а из тех, что называют «седьмая вода на десятом киселе», но сходство просматривается, десять отличий ни за что не найти, но парочку, хорошо, приглядевшись, запросто.

Тот, что справа, этакий Джеймс Бонд, стоит чуть прищурившись, оценивая соперника навскидку, прикидывая, что можно от него ждать и чем ответить в случае чего. Он и сложением поплотнее, и ростом пониже коллеги, опытнее и увереннее, готовый к любому обороту событий. Второй же, ясноглазый и поджарый, как молодая гончая, юноша ест оппонента взглядом, таращит карие глаза и только и ждет команды «фас», аж напрягся весь, хоть держит пока руки в карманах и косится на старшего. Чурсин Валерка, он же Лерик, он же старый друг Ритки, он же папаша ее уродца — скромно стоял в сторонке с таким видом, будто случайно здесь оказался, заглянул на огонек — и надо же, какая встреча…

Ну, тут есть на что посмотреть, дядя, что называется, породистый: высокий, блондинистый, рожа круглая, глаза голубые, волосы присутствуют, но уже явно не в тех количествах, что были тут лет десять назад. Плотный, но не жирный, спокойный, смотрит как-то с ленцой и чуть насмешливо, перекатывается с пятки на носок, брезгливо поглядывает на примолкшего Олега и с интересом — на Вику. А той все до одного места, сидит себе, нахохлившись, глядит в пол, и непонятно издалека — то ли спит, то ли вот прямо сейчас и вырубится, а вы тут сами, без меня разбирайтесь, благо Ритка заткнулась, никто не орет над ухом, и слава богу…

Помнил Егор этого Чурсина, мельком, но помнил, по школе еще, и слыл тот преизрядным паскудником: уже в те годы, головная боль учителей, завуча и директора, всех, кроме родителей. Пакостей за ним водилось немало, и не мелких, детских, а осмысленных, хорошо продуманных и грамотно исполненных. И тогда красавцем был, девки на него пачками вешались, таким и остался, облез, правда, но умеренно, в глаза не шибко бросается. Красавец-то красавец, а вот с наследственностью беда, полный швах, если уж вещи своими именами называть.

Чурсин отмахнулся от зудевшей ему в ухо Ритки, буркнул что-то вроде «отвали» или «заткнись», и этого хватило. Егор моментально опознал этот голос, насмешливый, спокойный, наглый голос твари, что так долго оставалась безнаказанной. Чурсин глянул на Егора, осмотрел с ног до головы, осклабился и предложил:

— Поговорим?

Все, теперь последние сомнения отпали: «Вася» собственной персоной, вот и свидеться довелось. Это он по телефону Вику стращал и болотом и прочими приятностями, и своего, считай, добился. А ту точно в прорубь с головой окунули, сидит, трясется, аж зубы стучат, и не двигается, смотрит в одну точку. Егор глаза от нее отвел, посмотрел на Чурсина и ухмыльнулся в ответ, засунул руки в карманы джинсов.

— О чем с тобой говорить, убогий, что ты можешь? Только уродов клепать, сколько их у тебя всего — две штуки, три, четыре? Или один, ошибка природы? И кто ты после этого?

Чурсина аж перекосило, улыбочка самоликвидировалась, рожа пошла складками, губы дрогнули, за ними показались белоснежные (надо думать, керамические, неприлично дорогие) клыки, и Егору показалось, что Лерик сейчас залает. Но нет, сдержался, так и стоял со сползшей набок физиономией, его псы напряглись, «сканировали» Егора взглядом и ждали отмашки. Чурсин непроизвольно подался назад, подобрался, как перед прыжком, Егор отклеился от теплой батареи, вынул руки из карманов и едва успел перехватить метнувшуюся к нему Ритку.

— Сволочь! — орала она так, что закладывало уши, — скотина, мразь! Сам ты урод, даун и урод! Скотина!

Ритка билась в руках, как бешеная лиса, плевалась, шипела, хлестала волосами по лицу, Егор едва мог удержать ее. Справился кое-как, перехватил за локти, развернул и толкнул навстречу подавшемуся из-за стола Игорю. Ритка налетела на него с размаха, впечатала в стол так, что муженек плюхнулся на столешницу и попытался обнять благоверную:

— Тихо, тихо, не слушай его, — бормотал Игорь, прижимая Ритку к себе, — он врет, он все врет, у нас все будет хорошо…

Возможно, именно так он и думал, причем искренне, от всей души и сердца, и пытался убедить в этом Ритку, но у той было на этот счет свое мнение.

