Двое на дороге (сборник) Рогачев Евгений

Двое на дороге

Жизнь человека измеряется его поступками.

Нередко между собой они связаны нитью, незаметной на первый взгляд. И каждое безобидное действие может повлечь за собой цепь трагических событий. Не задумываясь над этим, мы продолжаем жить, совершая одну ошибку за другой.

Наблюдение Автора

Солнце ярко светило на небосклоне, но жары, обычной для этого времени года, не было. Поднявшийся легкий ветерок, откуда-то с севера, нагонял прохладу. Вдалеке, где небо, соприкасаясь с землей, образовывало изломанную линию горизонта, маячили поросшие лесом сопки.

Загородное шоссе, петляющее, словно гигантская серо-белая змея, среди холмов и перелесков, было, на удивление, пустынно в этот час. Только изредка проезжали редкие машины, вторгаясь ревом своих моторов в окружающую тишину. Да слышался шум речки, бегущей по камням неподалеку.

Стоявший возле раскидистой ивы инспектор ДПС откровенно скучал. День сегодня был «неурожайный», и это ввергало его в уныние. Еще эта проклятая мошкара не давала спокойно стоять на месте, заставляя все время размахивать сорванной веткой, словно лопастями ветряной мельницы. Одним словом, настроение было не из лучших.

Но вот что-то привлекло его внимание. Он встрепенулся, чутким ухом уловив шум приближающейся машины. По реву мощного двигателя без труда догадался, что тот мчится намного больше положенной ему скорости, и тут надо не зевать, раз удача сама летит тебе в руки. Инспектор откинул ветку, нырнул в салон, достал фуражку, жезл. Придав лицу грозный вид, вышел на дорогу. И как раз вовремя. Мощный черный джип, сверкая на солнце лакированными боками, быстро приближался к той точке, где ее поджидал сотрудник ДПС.

Водитель, увидев человека в форме, выскочившего как черт из табакерки, зло выругался. Он хотел нажать на акселератор, но что-то его удержало от этого. Раньше, лет пять назад, он бы так и поступил, но сейчас времена изменились. Зачем искушать судьбу, если всегда можно договориться? К тому же у него есть «охранная грамота», выручавшая уже не раз. Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и, нащупав на груди твердую корочку, принял вправо. Машина, с юзом, остановилась, обдав инспектора пылью и сухим, горячим ветром. Водитель подождал, пока пылевое облако улетит в сторону, приспустил стекло.

– Я что-то нарушил, лейтенант?

Лейтенант от такой наглости задохнулся. Выплюнув скрипнувший на зубах песок, прорычал:

– Инспектор дорожно-постовой службы, лейтенант Иноземцев. – И, после небольшой паузы: – Ваши документы?

– В чем проблема-то, лейтенант? Прости, если немного быстрее ехал, – водитель нарочито медленно полез в бардачок. – Тороплюсь, знаешь ли. В городе меня гости ждут, а опаздывать я не люблю. Ты уж не наказывай строго старого вояку.

Стекла у машины, что тоже являлось грубейшим нарушением, были затонированы, и салон не просматривался: Иноземцев видел там только свое отражение и ничего более. От этого злость инспектора возросла в пропорциональной прогрессии. Виной тому было и долгое ожидание, и день, который с самого начала пошел как-то не так, и то, что приходилось стоять и ждать, пока этот толстый, богатый боров найдет свои права. Иноземцев про себя решил, что обует его по полной, несмотря ни на что. Будет знать в следующий раз как дерзить. Интересно, один он в машине или нет?

Водитель, решив до конца испытать терпение представителя власти, медлил, и это не понравилось инспектору. Он сделал шаг назад, демонстративно положил руку на кобуру. Водитель, заметив это, чуть заметно улыбнулся. Одно его смущало и не давало спокойно разрулить ситуацию. Знал он, не понаслышке знал, сам был когда-то одним из них, что обычно экипажи службы ДПС состоят из двух человек. Один проверяет документы, второй стоит «на подхвате». Если следовать логике, то второй сейчас должен сидеть в кустах, с автоматом в руке. И от нетерпения клацать затвором, ловя в мушку прицела его вспотевшую спину. Кто их разберет? И такое может быть. От этих мыслей у водителя джипа вдоль позвоночника пробежала тоненькая струйка пота.

Не знал водитель, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации, что напарник инспектора уже третий день валяется в больнице, прооперированный после острейшего приступа аппендицита. Поэтому и оказался лейтенант один на дороге, в нарушение всех норм и уставов.

– Документы! – Второй раз это прозвучало зло, нетерпеливо.

– Да не нервничай ты так, лейтенант. На, – водитель протянул красную корочку.

Инспектор подошел ближе, протянул руку. Раскрыл документ, скосил глаза, стараясь не упускать из вида странного водителя. Тот был спокоен, по крайней мере, так казалось, и смотрел, как лейтенант читает его удостоверение. Иноземцев поднял глаза, заметил, как у водителя по седому виску скатывается капля пота. Списал это на жару.

– Что же вы, товарищ полковник? Вроде военный человек, из органов, а правила нарушаете? Непорядок, – отдавать удостоверение инспектор не торопился.

– А вот нотации мне читать не надо. Или ты не прочитал, кто я по званию? Ладно. Я же тебе говорю, что торопился, – водитель достал носовой платок, протер вспотевшее лицо, вопросительно посмотрел на лейтенанта: – Ну все, инцидент исчерпан?

«Сейчас, – мысленно усмехнулся Иноземцев. – Так я тебя и отпустил! Жди!»

Иноземцев происходил из той породы людей, которых в народе не любят. Характер имел злой, неуживчивый, мстительный. Одним словом, вредный до невозможности. Когда он пер вперед, что называется, закусив удила, не обращая внимания на чины и звания, остановить его было непросто, а порой и невозможно. Может, поэтому и стоял здесь уже не первый год с жезлом, хотя давно мог занимать какую-нибудь хлебную должность при штабе.

– Права, пожалуйста, предъявите. И мотор заглушите, – лейтенант расставил пошире ноги.

– Да ты что, лейтенант, совсем сбрендил? – мужчина начал терять терпение, хотя и понимал, что ни к чему это. Но эта дурацкая ситуация выведет из себя кого угодно. – Или у тебя от жары мозги расплавились? Читать разучился? Не видишь кто я?

