Ассасин Вилар Симона

Глава 20

Час спустя Эйрик с Мартином сидели под стеной глинобитной хижины и варанг объяснял приятелю, как вышло, что они встретились в этом селении на торговой тропе в горах ассасинов.

– Чудо, да и только, малыш, – говорил Эйрик, впиваясь зубами в кусок мягкого козьего сыра, и, даже толком не прожевав, продолжал рассказывать: – Это Иосиф был настойчив и ездил к Старцу Горы якобы по торговым делам, а сам все пытался вызнать о тебе хоть что-то. Мы уже дважды побывали в Масиафе, Иосиф в прошлый наш приезд, до того, как начались дожди, даже решился спросить о тебе у Синана, но тот все отмалчивался, будто сыч. Ох, и умеет же он молчать, а смотрит так, что мороз по коже. Но Иосиф не сдавался. Уж очень парнишка переживал из-за того, как с тобой поступил его отец, как… ну просто как Локи [80], например. Ну, это я считаю, что как Локи, а уж что думает Иосиф, сам у него спросишь. Но в любом случае парня возмутил поступок родителя, он ушел из дома, взялся за торговое предприятие в Антиохии и оттуда уже стал наезжать к Старцу Горы в Масиаф. Знаешь, малыш, сдается мне, что этот возомнивший себя едва ли не повелителем небес имам был очень даже доволен, что сын Ашера рассорился с батюшкой и теперь ведет с ассасинами торговлю в обход родителя. Ну, оно и понятно, теперь этот упырь Синан будет тянуть из них обоих, ведь без торговли ему тоже не обойтись.

Мартин молчал. Со стороны его лицо выглядело привычно невозмутимым, но в душе царило полное смятение. Он был поражен, узнав о ссоре Ашера с сыном и решении Иосифа разыскать друга детства. Подумать только – Иосиф восстал против воли отца! Этот всегда добродушный и покорный еврейский мальчик решил поступить по велению сердца, а не по родительскому приказу. Иосиф, братишка! Он не предал друга детства, даже несмотря на то, что Мартин покушался на Ашера.

Мысли проносились в голове, как перепуганные птицы, метались, и он почти не улавливал, что еще говорил, пережевывая остатки сыра, Эйрик.

– Что? – повернувшись в какой-то миг к варангу, спросил Мартин. – Я не совсем понял, кого вы встретили в этот раз на пути в горы?

– Кого, кого. Парочку одну встретили на усталом муле. Вот они-то и возродили у нас с Иосифом надежду, что ты все же уцелел. Эти парень и девушка были до предела утомлены, едва могли говорить, но после того, как Иосиф велел их напоить и расспросил, они поведали, что бежали из края исмаилитов, а помог им скрыться один из фидаи, высокий и сильный, да к тому же глаза у него были такие голубые, как вода в горных озерах. Иосиф вновь и вновь расспрашивал влюбленных и все больше убеждался, что они говорят как раз о тебе. Значит, с тобой ничего не случилось, а то ведь мы уже опасались наихудшего.

«Спаслись все же влюбленные», – подумал Мартин, ощутив нечто вроде удовлетворения в душе. Однако не это сейчас его больше волновало.

– Эйрик, скажи, ты уверен, что Иосиф после ухода из дома не имел с тех пор связи с Ашером?

Эйрик даже хлопнул себя по колену.

– Ты что, не слышал, что я рассказывал? Это ведь мне Ашер бен Соломон приказал догнать и вернуть парня домой, даже силу советовал применить, если тот заупрямится. Да разве ж я стал бы ломать мальчишку, когда тот так и сказал, что поступок его отца иначе, как предательством, не назовешь. Да и я тоже так считаю. Продать тебя ассасинам! Вот уж вероломство так вероломство! Поэтому я и согласился помогать Иосифу в поисках, когда паренек заявил, что без тебя не вернется. Старина Ашер, наверное, страшно обозлился на меня, когда я не привел назад его мальчишку, как собачонку на поводке. А Иосиф с тех пор порвал все отношения с родителем.

