Бот Кидрук Максим

XXXII

У хаоса масса проявлений. В быту под хаосом понимают полный беспорядок. Поэтому вполне естественно предположить, что теория хаоса занимается исследованием беспорядка. Редкое предположение оказывается более далеким от истины.

Теория хаоса — это наука о сложных нелинейных системах, поведение которых сильно зависит от начальных условий. Она объединяет в себе математику, физику и философию. Теория не отрицает существование упорядоченных систем. Наоборот, она занимается процессами, внешние проявления которых только на первый взгляд кажутся абсолютно случайными, но на самом деле строго детерминированы, то есть предопределены. С точки зрения такой теории, хаос — это сверхсложная упорядоченность.

Детерминированный хаос пронизывает всю нашу жизнь. Он повсюду: в переменах погоды, в турбулентных потоках в атмосфере, в радиоволнах и колебаниях струн. Человеческий мозг, невероятно сложная сеть из миллиардов нейронов, также подчиняется законам хаоса. Жаль только, что мы не до конца их понимаем.

Пионером теории хаоса стал математик и метеоролог Эдвард Лоренц. Его интерес к хаотическим системам возник случайно, когда в 1961 году он занимался прогнозированием погоды. Математическое описание большинства физических систем реализуется через итерации[54] простых формул. В формулу подставляется исходное значение исследуемой величины и рассчитывается ее значение в следующий момент времени или в ближайшей точке пространства. Затем полученный результат подставляется в ту же формулу в качестве начального значения, и вся процедура повторяется снова и снова. Лоренц выполнял вычисления на суперсовременной на тот момент вычислительной машине «McBee LGP-30» (вручную проводить итерационные расчеты невозможно). По заданным показателям модель рассчитывала погодные условия для выбранного дня. Лоренц использовал систему из двенадцати дифференциальных уравнений, которые точно описывали атмосферные процессы. Он еще не мог прогнозировать погоду, но поведение модели в целом воспроизводило погодные процессы на Земле.

Однажды Лоренцу понадобилась цепочка данных за неделю, а не для конкретного дня. Экономя время, он оборвал расчеты на третьем дне и заново запустил модель «с середины», просто введя в компьютер результаты предыдущего этапа. И вдруг оказалось, что результаты первого прогноза погоды, полученного непрерывным расчетом на семь дней, и результаты второго расчета, с использованием промежуточных данных, разительно отличаются. Лоренц стал искать ошибку, сначала в расчетах, потом в модели. Но все выглядело правильно.

В конце концов выяснилось, что промежуточные результаты, которые он распечатал и потом снова ввел в машину, были округлены до трех знаков после запятой (к примеру, +14,873 °C), а при непрерывном расчете машина использовала данные с точностью до шести знаков (+14,873491 °C). Лоренц не нашел ошибки. Модель была правильной. Разгадка крылась в самой системе. Погода оказалась настолько чувствительной к исходным значениям, что разница в несколько тысячных на второй день моделирования давала кардинально разные результаты. Если сегодня на улице +14,873 °C, через два дня будет солнечная погода. Если же на самом деле температура +14,875 °C, то при тех же условиях через два дня окна будут дрожать под натиском штормового ветра.

Так началось изучение систем, поведение которых строго детерминированно, но для их описания нужно было искать новые методы и подходы.

Сегодня теория хаоса широко используется для описания биологических систем, поведение которых наиболее хаотично из всего известного нам. Она применяется при моделировании роста популяций в зависимости от различных факторов, развития эпидемий, отклонений в сердечной деятельности, например аритмии.

Неприметная фраза «сложные системы, чрезвычайно зависящие от исходных условий», затесавшаяся в определение процесса, имеет колоссальное значение. В ней — вся суть. На обыденном языке это означает: даже если нам известны все законы и зависимости, определяющие поведение хаотической системы, из-за колоссальной чувствительности к исходным условиям мы не знаем, как система будет себя вести в будущем. Мы можем изменить погоду, можем заставить атмосферу вести себя иначе, не так, как до нашего вмешательства, но мы никогда не узнаем, что будет дальше. Минимальное отклонение в исходном состоянии приведет к тому, что, разгоняя тучи, мы вызовем ураган.

XXXIII

Воскресенье, 16 августа, 9:06 (UTC –4)

«EN-3», третий инженерный корпус

Подземная лаборатория микробиологии

Двери закрылись. Лифт ускорился и двинулся вниз. Тимур неожиданно понял, что большая часть лаборатории находится под землей. Ральф подтвердил его догадку:

— Нанопроизводство требует особых условий: постоянное давление, неизменная температура и влажность воздуха, минимум света, отсутствие каких-либо микрообъектов — пыли, бактерий, вирусов. Поэтому лаборатория микробиологии располагается на глубине в 27 метров под землей. — канадец задумался. — Не ошибусь, если скажу, что две трети средств, израсходованных на весь комплекс, пошли на строительство этой лаборатории.

Наконец двери лифта открылись. Тимур оказался в тускло освещенном помещении, похожем на раздевалку футбольного стадиона — с идущими вдоль стен шкафчиками для одежды и откидными пластиковыми стульями. Не хватало только бутсов и развешенной на плечиках формы. В противоположном от лифта торце находилась овальная дверь, над которой горела синяя надпись «MULTILEVELED BUFFER AREA»[55].

