Ассасин Вилар Симона

Глава 18

– Мне не нравится это место, – произнес Мартин, когда маршал де Шампер поравнялся с ним.

Они стояли на склоне среди зарослей колючих можжевеловых кустов и смотрели в низину, куда предстояло спуститься. Уильям понял, что взволновало проводника: тропа уводила вниз, туда, где виднелась небольшая котловина, окруженная огромными каменными челюстями скалистых отрогов. Опасное место.

– Ты ведь знал, куда нас вел, парень, – угрюмо произнес маршал.

– Знал. Это самый короткий, прямой и малолюдный путь через горы к границе Триполийского графства. Но когда я решил провести вас тут, я еще не подозревал, что… Он умолк, и Уильям, теряя терпение, резко спросил: – Что именно ты не подозревал?

Мартин провел ладонью по осунувшемуся от усталости лицу. После изнурительного пути и переходов по горному кряжу он выглядел чумазым, как местный уроженец, но его удивительно голубые глаза по-прежнему светились решимостью, и он все равно казался привлекательным. Наблюдая в дороге за проводником, Уильям как-то поймал себя на мысли, что понимает сестру, выделившую этого парня среди остальных: хорош собой, умен, ловок, вынослив и предупредителен. Прошлой ночью, после изматывающего перехода, он даже позаботился о том, чтобы его люди могли передохнуть в укромной пещере, где им наконец-то удалось полакомиться мясом косули. Не бог весть что для двадцати изголодавшихся мужчин, но все-таки… Иначе бы они совсем ослабели.

Один раз Уильям даже взялся обсудить с проводником действия Синана, спросил, как вышло, что тот, будучи тайным союзником тамплиеров, вдруг решился уничтожить целое посольство? Разве у Старца Горы мало врагов, чтобы он вознамерился поссориться с воинственным орденом Храма? На что Мартин ответил:

– Для всех вы погибли из-за несчастного случая, какие нередки в этих горах. Имам еще соболезновать будет по поводу случившегося перед вашим орденом.

Да, парень явно соображает. Однако эта невольно возникшая к проводнику симпатия Уильяма сейчас, когда тот указывал на котлован, который может стать ловушкой, снова сменилась недоверием и неприязнью. Беглец ассасин явно что-то недоговаривал, и в Уильяме вновь проснулось подозрение.

– Итак, парень, о чем ты умалчиваешь?

– Просто я не спешил делиться своими наблюдениями, – после недолгого раздумья пояснил Мартин. – Но где-то ближе к вечеру у меня возникло подозрение, что нас заметили и теперь следят.

– Следят?! О, сладчайший Иисус! И ты ничего не сказал? Когда ты это понял?

– Я не был уверен в этом, – вздохнул тот. – Однако этим полднем, когда мы переваливали через хребет, я заметил в небе голубя. Это был не обычный дикий голубь, а вроде тех, с какими люди Старца Горы передают сообщения. Я могу и ошибаться, но тогда, заметив птицу, я постарался сбить ее стрелой. Увы, голубь был уже слишком далеко, стрела его не настигла.

И теперь ты думаешь, что…

– Это только мои подозрения, мессир, но, знаете ли, излишняя осторожность в нашем случае не помешает. Ассасины обучены ловко прятаться и таиться, они знают эти горы, и, если задумают послать погоню, нам трудно будет уйти от них. Поэтому я все время прислушивался и наблюдал за дорогой. Где-то осыпались камни, где-то прокричала горная галка. А может, то был человек? Ничего особенного, кроме моих страхов, мессир, но я научился им доверять.

Задумавшись, Уильям привычным движением стянул с головы кольчатую сетку капюшона, но Мартин сказал:

– Не делайте этого сейчас, мессир. Лучше, наоборот, облачиться в доспехи, пока мы не минуем этот котлован среди скал. Вы ведь воин и понимаете, что если будет засада, то лучшего места, чем там, внизу, не найти.

Да, Уильям это понимал. Он стал выяснять: когда Мартин видел голубя? Если это и впрямь почтовая птица, то сколько времени понадобится, чтобы ее заметили в крепости Старца Горы? И сколько времени уйдет на то, чтобы их настигла погоня? Ответы его не обнадежили: их отряд кружными путями миновал несколько крепостей ассасинов, достаточно далеко расположенных друг от друга, но между ними хорошо налажено сообщение. Если поступит известие хоть в одну из них, воины Синана вый дут за ними немедленно и постараются сделать все, чтобы разыскать и уничтожить беглецов.

– Мне надо посовещаться со своими людьми, – задумчиво произнес Уильям.

– А я пока вернусь и прослежу, не крадется ли кто за нами.

– Нет! – остановил его рыцарь и неожиданно почувствовал, что краснеет под проницательным взглядом проводника.

Чертов ассасин! Он сразу догадался, что тамплиер все еще сомневается в нем. Но с какой стати Уильям должен отчитываться перед ним? И маршал честно сказал: да, он все еще не уверен в Мартине, поэтому пусть в разведку отправится его верный Ласло.

Проводник согласно кивнул и, опустившись в стороне на покрытую хвоей землю, слушал, о чем совещаются рыцари. Сначала они решили, что если дело и впрямь плохо, то лучше занять тут оборонительную позицию и выжидать. Но Уильям заметил своим людям, что ассасины в горах у себя дома, и если тамплиеры будут выжидать, то люди Синана успеют стянуть сюда больше отрядов, у них будут еда и вода, в то время как усталые орденские братья лишены и того, и другого. Тогда Юг де Мортэн предложил продолжить путь; пока у них есть силы и готовность сразиться, им следует попробовать прорваться сквозь котлован туда, где он сужался и где среди скал дорога уводила дальше, в соседнюю долину. С этим согласилось большинство. Решили – они прикроются щитами, собьются в единую группу и будут отходить. Но сначала следует дождаться вестей от Ласло. И помолиться, вверив себя заступничеству Девы Марии, покровительницы ордена тамплиеров.

Венгерский рыцарь все не возвращался. Уже стало смеркаться, а Фаркаша все не было. И если он не вернется… Уильям ощутил пустоту в душе – как же ему будет не хватать этого отчаянного черноусого коротышки!

