Королева Марго. Искушение страсти Павлищева Наталья

Посмеявшись, восемь дам спустились и кое-как с шутками и прибаутками, советуя друг дружке втянуть животы, разместились в карете, предназначенной для шестерых.

Но, увидев, что дамы намерены весело провести время, к ним присоединились еще и первый шталмейстер короля Лианкур и королевский курьер Камий, они устроились на подножках, держась за дверцы кареты.

— О, только бы карета по дороге не развалилась на части!

Со смехом и шутками добрались до площади перед аббатством, оставили ее там и дальше отправились пешком. В монастыре не слишком приветствовали появление веселой стайки придворных, особенно мужчин, стрелявших глазами по сторонам, но возразить не могли.

Но пока эта компания находилась в аббатстве, несколько иная, в свою очередь, появилась на площади. Это два Генриха, короли Франции и Наварры, в сопровождении фаворита короля Франсуа д'О и еще одного особо приближенного — маркиза де Рюффека — ехали навестить больного миньона короля Кейлюса.

Увидев карету своей сестры, король расхохотался не без удовольствия:

— Посмотрите, Генрих, вот карета вашей супруги, стоит она у дома Антрага… А Шарль, насколько мне известно, тоже болен и находится дома. Не его ли приехала навестить королева Наварры? Никак Маргарита взялась за прежнее?

Генрих Наваррский только поморщился, прекрасно понимая, что сколь бы ни была безрассудна Маргарита, открыто в своей карете к любовнику она не поедет, даже если тот серьезно болен. К тому же королева Наварры откровенно ненавидела миньонов короля Франции и вместе с остальными терпеть не могла Антрага. Если между ними и были какие-то отношения в совсем ранней юности Маргариты, то давным-давно переросли в плохо скрываемое пренебрежение.

Но король Франции велел остановиться и отправил Рюффека узнать, там ли сестра.

Толстяк Рюффе, как его звали при дворе, никого в доме не обнаружил, но, желая подыграть королю, громогласно объявил:

— Пташки успели улететь…

Кейлюса не проведали, король поспешил вернуться домой и обо всем доложить королеве-матери. Генрих и сам не знал, зачем это сделал, ведь он не мог быть уверен, что сестра действительно была у его миньона. Просто Генрих все еще не мог простить сестре ее предпочтения других перед ним самим.

Екатерина Медичи пришла не просто в ярость, она едва не потеряла способность соображать, что делает. «Это существо», «эта дрянь», как она теперь называла дочь, посмела столь открыто разъезжать по Парижу к своим любовникам?! На счастье королевы Наварры, та вернулась вместе со своими спутниками и спутницами не скоро. Но стоило ей со спутницами пройти в апартаменты, как бедную Маргариту ошарашили требованием немедленно пройти к королеве-матери, поскольку та в гневе и готова просто убить дочь.

— Да почему?! Мы ездили совсем недолго…

— Куда ездили, мадам? Король сказал, что вы были у Антрага, но вас не смогли там уловить.

— Что?! Какой Антраг?

— Но ваша карета стояла на площади перед его домом.

Маргарита, ахнув, немедленно, невзирая на осторожные предупреждения придворных, отправилась к матери.

Крик, которым разразилась Екатерина Медичи, прекрасно понимая, что в соседней с кабинетом комнате, где собралась толпа любопытных придворных, все прекрасно слышно, был похож на рев бури. Королева не желала слышать не только оправданий, но и простых объяснений своей дочери, она кричала всевозможные гадости, утверждая, что Маргарита потеряла всяческий стыд, поскольку позволяет себе ездить к любовникам посреди бела дня!

— Но я была не одна, нас в карете было десять человек! И мы не проведывали никакого Антрага, я вообще не знала, что его дом там, мы были в аббатстве Сен-Пьер! Мои слова могут подтвердить господа Лионкур и Камий, они ездили с нами.

Эти слова остановили поток гневных тирад королевы-матери лишь на мгновение, она орала, что Маргариту в доме Антрага видел ее собственный камердинер.

— Кто? Пусть придет сюда и подтвердит это!

Екатерина Медичи прекрасно понимала, что Маргарита говорит правду, что король своей дурацкой выходкой поставил мать в неловкое положение, потому что бурю нелепых и несправедливых выкриков слышали многие придворные, что завтра посмеиваться будут не только над получившей незаслуженный нагоняй Маргаритой, но и над самой королевой. Кроме того, дочь уже не девчонка, которую можно было попросту избить из одних подозрений. Она давно замужняя дама, и первым такой нагоняй имел право устроить ей супруг.