Воздух был затхлым, как в подводной лодке. Стены местами облезли. Тимур ожидал увидеть напичканный аппаратурой цех, а оказался в душном погребе.

— Не пугайся. — Увидев выражение лица Тимура, Ральф поспешил успокоить его. — Это не лаборатория. Для того чтобы пройти в производственное помещение, придется проделать несколько процедур, — словно извиняясь, предупредил Ральф. — Раздевайся.

— Не понял…

— Снимай одежду.

— Всю?

— Да, всю.

Подавая пример, Ральф снял кроссовки, джинсы и стал расстегивать пуговицы на рубашке. Тимур нехотя последовал его примеру. Когда дело дошло до нижнего белья, Тимур замялся:

— А трусы?

— Тоже снимай.

— Блин, это обязательно?

Вместо ответа Ральф сбросил свои трусы на пол, представ перед Тимуром в чем мать родила.

— Добро пожаловать в эру нанотехнологий! — фыркнул Тимур.

Пришлось раздеться догола. Ральф подошел к овальной двери и начал вращать колесо запорного механизма.

— Надеюсь, ты догадался, — попутно объяснял он, — что нам с Кейтаро удалось создать живучую модель наноробота, способного перемещаться по организму человека, проникать в мозг и подключаться к нейронам. После того как рой таких нанороботов создаст синаптические связи, они начинают соединяться друг с другом и образуют нечто вроде микропроцессорных плат, покрывающих тонким слоем кору головного мозга. Кейтаро придумал для этого специальный термин — колония наноагентов. Но я предпочитаю называть новообразование по-простому — мозговые или процессорные платы.

Открутив колесо, Ральф с усилием открыл массивную дверь:

— Милости прошу в святилище микробиологии, где появляются на свет самые умные в мире нанороботы.

Тимур перешагнул порог и осмотрелся. Помещение, в котором он оказался, напоминало салон широкофюзеляжного самолета, «Boeing-747» или «Airbus-A340». Его разделяли на три части перегородки из прозрачного пластика. Стены сияли ослепительной белизной — казалось, что находишься внутри облака. Ярко светили монохромные лампы. В первых двух секциях пол был решетчатый, под ним — пустота; в третьей — сплошной пол, покрытый белым материалом, похожим на линолеум.

Внезапно прозвучал бесстрастный женский голос:

— ПРИВЕТСТВУЕМ В БУФЕРНОЙ ЗОНЕ ЛАБОРАТОРИИ МИКРОБИОЛОГИИ. ПОЖАЛУЙСТА, ЗАКРОЙТЕ ДВЕРЬ!

Ральф прикрыл дверь и закрутил на ней колесо. Электронный голос продолжил:

— СПАСИБО. ГЕРМЕТИЧНОСТЬ ПОДТВЕРЖДЕНА. ПРИГОТОВЬТЕСЬ!

— К чему приготовьтесь?

Вопрос Тимура заглушил шум: над головой раскрылись два прямоугольных отверстия, и оттуда хлынула ледяная жидкость. Тимур от неожиданности вскрикнул.

— Закрой глаза, — донесся сквозь шум водопада совет Ральфа. — Не то будет весь день щипать.

Специфический запах, кисловатый привкус на губах и пощипывание на щеках, где после бритья остались микропорезы, говорили Тимуру о том, что сверху льется какой-то дезинфицирующий раствор. Его и Ральфа обрабатывали, словно бродячих собак перед тем, как запустить в приют.

Через несколько минут водопад прекратился, жидкость стекла вниз сквозь решетку на полу. Тимур клацал зубами от холода:

— Эт-то чт-то з-за п-прикол т-такой?

Ральф посинел, как мертвец. Казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Нельзя, чтобы в производственное помещение попали микрообъекты. — Канадец отфыркивался. — Ты не представляешь, сколько микроскопического «мусора» на теле человека.

— А ничего менее варварского вы придумать не могли?

Перегородка раздвинулась, и они прошли во вторую секцию.

— Ничего. Сейчас согреешься, — сказал Ральф.

Тимур не догадывался, что эти слова надо понимать буквально.

Пол здесь также был решетчатый. Под решеткой раздался гул. Украинец настороженно посмотрел под ноги, ожидая, что их сейчас начнут поливать какой-нибудь жидкой дрянью, только на сей раз снизу вверх. Вместо этого снизу подул поток теплого воздуха. Мурашки, покрывавшие кожу, исчезли. Поток ускорялся, температура его росла. Через полминуты он уже стал обжигать. Тимур прикрылся снизу руками и, тихо ругаясь, начал подпрыгивать.

— Терпи! — крикнул сквозь шум Ральф.

— Ну вас в задницу, Ральф, с вашими новейшими технологиями! — закричал Тимур.

Наконец вентиляторы стихли.

— Прости, приятель. Это крайне необходимо, — пояснил Ральф. — Горячий воздух убивает микробы, сдувает волоски и чешуйки омертвевшей кожи, которые могут все испортить, попав в нанообъект.

Раздвинулась следующая перегородка. Тимур пропустил Ральфа вперед, подсознательно ожидая новой подлости. Вместо этого:

— СПАСИБО, — прозвучал голос. — ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ВЫ СМОЖЕТЕ ЗАЙТИ В ЛАБОРАТОРИЮ.

— Расслабься, — выдохнул канадец. — но глаза лучше закрой.

Тимур быстро сомкнул веки. Как раз вовремя, потому что в помещении вспыхнул ослепительный свет. Стены как будто взорвались светом. Даже сквозь закрытые веки Тимур чувствовал нестерпимое сияние. По телу прокатилось приятное тепло.

— Кварцевые лампы, — услышал он голос Ральфа. — Добивают последние бактерии и вирусы.

Яркий свет внезапно погас. Кожа даже поскрипывала от нездоровой чистоты. Тимур стоял неподвижно, боясь открыть глаза.

— Все? — наконец, сердито спросил он Ральфа.

— Да. Это была последняя процедура.

Тимур открыл глаза. Перед ним была снежно-белая дверь, над которой светились красные буквы «MICROBIOLOGY & NANO PRODUCTION»[56]. Канадец не спешил заходить.

Тимур почувствовал, что у него заложило уши. Его будто закатывали головой в асфальт. Давление на барабанные перепонки нарастало, вызывая боль и легкое головокружение.

— Давит на уши? — поинтересовался Ральф, теребя мизинцем ушную раковину.

— Да, как в самолете при снижении.

— Привыкнешь. Это еще одна из степеней защиты. — Было заметно, что для самого Ральфа поход в лабораторию — нелегкое испытание. — В лаборатории поддерживается давление выше атмосферного, чтобы пыль и другие мелкие частицы не проникали внутрь сквозь микротрещины в стенах. Одна пылинка — и вместо ловкого наноробота получится жалкий калека. О! Мы можем зайти.

Надпись «MICROBIOLOGY & NANOPRODUCTION» загорелась синим цветом. Щелкнул, открываясь, замок.

Следующая комната оказалась не такой яркой. Из настенных шкафчиков мужчины достали комбинезоны, похожие на гидрокостюмы, обувь на пробковой подошве, резиновые шапочки и хирургические респираторы «лепестки». Экипировавшись, как хирурги перед операцией, они подошли к выходу из раздевалки.

Там было два выхода — налево с надписью «OFFICE» и направо с надписью «PRODUCTION PLANT»[57]. Ральф открыл правую дверь. Тимур сделал шаг внутрь и ще до того, как глаза привыкли к полутьме, присвистнул:

— Офигеть…

Он не ожидал, что попадет в помещение площадью с футбольный стадион или с гигантский театральный зал. Они с Ральфом стояли на металлическом помосте почти под самым потолком на высоте метров сорок от пола. Вдоль стен протянулись металлические подвесные дорожки-мостики. Вереницы ламп разбегались во все стороны и исчезали в темноте. Но освещали они только дорожки. Большинство машин и механизмов были окутаны тьмой.

— Это уже третья по счету наша лаборатория, — деловито сказал Ральф. — Первая была в Японии, всего несколько комнат. Вторую, побольше, мы построили в Бангкоке.

— Почему в Бангкоке?

— В 1988-м Кейтаро создал первое поколение нанороботов, и мы были готовы начать опыты с приматами. Но нам запретили. Кто-то донес руководству Токийского университета о несанкционированных экспериментах над животными, и Кейтаро уволили. Поэтому мы перебрались в Бангкок и построили в его пригороде небольшой экспериментальный центр. Там уже никто к нам не лез со своей моралью.

— Это не мое дело, но кто финансировал строительство центра? На это вряд ли бы хватило грантов.

Они встали на платформу, пришвартованную слева к помосту. Ральф нажал кнопку на пульте. Раздался жутковатый скрежет тросов, и платформа, покачиваясь, поехала вниз.

— Кейтаро и сам понимал, что с университетом рано или поздно придется распрощаться, и давно искал спонсоров. Даже зарегистрировал компанию, назвал «General Genetics». — Ральф помолчал. — Деньги дало семейство Такеда. Одним из их условий было — с нами вместе должен работать член их клана. Так появился Кацуро.

Ральф остановил платформу метров за пять до пола. На этой высоте над залом расходились в разные стороны дорожки-мостики, огороженные сверху и по бокам металлической сеткой.

— Именно в Бангкоке 24 октября 1989 года Кейтаро впервые ввел порцию нанороботов в живое существо. — Ральф с удовлетворением отметил, как загорелись глаза Тимура. — В восьмилетнего самца шимпанзе по имени Гоблин.

— Хорошее имечко для обезьяны…

— Гоблин не жаловался. Мы купили его у торговцев животными на Филиппинах.

Слева тяжело «фыркнул» какой-то мощный механизм.

— И как все прошло? — Тимур был явно заинтригован этой историей.

— Старика Джепа чуть не хватил инфаркт. Дело в том, что нанороботы настолько малы, что рентген их не видит. МРТ нельзя использовать, поскольку под действием магнитного поля они могут прорвать ткани организма. Проще говоря, наблюдать за ними внутри тела невозможно. Мы ввели рой в сонную артерию и стали ждать. Роботы должны были соединиться в платы и, как только наберут достаточную массу, послать радиосигнал на специальный приемник. По нашим расчетам процесс должен был занять час и пятьдесят минут. Я думал, Кейтаро за это время сойдет с ума. Мы прождали почти три часа. У шимпанзе поднялась температура, он обливался потом. Мы уже потеряли надежду, когда колония передала свой первый радиосигнал…

XXXIV

Не прерывая рассказа, Ральф вел Тимура по лабиринту висячих мостков. Эхо от их гулких шагов, дробясь и множась, доносилось сразу со всех сторон: снизу и сверху, справа и слева.

— Наноцех может уместиться на ногте твоего мизинца. Все эти махины — вспомогательные: для создания вакуума, сверхнизких температур и магнитного поля. Под нами как раз вакуумная система. Сначала форвакуумный насос. Он предназначен для разреживания газа перед основным насосом. А за ним основной — турбомолекулярный[58]. — Они свернули на следующий мостик. Эхо снова всколыхнуло пространство цеха. — А это агрегат для получения температур, близких к абсолютному нулю. Охлажденный до температуры в 4 градуса Кельвина[59] холодоноситель подается в колбы с ассемблерами, где происходит молекулярная сборка.

Ральф шагал дальше, внешне деловито, но со скрытой гордостью демонстрируя экскурсанту наноцех. Он был похож на родителя, который с подчеркнутым равнодушием делится с соседями новостями об успехах сына, в глубине души задыхаясь от счастья.

— Теперь самая интересная часть.

Тимур перегнулся через перила со странным чувством, будто он находится в кинозале на премьере какого-то фантастического блокбастера. Нагромождения насосов и компрессоров сменились аккуратными рядами сферических стеклянных колб на металлических подставках. По земле извивались, как змеи, разноцветные изолированные трубы. Несмотря на тусклое освещение, Тимур разглядел над колбами клубы холодного пара.

— А вот здесь происходит сборка, тебе это интересно?

— Конечно…

— Процесс начинается с доставки материалов. В качестве транспорта используются молекулы антрахионина — C₁₄H₈O₂ — вещества, используемого при изготовлении красителей. Мы усовершенствовали разработку Людвига Бартелса из Калифорнийского университета. Он «научил» молекулы антрахионина двигаться по ровной медной поверхности, а потом еще и подцеплять молекулы СО₂ и транспортировать их на себе. Кейтаро оптимизировал технологию. Наши перевозчики умеют доставлять к месту сборки атомарный углерод, водород, железо и ионы ОН. — Ральф вытянул руку: — Видишь шары? Их сорок два — шесть рядов по семь колб. Каждая соответствует определенному этапу производства наноробота. Молекулы антрахионина доставляют в колбу строго определенное количество «строительных» молекул, после чего другие молекулы — ассемблеры — собирают их вместе. — Глаза Ральфа затуманились от нахлынувших воспоминаний. — Мы с Джепом провели полгода под землей, работая по восемнадцать часов в сутки, пока не запустили сборочный конвейер. Случалось, мне начинало казаться, что солнца и света не существует. Ты меня слушаешь?

— Да, — на самом деле Тимуру все труднее было сохранять внимание под градом новой для него информации, но он все же спросил: — А что служит ассемблером?

— Наноассемблер — это молекулярный механизм, который, по сути, является куском синтетической молекулы ДНК и может двигаться согласно инструкциям. У него есть отростки — «ручки» и «ножки», которыми он цепляется за другие молекулы. Он берет молекулу-стройматериал у перевозчика, карабкается по собираемой конструкции и ставит ее, как кирпич, на нужное место.

Они подошли к плоскому демонстрационному экрану, точно такому же, как в наземной части корпуса «EN-3». Ральф включил монитор.

— Производство постоянно совершенствуется. Гоблину впрыскивали нанороботов III поколения. Мозговые процессоры ботов сформированы из наноагентов поколения V+ и VI. Сейчас производятся гораздо более продвинутые — поколения «семь-плюс».

На экране появилась модель наноробота. Внизу высветились шкала масштаба и подпись «Nanorobot NB-7 G|V31.1.4.128 with a lipid bio-sheld»[60]. Последнее поколение отличалось от увиденного наверху. Тело агента было меньше, щупальца — тоньше, но длиннее. Некоторые отростки исчезали за пределами дисплея во время вращения модели. Кроме того, на экране вокруг наноробота вращались бесформные бледно-желтые кружки, часто скрывая его за собой.

— Что это плавает вокруг? — поинтересовался Тимур.

— «Одежда» агента. Его защитный костюм. После сборки наноробот помещается в липидную оболочку[61]. На экране он обложен видоизмененными липидами, имитирующими поверхность живых клеток. Благодаря этому нанороботы дольше остаются невидимыми для антител иммунной системы организма. В таком виде наши роботы могут три с половиной часа плавать в сосудах, прежде чем иммунная система выявит их и начнет уничтожать. Таким образом практически все нанороботы, даже «заблудившиеся» до дороге, добираются до цели. Поэтому теперь в мозг попадает до 98% впрыснутых нанороботов. До использования липидной оболочки потери доходили до 40 — 50%. Антитела — еще большая гадость, чем гемато-энцефалический барьер.

— А что было с Гоблином? Что произошло после того, как нанороботы соединились у него в голове? — Тимур сгоралот нетерпения.

— Гоблин стал большим прорывом, но в то же время и большим разочарованием. С одной стороны, мы создали синаптические связи в достаточно большой области на коре головного мозга у здорового примата, не разбив черепную коробку. Сформированная плата стала совершенным измерительным прибором и поставляла нам информацию обо всем, что происходит внутри мозга, с неслыханной точностью. Раньше нейрофизиологи получали такую информацию, только когда на это давал согласие пациент, которому проводили хирургическую операцию на открытом мозге, например, с помощью лоботомии[62] когда-то лечили тяжелые проявления шизофрении. Сейчас операции на открытом мозге подлежит, скажем, больной с тяжелой формой эпилепсии. При таком вмешательстве пациенту снимают полчерепа, и, пока мозг остается открытым, медики крепят к коре электроды. Таким образом они ищут точки, где зарождаются эпилептические припадки. После обнаружения проводится операция, которая нередко позволяет преодолеть болезнь. А экспериментаторы пользуются случаем, чтобы изучить другие участки. Ставят массивы менее и более чувствительных электродов и по полученным картинкам активности нейронов пытаются понять назначение того или иного участка мозга. А тут в наших руках оказалась технология, которая позволяет получать информацию чуть ли не о каждом нейроне в верхней коре. Это была просто фантастика!.. Каждое утро я просыпался и думал, не приснилось ли мне все то, чего мы достигли… — Ральф опустил подбородок: — С другой стороны… через 29 дней Гоблин умер.

Тимур забыл о жарком костюме и неприятном зуде:

— Но почему?!

— Дослушай… Информация шла бесконечным потоком. Не успевали обрабатывать. Через неделю после введения нанороботов мы начали готовить статью в «Science»[63]. Статья, несомненно, наделала бы много шума. «Гринписовцы» порвали бы нас на куски, но нам было наплевать. Мы были молодые, глупые и амбициозные… Сейчас я думаю, что тот момент был ключевым. Если бы мы опубликовали результаты исследований, все сложилось бы иначе.

— То есть статья так и не была опубликована?

— Нет. Когда черновик был готов, Кейтаро впервые подумал об обратном эффекте.

— О чем?

— Как-то вечером Джеп пришел ко мне домой, встрепанный и разгоряченный, и попросил подождать с публикацией. Я спросил, вот как ты: но почему? Мы стояли на пороге революции в нейрохимии и нанотехнологиях. Мы могли стать легендами. Но Джеп ответил, что мы идиоты. Зачем нам пассивно наблюдать за импульсами из мозга, когда, имея прямой доступ к огромному количеству нейронов в коре, можно генерировать импульсы в мозг? Кейтаро решил не просто стимулировать отдельные точки, а создать компилятор, который бы перекодировал команды в четкую последовательность импульсов, заставляя шимпанзе делать, думать и видеть то, что мы хотим, чтобы он делал думал и видел.

Тут Тимур окончательно понял, что боты — это не выдумка и не розыгрыш.

— У вас получилось?

— Не сразу, конечно. Но через три дня мы уже знали, как заставить Гоблина пошевелить пальцами или моргнуть. Мы могли развеселить, разъярить или усыпить его последовательностью импульсов. Кейтаро почти не спал и вел себя как маньяк. На двадцать пятый день после первого введения у него появилась новая идея: если стимулировать определенный участок мозга соответствующими импульсами, шимпанзе заговорит. То есть не заговорит сразу, а получит возможность освоить человеческий язык. Наши платы заменят ему ту часть мозга, которая у людей отвечает за речь. Обезьяна, которая умеет разговаривать сложноподчиненными предложениями, — вот это была бы сенсация! Но для этого надо было втрое увеличить число нанороботов в мозгу обезьяны и… запустить нанороботов в мозг человека, чтобы определить, какие это должны быть импульсы.

— Вам не приходило в голову, что ваши действия вне закона — даже по меркам Бангкока? Или вы нашли добровольца?

— Мы никого не искали. 19 ноября 89-го года, на 26-й день, мы ввели Гоблину еще два роя нанороботов. После того как они подключились к действовавшей колонии, Гоблин сделался очень агрессивным. А еще через три дня умер в страшных муках.

Тимур помрачнел.

— Шимпанзе умер, потому что не мог выдерживать беспощадной боли, которая разрывала ему голову, — внес ясность канадец. — Хуже всего, что мы не могли ему помочь. А демонтаж платы и обратный вывод нанороботов из мозга не предусмотрены нашей технологией. Мы кололи обезболивающее, стимулировали мозг, пытаясь уменьшить боль. Все напрасно. Несчастный примат 72 часа без умолку ревел и выл, пока не умер.

— Могли бы усыпить его, варвары, — скорчил гримасу Тимур.

— Кейтаро не позволил. Мы должны были найти способ победить боль, иначе вся программа отправлялась коту под хвост. На то время в голове у Гоблина поселилось чуть больше пятиста миллионов нанороботов. Джеп подсчитал, что для действенного мозгового процессора это число надо довести до двух миллиардов. Короче, мы мучили шимпанзе трое суток, пока он не умер от истощения, но так ничего и не придумали.

— Да, если бы прознали ребята из «Гринписа», точно сровняли бы вашу лабораторию с землей…

— Никто не узнал.

— А что вызвало боль?

— Рой в свободном состоянии занимает немного места. Но, когда формируется плата, ее габариты зависят от расположения нейронов в коре мозга, и расстояние между ними иногда бывает огромным. Сформировавшись, платы становятся твердыми, как сталь. Поэтому вполне может возникнуть ситуация, когда плата начинает давить на мозг, вызывая острую боль… Облегчить которую нам оказалось не под силу… — Ральф опустил глаза. — Когда-то я читал, что римляне придумали особую пытку. Жертву брили налысо, а затем натягивали ей на голову кожаную шапку и крепко завязывали. Не имея возможности пробиться, волосы начинали расти внутрь. Это были адские муки… Наверное, нечто подобное испытывал Гоблин.

Тимур побагровел:

— Честно: если бы «Гринпис» все-таки прознал, я бы не очень о вас грустил.

— Это только начало, — бесцветным тоном заявил Ральф. — Со временем Кейтаро придумал, как решить эту проблему. Во-первых, мы создали следующее, четвертое поколение нанороботов, которые меньше в размерах, а во-вторых, Джеп решил вводить нанороботов в организм младенцев, постепенно увеличивая дозу. В этом случае процесс создания колонии растягивается на годы, но зато череп формируется с учетом уже присутствующих плат и они не оказывают давления на мозг.

Тимур вздрогнул.

— Вы сказали в организм младенцев, а не зверенышей?

— Да.

— Ральф… Я не понял… Вы начали запускать нанороботов в головы человеческих младенцев?!

Пожилой ученый развел руками:

— А что нам было делать? Бросить все и продавать китайские телевизоры? Супруги, работавшие у нас лаборантами, усыновили двоих тайских сирот. Мальчиков. Близнецов.

Пораженный Тимур не мог вымолвить ни слова. Канадец невозмутимо продолжил рассказ:

— В момент усыновления им было по полтора месяца. В три месяца им ввели первую порцию. — Ральф не менялся в лице, как будто о погоде рассказывал. — Последующие инъекции мы делали каждые полгода, постепенно увеличивая дозу. Мальчики не ощущали дискомфорта. Мы занимались их обучением и наблюдали, как реагирует мозг. К моменту, когда создание колонии нанороботов было близко к завершению, у нас был готов преобразователь программного кода в электрические импульсы, понятные мозгу. Близнецам исполнилось четыре, когда мы провели первую обратную стимуляцию. Первые же опыты продемонстрировали потрясающий успех: мальчики послушно выполняли все наши команды, как роботы. С тех пор мозг перестал быть единоличным коммутатором импульсов в организме.

— И что было дальше?

— Дети мало спали, и у них развились уникальные интеллектуальные способности. В пять лет они заучивали наизусть целые поэмы и решали дифференциальные уравнения. Все характеристики мозга, способные иметь определенную степень, регулировались. Несколькими нажатиями кнопок мы превращали детей в гиперактивных вундеркиндов.

— Это и есть ваши боты? Ральф вздохнул:

— Нет. Этих маленьких тайцев мы тоже потеряли. В 1996-м году, когда им исполнилось шесть лет, начались проблемы… большие проблемы…

— И что на этот раз?

— Я не знаю. — Ральф почесал голову со сконфуженным выражением лица, как экспериментатор, который перепутал реагенты, а в результате оставил лабораторию без крыши. — Возможно, Джеп простимулировал какую-то не ту область мозга. — Тимур открыл рот, собираясь спросить, что именно канадец имеет в виду, но Ральф резким движением руки показал, что не хочет прерывать рассказ. — Что-то не то стало прорываться из мозга. Нечто такое, чего там не могло быть. Каждая последующая стимуляция вызывала теперь у детей странные визуальные образы, которые шестилетние близнецы, за всю жизнь считаные разы выходившие за пределы лаборатории, никогда не могли видеть. Откуда-то появились слова, которыми они смогли описывать то, что чувствуют. Джеп обезумел и продолжал раздражать этот участок, желая узнать, чем вызван такой странный эффект. Он называл это «темной стороной». Прошло четыре месяца, и «темная сторона» начала активизироваться самостоятельно. Мы фиксировали необычные импульсы, которые сами по себе стали возникать в их мозгу и рассеиваться по всей голове. Результат был еще более непонятным. Дети начали рисовать драконов, каких-то фантастических чудовищ. Порой говорили странными голосами, произнося длинные, грамматически правильные фразы. Я не знаю, как тебе передать, что мы чувствовали. Меня трясло от страха: шестилетние шкеты, сверкая глазами и хмуря брови, вещают утробным голосом. Иногда они плели тарабарщину. Кейтаро даже предполагал, что это какой-то неизвестный нам язык. Еще через полтора месяца у них стали меняться черты лица. У каждого по-своему. — Канадец долго думал, прежде чем сказать последнюю фразу: — Складывалось впечатление, как будто что-то пробивается сквозь их мозг в наш мир.

— Попахивает мистикой, — скептически заметил Тимур.

— А потом один мальчик убил другого с изощренной жестокостью.

— Что???

— Проанализировав ситуацию, мы пришли к выводу, что причиной неадекватного поведения послужил конфликт между активной частью мозга и мозговыми платами. — Со стороны могло показаться, что Ральф говорит сам с собой. — После убийства второй мальчик сошел с ума — он перестал разговаривать, бросался на всех, рычал. Шестилетний малыш стал агрессивным, как медведь. Через три недели он умер от предельного физического истощения.

— И после этого вы продолжили исследования?

— Да. — Ответ был тверд. — Только на этот раз с применением ЭСТ.

— Что такое «э-эс-те»?

— Электрососудистая терапия. Электрошок.

— Я не понимаю.

— После смерти близнецов мы оказались на грани банкротства. Это были самые трудные времена за весь срок существования проекта. Я и Джеп отчаянно искали спонсоров. Обращались в «Боинг», «Эйрбас», «Тойоту», «Дженерал Моторз». Безуспешно. Но о наших исследованиях узнали в Пентагоне. Однажды на пороге нашей лаборатории в Бангкоке появился подтянутый сухощавый американец. Это был Вильям Ноланд. С конкретными предложениями, а главное — с конкретными деньгами.

— Объясните, какое отношение к вашим экспериментам имеет электрошок.

— Не перебивай меня. Все по порядку… В конце 1996-го я, Джеп и Кацуро вылетели в Штаты, где выложили все, что имели к тому времени. Немного, учитывая то, что оба эксперимента закончились фиаско. На удивление, этого оказалось достаточно. Сама идея произвела впечатление. После коротких переговоров мы подписали договор с Министерством обороны США. Так появилась «NGF Lab». За несколько дней Кацуро распродал все оборудование в Бангкоке. Американцы стали бешеными темпами строить исследовательский центр в Атакаме. Я надеялся, что лаборатория будет где-нибудь в Неваде, но американцы не хотели иметь лабораторию такого толка на своей территории, чтобы в случае чего выйти сухими из воды. Дескать, это не мы, это все японцы… Место выбирали долго. Выбрали Чили — лояльную к США и стабильную страну с огромными пустынными территориями на севере. — Ученый прокашлялся. Разговор утомил его, сердце билось неровно. — Естественно, вложив деньги, Пентагон смог определять направление работы. Это поменяло все. Ему были не нужны разговаривающие обезьяны и дети, решающие дифференциальные уравнения. Военным было нужно то, что мы потом стали называть ботами, то есть группа разумных существ, способных обмениваться информацией в режиме реального времени по беспроводной связи на расстоянии до километра, с мозгами, соединенными в одну сеть. Таким было техническое задание. Для опытов нужна была группа младенцев одного возраста с максимально близкими биометрическими параметрами.

— И где вы из взяли?

— Вырастили с нуля.

— Клоны?

— Да нет. — Профессор снисходительно улыбнулся. — Ты смотришь слишком много фантастических фильмов. Однояйцевые близнецы с оптимизированными генами, выношенные суррогатными матерями. Сперму для них получили от норвежского донора — здоровяка-полярника. Потом Тиана Эмерсон немного поработала с эмбриональными клетками, и в бластоцисты[64] суррогатных матерей вводились уже генетически улучшенные клетки. Дети родились как раз тогда, когда Кейтаро завершил работу над пятым поколением нанороботов. На десятый день после рождения мы сделали им первые инъекции. Параллельно я стал применять к ним электрошок.

— Вы пытали новорожденных электрошоком?! — Тимур не считал себя слишком впечатлительным, но это было уже чересчур.

— Я бы не назвал это пытками.

— А как вы это называете?

— Необходимостью. История с тайскими близнецами показала, что активное сознание рано или поздно войдет в конфликт с сигналами, которые посылают мозговые платы. Поэтому надо было каким-то образом подавить активность сознания. Электрошоковая терапия, конечно, не является общепризнанным методом лечения нервных заболеваний, однако ее до сих пор используют в медицине. Правда, у нее есть четко выраженный побочный эффект — нарушение памяти. При разовом применении процедуры память со временем восстанавливается, при постоянном же применении потеря памяти становится необратимой. Чрезмерная сила тока и сверхпродолжительность процедуры усиливают эффект. Мы накладывали электроды на одну сторону головы, а не на виски с двух сторон. Так мозг повреждается меньше, зато больше нагрузки приходится на правое полушарие, которое отвечает за эмоциональность, сексуальность, творческие способности. Оно закладывает основы личности. Без него человек становится похожим на робота. Именно это нам и было нужно. Так что это были не пытки, а производственная необходимость.

Тимур молчал. Услышанное подействовало на него, как электрошок.

— Я люблю находиться под землей. — Ральф задумчиво водил глазами по цеху. — Здесь все просто и спокойно… Если бы не эти проклятые буферные процедуры, я бы здесь жил. — Ральф растянул губы в сомнительном подобии улыбки: — Когда-нибудь они доведут меня до инфаркта. Пойдем. Пора тебе их увидеть.

Тимур не хотел никуда идти и не хотел никого видеть. Но оставаться под землей он не мог, поэтому отправился за Ральфом по направлению к выходу.

XXXV

Воскресенье, 16 августа, 10:56 (UTC –4)

Исследовательский комплекс «NGF Lab»

Они вышли наружу. Солнце припекало. Африканцы заканчивали ремонт ограды. Ральф проверил, как продвигается работа, и направился ко второму инженерному корпусу. Подавленный Тимур плелся за ним.

Войдя в здание, они поднялись на третий этаж.

— В этом здании мы держим ботов. Тиана Эмерсон как-то назвала этот корпус концлагерем «Ясли». Здесь они едят, спят, внутри корпуса расположен двор, где их выгуливают. В левом крыле здания — лаборатория программирования. Раньше там сидели наши штатные программисты.

Внутри «ясли» напоминали тюрьму. Замкнутый коридор тянулся вдоль всего периметра здания. Через равномерные промежутки в него выходили двери из прозрачного пластика. Окон, выходящих во внутренний дворик, в коридоре не было.

— Подходи, не бойся, они заперты.

Тимур шел как сквозь толщу воды. Подойдя к первой камере, он заглянул внутрь. Ему открылась узкая комната с вытянутым в высоту окном. Простая кровать, стул с прямой спинкой и унитаз. Под потолком горела лампа дневного света. На стуле сидел светловолосый мальчик и апатично смотрел прямо перед собой. На вид вполне сформированный. Крепкий, мускулистый.

Тимур заглянул в камеру напротив. Та же картина: похожая на карцер комната и светловолосый мальчик, который сидит, положив руки на колени. Малыши были совершенно одинаковыми. Он заглянул еще в пару дверей. Везде было одно и то же, только один из мальчиков лежал на кровати.

— Они выглядят старше своего возраста, — комментировал Ральф. — Это из-за постоянных тренировок и стероидов. Им только двенадцать, но они уже половозрелые.

Тимур сосчитал число комнат в коридоре. Девять по внешней стене и семь по внутренней — всего шестнадцать. Если такая же планировка в трех остальных участках коридора, то всего на этаже шестьдесят четыре комнаты. Тимур попробовал вспомнить, сколько этажей в «EN-2», но не смог.

— Сколько же их?

— Шестьдесят.

Тимур прикусил язык. Он не ожидал, что общая численность ботов превышает дюжину. А тут — шестьдесят генномодифицированных существ, которым в мозги насовали наночипов, запрограммировав их на выполнение военных операций, и которые по неизвестным причинам вышли из-под контроля. Господи, во что он ввязался?

Канадец неправильно истолковал молчание. Старый профессор воспринял его как признак недоверия. Как любой человек, говорящий неправду, он подозревал: собеседник интуитивно чувствует ложь.

— Ну, если честно, то шестьдесят пять.

Тимур поднял брови.

— Хорошо, семьдесят, — отведя взгляд, пробормотал Ральф.

— Вместе со сбежавшими?

— А, какая разница, — вздохнул канадец. — Ты все равно узнаешь. Сто пять перспективных боевых единиц. Сто пять чертовых ботов. Сорок два из которых сейчас на свободе…

Если вчера, увидев, что бот — живое существо — двигается точно, как компьютерный персонаж, Тимур по-настоящему перепугался, то сейчас он был просто в ужасе — сорок два хорошо подготовленных бойца, которые вышли из-под контроля, бродят вокруг комплекса. СОРОК ДВА! Не удивительно, что Штаерман так запаниковал по дороге из Антофагасты.

— Правда, один погиб. Его сбил грузовик на дороге, ведущей в Каламу. То есть уже сорок один.

— А зачем так много?

— Я уже объяснял. Таков был заказ Пентагона. Боты разрабатывались не просто как существа, которым можно посылать команды через мозговые платы, а как цельный отряд с коллективным сознанием, некий рой, похожий на эскадрилью истребителей пятого поколения, о которой я говорил вчера. Подумай сам: невозможно реализовать программу, имея под рукой десять, двадцать или даже тридцать подопытных. Этим как раз занимался Емельянов. Он наладил систему обмена информацией в режиме реального времени, связавшую всех малышей в одну сеть. Стукни одного по голове, и об этом узнает вся стая. Информация, которую получит один бот, сразу же станет достоянием всех. Фактически отряд ботов — это единый организм с сотнями пар глаз, рук и ног. При отработке коллективных действий мы использовали твои коды.

— Это я уже понял, — кивнул Тимур.

— Они умеют стрелять из любого оружия. За несколько дней до побега мы стали учить некоторых из них вождению автомобиля. Но неудачно. И еще — они не разговаривают. Совсем. Это побочный эффект использования электрошока.

— Как они сбежали?

— Хороший вопрос. Последние две недели я задавал его себе раз сто в день… Понимаешь, согласно техническому заданию американцев боты должны действовать роем, обмениваясь информацией. Мы достигли этого, создав колонии нанороботов в их головах и объединив их в сеть. Вместе с тем нам известно, что эти колонии не в состоянии нормально функционировать из-за конфликтов с сознанием. Что-то постоянно лезет через них, вызывая разнообразные неадекватные проявления. Мне удалось подавить сознание путем выжигания электрошоком. Это привело к тому, что боты отупели, лишившись элементарных навыков. Пришлось усложнить программное управление. После того как мы внедрили твои коды, долгое время все было о’кей. Но примерно месяц назад они стали вести себя неадекватно. А две недели назад почти половина их сбежала. Ты должен выяснить, почему это случилось. Ты получишь описания всех экспериментов, видеозаписи тестов, все программные файлы и другие материалы. Я буду готов ответить на любые твои вопросы. А пока с тебя хватит. Пошли.

Ральф развернулся и зашагал к выходу.