Ни на единое послание Ашера не ответил, последние письма просто сразу отправлял в очаг, даже не читая.

– Стало быть, вам не известно о Руфи? – Мартин искоса взглянул на приятеля и по озадаченному взгляду Эйрика понял, что именно ему придется сообщить о гибели девушки.

Эйрик был поражен. Все порывался что-то сказать, но только ахал, а потом и вовсе разрыдался.

– Я ведь Руфь совсем малюткой знал, на коленях качал, – захлебывался он слезами, размазывая ладонями по щекам нарисованные узоры татуировки. – Девочкато чем этому упырю с горы помешала?

«Он хотел сделать мне подарок», – мог бы ответить Мартин, но в горле застрял ком. Казалось, он уже смирился со смертью былой возлюбленной, но когда рядом плакал этот большой сильный воин, оказалось, что ему самому трудно сдержать слезы. И он заморгал, глядя на солнце над горами, где парили орлы и проплывали легкие перистые облачка.

– Не стоит пока говорить Иосифу о гибели сестры, Эйрик, – попросил приятеля Мартин. – Он и так напуган после выходки Сабира, а тут… новое потрясение.

– Не скажу. Но ты зря считаешь его таким уж неженкой. Парень хорошо держался все это время. Самого Синана не побоялся, когда явился к нему на эту аспидову гору.

Мартин закусил губу, чтобы не признаться, как долго считал, что Иосиф, как и вся семья Ашера бен Соломона, предал его. А парень искал его, надеялся что-то выяснить, спасти… выкупить, как он рассчитывал. Вон даже к молодой жене в Киликию не поехал, как сообщил Эйрик.

Из хижины позади них вышел Ласло, вроде собирался о чем-то переговорить с качающей ребенка женщиной, но та закуталась в покрывало и поспешно отошла. Другие люди в селении, хоть и помогли убрать и закопать тела павших в схватке исмаилитов, теперь поглядывали на убийц ассасинов с неприязнью.

– Мессир Ласло, как там маршал? – обернулся к тамплиеру Мартин. – Если ему хоть немного лучше после того, как им занялся Иосиф, то я бы советовал как можно скорее собираться в путь. Не думаю, что нам стоит тут задерживаться. Эти люди опасаются, что за убийство фидаи Старец Горы накажет и их тоже. И чем раньше мы покинем селение… А что говорит о состоянии маршала Иосиф? Он подлечил Шампера? Тот выдержит путь?

– Слишком много вопросов сразу, Мартин. Однако я и сам понимаю, что нам лучше уехать. Остальное вам пояснит ваш еврейский лекарь.

В глазах Фаркаша Иосиф был только врачом, которого после того, как юноша немного пришел в себя, Мартин попросил осмотреть раненого рыцаря. Но сам Ласло, похоже, был неприятно удивлен, когда увидел, как их проводник радостно обнимался с евреем после схватки. Но думать ли сейчас Мартину о хмурых взглядах еще вчера приветливого с ним рыцаря Храма?

Маршал де Шампер, лежавший на топчане, казался тихим и неподвижным, в хижине стоял стойкий запах раны и крови. Иосиф мыл руки в тазу и обернулся, когда вошел Мартин.

– Я смыл кровь и гной с раны…

– И гной? Когда я перевязывал тамплиера в последний раз, рана хоть и потемнела… Но не я, а ты учился врачеванию, Иосиф, а мои познания в этом деле весьма посредственны. Он что, очень плох? – уже тише спросил Мартин, сам не ожидая, что эта весть так его огорчит.

Иосиф был наблюдательным и неглупым и сразу уловил печаль друга. Видя, в каком волнении тот смотрит на неподвижного тамплиера, он пояснил, что дал раненому немного белого опиума, чтобы облегчить его страдания. Ибо, когда Иосиф снял с рыцаря повязку, от раны сразу пошел гнусный сладковатый запах, повязка была вся покрыта сукровицей и гноем, а плоть вокруг нее вздулась и потемнела. Иосиф старался делать перевязку очень осторожно, и все же тамплиер даже при самых легких касаниях кусал кулак, чтобы сдержать крик.

