Грани миров Тер-Микаэлян Галина
„А теперь послушай ты. Если ты не выпустишь мальчика, то я тебя застрелю, в этом ты можешь не сомневаться. Но если он уйдет, то у тебя будет выбор. Первое: ты признаешься своим людям, что струсил под дулом пистолета и выпустил „врага народа“. Второе: ты скажешь всем, что допросил мальчишку в присутствии его дяди — секретаря райкома партии товарища Гаджиева. Дядя обещал отодрать неслуха, и ты его отпустил домой. После этого вы с товарищем Гаджиевым еще какое-то время побеседовали о делах, а потом секретарь районного комитета уехал заниматься своими делами. Если ты меня застрелишь прямо в своем кабинете, это будет выглядеть крайне странно и вызовет кучу вопросов. Если же я спокойно уйду, то никто ничего не заподозрит, никто не обвинит тебя в измене и впоследствии никто ни о чем не узнает. Так как, договорились?“
Веденяпин сдался не сразу и еще попробовал немного покуражиться:
„Грязный шакал ты, Гаджиев! Кем бы ты был, если б не партия? Ходил бы с кнутом и пас баранов в своих горах. Тебя учили в институте, тебе дали партбилет, тебе доверили ответственную работу, а ты при первом же случае предаешь и партию, и Родину! Правду говорят: сколько волка не корми, а он все в лес смотрит! Моя бы была воля, так я бы перестрелял вас всех — и чеченцев, и гинухцев. Все вы одним миром мазаны! Всю жизнь вы, горцы, готовы воткнуть России нож в спину“.
Я покрепче прижал дуло к его боку, и он смолк — револьверу, наверное, передалась дрожь моих пальцев, и начальник испугался, как бы я и в самом деле случайно не пальнул.
„Негодяй, — негромко ответил я, — это я-то предатель? Пока наши мужчины воюют с немцами, вы рушите наши дома и выгоняете женщин и стариков с родной земли. Такие, как ты, компрометируют партию перед простым народом. Так кто же из нас предатель? Ничего, товарищ Сталин скоро уберет Берию, и тогда мы с тобой обо всем поговорим. А пока вели вывести мальчика к машине“.
Руми, молчавший до сих пор, впервые нарушил молчание:
„Дядя Рустэм, давай уйдем вместе“.
„Нет. В машине тебя ждет дедушка, он знает, что делать“.
Я еще долго сидел в кабинете начальника. Иногда звонил телефон, и он, косясь на мой револьвер, снимал трубку и отвечал. Когда кто-нибудь из его людей заглядывал в кабинет, дуло моего пистолета крепче упиралось ему в левый бок. Со стороны могло показаться, что два ответственных работника, склонившись над картой и бумагами, что-то увлеченно обсуждают. Наконец издали послышались выстрелы — один, потом три, потом еще два. Я убрал револьвер и поднялся.
„Счастливо оставаться, Веденяпин. Можешь, конечно, меня застрелить на месте или арестовать, но это вызовет множество самых разных вопросов. Лучше позвони и скажи своим людям, чтобы внизу меня пропустила охрана. А то ведь, неровен час, Лаврентий Павлович обо всем узнает, а он не любит трусов“.
Я шел к выходу, гадая, выстрелит он мне в спину или нет. Он не выстрелил. Человек в форме распахнул передо мной дверь и даже вежливо улыбнулся, прощаясь:
„До свидания, товарищ Гаджиев“.
Этой же ночью мы все ушли в горы. Чекисты не стали поднимать много шуму, нас никто не преследовал. Проходя через земли ботлихцев и бежитинцев, мы старались огибать населенные пункты, потому что там можно было столкнуться с чекистами.
Миновав Тлядал, мы, наконец, добрались до этого места и остановились. У наших ног зияла пропасть, а далеко в тумане лежала земля, на которую никогда не ступала нога человека. Мальчишки принесли с собой пилы и веревки. Не стану подробно рассказывать, как нам удалось сделать первый мост и перебраться по нему на другую сторону. Эта земля показалась нам настоящим раем — пастбища для скота, густой лес, хотя обычно на такой высоте можно встретить лишь редкое мелколесье. Здесь можно встретить давно истребленных в других местах животных, а также таких, которые водятся лишь в экваториальных широтах. Сабина объясняет это тем, что здесь много горячих источников, а также тем, что наше плато столетиями было изолировано от остального мира.
Мы прожили здесь больше двадцати лет. В первые годы у нас сразу же возникло множество проблем. Прежде всего, среди нас было очень мало мужчин, но много здоровых взрослых девушек. Подростки, которым было по пятнадцать-семнадцать лет, не годились им в мужья.
Поэтому через полгода мой дед пришел к нам с Сабиной, которая в это время опять ждала ребенка, и сказал, что хочет поговорить.
„Когда-то ты сам сказал мне, Рустэм, что народ наш немногочислен, но для того, чтобы и через тысячу лет гинухцы жили на Земле, нужно, чтобы рождались дети. Как смогут невесты твоих братьев родить детей, если у них нет мужей?“
„Это не только проблема гинухцев, дедушка, — со вздохом ответил я, — это проблема всей страны. Убивая друг друга, люди не думают, что с каждой жизнью уходят будущие поколения. Это горько, но не в моих силах оживить братьев“.
„Но жены твоих братьев не могут остаться бесплодными, они должны иметь детей. По мусульманским обычаям мужчина может иметь несколько жен, и наши мужчины часто имели до четырех домов, хотя большевики запретили этот обычай. Сабина — прекрасная и мудрая женщина, но она должна понять, что может родить лишь раз в год. Ты же можешь и должен иметь много детей“.
Мы были потрясены его словами и не знали, что ответить. Дед и не ждал скорого ответа — он поднялся и с необычной почтительностью поклонился Сабине, а потом вышел. В ту ночь моя жена долго плакала, а под утро сказала:
„Наверное, дедушка прав, и все законы цивилизации — ничто по сравнению с обычной житейской мудростью. К тому же мы сами выбрали этот путь, сами ушли от цивилизованного мира. Думаю, ты действительно должен взять в жены Мариям и Фирузу“.
Мне не сразу удалось психологически себя переломить, хотя никто никогда не смог бы назвать меня безукоризненно верным супругом — в жизни моей случалось всякое. Но это были случайные и мимолетные связи с малознакомыми женщинами, а на Мариям и Фирузу я привык смотреть, как на сестер. Однако Сабина и дед были правы, поэтому Мариям и Фируза все-таки стали моими женами.
Это случилось двадцать лет назад, моей младшей жене Лейле тогда было только пять лет. Она могла найти себе ровесника, но, став взрослой, заявила, что никого, кроме меня не полюбит, пришла к Сабине и попросила у нее разрешения стать моей четвертой женой. Ей было в то время семнадцать, мне за сорок, но ее словно бес обуял — пыталась даже наложить на себя руки. В конце концов, она вошла в мой дом, родила мне троих сыновей и стала хорошей женой, но это, конечно, исключительный случай — когда подросло послевоенное поколение, необходимосгь многоженства сама собой отпала. Да и наше селение уже не изолировано от всего мира, как прежде.
В первые годы мы лишь изредка и тайком наведывались в Рутул или в Тлядал к бежитинцам, чтобы узнать новости, но после смерти Сталина постепенно вышли из подполья. Теперь вокруг нас много сородичей — после Двадцатого съезда гинухцы и хваршины возвращаются в свои дома. Многие ругают Хрущева, но, наверное, мы именно его должны за это благодарить.
Сейчас мы уже официально имеем статус населенного пункта, у нас есть своя партийная ячейка, есть школа, есть сельсовет, где регистрируются браки и рождения детей. Мы перекинули через пропасть широкий мост, по которому может проехать даже тяжелый грузовик, расчистили дорогу — короче, пытаемся наладить связь с миром, хотя без электричества пока трудно о чем-то говорить. Это все я вам рассказываю для того, чтобы вам стало яснее, когда я перейду к главному.
Главное же то, что здешний климат прекрасно влияет на здоровье. Через два месяца после того, как я попал сюда, дрожь в руках исчезла, а ослепший глаз начал видеть. Это тем более странно, что врачи в госпитале меня предупредили: глазной нерв погиб, глаз навсегда останется слепым. Один из наших парней в детстве повредил себе левую ногу, и она всегда была на несколько сантиметров короче правой. Однако вскоре все заметили, что он перестал хромать. Возможно, это вода из горячих источников обладает чудодейственной силой, а может быть, молоко наших коров и коз. Да вы и сами видите, с какой удивительной быстротой срослись ноги у Прокопа и позвоночник у Юры.
Сейчас у меня мечта — провести в село электричество и телефонную связь, проложить широкую дорогу, чтобы больные люди отовсюду могли приехать сюда отдохнуть. Но все тормозит санэпидстанция — везде находят этот микроб и налагают вето на все мои планы. Пока местность считается зараженной, говорить о финансировании каких-то работ здесь бессмысленно. Один деятель в Махачкале предложил даже нам всем отсюда переселиться на равнину, а местность подвергнуть дезинфекции. Представьте себе — подвергнуть дезинфекции уникальный уголок природы! И из-за чего — из-за микроба, который никому еще не принес вреда. Но я в микробах ничего не понимаю, поэтому и прошу вас, как ученого, мне помочь. Мне нужно ваше личное заключение» Сергей выслушал рассказ Рустэма Гаджиева с живейшим интересом.
— Разумеется, я же сказал, что сделаю все, что смогу, — ответил он, — но я могу взять для исследования лишь образцы ваших продуктов, а что касается крови людей и животных, то все не так просто. Одним словом, необходимы реактивы, предметные стекла, пробирки и прочая ерунда, чтобы я смог сделать забор крови, обработать образцы и в первозданном виде доставить их в свою лабораторию, а здесь…
— Я об этом уже подумал. Мой сын Дагир завтра отправится в Тбилиси — составьте список всего, что вам нужно.
— Тогда проблем нет. И еще, если можно, то пусть ваш сын Дагир из Тбилиси отправит телеграмму моим родным в Ленинград — боюсь, они волнуются, не зная, где я и что со мной.
— Конечно, Дагир отправит телеграмму, не беспокойтесь. Чем еще я могу помочь? Буду счастлив сделать для моего уважаемого гостя все, что в моих силах.
Сергей улыбнулся:
— Да? Спасибо. Если так, то мне хотелось бы услышать легенду о Стране Синего Оленя.
Рустэм тоже улыбнулся, потом лицо его вновь стало серьезным.
— Это предание пришло с тех времен, когда гинухцы, бежитинцы и хваршины еще не верили ни в Христа, ни в Магомета, — сказал он, — они верили в магию, чертей и джиннов — хозяев лесов, гор и рек. Каждый тухум поклонялся своему священному животному.
— Что такое тухум?
— Тухум объединяет людей, связанных родственными связями. Если, например, священным животным тухума был тигр, то после смерти душа человека этого рода могла поселиться только в теле тигра. Тиграм приносили жертвы, устраивали в их честь праздники. Были тухумы, поклонявшиеся змеям, черепахам, зайцам, медведям и даже шакалам. На высокой горе с плоской вершиной жили прорицатели, чьи души после смерти селились в оленях. Священный олень имел особый дар — он мог обозреть всю Землю и увидеть будущее. Когда шкура оленя чернела, это предвещало приход чумы или оспы. Красный цвет — к засухе и пожарам, желтый — к богатому урожаю и спелой пшенице, белый — к голоду и наводнениям, зеленый — скот будет упитанным, и родится много детей.
— А синий?
— Тут сложная взаимосвязь, но в старых легендах бесполезно искать логику. Синий цвет — цвет неба и цвет смерти, потому что в небо уходит все, чему нет места на земле. Страна Синего Оленя — место, откуда придет весть о скором конце всего живого. Поэтому люди всех тухумов каждый год в первый день весны со страхом и надеждой взирали на вершину горы. И каждый раз благодарили духов за милость, потому что еще ни разу шкура священного оленя не приняла синего цвета. Голод же, засуха, наводнение и даже чума — это еще не конец, потому что на смену черным и белым дням придут желтые и зеленые, пшеница заколосится спелым колосом, и дети огласят мир своим криком.
Слова Гаджиева и серьезная вдумчивость, с которой он рассказывал старинную легенду, почему-то сильно потрясли Сергея, голова его вдруг начала кружиться, но он попытался скрыть это и даже пошутил:
— Люди древности, как видно, были большими оптимистами. Сказка красивая, но странно, однако, что именно синий цвет — цвет смерти. Вы не находите?
— Вы побледнели, — Гаджиев внимательно посмотрел на Сергея и поднялся, — я забыл, что вы еще не окрепли, и слишком много сегодня говорил, простите меня.
— Нет, что вы, мне было невероятно интересно вас слушать! Но синих оленей не бывает, ведь вы согласны? Это парадокс, понимаете? Парадокс! — губы его искривились, он почти кричал.
— Конечно, это всего лишь легенда, не стоит так волноваться, — Рустэм торопливо пожал ему руку и, заглянув в лицо, мягко сказал: — Вас терзает то, что вам пришлось пережить, но от этого нет лекарств — лишь время и забвение.
Он вышел, а Сергей лег на спину и закрыл глаза. Ему казалось, что мир вокруг куда-то плывет, и все вокруг было синим — таким же, как небо над его головой в тот день, когда он очнулся на скале после аварии.
Послание 19.….На Планету совершили посадку еще 197 кораблей с Носителями Разума. В соответствии программами обустройства иммигрантов, принятыми Высшим Советом Разума, вновь прибывшим предложено несколько вариантов обустройства. Один из таких вариантов — достаточно перспективный с нашей точки зрения — освоение не так давно появившейся в нашем регионе неизвестной разновидности Белковых Материков, генерирующих тепло. Предполагается, что они проникли к нам с территорий, зараженных излучением девяносто второго элемента.
Показания индикаторов предварительного обследования и первичные данные, полученные научно-технической разведкой, дают основание предположить, что эти Материки представляют собой системы, деградировавшие в результате облучения. На это указывают следующие установленные факты:
Степень развития органов восприятия настолько низка, что пришельцам вряд ли удастся правильно ориентироваться и находить себе пропитание.
Органы, обеспечивающие движение за счет сокращения своей ткани, развиты крайне слабо, что не позволит пришельцам конкурировать с другими материковыми системами региона в борьбе за выживание — ни выдержать силового натиска, ни сравниться в скорости перемещения с Материком другой разновидности пришелец будет не в состоянии.
Система всасывания питательных веществ у пришельцев дефектна и плохо приспособлена для переработки свежего животного белка и грубой пищи. Как результат, они будут постоянно испытывать недостаток необходимых для жизнедеятельности питательных элементов, а это будет способствовать дальнейшей их деградации.
Ороговевшая ткань, покрывающая поверхность, болезненно истончена и не может служить надежной защитой от внешних воздействий.
Наследственный код сильно отличается от кода других Материков региона и мало понятен при прочтении — это ярко выраженное следствие воздействия мощного излучения.
Руководствуясь изложенным выше, Совет Разума пришел к выводу, что новые Материки обречены на вымирание, поэтому заселять их стоящими на высшей ступени развития Носителями Разума нецелесообразно. Однако для тех, кто только что прибыл, имеется хороший шанс научиться осваивать генерирующие тепло системы.
Доблестные Носители, которые решат принять участие в данном проекте, должны будут привести свои наследственные коды в соответствие с кодами дефектных Материков и, вступив в контакт с Центрами их биополей, выяснить, что явилось причиной вырождения. Разумеется, освоение подобных дефектных белковых систем сопряжено с известной долей риска, однако цивилизация Носителей Разума всегда гордилась своими отважными представителями.
Тем не менее, Высший Совет никого не станет в насильственном порядке заставлять осваивать дефектные Материки. У вновь прибывших Носителей всегда остается право выбора, существуют и другие возможности послужить Разуму. В освоении нуждаются многочисленные Материки, неспособные генерировать тепло, обширные территории за пределами нашего региона, а также слои твердой поверхности, где обитают отвратительные существа, которых некоторые специалисты не совсем правильно именуют «коренными обитателями Планеты». Потому что именно мы, потомки первых Носителей, ступивших на нашу Планету, должны считаться ее коренными обитателями — так постановил Высший Совет Разума.
Глава десятая
Знать, где упадешь — подстелил бы соломки
Приемщица в камере хранения на Ленинградском вокзале раскричалась, отказавшись принять чемодан на двенадцать часов — она утверждала, что меньше, чем на сутки оставлять вещи не положено. Сергей вздохнул и уплатил за двадцать четыре часа, хотя не собирался задерживаться в Москве до следующего дня. Сунув квитанцию в карман, он вышел на площадь трех вокзалов, постоял немного, подставив лицо восходящему солнцу, потом глубоко вдохнул утренний воздух и огляделся — ему помнилось, что где-то тут должен был быть круглосуточный переговорный пункт. И точно — над тяжелой дверью, украшенной орнаментом, покосившимися буквами было написано
ПОЧТА — ТЕЛЕГРАФ — ТЕЛЕФОН
В душном помещении, несмотря на ранний час, народу было довольно много. Простояв около получаса в очереди у стойки, Сергей заказал Ленинград. Старушка-телефонистка равнодушно спросила у него:
— На какое время, на сейчас будете заказывать?
— На сейчас.
— Ожидайте.
Уже расплатившись и отойдя в сторону, он вдруг спохватился, что еще слишком рано — часы на стене показывали только начало седьмого, — но телефонистка уже принимала заказ у другого клиента. Сергей, махнув рукой, уселся на старый облезлый стул и стал ждать, утешая себя мыслью, что соединят его не раньше, чем через час. Да и какая, в принципе, разница, разбудит человек своих домашних или нет, если он совсем недавно чудом избежал страшной гибели! После этого ему в любом виде должны быть рады.
Петр Эрнестович действительно обрадовался его звонку, но накануне он очень поздно лег, поэтому голос его звучал сонно и удивленно:
— Сережка? Чего ты в такую рань? И почему ты в Москве?
— Вы получили мою телеграмму из Тбилиси? — ответил Сергей вопросом на вопрос.
— Да, конечно, спасибо. Я рад, что ты взрослеешь и начал понимать — наши женщины с ума сходят, когда тебя нет дома.
— Петька, тебе что, больше сказать нечего, чем сейчас меня воспитывать?
Петр Эрнестович поразился той горечи, что прозвучала в словах младшего брата.
— Сережка, что с тобой, парень? Как ты себя чувствуешь? Кстати, мы очень рады были узнать, что у тебя все в порядке, но разве в Нафталане или Евлахе нет телеграфа? Зачем тебе было ездить в Тбилиси? Кстати, Ада проснулась и рвет у меня из рук трубку.
Сестра затараторила, не оставляя ему времени на ответ:
— Малыш, ты в Москве? Что ты там делаешь? Когда приезжаешь?
— У меня тут есть одно дело, я…
— Время вашего разговора заканчивается, — объявила телефонистка, но Ада Эрнестовна продолжала возмущаться:
— Почему ты никогда ничего не сообщаешь о своих планах, Сережа, мы вечно должны гадать — где ты, как…
Разговор прервали, и Сергей вновь вышел на привокзальную площадь, испытывая странное чувство недоумения, хотя сам себе не мог объяснить его причину. Рука его извлекла из кармана смятый листок в клетку — адрес и телефон, написанные неровным мальчишеским почерком. Ему нужно было взять такси и поехать по указанному адресу. Потом подняться на третий этаж, позвонить в дверь квартиры номер семнадцать и сказать девочке Наташе… То, что нужно было сказать, Сергей неоднократно репетировал про себя — в самолете, которым летел из Тбилиси в Москву, и в такси всю дорогу от Внукова до Ленинградского вокзала…
— Вам кого? — неприязненно спросила женщина средних лет, выглядывая, но не снимая дверную цепочку. Сквозь приоткрывшуюся щель видно было, что лицо у нее заспанное, а волосы имеют черно-рыжий цвет, как бывает, если сильно поседевшие брюнетки закрашивают седину хной и по каким-то причинам не кладут сверху басму.
— Мне… Наташу, если можно, но… — Сергею было известно, что погибшая Лиза, Юра и Наташа не имели родственников и жили одни, но эта дама никак не могла быть восемнадцатилетней Наташей, поэтому он смешался: — Простите, я, может быть, не туда попал?
— К Лузгиным три звонка, — еще более неприязненно сообщила черно-рыжая, явно собираясь захлопнуть дверь перед его носом. — Читать надо, для кого написано? — и ткнула пальцем в табличку с наполовину стертой надписью «К Русановой — 1 звонок, к Завьяловым — 2 звонка, к Лузгинам — 3 звонка».
Сергей вовремя сообразил, что Лузгины просто-напросто живут в коммуналке, и успел всунуть ногу между косяком и дверью, сокрушенно сказав при этом женщине:
— Простите, я просто не знал, извините, ради бога, я вас, наверное, разбудил! Поверьте, мне крайне неловко! Очень нужно повидать Наташу, но не хотелось бы опять трезвонить и беспокоить людей. Может быть, вы все-таки меня впустите, если вам не трудно? Она дома?
Женщина что-то невнятно пробурчала и сняла цепочку.
— Вот ихние две комнаты, — сказала она и, постучав кулаком в одну из дверей, зычно прокричала: — Наталья, к тебе пришли! И опять у тебя свет всю ночь горит!
Ей никто не ответил, но дверь напротив лузгинской приоткрылась, и молодая женщина в папильотках, высунув голову, зашипела:
— Не орите, Екатерина Марковна, ребенок всю ночь не спал, только заснул!
Следом за ней выглянул тощий парень с длинной шеей, и Сергей догадался, что это «Завьяловы — 2 звонка». Екатерина Марковна воинственно подбоченилась:
— А чего это я молчать должна? Вы по ночам в ванной моетесь и постоянно не выключаете, Наталья с экзаменами до утра сидит, а платим за свет все поровну. Разве неправильно я говорю? — она повернулась к Сергею. — Вот вы, молодой человек, скажите.
«Завьяловы — 2 звонка» замолчали, изумленно уставившись на гостя — они только сейчас его заметили. Наташа, открыв наконец дверь, встала на пороге, прижимая к груди толстую книгу и хлопая сонными глазами. Халатик ее был измят, волосы взъерошены, одна нога без тапка. Лицом она очень походила на сестру, но ростом казалась повыше — возможно из-за худобы. Они с Сергеем смотрели друг на друга, и на щеках ее медленно загорался румянец.
— Вы… ко мне?
Он беспомощно оглянулся на соседей, на лицах которых теперь читалось живейшее любопытство. Они поняли и начали тактично отходить в свои комнаты. Что ж, в этой квартире шла нормальная человеческая жизнь, хотя совсем недавно погибла молодая красивая женщина, живущая в одной из комнат. Но даже на лице ее сестры не видно было слез — девочку, очевидно, больше интересовал предстоящий экзамен, к которому она готовилась всю ночь. От охватившей его горечи голос Сергея прозвучал почти грубо:
— Можно мне к вам войти? Я по поводу Юры, он меня просил кое-что передать.
Прислонившись к косяку, Наташа широко распахнула глаза:
— Юра? А где он, что с ним?
— С ним все в порядке, он у хороших людей.
У нее дрогнули губы, и впервые в жизни Сергей увидел, как резко может побледнеть человек.
— Что с Лизой? Лиза… жива? — она, как слепая, качнулась и протянула вперед руки.
Ей никто ни о чем не сообщил! И другим, очевидно, тоже — в один миг к Сергею пришло исчерпывающее объяснение той безмятежности, с какой брат и сестра разговаривали с ним по телефону, а заспанная девочка Наташа готовилась к экзамену. Они просто ничего не знали — ни об аварии, ни о гибели людей, среди которых была Лиза, и только чудом не оказался он, Сергей Муромцев. Видно Наташа прочла на его лице ответ на свой вопрос, потому что она вдруг пронзительно закричала и начала сползать вниз по стене.
Сергей успел подхватить ее на руки, а скрывшиеся уже в своих комнатах соседи вновь выскочили в коридор. За стеной заплакал разбуженный криком Наташи ребенок.
— Наталья, что такое, Наталья! Очнись! — Екатерина Марковна трясла девочку.
— Лиза, — проговорила та бескровными губами, — он говорит, что Лиза…
Вторая соседка ахнула, закрыв рот руками, а Екатерина Марковна строго спросила у Сергея:
— Что с Лизой?
— Погибла в аварии, — угрюмо ответил он.
— Что ж вы ей так сразу, осторожно надо было, эх!
Она больше ничего не сказала. Соседки помогли ему отнести Наташу в комнату и попытались уложить на диван, но она уже пришла в себя и, спустив ноги на пол, вцепилась в руку Сергея и начала плакать:
— Нет, не уходите! Когда ее привезут в Москву?
— Ее уже похоронили.
— Но как же это так — похоронили без меня? Как все это случилось, вы знаете?
— Я сам был в этом автобусе — чудом уцелел, как и Юра. Спаслось нас всего пять человек, из них один грудной ребенок.
Женщины ахнули, «Завьялова — два звонка» подставила ему стул:
— Да вы садитесь, садитесь.
Сергей, внезапно вновь почувствовавший головокружение, с облегчением опустился на мягкое сидение и вкратце изложил главное плачущей девочке, не выпускавшей его руку. Страшных подробностей он старался избегать, а под конец сказал:
— Я полагал, вас обо всем известили из санатория, привез свидетельство о смерти — мне выдали его в том селе, где похоронена Лиза. Вот, возьмите.
Наташа в ужасе дернулась, увидев в его руке страшный листок.
— Ох ты, боже ж мой, как же так-то! — Екатерина Марковна осторожно взяла страшную бумажку, но читать не стала, а заплакала и закачала черно-рыжей головой, вытирая слезы и горестно причитая: — Такая ведь девочка была хорошая! Потому, видно, отец с матерью и не захотели ее от себя отпускать — сами ушли, и ее забрали.
— Перестаньте, Екатерина Марковна, — сердито сказала «Завьялова — 2 звонка» и, взяв у нее из рук свидетельство, внимательно прочитала его, но тоже не выдержала — всхлипнула и обняла Наташу: — Наташенька, хорошая моя, да как же так!
Та скользнула по свидетельству невидящим взглядом и ничего не выражающим голосом прошептала:
— Уже две недели прошло, а я ничего не знала.
— Тогда надо помянуть, — деловито высморкавшись, заметила Екатерина Марковна, и они вместе с соседкой немедленно засуетились, накрывая небольшой круглый стол, в середине которого, как по мановению волшебной палочки, возникла бутылка водки. Екатерина Марковна принесла стаканы, и соседки сновали между кухней и комнатой, нарезая хлеб, сыр, колбасу, огурчики и раскладывая все это по тарелкам. Наташа участия в хлопотах не принимала — она съежилась на диване и не шевелилась, неподвижно уставившись прямо перед собой.
Сергею пришлось сесть за стол вместе со всеми, но он оказался не одинок в мужском обществе — пришел «Завьялов — 2 звонка», который при ближнем рассмотрении оказался еще более худым и тщедушным. Он принес уснувшего ребенка и, покачивая его на коленях, виновато объяснил:
— Его ж, паразита, сейчас в кровать только положи, так разорется.
— Не говори на ребенка такие слова! — прикрикнула жена.
Лизу помянули, как и водится по русскому обычаю.
— Что ж теперь с Юриком? — подперев щеку рукой, горестно вздыхала раскрасневшаяся Екатерина Марковна. — Сирота он теперь, а ты одна не потянешь — сама еще дите малое. В детдом надо оформлять.
— Какой сирота, какой детдом, я его никому не отдам! — испугалась Наташа и встревожено посмотрела на Сергея: — Я сегодня же за ним поеду!
— Дело ваше, но думаю, пока не стоит. Физически он в порядке, но еще не отошел от шока — каждый день приходит на могилу матери и плачет. Сперва я полагал, что лучше отвезти его в Москву, но он наотрез отказался уезжать. Не волнуйтесь, в том селе живут хорошие люди, они заботятся о нем, как о собственном ребенке, и там он быстрей придет в себя. Я взял у него ваш адрес, чтобы привезти свидетельство о смерти — вам ведь придется оформлять на него пенсию.
— Ведь я же ничего не знала, жила себе, и еще радовалась, что можно кидать вещи, куда попало, а Лизы нет, и она не рассердится. А она-то, оказывается… — девочка вновь зарыдала. — Почему? Почему же они так? Почему ничего не сообщили?
Сергей беспомощно развел руками:
— Я не знаю, почему никто с вами не связался, не могу сказать, честно. В эти дни я абсолютно не слушал радио и лишь изредка читал газеты трех — или даже пятидневной давности — в том селе нет ни электричества, ни телефона, а единственный их автомобиль ездит в Тбилиси раз в неделю.
Наташа заплакала в голос.
— Давайте, выпьем, — поспешно сказала «Завьялова — два звонка», поднимая стопку. — Хорошая была женщина Лиза, всегда помогала, когда попросишь. Пусть земля ей будет пухом.
— Так это село, значит, в Грузии, раз Тбилиси? — одним глотком опорожнив свой стакан, спросил ее муж, одной рукой придерживая сынишку, а другой кладя огурец на бутерброд с колбасой, и в голосе его послышалась скромная гордость своим знанием географии.
— А ребенок? — нетерпеливо перебила его жена. — Что с тем грудным ребенком?
— Это Дагестан, но до Махачкалы добираться сложнее, до Тбилиси ближе, — пояснил Сергей, решив ответить всем сразу. — Я вообще не могу понять, как наш автобус туда заехал. Что касается ребенка, то с ним все в порядке, он вообще не пострадал. Одна из женщин кормит его своим молоком, он пока тоже остался в селении — куда его, грудного, тащить. Кажется, у его матери есть сестра — ей должны сообщить. Мужчина и женщина, которые спаслись вместе со мной, — Прокоп и Ирина — поедут в санаторий за своими вещами и все выяснят, а потом мне напишут.
Он видел, что девочка Наташа, слушая его, перестала плакать, и поэтому старался говорить много и обстоятельно, хотя после водки язык у него слегка заплетался.
— Так вы даже в санатории не были? — удивилась практичная Екатерина Марковна. — У вас там разве никаких вещей не осталось?
Сергей искоса взглянул Наташу и вновь начал объяснять:
— Прокоп с Ириной попросят отправить мои вещи ко мне в Ленинград. Если честно, мне тяжело было бы вновь там оказаться, да и что мне там делать? Спокойно продолжить отдых после всего я уже не смогу. К тому же, хотелось поскорее успокоить родных, хотя, как я теперь понимаю, им тоже никто ни о чем не сообщил. Короче, меня отвезли в Тбилиси и посадили на самолет до Москвы, а отсюда я уеду в Ленинград поездом.
— Спасибо, что обо всем сообщили, — тихо сказала Наташа. — Мне только неловко, что вы из-за меня задержались, я понимаю, в каком вы сейчас состоянии.
— Ничего страшного, у меня есть еще одно дело в Москве, хотя я еще не решил, буду ли его вообще делать.
— А… что за дело?
— Хотел повидать мать.
То ли водка так подействовала на Сергея, то ли просто возникло непреодолимое желание выговориться, но он вдруг неизвестно почему начал рассказывать этим совершенно незнакомым людям о своем отце, о матери, а потом даже вытащил из кармана брюк и продемонстрировал собеседникам измятое письмо Клавдии Муромцевой. Потом вновь помянули Лизу, Наташа от водки сильно закашлялась, и, отойдя, вдруг печально сказала:
— Мне сегодня на экзамен надо было с утра. Ладно, пусть выгоняют.
— Из-за одного экзамена не выгонят, — возразил Сергей.
— У нас очень строго. Да ладно, мне теперь все равно нужно будет из медицинского уходить и идти работать — кто же будет Юрку кормить.
— Глупости, сейчас мы с вами поедем к декану медицинского института, и я все ему объясню. Вы в каком — в первом «меде» или во втором?
— В первом. Но у нас декан строгий, он даже не разговаривает — сразу приказ.
— Как это «не разговаривает»? Я кандидат наук, имею публикации, мое имя известно в научных кругах. Брат у меня профессор. Могу даже позвонить ему в Ленинград, чтобы он оттуда все уладил — у него в первом медицинском есть знакомые.
Раскрасневшийся Сергей поднялся с воинственным видом, сам не понимая, отчего так расхорохорился и к чему приплел публикации, кандидата наук и брата-профессора. Соседи Наташи воззрились на него с огромным уважением, но сама она покачала головой:
— Спасибо, не надо никому звонить, — и снова разрыдалась.
— Звонить, может, и не надо, а поехать — пусть поедет, такие вопросы с начальством на месте решают, — возразила ей Екатерина Марковна. — Раз ученый человек, то пусть поговорит. Только я вам обоим листочков дам пожевать, чтобы водкой не пахло.
По дороге в институт Сергей немного протрезвел и разговаривал с деканом уже без прежней лихости. Упомянул, правда, робко свою фамилию, но его собеседник лишь вежливо кивнул, и сразу стало очевидно, что ни одну из статей подающего надежды ученого-микробиолога С. Э. Муромцева ему читать не приходилось. Однако человеком он оказался отзывчивым и задумчиво сказал:
— Надо будет мне позвонить в профком насчет материальной помощи. Хотя, конечно, профорг начнет возмущаться, и могут возникнуть осложнения — у нас есть еще несколько ребят из остронуждающихся семей, а Лузгиной этой зимой, как сироте, уже выделяли матпомощь и талоны на питание. Но случай, конечно же, исключительный.
— Дело не в матпомощи, Наталья Лузгина боится, что ее отчислят из-за пропущенного сегодня экзамена.
— Да кто же станет ее отчислять? — изумился декан. — Девочка хорошая, зачеты у нее все проставлены, два экзамена уже сдала досрочно, этот последний. Мы ей его перенесем на конец сессии — пусть немного оправится.
Сергей вышел к ожидавшей его за дверью деканата Наташе. Ее обступили подруги, но при виде него сразу же замолчали и почтительно расступились. Несколько пар девичьих глаз дружно уставились на красивого и элегантного молодого мужчину, и во взглядах их читался неприкрытый восторг.
— Я все уладил, — сказал он Наташе, беря ее под руку. — Пойдемте — я возьму такси и отвезу вас домой.
По девичьей толпе пронесся легкий вздох восхищения, и Сергей с Наташей вышли на улицу, спиной ощущая пристальное внимание студенток-медичек. Когда они свернули за угол, Наташа тихо проговорила:
— Я не хочу домой. Можно, я провожу вас к вашей матери? Вы ведь к ней сейчас пойдете?
— Что? — от удивления он остановился. — Не знаю, нет, наверное. Я прежде собирался, но теперь как-то…
— А почему нет? Ведь адрес у вас есть, а я вас провожу, если вам страшно — я понимаю, вы ведь ее совсем не помните.
— Не в этом дело, — голос Сергея прозвучал недовольно — хмель уже вылетел из его головы, и ему было неловко из-за своих недавних откровений за столом, — просто не хочется. К тому же, у меня старый адрес, он, возможно, давно изменился.
— Здесь рядом справочная, мы за полчаса все узнаем. Нет, правда, давайте, — она потянула его за рукав, а ему неловко было высвободить руку или обидеть эту заплаканную девочку резкой фразой вроде «Я сам решу, когда мне это сделать, вас это совершенно не касается».
Через полчаса пожилая женщина выдала им две справки. Согласно первой, Муромцева Клавдия Ивановна тысяча девятьсот тринадцатого года рождения в Москве не проживала. Во второй справке был указан адрес Муромцевой Людмилы Эрнестовны одна тысяча девятьсот тридцать шестого года рождения.
— Адрес не тот, — нерешительно сказал Сергей, повертев в руке белую бумажку.
— Да за эти годы столько людей в Москве переехало! — возразила Наташа и печально добавила: — Пока мама была жива, мы тоже на очереди стояли, — она проглотила вставший в горле ком и деловито спросила: — Так мы поедем по адресу? Тут в справке метро указано — можно до «Кировской» доехать, а можно до «Лермонтовской».
Дверь им открыл высокий красивый парень лет двадцати пяти с пышными пепельными волосами и приветливым взглядом. На вопрос о Людмиле он улыбнулся, бросив мимолетный взгляд на Наташу, и вежливо переспросил:
— Людмилу? Простите, а вы от кого?
Вопрос был, мягко говоря, странный — можно в лоб спросить визитера, кто он такой или зачем явился, но от кого… Может еще, пароль сказать? Однако, решив, что попал в очередную коммуналку, Сергей не стал удивляться, а коротко ответил:
— Из Ленинграда.
— Да? — красавец немного помедлил. — Хорошо, зайдите и подождите в комнате — Люда ушла в магазин, скоро уже должна вернуться. Антошка, ты где? Пойдем на кухню.
Из комнаты, распахнув настежь дверь, вышел крохотный мальчуган в одних трусиках и уцепился за его палец.
— Мама усла в магазин, у нас картоски нет, — очень серьезно объяснил он гостям. — Подоздите, позалуйста.
— Вот сюда, — парень любезным жестом указал на распахнутую дверь, поднял Антошку на руки и ушел с ним на кухню, оставив их одних.
Опустившись на краешек стула, Сергей огляделся — нет, его сестра жила не в коммуналке. Судя по планировке, это была малометражная квартира с крохотной прихожей и совмещенным санузлом. Их не так давно начали возводить по всей стране с легкой руки смещенного в прошлом году со всех своих постов Никиты Сергеевича Хрущева и уже окрестили в народе «хрущевками». Сергею дважды приходилось бывать на новосельях у приятелей, и каждый раз его поражала миниатюрность их новых жилищ.
— Какой хорошенький мальчик, да? — робко спросила у него Наташа, разглаживая на коленях юбку. — Ваш племянник.
Слова эти так поразили его, что он не ответил.
«Значит, у меня есть племянник — Антошка. Интересно, этот парень — ее муж? Аристократ, однако! Хотя нет, больно молод для нее, и мальчик на него не похож — совершенно другая порода. Но если он не муж, то где же тогда муж? Или… или у нее вообще нет мужа. Да, возможно, что и так — на троих с ребенком дали бы „двушку“, а это, кажется, однокомнатная».
Наташа сидела тихо, не произнося больше ни слова и не мешая его мыслям, но оба они вздрогнули, когда в прихожей щелкнул дверной замок. Послышались тихие голоса, потом в комнату быстрым и легким шагом вошла молодая женщина. Волосы ее были гладко зачесаны назад, черты лица не отличались тонкостью или красотой, но выражение его поражало удивительным спокойствием.
— Из Ленинграда? От Марии Викторовны? — спросила она и мягким движением руки остановила поднявшегося было ей навстречу Сергея. — Сидите, сидите, вы мне особо не нужны, я пока поговорю с девочкой. Волнуешься? — лицо ее обратилось к Наташе.
— Нет, — растерянно пролепетала та.
— Правильно, незачем волноваться, больно не будет. Какой у тебя срок?
Ошеломленная вопросом Наташа раскрыла рот и тут же его закрыла, не зная, что ответить. Сергей тоже на минуту оторопел.
— Простите, но я… мне как-то не совсем понятно, — растерянно пролепетал он.
Людмила с минуту спокойно смотрела на него, потом чуть пожала плечами.
— Вы меня тоже простите, но мне мое время дорого, поэтому давайте без лишних слов. Если девочка стесняется при вас говорить, то вы можете подождать на кухне. В любом случае мне сейчас нужно будет ее осмотреть и точно определить срок — от этого ведь и цена операции зависит, вы сами понимаете.
И тут до Сергея дошло — вспомнился вдруг отрывок из письма матери:
«Сейчас я работаю акушеркой в роддоме, а Люде уже семнадцать, и она поступила в институт, чтобы выучиться на доктора, а не так, как я, быть простой акушеркой. Мне она иногда по работе помогает, и руки у нее золотые».
Выучилась девочка, ничего не скажешь! Промышляет подпольными абортами, имеет солидную постоянную клиентуру. Какая гадость! И это его родная сестра!
— Вы ошиблись, — холодно ответил он, — мы не по этому делу.
— Не по этому? Вы ведь из Ленинграда от Марии Викторовны?
— Я действительно из Ленинграда, но не от Марии Викторовны. Я — ваш брат Сергей Эрнестович Муромцев. Месяц назад случайно узнал о вашем существовании, решил с вами повидаться. Ваша… наша с вами мать говорила вам когда-нибудь, что у вас есть родные в Ленинграде?
Людмила растерянно провела рукой по лбу и опустилась на диван.
— Сергей? Сережа? Так это было правдой — то, что говорила мамаша? Вы действительно мой брат?
— Поскольку у нас общие родители, то иначе этого не назовешь. Я хотел найти мать, но в адресном столе мне дали только ваш адрес.
Людмила закрыла лицо руками и какое-то время сидела неподвижно, а когда вновь посмотрела на Сергея, то лицо ее приняло прежнее безмятежно-спокойное выражение.
— Мамаша умерла от рака — прошло уже больше десяти лет.
Сергей растерянно молчал, пытаясь осмыслить сказанное Людмилой. Так значит, его мать мертва. А он-то почти месяц ждал встречи с ней, мысленно репетируя вопросы, которые ей задаст.
Читать бесплатно другие книги:
