Бот Кидрук Максим
— Во всяком случае вы должны представлять себе его возможности.
— Безусловно.
— Неужели вы полагаете, что робот может на равных соперничать с человеком?
— Безусловно, нет.
— Вот и ответ на ваш вопрос, — холодно подвел черту Кейтаро. — Мы не занимаемся созданием человекоподобных роботов.
— Военная направленность нашего проекта возникла не сразу, — снова продолжил Ральф. — Наша разработка основывается на нанотехнологиях и использует достижения микробиологии, нейрохимии и программирования. Долгое время мы не могли найти заказчика — большинство корпораций, таких, как «Боинг», «Тойота» или «Дженерал Моторз», отказывались от сотрудничества, напуганные сложностью и высокой стоимостью исследований. Мы уже почти потеряли надежду, когда с господином Кейтаро связались люди из Пентагона. Мы делали презентацию проекта в отделе перспективных разработок корпорации «Боинг»[47], о которой услышал один из инженеров «Локхид Мартин». Он не присутствовал лично, поскольку я выступал перед технологами. В то время мы планировали использовать ботов на сборочных конвейерах авиазаводов. Как бы то ни было, инженер заинтересовался. Рассказал боссу, тот доложил в Пентагон. На нас через неделю вышел Вильям Ноланд. Именно он предложил идею военного применения. После длительных переговоров Минобороны дало добро и выделило средства. Поэтому все, о чем я говорю, а также все, что вы здесь увидите и услышите, не должно выйти за пределы лаборатории.
Несколько человек с пониманием закивали. Тимур молчал, внимательно слушая.
— Немного предыстории поможет вам лучше понять суть. — Ральф взял пульт и включил проектор. На экране на стене появилось изображение военного самолета. — Перед вами истребитель пятого поколения «F-22 Raptor». На данный момент — единственный в мире. Это новый самолет, имеющий значительно более высокий боевой потенциал, нежели его предшественники, благодаря малозаметности, сверхманевренности, многофункциональности, возможности вести всеракурсный обстрел целей. У него много свойств, которые позволяют легко побеждать самолеты четвертого поколения, такие, как «Су-27» или «МиГ-29». «Рапторы» умеют действовать роем: могут, например, одновременно атаковать цель и прикрывать друг друга почти без вмешательства пилотов. В других видах вооружения таких примеров хватает: современные танки сами выбирают цель и прокладывают оптимальный маршрут на местности, высокоточное стрелковое оружие, «умные» бомбы. Все прогрессирует. Кроме одного — человека. В войне будущего самое слабое звено — это солдат. Homo Sapiens со своими ограниченными возможностями уже не вписывается в высокотехнологичную среду современных вооружений. Другими словами, дальнейшее развитие систем вооружения упирается не в возможности технологий, а в недостатки солдата — обычного человека. Можно создать еще более быстрые самолеты, совершенную бронетехнику с большим набором функций, но человек будет уже не способен управлять ими. Мы не успеваем за технологиями, которые сами же и разрабатываем. Поэтому по аналогии с истребителем «F-22» появилась идея, приведшая к появлению ботов — «new generation fighters»[48].
Истребитель пятого поколения «F-22 Raptor»
Тимур ущипнул себя, чтобы убедиться, что он не спит. Несмотря на всю серьезность Ральфа, трудно было поверить в то, что он сказал.
— Сделанные мной и господином Кейтаро открытия позволяют на практике расширить физиологические возможности человека. Думаю, вам известно, что наш мозг использует от 10 до 30% своих возможностей. Нам же удалось установить контроль над процессами в мозге и получить возможность их усиления. Чтобы понять лучше, представьте себе панель с регуляторами, на которой можно настроить чувства, способности, эмоции. Повышать мастерство во всем, что пожелаете. Выведите регуляторы «скорость реакции», «точность оценки ситуации», «количество операций в секунду» на максимум, добавьте «рапторовскую» способность атаковать роем, мгновенно обмениваться тактической информацией, и вы получите примерное представлением о том, что такое наши боты. Они не роботы, Тимур. Боты — люди. Пока что — просто подростки. Но с весьма неординарными способностями. Как нам это удалось, вы скоро узнаете…
Ральф увлекся. Говорил мечтательно, отстраненно. Так актер рассказывает о своей лучшей роли или художник описывает свою лучшую картину. А время шло. Тимур не мог не заметить напряжения, проступившего на лицах Рино, Оскара и Кейтаро, тех, кто знал, что готовит им ночь, кто понимал, почему сегодняшнее собрание будет коротким. Ральф пробовал донести суть, но с каждым словом от этой сути отдалялся. Нужно было что-то предпринимать.
Первым прервал Ральфа, как ни странно, швед Стефан:
— Кейтаро, для чего мы здесь?