Но чем больше королева-мать понимала, в какое нелепое положение попала, тем сильнее злилась. Маргарита стояла, вскинув голову и глядя на беснующуюся мать полными слез глазами, и вдруг тихонько произнесла:

— Вы прекрасно понимаете, что не правы. И я вам этого не прощу…

Прежде чем Екатерина Медичи успела обрушить на нее следующую порцию гнева, королева Наварры в слезах бросилась вон.

В ее комнате ожидал Генрих Наваррский.

— Ну что, получили от королевы выговор за плохое поведение?

— Я получила тяжелое оскорбление из-за клеветы и не намерена прощать всех тех, кто явился причиной ему. Нас с вами хотели рассорить, неужели вы не видите?

— Я верю вам и ни в чем не обвиняю.

Это было обидно, очень обидно, Маргарита не сдержалась:

— Да в чем меня обвинять?!

— Но ведь ваша карета действительно стояла перед домом Антрага…

— Моя карета, сир, стояла на площади перед аббатством Сен-Пьер, где мы оставили ее, поскольку въехать в само аббатство в карете нельзя! Мы были в аббатстве вдесятером, в том числе с приближенными короля Лионкуром и Камием. Разве я могу знать, где в Париже находятся дома всех придворных, чтобы ненароком не остановиться у какого-то из них, направляясь совсем не к нему?!

Не в силах сдерживаться, она залилась слезами. Когда Генрих, неуклюже потоптавшись рядом, попытался что-то сказать в утешение, Маргарита только махнула на него рукой:

— Вы даже не попытались заступиться за свою жену и ни в чем не разобрались. Вам все равно, что меня унижают даже в собственном доме.

Она была права, Генрих не собирался заступаться за Маргариту даже после того, как жена спасла ему жизнь. Благодарность не входила в число добродетелей веселого Анри, он еще не раз предавал жену и не раз просто пользовался ею и ее терпением и помощью, когда в том бывала необходимость, зато никогда не выручал ее саму в трудных обстоятельствах.

Королева-мать пригласила Маргариту к себе в кабинет, но совсем другой, находящийся рядом с покоями короля. Королева Наварры усмехнулась: кричала так, что слышали все, а теперь говорить будет тихо, чтобы не позориться?

Но не идти нельзя, пришлось подчиниться вызову.

Когда Екатерина Медичи хотела, она умела превращаться из злобного монстра в ласковую кошечку и казаться заботливой, терпеливой матерью. Но Маргарита хорошо знала ту, перед которой стояла, а потому не поверила ни единому слову.

— Я узнала всю правду, поняла, что вчера вы были со мной искренни, а камердинер солгал, за что уже уволен.

«Интересно, что она не произносит имя камердинера. Поинтересоваться?» — мысли Маргариты были вялыми, ей попросту надоело выслушивать несправедливые нападки, а потом сожаления. Королева Наварры промолчала.

— Я прошу вас не думать плохо ни обо мне, вашей матери, ни о брате короле. Мы озабочены единственно вашей репутацией, вашими отношениями с супругом.

— Именно поэтому, мадам, вы подсунули ему Шарлотту де Сов?

Екатерина Медичи откровенно смутилась, что бывало с ней редко.

— Я полагала, что вам не доставляет особого удовольствия спать со своим супругом, помнится, вы выходили замуж не по любви, и считала, что таким образом избавляю вас от тягостной обязанности.

Маргарита хотела сказать, что теперь ее подопечная избавляет саму королеву от доверия мужа, но не успела, в кабинет вошел король.

— В свою очередь прошу извинить за нелепые подозрения в отношении вас. Меня тоже ввели в заблуждение.

— Или вы позволили себя ввести, сир?

— Марго, вы несправедливы. Что бы вы сами подумали на моем месте?

— Я не Марго, а Маргарита, сир. На вашем месте я бы сначала спросила у той, которую подозреваю. И уж тем более не устраивала крик на весь дворец, чтобы придворные открыто смеялись над королевой Наварры, которой устраивают взбучку, как девчонке.

Маргарита произносила это все, обращаясь к брату, хотя в действительности говорила для матери. Екатерине было неловко, но она начинала злиться на дочь. Почувствовав, что дело снова может закончиться оскорблениями, если не побоями, а муж и не подумает вступиться, и не желая разреветься на радость своим обидчикам, Маргарита быстро попросила:

— Могу ли я удалиться, сир?

— Да, конечно, — быстро разрешил король, ему тоже был тягостен этот разговор.

Глядя вслед сестре, он задумчиво пробормотал:

— За ней нужно следить особенно хорошо.

— Боитесь, что это существо действительно ходит на свидания?

— Нет, боюсь, что она сбежит вместе с месье и своим супругом. Вот тогда мы окажемся в неловком положении. К тому же от нее нужно убрать всех, кто может помочь.

— Как же я сожалею, что не смогла выдать это существо замуж за короля Португалии! Там она не могла бы доставлять нам столько проблем.

И это говорила мать, которая по самому своему духу должна бы помогать дочери, оберегать ее. Но Екатерина Медичи любила только одного из своих детей — Генриха, ради которого готова была на все и которому все больше становилась в тягость. Остальных она в лучшем случае терпела, а двух младших — Маргариту и Франсуа — просто ненавидела. За что? Маргариту — словно предчувствуя, что та не покорится ее воле, а Франсуа за то, что тот мог быть следующим претендентом на престол после ее обожаемого Генриха.

Отвратительная мать? Смотря для кого…

Против Маргариты и Франсуа при дворе велась настоящая война, причем орудиями этой войны были двое больших ловкачей — все тот же Дю Гаст, как миньон Генриха, и Шарлотта де Сов, постельная подручная королевы-матери. Ненависть этой пары довольно серьезно отравила жизнь Маргарите. Дю Гаст настраивал против нее короля, а мадам де Сов, спавшая одновременно с несколькими любовниками, в том числе с Генрихом Наваррским и Франсуа Алансонским, с одной стороны, ссорила их между собой, заставляя ревновать друг к дружке, с другой — старательно порочила саму Маргариту перед мужем.

У Генриха Наваррского продолжался бурный роман с Шарлоттой де Сов. Сама связь нимало не беспокоила его супругу, но вот то, что Шарлотта в угоду то ли королеве-матери, то ли Дю Гасту все чаще ссорила короля и королеву Наварры, приводило Маргариту в ярость.

Брат-король все сильнее отдалялся, дружбы с его незаметнейшей женой не получалось, Луиза даже не поняла, когда Маргарита стала убеждать молодую королеву в необходимости одолеть миньонов, прежде всего Дю Гаста, собственный супруг уже не просто смотрел в сторону, они разговаривать и то стали редко, королеву-мать Маргарита боялась с детства… Оставался только младший брат Франсуа Алансонский, теперь ставший Анжу, каким раньше был Генрих.

Но их троица — Франсуа, Генрих Наварра и Маргарита — трещала по швам, и все из-за этой шлюхи де Сов! Маргарита скрипела зубами, стоило ей подумать, что брат и муж наперебой волочатся за красоткой и спят с ней по очереди. Ладно бы это, пусть бы спали, но Шарлотта совершенно сознательно ссорила их между собой, старательно вызывая ревность. Маргарита понимала, что это приказ королевы-матери, всячески старалась противостоять разладу между мужем и братом, но неизменно терпела крах, ночная кукушка, как известно, дневную легко перекукует.

И вдруг требование удалить одну из любимых придворных дам — де Ториньи. Жигонна знала об увлечениях Маргариты все, она была из тех немногих, кому королева могла доверить свои тайны. Бедой придворной дамы оказалось то, что она не пожелала стать любовницей Дю Гаста и соответственно его шпионкой за Маргаритой. У Дю Гаста было влияние и на короля, и на супруга Маргариты.

— Но, сир, почему я должна отказываться от Жигонны в угоду мерзкому Дю Гасту?! Ведь вы прекрасно знаете, что именно он из ненависти ко мне требует удалить верную фрейлину.

Генрих смотрел почти волком, он был явно настроен не в пользу супруги, и Маргарита не могла понять почему.

Вот уж чего она никак не ожидала от мужа, так это поддержки действий короля и королевы-матери в действиях против себя. Да, у них не было особой близости все это время, только постель, в которой они разговаривали совсем мало, но это не повод, чтобы поступать в угоду капризам короля против собственной супруги. Маргарита прекрасно понимала, что даже не в угоду королю или королеве-матери Генрих Наваррский поддержал нелепое требование удалить от супруги ее фрейлину Жигонну де Ториньи. Сделал он это под влиянием Шарлотты де Сов!

— Ну почему, почему я должна изгонять Жигонну?!

Генрих предпочитал не обсуждать с женой ничего.

Прощаясь с верной фрейлиной, Маргарита рыдала:

— Я больше не могу полагаться на своего мужа, как на близкого мне человека. Когда ему нужна моя помощь, он легко принимает, но как только помощь нужна мне, Генрих предает.

Это была правда, супруг уже не раз предавал и всю жизнь будет предавать Маргариту, желая ей смерти, хотя она всю жизнь будет по возможности помогать ему и сквозь пальцы смотреть на все его любовные похождения (у Генриха насчитали 56 любовниц кроме мимолетных связей, что значительно превосходило все увлечения Маргариты).

Жигонна уехала в свое имение, трогательно попрощавшись со своей королевой. Мать и король старательно выжигали вокруг нее все, чтобы остались только люди либо настроенные враждебно, либо вообще ненавидящие. За что? Король, хотя и сделал вид, что простил сестру за поддержку младшего брата, на самом деле прощать не собирался, в его сердце тлели обида и ненависть, которые старательно подогревал ненавистный Маргарите Дю Гаст.

Королеву-мать тоже не обманывала кажущаяся беззаботность дочери, Екатерина прекрасно понимала, что в случае необходимости Маргарита сделает выбор вовсе не в пользу обожаемого матерью Генриха. К тому же королева-мать не без оснований подозревала, что Маргарита в сговоре с Франсуа Алансонским и готова помочь тому бежать.

Маргарита была безутешна, она с таким трудом добилась почти дружеских отношений с супругом, пусть между ними не было романтической любви, а бывала только чисто физическая близость, в остальное время они уже разговаривали как брат с сестрой. И вдруг… Мерзавка де Сов явно нашептала Генриху в уши что-то против супруги, тот постепенно стал отдаляться, все реже заходил по вечерам, не оставался на ночь…

А теперь вот открыто предал.

«Ну и пусть! — рыдала в подушку Маргарита. — Пусть! Обойдусь без него!»

Мадам де Ториньи уехала, а Маргарита действительно научилась обходиться без супруга. Она в очередной раз влюбилась.

Он был хорош! Ах, как он был хорош! Рослый, совершенно обворожительный, забияка, не знающий удержу ни в чем — ни в драке, ни в любви. Разве можно в чем-то отказать красавцу, который твердит:

Луи де Клермон Бюсси д'Амбуаз был прославленным бретером, готовым по любому поводу обнажить свою шпагу и столь отменно владеющим ею, что немногие отваживались противостоять ему. Один на один Бюсси побеждал любого, потому подсылаемые против него убийцы нападали втроем, вчетвером… Но дело заканчивалось в худшем случае ранением. Бюсси умудрялся справиться и с тремя.

Влюбленный романтичный красавец, блистательно владеющий шпагой, насмешливый и бесстрашный, покорил сердце Маргариты. Бюсси был фаворитом герцога Алансонского, но главное — он терпеть не мог миньонов короля, особенно Дю Гаста. Уже за одно презрение к Дю Гасту Маргарита была готова полюбить Бюсси!

Если Ла Моль был взрослым, опытным любовником, то Бюсси скорее романтичным и напористым, способным дать Маргарите то, чего она категорически не получала от мужа: восхищение мужчины красивой женщиной. Они сгорали от страсти вдвоем, вдвоем же эту страсть и подпитывая.

Маргарита просто забыла, что у нее есть муж, мрачный мужлан, совершенно не умеющий ни ухаживать, ни удовлетворить романтическую страсть, король Наварры совершенно не подходил своей королеве, а потому ее не интересовал. Пусть спит со своей Шарлоттой и выдает ей секреты, больше Маргарита его судьбой заниматься не намерена! Позже она занялась, да еще как, но тогда все мысли Маргариты были о Бюсси!

Бюсси открыто противостоял Дю Гасту, тот даже организовал нападение на него, но пятеро наемных убийц не смогли справиться с одним Луи де Клермоном! Ранен-ный в руку, он ходил героем, собирая вокруг себя толпу восторженных почитателей.

Увидев, что его рука на простой перевязи, Маргарита не удержалась и подарила любовнику свой красивый шарф. Бюсси немедленно объявил, что ради одного этого стоило получить ранение от подлеца Дю Гаста. Разве мог так поступить Генрих Наваррский? Конечно, нет, а потому невообразимо упал в глазах своей супруги.

Переживал ли король Наварры разлад в отношениях с женой? Неизвестно, он научился быть столь скрытным, что никто ничего не мог понять. Генрих спал с де Сов, изредка посещал спальню жены, чтобы не было претензий, иногда вел с ней беседы ни о чем и старательно делал вид, что доволен жизнью.

К счастью, Маргариту это беспокоило мало, она была влюблена, а потому совершенно неопасна в качестве заговорщицы. Если бы король или королева-мать поняли, что такое состояние Маргариты куда безопасней, они поддерживали бы влюбленность, но бравада возлюбленного сестры, а также его растущая популярность надоели Генриху, и король приказал Бюсси отбыть вон, найдя самоуверенному красавчику занятие подальше от Парижа.

Маргарита снова рыдала, но поделать ничего не могла. Пережив отъезд возлюбленного, она снова занялась интригами.

Лувр, как обычно, залит огнями, тысячи свечей позволяли забыть, что на улице ночь, а их отражения в тысячах бриллиантов, что где-то есть бедность. Хотя об этом собравшиеся придворные думали меньше всего, их куда больше интересовало, в каком наряде появится король, как будет одета его сестра Маргарита де Валуа.

Королева Луиза не только не стремилась стать законодательницей моды, но даже не решалась повторять наиболее скромные наряды Маргариты. Не единожды королева Наварры пыталась придумать одежду для супруги своего брата, но каждый раз Луиза мямлила нечто вроде: «Король, мой супруг, не позволит…» — и оставалась в том, что ей дарил Генрих. Похвальная покорность, приводившая к тому, что королева слишком редко меняла свои наряды, потому что довольно скоро после свадьбы Генриху оказалось не до нее, все время занимали миньоны…

На сей раз Маргарита превзошла сама себя, она трижды за вечер переодевалась, каждый раз потрясая собравшихся изумительным подбором цветов и разнообразием отделки. Завистливые языки принялись злословить, ради чего такие старания, вернее, ради кого. Любвеобильная Маргарита без любовника, а собственный муж занят Шарлоттой де Сов. Так что же означала смена нарядов королевы Наварры, желание очаровать кого-то нового или вернуть мужа?

Сначала Маргарита появилась в нежно-зеленом робе, щедро усыпанном жемчугами и бриллиантами. Черные волосы королевы Наварры, как всегда, искусно уложены в затейливую прическу. Шарлотта де Сов, вокруг которой уже привычно вились одновременно Франсуа Алансонский и Генрих Наваррский, окинула королеву завистливым взглядом, но тут же взяла себя в руки и кивнула королю Наварры в ее сторону:

— Ваша супруга сегодня необычайно хороша. Не желаете ли сказать ей об этом?

Генрих, может, и желал, потому что Маргарита и впрямь была восхитительна, только при ее изумительной, нежной, цвета слоновой кости коже можно позволить себе столь необычный оттенок зеленого, любую другую цвет просто уничтожил бы; понимая это, злилась не одна Шарлотта де Сов. Но отойти от красавицы из «летучего эскадрона» королевских шлюх Генрих не мог, его место непременно занял бы Франсуа Алансонский. Пришлось усмехнуться:

— Для меня вы, мадам, куда прекрасней, причем не только в этом наряде, но и без него…

Грубоватый король Наварры научился делать комплименты, но Шарлотта незаметно поморщилась — чесноком от него все равно пахло…

Протанцевав несколько танцев, причем последний со своим братом Франсуа, Маргарита исчезла. Пока придворные пытались сообразить, кто же увел красавицу, Генрих Наваррский пошутил над приятелем:

— Монсеньор, от вас сбежала даже такая верная дама, как ваша сестра Маргарита?

И без того мрачный Франсуа, который почти не улыбался после отъезда Бюсси, фыркнул, как рассерженный кот, и бросился прочь из зала. В двери он почти столкнулся с Маргаритой, успевшей переодеться, одного мига было достаточно, чтобы они кивнули друг дружке и разошлись.

Теперь королева Наварры появилась в робе из белого атласа с несколькими затейливыми алыми вставками и столь искусно расположенными украшениями, что придворные надолго отвлеклись от самого бала, занимаясь разглядыванием изящного наряда законодательницы мод. Маргарита чувствовала себя в центре внимания, она была сама любезность, очаровательная, остроумная, красивая, легко дарила улыбки, изящно двигалась в танце, но вдруг столь же неожиданно, как в предыдущий раз, исчезла из зала.

Дамы напряглись, поняв, что это еще не все сюрпризы королевы Наварры. В третий раз Маргарита появилась в оранжевом с черным робе, который по черным вставкам был столь обильно украшен, что снова понадобилось время, чтобы оценить выдумку. Дамы завистливо ахали, кавалеры превозносили красоту и изящество Маргариты, королева Луиза тихонько вздыхала, ей никогда не суметь вот так, а королева-мать улыбалась так, словно отменный вкус дочери лично ее заслуга.

О несчастном герцоге Алансонском, обиженном в своих лучших чувствах, совершенно забыли, а зря… Попыталась напомнить только чувствовавшая зависть и досаду Шарлотта де Сов:

— Мадам вернулась, но герцог от нее сбежал… Два неудачника.

— Забудьте о герцоге, — посоветовал король Наварры, которого, если честно, весьма впечатлила собственная жена.