Маршал собрал своих людей, сказал:

– Теперь все зависит от того, кто первым потеряет терпение. Или они нападут на нас, или… Если наш брат тамплиер не вернулся, значит, ассасины рядом и наверняка знают, где мы.

Кажется, кто-то говорил, что ассасины уступают нам в боевой схватке и более горазды разить из-за угла, – заметил один из сержантов ордена.

– Разве это место не годится как раз для того, чтобы разить из-за угла? – подал голос Мартин, и, проследив за его жестом, крестоносцы оглядели нависающие над ними скалы, растущие по склону горные кедры, высокие каменистые выступы между деревьями – каждое из этих мест могло быть укрытием, откуда нападет враг.

Орденские братья были храбрыми воинами, маршал де Шампер видел на их лицах решимость. Но видел он и то, что к вечеру поднялся ветер, что его люди зябли, кутаясь в плащи.

И маршал сказал:

– Как только начнет смеркаться и мы уже не будем хорошей мишенью для стрел на таком ветру и в темноте, надо постараться пройти к расщелине за котлованом. Что за теми скалами в горле котлована? – обратился он к Мартину.

– Дорога. Вполне хорошая. К тому же если мы пройдем туда, то сможем долго удерживать воинов Синана в узком месте между скал. Но не поручусь, что нас не станут преследовать и в дальнейшем.

– А может, все-таки никого нет? – с заметным волнением спросил один из орденских сержантов.

Уильям поглядел на него сквозь прорези шлема.

– Если ты, Ринальдо, позволишь овладеть тобой страху, считай, что ты уже проиграл.

И опять повернулся к Мартину:

– Тебе необязательно идти с нами. Ты ловкий, бесшумный, ты знаешь эти места и сможешь скрыться, пока ассасины будут отвлечены на нас.

– Ваш венгерский рыцарь тоже был ловким парнем, мессир. И как еще я смогу доказать, что не предатель, если не присоединюсь к вам в бою?

Уильяму понравился ответ. Немного поразмыслив, он передал ассасину свой щит и шлем, дабы у его былого врага была хоть какая-то защита в бою, в то время как сам оставался в своем длинном кольчатом доспехе, хауберке и стальном оплечье. При этом Шампер отвел взгляд, заметив, какой благодарный и восхищенный свет вспыхнул в глазах проводника. Странно же играет их судьбами Провидение! Воистину пути Господни неисповедимы!

В эту ночь как назло не было облаков, ясный месяц сиял над вершинами гор, дробя тени, разрезая сумрак на черное и светлое. И было так тихо, что каждый камешек, выскочивший из-под ног крестоносцев, казалось, вызывал эхо по всей округе. Или это скатывались камни из-под ног тех, кто крался за ними? Отступавшие плотной группой, закрывшиеся щитами воины Христа теперь ясно ощущали, что они не одни в этих горах. Опасность просто витала в воздухе, и всем было ясно – где-то рядом затаился враг.

Но выучка спасла рыцарей, и они не потеряли ни одного человека, когда на них градом полетели стрелы. Они отступали, прикрываясь стеной щитов, двигаясь только в одном направлении – к горловине котлована. В какойто момент кто-то возле де Шампера вскрикнул, но не упал, а продолжал идти со всеми. Стрелы свистели и били о сомкнутые щиты, звякали по камням окружавших их скальных выступов. Но как бы ни были ловки лучники Синана, против них были темнота и веющий по низине сквозняк. Поэтому де Шампер даже возликовал в душе, видя, что они, несмотря ни на что, приближаются к узкой расселине, за которой могли укрыться и сдерживать противника.

И тут случилось то, чего никто не ожидал. Именно из-за их спин, со стороны горловины котлована, раздался звук приближающегося войска. Конница!

Де Шампер в отчаянии оглянулся и увидел, как обернулся и Мартин, причем тот первым подал команду:

– Круговая оборона!

В пылу никто не отдал отчета, от кого поступил приказ, все подчинились, став спиной к спине, щиты наружу, выставлены и уперты в землю копья, как образуют частокол при встрече с конницей. Теперь на стрелков будто не обращали внимания, и возле Шампера вскрикнул и упал один из сервиентов. Но это был последний, лучники сверху прекратили обстрел, будто кто-то отдал им приказ, – понятно, во тьме не хотели задеть своих же. А те приближались. И тут – и это было самое ужасное – звук приближающегося войска появился и с другой стороны, на тропе, ведущей в котлован. И это было не горное эхо. Тот, кто знает бой, сразу отличает, когда приближается войско, – слышалась далекая поступь многих коней, звон металла, звук человеческих голосов, становившихся все отчетливее, пока они не перешли в выкрики и визг, едва всадники показались на дороге среди каменных стен котлована. Шампер в отчаянии понял – ассасинов было намного больше, чем они рассчитывали, и люди Старца Горы брали тамплиеров в клещи!

Первый же всадник, показавшийся со стороны узкой горловины в конце котлована, был сбит броском копья кого-то из сержантов ордена. Второй умело заслонился щитом и прорвался, но тут его лошадь наскочила на упертые в землю копья храмовников, взвилась на дыбы, и всадник рухнул, будучи тут же убитым секирой Юга де Мортэна.

– Босеан! – выкрикнул анжуец, и этот боевой клич подхватили все орденские собратья.

Уильям заметил, что и ассасин Мартин, находившийся рядом, тоже кричит вместе с ними, но так бывает в бою, когда клич придает сил воину и воодушевляет его.

Тамплиеры умели сражаться, и пусть их было немного, но несколько атак они отбили жестко и скоро. Часть их отряда ловко удерживала в горловине прохода всадников, которые пытались по одному проскользнуть в расщелину, а остальные повернулись к той многочисленной группе, какая наседала на храмовников с другой стороны.