— Да пошел ты! — проорала она мужу в лицо, — катись со своим «хорошо» знаешь куда? Ты сам… что ты можешь, импотент поганый! Я все знаю, все, Лариска поэтому от тебя и сбежала, ты даже ребенка ей сделать не мог, так что молчи, придурок! Слава богу, что хоть один нормальный мужик в этом городе остался!

С размаху залепила муженьку пощечину, да так, что у того голова чуть не оторвалась, добавила, согласно канонам, по второй щеке, развернулась на каблуках и кинулась под защиту лучшего мужика на свете, походя толкнула Вику в плечо, та встрепенулась и недоуменно посмотрела на нее, потом на Егора. Чурсин справился с собой, снова «надел» презрительную ухмылочку и в своей манере, врастяжечку, не торопясь проговорил:

— Я тебе говорил — не лезь? Предупреждал тебя? Предупреждал, а ты не послушал. Так что, друг, не обессудь, ты тут явно лишний, на что рассчитывал — не пойму…

Он говорил что-то еще, но Егор не вникал, «держал» слишком уж спокойного Чурсина краем глаза и не мог понять, что происходит, — в кабинете отчетливо запахло паленым. Принюхался, покосился вбок, едва не заработав косоглазие, и повернул-таки голову, упустив Лерика на мгновение из виду. Игорь, красный в белую крапинку, как шляпка перезревшего мухомора, сидел в кресле и медитировал, глядя на огонь в пепельнице. Язычок пламени поднимался довольно высоко, в огне корчилась бумага, и на нетронутом пока пламенем листе Егор разглядел ровные строчки печатного текста и «шапку» психбольницы с адресом, телефонами и прочей обязательной ерундой. Опозоренный супружницей главврач перехватил взгляд Егора, поправил край бумаги карандашом, прижал аккуратно, чтоб горело ясно, и повернул голову так резко, точно напуганный суслик у норки. Вздрогнул, шарахнулся к стене, Егор обернулся и сам едва успел отскочить вбок — Чурсин спустил своих псов с поводка. Жестом, видимо, команду подал, но никак не голосом, а те, превосходно выдрессированные, молча же ломанулись к цели.

«Блистательна, полувоздушна, смычку волшебному послушна» — выползло из залежей памяти самое смешное, глупое и неуместное, что личный архив зачем-то хранил. Видеоряд с озвучкой ну никак не вязался, более того — вошел в полный и категорический диссонанс: «шестерки» Лерика перли навстречу с грацией кабанов, ломились по узкому проходу между диваном и столом, грохотали мебелью, роняли ее, спотыкались и ломились напролом. Егор одним прыжком сместился в сторону, оказался в углу, выдрал из-за ремня пистолет и выстрелил перед собой не целясь. И выстрела не услышал, хоть и дернулся браунинг в руках от неслабой отдачи, хоть и повело ствол вверх и влево, отлетели и упали на пол две гильзы, обзор ненадолго заволокло сизое облачко, и пороховая гарь перебила запах горелой бумаги. Риткин визг почти заглушил выстрел, хорошо, что воздуха ей не хватило, и она тяжело дышала, вытаращив глаза. Взвизгнула еще разок, увидев, как заваливается навзничь шустрый, нарвавшийся на пулю ясноглазый юноша, как дергается на полу, пытаясь отползти куда подальше, и как по светлому ламинату тянется за ним бурая жирная полоса.

Напарник, тот, что постарше, благоразумно отскочил, пялился то на раненого коллегу, что скрипел зубами от боли на полу, то на Егора, то на хозяина, разом сбледнувшего Чурсина. Ритка выдала еще одну трель и выдохлась, вжалась в стенку и дышала, словно загнанная лошадь, мела пол подолом своей роскошной, грязной, как шерсть дворняжки, шубой и зажимала ладонями рот. Игорь оцепенел в своем кресле, перевернул локтем пепельницу с обгоревшими обрывками, и те тлели теперь на столе, но и сам этого не заметил. С нескрываемым ужасом смотрел на Егора и не шевелился, даже моргнуть боялся, смотрел затравленно и, судя по виду, охотно бы влез под стол и оставался бы там до конца «разговора».