– Неужели это я виноват, что все так плохо, Иосиф? – подавленно спросил Мартин. – Я что-то сделал неправильно?

– Поверь, друг мой, ты сделал все, что было в твоих силах. Ты же сам видишь, что рана на лице у тамплиера благодаря твоим стараниям заживает. Ранение же в боку… Пусть и не столь глубокое, но именно оно воспалилось. Поэтому я и дал рыцарю опиума. Пребывая в беспамятстве, он хоть не будет страдать.

– Мы сможем везти его? Нам не следует задерживаться тут.

– А нам что-то тут грозит? Хотя… о чем это я… Одна встреча с Сабиром уже насторожила меня. Отец ведь писал, что ты убил его, и вот я встречаю его тут, живым, здоровым, в обличье воина Старца Горы. Выходит, весть о его смерти была очередной ложью? Чьей? Отца? Синана?

Слишком много вопросов. Мартин понимал, что им с Иосифом предстоит серьезный разговор, но не сейчас.

А юноша продолжал:

– Сабир при встрече со мной держался как-то странно. Вроде сначала разгневался, но потом повел себя даже дружелюбно. Говорил, как рад имам Синан, что я торгую с Масиафом даже без ведома отца, а потом вдруг… – Он вздрогнул и умолк. Но быстро взял себя в руки. – Да, ты прав, Мартин, нам надо уезжать. Думаю, мы сможем везти этого рыцаря. Благодаря опиуму он останется в бессознательном состоянии и передвижение не будет для него мучительным.

– Иосиф, он выживет? Для меня это очень важно.

В черных глазах молодого еврея светился неподдельный интерес. Он знал, что де Шампер был злейшим врагом Мартина, знал, как тот опасен для его друга. Что же изменилось за последнее время?

Когда он задал вопрос, Мартин ушел от ответа. Он направился к выходу, буркнув, что пойдет собираться, но, уже приподняв занавеску в дверном проеме, все же попытался пошутить: мол, не рассчитывает же его друг продолжать свою торговлю со Старцем Горы после того, как его люди вместе с тамплиером и беглецом из Масиафа убили столько его воинов-фидаи? Но Иосиф остался серьезен.

– Ты не знаешь, как мне было страшно, когда я встречался с Синаном и приходилось отвечать на его вопросы, объяснять, что послужило поводом для нашей ссоры с Ашером. Я не решился сказать, что это из-за тебя. Просто ссылался, что с родней моей жены из киликийского Сиса мне сподручнее вести свои дела, нежели быть в постоянном подчинении у отца. А ведь я как раз и не рвусь в Сис, где всем распоряжается мой тесть Биньямин, которому отец наказал вернуть меня в Никею. Сейчас я все больше занимаюсь торговлей и фрахтом кораблей в Антиохии, где у меня хороший дом, слуги, дела. Ты ведь поедешь туда со мной, Мартин? У вас с моим отцом… Скажем так, вы не поладили. Со мной же у тебя все будет хорошо. Мы будем жить как братья, каковыми себя всегда и считали. Давай поедем со мной в Антиохию, Мартин! Я так надеялся на это все время, что разыскивал тебя.

«И там твой отец избавится от меня, ибо видит во мне угрозу и уверен, что это я убил вашу Руфь».

Но он ничего не стал говорить, он был не в силах прямо сейчас поведать Иосифу о гибели сестры. Но то, что Иосиф искал его, а сейчас предлагает помощь, растрогало Мартина, вернуло ему веру в людей. Не хотелось даже вспоминать, как он, томясь в подземелье Масиафа, проклинал Иосифа, считая и его предателем. Как он мог так ошибиться в своем еврейском братишке! Как ошибался и в де Шампере. А они бы могли стать друзьями… И сейчас, решив наконец-то сбросить с себя шкуру волка-одиночки, какую носил так долго, Мартин неожиданно обнаружил, что у него есть сердце, которое страдает за все совершенные обманы и преступления. И сколько же ему теперь нужно исправить, чтобы он смог научиться жить с чистой душой?