Наблюдая из-за щита, Уильям увидел в массе конников облаченного в хороший доспех всадника, который возглавлял людей Синана. Островерхий шишак делал его как будто выше, сталь гибкой кольчуги, стальные пластины на груди и плечах холодно поблескивали в темноте. А еще маршал с изумлением узнал коня под главарем – белоногого гнедого с широкой белой полосой на морде. Это же его незербийский жеребец! Но думать об этом было некогда. Были бой, яростная схватка, лязг металла, крики гнева и страха и сладостное чувство, когда клинок врубался в плоть врага.

И все же мысль о коне порой мелькала в голове де Шампера. Он то и дело поглядывал в сторону предводителя ассасинов, когда тот пробивался к отряду тамплиеров, кружа у нацеленных на коней копий. А потом… Уильям даже ахнул, когда на предводителя в шишаке вдруг сверху кто-то спрыгнул, сбил его в прыжке и, овладев конем, пронесся туда, где в узкий проход пытались проникнуть верховые Синана. Вот это да! Ласло Фаркаш собственной персоной! Откуда? Храни его Небо!

Конный венгр так потеснил ассасинов, пытавшихся пробиться в проход между скалами, что там образовалась настоящая толчея; всадники только мешали друг другу, не справляясь с зажатыми в теснине храпящими и лягающимися лошадьми. Ох, не научил их Синан конному бою, не научил. Но окруженным тамплиерам это было только на руку. Уильям приказал двоим из орденских братьев помогать Ласло, а другим – сосредоточиться на тех, кто наседал на них с тропы, ибо ассасины уже ворвались в котлован и кружили около ощетинившихся копьями крестоносцев.

Бойцы Синана нападали отчаянно, при этом вопили, визжали, размахивали саблями, не зная, в каком месте лучше напасть на храмовников, и при этом сталкиваясь и мешая друг другу. Никакой дисциплины, одна ярость, когда всадники бездумно посылали лошадей прямо на выставивших копья воинов ордена. Животные, храпя и вскидываясь на дыбы, не желая раниться об острия, отступали и метались, причем всадники, не справляясь с лошадьми, соскальзывали с них, будто уже выполнили свою миссию конного бойца, и приступали к более привычному для них сражению – схватке на земле. И тут они с их неуемной жаждой убивать были даже более опасными противниками, потому что не жалели себя. Один из них прыгнул на копья, повис на них, опуская под тяжестью тела острия вниз. И ассасины тут же кинулись в образовавшуюся брешь. Теперь все смешалось. Лунная ночь в ущелье наполнилась криками и воплями, мир превратился в хаос и сумятицу, несшую смерть.

И все же Уильям видел, что его воины сражаются умело. Ассасины нападали, как голодные псы, вошедшие в раж. Опьяненные кровью, они начали беспорядочно атаковать, но все чаще падали под ударами храмовников, а те из них, кто устоял, яростно молотили по выставленным щитам, пока их самих не доставали мечом или секирой, нанизывали на копья. Да и хорошие доспехи у фидаи Синана мало кто имел, и если они заставили храмовников попятиться, то лишь превосходя численностью. А тут еще мечущиеся без всадников кони и схлестывающееся в полутьме оружие, когда порой трудно понять, кто перед тобой – свой или враг.

В какой-то момент маршал де Шампер, успев поднять щит кого-то из убитых, заметил кинувшегося на него с занесенной саблей орущего ассасина, ловко увернулся от удара и сделал выпад, будто вознамерился рубить сверху, но сам ударил наискосок снизу. Оттолкнув щитом падающего врага, он успел развернуться и задеть очередного исмаилита – того самого предводителя в высоком шлеме. Удар пришелся по удачно подставленному неприятелем щиту, был отбит, и теперь противник сам пошел на маршала. Уильям сразу понял, что это настоящий воин, а не отчаянный фидаи, готовый бездумно пожертвовать собой. Они схлестнулись, и Шамперу надо было скорее с ним покончить, ибо со стороны наседали другие, но его клинок был ловко отбит и лишь скользнул по плечу предводителя, звякнув по стальным пластинам наплечника. А тут еще из темноты выскочило чье-то копье, и маршалу пришлось спешно подставить щит. Широкий наконечник прошил его насквозь, но застрял в досках щита. Резко отбросив щит и тем обезоружив противника, Уильям наискосок ударил его по голове в тюрбане и, развернувшись, вновь сосредоточил все внимание на более умелом противнике в шишаке. Но в этот миг прямо на них выскочил возбужденно храпящий конь, который сбил Уильяма. Все, теперь враг был сверху и уже занес саблю для последнего удара. В следующее мгновение де Шампер разжал руку, все еще сжимавшую рукоять меча, и с силой дернул на себя широко расставленные ноги предводителя. Тот упал на спину и стал барахтаться среди нагроможденных трупов, что дало возможность Уильяму перекатиться на бок и попытаться встать. И вдруг его пронзила боль, мир вокруг запульсировал. Так бывает в схватке, когда не успеваешь заметить, что тебя ранили, и Уильям, стараясь не думать об этом, подавив собственный вопль, все же заставил себя встать. Перед ним были уже другие враги, и ему пришлось уворачиваться от новых наседающих, орущих людей Синана. Обезоруженный маршал в какой-то миг просто перехватил у кого-то клинок, сжав его чешуйчатой стальной перчаткой, а второй рукой ударил с размаха в орущий рот нападавшего. От рывка в теле снова дала о себе знать боль, но Уильям уже через секунду забыл о ней, вырвав у противника саблю, и стал отражать новые удары, наседая и убивая.

Несмотря на царящий хаос, де Шампер успевал еще и следить за своими людьми. Он видел, как двое сержантов, став спина к спине, отчаянно сражаются, видел, что вокруг анжуйца Юга с его секирой уже лежит целая груда тел, а так переживавший перед боем сержант Ринальдо жмется к скале, вопит и пытается затолкнуть обратно в живот выпавшие сквозь рассеченную кольчугу внутренности. Рядом пал еще один из крестоносцев, поваливший за собой кого-то из ассасинов и добив его уже на земле. Отчаянный Ласло все еще удерживал всадников-исмаилитов за расселиной, и его прикрывал со спины Мартин, узнаваемый в толпе по топхельму самого де Шампера. То, что этот перебежчик-ассасин – хороший боец, Уильям и ранее знал по собственному опыту. И хотя по рукам Мартина текла кровь, парень умело орудовал выхваченной у кого-то секирой, закрывался щитом и при этом еще успевал кружиться на месте, лягаться, делать подсечки. К нему, похоже, пробирался предводитель, даже как будто что-то кричал ему, но Мартину в схватке было не до него. На этого перебежчика ассасины Синана лезли, как осы на мед, но их удары, очень далекие от боевой техники рыцарей, Мартин отбивал с легкостью. Он парировал их выпады, вновь рубил, порой и щитом пользовался как оружием, сбивая им наседавших фидаи, ударял, отталкивая и разбрасывая. Он был сродни живому огню в схватке – легкий, бесстрашный, отчаянный.