Только Вике и Олегу было все равно: он сидел на диване, поджав под себя ноги, крутил головой по сторонам, точно за теннисным мячиком следил, что летает через сетку, а Вика словно и не понимала, что происходит. Смотрела на Егора, улыбалась непослушными губами, вернее кривила их так, что жутко делалось, попыталась подняться и подойти, но ноги не слушались, и девушка свалилась обратно в кресло.

— Не лезь… — предупредил Егор Чурсина, глянул на пол, где корчился раненый, крутился на полу и в голос стонал от боли. Глянул и едва не проворонил следующий ход, вернее выстрел — второй пес выдрал из-под куртки пистолет и нажал на спуск.

А попал в шкаф, в красивую дверцу из толстого матового стекла, в то место, где за мгновение до этого стоял Егор. От грохота выстрела заложило уши, пороховой гарью воняло до тошноты, Олег пропал в дымке как растворился, Егор кинулся к Вике, схватил ее за плечо, выдернул из кресла и бросил на пол к подоконнику. В запале не сообразил, что зря — раненый бандит отполз-таки в сторонку, в самое безопасное место, и теперь подыхал между креслом и фикусом, в двух шагах от свалившейся на пол Вики.

Подыхал мучительно, с пеной у рта, в агонии и судорогах, Вика смотрела на него безумным взглядом и, к счастью, ничего не понимала, просто отодвинулась подальше, чтобы не запачкаться, поджала коленки и уместилась в пространстве между керамической кадкой и стеной. «Нормально все, ее не заденет», — Егор отскочил к окну, встал за деревцем, не сводя с Чурсина глаз. Тот отшатнулся к стене, впечатал в нее Ритку, и исподлобья смотрел на Егора. Дернулся, приподнял полу распахнутой кожанки и застыл — Егор держал его на прицеле.

— Рыпнешься — башку прострелю, — предупредил он, не забывая поглядывать на второго бандита, взмыленного, бешено косящего то на Егора, то на умиравшего за креслом напарника. Коситься-то косился, но и целиться в Егора не забывал, ситуация вышла презабавная, запутанная и тупиковая: долго так они не протянут, полиция разом оборвет этот балет, и до ее появления надо все закончить. Шорох справа заставил обернуться — над подлокотником кресла показалась Вика, она медленно поднималась с пола, но руки все еще дрожали, подломились в самый ответственный момент, и девушка снова пропала из виду.

— Там сиди! — крикнул Егор, отвлекся на мгновение, чуть переместился вбок и выстрелил у Чурсина над головой, видя, как тот тянется к расстегнутой кобуре под курткой. И невольно захватил взглядом Ритку — та смотрела куда-то перед собой, смотрела как зачарованная, разинув рот и вытаращив и без того круглые глаза, обтирала шубой стену, хваталась за нее растопыренными пальцами и сползала вниз. И все молча, точно у нее в зобу дыханье сперло, зрачки застыли, сошлись к переносице, взметнулись вверх, и тут она заорала. Заорала так, что Чурсин аж вздрогнул и с размаха, не оборачиваясь, врезал ей локтем в живот. Ритке точно кляп в пасть забили, она зашлепала губами, зажмурилась, отвернулась, и тут ее стошнило — обильно, громко, со стонами и слезами. Чурсин, до того не сводивший с Егора глаз, мельком глянул прямо перед собой, потом еще раз, и его рожа вытянулась наподобие лошадиной, челюсти странно зашевелились, точно Лерик жевал овес из привязанной за уши торбы. И на Егора внимания не обращал, как и тот, что до сей минуты держал «оппонента» на прицеле. Пистолет дрогнул в руках бандита, дядя побледнел, и Егору показалось — еще немного, и тот присоединится к Ритке. Та стонала у стенки, вытирала лицо рукавами шубы и ничего поделать с собой не могла, вновь согнулась пополам и блевала на пол.