Иосиф простил его за нападение на Ашера и теперь умолял, чтобы его друг не таил зла на его семью. Шампер же, выслушав исповедь Мартина, просил, чтобы он покаялся. Но знал бы Мартин, что может стать для него покаянием! Он этого не умел, не ведал, какому Богу молиться, чтобы получить прощение. Если вообще этот Бог существует, чтобы судить его, покарать или простить.

Об этом думал Мартин, покачиваясь в седле на белоногом Незерби маршала подле носилок с бесчувственным Шампером. Иосиф, ехавший впереди их отряда, порой оглядывался на друга, и в его глазах было все то же изумление. Но Мартин не знал, как ему объяснить свою тревогу за бывшего врага. Да, Уильям был братом Джоанны, и это делало его жизнь и спасение такими важными для Мартина. Но Шампер, в отличие от перебежчика и предателя Мартина, никогда не изменял своему делу, всегда был мужественным, отважным и благородным. Честь ордена – так называли маршала де Шампера, и Мартин понимал, что этот человек достоин столь гордого имени. Он его уважал и ценил, несмотря на былую вражду и те муки, какие перенес некогда от своего преследователя.

«Если меня простите вы, мне и милость Неба не будет нужна», – решил бывший наемник, ложный рыцарь и неверный ассасин, не сводя глаз с осунувшегося лица гордого тамплиера.

Они ехали весь день. Край исмаилитов был все тем же – путаница диких гребней и холмов, островерхие пики вдали, узкий проход среди скал, порой становившийся таким тесным, что по тропе у ручья едва могли пройти рядом две лошади. Иногда носилки с раненым сильно раскачивались, и погруженный в беспамятство Шампер начинал тихо постанывать. Но постепенно, чем ниже они спускались по направлению к морю, дорога становилась лучше, меньше петляла, казалась зеленее. Воздух был напоен запахами смолистого дерева, цветы самшита источали сладкий аромат, вода с журчанием текла по гальке.

Уже на закате Ласло выехал на небольшое возвышение и радостно закричал. Они были спасены – вдали, словно великолепное видение, высились грозные стены замка госпитальеров Маргат! Огромные башни из черного базальта возвышались над долиной, за которой уже сверкало море, знамя с белым крестом иоаннитов реяло на вершине донжона [81], а навстречу ехал отряд сторожевых рыцарей. Госпитальеры вскоре заметили путников, поскакали им навстречу. Все, теперь можно было не опасаться нападения ассасинов. Власть Синана на эти земли уже не распространялась.

Сначала иоанниты собирались впустить в замок не всех – еврея Иосифа уж точно. Но тамплиер Ласло Фаркаш решительно заявил, что это его сопровождающие, и всех утомленных путников расположили в сторожевой башне у ворот, отвели им помещение, накормили и дали укрепляющие снадобья. Маршала де Шампера сразу же унесли во внутренний двор, и Ласло заверил обеспокоенного Мартина, что теперь лекари братства Святого Иоанна сделают все, чтобы помочь раненому.

– Вы говорите это уверенно, но ваше лицо мрачнее базальтовых стен Маргата, – заметил Мартин, когда храмовник пришел навестить их в сторожевой башне.

У венгра и впрямь был хмурый вид, так не вязавшийся с обычной его беспечностью.

– Мне есть отчего огорчаться. Оказывается, вся наша миссия к Синану, весь этот риск, опасность и потери были напрасными. Увы, имам сдержал слово и его ассасины убили маркиза Конрада. Наш Юг де Мортэн, как бы ни спешил, не успел его предупредить. И теперь у войска крестоносцев нет главы…

Мартин не знал, как на это отреагировать. Конрад? Когда-то они сражались с ним при Арсуфе, и ему следовало бы почтить память боевого соратника, однако разве мало Мартин видел смертей, чтобы переживать из-за человека, который не был ему приятен? Да и судьба крестового похода его не волновала. Тамплиер Фаркаш говорит, что Ричард Львиное Сердце вынужден будет вскоре уехать, и если Мартина это и заинтересовало, то только потому, что его волновал вопрос, успеет ли он встретиться с Джоанной, прежде чем она в свите английского короля покинет берега Леванта.