Но на самом деле Мартину было не так уж просто. Доставшаяся ему от кого-то из павших тамплиеров секира была непривычным, слишком тяжелым для него оружием, но чтобы держать противников на расстоянии, вполне подходила. Да и бойцы из ассасинов не такие, чтобы Мартин не мог справиться с ними… если не устанет. Ибо он начинал уже уставать и искал способ спастись… и вывести оставшихся тамплиеров, если получится. Он слышал вопль исмаилитов «Мы жертвенные животные!» – и давал им такое удовольствие. А вот Сабир среди них – хорошо вооруженный, в островерхом шишаке и кольчуге – был подобен вихрю. Подвижный, умелый, самый опасный, он вопил во всю глотку:

– Ты не уйдешь от меня, Тень! – Но в пылу схватки никак не мог подобраться к своему сопернику.

Мимо промчалась храпящая лошадь, и Мартин, воспользовавшись передышкой, успел схватить ее за загривок и взвился в седло. И сверху, в свете прямо стоявшего над скалистым котлованом месяца, увидел, как его враг де Шампер падает с окровавленным лицом. Бывший враг. Сейчас он был для Мартина соратником и братом Джоанны, которого он обязался спасти.

Под Мартином рвался обезумевший среди криков и крови конь, но он все же заставил его прорваться туда, где на груде тел лежал маршал. Повиснув на стременах, Мартин склонился и рывком поднял Шампера в седло. И тут почти рядом оказался Сабир. Миг – и Мартин ударом ноги в лицо свалил ассасина. Тот продолжал и снизу вопить:

– Да пожрет гиена твои вонючие кишки! Гореть тебе в аду! Ненавижу!

Ох, как же надоел!

Но сейчас было не до Сабира. Сколько продолжался этот бой? Вернее, не бой, а бойня… Однако определить время Мартин не мог – минуты или часы прошли в схватке? Когда гремят мечи, времени не существует.

– Маршал ранен! – закричал Мартин, даже не зная, жив ли тот. – Ласло, что делать?

Приказы стал отдавать храмовник Юг де Мортэн.

Глава 19

Уильям очнулся от собственного стона. И понял, что не может повернуть голову, – так отдало болью за ухом, едва он пошевелился.

– Тише, мессир, тише, – разобрал он над собой голос Ласло.

Открыв глаза, Уильям прежде всего понял, что он жив, что вокруг светло и он лежит на хвойной подстилке под большим развесистым кедром.

– Где наши люди? Сколько уцелело? – Это были его первые слова.

А потом сознание затопила боль, мир стал уходить, и маршал только огромным усилием воли заставил себя вновь не впасть в беспамятство. Итак, – о Боже! – от всего их отряда осталось только семь человек!

– Ну и Мартин с нами, – добавил Фаркаш и указал вновь открывшему глаза Шамперу на приближающегося перебежчика.

Тот подходил, склонив голову и сворачивая в рулон влажные выстиранные бинты.

Уильям не сводил с него глаз уже потому, что не мог повернуть голову, – из его щеки торчала оперенная стрела, а острие выходило где-то за ухом, упираясь в землю. Малейшее движение причиняло боль, но еще сильнее горело в боку, даже вздохнуть было трудно. Уильям провел рукой по телу и, взглянув на ладонь, увидел кровь.

– Я совсем плох?

– Бывает и хуже. Мы решили, что Мартин сделает вам перевязку. Обычно ведь ассасинов учат врачевать.

Мартин опустился рядом, ополаскивая руки в служившем котелком шлеме кого-то из храмовников.

– Из меня плохой лекарь, мессир Ласло. Я больше воин.

– И отменный воин, – попытался улыбнуться де Шампер, даже успел заметить радостный свет, вспыхнувший в глазах Мартина в ответ на его слова. Но потом боль вновь нахлынула, и он несколько минут крепился, сжав зубы, чтобы не закричать.

Сквозь гул в голове он слышал над собой разговор венгра и ассасина о том, что они опоздали с перевязкой, надо было справиться с этим, пока маршал находился в бессознательном состоянии.

– Я выдержу все, – вновь заставил себя вернуться к реальности Уильям. – Я не буду шуметь – слово рыцаря. Но сначала скажите, где остальные?

– Здесь недалеко речка, люди пошли туда порыбачить.

– Но… ассасины?

– Их слишком много погибло, мессир. Сейчас им не до нас.

– Плохо же ты знаешь Старца Горы, Ласло. Мартин, скажи ему, чтобы не обольщался насчет твоих бывших собратьев. Ну-ну, не хмурься, парень. Главное из того, что я сказал, – «бывших».

Мартин снова отошел, чтобы раскалить на огне острие кинжала, а Ласло поведал, как вышло, что они сумели скрыться. Оказалось, лучше всех сообразил, что надо делать, Юг де Мортэн. Анжуец приказал всем, кто был в силе, поймать оставшихся без всадников коней и пробираться через груду мертвых людей и лошадей, каких Ласло положил в схватке в узкой горловине прохода.

– Ассасины оттуда лезли бестолково. Вот я и резал их по одному, едва кто-то появлялся из-за выступа скалы. Целую кучу навалил, но никого не подпустил к вам с тыла. В конце концов эти недотепы поняли, что тут не пробраться, и поскакали в объезд, открыв нам тем самым путь к отступлению. Ну, мы и выскользнули в расщелину, пустив лошадей прямо по телам павших. Это наш славный Юг сообразил, как нам лучше отступить. Ну а вас, бесчувственного, спас именно Мартин, вывез из боя.