«Что за хрень?» — Егор слегка оторопел от такого поворота событий, смотрел то на Чурсина, то на его «гвардейца», то на Ритку, что держалась за стенку, — и всем было на него наплевать. И тут то ли сердечный ритм в норму пришел, то ли кровь перестала в ушах биться, и Егор услышал странные хрипы, бульканье, звон и тихий смех. Рискнул, отвлекся на мгновение, повернул голову, глянул за спину, развернулся обратно и… снова посмотрел назад. Верх идиотизма — оставлять за спиной двух вооруженных бандитов, это ж смертный грех, последний в жизни и непростительный, но ничего с собой поделать не смог. Смотрел и не сразу сообразил, что это вообще, кто сидит за столом, выгнувшись, как эпилептик в припадке, раскинув руки и задрав голову на спинку кресла. Показалось сначала, что влетела в кабинет огромная черно-серая птица, уселась в кресло и распахнула крылья, задрав к потолку блестящий клюв, и никак не угнездится на стуле, прыгает на нем, возится и то ли воркует, то ли кудахчет. А за креслом стоит Олег, скалится радостно, гладит птицу по голове, а Игорь между тем куда-то подевался.

Наваждение было столь сильно, что Егор глянул зачем-то на Чурсина, тот ответил насквозь обалдевшим взглядом, вытянул шею и отвернулся вдруг так резко, что налетел на помиравшую у стены Ритку. Обернулся еще раз и сам зажал ладонями рот и даже глаза прикрыл, выдохнул что-то матерно и снова уставился на кресло.

И тут до Егора дошло — не птица это, откуда бы ей тут взяться, сами посудите, когда все закрыто, и Игорь никуда не уходил, как сидел, так и сидит на своем месте, смотрит на «гостей» одним глазом, а из второго торчит длинный узкий осколок стекла из разбитой выстрелом дверцы. А за спиной Игоря стоит Олег, и ни на кого не смотрит, улыбается так, что дрожь пробирает, и с силой, черт знает откуда в этом дохляке взявшейся, перекручивает на шее Игоря «ожерелье», заворачивает толстую, с палец толщиной «якорную» цепь так, что даже отсюда видно посиневшее лицо главврача и обрывки тонких цепочек, что треснули, не выдержав, и болтаются жутковатыми блестящими отростками. И цепочка в крови, и шея, и лицо Игоря — видимо, Олег зажал тому ладонью рот, прежде чем стекло в глаз воткнуть, и сам руки порезал, но, не чувствуя боли, пережал Игорю горло и держал, пока тот не задохнулся.

«Не зря он все за шею себя хватал, на Игоря показывал, на врага, что его сюда упек… Склонность к немотивированной агрессии…» — Егор не мог оторвать взгляд от озверевшего безумца, не мог крикнуть тому, чтобы проваливал, не мог сделать и шага в его сторону, не мог шелохнуться. Пистолет повело в руке, она поехала вниз, и Егор снова поймал на себе взгляд Лерика.

— Ах ты сука, — еле ворочая языком, проблеял тот, — паскудина, дебилоид. Ты… что? Что сделал, тварь… Да я… — прикусил губу чуть ли не до крови, сплюнул на пол и выдрал из кобуры небольшой пистолет.

— Стоять! — рявкнул Егор, рывком поднял браунинг, и тут в кабинете выключили свет. Но тьма была непонятная, с искрами и всполохами, они плясали перед глазами, и каждая вспышка была сильнее предыдущей. Прошло порядочно времени, прежде чем Егор сообразил — это последний из гвардии Чурсина боец, придя в себя, огрел оппонента по голове, вырубил чем-то тяжелым с первого удара и теперь добивает, чтобы обездвижить, стреножить и уж после потолковать, или как хозяин прикажет…

Духота, мрак, боль не давали вздохнуть, крикнуть, мешали сопротивляться. Егор бил куда-то наугад и в ответ получал, так что каждый новый всполох был сильнее предыдущего. Навалилась на грудь тяжесть, сдавила, в висок точно лошадь копытом заехала, закачался только-только обозначившийся из темноты потолок, круглые светильники на нем поползли навстречу друг другу, завоняло бензином и табаком и грохнуло так, что Егор моментально оглох. И еще раз, и еще, потом Риткин крик, жуткий, длинный, и Егору показалось, что это орет кликуша — довелось как-то видеть этот ужас, давно, но вопль тот до сих пор помнится, и сейчас очень похоже, Ритка орет, — как та больная, — то басом, то дискантом, от мата уши закладывает. Зато тяжесть с груди свалилась, дышать стало легче, но уши до сих пор резал утробный вой. «Ей бы аминазина сейчас — двигательную активность малость снизить или что он там снижает и угнетает…» — Егор заворочался на полу, кое-как оторвался от него, помотал головой, огляделся, пользуясь затишьем.

Вроде без изменений, Ритка с Лериком обжимаются в углу, Олега не видно, из-за кресла торчат ноги первого выбывшего из строя бандита, а второй… Валяется рядом, лежит на животе и дрожит, точно от холода, возит по полу руками, пальцы скрючены, волосы размазывают по полу кровь. А в светлой обивке дивана появились две дырки с обугленными краями, дерево вместе с кадкой валяется на полу, и за ветвями сидит Вика, сидит, поджав колени, и держит обеими руками пистолет, целится в Лерика. Хотя целится — громко сказано, просто держит ствол перед собой на вытянутых руках, пистолет водит туда-сюда, вверх-вниз, тонкий палец лежит на спусковом крючке, давит на него, тянет на себя… Один труп у нее уже есть, валяется на боку с простреленной башкой — надо же, и рука не дрогнула, хотя пуля, как известно, дура, но тут прилетела точно в цель, и сейчас, того гляди, рядом образуется второй, а там, как говорится, Бог любит троицу… Егор присмотрелся — так и есть, тот, что выбыл из игры первым, давно не дышал, и кобура у него на поясе под задранной к голове курткой была пустая.

— Курва! — Чурсин в обнимку с Риткой метнулся вдоль стены, налетел на стул, уронил его, перепрыгнул не глядя, а вот Ритка замешкалась. Зацепилась за перевернутые ножки, сама едва на пол не загремела, повисла у любовника на руках и уже не орала, а то ли стонала, то ли плакала, пыталась вырваться, но Чурсин не отпускал ее, прикрываясь от пуль. Егор поднялся, перешагнул убитого, потянулся к Вике, а та глянула неожиданно зло, отползла подальше вдоль стены и выстрелила еще раз, даже не зажмурилась, точно всю жизнь тем и занималась, что палила по движущейся мишени. Промазала, разумеется, высадила еще две пули в стену над головой Лерика, Ритка в полуобморочном состоянии волочилась за Чурсиным, а тот, багровый от бешенства, держал ее за шубу одной рукой, второй сжимал пистолет.

Вика нажала на спуск раз, другой, но кроме жестких щелчков ничего не последовало, обойма давно опустела, зато у Чурсина с патронами был полный порядок. Егор едва успел убраться с линии огня, грохнулся на пол, проехался животом по густой темной луже и попутно впечатал кресло в стенку, загораживая Вику от обстрела. Та вскрикнула, с грохотом выронила бесполезный пистолет, Егор перекатился и оказался у стола.

Сладкая парочка столкнула мертвого Игоря с кресла, тот неловко завалился на бок, скатился на пол, что-то разбилось с нежным хрустом, Ритка завыла, как волчица в капкане, и неожиданно сильно рванулась из рук любовника. Чурсин едва успел ее удержать, дернул к себе, как в страстном танго, та с разворота налетела животом на ствол пистолета, и тут грохнуло еще раз. Но уже тихо, даже камерно и почти незаметно, если сравнивать с тем, какая канонада здесь отгремела недавно. А ничего еще не закончилось, Ритка оседала на пол, Чурсин продолжал держать ее, смотрел то на женщину, то на пистолет, разжал пальцы, и Ритка свалилась рядом с Игорем. Чурсин толкнул кресло, обогнул убитых, ринулся к дивану, Егор кинулся наперерез, и они едва не столкнулись лбами.

— Паскуда… — прохрипел Чурсин, — урод конченый, тебя по-человечески просили — не лезь… Сейчас, погоди маленько… — Он перехватил пистолет обеими руками, вытянулся в стойку, точно в тире или на стрельбище, навел прицел на сидевшую на полу Вику. Та, не моргая смотрела на Лерика, на пистолет в его руках и не шевелилась, словно ей еще пару ампул аминазина вкололи, глядела равнодушно, точно ей безразлично, что будет дальше. Так бывает, когда вместо того, чтобы бежать от опасности, человек стоит на месте и смотрит на гигантскую волну, пламя или груженный кирпичом, потерявший тормоза грузовик, смотрит, завороженный последним в жизни зрелищем.

Егор подобрал с пола горсть рассыпавшейся земли, бросил Чурсину в лицо, схватил Вику за шиворот и поволок к двери. Отшвырнул, как щенка, подальше, рухнул на пол и перекатом оказался в центре кабинета, заметил мельком и Ритку, что лежала с открытыми глазами, и лысую макушку Игоря, и что-то темное и быстрое рядом с ними. К горлу снова подступила тошнота, перед глазами на миг потемнело, но в последний момент Егор успел подхватить с пола браунинг, вскочить… И сразу грохнуться обратно, упасть на одно колено, выронить оружие — оно вдруг стало слишком тяжелым. Что-то за секунду до этого ужалило под правое ребро, футболка и свитер стали мокрыми и тяжелыми, голова пошла кругом, и только сейчас Егор услышал выстрел. Чурсин снес с места кресло и влип в стену, целился, подняв пистолет на уровень глаз, прищурился и неспешно потянул на себя спуск.

— Я тебя предупреждал, рыцарь херов… — в голове гудело, стало жутко холодно, зубы грохотали друг о друга, ноги не слушались, и Егор стоял на четвереньках, упираясь ладонями в пол. Повернул голову на тихий, как показалось, плеск воды, моргнул, чтоб прогнать наваждение, но не вышло. Под столом, согнувшись в три погибели, сидел Олег, хихикал, раскачивался вперед-назад и держал в руках пистолет. Поднял, перевернул, заглянул одним глазом в дуло и нажал на спусковой крючок. Последовал лишь звонкий щелчок, затвор дернулся, Олег расхохотался в голос и принялся колотить пистолетной рукоятью по полу.

Волнами накатывала сонная одурь, кровь текла из раны черной струей, и остановить ее было нечем. Еще пара минут, и острая кровопотеря сделает свое дело, он остынет и окоченеет прямо здесь, на глазах безумца, Чурсина и Вики. И еще кое-кого, кто торопится принять участие в этой кадрили — даже сквозь подступавшее беспамятство Егор слышал вой сирен, заметил метнувшиеся по потолку кабинета сине-красные всполохи. Полицаи пожаловали, чего и следовало ожидать, персонал постарался, ну да ладно, что уж теперь, не успел, не справился, не выжил… И все повторяется, как тогда, тем августовским вечером, тогда менты тоже «светомузыку» включили, пока тащились по деревне, всех кошек и кур перепугали, а парочку еще и переехали в колеях. Только Игорек тогда трясся как листик осиновый, а сейчас лежит себе и не шелохнется, и Ритка, и еще парочка гиен — этим неплохо было бы сначала клыки выдрать, а уж потом шкуру дырявить, но не взыщите…

Чурсин метнулся по кабинету вправо-влево, бросился к окну, потом к двери, зашипел и едва не растянулся на полном ходу. Вика схватила его за штанину, дернула с силой, тот влетел в стенку, развернулся, раздался звонкий щелчок предохранителя…

— Эй, дядя! Смотри, что у меня есть? Не твое? — Егору казалось, что он выкрикнул это, а сам еле языком шевелил. Показал Чурсину издалека крохотную латунную гильзу, что подобрал с пола, ухмыльнулся и швырнул ее Лерику в башку. Тот купился на примитивную уловку, дернулся рефлекторно, отшатнулся, и этого хватило — Егор перекатился под ноги бандиту, дернул его под коленки на себя, навалился сверху, сгреб за волосы. И бил затылком о выступ в стене, пока хватало дыхалки и сил, пока не застил все поблизости липкий душный туман, пока Чурсин не перестал дергаться, бил, пока самого не стошнило, пока не откатился к столу, врезался спиной в ножку, сдвинул его к окну и успокоился.

Грохот шагов в коридоре, крики, стук двери — все это было не с ним, а с кем-то другим. В комнате моментально стало тесно и холодно, ввалились человек десять в серой форме и гражданском, кто-то сразу вылетел обратно, завидев дохлого Лерика с разбитой башкой, кто-то шел вдоль стены, нарвался на Олега, вылезшего из-под стола с пистолетом в руках. «Вот теперь точно все», — картинка расплылась в желтой дымке, Егор глянул вверх и увидел Вику. Она стояла, держась за спинку стула, покачивалась на каблуках, постоянно оступалась, ее мотало, точно подсолнух под ветром. Стояла и молча смотрела на полицейского, что целился в нее из «укорота».