К тому же ему не очень уютно было находиться в обществе Иосифа, который все пытался получить от Мартина обещание, что тот не будет мстить его семье.

– Ты сказал, друг мой, что тебя растрогало мое стремление спасти тебя от Синана, – говорил еврей, не выпуская руки Мартина из своей. – И если мы все еще друзья, то поклянись, что не станешь в дальнейшем мстить Ашеру бен Соломону. Он ведь вырастил тебя, многому обучил, многое для тебя сделал. И матушка так плакала, узнав, что он отдал тебя Старцу Горы, тетя Сарра тоже переживала. Но отец… Он бывает суров, я знаю… Но это мой отец! К тому же, отдав тебя в Масиаф, Ашер просто желал обезопасить семью от твоего гнева, он опасался, что ты не оставишь Руфь в покое. Но я все же верю, что со временем он бы вернул тебя. О, ради бога Авраамова, пощади несчастного старика!

– Хорошо, Иосиф. Ради тебя и нашей дружбы я готов забыть свои планы о мести, – сдался наконец Мартин. – Я обещаю тебе это. Но вынужден сообщить, что Ашер бен Соломон и так уже наказан. Он совершил ошибку, связавшись с повелителем убийц-ассасинов. Находясь в Масиафе, я узнал, что Синан приказал убить Руфь. Твоя сестра мертва, мой бедный друг.

Сказав это, Мартин опасался, что Иосиф начнет спрашивать, какое дело Синану до его сестры, но юноша был так поражен, что просто онемел. Всю ночь он просидел без движения, глядя перед собой в одну точку, и Мартину было больно и горько, что он так жестоко поступил со своим другом. Конечно, рано или поздно ему бы пришлось сообщить о смерти Руфи, но сейчас, когда Иосиф будто заледенел в своем горе, Мартин не знал, как его утешить. Иосиф своей верностью и дружбой вернул ему веру в людей, а он… Проклятье! Что он за человек, если приносит несчастье всем, кто ему дорог!

Когда на следующий день Ласло сообщил, что Шампер пришел в себя и ему стало лучше, Мартин испытал облег чение, что хоть кто-то избежал беды. Но затем он с улыбкой стал спрашивать, когда же маршал пойдет на поправку, и осекся, заметив, как смотрит на него рыцарь.

– Я не знаю, парень, что вас связывает с Уильямом де Шампером, но вижу, что он тебе дорог. Поэтому скажу – пусть маршалу сейчас и полегчало, но лекари считают, что он уже не оправится. И мессир Уильям, похоже, это понимает. Возможно, поэтому он и послал меня за тобой. Идем, он ждет.

Мартин не желал верить в кончину брата Джоанны, пока не увидел Уильяма в его покое – смертельно бледного, с запавшими глазами, с каким-то особым покоем на лице. Тамплиер лежал на чистых покрывалах напротив раскрытого окна, но все равно в комнате ощущался тошно творный запах смерти. Маршал умирал от гниения в собственном теле.

– Вы звали меня, мессир?

Мартин надеялся, что его голос звучит невозмутимо, но против его воли в нем проскользнула грусть.

– Садись рядом, Мартин. Нам надо поговорить.

Откуда-то из глубин замка Маргат доносилось стройное пение литании, и Уильям какое-то время прислушивался к нему, потом сказал:

– Это прекрасно, когда славят Господа и Пречистую Деву. Но ты ведь не понимаешь этого, парень? И у меня не идут из головы твои слова, что ты не веришь в Бога.

– Вы об этом хотите поговорить со мной?

Это казалось нелепым. Но Уильям был непреклонен в своем решении.

– В тебе что-то есть, Мартин. Когда-то я ненавидел и презирал тебя, потом стал уважать, а позже почувствовал жалость. Спрашивается, зачем мне жалеть тебя, предателя, притворщика и безбожника? Но я всегда надеюсь найти в человеке лучшее, даже если потом придется разочароваться.

– Вы знаете обо мне все самое ужасное, мессир, я ничего не скрыл. И я не стою вашего великодушия.

– Если я говорю с тобой, значит, стоишь. Но ответь мне – для чего ты живешь?

Мартин был озадачен. Пожав плечами, он сказал:

– Целью жизни является сама жизнь.

– Нет, целью является то, каков ты в этой жизни. А без Господа, без веры человек рано или поздно становится добычей вседозволенности. А вседозволенность и есть дьявол.

Почему-то при этих словах Мартин вспомнил самоуверенное лицо Синана. Вот кто позволял себе все, не сомневаясь, что служит как раз не дьяволу, а Аллаху – Всевышнему.

Мартину так часто приходилось слушать, как люди говорили о высших силах и своей убежденности в том, что только им известна истина, что однажды он решил: все это мечты и самообман, дабы облегчить себе жизнь. По крайней мере людям спокойнее думать, что Бог с ними, когда они принимают какое-то решение, но надеяться они могут только на самих себя.

– Вот вам, мессир, зачем нужна вера?

Теперь спрашивал уже Мартин, и тамплиер ответил:

– Без Бога нельзя жить. Мне нужен Он, чтобы я мог быть самим собой! Чтобы не изменял себе и тому, во что я верю. Чтобы знать, где грань, какую я не должен переходить.

Мартин заметил, что с этими словами лицо раненого приобрело выражение некоей внутренней силы.

– Вера делает нас людьми. Не важно, во что мы верим – в Небо, в судьбу, в себя, как ты утверждаешь, в волю правителей или же просто в удачу. Но мы верим. Ибо без веры человек просто животное. Как и дикие звери, он хочет есть, отдыхать, совокупляться, ищет теплое логово, оберегает детенышей, охотится. Но если он верит, то у него есть душа. А имея душу, он уже не одинок, он – создание Божье.

Мартин не знал, зачем маршал говорит ему все это. Он умел хорошо владеть собой, поэтому покорно слушал, однако почему-то не решался посмотреть Шамперу в глаза. Его взгляд блуждал, перемещаясь с распятия над изго ловь ем ложа умирающего на каменную кладку стен, а потом на открытое узкое окно, за которым вдалеке сверкало солнечное море, – и обратно. Серые глаза Уильяма так похожи сейчас на глаза его сестры! Странно, что раньше Мартин не замечал этого сходства между ними.

– Порой звери ведут себя лучше людей, – все же решился прервать он тамплиера. – Люди корыстны и жестоки, кровожадны. Звери же убивают, чтобы выжить, им надо питаться и отбиваться от более сильного.

– Или чтобы получить лучшую самку. Или расширить свою территорию, или возглавить стаю. Но делают они это не из веры. Так же поступает и человек, если живет без веры… Он не растет, а просто проживает свою жизнь и уходит в небытие.

– Все там будем, – скривил рот в усмешке Мартин.

– Это только твое мнение. Я же считаю, что душа не такая слабая сила, чтобы однажды исчезнуть бесследно. Но ответь, если ты ни во что не веришь, что тебя поддерживает?

Раньше бы Мартин сказал, что верит в людей. Но как раз люди его обманывали и использовали. И он, чуть помолчав, ответил:

– Я верю в любовь. Верю в добрые отношения между людьми, когда они любят друг друга, – друзья ли, родственники, возлюбленные… И эта вера стоит того, чтобы за нее бороться.

После этого Уильям де Шампер долго и пристально смотрел на него. Грудь его вздымалась, но дыхание казалось слабым. Тамплиер сделал Мартину знак подать воды, и, придерживая раненого за плечи, тот ощутил, как маршал горит – он был очень горячим. Его лихорадило, но при этом он вел с ним все эти душеспасительные разговоры.

Откинувшись на подушки, Уильям сказал:

– Вера в любовь – то же, что и вера в людей. Но не все люди одинаковы. Когда вор похваляется тем, что украл, когда убийца с гордостью торжествует над павшим– мир движется к гибели. Но страх кары за содеянное, вера, что за все ждет возмездие от высших сил, проводит рубеж между хаосом и порядком. Если человек различает, что есть зло, а что добро, – он приближается к Богу. И все равно, откуда начат путь. Поэтому я и говорю сейчас с тобой, мальчик мой, ибо надеюсь, что ты не совсем пропащий, что бы ни было с тобой в прошлом…

Мартин вздрогнул.

«Он назвал меня “мальчик мой”. Это сказал мой враг… Этот полумонах, храмовник, посвятивший всю жизнь защите и служению своей вере, отказавшийся от семьи и любви, – назвал меня своим!»

Мартин был потрясен. Уже одних этих слов хватило, чтобы он пообещал, что уверует в Бога. Разве не этого ждет от него тамплиер? Но вместо этого он спросил:

– Зачем вы завели со мной этот разговор, мессир маршал? Я ведь вижу, как вам плохо, а эти речи совсем лишают вас сил.

– Я говорю с тобой, чтобы быть уверенным, что могу доверить тебе судьбу своей сестры.

Мартин онемел. Что имеет в виду тамплиер под этими словами?

И тот сказал:

– Джоанна в большой беде. А ты тот, кто может ее спасти.

– Джоанна в беде?! – вскричал Мартин и резко вскочил. – Но разве она не в свите короля Ричарда? Нет? О, мессир Уильям, ради всего, что для вас свято, скажите, что с ней?

Он даже рассердился. Зачем Шампер так долго говорил с ним о всяких пустяках, утаивая главное?! Теперь же силы его были на исходе, он задыхался, но главное об исчезновении Джоанны де Ринель все же сообщил, добавив, что узнал об этом от Синана.

– Сейчас, когда начнется новый поход, когда король Ричард уезжает, а все, кто останется нести свою миссию, вряд ли смогут заняться розысками Джоанны, я уповаю только на тебя. Я понял, на что ты способен, понял, что для тебя нет невозможного, если ты поставил цель. Но не погубишь ли ты мою малышку Джоанну, когда спасешь?

– Да я ради нее и небо, и землю переверну! Жизнью своей клянусь! Каков бы я ни был, но я не причиню ей зла.

Уильям слабо улыбнулся.

– Я верю тебе. И теперь могу умереть спокойно. Учти, моя сестра должна быть спасена… Погоди, не перебивай!.. Я должен сказать еще что-то важное. Джоанна ждет от тебя ребенка. Позаботься о ней… о них.

Мартин замер, сердце его оглушительно билось. У него будет ребенок! Его сын. Как это прекрасно! Он не будет больше одинок. И, что бы его ни ожидало, какие бы трудности ни стояли на пути, он найдет и освободит Джоанну и их дитя. Забавно, но ранее Мартин никогда не думал о детях. Да и про англичанку говорили, что она бесплодна. Но она все же понесла от него. О, это настоящее чудо! И какое огромное счастье!

Он просто сиял.

Уильям смотрел на молодого человека, на своего бывшего врага, а ныне спасителя, и видел, как меняется обычно замкнутое и скрытное лицо наемника. Тамплиеру казалось, что он читал по нему то, что творилось в душе Мартина, как открытую книгу. И сколько бы тот ни согрешил в прошлом, он не был совсем пропащим.

Уильям хотел произнести это вслух, но внезапно стрельнула и надавила боль, дыхания не хватало, и рыцарь мучительно, со стоном закашлялся. Лицо его исказилось, на губах вздулись кровавые пузыри, и он уже не мог сдержать крика.

Встревоженный Мартин кликнул лекарей, смотрел от двери, как они суетятся подле маршала, потом кто-то из иоаннитов стал его мягко выпроваживать. Оглянувшись в последний раз, Мартин встретил устремленный на него взгляд де Шампера и кивнул ему.

Всю ночь он просидел во внешнем дворе замка. Он нашел место, откуда было видно в донжоне окно Шампера, смотрел на свет за ним и… молился. Человеческая душа в смятении всегда ищет поддержку у высших сил. По крайней мере Уильям был бы доволен, узнав, что его новый друг, нехристь, молит о нем Небо. Но как же грустно, что они так поздно узнали друг друга… На рассвете Мартина разыскал Фаркаш.

– Лихорадка продолжала сжигать его изнутри, несмотря на все снадобья. Но умер он хорошо. Перед смертью, исповедавшись и причастившись, он произнес: «Я всегда буду сражаться. И предстану перед Всевышним, как и жил – в белом плаще с красным крестом». Истинный тамплиер!

Он еще что-то говорил… О том, что Уильяма облачат в одеяния его ордена и перевезут тело в ближайший замок храмовников Крак-де-Шевалье, где с почестями погребут в орденской часовне. Но Мартин уже не слушал его. Он медленно поднялся.

– Я уезжаю, мессир Ласло. Помолитесь от меня за душу маршала де Шампера.

Он направился в сторону конюшни, подошел к стойлу белоногого гнедого коня и возложил на его спину седло. И вдруг заплакал. С чего бы это? Было ощущение, что он потерял близкого друга.

В какой-то миг Мартин увидел, что в соседнем стойле венгр тоже седлает своего жеребца. Фаркаш сделал вид, будто не заметил слез на лице бывшего ассасина.

– Я уже попрощался с Уильямом де Шампером, парень. И теперь еду выполнять последнее поручение своего маршала. А он приказал помогать тебе в том поручении, какое дал. Так что и я еду с тобой в Монреаль, дабы разыскать и спасти Джоанну де Ринель.

Когда они выводили лошадей во двор, из сторожевой башни показался Иосиф. Быстро семеня ногами, пряча руки в широкие рукава своего балахона, он перебежал двор и осведомился насчет планов своего друга. Мартин сказал, что не поедет с Иосифом в Антиохию, что он отправляется в крепость Монреаль, чтобы спасти женщину, которую полюбил, – Джоанну де Ринель, их спутницу по дорогам Малой Азии. Пусть Иосиф поймет и простит его.

Юноша задумчиво потер кончик носа.

– Я тебя понимаю, но ты бы очень обидел Эйрика, Мартин, если бы отказался взять его с собой. Тебе ведь будет непросто в землях, где теперь распоряжается султан Саладин. А у меня там есть торговые связи, которые очень могут пригодиться нам.

Мартин резко повернулся. Уж не ослышался ли он? Иосиф собирается присоединиться к ним?

Заметив его взгляд, молодой еврей как-то смущенно пожал плечами.

– Моя семья предала тебя, Мартин. А я поклялся исправить зло, совершенное моим отцом. И я не оставлю тебя, зная, что могу помочь.

Мартин минуту размышлял. На его душе стало легче, оттого что Иосиф готов следовать с ним и помогать, хотя знает, что его друг отправляется спасать женщину, какая заменила в его сердце Руфь бат Ашер. И Мартин уточнил: Иосифу не надо подвергать себя такому риску, если он это делает ради того, чтобы бывший наемник его отца оставил свои планы о мщении. Он ведь уже пообещал ему забыть прошлое.

– Я еду с тобой не из-за прошлого, Мартин, а потому что мы друзья. Так что не обижай меня отказом. А теперь я пойду за Эйриком.

Они уезжали из замка Маргат, когда в часовне шла поминальная служба по маршалу ордена Храма. Четыре всадника – тамплиер, еврей и двое наемников, один из которых ехал спасать свою любимую. Встречный ветер бил им в лицо, земля проносилась под копытами коней, звенела упряжь, в вышине поднималось ясное солнце.

Мартин скакал и думал, что впервые в жизни он едет не по поручению или приказу, а по собственной воле, избрав свой путь. Он едет искать ту, что дорога ему. И пусть это будет непросто, но он справится. В его сердце оживала надежда.