Уильяма это удивило. И он смотрел на парня, одновременно слушая о том, как трое из его людей остались прикрывать отход отряда. Никто из них больше не появился, и теперь тамплиеров с раненым Шампером осталось только семеро. И Мартин. Ассасин уже перевязал тех, кто не сильно пострадал и может действовать, и сейчас их отправили порыбачить. Питаться ведь им чем-то все равно нужно, а тут в речке на перекатах форель так и прыгает, копьем можно бить. К тому же они достаточно далеко ускакали от того проклятого котлована, и теперь у беглецов есть время для передышки.

Когда Мартин вернулся с кинжалом, Уильям чуть пошевелил головой, но боль снова стрельнула, и он остался лежать, глядя на склонившегося к нему ассасина.

– Ну, вот я и в твоих руках, парень, – попытался улыбнуться тамплиер. – У тебя есть возможность поквитаться со мной за причиненную некогда боль.

– Я ее заслужил, мессир. Но та боль, то чувство вины, что я носил в себе столько лет, была куда острее всего, что я испытал у ваших палачей. – И, повернувшись к Ласло Фаркашу, он попросил: – Приподнимите и держите его, мессир.

– Что ты собираешься со мной делать, Мартин?

Выслушав ответ, Уильям скривил губы.

– Бойца из тебя и впрямь сделали отменного, парень, но лекарь ты весьма посредственный, как я понимаю. Ну да ладно, какой уж есть… Но послушай воина, который не раз проделывал подобное: не стоит вытягивать стрелу тем же путем, каким она вошла. Лучше проталкивай вперед, чтобы она вышла сзади, да только сперва отломи это проклятое оперение у моих глаз.

Он сам командовал своей операцией! И понимал, что, если стрела не задела кости, она выйдет, если же ее не достать…

Думать об этом не хотелось, и Шампер постарался отвлечься, спрашивая Ласло, как вышло, что тот надолго исчез перед боем, они уже и помолиться за его душу успели, но потом вдруг появился в самый разгар схватки? Придерживая раненого маршала, Ласло стал отвечать: выслеживая ассасинов, он просто оказался в неудобном месте на скале; люди Старца Горы расположились как раз вокруг него, и тамплиер был вынужден весь день наблюдать за ними, затаившись, но не имея ни малейшей возможности улизнуть. Вот он и выжидал, а когда уже в темноте ассасины поскакали, он кинулся по их следам и…

Шампер уже не слышал его слов.

Боль захлестнула Уильяма, он чувствовал себя беспомощным и ничтожным, не замечал, что колотит кулаком по земле, но слово свое все же сдержал – не кричал, а только шипел сквозь сжатые зубы, пока сознание его не погасло.

– А теперь рана в боку, – произнес Мартин, когда прижег рану на лице и перебинтовал голову маршала.

Надо было успеть, пока де Шампер не очнулся, да и уложить его теперь можно было нормально, а не почти выворачивая голову, когда из нее торчала стрела.

– Ты что-то понимаешь в таких ранах? – спрашивал Ласло.

Мартин молчал.

К ним из лесу вернулись уцелевшие после стычки с ассасинами крестоносцы – кто постанывал при ходьбе, кто, наоборот, приободрился и уже весело помахивал острием копья, на котором красовались пронзенные длинные рыбины. Рыцарь Юг де Мортэн приказал воинам не мешать врачевать маршала, и они сгрудились у костерка, потрошили пойманную форель. Рыбы было довольно много, ее частично обмазали глиной и испекли на углях, а частично сварили, использовав в качестве котелка шлем одного из воинов. Переговаривались, что напоят рыбьим отваром мессира Шампера, когда тот очнется.

– Он сейчас ничего не сможет съесть, – сказал, присаживаясь подле них, Мартин, закончивший возиться с раной тамплиера в боку. – В крайнем случае сможет пить воду.

– Маршал так плох? – волновались крестоносцы.

Мартин лишь пожал плечами, и его больше не спрашивали. Стали молиться за своего командира.

Поедая испеченную рыбу, Мартин обдумывал положение Шампера. Рана в боку была не так и глубока, как он сначала опасался, но он не знал, задеты ли жизненные органы. А еще ему не понравилось то, что от удара порвалась кольчуга и раскрошившиеся звенья плетения, вмятые в тело, оказались в кровавом месиве раны. Мартин промыл и очистил ее, насколько это было возможно, но за успех поручиться не мог.

И все же он недооценил Шампера. Тот, отлежавшись до вечера и отдохнув, смог подняться и сесть у костра. Сидел, правда, скособочившись, голова была перевязана поперек лица, и там, где вынули стрелу, под скулой, сквозь повязку проступала кровь. Кровоточила и рана в боку, отчего мучила жажда, и тамплиер то и дело жадно пил воду. Но ни разу не застонал, даже сказал, что если все они отдохнули, то могут тронуться в путь, пока их не обнаружили люди Синана. Благо теперь у них есть лошади. Шампер даже полюбопытствовал у Мартина, как вышло, что его белоногий Незерби (он так и называл коня – Незерби) не был раздавлен под камнепадом? Мартин пояснил: погнав рыцарских скакунов к месту обвала, он сидел как раз на коне маршала и соскочил с него, когда уже приблизился к опасному проему среди скал. У него на глазах Незерби вроде побежал за остальными лошадьми, но, видимо, отстал от них, и каменная лавина его не задела. Они ведь слышали одинокое ржание, когда уходили. Ассасины же, у которых не так много хороших лошадей, не преминули забрать коня себе. Ведь именно на Незерби позже сидел их предводитель во время нападения.

– Мне показалось, что ты знаешь этого человека, – произнес Шампер, стараясь не думать о боли, когда взбирался на своего вновь приобретенного любимца. – По крайней мере предводитель фидаи звал тебя во время схватки.