Ральф осекся.
На микроскопическую долю секунды Кейтаро растерялся, захваченный вопросом шведа врасплох. Если бы Тимур не смотрел в тот момень на японца, он бы этого не заметил.
— Несколько ботов… удрали от нас.
Это был первый и последний раз, когда Тимур видел старого японца оторопевшим.
— Так поймайте их. В чем проблема?
— Проблема в том, что у нас это не получается.
В комнате воцарилась тишина.
— Уже пятнадцать дней не получается, — откровенно добавил Ральф.
В этот момент Такеду вырвало прямо на стол, а в коридоре оглушительно завыла сирена.
XXVII
— Идут, — кратко доложил Рино.
— Откуда? — спросил, не останавливаясь, Кейтаро.
— Сработали три датчика на северо-восточной стороне. Расстояние — 160 метров.
Тимур, не зная, как себя вести, увязался за Джепом и Хедхантером, которые спускались по ступенькам.
Джеп глянул на часы:
— Черт побери, они сегодня рано.
— Знают, что ограды больше нет, — мрачно кивнул Рино.
— Что же теперь будет? — озабоченно спросил Тимур.
Джеп не повернулся к украинцу.
— Похоже, нам всем конкретно надерут задницу, фелла, — выпятив нижнюю губу, прохрипел Хедхантер.
Со всех сторон слышны были топот ног и отрывистые оклики. На лестничной площадке Тимура обогнали два африканца с «ремингтонами». Рино крикнул им вслед, чтобы присматривали за черными ходами, парни что-то ответили и исчезли. После того как сработала сирена, свет в коридорах стал слабее. Тимур едва различал стены.
Рино, Кейтаро и Тимур спустились на второй этаж в коридор, идущий вдоль северной стены здания к спальному крылу. За бетонными перегородками, разделявшими ряд окон в коридоре, притаились чернокожие наемники. Лаура, Оскар и Кацуро спрятались в боковой галерее, ведущей к пожарной лестнице.
Рино бросил взгляд на экран на стене, на который поступали данные с датчиков, расставленных вокруг всей территории комплекса, и замер от неожиданности.
— Что там не так, Рино? — прошептал Джеп.
— Не понимаю, — промямлил Хедхантер. — Они остановились.
— Не может быть. Наверно, не сработал какой-то датчик?
Рино отрицательно помотал головой:
— Там десятки этих датчиков. Все сразу отказать они не могут. Боты не двигаются ни вперед, ни назад. Стоят на месте…
Кейтаро бесшумно проскользнул вглубь галереи. Возле раздвижной двери, открывающей путь на лестничную клетку, нащупал переговорное устройство. Нажал кнопку вызова и обратился к Джеффри.
— Я вас слушаю, — ответил дежуривший в аппаратной зеленоглазый американец.
— Джеффри, включи, пожалуйста, внешнее освещение по северной стороне «DW».
Наверху что-то загудело, и в коридорах посветлело: за окнами вспыхнул свет прожекторов, отблески которого пробивались сквозь стекла. Рино (а за ним и Тимур) выглянул в окно:
— Не вижу, — скрипнул Хедхантер. — Пусть поднимет выше.
— Посвети дальше, — скомандовал Кейтаро, склонившись над переговорной решеткой.
Галерея постепенно погружалась в сумерки — лучи поползли в пустыню, освещая возвышение, подпиравшее проволочное ограждение.
— Никого… никого… Стоп! — крикнул Рино. — Есть!
— Джеффри, оставь так! — Кейтаро отпустил кнопку.
Забыв об осторожности, Тимур перепрыгнул к другому окну и придвинулся к стеклу. Кейтаро подошел и стал рядом с Хедхантером.
С внешней стороны в нескольких десятках метров от обесточенной ограды в пятне ярко-белого света стоял жилистый подросток. В свете прожекторов его глаза горели, как у зверя. Он был похож на циркового атлета, застывшего посреди арены перед началом своего номера. Даже с такого расстояния была заметна грязь на животе и ногах.
— Почему он один? — воскликнул Рино. — Где остальные? Кейтаро, это какая-то подстава!
Японец не ответил. Тимур вытаращил глаза так, что кожа на лбу сморщилась.
— Это и есть ваш бот? — ухмыльнулся, не скрывая удивления, Тимур. Почему все дрожат, как мыши? Трудно было поверить, что этот безусый мальчик может представлять угрозу для двух десятков хорошо вооруженных взрослых людей, укрывшихся за бетонными стенами.
Бросив взгляд на Кейтаро, Тимур отвлекся. Когда он повернулся обратно, малыш уже не торчал в оцепенении. Подросток отклонился назад, поднял над головой правую руку и стал совершать ею ритмичные круговые движения. Он раскручивал… пращу.