Понимая, что может сегодня ночью не дождаться Генриха Наваррского в своей постели, Шарлотта де Сов ринулась в атаку:

— Ну почему же? Его стоит пожалеть…

Генрих намек понял: если он отправится к жене, то Шарлотта в отместку пригласит Франсуа. Он постарался не смотреть на Маргариту, подчинив свое внимание де Сов. Правда, это не вполне удалось, уж больно хороша оказалась королева Наваррская, глаза сами то и дело искали ее в толпе придворных.

Чувствуя угрозу, Шарлотта де Сов удесятерила внимание к любовнику, явно собравшемуся изменить ей с женой! Сама Маргарита вовсе не старалась привлечь именно мужа, а когда Генрих словно случайно оказался рядом и намекнул, что не прочь провести ночь с ней, посмотрела на мужа столь странно, что тот даже смутился.

Не воспользоваться таким успехом Маргарита просто не могла, она нашла возможность шепнуть Шарлотте:

— Держите моего мужа крепче, а то он явно намерен стать именно таковым…

Де Сов только зубами заскрипела: нет уж, Генриха Наваррского ты у меня не получишь!

Генрих действительно ночь снова провел в спальне у Шарлотты, а та показала все, на что способна! К утру выдохшийся король Наварры забыл о прелести собственной жены, которой восхищался на балу.

Пока двор глазел на наряды королевы Наварры и восхищался ее вкусом, грацией и приветливостью, через заднюю дверь Лувра в темноту шагнул человек, закутанный в старый плащ. В суете дворца даже слуги не обратили внимания на скромно одетого мужчину невысокого роста, которого почти у двери ждала столь же скромная повозка.

Лишь один слуга Этьен ткнул в бок своего приятеля, толстого помощника повара Жильберта:

— Глянь, лицо оспой изрыто, точь-в-точь как у нашего монсеньора.

Жильберт, пропустивший не один стакан вина по поводу свадьбы своей сестры, махнул рукой:

— Дался тебе этот рябой урод. Пусть идет! Если бы он пытался войти, тогда другое дело… А так выходит ведь…

Человек с рябым лицом действительно был монсеньором Франсуа Алансонским, затеявшим побег, а фокус с переодеваниями его сестры — способом отвлечь всеобщее внимание от исчезновения опального герцога.

Франсуа уехал к Бюсси, чтобы возглавить протестантское войско, завербованное бывшим любовником Маргариты. Он без труда выбрался из Лувра, добрался до ворот Сент-Оноре, где пересел в карету и бросил, наконец, старый плащ, оттуда до аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Бюсси уже ждал у проделанной в стене дыры.

Через несколько минут кони уносили Франсуа Алансонского и его фаворита прочь от Парижа к Эвре.

Утром в Лувре поднялся переполох — исчез монсеньор Франсуа Алансонский! Брат короля не простой дворянин, искали повсюду, король лично обходил апартаменты дам, чтобы убедиться, что брата ни у одной из них под кроватью нет. По тревоге были подняты все, Генрих гнал от себя мысль, что брату удалось удрать, ведь это означало, что он может встать во главе противников короля. Во все концы были отправлены конные дворяне с приказом доставить беглеца живым или мертвым, но герцог был уже далеко…

Первым, на кого пало подозрение, был, конечно, Генрих Наваррский. Но Шарлотта де Сов клятвенно уверяла, что король Наварры провел всю ночь в ее постели, где его, собственно, и обнаружили утром. Да и сам король помнил, что Генрих Наварра и впрямь ни на шаг не отходил от красотки.

Следующей заподозрили Маргариту, все же она дружила с Франсуа и поддерживала его. Но к королеве Наварры невозможно было подступиться, та… рыдала! Причем лила слезы так, словно потеряла великую драгоценность, у нее даже поднялась температура. Полюбовавшись на плачущую дочь и убедившись, что та не валяет дурака, а действительно горюет, королева-мать махнула на нее рукой. Откуда Екатерине Медичи знать, что рыдала королева Наварры из-за… обиды на Бюсси, который обещал хоть на полчасика заглянуть в Лувр, как раз когда она переодевается, и обещания не выполнил!

— Он меня забыл…

Никто не понимал, кого именно имеет в виду королева, обливая слезами подушку. Считали, что брата и жалеет, что не взял с собой…

Спектакль, разыгранный Маргаритой на балу, а потом поневоле в ее спальне, удался на славу, ее не обвинили в организации побега и не посадили под замок, хотя сомнения у матери остались. И у короля тоже, потому он поручил своему любимцу Дю Гасту следить за королевой Наварры с удвоенным старанием.

Противостояние королевы Наварры и миньона стало более яростным.

Миньон, прекрасно зная свою безнаказанность, вел себя уж откровенно хамски.

Однажды он счел возможным даже не поздороваться с Маргаритой. Она подозвала к себе кого-то из придворных:

— Спросите у сеньора, неужели ему неизвестны правила хорошего тона?

Ответ, переданный ей Дю Гастом, был уничтожающим:

— Сеньор знает, но не считает себя обязанным соблюдать их со всеми…

Вообще-то это была откровенная пощечина, за которую Дю Гаста следовало вызвать на дуэль, только кому? Маргарита с трудом сумела сдержать злые слезы, особенно заметив насмешливый взгляд Шарлотты де Сов. Просить защиты не у кого, король Наварры не станет заступаться за оскорбленную супругу, чтобы не нажить врагов среди всемогущих миньонов, жаловаться королю бесполезно, для него правы только те, кто подставляет свои зады, о королеве-матери и вовсе думать нечего. Второй брат бежал, бывшие любовники либо казнены, либо тоже сбежали. При дворе она одна, и заступиться перед хамом некому.

Маргарита вдруг почувствовала такую тоску и одиночество, что слезы снова едва не брызнули из прекрасных глаз.

Генрих Наваррский замер. Из-за двери, ведущей в покои его супруги, явно доносился звон шпаг! Он попытался войти, но дверь была закрыта, на резкий стук и его требование открыть сделали это не сразу. Там явно кто-то или что-то пряталось.

В кабинете Маргариты короля Наварры ожидало забавное зрелище — его супруга в мужском костюме, с едва перехваченными лентой волосами, стояла, держа в руке шпагу. По растрепанным волосам и раскрасневшемуся лицу было понятно, что именно звуки ударов ее шпаги он и слышал из-за двери.

Но острый взгляд Наварры заметил еще и колыхнувшуюся штору, которая, как он знал, закрывала дверь на потайную лестницу. Кто-то уходил или пока прятался?

— Что вы делаете, мадам?

— Фехтую, — спокойно пожала плечами Маргарита, предварительно сдунув со лба прилипшую прядку волос.

— Это я вижу. Зачем?

Королева хмыкнула и, с яростью вонзив шпагу в спинку кресла, уселась во второе.

— Учусь защищать свою честь, сир.

— На нее кто-то покушается? — Генрих попытался свести все к шутке, но жена была серьезна.

— Меня не раз оскорбляли, а заступиться некому.

— Вас обидел Дю Гаст?

— Как вы наблюдательны! Не прошло и двух лет, и уже заметили.

Генрих твердо решил не обращать внимания на выпады супруги, Маргарита всегда славилась острым языком.

— Дю Гаст не кресло. Боюсь, пока вы научитесь фехтовать так, что сможете вызвать миньона на дуэль, он успеет умереть от старости.

Королева разозлилась окончательно:

— А что мне делать, если вокруг не осталось мужчин?!

— Ваши слова оскорбительны.

— А вы вызовите меня на дуэль, я отвечу за свои слова!

— Я не воюю с женщинами, предпочитаю с ними спать.

Генрих развернулся и отправился прочь. Вслед ему неслось:

— Вы только на это и способны!

Не будь это его собственная супруга, он ответил бы даже женщине. Однако Генрих чувствовал ее правоту. Дю Гаст вел себя просто хамски, а он, муж, не собирался заступаться за честь жены. Но королю Наварры вовсе не хотелось, сидя в Лувре под замком, наживать себе врага в лице короля.

Маргарита, когда за мужем закрылась дверь, швырнула подушкой с такой силой, что сбила большой канделябр.

— Мадам…

— Самое неприятное, что он прав. Дю Гаст столь силен и так владеет шпагой, что пока я научусь, мерзавец действительно успеет состариться. И я тоже!

Карлотте, выслушивавшей эту тираду, показалось, что о втором мадам сокрушалась куда сильнее.

Маргарита вздохнула уже спокойней:

— Придется действовать по-другому.

На следующее утро король обнаружил у себя в спальне листок с едким куплетом:

Найти автора не удалось, того, кто принес в королевские покои куплет, тоже, король вымученно улыбнулся и демонстративно бросил листок в камин, но через несколько дней эти стихи распевал уже весь Париж.

Стоял один из теплых деньков, какие бывают только осенью, когда солнышко, словно жалея людей, решает отдать им последнее тепло перед ненастьем и холодами.

По парку, мирно беседуя, прогуливались две дамы. Со стороны могло показаться, что Маргарита де Валуа и герцогиня Неверская обсуждают фасон новых платьев, их лица не выглядели ни озабоченными, ни хмурыми. В действительности же разговор шел самый что ни на есть серьезный и даже страшный.

— О, поверьте, Витто тот, кто вам нужен.

— Чем же он так хорош?

— Когда-то в стычке убил одного из миньонов короля, к которому был привязан и Дю Гаст. Пришлось скрываться в монастыре Святых Августинцев. Король, возможно, и простил бы бедолагу, но Дю Гаст против.

— Не произносите при мне этого имени, я прихожу в бешенство!

Однако во время этой тирады на губах у Маргариты играла безмятежная улыбка.

— Но как до него добраться, миньон всегда окружен толпой всяких слизняков?

— Где-то же он бывает один?

Герцогиня Неверская усмехнулась:

— В спальне, и то не всегда.

— Значит, убьем в спальне, — все так же сладко улыбаясь, заверила Маргарита.

Через некоторое время она уже знала полный распорядок дня миньона.

Из-за проблем с кожей Дю Гаст был вынужден ежедневно принимать специальные паровые ванны в своем доме на Сент-Антуан, что совсем рядом с Лувром. Маргарите стало известно, что этот дом примыкал стеной к соседнему, в котором жила любовница миньона. Это было вполне обычным делом для Парижа, в общей стене проделывали дверь и общались, не выходя на улицу.

Через несколько дней после беседы двух дам, поздно ночью они оказались в монастырской часовне. Третьим был тот самый барон Витто, что имел зуб на королевского миньона.

Маски на лицах дам не обманули Витто, он узнал нежный голос сестры короля. Этот голосок сообщил нужные сведения, а изящная ручка протянула большой кошель с деньгами.

— Если вы покажете в Анжере вот это, — Маргарита протянула еще и брошь, — то вас примут, как брата.

Барон усмехнулся, королева Наварры права, оставаться в Париже, если убийство удастся, для него смерти подобно, даже монастырь не спасет, за любимого миньона король из-под земли вытащит. Но он так устал прятаться и так ненавидел миньонов, что был даже рад поручению.

В канун праздника Всех Святых за окно дома, соседнего с домом королевского миньона, зацепился крюк с веревочной лестницей. Один за другим пятеро дюжих мужчин проникли внутрь, но задерживаться в этом доме не стали. Через потайную дверь они прошли в соседний прямо в спальню к Дю Гасту. Сам королевский миньон лежал в постели, расслабившись после только что принятой ванны в предвкушении прихода своей пассии.

Именно потому легкий скрип потайной двери его не насторожил, но вместо любовницы Дю Гаст увидел перед собой вооруженных мужчин. Собственную шпагу схватить он не успел, потому что был заколот несколькими ударами кинжалов. Били наверняка, такого опасного врага раненым оставлять нельзя.

Убедившись, что миньон мертв, Витто спокойно вытер свое оружие о его одежду и отправился обратно. Больше их в Париже не видели, убийцы действительно удрали в Анжер к герцогу Алансонскому.

Маргарита лежала в постели с сильной простудой, не стоило гулять по ночам даже в монастырскую часовню…

— Мадам, убит Дю Гаст!

— О, какое счастье! Как жаль, что я нездорова, я бы с удовольствием отпраздновала это событие!

— Мадам, хорошо, что вас не слышит король.

— Какой из двух?

— Оба.

Оба короля догадались, чьих это рук дело, но доказать никто ничего не смог, так и осталось убийство Дю Гаста на совести Маргариты, хотя вздохнули с облегчением многие.

Мучила ли Маргариту совесть? Ничуть! Это были времена, когда человеческая жизнь не стоила и экю, а убийцами оценивалась только по степени сложности самого убийства, вернее, преодоления охраны. А уж убить того, кого давно и стойко ненавидишь, при этом отомстив за что-то или кого-то, вообще считалось едва ли не почетным.

Генрих Наваррский поразился скрытности и ловкости супруги. Найти способ уничтожить такого осторожного хитреца, которого несколько лет не могли подловить, чтобы убить, могла только женщина, причем умная женщина.

Беда была в том, что они больше не доверяли друг другу.

Король бушевал; если побег его брата Франсуа и взволновал, то не настолько, с глупым и трусливым Алансонским справилась мать, а кто мог справиться с Генрихом Наваррским? Но больше всего Генриха бесило понимание, что сестрица снова помогла бежать тому, кто по его воле сидел под стражей. Генрих ни на минуту не поверил, что Маргарита и сама не знала о предстоящем побеге.

— На сей раз ваши слезы нас не обманут! Вы столь грешны, что вам нет веры!

Королева-мать смотрела на беснующегося сына и с ужасом думала не о том, что он прав, а о том, насколько Генрих в гневе похож на Карла. Неужели и этот сын подвержен недугу, как предыдущий? Нет, только не это, Генрих не может стать столь же безумен, как был Карл!