Да, мы старые приятели, – отозвался Мартин, устраиваясь на лошадином крупе позади Ласло. – И, зная этого человека, скажу – он ради благосклонности имама на все пойдет. Сабир очень опасен. Он ловок, умен, упорен, предприимчив. И все же почти всегда мне удавалось обойти его.

– Не бахвалься, что ты лучше любимчика Синана, – тронув поводья своей лошади, сказал Юг. – Лучше докажи это, сумев вывести нас из этих проклятых гор.

Они стали обсуждать дорогу, но Уильям не участвовал в разговоре – чувствовал себя слишком слабым, слишком неуверенным, даже несмотря на то, что сидел на любимом коне, который повиновался малейшему движению его колен или просто шел вместе с другими лошадьми, ибо порой Уильям просто сидел на нем, облокотившись о луку седла и ничего не соображая от боли. В голове от жара так мутилось, что он дважды чуть не поехал не в ту сторону, но когда Ласло предложил пересесть к маршалу и править его конем, решительно отказался. И все же Уильям был настолько слаб, что каждое движение давалось ему с трудом, в седле он сидел скособочившись, весь в поту, и кровь проступала сквозь повязки, особенно от раны в боку. Сквозь нараставший гул в голове он уже едва слышал стук лошадиных копыт, глухими ударами отдававшийся в его венах.

Беглецы ехали всю ночь, и маршал выдержал этот переезд. Но к утру его силы стали таять, и он уже не возражал, когда кто-то оказался позади него. Он оглянулся и встретил взгляд ярких голубых глаз. Надо же – не Ласло, а Мартин. Его былой враг… его спаситель.

Потом начался бред. Сквозь волны жара и боли Уильям чувствовал, что ему что-то говорят, причем громко и настоятельно, но слова накатывали гулом в такт ударам сердца. Щека и рана за ухом, где вышло острие, горели, однако пульсирующая боль в боку донимала куда сильнее, и каждое движение отдавалось острой болью до паха. Он слабел…

В какой-то миг Уильям пришел в себя и понял, что он уже не верхом на Незерби, а его несут: орденские собратья соорудили носилки из длинных копий и веток, связали их ремнями, а поверх натянули один из плащей тамплиеров. Движения не умаляли боль, но теперь хотя бы не нужно было тратить силы на то, чтобы удерживаться верхом. Уильям даже огляделся, поняв, что его спутников стало еще меньше. Только четверо и Мартин. Этого парня словно ничего не брало, шел себе впереди, указывая направление, пока Юг де Мортэн и один из сержантов несли маршала, а Ласло и ратник вели коней в поводу.

Венгр пояснил:

– Ассасины все же выследили нас, крадутся следом, но выбрали теперь иную тактику: разят нас стрелами поодиночке.

– Разумно. Они понимают, что нам не уйти, если мы не оторвемся от них.

– Ничего, Мартин нас выведет. Он уверяет, что после водопада ассасины потеряли наш след.

Уильям надолго задумался, а потом во время привала в укромном месте подозвал к себе Юга, и они о чем-то долго совещались. Мартин со стороны наблюдал за ними, а когда анжуец подошел к своему коню и стал поправлять упряжь, догадался, что приказал маршал. И он не ошибся, когда Юг де Мортэн подозвал его и подробно расспросил о дороге, по какой они могут скакать в сторону Триполи без остановок.

Позже Юг разговаривал с Ласло, сидя на покрытом лишайником камне.

Это тебе решать, Фаркаш, поедешь ты с нами или останешься с Шампером.

– Я не оставлю мессира Уильяма.

– Он очень плох, Ласло.

– Я понял. И поэтому передал тебе свой перстень маршала ордена Храма.

– Ласло, я буду носить его, пока мессир Уильям не вернется. Но он сказал, что, если этому не суждено случиться, я смогу выставить свою кандидатуру на капитуле братства, ссылаясь на его волю. Ты меня знаешь, Фаркаш, я не так давно в ордене и не рвусь к власти, но сейчас Уильям настаивает, чтобы я все же уехал, ибо от этого зависит, удастся ли нам спасти маркиза Конрада от подосланных к нему убийц Старца Горы. Поэтому я еду… Но буду молиться, чтобы вы с раненым Шампером все же уцелели. Он ведь не выдержит скачки, она его убьет, а маршал опасается, что мы можем не успеть спасти нового главу крестового похода. К тому же, если мы разделимся и я с сержантами поскачу во всю прыть, мы сможем отвлечь на себя преследователей-ассасинов. И все будет зависеть только от резвости наших лошадей.

Но в любом случае я должен ехать, Ласло.

– Я понял. Но вы будто извиняетесь, мессир Юг?

– Так и есть. Я бы ни за что не оставил тут де Шампера, но нам надо спешить. От этого многое зависит.

И это приказ маршала ордена.

– Понимаю. Поэтому и говорю – скачите! Отправляйтесь, когда начнет светать. А я и Мартин останемся подле Уильяма де Шампера.

Анжуец кусал губы, ему явно было не по себе.

– Ты и этот перебежчик ассасин… Ты доверяешь ему?

– Главное, что ему доверяет мессир. Да и сам Мартин согласился остаться со мной при маршале. Если мы осторожно будем везти Шампера, его рана начнет затягиваться – дай-то Бог! И, передвигаясь по заросшим лесом склонам, мы имеем больше шансов ускользнуть от ассасинов и их осведомителей на дорогах.

Едва забрезжил рассвет, Юг де Мортэн и двое из оставшихся от отряда сержантов ордена поскакали по тропе в сторону побережья. Хвойная подстилка глушила топот копыт, и вскоре только радостное щебетание встречавших новый день птиц оглашало округу.

Мартин и Ласло привязали носилки к оставленным им двум лошадям и осторожно двинулись вниз по склону.

Уильям шептал:

– Четыре креста… Один на груди, один – на броне, один – на щите и один – в сердце!

Сладко было повторять эти слова, столь дорогие для всякого рыцаря в ордене Храма! Уильяму казалось, что он в зале капитула, а вокруг – его собратья-тамплиеры, он видел их белые котты поверх кольчуг, видел алые кресты на них, слышал их многоголосый хор…

А потом он очнулся. Не было ни освещенного огнями зала, ни его орденского братства. Шампер лежал в какой-то убогой хижине, видел над собой закопченный потолок из обмазанных глиной переплетенных веток лозы.

– Где мы? – произнес Уильям.

Он не помнил, как тут оказался, но этой ночью поспал более спокойно и теперь удивленно озирался по сторонам. Он лежал на каком-то топчане, покрытом овечьими шкурами, а подле него находился Мартин и что-то толок пестом в глиняной ступке. На выходе, где было откинуто полотнище, сидела какая-то женщина и кормила грудью младенца. Почувствовав на себе взгляд тамплиера, она закрыла лицо паранджой, не прикрывая при этом груди, пышной и белой на фоне ее темного платья.

Крест честной, где это мы? – повторил свой вопрос маршал.

– Не стоит волноваться, мессир, – отставляя ступку и склоняясь к тамплиеру, ответил Мартин. – Мы в горном селении. Вам нужен отдых и покой, чтобы поправиться, а в дороге это почти невозможно.

– Но эти люди могут выдать нас ассасинам.

– Не выдадут, – невозмутимо заявил Мартин и принялся осторожно размачивать и отдирать повязки на ране Шампера. – Это селение находится в глухой долине, куда редко приезжают люди Синана. Тут недалеко дорога к границам Триполи, и местные жители порой торгуют с христианами, так что им не очень выгодно, чтобы об их делах знали люди Старца Горы. К тому же запрет на роскошь по повелению имама пусть и приветствуется его бедными крестьянами, но местную знать совсем не радует. И они не пошлют вестового к нему, чтобы их самих не потревожили. Другое дело, если те, кто шел по нашим следам, заметят, что мы разделились, и вызнают, куда мы направились… Поэтому рыцарь Ласло отправился разведать, что творится в округе. Он хорошо говорит по-арабски, знает здешние обычаи и легко сходится с жителями. А еще после того, как Ласло подарил местному старосте свой пояс с кинжалом, тот сам предложил нам погостить в его селении. Местные жители чтут законы гостеприимства, да и выгодно им принимать путников – и плата, и вести из мира.

– А почему пошел Ласло, а не ты, если ты хорошо знаешь эти места?

– Это было желание самого рыцаря. Он ловок, храбр и внимателен, все примечает и предупредит, если что-то его встревожит, а вот перевязкой лучше заняться мне.

Ваш храбрый венгр бледнеет при виде ран, у него начинают дрожать руки, и он поручил мне позаботиться о вас.

С этими словами Мартин снял повязку с лица храмовника, посмотрел, как затягиваются рубцы, и остался доволен. А вот рана в боку Шампера ему не очень понравилась. Он принюхался к ней – она пахла как-то не так, и Мартин долго провозился с ней, промывая водой, смешанной с уксусом, что вызывало гримасу боли на лице маршала.

И все же Шампер продолжал оставаться рыцарем своего ордена и, когда справился с очередным приступом боли, стал выяснять у бывшего ассасина его соображения насчет того, каковы надежды у Юга де Мортэна, сможет ли он благополучно выбраться из владений Синана. Мартин понимал, что надежды мало, но она есть. Поэтому так и сказал, что если храмовники минуют посты людей Синана, если будут быстро скакать и уйдут от преследования, то они уже должны быть в замке госпитальеров Маргат, охраняющем подступы в дикие горы Антиливана. Там им уже ничего не будет угрожать, и госпитальеры помогут храмовникам добраться в Тир и предупредить маркиза Конрада о готовящемся покушении.

– Так что успокойтесь, мессир.

Он хотел уйти, но Шампер его остановил.

– Мне не ясно, отчего ты так добр ко мне, Мартин. Вроде мы всегда были врагами и я не заслужил твоего расположения. Бесспорно, я понимаю, что нас сблизила общая опасность, когда надо было скрыться от убийц Синана, но теперь ты поступаешь со мной милосердно, как истинный самаритянин. Но веришь ли ты в подобное милосердие? У меня все время не идут из головы твои слова, что ты сомневаешься в существовании Бога.

Я много в чем сомневаюсь, мессир. Но только не в вашем благородстве. Вы человек чести, и, что бы ни было у нас в прошлом, я знаю: вы верны своему долгу и своему слову. Поэтому я и доверился вам. А теперь поспите немного, вам необходимы спокойствие и сон.

– Я сам знаю, что мне необходимо. И если хочешь, чтобы я был спокоен, то должен поведать, кто ты на самом деле. Ты Арно де Бетсан, ты Мартин д’Анэ и в то же время рыцарь из Аскалона Фиц-Годфри, а теперь вот – беглец от Старца Горы, ассасин. Сколько обличий, сколько имен, сколько судеб! Ты изменчив, как вода, и все же я вынужден зависеть от тебя и начинаю доверять. Мне самому это кажется невероятным, однако, если ты хочешь, чтобы мы и впрямь стали друзьями, что нередко случается с теми, кто вместе прошел испытания, ты должен раскрыться передо мной до конца. Теперь у нас есть на это время… мне так кажется.

Поразмыслив, Мартин опустился подле лежанки маршала, довольно долго сидел без движения, опустив голову, а когда поднял, Уильям увидел на его лице чуть кривую ироничную усмешку.

– Может, и впрямь время настало. И я готов исповедаться перед вами, мессир де Шампер. Но учтите, моя исповедь откроет перед вами такие повороты и провалы в моей судьбе, что вряд ли вы поверите, что все сказанное мною правда.

– Пути Господни неисповедимы. По крайней мере, если ты окажешься хорошим рассказчиком, это отвлечет меня от мыслей о боли.

И Мартин заговорил. Сначала негромко и спокойно, почти бесстрастно, потом голос его стал резче, лицо побледнело, но он ничего не скрывал. Он и сам не ожидал, что его замкнутая душа так нуждается в откровении.

И перед кем? Тамплиером, врагом, преследователем! И братом Джоанны.

Мартин был благодарен, что Уильям не перебивает его, ибо одно неосторожное слово, один возглас негодования, и он бы замкнулся, ушел, и кто знает, смог бы вернуться к человеку, узнавшему о его тайнах… позорных тайнах, особенно в глазах рыцаря ордена Храма. Но Уильям молчал, и Мартин поведал ему все. Сирота в доме ордена Святого Иоанна в Константинополе, приемыш евреев, воспитанник ассасинов, ученик рыцарей, шпион, лазутчик, проводник, предатель… Де Шампер не проявил волнения, даже когда Мартин поведал, как по приказу Ашера бен Соломона он завлек воинство крестоносцев в ловушку при Хаттине, как позже возненавидел самого маршала, когда тот приказал его пытать. Поведал он и о другой стороне своей жизни: дороги по Европе, десятки личин, какие он принимал, чтобы укрывать беглых евреев, потом рассказал о любви к дочери своего работодателя из Никеи, о надежде жениться на ней. Наконец его рассказ коснулся Джоанны.

Трудно поведать о своих бесчестных намерениях брату женщины, которую использовал, как и трудно объяснить, как она стала дорога для него, как заполонила душу, хотя он так долго и настойчиво гнал мысли о ней. Конечно, Мартин не все рассказывал о своих отношениях с Джоанной – было нечто, что принадлежало только им двоим, – но его голос невольно выдавал недосказанное, в нем звучали нежность и теплота, а в глазах появлялся особый свет.

– И все же я понимал, что нам не суждено быть вместе. Поэтому и вернулся к Руфи бат Ашер в Никею.

Теперь он сам верил в это, верил, что только недосягаемое для него положение Джоанны, супруги английского рыцаря, кузины короля Англии, заставило его, человека, служащего евреям, воину-наемнику, оставить любимую, чтобы жениться на другой.

А потом… Он не скрыл, как был обманут, как его отдали ассасинам, и он…

И тут Мартин вдруг не сдержался и заплакал. Слезы потекли из его глаз, голос стал срываться до шепота, он задыхался.

– Что происходит? – раздался позади них голос вернувшегося Ласло Фаркаша.

Мартин метнулся прочь, но когда хотел выйти, Фаркаш его удержал.

– Не беги. В селение прибыли чужаки.

Привычка быстро реагировать на опасность вмиг заставила Мартина собраться. Он вытер слезы и, стараясь не смотреть на Шампера, выслушал сообщение венгра о том, что недавно в это глухое селение заехали на ночевку некие торговые люди, которые направляются ни много ни мало в Масиаф к Старцу Горы.

– Это какой-то торговый еврей из Антиохии со своими спутниками. Местный староста сообщил, что они уже не первый раз направляются к Синану с товарами – пряностями, оружием, тканями. Опасности для нас от пришлых вроде нет, если, конечно, они нас не заметят и не оповестят в пути кого-нибудь из дозорных Старца Горы. Так что лучше бы нам тихо отсидеться до темноты, а потом незаметно уехать.

– Нет, маршал слишком плох. Ему нужно хотя бы два-три дня покоя. И даже если торговцы проведают о нас, у нас будет время скрыться, когда они уедут. Путь в Масиаф не близкий, они не скоро сообщат о том, что видели тут чужаков. По крайней мере торговцы не станут сообщать об этом встречным ассасинам. Обычно у них свои дела и они предпочитают не вмешиваться в местные дрязги.

Мартин уже окончательно взял себя в руки, говорил спокойно, но на Шампера так и не решился взглянуть. Потом он сидел в углу, обхватив колени, смотрел, как выходила и уходила молодая мать, плакал ее ребенок, к вечеру вернулся с пастбища ее муж, в загоне за стеной возились и блеяли овцы, женщина готовила еду на открытом, обложенном камнями очаге посреди хижины. Они съели немного сыра, лука и свежеиспеченных лепешек, порой выглядывали из-за потертой шкуры на дверном проеме, чтобы узнать, что происходит в селении. Ласло иногда выходил. Этот невысокий смуглый храмовник в приобретенном им балахоне козьей шерсти и замусоленной чалме внешне почти не отличался от местных жителей, поэтому пришлые не обращали на него внимания, и он вызнал, что они расположились в доме старосты селения, трапезничают с ним, расспрашивают о дороге в горах, о постах людей Синана. Мартину Ласло велел не высовываться. Если этого смуглого коротышку венгра, знавшего местный говор, пришлые могли принять за кого-то из окрестных уроженцев, то на высокого, светловолосого и голубоглазого Мартина непременно обратили бы внимание. Но Мартину и так было не до того, чтобы разгуливать среди этих убогих хижин, ибо к вечеру Шамперу опять стало хуже.

Уильям горел, бредил, что-то бормотал в полузабытьи, а то вдруг куда-то рвался, выкрикивал приказы. Мартину приходилось зажимать ему рот, наваливаться, когда тамплиер начинал приподниматься и в бреду кричал от боли, стонал, пока опять не затихал, сотрясаясь от дрожи и обливаясь потом. Порой Уильям приоткрывал глаза, сквозь горячечный бред узнавал Мартина, обтиравшего его горячий лоб влажной ветошью, один раз даже улыбнулся и сказал: «Спасешься, если покаешься», – но потом опять проваливался в беспамятство.

Утомленный бдением над раненым, Мартин забылся сном только под утро. Но вмиг очнулся от легкого прикосновения.

Рядом на корточках сидел Ласло, прижимая палец к губам.

– Тсс. В селении ассасины. Я узнал их предводителя в островерхом шлеме, который возглавлял отряд в том проклятом каменном котловане.

Сабир! Хуже и быть не могло. Выследил их все же Терпеливый!

Снаружи едва начало светать, но, выглянув из-за шкуры, которой был занавешен вход, Мартин увидел, как несколько одетых в темные одежды ассасинов шныряют по селению, но пока как будто не проявляют беспокойства. Они напоили коней и теперь о чем-то переговаривались, столпившись у колодца. Мартин даже смог разглядеть Сабира в его высоком шишаке со стрелкой, защищавшей нос и затенявшей лицо, пластинчатых доспехах и двумя кинжалами на алом поясе ассасинов.

«Да унесут тебя демоны в преисподнюю, предатель!»