Не успел Тимур подумать о древнем орудии для метания, как подросток резко подался вперед, выбросив руку в направлении здания. Еще через мгновение программист осознал: что-то массивное — большое и черное — с бешеной скоростью несется в окно.
Через секунду Кейтаро и Хедхантера как ветром сдуло.
Африканцы, пригибаясь, тоже рванули прочь из коридора.
Тимур тоже инстинктивно отступил. Парень успел отойти на полшага, когда черный предмет попал в окно. Стекло со скрежетом треснуло, посыпались осколки, и неизвестная штуковина упала на пол. Напуганный звоном разбитого стекла, Тимур споткнулся и упал, больно ударившись головой о противоположную стену.
— Все на пол! На пол! — во все горло заорал Хедхантер, отпрыгнув в боковой коридор. — Это может быть бомба!
С дальнего конца коридора, куда юркнули гереро, донеслись беспорядочный топот и грубая брань, потом послышался звук падения чьего-то тела, опять ругательства, и наконец все стихло.
Тимур, вытянув ноги, полулежал на кафеле, опираясь локтями об пол, а головой о стену. Он смотрел на упавший рядом с ним черный предмет и думал, что если это бомба, то ни ложиться на пол, ни бежать нет смысла. Если сюда влетела бомба, он успеет отбежать как раз настолько, чтобы рассмотреть, как его внутренности пролетают мимо него по оридору.
Парень тяжело дышал, чувствуя, как ладони и подмышки покрываются потом.
Но прошло где-то тридцать секунд, а взрыва не было. Тимур пришел в себя и осмелел настолько, что поднялся и осмотрел черный предмет.
— Это камень! — сказал, приглядевшись, Тимур. — Обыкновенный камень!
Лаура, Кейтаро и Ральф опасливо высунули головы с лестничной клетки. Тимур поднялся и опять шагнул к окну. До этого момента он не был по-настоящему напуган. Приключение в пустыне насторожило, но не нагнало страху. Рассказы Ральфа напоминали монологи из фантастических романов и не производили должного впечатления. Заброшенный пращей предмет, в конце концов, был просто камнем. Но в тот момент, устремив взгляд в пустыню, Тимур впервые понял, что ввязался во что-то кошмарное.
Светловолосый паренек убегал обратно в пустыню. Вот только бежал он не так, как обычно бегают подростки — он удалялся по зигзагообразной траектории, через равные промежутки времени меняя направление движения на один и тот же угол, ноги при этом двигались ритмично, поднимаясь на определенную высоту. Тимур с ужасом подумал, что пацан движется точно так, как должен был двигаться созданный им для игры бот.
Тимур поднял камень, не задумываясь о том, что делает. Это с какой же силой надо было его запустить, чтобы, пролетев сотню метров, он разбил окно? Бечевкой к нему был примотан клочок темной бумаги.
— Тут что-то есть! К камню привязана записка.
Тимур сдвинул бечевку, вытащил из-под нее и развернул клочок плотной оберточной бумаги. Черной краской, танцующими, как будто детскими, буквами, на бумаге было выведено одно-единственное слово:
Парень пожал плечами. Для Тимура эти четыре буквы ничего не значили. Пока ничего не значили.
Тем временем его окружили сбежавшиеся отовсюду ученые.
— Что там? Покажи! Дай посмотреть…
Тимур протянул записку подошедшему первым Ральфу. Увидев надпись, тот вздрогнул и передал записку Кейтаро:
— Как тебе это?
Черты лица канадца заострились. Скользнув взглядом по пальцам, сжимавшим листок, Тимур отметил, что у нейрохимика ужасно бледные ногти.
— Хорт? Это невозможно, — поразился Джеп. — Боты не могут этого знать.
Каждый из подошедших (за исключением новоприбывших Стефана, Алана и самого Тимура), взглянув на записку, менялся в лице, словно получил послание от архангела Гавриила вроде: «Чувак, готовься! Завтра я приду по твою грешную душу».
Тимур решил, что такую реакцию вызвал не сам факт того, что боты что-то написали, а содержание надписи.
— Может, ваши суперсолдаты ошиблись, хотели написать hurt[49]? — предположил он.
— Они не разговаривают, — серьезно ответил Ральф. — Ни на английском, ни на любом другом языке. Тем более не умеют писать.
— А как же эта цидулка? Вы же говорили…
— Этому их не учили. Не было необходимости.
Пока нейрохимик колебался, говорить ли дальше, вмешалась Лаура Дюпре:
— Нет, они не ошиблись, приятель, — напряженно произнесла француженка. — Не знаю, как они научились писать, но это правильное слово. Хорошее такое слово…
— О чем ты говоришь?