– А вот грубить мне не надо, товарищ полковник. И грамоте я обучен, – растягивая слова, с издевкой проговорил инспектор. – Закон одинаков для всех. И права придется предъявить, если не хотите дальше пешком идти… товарищ полковник.

Мужчина покачал головой, но понял, что спорить бесполезно. Что-то буркнул себе под нос, приоткрыл дверцу джипа, заглушил двигатель. Сразу стало слышно, как дует ветер в кронах деревьев, росших вдоль дороги. Из-за поворота показалась большегрузная машина и не спеша прокатилась мимо, обдав стоявших запахом сгоревшего дизтоплива.

– На, держи, – водитель иномарки протянул маленькую пластиковую карточку. – Ну и дотошный ты, лейтенант. Не боишься, что нажалуюсь? Пойдешь тогда с метлой двор подметать перед отделом. Как такая перспектива?

Инспектор молчал. Поднял безразличный взгляд на водителя, казенно спросил:

– Куда путь держите?

– Слушай, лейтенант, – у полковника окончательно сдали нервы. – Ты меня достал. Я же тебе русским языком говорю, что еду в город, к родственникам. Они меня очень ждут и сильно расстроятся, если я опоздаю. А ты меня тут держишь… Слушай. А может, тебе деньги нужны? Боже, как я сразу не догадался! Ты так бы сразу и сказал, а то ломаешь тут комедию. Говори сколько, и мы разойдемся с миром.

Это лейтенанта не насторожило, хотя и должно было. Чтобы ехать дальше, полковник предлагал деньги, и именно здесь крылась несуразность. Высокие чины обычно надеялись на свое звание, а не на толщину своих кошельков. Но это обстоятельство прошло мимо сознания лейтенанта. Взгляд Иноземцева был по-прежнему хмур и угрюм, хотя в душе он ликовал от сознания того, что удалось доказать этому жирному, спесивому борову, кто здесь главный. И пусть он будет хоть трижды генералом, но только от него, от лейтенанта Иноземцева, зависит – поедет он дальше или нет.

– Значит, вы мне взятку предлагаете? Чтобы я вас отпустил, а вы дальше будете ездить с нарушением правил. Я правильно вас понял?

– Нет, лейтенант, ты меня неправильно понял. Все мы находимся на своих местах, и каждый зарабатывает, как может. Я сам когда-то был таким: молодым, наглым, упертым, а теперь езжу на этом, – он похлопал по нагретому боку своего стального коня. – Одни созданы, чтобы давать, другие – чтобы брать. Мы с тобой из второй категории.

Иноземцев на это ничего не ответил. Медленно обошел вокруг машины, стараясь заглянуть в салон.

– Что-то я вас раньше в отделе не видел. Недавно перевелись?

– Недавно, да, – уклончиво ответил водитель. – Ну что, я могу ехать?

Иноземцев молчал. Что-то его настораживало в этом водителе двухсотсильного джипа. Был он какой-то чужой, не свой. И не в звании тут было дело. Хотя… пусть катится ко всем чертям. Но штраф с него взять следует.

– Можете, – Иноземцев достал из нагрудного кармана ручку, чиркнул что-то у себя на руке, показал водителю.

– Н-да, – водитель хмыкнул, достал портмоне, рука зависла в воздухе. – Сколько здесь нулей?

– Все зависит от вашей фантазии.

– Понятно, – мужчина начал шелестеть купюрами, но Иноземцев его остановил.

Он отошел в сторону от дороги, носком ботинка сдвинул в сторону камень, обнажив под ним небольшую ложбину, посмотрел на мужчину. Тот все понял без слов. Наклонился, положил несколько бумажек, сверху придавил камнем.

– Не буду вас больше задерживать. Счастливого пути, – Иноземцев протянул документы. – В следующий раз не нарушайте правил, товарищ полковник.

– Благодарю, – пробормотал под нос мужчина, убрал документы и, уже собираясь сесть в машину, вновь обернулся к инспектору. – Кстати, лейтенант, хочешь анекдот на дорожку… Слушай… Приходит молодой человек устраиваться на работу в ГАИ. Ему выдают форму, жезл, пистолет и выпускают на трассу. Месяц проходит, другой, а новоявленный инспектор как в воду канул, даже за зарплатой не приходит. Начальник отдела начал беспокоиться – сел в УАЗ и на трассу. Видит, стоит инспектор и как ни в чем не бывало досматривает машины. Начальник к нему: «Ты что, – говорит, – чудило, не объявляешься? Почему за зарплатой не являешься? Тебя уже в бухгалтерии обыскались совсем». «Как, – удивился инспектор, – у вас еще и зарплату дают? А я думал: выдали пистолет и крутись, как хочешь». – Водитель сел в машину, напоследок крикнул: – Я думаю, что мы еще встретимся, лейтенант! Не должны не встретиться!

Выбив из-под колес фонтанчики придорожного песка, машина рванула с места и понеслась по асфальту по направлению к городу.

– Вот гад! – Иноземцев зло сплюнул и сдвинул фуражку на затылок. – Мало взял, надо было удвоить. Ничего, если будет так гнать, то на следующем посту опять нарвется на неприятности. Учишь их, учишь… Странный какой-то полковник, надо бы справки навести… А может, засланный..? Да нет, навряд ли. Вон как дрожал, выкручивался. Сыграть такое невозможно.

Иноземцев прислушался – не раздастся ли звук подъезжающего автомобиля. Вроде все тихо. Нагнулся над камнем, чуть-чуть сдвинул его в сторону. Американский президент смотрел настороженно и как будто даже осуждающе, но Иноземцева это не смутило. Он был не суеверен.

– Пусть полежат до вечера. Проверим их ультрафиолетом и, если все чисто, в карман, – подумал лениво. Ему почему-то казалось, что купюры настоящие и подставы тут нет. Чутье его редко подводило, а сейчас оно молчало. Через неделю у жены день рождения, и эти деньги пойдут ей на подарок.

Иноземцев присыпал песком то место, где лежал его дневной заработок и продолжил нести дежурство.

Мощный джип несся, наматывая километр за километром. В салоне играла легкая музыка, работал кондиционер, не давая жаре от раскаленного металла и работающего двигателя проникнуть внутрь машины. Несмотря на это, водитель потел все больше. Эта встреча совершенно выбила его из колеи. Еще немного, и он мог сорваться, и неизвестно, как бы все кончилось.

– Проклятый мальчишка! Чуть до инфаркта не довел! Стоит, стрижет купоны. Наглец! Надо было намотать его на колеса, чтоб другим неповадно было. Тварь!

– Успокойся, – неожиданно раздалось с заднего сиденья. – Ты молодец и все сделал правильно. Так что не гоношись. А сейчас сбавь скорость, если не хочешь совсем без денег остаться. Судя по карте, скоро пост, и еще одна такая встреча нам ни к чему.

– Тебе легко говорить, – проворчал водитель, не поворачивая головы. – Ты не стоял там, перед этим ублюдком. А я чувствовал себя словно раздетым. Так и хотел ему заехать в рожу! Но нельзя, дело! Тварь!!! – он ударил кулаком по рулю.

– Успокойся, я тебе говорю, – в голосе невидимого собеседника прозвучал металл. – И скорость сбавь. Еще не хватало, чтобы нас остановили по твоей глупости. Забыл, что нас ждет?

– Помню, я помню. – Машина сбавила ход.

Еще один поворот, и показался город. Как всегда, неожиданно и внезапно, словно по мановению волшебной палочки. Черный джип, как предвестник смерти, неумолимо приближался к городской черте, неся в своем чреве боль и разрушение…

…Мешки с гексогеном были заложены в подвале районной больницы. Организаторы теракта выбрали этот объект не случайно. Недавно весь район поразила эпидемия гриппа, и больничные палаты были переполнены. А на следующий день, за час до полудня, раздался взрыв. В воздух были подняты тучи песка, камня и останки человеческих тел. Жизнь маленького провинциального городка стала измеряться двумя понятиями: до теракта и после. По странному стечению обстоятельств, именно в этой больнице, в должности помощника главного врача, работала жена Иноземцева. Она погибла вместе со всеми, а тело ее, сколько ни искали, так и не нашли.

Друг

«Предательства совершаются чаще всего не по обдуманному намерению, а по слабости характера».

Франсуа Ларошфуко

Пятый час они шли за подраненным оленем, уходя все дальше и дальше, в тайгу. Ориентировались по цепочке кровавых следов, оставляемых раненым животным на снегу. Упорство гнало людей вперед, и они скользили на лыжах, стараясь быстрее настигнуть зверя. Матерый, старый олень умело запутывал следы, стараясь оторваться от настырных охотников. Он, словно издеваясь над людьми, петлял по тайге, уводя их в самые непроходимые места. Короткий зимний день подходил к концу. Серые сумерки неотвратимо надвигались на тайгу. Усталые и злые, они остановились на берегу замерзшей реки и вдалеке заметили удаляющегося сохатого. Олень заметно ослабел. Он шатался из стороны в сторону, временами припадая на передние ноги. Люди, забыв об усталости, обрадованно ринулись вниз с высокого берега.

Сергей, спускавшийся первым, правой лыжей налетел на сук, торчавший над землей. Он потерял равновесие, его подбросило в воздухе, перевернуло и со всей силы ударило о землю. Егору, ехавшему следом, в последний момент удалось объехать опасное место. Он осторожно съехал вниз, быстро скинул лыжи и подбежал к другу. Тот лежал, раскинув руки, на спине и стонал. Из уголка рта, на снег, стекал тонкий ручеек крови.

– Е-мое. Под ноги смотреть надо. – Егор попытался приподнять друга.

Сергей закричал от боли, закашлялся, а из его рта вылетел сгусток крови, обрызгав Егора. Он осторожно, чтобы не потревожить, осмотрел раненого. Познаний в медицине хватило, чтобы понять: у друга сломан позвоночник. Это значило, что надо как можно быстрее выбираться к людям. Иначе, без медицинской помощи, друг умрет. Лыжи при падении он сломал и теперь они ни на что не годились. Из той пары, которая осталась, Егор сделал подобие волокуш. Осторожно переложил на них друга и двинулся в долгий путь домой.

Погода буйствовала не первый день. Все это время сильный, порывистый ветер кружил снежные хлопья в неистовом, фантастическом танце. Все скрылось за пеленою снега, идущей непрерывной стеной откуда-то с запада. Но к концу третьего дня, после обеда, снег падать прекратил, а затем утих и ветер. Над бескрайними просторами, укрытыми снежным многометровым покрывалом, наступила долгожданная тишина. Она казалась нереальной, звенящей и даже будто осязаемой после снежной фантасмагории, еще несколько часов назад бушевавшей здесь. Таежный лес замер, боясь скинуть то оцепенение, которое всегда наступает после буйства непогоды.

Выскочил заяц-беляк и запетлял между деревьев, оставлял на снегу цепочки рваных, неровных следов. Но вот его что-то насторожило. Он остановился, приподнялся на задних лапах. Его уши стояли торчком, чутко улавливая каждый посторонний звук, глаза-бусинки настороженно осматривали белое безмолвие. Опять послышался посторонний скрип, на этот раз ближе, и заяц, испугавшись, юркнул в нору. Его страхи оказались ненапрасными. Через некоторое время из-за деревьев показался человек, тащивший волокушу.

Он шел, проваливаясь в снег почти по пояс, и это очень усложняло движение. Человек переставлял одну ногу, затем вторую и так, шаг за шагом, продвигался вперед. Морозец стоял небольшой, от распаренного тела шел пар, а на лице человека собирались бусинки пота, покрывая тонкой ледяной коркой лицо.

Каждый новый шаг давался ему все тяжелее. Егор чувствовал, как с каждым пройденным метром силы убывали. Он знал, что вскоре сил совсем не останется и тогда наступит конец. Он старался не думать об этом и, как машина, шел вперед, а чтобы отвлечься, считал свои шаги. Через каждые двадцать шагов человек останавливался, садился на снег и немного отдыхал. Долго сидеть на снегу он себе не позволял. Сразу наваливалась дремота, тело деревенело и отказывалось подчиняться. Вставать и заставлять себя идти дальше становилось все труднее.

Следом за ним, оставляя глубокий след, медленно тащилась волокуша. Он сделал ее из лыж, кое-как, перетянул веревками, а сверху, для удобства, закинул еловым лапником. На ней лежал человек, со стороны казавшийся мертвым. Только когда импровизированные сани дергались, до Егора доносился слабый стон.

Егор поудобнее перехватил лямки и пошел дальше. Поднявшись на сопку, сбросил ремни и повалился на снег прямо там, где стоял. Отдышавшись, тронул друга за плечо:

– Серега, ты как?

В ответ тот слабо пошевелил рукой и прохрипел:

– Жив пока.

– Тогда нормально. Ты, главное, держись. Немного осталось. Спустимся с этой горки, а там и до поселка недалеко. – Егор снял перчатку и голой рукой стал осторожно снимать с лица ледяную корку. В некоторых местах оно обморозилось и не реагировало на прикосновение. Егор взял горсть снега и с остервенением принялся растирать кожу.

Он обманывал и себя и друга. До поселка оставалось, по его прикидкам, километров тридцать, не меньше. Один бы он, возможно, дошел, в крайнем случае, дополз. Вдвоем этот путь не осилить. Егор чувствовал, что сил в нем осталось всего ничего.

Друг зашевелился на санях, пытаясь приподняться.

– Что ты дергаешься? Лежи, береги силы, – Егор повернул голову.

– Слышь, Егорка. Ты только не бросай меня. Не хочу я умирать здесь один, – неожиданно прохрипел Серега, разлепив обветренные губы. Каждое слово давалось ему с трудом. Он говорил с придыханием, тяжело выталкивая из себя каждый звук. – Жена у меня дома, скоро родить должна. Как глупо все получилось.

Он закашлялся тяжелым, сухим кашлем и замолчал.

– Успокойся. – Егор, прекратив растирание, взял в рот горсть снега, задумчиво пожевал. – Не брошу я тебя. Если подохнем, то вместе. А что глупо все получилось – в этом ты прав. Кто же знал, что так все нелепо выйдет.

Егор тяжело встал, утоптал снег вокруг саней и стал осторожно спускаться в долину. Приходилось идти осторожно, все время придерживая сани. Иначе они грозили сорваться вниз и увлечь за собой Егора. Но все обошлось благополучно. Спустившись, Егор остановился, привалился к волокуше. Достал из кармана и сунул в рот обледенелый сухарь и стал его медленно пережевывать. Съев, вытер бороду и посмотрел на друга. Оставшуюся еду он теперь тратил только на себя, здраво рассудив, что ему она нужнее, раз он тянет за собой такой груз. Не подкармливай он себя, вообще ослабеет, и тогда они сгинут здесь вдвоем.

Егор натянул перчатки, встал, накинул лямки и медленно потащился дальше. На дне долины снегу было меньше, чем на предгорье. Местами попадался наст, и идти стало значительно легче.

Часа через два изматывающего, изнуряющего движения Егор упал, в изнеможении, на снег.

«Все, не могу больше! – кричала каждая клетка израненного, усталого тела. – Пропади он пропадом! Не могу я больше тянуть эту чертову волокушу! Сил нет!»

От усталости и от бессилия на глаза навернулись слезы. Ему не хотелось погибать здесь, когда до дома оставалось не так и много. Егор обтер лицо снегом, приподнял голову, посмотрел на сани. Сергей все так же неподвижно лежал с закрытыми глазами. Почувствовав взгляд Егора, очнулся и, едва слышно, прошептал:

– Егор, ты слышишь меня?

– Слышу, слышу, – Егор зло отвернулся.

– Далеко еще?

– Понятия не имею. Наверное, нет, если с пути не сбились.

– Ты прости, друг, что так все получилось, – Сергей закашлялся и задышал тяжело, с хрипом. – Ты представляешь, я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Такое впечатление, что парализовало всего. Не знаешь, что со мной?

– Откуда я могу знать. Я не доктор.

– Нам, главное, до дома добраться. Там врачи, там поставят на ноги. Если все хорошо, я тебе такую поляну накрою – неделю гулять будем. – Серега замолчал, на этот раз, надолго.

«Доберемся… Еще добраться надо… Наивный. Он что, не понимает, что у него позвоночник сломан? Поэтому и руки, и ноги не двигаются. В лучшем случае, инвалидом останется на всю жизнь. И Наташка его наверняка бросит. На черта он ей такой нужен?»

Егор осмотрелся вокруг. Насколько хватало глаз, кругом простиралась белая пустыня. В этих местах он бывал еще с отцом, лет десять назад, и примерно представлял, где они находятся. Чтобы выбраться, им нужно было пройти по плато километров пять и миновать лес, видневшийся на горизонте. А там уже можно было выйти на зимник, по которому лесовозы вывозили лес с зимних делянок. Если удастся преодолеть этот путь, то можно сказать, что они спасены. Лесовозы ходили довольно часто, стараясь вывезти лес до весенней распутицы. Кто-нибудь их наверняка подобрал бы.

Но эти последние километры оказались непреодолимым препятствием. Егор чувствовал, что дальше двигаться не может. В глазах все время стояли радужные круги как следствие сильной усталости и постоянного недоедания. Молодое, тренированное тело исчерпало себя и отказывалось повиноваться. Мозг еще был готов двигаться вперед, но тело ему уже не подчинялось. Наступал предел человеческой выносливости.

Егор еще раз посмотрел на сани. Серега впал в забытье и, казалось, умер. Он лежал не шелохнувшись, устремив острый подбородок в небо. Егор подполз к нему, поднес рукавицу ко рту. Тут же образовалась влажная проталина.

«Жив еще, – Егор отвалился от саней и тоже закашлялся. Когда кашель закончился, в его мозгу неожиданно родилась страшная и пугающая мысль: – Лучше бы ты умер. Освободил бы и меня, и себя. Не могу я тебя больше на себе тащить, а ты все равно не жилец. Вдвоем нам не выбраться, а у одного есть хоть какой-то шанс».

Он старался отогнать ее от себя, испугавшись того, что пришло ему в голову. Старался, но не мог. Мысли приняли иное направление. Они метались в его воображении, но нужного ответа не приходило.

«Если оставить его здесь и попытаться добраться до людей? Нет. Слишком далеко. К тому времени он замерзнет, или волки разорвут… Что тогда делать? Надо уходить, спасаться самому. Я уверен, что Серега поступил бы точно так же».

От долгого сидения на снегу Егор замерз. Все тело одеревенело и было словно чужое. Он с трудом встал, но его тут же повело в сторону и опрокинуло на снег. Мозг затуманился, перед глазами встала белая пелена. Егор немного полежал с закрытыми глазами, собираясь с силами. Кое-как приподнялся, встал на ноги и неровной походкой, шатаясь из стороны в сторону, пошел прочь. Отойдя шагов на двадцать, Егор остановился, посмотрел назад.

Поднялся небольшой ветер, и пошел снег. Он почти засыпал сани и человека, лежащего на них. Егор постоял, потом повернулся и пошел назад. У саней он остановился, рукой смел снег с лица Сергея и в последний раз посмотрел на друга.

– Я не могу тебя здесь бросить. Для тебя так будет даже лучше. Прости и прощай.

Такое впечатление, что Сергей услышал его. Он открыл глаза и посмотрел на Егора. От неожиданности тот отшатнулся и сделал шаг назад. Но, собрав остатки воли в кулак, тут же навалился всем телом на друга и закрыл тому рот рукою.

– Ты что?! – последнее, что услышал Егор, но руки не отнял.

Он почувствовал слабое сопротивление, но продолжал давить все сильнее, насколько хватало сил. Вскоре человек под его рукой перестал трепыхаться и затих. Егор отнял рукавицу и увидел, что лицо друга перекосилось от боли, а глаза все так же открыты и смотрят мимо него, куда-то вдаль. Но это был уже взгляд мертвого человека, и от этого стало страшно. Егор стянул искусанную зубами Сергея рукавицу, и пальцами попытался закрыть глаза. Это сделать не удалось, и тогда он снял с плеча вещмешок и положил его на голову Сергея.

Поднявшись, Егор, не оглядываясь, побрел прочь.

Человек двигался, как в забытьи. Падал и поднимался. Падал и снова поднимался. И так бессчетное количество раз. Все его действия были направлены на одно – жить. Иногда он был не в состоянии идти и тогда полз, оставляя после себя глубокую борозду. Рукавицы он где-то потерял, но не заметил этого, а все так же, в забытьи, продвигался вперед.

Волчья стая настигла его, когда до спасительной лежневки было уже рукой подать. Он потерял сознание, а когда очнулся, то увидел вокруг себя волков. Они сидели кругом, в центре которого находился человек. Он привалился спиной к сосне, понимая проблеском сознания, что вот и настал конец. Он уже не боялся смерти, а ждал ее как искупление за тот грех, который совершил.

Волки были сыты. Они не торопились разделаться со своей добычей, звериным чутьем безошибочно угадывая: жертва от них никуда не денется. Человек осмотрелся, решая, кто нападет первым. Здоровый вожак сидел немного впереди и скалился, показывая огромные клыки. Стая, нетерпеливо поскуливая, ждала своей очереди. Но вот вожак зарычал, весь подобрался и прыгнул.

Последним усилием воли человек, за мгновение до того, как волчьи клыки добрались до него, мертвой хваткой вцепился в шею волка и повалил на снег. Его руки свело судорогой и казалось, что уже никакая сила не сможет их оторвать. В этот момент остальная стая, вслед за вожаком, ринулась на человека и стала рвать его на части.

Вскоре все было кончено. Волки, облизываясь, разошлись в стороны, и вся стая, ведомая вожаком, помчалась в тайгу. Через некоторое время на поляну осторожно, крадучись, вышел молодой лисенок. Он принюхался, поведя чутким носом по ветру. Не заметив ничего подозрительного, осмелел и принялся слизывать кровавые пятна на снегу.

К вечеру поднялся сильный ветер и окончательно замел следы кровавого пиршества.

Старик

«Старость одинокая, всем бедам беда!»

Софокл IV век до н. э.

Тяжело опираясь о клюку, старик стоял у калитки и наблюдал за прохожими. Мимо прошел, шаркая ногами, соседский мужик. Старик окликнул его:

– Колька, не знаешь, в магазин товару не завозили?

Тот приостановился. Достал мятую пачку папирос, закурил.

– Завтра должна автолавка приехать. А ты, дед, никак гостей ждешь?

– Внук должен приехать на каникулы. Почитай, на все лето. Жду телеграмму со дня на день. Хотел прикупить кое-чего.

– Это хорошо, когда гости. Особенно, если предупреждают заранее, а не сваливаются как снег на голову, – он докурил папиросу, втоптал ее в сухую, дорожную пыль. – Ладно, бывай, дед, некогда мне, идти надо.

Колька махнул рукой и отправился по своим делам. Старик постоял еще немного и пошел в дом.

Ближе к обеду почтальонша Клавка принесла наконец долгожданную телеграмму. Старик, дремавший к тому времени под раскидистой черемухой, встрепенулся, услышав знакомые шаги. В деревне редко кто выписывает прессу: не по карману. Поэтому визит почтальона часто означает весточку от родных.

Женщина села на скамейку напротив старика, положила сумку на колени.

– Здорово, дед. Все дрыхнешь?

– Да так, кимарнул немного. Что-то разморило меня после обеда.

Клавке, а вернее, Клавдии Петровне, шел пятьдесят шестой год. Находясь на пенсии, она все равно продолжала работать: молодежь в деревню не загонишь, да и на оклад такой особо не разживешься. Вот и приходилось ей таскать тяжелую сумку. Но она не роптала. С годами пообвыклась, по-своему даже полюбила эту работу. Что и говорить: отдала ей всю свою сознательную жизнь. Благодаря общительному характеру была в курсе деревенских новостей и знала почти всех жителей по именам. Муж ее погиб. Лет десять назад, глубокой осенью, поехал на рыбалку и не вернулся. Тело долго искали, но так и не нашли. С тех пор Клавдия и вдовствовала, живя одна. Правда, года три назад сошлась с одним шабашником, из города. Они тогда строили здание новой фермы. Вначале все у них вроде заладилось. Даже под ручки по деревне пару раз ходили, на зависть местным кумушкам. Но строительство закончилось, шабашники разъехались. В том числе и ее ухажер, прихватив напоследок скромные Клавкины накопления. В деревне редко что удается утаить, потому и это событие вскоре стало достоянием общественности. Кумушки за глаза шушукались, а Клавка ходила с гордо поднятой головой, как будто ничего и не случилось. Постепенно этот случай стерся из людской памяти, но Клавдия с тех пор ни одного мужика к себе близко не подпускала.

– Телеграмма тебе, дед, из города. – Клавдия Петровна открыла большую черную сумку, достала бланк.

Старик бережно взял бумагу, поднес к глазам. Буквы расплывались, сливаясь в одну бесконечную строчку.

– Вот, что б тебя! Очки-то я дома, на комоде оставил. Клавочка, милая, прочитай за-ради бога. Может, там важное чего. От моих-то давно уже вестей не было. Все-таки вспомнили старика, не забывают.

– Да ладно, дед, успокойся, чего ты распереживался. Сейчас прочитаем. Тут всего-то одна строчка. Слушай: «Приеду 24 встречать не надо Сергей».

Старик, слушая, смешно причмокивал губами, как будто пробуя каждое слово на вкус. Повертел телеграмму в руках, еще раз поднес к глазам. Словно сверялся, правильно ли Клавдия прочитала ему текст, не обманула ли.

Та улыбнулась, наблюдая за этими манипуляциями. Среди местных старик выделялся некоторой странностью. У него не было близких друзей, знакомство ни с кем не водил. Жил почти отшельником. Только когда приезжали родственники из города, преображался: надевал лучший костюм, начищал до блеска ботинки и выводил всех на люди. В деревне особо ходить некуда, кроме как в магазин – центр всей деревенской жизни. Шли не торопясь. С каждым из встречных старик останавливался и заводил разговор – о чем-то малом, незначительном. Посещение магазина могло растянуться на полдня и превращалось в целое событие. Односельчане, зная эту странную особенность старика, не осуждали его. В целом он был незлобивым человеком и большого зла никому никогда не делал.

– Значит, двадцать четвертого внучок приедет. А сегодня какое?

– Девятнадцатое.

– Почти неделя еще. Хорошо. Поможет хоть забор поправить, а то скоро совсем уже завалится.

– Он же молоденький еще. Сколько лет-то ему, ты говорил? Четырнадцать?

– Уже пятнадцатый пошел.

– Все равно, мал еще. Успеет наработаться за свою жизнь. Пусть отдохнет здесь, на деревенских хлебах. На рыбалку вон пусть сходит или еще куда. А ты – «забор»!

– Ничего, пусть привыкает. Безотцовщина – некому учить уму-разуму. Мать с ним уже не справляется. Вот и отправляет сюда на все лето, подальше от городской жизни. Я тут намедни письмо получил. Да ты помнишь, сама приносила, я еще на сенокосе был. Так вот, дочка пишет, что Сережка, внук-то, покуривать начал. Спрашивала совета, как быть. Я ей и отписал, чем ему по подворотням прятаться и чинарики собирать, пусть лучше в открытую курит. И выслал ей сто рублей. Я сам начал курить в пятнадцать лет, а в пятьдесят бросил, как отрезал. Правда, по первости тяжело было, все портсигар с собой таскал. Вытащу, бывало, из кармана, поверчу в руках и положу обратно. Так и бросил. И он, подойдет время, тоже бросит.

Такая словоохотливость была необычна для старика. Насидевшись один в пустом доме и соскучившись по человеческому общению, он хотел выговориться. Клавдия слушала его, не перебивая. Эта способность слушать и снискала ей уважение среди сельских жителей.

– Вот приедет внук, как раз клубника поспеет. Он любит ее, клубнику-то. Она аккурат спеет к его дню рождения. Я и не трогаю грядки до его приезда, пусть сам в них ковыряется.

– А дети-то что, не ездят к тебе?

– Да как не ездят! В прошлом годе только были. Сперва сын приезжал. С двумя внуками. Только он недолго побыл, неделю всего. Машину дров помог расколоть, да и так, по хозяйству кое-что успели сделать. Он в городе большой начальник, люди его уважают. Вот урывками и приезжает, когда сможет. Затем дочка приехала. Та долго гостила. Месяца полтора. Настирала, намыла мне все. Большую комнату переклеила новыми обоями. Красиво теперь. Я как зайду, так любуюсь. Глаз не оторвать. Одним словом, навела порядок. Ну, а сейчас внук приедет. Во как. – Старик поднял кверху большой палец и сказал: – Чего греха таить, повезло мне с детьми, не забывают родителей. Нет большего зла, чем позабыть свой отчий дом, свои корни.

Старик, о чем-то задумавшись, замолчал. Клавдии Петровне показалось даже, что он снова задремал. Она тронула его за руку.

– Дедусь, спишь что ли? – осторожно позвала.

Тот встрепенулся, как ни в чем не бывало, нашарил рукой клюку, тяжело поднялся.

– Что я тебя, Клава, на улице держу? Хватит на солнцепеке седеть, пойдем в дом. Я тебя конфетами свежими угощу. Вчера в магазин ходил, а там как раз завоз был. Вот по случаю и прикупил. Заодно и расскажешь, что в деревне нового.

Клавдия Петровна тоже поднялась, перекинула тяжелую сумку через плечо.

– Некогда мне с тобой чаи распивать. Еще пять домов обойти нужно, да и так дел по горло.

– Да ладно. Подождут твои дела. Не так часто ты к старику и захаживаешь. Пойдем.

Шаркая ногами, по деревянным мосткам пошел к дому. Клавдия Петровна не знала, что и делать. На сегодня дел было запланировано много. Но по такой жаре не хотелось никуда идти. Посмотрев на часы, решила, что полчаса у нее есть, и направилась вслед.

Старик шел не спеша, опираясь на клюку. Одна из досок на мостках провалилась, образуя яму в настиле. Остановился, горестно покачал головой.

– Осторожно, Клава, не провались, – сказал, не оборачиваясь. – Совсем мостки сгнили. Ну, да ничего. Приедет внук, заменим доски.

По ступеням они поднялись на высокое крыльцо и прошли в дом. Дверь была низкая, и Клавдии Петровне пришлось нагнуться, чтобы не удариться головой о притолоку. Несмотря на то, что старик вот уже который год жил один в доме, у него была удивительная, несвойственная одинокому мужчине, чистота. В большой комнате, куда он провел гостью, в строгой последовательности лежали домотканые половики. На них не было заметно ни одной складки, ни одной морщины. Словно хозяин по ним вообще не ходил. Большой круглый стол посередине комнаты аккуратно застелен цветастой скатертью. В центре – большая ваза, доверху заполненная краснобокими яблоками, очень аппетитными на вид. На стене тикали старинные ходики.

После полуденной изнуряющей жары приятно было оказаться в домашней прохладе. Клавдия Петровна села на скрипнувший под ее весом диван и вытянула под стол ноги, отдыхая. Что ни говори, тяжело целый день бегать с почтовой сумкой через плечо.

Между тем, старик хлопотал на кухне. На столе уже появилась цветастая чашка, предназначенная для гостей, и граненый стакан, из которого хозяин предпочитал пить сам. Он поставил на стол вазочку с клубничным вареньем, насыпал в блюдце конфет. Вынес большой самовар, начищенный до блеска. Подвинул к столу стул и сел. Клавдия Петровна смотрела на старика и гадала, сколько же тому лет. Человек он был пришлый и жил в их деревне всего лет пятнадцать. Поэтому никто точно не знал его возраста. Кто говорил, что ему восемьдесят с гаком, кто – что нет и семидесяти. Старик уже давно не курил, практически не употреблял спиртного. Вел спокойную, размеренную жизнь, понапрасну не расстраивался. А для старого человека это самое главное.

– Ну, рассказывай последние деревенские сплетни. Я живу здесь, на окраине, ничего толком не знаю. Сама видишь, ко мне редко кто заходит.

Клавдия Петровна налила себе чаю. Взяла одну карамельку, сунула в рот. Хотела сразу раскусить ее, но осеклась, чуть не сломав зуб. Конфеты были явно не первой свежести. Посмотрела на старика. Тот, как ни в чем не бывало, прихлебывал чай. Стараясь не обидеть хозяина, не выплюнула конфету, а стала перекатывать ее во рту.

– Ты, наверное, слышал, у Петровича бык пропал, трехлеток. Искали всей улицей, дня два. Бык хороший был, откормленный.

– Нет, не слыхал. Это у которого Петровича? У Севостьянова, что ли?

– У него.

– Так и не нашли?

– Нашли, на третий день, к вечеру. Помнишь, у нас бригада, из города, ферму строила?

– Помню, как же не помнить. Они мне еще машину досок привозили.

– Ну, вот. Они землю брали за деревней. Большую яму вырыли. Вырыть-то вырыли, а когда уезжали, огородить забыли. Вот туда бык и навернулся. Утонул, значит. Еле нашли. Яму-то полностью водой залило. Хорошо, Васька-скалолаз догадался багром пошарить, так и нашли.

– Это который Васька? Фельдшерицы сын?

– Да нет. Я тебе говорю, Васька-электрик, на подстанции работает. Ну, помнишь, он еще прошлой зимой со столба упал, когда полез провода менять? Тогда снег налип на них, они под тяжестью и порвались. Во всей деревне стало темно как у негра за пазухой. Тогда как раз в клуб кино новое завезли. Только народ расселся, приготовился смотреть, а тут – бац, и темнота. Сбегали за Васькой. Он у брата на дне рождения гулял. Вначале отнекивался, не хотел вылезать из-за стола и лезть на столб в такую стужу. Да и хмельной он был уже изрядно. Но против общества разве попрешь? Народ на него насел. Чуть до драки дело не дошло. Залазь, говорят, на столб, иначе вмиг мы тебя обломаем. Хочешь, не хочешь, а пришлось ему залазить. Но под пьяную лавочку какая работа? Васька как в воду глядел. Люди и охнуть не успели, как он с этого столба полетел вниз головой. Так-то он удачно упал, вроде не сломал ничего. Зато головой сильно приложился об лед на дороге. С тех пор то ли от ушиба, то ли еще от чего, глаза у него теперь смотрят в разные стороны. Даже разговаривать с ним неприятно. Пока взгляд поймаешь, сам косить начинаешь. Вот тогда к нему и прилипло прозвище – Васька-скалолаз. Да ты должен этот случай помнить, о нем вся деревня судачила.

– Теперь что-то припоминаю. Значит, этот Васька быка-то нашел?

– Тьфу, дед. Совсем ты меня своими расспросами в сторону увел. Этот, этот. Было говорено председателю не раз: огороди ты эту чертову яму. А он все: потом, потом. Петрович собирается подавать в суд на местную администрацию. Только я думаю, вряд ли у него что получится. Адвокатов надо нанимать, подмазать, где нужно. Это ж такие деньжищи. Бык того не стоит.

– Да-а, – со знанием дела протянул старик. – С властью судиться – что мочиться против ветра, себе дороже.

– Ну, ты скажешь, дед.

Так, за разговорами, время летело быстро. Солнце уже перевалило за вторую половину, на улице становилось не так жарко. Старик все подливал чаю Клавдии Петровне, а та и не заметила, что выпила уже третью чашку. Наконец она засобиралась домой.

– Выпей еще чайку, Клава, – предложил старик напоследок.

– Да хватит уже. И так, почитай, три бокала выхлебала. Опузырела вся. Идти мне уже надо, засиделась я у тебя.

Она поднялась, еще раз поблагодарила за чай и пошла к выходу. У порога остановилась и повернулась, как будто собираясь что-то сказать, но потом передумала и вышла на улицу.

Старик остался сидеть за столом. Несмотря на возраст, у него был чуткий слух, и он услышал, как Клавдия Петровна прошла по мосткам к калитке.

«Сумку-то хоть не забыла?» – подумалось ему.

Он торопливо встал, подошел к окну. Увидел, как почтальонша прошла мимо дома и направилась вдаль по улице. Через плечо у нее была перекинута черная сумка. У соседнего дома ненадолго задержалась. О чем-то переговорила с соседкой, видимо, специально поджидавшей ее, и пошла дальше.

«Нет, не забыла», – подумал старик.

Он вернулся к столу, посмотрел на неубранную посуду.

– Убрать, что ли? Ладно, потом, – проговорил и, взяв палку, вышел на улицу.

Уселся на свое любимое место и, вытянув ноги, сложил руки на животе. Стояла середина июля. Лето в этом году выдалось на удивление жаркое. Уже третью неделю с неба не пролилось ни капли дождя. Земля высохла настолько, что на открытых местах появились трещины. На дворе у старика было два колодца. Один для питьевой воды, другой – для полива. В обоих воды сильно убавилось. Старик старался ее экономить, поливал только самое необходимое. Можно, конечно, сходить к соседям, через три дома. У них колодец намного глубже и не иссякал даже в самое засушливое лето. Да и вода там хорошая – чистая, прозрачная. Но он предпочитал ходить в гости, только когда возникала острая нужда с кем-нибудь поговорить и скрасить свое одиночество. С соседями же старался поддерживать ровные отношения. Близко к себе не подпуская, но и не отдаляясь совсем. Понимая, что один, без общения, совсем одичает.

Соседка Пелагея была лет на десять младше старика и жила вдвоем с сыном. Мужа она похоронила лет пятнадцать назад, того прибило деревом на лесоповале. Старик его не знал, но говорили, что неплохой был мужик. С тех пор Пелагея жила одна. Сын два раза женился, но каждый раз неудачно. И под конец перебрался совсем к матери. Выпивал в меру, помогал по хозяйству. Поэтому особых хлопот она с ним не ведала.

Раз в неделю, по субботам, они приглашали старика в баню, помыться. Иногда он ходил. Хотя у самого, во дворе, рядом с домом стояла большая баня. Осталась от прежних хозяев. Но за столько лет она уже требовала капитального ремонта. Надо печку перекладывать, да и венцы нижние подгнили, менять пора. Когда было настроение и желание, он ходил в общественную баню. Но это было далеко и неудобно. Общая баня стояла на другом конце деревни. Пока идешь обратно, весь употеешь, хоть опять в помывочную залазь. Поэтому предпочитал мыться дома или у соседей, когда пригласят.

Пелагея с сыном были невысокого роста. И баню строили под себя. Когда старик первый раз у них мылся, всю макушку отбил о низкий потолок. Дочке, когда та приехала, в сердцах сказал: «Больше я в этот курятник не полезу». Но со временем привык. Головой уже не стукался и ходил в баню почти каждый раз, когда они его звали. После бани, распаренный, любил посудачить с хозяевами о жизни.

Старик почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он открыл глаза и увидел кота.

– Мурзик, иди сюда. Кис, кис, кис, – позвал он.

Кот был диковатый. Черный с белыми полосами, он недоверчиво смотрел на старика, как будто ожидая подвоха и готовый сразу, при малейшей опасности, сигануть в траву. Потом подошел ближе и позволил почесать себя за ухом. Негромко замурлыкал, потерся о дедову штанину. Старик достал из кармана черствый пряник и кинул его на землю. Кот подошел, обнюхал его со всех сторон и отвернулся.

– Что, холера, сытый? Опять мышей где-то таскал, – незлобно пробормотал старик.

Он вспомнил один случай и невольно улыбнулся воспоминаниям. Прошлым летом в хлеву, где раньше держали скотину, завелись здоровенные крысы. Их писк разносился по всему дому. Старик с трудом, оцарапав все руки, поймал кота и запер его в сарае. А для пущей надежности, чтобы тот не сбежал через какую-либо щель, привязал ремнем к перегородке. За неделю кот передавил всех крыс и отъелся, как боров. Когда старик сжалился и отвязал кота, тот с диким воплем кинулся вон. И еще долго не подпускал хозяина к себе, опасаясь с его стороны какой-нибудь каверзы.

День близился к вечеру. Солнце уже полностью скрылось за домом, и наступила долгожданная прохлада. В траве, очнувшись от жары, застрекотали кузнечики. По дороге проехала, переваливаясь на ухабах, машина. После нее еще долго висело облако пыли. Стало немного зябко. На затекших ногах старик с трудом поднялся и пошел в дом. Обычно после обеда он часа два-три спал – как раз хватало, чтобы до вечера чувствовать себя бодрым. Сегодня из-за визита гостьи график был нарушен, поэтому его сильно клонило ко сну. Он прошел в комнату, неторопливо разделся и забрался под одеяло. Через пять минут он уже спал.

Ночью его разбудил странный треск. Он открыл глаза и увидел, что комната освещена багровым светом, а на стенах прыгают причудливые тени. Почуяв недоброе, кряхтя слез с кровати и выглянул в окно. От увиденного сразу закололо под грудью, и стало тяжело дышать. Горел соседский дом. Пламя поднималось высоко в небо, а все вокруг было затянуто сизым дымом. Две пожарные машины поливали горевшее строение. Одна стояла на улице, а вторая въехала во двор, смяв недавно поставленный забор. Жар был такой силы, что даже через окно старик ощущал его дыхание.

– Боже мой! Боже мой! – вполголоса запричитал он и, забыв о палке, переваливаясь, поспешил на улицу. Впопыхах зацепился непослушной ногой за порог и упал, больно ударившись локтем о стену. С трудом поднялся и кое-как выбрался на улицу. Вышел за калитку. Народ уже собрался. Все стояли небольшими группами, переговариваясь между собой. Подошел к пожарному в закопченной робе. Тот разматывал пожарный шланг.

– Сынок, что же это делается? Мой-то дом не сгорит, ведь рядом совсем стоит?

– Тихо, дед, не мешай. Отойди в сторону, а то, не ровен час, придавит чем-нибудь. – Пожарный снял каску, вытер пот. – Если твой загорит, то и его потушим.

– Да ты что такое говоришь, нехристь? Совсем обалдел. Ну и шутки у тебя. – У старика опять заболело сердце.

– Шучу я, дед, шучу.

Тем временем одна из машин подъехала к дому старика. Пожарные быстро размотали шланги и начали поливать стену.