Сказочные повести (сборник) Прокофьева Софья
— Вопросы будут? — дрожащим голосом спросил Вопросительный.
— Будут, — обрадовался я. — Куда мне поставить запятую?
— Увы! Решай сам! — заплакал Восклицательный.
Кузя подбежал к нему и стал ласкаться.
— Подскажи, подскажи моему хозяину, где надо поставить эту проклятую запятую, — умолял Кузя. — Подскажи, просят же тебя как человека!
— Подсказать? — завизжала Запятая. — Ни в коем случае! У нас подсказка строго запрещена!
А часы тикали. Я взглянул на них и обомлел: они уже успели отстучать три минуты.
— Зови Географию! — завопил Кузя. — Разве ты не боишься смерти?
Я боялся смерти. Но… а как же тогда быть с закаливанием воли? Я же должен презирать опасность, а не бояться ее? А если я сейчас струшу, где я потом опять достану себе опасность? Нет, это мне никак не подходит. Звать никого нельзя. Что я, в самом деле, скажу Географии? «Здравствуйте, уважаемая География! Извините за беспокойство, но я, понимаете, немножко сдрейфил…»
А часы тикали.
— Торопись, мальчик! — закричал Восклицательный. — Ох! Ах! Увы!
— Знаешь ли ты, что осталось всего две минуты? — тревожно спросил Вопросительный.
Кузя заурчал и вцепился когтями в подол Запятой.
— Ты желаешь мальчику смерти, — злобно шипел кот.
— Он ее заслужил, — ответила старуха, отдирая кота.
— Что же мне делать? — нечаянно вслух спросил я.
— Рассуждать! Рассуждать! Ах! Увы! Рассуждать! — выкрикивал Восклицательный. Слезки лились из его печальных глазок.
Хорошенькое дело — рассуждать, когда… Если я поставлю запятую после слова «казнить», то будет так: «Казнить, нельзя помиловать». Значит, получится — нельзя помиловать? Нельзя!
— Увы! Ох! Несчастье! Нельзя помиловать! — зарыдал Восклицательный. — Казнить! Увы! Ох! Ах!
— Казнить? — спросил Кузя. — Нам это не подходит.
— Мальчик, разве ты не видишь, что осталась всего одна минута? — Сквозь слезы спрашивал Вопросительный.
Одна последняя минута… А что будет потом? Я зажмурил глаза и стал быстро-быстро рассуждать:
— А если поставить запятую после слов «казнить нельзя»? Тогда получится: «Казнить нельзя, помиловать». Вот это нам и надо! Решено. Ставлю.
Я подошел к столу и нарисовал большую запятую в приговоре после слова «нельзя». В ту же самую минуту часы пробили двенадцать раз.
— Ура! Победа! Ах! Хорошо! Чудесно! — радостно прыгал Восклицательный, а вместе с ним и Кузя.
Запятая сразу подобрела.
— Помни, что, когда ты даешь своей голове работу, всегда добиваешься цели. Не сердись на меня. Лучше подружись со мной. Когда ты научишься ставить меня на мое место, я не причиню тебе никаких неприятностей.
Я твердо обещал ей, что научусь.
Наш мяч зашевелился, и мы с Кузей заторопились.
— До свидания, Витя! — кричали вслед знаки препинания. — Мы еще с тобой встретимся на страницах книг, на листах твоих тетрадей!
— Не путай меня с братом! — кричал Восклицательный. — Я всегда восклицаю!
— Ты не забудешь, что я всегда спрашиваю? — спрашивал Вопросительный.
Мяч выкатился за ворота. Мы побежали за ним. Я оглянулся и увидел, что все машут мне руками. Даже важный Глагол выглянул из окна замка. Я помахал им всем сразу обеими руками и бросился догонять Кузю.
Долго еще слышались выкрики Восклицательного. Потом все смолкло, и замок скрылся за холмом.
Мы с Кузей шли за мячом и обсуждали все, что с нами произошло. Я был очень рад, что не вызвал Географию, а спас себя сам.
— Да, это вышло удачно, — согласился Кузя. — Мне припоминается похожая история. Один мой знакомый кот по имени Трошка служил в мясном отделе магазина самообслуживания. Он никогда не ждал, пока продавец расщедрится и бросит ему довесок. Трошка самообслуживался: он сам угощал себя лучшим куском мяса. Этот кот всегда говорил: «Никто так о тебе не позаботится, как ты сам».
Что за противная привычка была у Кузи — десять раз на дню рассказывать всякие некрасивые истории про каких-то драных кошек и котов. Чтобы облагородить Кузю, я стал рассказывать ему о дружбе между людьми и животными. Вот, например, он сам, Кузя, вел себя как верный друг, когда я попал в беду. Теперь уж я могу на него положиться. Кот замурлыкал на ходу. Видно, ему нравится, когда его хвалят. Но тут же он вспомнил какую-то рыжую кошку по имени Фроська, которая говорила: «Ради дружбы отдам последнюю мышь». Мне стало ясно, что облагородить его не удастся. Кузя — животное неподдающееся. Даже сама Зоя Филипповна ничего не смогла бы с ним поделать. Я решил рассказать ему еще одну полезную историю, которую слышал от папы.
Я рассказывал Кузе, как кошки и собаки стали друзьями человека, как человек выбрал их среди других диких животных. И что же мне ответил мой нахальный кот? Собаку, по его мнению, человек выбрал сам — и совершил ужасную ошибку. Ну а кошку… с кошкой все обстояло совсем не так: не человек выбрал кошку, а, наоборот, кошка выбрала человека.
Меня так рассердили Кузины рассуждения, что я надолго замолчал. Продолжай я с ним разговаривать, так он, чего доброго, дошел бы до того, что объявил бы царем природы не человека, а кошку. Нет, Кузиным воспитанием надо было заняться серьезно. Почему я раньше не задумывался об этом? Почему я раньше вообще ни о чем не задумывался? Запятая сказала, что если я дам своей голове работу, то всегда выйдет толк И правда. Я подумал тогда у ворот, вспомнил правило, которое почти забыл, и оно мне здорово пригодилось. Помогло мне это и тогда, когда я с карандашом в руках решал, куда ставить запятую. Я бы, наверно, никогда не отставал в классе, если бы думал о том, что делаю. Конечно, для этого надо слушать на уроке, что говорит учительница, а не играть в «крестики — нолики». Что я, глупее Женьчика, что ли? Если я закалю волю и возьму себя в руки, еще неизвестно, у кого будут лучшие отметки к концу года.
А интересно было бы посмотреть, как справилась бы на моем месте Катя. Хорошо, что она не видела меня в замке у Глагола. Вот разговоров было бы… Нет, все же я доволен, что побывал в этой стране. Во-первых, я теперь всегда буду правильно писать слово «собака» и «солнце». Во-вторых, я понял, что правила грамматики учить все же надо. Они могут пригодиться при случае. А в-третьих, оказалось, что знаки препинания в самом деле нужны. Вот если бы мне дали прочесть целую страницу без знаков препинания, смог бы я ее прочесть и понять, что там написано? Я бы читал, читал, не переводя дыхания, пока не задохнулся. Что тут хорошего? Кроме того, я мало что понял бы от такого чтения.
Так я думал про себя. Кузе все это рассказывать было не к чему. Я так раздумался, что не сразу заметил, что кот начал жаловаться на жару. В самом деле, стало очень жарко. Чтобы подбодрить Кузю, я затянул песенку, и Кузя подхватил:
- Мы весело шагаем,
- Мы песенку поем.
- Опасность презираем!
- На трудности плюем!
Дальше мы петь не смогли. Во рту пересохло. Очень хотелось пить. Трава под ногами сильно пожелтела. Листья свернулись в трубочку. Земля стала твердая, словно асфальт, а местами даже потрескалась.
Ах как хотелось пить, но нигде не было ни одного ручейка. Кузя изнывал от жажды. Я сам много бы дал за стакан газированной с сиропом. Даже без сиропа… Но об этом можно было только мечтать…
Мы шли мимо русла высохшей речки. На его дне, как на сковородке, валялись сухие рыбки.
— Куда девалась вода? — жалобно спрашивал Кузя. — Неужели тут нет ни графинов, ни чайников, ни ведер, ни кранов? Нет всех этих полезных и хороших вещей, из которых добывается вода?
Я молчал. Мой язык как будто высох и не ворочался.
А наш мяч все катился. Он остановился только на полянке, выжженной солнцем. Посредине нее торчало голое скрюченное дерево. А вокруг поляны скрипел сухими черными ветками голый лес.
Я сел на холмик, засыпанный пожелтевшими листьями. Кузя прыгнул мне на колени. Ох как нам хотелось пить! Я даже не знал, что можно так хотеть пить. Все время я как будто видел холодную струю. Она так красиво льется из крана и весело поет.
Вспоминался мне и наш хрустальный кувшин, и даже капельки на его хрустальных бочках.
Я закрыл глаза и, как во сне, увидел тетю Любашу: на углу нашей улицы она продавала газированную воду. Тетя Любаша держала стакан холодной воды с вишневым сиропом. Ах, этот стаканчик бы! Пусть без сиропа, пусть даже не газированной… Да что там стаканчик! Сейчас я мог бы выпить целое ведро.
Вдруг холмик подо мной зашевелился. Потом стал расти и сильно раскачиваться.
— Держись, Кузя! — закричал я и скатился вниз.
— Здесь горки и те сумасшедшие, — ворчал Кузя.
— Я не горка, я верблюд, — услышали мы чей-то жалобный голос.
Наша «горка» встала на ноги, отряхнула с себя листья, и мы в самом деле увидели верблюда. Кузя тут же выгнул спинку и спросил:
— Ане собираетесь ли вы съесть мальчика и его верного кота? Верблюд сильно обиделся.
— Неужели вы не знаете, кот, что верблюды едят траву, сено и колючки? — насмешливо спросил он Кузю. — Единственная неприятность, которую я могу вам сделать, — это плюнуть на вас. Но я не собираюсь плеваться. Мне не до этого. Даже я, верблюд, умираю от жажды.
— Пожалуйста, не умирайте, — попросил я бедного верблюда, но он только застонал в ответ.
— Никто дольше верблюда не может переносить жажду. Но наступает время, когда и верблюд протягивает ноги. В лесу уже много зверей погибло. Есть еще живые, но и они умрут, если их немедленно не спасти.
Из лесу доносились тихие стоны. Мне было так жалко несчастных зверушек, что я немножко забыл о воде.
— А могу я чем-нибудь помочь им? — спросил я верблюда.
— Ты можешь их спасти, — ответил верблюд.
— Тогда побежим в лес, — сказал я.
Верблюд рассмеялся от радости, а Кузя совсем не обрадовался.
— Думай, что говоришь, — недовольно шипел кот. — Как это ты можешь их спасти? Какое тебе дело до них?
— Ты эгоист, Кузя, — сказал я ему спокойно. — Обязательно пойду их спасать. Вот верблюд расскажет мне, что надо сделать, я их и спасу. А ты, Кузя…
Только было собрался сказать Кузе, что я думаю о его выходке, как рядом со мною что-то сильно затрещало. Скрюченное дерево распрямило сухие ветки и превратилось в сморщенную худую старуху в рваном платье. В ее спутанных волосах застряли сухие листья.
Верблюд со стоном шарахнулся в сторону. Старуха стала разглядывать нас с Кузей. Мне было совсем не страшно, даже когда она загудела басом:
- Кто здесь кричит, нарушая покой?
- Скверный мальчишка, кто ты такой?
— Не говори, что ты Перестукин, — испуганно зашептал Кузя.
— Скажи, что ты Серокошкин.
— Сам ты Серокошкин. А моя фамилия — Перестукин, и мне нечего ее стыдиться.
Как только старуха услышала это, она сразу переменилась, согнулась пополам, состроила сладкую улыбку и от этого стала еще противней. И вдруг… она стала расхваливать меня на все лады. Она хвалила, я удивлялся, а верблюд стонал. Она говорила, что именно я, Виктор Перестукин, помог ей превратить зеленый сухой лес в сухие бревна. Все борются с засухой, один только я, Виктор Перестукин, оказался ее лучшим другом и помощником. Оказывается, что я, Виктор Перестукин, сказал на уроке волшебные слова…
— Так я и знал, — отчаянно завопил Кузя. — Наверное, ты, хозяин, брякнул что-нибудь неподходящее.
— Твой хозяин, — застонал верблюд, — брякнул на уроке, что вода, которая испаряется с поверхности рек, озер, морей и океанов, исчезает.
— Круговорот воды в природе, — вспомнил я. — Зоя Филипповна! Пятая двойка!
Старуха выпрямилась, подбоченилась и забасила:
- Он правильно сказал, что навсегда
- Исчезнет ненавистная вода
- И все живое сгинет без следа.
Это чучело почему-то говорило только стихами. От ее слов пить хотелось еще больше. Из леса снова послышались стоны. Верблюд подошел ко мне и зашептал на ухо:
— Ты можешь спасти несчастных… Вспомни круговорот воды, вспомни!
Легко сказать — вспомни. Зоя Филипповна битый час держала меня у доски, и то я ничего не мог вспомнить. — Ты должен вспомнить! — злился Кузя. — По твоей вине мы страдаем. Ведь это ты сказал на уроке дурацкие слова.
— Какая ерунда! — закричал я сердито. — Что могут сделать слова?
Старуха заскрипела своими сухими сучьями и опять стала говорить стихами:
- Вот что сделали слова:
- В сено высохла трава,
- Больше дождь не будет капать,
- Звери вытянули лапы,
- Пересохли водопады,
- И засохли все цветы.
- Это то, что мне и надо, —
- Царство мертвой красоты.
Нет, это было невыносимо! Кажется, я в самом деле что-то натворил. Придется все-таки вспомнить круговорот. И я начал бормотать:
— Вода, испаряется с поверхности рек, озер, морей…
Старуха испугалась, что я вспомню, и пустилась плясать, да так, что сухие ветки и листья летели во все стороны. Она волчком вертелась передо мной и выкрикивала:
- Я ненавижу воду,
- Дождей я не терплю.
- Засохшую природу
- Я до смерти люблю.
Голова у меня кружилась, пить хотелось все больше и больше, но я не сдавался и вспоминал изо всех сил:
— Вода испаряется, превращается в пар, превращается в пар и…
Старуха подбежала ко мне, замахала руками перед самым носом и стала шипеть:
- В это самое мгновенье
- На тебя найдет забвенье,
- Все, что знал и что учил,
- Ты забыл, забыл, забыл…
О чем я спорил со старухой? Почему злился на нее? Ничего не помню.
— Вспоминай, вспоминай! — отчаянно кричал Кузя, прыгая на задних лапах. — Ты говорил, вспоминал…
— О чем говорил?
— О том, что пар превращается…
— Ах да, пар!.. — Я вдруг все вспомнил: — Пар охлаждается, превращается в воду и падает на землю дождем. Идет дождь!
Внезапно набежали тучи, и сразу же на землю упали крупные капли. Потом они стали падать все чаще и чаще — земля потемнела.
Зазеленели листья деревьев и трава. По руслу реки весело побежала вода. С вершины скалы с шумом хлынул водопад. Из лесу послышались радостные голоса зверей и птиц.
Я, Кузя и верблюд, промокшие насквозь, плясали вокруг перепуганной Засухи и кричали ей прямо в ее корявые уши:
- Дождик, дождик, шибче лей-ка!
- Гибни, Засуха-злодейка!
- Будет дождик долго лить,
- Будут звери много пить.
Старуха вдруг изогнулась, растопырила руки и снова превратилась в сухое скрюченное дерево. Все деревья шумели свежими зелеными листьями, только одно дерево — Засуха — стояло голое и сухое. Ни одна дождинка на него не падала.
Из лесу выбежали звери. Они вволю напились воды. Зайцы прыгали и кувыркались. Лисы махали рыжими хвостами. Белки скакали по веткам. Ежи катались, как мячики. А птицы стрекотали так оглушительно, что я не мог понять ни слова из всей их болтовни. Моего кота охватил телячий восторг. Можно было подумать, что он нализался валерьянки.
— Пейте! Лакайте! — кричал Кузя. — Это мой хозяин сделал дождь! Это я помог хозяину достать столько воды! Пейте! Лакайте! Пейте сколько влезет! Мы с хозяином угощаем всех!
Не знаю, сколько времени мы бы вот так веселились, если бы из лесу не раздался страшный рев. Птицы исчезли. Звери мгновенно разбежались, словно их тут и не было. Только верблюд остался, но и он задрожал от страха.
— Спасайтесь! — закричал верблюд. — Это белый медведь. Он заблудился. Бродит тут и ругает Виктора Перестукина. Спасайтесь!
Мы с Кузей быстро зарылись в кучу листьев. Бедняга верблюд не успел удрать.
На полянку вывалился огромный белый медведь. Он стонал и обмахивался веткой. Он жаловался на жару, рычал и ругался. Наконец он заметил верблюда. Мы не дыша лежали под мокрыми листьями, все видели и все слышали.
— Это что такое? — ревел медведь, указывая лапой на верблюда.
— Это, простите, я — верблюд. Травоядное животное.
— Я так и думал, — с отвращением сказал медведь. — Горбатая корова. Зачем ты родился таким уродом?
— Простите. Больше не буду.
— Прощу, если ты скажешь, где находится север.
— С большой радостью скажу, если вы мне объясните, что такое север. Круглое это или длинное? Красное или зеленое? Чем пахнет и какое на вкус?
Медведь, вместо того чтобы поблагодарить вежливого верблюда, с ревом на него набросился. Тот припустил изо всех своих длинных ног в лес. В минуту оба исчезли из глаз.
Мы вылезли из кучи листьев. Мяч медленно тронулся, и мы побрели за ним. Мне очень жаль было, что из-за этого грубияна медведя мы потеряли такого хорошего парня, как верблюд. Но Кузя о верблюде не жалел. Он все еще продолжал хвастаться тем, что мы с ним «сделали воду». Я не слушал его болтовни. Я опять думал. Так вот что значит круговорот воды в природе! Оказывается, вода на самом деле не исчезает, она просто превращается в пар, а потом охлаждается и опять падает на землю в виде дождя. А если бы она совсем исчезла, то понемножку бы солнце все высушило и мы, люди, и животные, и растения высохли. Как те рыбки, которых я видел на дне высохшей речки. Вот так так! Выходит, что Зоя Филипповна поставила мне двойку за дело.
Самое смешное, что и на уроке она говорила мне то же самое, и не раз. Почему же я не понял и не запомнил? Потому, наверно, что слушал и не слышал, смотрел и не видел…
Солнца не было видно, а все же становилось жарко. Снова захотелось пить. Но, хотя лес по сторонам нашей дорожки и зеленел, речки мы нигде не видели.
Мы шли. Все шли да шли. Кузя успел рассказать мне с десяток историй про собак, котов и мышей. Оказывается, он близко знаком с Люськиной кошкой по имени Топси. Мне всегда казалось, что Топси какая-то вялая и неигривая. К тому же она очень уж плаксиво и противно мяукала. Не замолчит, пока ей чего-нибудь не сунешь. А я не люблю попрошаек. Кузя мне рассказал, что Топси к тому же еще и воровка. Кузя клялся, что это она на прошлой неделе стащила у нас большой кусок свинины. Моя мама подумала на него и отхлестала его мокрым кухонным полотенце. Кузе это было не так больно, как обидно. А Топси так обожралась краденной свининой, что даже заболела. Люсина бабушка носила ее к ветеринару. Вот я вернусь, открою Люське глаза на ее милую кошечку. Я эту самую Топси обязательно разоблачу.
За разговорами мы не заметили, как подошли к какому-то чудному городу. Дома в нем были круглые, как цирк-шапито, или квадратные, или даже треугольные. Людей на улицах видно не было.
Наш мяч вкатился на улицу странного города и замер. Мы подошли к большому кубу и остановились перед ним. Два кругленьких человечка в белых халатиках и шапочках продавали газированную воду. На шапочке у одного продавца был нарисован плюс, а у другого — минус.
— Скажите, — робко спросил Кузя, — а вода у вас настоящая?
— Положительно настоящая, — ответил Плюс. — Не желаете ли выпить?
Кузя облизнулся. Нам очень хотелось пить, но вот беда — у меня не было ни копейки, а у Кузи и подавно.
— У меня нет денег, — признался я продавцам.
— А у нас вода продается не за деньги, а за правильные ответы.
Минус хитро прищурился и спросил:
— Семью девять?
— Семью девять… семью девять… — забормотал я, — кажется, тридцать семь.
— Мне так не кажется, — сказал Минус. — Ответ отрицательный.
— Дайте мне бесплатно, — попросил Кузя. — Я кот. И не обязан знать таблицу умножения.
Оба продавца вынули какие-то бумаги, читали их, листали, просматривали и потом хором объявили Кузе, что у них нет распоряжения поить неграмотных котов бесплатно. Пришлось Кузе только облизнуться.
К киоску подкатил велосипедист.
— Скорее воды! — закричал от, не слезая с велосипеда. — Я очень тороплюсь.
— Семью семь? — спросил Минус и протянул ему стакан с искристой розовой водой.
— Сорок девять. — Ответил гонщик, на ходу выпил воду и умчался.
Я спросил продавцов, кто он такой. Плюс рассказал, что это знаменитый гонщик, который занимается тем, что проверяет домашние работы по арифметике.
Ужасно хотелось пить. Особенно когда перед глазами стояли сосуды с прохладной розовой водой. Я не выдержал и попросил задать еще вопрос.
— Восемью девять? — спросил Минус и налил воды в стакан. Она так и шипела, так и покрывалась пузырьками.
— Семьдесят шесть! — выпалил я, надеясь, что попаду.
— Мимо, — сказал Минус и выплеснул воду. Было страшно неприятно смотреть, как чудесная вода впитывалась в землю.
Кузя стал тереться о ноги продавцов и униженно просить, чтобы они задали его хозяину легкий, самый легкий вопрос, на который смог бы ответить любой лодырь и двоечник. Я прикрикнул на Кузю. Он замолчал, а продавцы насмешливо переглянулись.
— Дважды два? — улыбаясь спросил Плюс.
— Четыре, — ответил я сердито. Мне было почему-то очень стыдно. Я выпил полстакана, а остальное отдал Кузе.
Ах как хороша была вода! Даже тетя Любаша никогда такую не продавала. Но воды было так мало, что я даже не разобрал, с каким она сиропом.
Гонщик снова показался на дороге. Он быстро крутил педали и пел:
- Распевая, едет, едет,
- Едет гонщик молодой.
- На своем велосипеде
- Он объехал шар земной.
- Он летит быстрее ветра,
- Не устанет никогда,
- Сотни тысяч километров
- Отмахает без труда.
Велосипедист проехал мимо и кивнул головой. Мне показалось, что он зря храбрится и уверяет в своей неутомимости. Я только хотел сказать об этом Кузе, как заметил, что кот сильно чем-то испуган. Шерсть у него стала дыбом, хвост распушился, спина изогнулась. Неужели здесь есть собаки?
— Спрячь, спрячь меня скорее! — взмолился Кузя. — Я боюсь… я вижу…
Я осмотрелся, но ничего на дороге не заметил. Но Кузя дрожал и твердил, что видит… ноги.
— Чьи ноги? — удивился я.
— В том-то и дело, что ничьи, — ответил кот, — очень я боюсь, когда ноги сами, без хозяина.
И правда, на дорогу вышли… ноги. Это были большие мужские ноги в старых башмаках и грязных рабочих брюках с оттопыренными карманами. На поясе брюки стягивал ремень, а выше ничего не было.
Ноги подошли ко мне и остановились. Мне стало как-то не по себе.
— А где же все остальное? — решился спросить я. — То, что выше пояса?
Ноги молча потоптались и замерли.
— Простите, вы что, живые ноги? — снова спросил я. Ноги качнулись вперед и назад. Наверно, они хотели сказать «да». Кузя урчал и фыркал. Ноги пугали его.
— Это опасные Ноги, — шипел он потихоньку. — Они убежали от своего хозяина. Порядочные Ноги так никогда не делают. Это нехорошие Ноги. Это беспризор…
Кот не успел договорить. Правая Нога дала ему здоровенного пинка. Кузя с визгом отлетел в сторону.
— Вот видишь, видишь?! — вопил он, отряхиваясь от пыли. — Это злые Ноги, отойди от них подальше!
Кузя хотел обойти Ноги сзади, но они изловчились и лягнули его. От обиды и боли кот кричал до хрипоты. Чтобы он успокоился, я взял его на руки и стал чесать ему подбородок и лобик. Он очень это любит.
Из треугольного дома вышел мужчина в спецовке. На нем были точно такие же брюки и башмаки, как и у Ног. Мужчина подошел поближе к Ногам и сказал:
— Не ходи ты далеко от меня, товарищ, заблудишься.
Мне захотелось узнать, кто отхватил этому товарищу половину туловища.
— Не трамвай ли его переехал? — спросил я.
— Он был таким же землекопом, как и я, — грустно ответил мужчина. — И не трамвай его переехал, а ученик четвертого класса Виктор Перестукин.
Уж это было слишком! Кузя зашептал мне:
— А не лучше ли нам убраться отсюда подобру-поздорову?
Я посмотрел на мяч. Он лежал спокойно.
— Взрослым стыдно говорить неправду, — упрекнул я землекопа. — Как мог Витя Перестукин переехать человека? Это же сказки.
Землекоп только вздохнул.
— Ничего ты, мальчик, не знаешь. Этот Виктор Перестукин решал задачу, и у него получилось, что траншею выкопали полтора землекопа. Вот и осталась от моего товарища только половина…
Тут я вспомнил задачу про погонные метры. Землекоп тяжело вздохнул и спросил, доброе ли у меня сердце. Откуда мне было это знать? Никто про это со мной не говорил. Правда, мама иногда утверждала, что у меня совсем нет сердца, но я в это не верил. Все-таки что-то стучит у меня внутри.
— Не знаю, — ответил я честно.
— Если бы у тебя было доброе сердце, — печально говорил землекоп, — ты пожалел бы моего бедного друга и постарался ему помочь. Надо только правильно решить задачу, и он снова станет тем, кем был раньше.
— Попробую, — сказал я, — попробую… А вдруг не сумею?!
Землекоп порылся в кармане и вытащил смятый листок. На нем моим почерком было написано решение задачи. Я задумался. А вдруг опять ничего не выйдет? А если получится, что траншею выкопал один с четвертью землекопа? Тогда от его товарища останется всего одна нога? Мне даже стало жарко от таких мыслей.
Потом я вспомнил совет Запятой. Это меня немножко успокоило.
Буду думать только о задаче, буду решать медленно. Буду рассуждать, как учил меня Восклицательный.
Я посмотрел на Плюса и Минуса. Они насмешливо подмигивали друг другу одинаковыми круглыми глазками. Не дали небось, жадюги, напиться!.. Я показал им язык. Они не удивились и не обиделись. Наверно, не поняли.
— Ваше мнение о мальчике, братец Минус? — спросил Плюс.
— Отрицательное, — ответил Минус. — А ваше, братец Плюс?
— Положительное, — кисло сказал Плюс.
По-моему, он врал. Но после их разговора я твердо решил справиться с задачей. Я начал решать. Думать только о задаче. Рассуждал, рассуждал, рассуждал до тех пор, пока задача не решилась. Ну и здорово же я обрадовался! Оказалось, что для рытья траншеи потребовалось не полтора, а целых два землекопа.
— Получилось два землекопа! — объявил я решение задачи.
И тут же Ноги сразу превратились в землекопа. Он был точно такой же, как и первый. Оба они поклонились мне и сказали:
- В работе, в жизни и труде
- Желаем мы тебе удачи.
- Учись всегда, учись везде
- И правильно решай задачи.
Плюс и Минус сорвали с голов шапочки, подбросили их в воздух и весело выкрикнули:
— Пятью пять — двадцать пять! Шестью шесть — тридцать шесть!
— Спаситель ты мой! — кричал второй землекоп.
— Великий математик! — восторгался его товарищ. — Встретишь Виктора Перестукина — передай, что он лодырь, глупый и злой мальчишка!
— Уж кто-кто, а он обязательно передаст, — съехидничал Кузя.
Мне пришлось обещать, что передам. А то землекопы ни за что не убрались бы.
Конечно, нехорошо, что они меня под конец обругали, но все же мне было очень приятно, что я сам решил эту трудную задачу. Ведь ее не могла решить даже Люськина бабушка, хотя она самая способная к арифметике из всех бабушек нашего класса. Может быть, у меня уже начал вырабатываться характер? Вот это было бы здорово!
Снова проехал велосипедист. Он уже не пел и не пил. Видно было, что он едва держался в седле.
Кузя неожиданно выгнул спину и зашипел.
— Что с тобой? Опять ноги? — спросил я.
— Не ноги, а лапы, — ответил кот, — а на лапах зверь. Спрячемся…
Мы с Кузей бросились к маленькому круглому домику с решетчатым окном. Дверь оказалась запертой, и нам пришлось забиться под крыльцо. Там, лежа под крыльцом, я вспомнил, что мне надо презирать опасность, а не прятаться. Я уже было выглянул, но увидел на дороге нашего старого знакомого — белого медведя. Надо было вылезти, но… очень уж страшно. Белых медведей даже укротители и то боятся.
Наш белый медведь казался еще более злым, чем при первой встрече. Он вздыхал, рычал, ругал меня, умирал от жажды, искал север.
Мы притаились, пока он не прошел мимо домика. Кузя стал допытываться, чем бы это я мог так досадить страшному зверю. Чудак Кузя. Если бы я сам это знал.
— Белый медведь — злой и беспощадный зверь, — пугал меня Кузя. — Интересно, ест ли он котов?
— Пожалуй, если и ест, то только морских котов, — сказал я Кузе, чтобы немножко его успокоить. Но точно я и сам не знал.
Вообще, пора бы отсюда убираться. Делать здесь было нечего. Но мяч лежал, и нам приходилось ждать.
Из круглого домика, под крыльцом которого мы прятались, донесся жалобный стон. Я подошел поближе.
— Пожалуйста, не ввязывайся ни в какие истории, — попросил меня Кузя.
Я постучал в дверь. Раздался еще более жалобный стон. Заглянул в окно и ничего не увидел. Тогда я стал колотить кулаком в дверь и громко кричать:
— Эй, кто там?!