— Так звали твоего предшественника.
— Что? — Тимур удивленно поднял брови.
— Наверное, боты думают, что мы привезли Вадима Хорта…
XXVIII
Воскресенье, 16 августа, 06:02 (UTC –4)
«DW», жилой корпус
Ночь прошла без приключений. Боты больше не появлялись.
Кейтаро Рока, заложив руки за спину, стоял у окна своего кабинета. Эта небольшая комната находилась на четвертом этаже и соседствовала с залом совещаний.
Старый японец, плотно сжав тонкие губы, смотрел, как из-за гор выбиваются первые солнечные лучи, возвращая в пустыню сочные краски. Еще минуту назад и земля, и небо, и горы были серыми, точно их укрывал слой пепла. Но вот — легкая вспышка — из-за зубчатых Анд появляется первый луч, и песок становится золотым, небо наполняется синью, а горы приобретают свойственный лишь Атакаме фиолетовый оттенок.
Джеп не спал всю ночь, донимая себя тревожными вопросами: «Почему боты не пошли на штурм? Они же могли отбить у нас альдостерон. Они же за этим приходили».
Но что-то в глубине души подсказывало Кейтаро, что на сей раз боты приходили не за гормоном. Им был нужен Хорт.
«Они не поняли… — ученый смотрел на темноватое отражение в стекле, с трудом преодолевая желание раскричаться и начать рвать на себе волосы. — Не поняли, что уже убили его…»
Техно-синапс
XXIX
Воскресенье, 16 августа, 7:25 (UTC –4)
«EN-3», третий инженерный корпус
Ребекка разбудила Тимура в полседьмого утра. Напомнила, что у него сегодня ознакомительная лекция. В семь за ним зашел Ральф. Они позавтракали в столовой, и Ральф повел Тимура на экскурсию.
При дневном свете Тимур увидел, что лабораторный комплекс состоял из пяти зданий. Вокруг расстилалась нетронутая пустыня. С северо-запада подступало изрезанное ущельями нагорье. На юге лежал белый солончак (который чилийцы называют salar).
Несмотря на ранее время, чернокожие наемники и несколько белых работников «NGF Lab» латали прорванную ограду.
После ознакомления с экстерьером Ральф повел Тимура к невысокому зданию в западной части комплекса, над входом в который синели надписи «EN-3 BUILDING» и «GATE 02».
— Кофе? — предложил нейрохимик.
Тимур чувствовал себя бодрым, хоть и мало спал, однако не отказался:
— С молоком, пожалуйста.
Они находились на втором этаже в комнате с большими окнами. Несколько круглых столов, простые стулья. В углу небольшая кухня. Немного напоминало кафетерий в торговом центре. Ральф сделал два кофе, и они с Тимуром сели за один из столиков.
— Сначала немного о комплексе, — Ральф включил принесенный с собой ноутбук. На экране появилась трехмерная модель. Тимур узнал лабораторный комплекс.
— Итак, у нас пять зданий. Вот это, самое маленькое, обозначенное «DE», — просто склад. Здесь хранятся еда, материалы для работы, горючее для генератора. Вот это, где ты ночевал, обозначенное «DW», — жилое. В его южном крыле — комнаты сотрудников, а в центральной части — столовая, комната отдыха с кинозалом, библиотека. На четвертом этаже уже знакомый тебе главный зал и несколько рабочих кабинетов. В подвале «DW» находится генератор, который обеспечивает электричеством весь комплекс, за исключением третьего инженерного корпуса. У третьего своя система питания. Остальные здания — это лаборатории. Сегодня ты в них побываешь.
DEpot (англ. Depot) — склад;
DWelling building — жилой и административный корпус;
EN-1 — первый инженерный корпус;
EN-2 — второй инженерный корпус;
EN-3 — третий инженерный корпус
— И вам удалось все это построить посреди пустыни?
Ральф рассмеялся скрипучим стариковским смехом:
— Официально мы занимаемся проектированием систем жизнеобеспечения для скафандров.
Тимур вдруг вспомнил, что обещал написать Алине по приезде. Она, наверное, уже волнуется и злится.
— Ральф, я могу воспользоваться вашим компьютером, чтобы отправить письмо?
Глаза у Ральфа беспокойно забегали:
— Извини, сети нет. В нынешних обстоятельствах пользоваться Интернетом в «NGF Lab» запрещено.
— Но почему?
— Я не собираюсь это обсуждать. Все вопросы к Штаерману.
Тимур решил не спорить.
XXX
— Ты имеешь представление о том, как работает головной мозг?
— Я программист, Ральф. — Тимур слегка пожал плечами и развел руками. — Биологию, честно говоря, еще в школе не любил.
— Следовало ожидать… Работу мозга изучают лучшие ученые уже триста лет. В результате мы знаем все о его строении, микроскопической структуре, о проходящих внутри него химических реакциях. С каждым годом методы измерений становятся все точнее и совершеннее. Но никто, уверяю тебя, абсолютно никто не может объяснить, как он функционирует. Каким образом беспорядочное скопление примитивных клеток создает систему, которая регулирует работу одного из самых сложных организмов в природе? Я молчу о том, что никто и понятия не имеет, как и где зарождается сознание. Стыдно сказать, но ученые XXI века, расковыряв атом вещества настолько, что зашла речь о самоисчезновении материи, не могут с уверенностью сказать, где именно появляются мысли.
— Разве это не очевидно?
— У нас до сих пор нет ни одного прямого доказательства того, что человек думает мозгом. Ученые постепенно узнавали, за что отвечает каждая часть головного мозга: мозжечок координирует движения, таламус распределяет информацию от органов чувств, гипоталамус отвечает за физиологию, гиппокамп формирует эмоции и память. Но никто не знает точно, где возникают мысли.
Тимур недоверчиво покачал головой. Ральф улыбнулся:
— Разумеется, я не утверждаю, что мы думаем пяткой или ухом, но вполне вероятно, что мысли зарождаются где-то в спинном мозге, а не в коре головного, который, как принято считать, реализовывает высшие нервные функции… Ну, довольно об этом. Напрямую это не относится к предмету нашего разговора. Я должен дать тебе базовые знания о мозге. Без них ты не сможешь двигаться дальше. — Ральф откашлялся, готовясь к длинной лекции. — Нервная система состоит из нейронов — нервных клеток. Всего их в организме человека около 100 миллиардов. Примерно 20 миллиардов приходится на головной мозг. Нейрон состоит из ядра, тела клетки и отростков. — Ральф открыл на экране ноутбука рисунок с изображением нейрона. Каждый структурный фрагмент был подписан.
— Вот смотри: короткие и разветвленные отростки (их у нейрона много) называются дендритами. Длинный отросток (обычно у нейрона он один) — это аксон. По дендритам импульс приходит в нервную клетку. Дендрит может соединяться с дендритами других нейронов, а также с аксонами и с клетками рецепторов или же принимать импульс от внешних раздражителей. По аксону нервный импульс передается от нейрона в целевую клетку (в мышцу или железу). В начале этого процесса импульсы зарождаются между дендритами, затем, когда их становится много, аксоны выстреливают и передают импульс дальше в целевые клетки, вызывая сокращение мышечного волокна, выработку гормона и прочее. Так мозг управляет всеми процессами в организме: дыханием, сердцебиением, пищеварением, движениями, эмоциями, речью. Ученые все знают о механизме передачи импульсов и их воздействии на клетки тканей, но… — Ральф выдержал паузу, чтобы придать больше веса следующим словам: — Они не в состоянии объяснить, откуда берутся сами импульсы между дендритами. Ни один нейрофизиолог мира также не ответит на вопрос, как возбуждение дендритов преобразуется в безусловно осмысленный сигнал. Каким образом взаимодействие элементарных клеток позволяет произносить слова, воспринимать абстрактные понятия, координировать движения, планировать, принимать решения?
Тимур скучал. Он предпочел бы поскорее узнать, как Кейтаро и его команда вырастили своих ботов, что такое эти боты и какое отношение к ним имеет код, написанный Тимуром три года назад. У программиста не было желания выслушивать лекцию по нейробиологии. Ральф почувствовал настроение парня.
— А теперь сосредоточься, парень! — недовольно буркнул лектор. — Это важная информация. Так вот, между нейронами существуют так называемые синаптические связи. Синапс — это место контакта между двумя нейронами или нейроном и клеткой, принимающей сигнал. — Ральф сделал небольшую паузу. — За последние двадцать лет основные подходы к изучению мозга исчерпали себя. Абляция[50], электростимуляция[51], транскраниальная магнитная стимуляция[52], магнитно-резонансная томография давно не дают новых знаний. Изучать мозг при помощи этих методов — все равно что чинить наручные часы молотком и зубилом. Исследователи сходятся в том, что дальнейшее расширение знаний о функциях мозга возможно только в том случае, если удастся объединить дендриты с массивом микроэлектродов. Инструменты должны быть того же масштаба, что и нейроны, и при этом контактировать с максимально возможным числом дендритов. Другими словами, речь идет о создании искусственного синапса, соединении живой и неживой материи на основе нанотехнологий.
— У меня на родине нанотехнологиями считается все, что меньше гаечного ключа на 24 мм, — попробовал пошутить Тимур.
Но Ральф не обратил на это внимания и продолжил:
— В начале 80-х я поступил в аспирантуру Аризонского государственного университета в Темпе. Наша группа под руководством профессора Стивена П. Массиа пять лет разрабатывала идею техно-синапса. — Ральф отпил кофе из чашки. — Основная проблема не в том, чтобы соединить органику с неорганикой. Химики давно это умеют. Нам надо было соединить дендрит с материалом, способным воспринимать импульсы и превращать их в сигнал, который мы могли бы зафиксировать.
— И вы придумали, как это сделать?
— Нет, — признался Ральф. — Приклеить дендрит к металлу успели до меня.
— То есть вы украли идею? — Тимур прикусил язык, размышляя, не ляпнул ли он лишнего.
Ральф сверкнул выцветшими глазами.
— Здесь не все так просто, юноша. Эксперименты по созданию нейронных имплантатов продолжаются до сих пор. Сейчас нейрохимики могут намертво «приклеить» дендрит к чему угодно — от обычной стали до чистого золота. Однако все опыты проходят в лабораторных условиях, на отдельно взятой клетке или группе клеток. Но пока — а я за этим внимательно слежу — никто не сумел создать подобное соединение непосредственно в мозге живого человека. Понимаешь, о чем я, Тимур? Живого человека.
— А почему?
— А потому что мозг человека — специфическая система. Для того чтобы создать искусственный синапс в голове, сначала надо доставить внутрь мозга нужный материал и катализаторы реакции. Этого можно достичь двумя путями: направить их по кровеносным сосудам в мозг либо же — проделать в черепе дырку. Рассчитывать на то, что пациент добровольно согласится на то, чтобы его череп раскалывали зубилом, по меньшей мере неразумно. Казалось бы, выход один — разработать агенты, которые с кровью будут попадать в мозг, а там произойдет соединение с дендритами. Вроде бы ничего сложного. Но на самом деле это сложнее, чем отправить Армстронга на Луну.
Тимур постепенно начинал понимать, к чему ведет Ральф.
— В организме человека есть уникальная вещь, называемая гемато-энцефалический барьер, — продолжал нейрохимик. — Его еще в XIX веке открыл Пауль Эрлих. Краситель, введенный им в кровеносную систему крысы, распространился по всем органам и тканям животного, кроме мозга. А в 1913 году ученик Эрлиха южноафриканский хирург Эдвин Гольдман показал, что краситель, введенный в спинной мозг собаки, попадает только в ткани головного и спинного мозга и не окрашивает периферические органы. Благодаря этим опытам ученые узнали о барьере между мозгом и кровью. Этот барьер защищает нервные клетки от микроорганизмов, токсинов, антител, словом, от всего, что может нанести им вред. Он выполняет функцию фильтра, через который в мозг поступают питательные вещества, а из мозга наружу выводятся продукты жизнедеятельности. Часто этот барьер становится помехой медикаментозному лечению, не пропуская в мозг лекарство. Гемато-энцефаличнский барьер и являлся препятствием для создания техно-синапса.
Ученый перевел дух и продолжил:
— Профессор Массиа делал все правильно, ему удалось сблизить микробиологию и электронику. Но его, к сожалению, интересовала только академическая карьера — конференции, статьи, монографии. — Ральф скроил презрительную гримасу. — Перевод бумаги. Массиа даже не попытался повторить опыты в мозге живого человека. Он и шагу не сделал за пределы лаборатории. Несколько раз я намекал, что исследования бессмысленны, если не развивать их, пытаясь вставить чипы в мозг живого организма. Для начала хотя бы обезьяны. Надо мной просто посмеялись… Словом, я защитил диссертацию в начале 1984 года и покинул его группу.
— И вы нашли способ обойти гемато-энцефалический барьер? — догадался Тимур.
— Да. Поэтому я считаю себя отцом техно-синапса. Идея пришла сама по себе. Как все гениальное, она была простой. Тогда я не понимал, что с ней делать, куда двигаться дальше, но точно знал, что смогу протолкнуть микрочип в мозг. Но я не спешил с публикацией результатов, пытаясь найти сферы их применения. Как ни старался, я не мог придумать ни одной актуальной сферы, где можно было бы применить мои знания. Боялся, что, как только опубликую свое открытие, эти сферы подметит кто-то другой, тут же использует мои идеи, наклепает десяток промышленных патентов и станет миллиардером, а я войду в историю, но умру в нищете.
— Деньги…
— Все в этом мире упирается в деньги, молодой человек. Так что я просто тянул время.
— А как вы пробили этот барьер в мозге?
Ральф отвел глаза. Он молчал почти минуту, после чего весьма неохотно заговорил:
— Я не пробивал, — тут он стал взвешивать каждое свое слово, как на допросе. — Барьер существует в большинстве, но не во всех частях мозга. Нейроны дна четвертого желудочка должны контролировать наличие токсинов в крови, поэтому лишены барьера. Этот желудочек — своего рода ахиллесова пята мозга. Я нашел способ, как попасть именно туда, а затем… — нейрохимик вдруг запнулся. — Впрочем, мы отклонились от темы. Тебе совсем не обязательно так глубоко во все это вникать.
Тимур понял, что Ральф все еще надеется получить за свое открытие Нобелевскую премию, когда эта чертовщина в Атакаме закончится, поэтому не склонен слишком откровенничать.
— Хорошо, Ральф. Я не настаиваю. Что было дальше?
— В 1985 году я встретил Кейтаро.
— И?
— Уйдя из группы профессора Массиа, я оказался без средств к существованию. Кейтаро пригласил меня в качестве ассистента в Токийский университет. Мы быстро сбизились. Понимая, что у меня не хватает опыта для практической реализации техно-синапса, я рассказал Кейтаро о своих идеях. — Ральф Доэрнберг нахмурился. Взгляд стал острым, как осколки вулканического стекла. — Он как раз занимался нанотехнологиями: молекулярным строительством и нанороботами. Помню, как загорелись глаза Кейтаро, когда я выложил ему теорию нейронных имплантов. После разговора чертов Джеп вынудил меня дать обещание не публиковать результаты. С этого все и началось… — Канадец отодвинулся от стола и добавил: — Допивай кофе. Я кое-что тебе покажу, а потом мы продолжим беседу.
XXXI
Ральф и Тимур спустились на первый этаж. Вошли в какую-то дверь в глубине третьего инженерного корпуса и оказались в глухом помещении без окон. Содержимое комнаты было похоже на демонстрационный зал в выставочном центре. В этом бункере вдоль стен располагались аквариумы со светло-синей прозрачной жидкостью. Между ними висели мониторы. Кое-где стояли стенды со схемами и формулами. В центре комнаты находился металлический короб с раздвижными дверями. Круглые кнопки рядом с ними указывали на то, что это лифт. Правда, непонятно было, зачем он понадобился в двухэтажном здании.
— Это у нас вроде как демонстрационно-музейный зал, — сказал Ральф, нажав выключатель у входа: экраны ожили. — Прежде чем спускаться в лабораторию микробиологии, ты должен кое-что увидеть.
Он подвел Тимура к одному из аквариумов. Вначале Тимур ничего не увидел. Перед ним был параллелепипед из стекла, заполненный прозрачным синеватым раствором, пустой внутри. В подставку аквариума был встроен дисплей с миниатюрной клавиатурой. По дисплею бежали три колонки цифр.
Вдруг жидкость в аквариуме забурлила. Словно кто-то начал перемешивать ее невидимой ложкой. Приблизив глаза вплотную к стеклу, Тимур разглядел движущееся облако, состоящее из крохотных искристых блесток, настолько мелких, что на расстоянии 30 сантиметров их невозможно было рассмотреть. Они напоминали многотысячную стаю черных грачей, мечущихся в предзакатных лучах над городом, если смотреть на них с расстояния в несколько километров. Или огромный косяк рыб, бросающихся в разные стороны, спасаясь от акулы. Только в миниатюре. Облако микроскопических искр то росло, то снова уменьшалось, выпускало «щупальца», завязывалось непостижимыми узлами и пульсировало. Оно перемещалось по аквариуму, порой замирая у стенки. Иногда исчезало совсем, оставляя после себя завихрения на воде.
Перед глазами Тимура танцевали тысячи крошечных серебряных черточек. С каждым новым па он убеждался: что бы ни плясало в аквариуме, оно живое.
— А это еще что такое?
— Рой нанороботов.
— Это робот? — Тимур с недоверием покосился на Ральфа.
— Не робот, а роботы, — поправил канадец. — Микроскопические агенты со встроенным элементом питания и наномозгом или, как его называет Кейтаро, нанопроцессором. В этом аквариуме их около двух миллионов. — Тимур недоверчиво поднял брови. — Размер тела каждого около семи микрометров[53]. Хотя кое в чем ты прав — они функционируют как одно целое, как один робот или организм. По одиночке они не способны ни к чему.
— Невероятно. — прошептал Тимур. — Они как живые.
— Так говорят все, кто их видит впервые.
На мониторе слева от аквариума появилось 3D-изображение существа, похожего на кальмара: выпуклая, эллиптической формы голова, вытянутое тело, оканчивающееся несколькими десятками щупалец в хвостовой части. Некоторые щупальца были тоньше остальных и торчали прямо, как антенны искусственного спутника. Тимур ни за что не догадался бы, как это изображение связано с демонстрационным стендом, внутри которого пульсировало черное облако, если бы не шкала масштаба внизу экрана (одно деление — 1 мкм) и подпись: «Nanorobot NB-1G|V6.0.0.14.)
Модель медленно поворачивалась вокруг центральной оси.
— Одиночный агент? — не веря собственным глазам, произнес Тимур.
3D-модель наноробота
Ральф кивнул. В голове у Тимура сталкивались сотни вопросов, но один был самым важным:
— Так все же — он живой?
— Как тебе сказать, — почесал подбородок Ральф. — Если ты дашь мне адекватное определение живого, я тебе отвечу. Люди, животные, птицы — безусловно, живые. А вот бактерии или вирусы? А растения? — Ральф нажал несколько кнопок на клавиатуре у аквариума. Тимур опытным глазом программиста уловил, что цифры в бегущих по дисплею колонках стали меняться в определенной последовательности. А облако сразу приобрело форму идеальной сферы. — Каждый наноробот, — продолжил Ральф, — состоит из созданных искусственно молекул ДНК. Они не способны к самовоспроизведению. В то же время они питаются, передвигаются, могут выполнять элементарные задачи, на которые их запрограммировали. Наверное, они живые. Во всяком случае, более живые, чем деревья или одноклеточные организмы.
Тимур смотрел на аквариум, посреди которого висел идеальный черный шар, отблескивающий в монохромном освещении. Блестки хаотично метались, но ни одна не выбивалась за границы геометрически правильной сферы.
— Эти нанороботы созданы для работы в составе огромной стаи в вязкой среде, например в крови. — продолжал Ральф. — При отсутствии сильного ветра такой средой может быть воздух.
— А как вы заставили их сформировать шар? — Тимур боролся с желанием засунуть руку в аквариум и потрогать сферу.
— Ты видишь старое поколение. Агенты несут в себе короткий фрагмент кода, который определяет их расположение и поведение относительно смежных агентов. Они перемещаются по принципу косяка рыб. Нет внешней силы, управляющей рыбами. Каждая рыба из группы следит за своими соседями и двигается в зависимости от их движений. Когда косяк атакует хищник, сначала уворачиваются ближайшие к нему рыбы, за ними реагируют соседние, и вот через секунду вся стая уже мчится прочь. Нечто подобное и с агентами. Я задаю функцию вида F = f (x, y, z), и рой строит трехмерную поверхность. После команды перестроиться каждый агент анализирует расположение своих соседей и занимает положение согласно формуле.
Ральф склонился над клавиатурой.
— Поверхность может быть насколько угодно сложной, — рой «поплыл», а потом вмиг застыл, сформировав фигуру, похожую на зафиксированный фотокамерой взрыв. — Можно также вводить функцию с четырьмя параметрами, где четвертая переменная — время.
Задав на панели управления формулу, Ральф отошел назад. Рой опять образовал сферу, затем она начала сплющиваться, превращаясь в эллипсоид, эллипсоид вытянулся в цилиндр с закругленными краями, а цилиндр, изогнувшись, соединил торцы в тор («бублик»). Тор снова сомкнулся в сферу, и процесс стал повторяться.
— А где еще можно использовать таких нанороботов?
— Применений масса. Начиная со шпионажа и заканчивая медициной. Японцы планировали использовать нанороботов для борьбы с раком. Введенные в кровеносную систему, они должны были отыскивать и уничтожать раковые клетки. Такая была идея. Кейтаро как раз руководил этой работой. Но проект, к сожалению, не был доведен до конца. Джеп как будто обезумел — целиком и полностью перекинулся на создание ботов.
— А как вы их программируете? Куда компилируется код каждого агента?
— У каждого есть свой мозг, образованный молекулами DRQ (2,3,5,6-тетраметил-1-4-бензокинона). Эта система может работать как микропроцессор. Одна молекула DRQ представляют собой кольцо с четырьмя отростками, которые могут занимать различные положения относительно друг друга. Шестнадцать таких молекул сведены в кольцо, в центре которого находится семнадцатая их «сестра». Вместе они образуют молекулярную машину, способную кодировать в размещении своих частей свыше четырех миллиардов комбинаций. Этого достаточно.
— Ральф, но это… этот рой в реальности реализует агентно-ориентированный подход. Вы воплотили в реальность абстракцию, которая только начинает закрепляться на теоретическом уровне.
Ральф просиял:
— Кейтаро был прав, думая, что тебе это понравится. Еще четверть столетия назад никто об этом даже и не догадывался. Не было самого понятия «разумная туманность». Никто не подозревал, сколько всего можно выжать из этого облака.
Тимур пока не мог до конца разделить его энтузиазм. Он сам работал с подобными системами. Только его агенты были виртуальными — крошечными компьютерными подпрограммами.
Читать бесплатно другие книги:
