Архив клана Пучков Лев
– Понял, сделаем. – Я с облегчением вздохнул и приободрился (прекрасное командирское решение, учитывая мою «любовь» к бегу!). – А в самом деле, почему ночью за периметр нельзя?
– Потому что мы перешли в режим «война», – сообщил Стёпа. – Нечего в одно лицо по ночи шарахаться, мало ли как там оно обернётся…
Я вопросительно посмотрел на Стёпу: это такая шутка или…
– И вообще, радуйся, что нас охраняют. – Увы, по Стёпиному лицу, как обычно, определить степень серьёзности угрозы было проблематично. – А то сами бдели бы всю ночь, да не посменно, а всей толпой. Всё, хватит трещать – займись завтраком…
За завтраком Юра акцентированно жрал мою колбасу. Нет-нет, я воспитанный мальчик, не надо кривиться, но… он её именно ЖРАЛ! Мы по-братски пригласили на завтрак наших гостей, пришли трое спецназовцев (остальные спали после ночи), так вот, они притащили свою сгущёнку и шпроты, а колбасы каждый корректно съел по два ломтика. Наши тоже не злоупотребляли, у них особого аппетита не было, в основном пили чай с моими же баранками и горячо любимыми народом конфетами «Страшный сон гинеколога»…
А Юра единолично сожрал всё остальное, более половины палки.
Ну что сказать? Сволочь!!! Мелкое, жадное, прожорливое чудовище.
– Мал-мал жлобим по колбасе, да? – с набитым ртом уточнил Юра, поймав мой неприязненный взгляд.
Стёпа с инженером хмыкнули, наши гости с недоумением посмотрели на меня, а Юра бесхитростно пояснил:
– Он её вешает дома, на кухне, маслом постным…
– Прованским!
– Да без разницы – в общем, маслом протирает, она висит, твердеет, становится вкусной. Не знаю, почему так, но реально вкуснеет! Ну и, короче, меня от его колбасы натурально плющит. То есть если точно такую же в магазине взять – совсем не то, прямо скажем, никакая колбаса. Вот вроде бы одно и то же, а совсем не такая. А вот у него – не колбаса, а натуральный колбасон, отвисевшийся, такой подсохший, твердый, вкуснючий… мм!
– Ну и молодца, – индифферентно похвалил один из гостей.
– Да молодца-то молодца, но я могу его колбасон трескать с утра до вечера, – простецки признался Юра. – Не могу ничего с собой поделать, пока всё не съем, не успокоюсь. Это, типа, как наркотик для меня…
– Хм… А по-моему, обычная колбаса, – заметил второй гость.
– Так я и говорю: для всех она вроде как обычная, а для меня нет. И для него нет. Он тоже любит свой колбасон. Ну и, понятно, когда мы его вместе едим – колбасон, Алекс меня в такие моменты ненавидит. Гля как смотрит! Убить готов за свой колбасон…
Увы мне, увы – я молчал, но взгляд мой был красноречивее любых слов. Наши гости дружно посмотрели на меня, пожали плечами и переглянулись с совершенно определённым подтекстом.
Вот же негодяй… Мало того что сожрал мою колбасу, так ещё и выставил меня перед гостями полным жлобом. Какая дикая несправедливость, не находите? Если я когда-нибудь буду вождём, первым делом издам декрет о раздельном пользовании колбасой! То есть каждый должен есть свою персональную колбасу, независимо от того, имело место дружеское предложение за общим столом или нет. Или хотя бы декрет об ограничении объёма поедания чужой колбасы: если слопал более трёх ломтиков – сразу поражение в правах и высылка… куда там? Да куда угодно, в общем, в такое место, где колбасами отродясь и не пахло…
После завтрака стали строить планы на жизнь: до прибытия «головастиков» всё равно заняться было нечем, так что следовало убить время хотя бы с какой-то минимальной пользой.
Юра выступил с инициативой по поводу коллективного прыжка в колодец: мелкому колбасопожирателю не терпелось осмотреть наш нежданно обретенный тоннель.
Стёпа инициативу не поддержал, он стабильно и последовательно выступает против каких бы то ни было прыжков вообще и «прыжков» в частности (это разные вещи, если кто не в курсе, по мере повествования будет понятно) без разумной на то необходимости.
Мне идея понравилась, но без коллективного аспекта.
– А ты прыгай сам, в индивидуальном разряде, – посоветовал я. – А я тебе для утяжеления подтащу ступицу от «таблетки», всё равно без дела валяется под навесом.
– А что, без ступицы никак? – на полном серьезе повелся Юра. – Там так глубоко? Без груза не донырнуть?
– Никак, – проникновенно заверил я. – Без ступицы ты обязательно всплывешь. А если ступицу, да на тросик, да хорошенько принайтовить…
– Ы-гы-гы! – хором оценили Степа с инженером.
– Ну ты, блиц твой тур… – Юра тоже хмыкнул, без обиды, от души. – Гля, поймал, турист, на ровном месте…
Да уж, приколоться над ближнем в нашем слаженном коллективе любят и умеют. Другой вопрос, что дежурным объектом для такого рода подначек и сомнительных шуток обычно выступаю я как самый молодой и неопытный член команды. Остальные на крючок попадаются крайне редко. Так что это у меня сегодня удачный день, подловил самого скользкого и прожжённого в мире прямоходящего колбасоеда. Это надо занести в анналы и отметить.
– Если все против, может, тогда поищем лодку? – предложил Юра. – Если Алекс с подружкой оттуда выплыли, значит, можно таким же макаром и заплыть, верно?
– А ещё можно поработать немного головой, – заметил инженер. – И тогда не придется ничего искать…
…и напомнил, что я обещал соорудить чертёж механизма, отпирающего перегородку в тоннеле.
Не откладывая дело в долгий ящик, я тотчас же принялся рисовать механизм. Инженер сидел рядом и наблюдал из-за плеча. Как только контуры основных деталей были оформлены, он радостно воскликнул:
– Так я и думал!
– То есть я так понял, что продолжать не обязательно?
– Да, ты молодец, спасибо. Пойдёмте, я вам кое-что покажу…
Мы прошли в дизельную.
Спартак снял кожух с запасного агрегата, располагавшегося у южной стены, и показал нам механизм. Он был точно такой же, как и тот, что открывал перегородку в тоннеле, только без рукояти.
– Ух ты… – оценил я.
– Там такой же? – уточнил Стёпа.
– Абсолютно. Только тут ручки нет. Как крутить?
– Крутить не проблема. – Инженер показал на вал, уходящий в стену. – Вот, смотрите, тут суппорт есть, одним жимом на дизель перекидывается. А если ничего не работает, можно крутить любым торцовым ключом с шестигранником и с соответствующей насадкой. Тут проблема другого порядка…
Инженер притащил короб с инструментами, в мгновение ока восполнил недостающий рычаг посредством торцового ключа с насадкой и предложил нам привести механизм в действие.
Мы поочередно попробовали крутить: бесполезно, механизм не желал провернуться даже на миллиметр. Создавалось такое впечатление, что это не механизм вовсе, а монолитный макет, сваренный на одной оси.
– И что бы это могло значить? – Степа огладил вал, уходящий в стену, и спохватился: – Слушай, а вот мы вчера весь день убили на поиски входа в тоннель…
А почему ты нам об этой механизме ничего не сказал?
– Вы его крутили?
– Ну да, и что?
– Ну и как?
– Никак, сам же видел.
– А если бы Алекс не сказал, что в тоннеле точно такой же девайс, вы бы поняли, на фига эта штуковина тут торчит?
– Ну, не знаю… Юра, ты бы понял?
– Да мне эти все шестерни как до звезды дверца, – отмахнулся Юра. – Если лишнее: снять – продать, тогда да, это ещё куда ни шло. А так…
– Нет, думаю, никто бы не сообразил, – сделал вывод Степа. – И вообще, на эту штуку вряд ли кто обратил бы внимание: тут ведь, кроме тебя, никто не хозяйничает.
– Ну вот и у меня всё так же было, – признался инженер. – Когда хозяйство принимал, думал, вообще, что это какой-то старый хлам. Для чего он, разобраться не смог. Так что…
Всё понятно: Спартак просто не хотел выглядеть некомпетентным. Мы все заслуженно считаем его мастером своего дела (впрочем, у нас каждый член команды – мастер в своей сфере, кроме меня, пожалуй, – я всего лишь сносно рисую, не более того), так что было бы даже странно, если наш инженер стал бы приставать к остальным с просьбой помочь разобраться в назначении какого-то там необъяснимого механизма.
– Ясно, – подытожил Степа. – Теперь мы знаем, что примерно делает эта штуковина… Спартак, а у тебя есть мысли, как она это делает?
– Да, есть, – кивнул инженер. – Сейчас проверим… Алекс, помнится, ты говорил, что там стенка сплошь из металла?
– Ну да, на ощупь вроде из металла, – подтвердил я. – По крайней мере, в том месте, где мы на мостки залезли и чуть дальше.
– Ну пошли, поэкспериментируем маленько…
В пункте дозиметрического контроля одна стена была металлическая. Угадайте, какая именно (по сторонам света)?
Стена была покрыта стойкой несмываемой краской и в двух местах от пола до потолка пробита крупными заклепками, которые образовывали некоторое подобие швов, деля таким образом всю плоскость стены на три примерно равновеликих фрагмента. Тот факт, что никто из нас ранее не обратил внимания на эту стену, вполне закономерен: хотя бункер преимущественно выполнен из бетона, в нем полно металлических деталей, фрагментов и разнообразных частей интерьера. Например, по всему коридору пролегает вентиляционный короб, так что, если считать в процентном соотношении, одна стена там более чем наполовину из металла.
Не удовлетворившись экономным светом тусклых плафонов, инженер включил фонарь и тщательно прощупал швы между панелями. Да, сейчас уже было понятно, что стена не монолитна и это именно панели, очень плотно прилегающие друг к другу – Юра попробовал вставить между клепками острие своего ножа, и у него ничего не вышло.
– По-моему, дохлый номер, – пробурчал Юра, пряча нож. – Если уж моя «зубочистка» не влезла, то больше ничем не подденешь. Да и потом, если оно открывается, должны же быть следы какие-то, а тут чисто…
– Отойди-ка. – Инженер ещё раз осмотрел швы, пробормотал: – По логике, должно быть тут, это самое удобное место…
…и, упершись плечом в правую оконечность средней панели, сильно надавил.
Правая оконечность панели подалась внутрь – левая симметрично вышла из стены – в образовавшуюся небольшую щель пахнуло затхлым тоннельным воздухом!
– Это оттуда… – поспешно сообщил я. – Мы там были… там такой же воздух…
– Ах-ре-неть… – протянул Юра. – Стёпа, ты такое видал когда-нибудь?
– Нет, не доводилось. – Стёпа с любопытством осмотрел щель и попробовал продавить панель дальше.
Увы, дальше не получалось – сантиметровая щель была наибольшим нашим достижением: панель встала как вкопанная.
– Стойте здесь, я в дизельную, – распорядился инженер, направляясь к выходу. – Не пихайте пальцы в щель и вообще отойдите подальше от стены.
Через полминуты раздался негромкий металлический скрежет и средняя панель неспешно поползла влево, левым ребром заезжая в комнату под круто меняющимся углом. Так она двигалась до тех пор, пока не въехала на две трети и не застыла почти перпендикулярно «родительской» стене.
Да, это был тот самый тоннель, в котором мы с Евой обмирали от страха и неизвестности, плавая в кромешной тьме. Сейчас – из пункта дозиметрического контроля – он выглядел вполне безобидно и даже как-то уютно.
Не дожидаясь инженера, Стёпа с Юрой пошли на разведку.
– Осторожно, мостки скользкие, – на правах первооткрывателя предупредил я. – Бултыхнуться – не фиг делать.
– Не учи отца, Ипат Са, – пробурчал Юра.
В этот момент в тоннеле зажегся свет: неяркий, экономный, в общем, такой же, как и в бункере. Но случилось это настолько неожиданно, что я вздрогнул и замер, как истукан, а мои соратники – люди бывалые и реактивные – приняли меры: Стёпа, следовавший вторым, отпрянул назад и присел за правой панелью, а Юра дёрнулся влево, не удержался на мостках и плюхнулся в воду. Хорошо так нырнул – с головой.
– Ну что, есть? – поинтересовался взбудораженный Спартак, вбегая в комнату.
– Ё… б… наххх…!!! – возмущенно заорал Юра, выныривая и активно отплевываясь.
– Да, открылось, – подтвердил я, с трудом пряча злорадную ухмылку. – И свет, как видишь, тоже есть… Ты включил?
– Ага. – Инженер буквально сиял от счастья. – Думал: на фига там лишний тумблер на щитке? По схеме никуда не идет, а под нагрузкой!
– Молодец, Спартак, буду должен.
– За что?
– Да так, за всё хорошее…
– Ключом крутил? – уточнил Стёпа.
– Ага. В общем, тут два режима. При работающем дизеле это делается почти что в одно касание: хороший толчок в стену – перевод тяги в дизельной – по логике, панель уйдёт буквально в три секунды. Если дизель молчит, крутим ручками, будет немного медленнее, сами видели – секунд за пятнадцать-двадцать…
Выудив Юру из воды, мы пошли осваиваться. При свете это было не в пример удобнее и проще, нежели в кромешной тьме. Изнутри панель закрывалась вручную при помощи хитрого противовеса и троса с петлей: ухватился – потянул – закрыл – и даже без особого приложения усилий.
Погоняв панель туда-обратно, мы прогулялись до площадки с затворным механизмом, по-хозяйски вернули перегородку на место (теперь это наш законный тоннель, нечего тут держать ворота нараспашку) и обнаружили бонус. В углу площадки был сварочный аппарат, укутанный промасленным брезентом, и несколько ящиков с разнообразным инструментом не первой свежести. Лично мне находка не представлялась особенно ценной, но Спартак радовался так, словно ему выдали премию и ведро пряников в придачу.
Больше в тоннеле ничего не было, а мостки, напомню, там весьма узкие и неудобные. Когда тащили аппарат обратно, мы с роковой неизбежностью его утопили, потом очень долго и нудно доставали, но в конечном итоге всё же приволокли в бункер. Затем перетаскивали ящики с инструментом.
В общем, таким вот образом мы развлекались до полудня, а потом до вечера осваивали тоннель. Теперь это было наше новое служебное помещение, так что нужно было придумать, подо что его приспособить.
Ночь под охраной спецназа прошла спокойно, а с утра приехали доктор с Ольшанскими и привезли новые задачи на день…
Ольшанский был нехорошо задумчив и вопреки обыкновению тройственно негативен: растрепан, растерян, несчастен.
Это было странно и необычно.
Обычно Петрович наглый, веселый, непрошибаемо самоуверенный, а когда он бывает задумчив – в активной фазе оперативной работы, – то задумчив вполне оптимистично, целенаправленно и как-то даже яростно. В такие моменты он похож на взявшую след опытную гончую.
Для доктора такое состояние Ольшанского тоже было в диковинку.
Похоже, что они предварительно обсудили ситуацию, но внятных ответов доктор так и не получил и теперь смотрел на нашего «Холмса» с любопытством и профессиональным интересом. Ему хотелось разобраться, в чём, собственно, дело.
– Петрович, какие-то проблемы? – участливо спросил бестактный Юра.
– Ннн… нормально всё, – пробормотал Ольшанский, бегая взглядом по потолку. – Так… рабочие моменты.
Да, это было что-то из ряда вон.
Думаю, не ошибусь, если скажу, что такого Ольшанского я ещё не видел.
Совещание вел доктор, и это тоже было необычно.
Обычно это делает Ольшанский, а доктор внимательно слушает, думает и при необходимости экспромтом анализирует по ходу поступления информации.
– Итак, дорогие коллеги, у нас есть две новости.
– Ну тогда давай уже с хорошей, – поторопил Юра. – А то как-то всё плохо: Алекс позавчера накосячил, а сегодня Петрович вон смурной какой-то…
– Хороших новостей нет. – Доктор с сожалением развел руками и со значением посмотрел на меня. – Есть плохая, и непонятная.
– Вот ёпп… – огорчился Юра. – Ну давай с плохой…
Плохая новость выглядела так: доктор пообщался с Евой и пришел к выводу, что я сказал «правду и только правду». То есть теперь с меня снимаются все подозрения и мне возвращается доброе имя и высокое звание полноценного члена нашей команды.
– И это плохая новость? – удивился я.
– Очень плохая, – отстранённо пробормотал Ольшанский. – Лучше бы вы с Евой кого-нибудь шлепнули и спрятали трупы.
– Не понял? – обескураженно пробормотал я. – А в чём, собственно?..
– Это значит «второй вариант», – напомнил доктор. – Нам кто-то мстит. Ковров, клан или первый при поддержке второго – это уже не важно. Важно – что они это делают. Проще говоря, у нас серьёзные проблемы.
– А какая тогда новость «не пойми какая»? – уточнил Юра.
Доктор изложил вторую новость – непонятную.
Буквально часа два назад Петрович совершенно неожиданно, что называется на ровном месте, заболел идефиксом. Иными словами, зациклился на неожиданной версии и больше ни о чём не желает слышать. В общем-то это, с одной стороны, нормально, когда Ольшанский выходит на охоту, такое с ним случается регулярно. Но беда в том, что, как считает доктор, эта версия не имеет никакого отношения к нашей проблеме, по крайней мере, в сиюминутном раскладе.
И если мы сейчас всё бросим и начнем ею заниматься, мы не просто зря потратим время, но можем подвергнуть себя значительной опасности.
Почему Ольшанский зациклился на этой сторонней версии, доктор объяснить не может, и это его реально заводит: к любым загадкам наш док относится однозначно – они должны быть разгаданы.
Учитывая тот факт, что всё это доктор изложил открыто, не стесняясь присутствия Ольшанского, сам собой напрашивается вывод: между нашими «головастиками» нет гармонии, и вообще, ситуация возникла более чем странная и крайне неполезная для команды. Особенно в перспективе нависшей над нами опасности.
Для тех, кто с нами только знакомится, полагаю, следует объяснить ролевое разделение в команде.
Если взять за основу, что команда – это единый организм, можно условно разнести всех нас по ряду наиболее важных функций. Ольшанский и доктор – это головы, одна добывает информацию, вторая её обрабатывает. То есть если даже не особо напрягать воображение, внешне получается этакий двухголовый мутант… но он очень неплох в работе, а порой весьма и весьма эффективен.
Скажу по секрету: послужив год в армии, я видел немало организмов вообще без голов… хе-хе… и ничего, как-то они (организмы) обходились без такой вроде крайне нужной детальки и даже не сдохли.
Итак, Ольшанский и доктор – головы, ну а мы, Степа, Юра, Спартак и ваш покорный слуга, – мы уже руки-ноги, то есть те части организма, которые отвечают за действия, предпринятые по результатам работы голов.
Да, следует заметить, что я, помимо всего прочего, ещё и спина нашего единого организма (очень надеюсь, что всего лишь спина, и до определенного места, не ниже, хотя некий мелкий злодей постоянно намекает, что это не совсем так).
Иначе говоря, на мне постоянно таскают разные полезные грузы.
Роль, надо заметить, почетная и очень нужная, но… вообще-то меня сюда взяли картографом! Я должен, судя по моим обязанностям, рисовать секретные планы, схемы, тайные карты и прочие важные штуковины. Кое-что я уже рисовал, об этом как-нибудь расскажу позже, но в основном я, увы, спина. Надеюсь, что в скором будущем эта ситуация изменится в сторону выполнения моих прямых обязанностей: мне не очень нравится таскать тяжести.
Так вот, возвращаемся к нашему единому организму, над которым, как вы уже знаете, нависла нешуточная опасность.
Учитывая, что организм двухголовый и головы эти привыкли работать в слаженном тандеме, думаю, всем понятно: отсутствие гармонии между Ольшанским и доктором – это как минимум нехорошо. А если принять во внимание тот факт, что одна голова вообще работает в другую сторону, то это где-то даже критично.
Да-да, помню, я говорил, что наблюдал организмы совсем безголовые. Но там было очень много рук и ног, а спинам так вообще несть числа.
А нас катастрофически мало.
Мы не просто не можем позволить себе какие-то потери, мы не имеем на это права, поскольку такие потери могут в любой момент повлечь смерть всего организма в целом. Сила наша как раз-таки в единении и слаженности: столь малым числом рук и ног можно эффективно трудиться и добиваться впечатляющих результатов лишь в том случае, если головы сработали как надо, всех переиграли, обманули, всё предвосхитили и состряпали гениальный план. Мы до сих пор выживали только лишь потому, что работали именно так и только так.
– Можно в двух словах, в чём состоит идефикс? – на правах реабилитированного члена спросил я.
Доктор довел до нас версию. Петрович рассеянно кивал, временами поддакивал и грыз незажженную трубку.
Версия проистекала из событий двухмесячной давности. Пару месяцев назад в квартиру Ольшанского забрался злой ворюга и слегка там побесчинствовал: усыпил хозяев, устроил тотальный обыск и вынес всё, что хоть как-то касалось одной из оперативных разработок нашей команды.
Когда доктор напомнил об этом, мне стало неловко и стыдно…
Видите ли, это именно с меня враги сняли тогда всю потребную информацию, от которой, собственно, и пострадал Петрович с подружкой.
Да, кто не в курсе: семья Ольшанского проживает за бугром, он её исправно содержит, а здесь ютится в двухкомнатной квартире с какой-нибудь своей новой подружкой – он их меняет регулярно, по мере превышения порога стервозности или при возникновении тенденции к возникновению более серьезных отношений.
Ладно, что сделано, то сделано, как бы я ни был виноват, реальные злодеи здесь – совсем другие особи, которые изъяли всё, что нужно, и по результатам полученной информации ликвидировали двух опасных для себя свидетелей. И вообще, всё это уже в прошлом.
А вот именно сейчас вдруг всплыли камеры наблюдения, установленные в квартире Ольшанского, числом три штуки и в прекрасном техническом состоянии. То есть даже… с сохранившейся записью, на которой запечатлен вор!
– Очень вовремя, – саркастически заметил доктор, добравшись до этого момента. – Давайте проверим ощущения. Поручик, скажите, что вы думаете по этому поводу?
– Похоже на классическую подставу, – охотно прокомментировал я. – Позавчера вечером нападение – сегодня с утра камеры с записью.
– Нет, не на классическую, – ядовито пробурчал доктор. – А на грубую и безыскусную. Я бы даже сказал, нарочито грубую. Такое ощущение, что они нас испытывают на… гхм… а вот на что, бог его знает, ума не приложу. И так вертел, и этак – и ни одной вменяемой версии в голову не приходит. Сплошь какая-то паранойя и шпионский бред…
Ольшанский вяло возразил, что информация о камерах поступила от проверенного коллеги, с которым он бок о бок много лет, верой и правдой…
– И который не хочет денег и вообще кругом конченый бойскаут, да? – ввернул доктор.
Вопреки ожиданию Ольшанский не стал спорить: это удивительно, но он допускал возможность подставы… и всё равно настаивал на своей версии.
– Нужно взять этого домушника во что бы то ни стало, – вот это было сказано очень твёрдо и с непоколебимой уверенностью, что некоторым образом не вязалось с общим рассеянным состоянием нашего прокурора. – Возьмём его – и всё прояснится…
Доктор с таким утверждением был категорически не согласен и откровенно высказался по этому поводу. Он полагал, что Ольшанский настолько подпал под чары своей идефикс, что не понимает реальной опасности и готов безответственно подставить команду под удар. А поскольку всё, что собирается делать Петрович дальше, незаконно и совершенно бесплатно (иными словами, с этого дела даже копейку выжать не получится), без команды ему не обойтись: его коллеги из СКП заниматься такой работой не будут.
– Ребята, без вас я не справлюсь, – без обиняков заявил Ольшанский. – Но… Не поможете – буду заниматься один. В общем, какое бы решение вы ни приняли, я бы хотел, чтобы Юра взглянул вот на эти снимки…
Тут Ольшанский достал из папки конверт с фотографиями и положил на стол перед Юрой.
– А что там? – Юра не спешил раскрывать конверт, и вообще, у него в этот момент сделалось какое-то лениво-отстранённое лицо как у человека, который уверен, что сейчас ему предъявят очень неудобный для него факт.
– Там уродец, который влез в мои апартаменты.
– С камеры переснято?
– Да, это раскадровка.
– Мм… – Юра почему-то медлил, и это было удивительно – воистину сегодня мои соратники ведут себя как-то необъяснимо и странно. – Петрович… А почему именно я?
Петрович в двух словах пояснил: вор работал от генерала Коврова – факт не установленный, но наиболее вероятный, поскольку Ковров в тот момент возглавлял клан и все приказы по борьбе с нашей мелкой бандой исходили прямиком от него.
– В общем, есть вариант, что ты знаешь этого типа, – подытожил Ольшанский. – Причем хороший такой вариант, добротный…
Ничего не понимаю! Почему тот факт, что вор работал от генерала, означает, что Юра может быть с ним знаком?! Петрович знает что-то такое, о чём я даже и не догадываюсь? Чёрт-те что…
Юру, однако, этот ответ вполне удовлетворил: он как-то нехорошо понурился, вздохнул и распечатал конверт.
Остальные коллеги вопросов не задавали, поэтому я тоже не счел возможным проявить любопытство (меня от этого уже пару месяцев активно отучают, так что кое-какие стандарты поведения я усвоил).
Юра разглядывал снимки, а Ольшанский с надеждой смотрел на него и с нетерпением ждал вердикта.
Петрович прекрасно умеет скрывать свои чувства, но сейчас ему было не до маскировки. Сейчас у него на лице было написано: «Юра, я категорически желаю, чтобы ты опознал этого человека. Другого варианта я просто не приемлю!»
Если у кого-то возник вопрос, зачем нужен очный знакомец, если есть фото объекта, могу в двух словах пояснить, поскольку испытал всё на собственной шкуре.
Видите ли, если у вас есть желание найти кого-то по фотографии, а ранее вы не видели этого человека живьём, – это очень сложная задача с перспективой, стремящейся к нулю.
Говорю вам это как человек, который висел на розыскном стенде (в виде ориентировки) и одновременно болтал с людьми, расклеивающими эти ориентировки. Хмм… Да, сначала было страшно, а потом забавно, но речь сейчас не об этом.
Живой человек в движении (без принудительной фиксации) очень сильно отличается от своей фотокопии, если вы не видели его ранее и не имеете перед мысленным взором живой же образец для сравнения, его очень сложно опознать в толпе или просто в непринуждённой обстановке, когда нельзя подойти вплотную и вглядываться в каждого подозреваемого.
Именно поэтому на милицейских стендах годами висят особо опасные преступники, которых ловят либо при помощи родственников или близких, либо посредством засад и прочих хитроумных манипуляций.
Никто и никогда их не опознает, если в хрониках мелькает что-то насчёт этого, не верьте, это оперативные сказки для самых маленьких.
Именно поэтому так важно для разыскной операции иметь непосредственный контакт – человека, который хотя бы какое-то время общался с объектом и хорошо его запомнил.
Юра просмотрел фото, поскучнел ещё больше и делано зевнул:
– Ну, не знаю… Тут как-то смазано всё…
– Юра, не ври мне! – в отчаянии воскликнул Ольшанский. – Я же вижу, ты отреагировал! Семён, скажи?
– Да, реакция есть, – подтвердил доктор. – Юра, что тебя смущает? Вроде бы мы здесь все свои…
– Ну, не знаю… – Юра тяжело вздохнул и пожал плечами. – Снимки дрянь, сами видите, не фото, а каша какая-то… Гхм… А саму запись посмотреть можно?
– Хороший вопрос, – одобрил доктор. – Посмотреть, как двигается, жестикулирует, рефлектирует… Петрович, мы можем посмотреть запись?
– Не получится. – Ольшанский вдруг потупил взор и стал похож на двоечника, притащившего для предъявления взыскательным родителям дневник, в котором выдрана добрая половина страниц.
– Почему?
– Ну, в общем… Гхм… Запись уже стерли. Остались только вот эти картинки…
Уй, как интересно! Юра врёт, и Петрович врёт. Прямо-таки не подразделение «Бункер», а какая-то банда злостных врунов.
Доктор сокрушенно пожал плечами:
– Петрович, я решительно отказываюсь тебя понимать…
– Да что тут понимать? – Ольшанский нетерпеливо взмахнул трубкой. – Всё, стерли запись, остались только картинки… Юра, не томи: признайся, ты ведь узнал его?
– Ну… В общем…
– Юра!
– Да, я его знаю, – сдался наконец Юра.
– Юра, ты молодец!!! – радостно воскликнул Ольшанский. – Кто это? Имя, адрес, место работы?!
– Ага… Прям сразу тебе имя, адрес, место – и три кило дороховского колбасона в придачу, – проворчал Юра.
– Юра!!!
– Да нет ничего, даже позывного. – Юра досадливо дёрнул щекой, словно бы сердясь на Петровича за непонятливость. – Это ж мой бывший препод по спецдисциплинам. Очно обращались – мастер, за глаза звали Горлумом и альбиносом – ну, как это бывает, промеж себя… Правда, несколько раз как-то мелькнуло… уже не помню, откуда и кто, может, кто из начальства или других преподов… Кхм…
– Что?! Что мелькнуло?
– Носферату. Или просто – Нос. Типа сокращённо.
– И всё?
– Всё.
Ольшанский пристально посмотрел на Юру, словно желая понять, всю ли правду сказал наш мелкий злодей или что-то скрыл, затем перевел взгляд на доктора. Доктор покачал головой и неопределенно пожал плечами в формате «извини, брат, мне это совершенно ни о чём не говорит».
– Ну что ж… Как говорится, чем богаты… Но ты его хорошо запомнил?
– Не волнуйся, – обнадёжил Юра. – Мимо не пройдём. Я его в любой толпе узнаю. При любом освещении и в любых условиях.
– Вот и славно. – Ольшанский спрятал трубку в карман и промокнул платком вспотевшую плешь. – А теперь, господа коллеги, быстренько решайте, будете вы этим заниматься или нет. Вы всё слышали. Вы всё знаете. Принуждать не могу, прошу помочь. Дело мутное и опасное, во что выльется – один бог знает…
«Господа коллеги» – а именно Стёпа с Юрой – взяли тайм-аут и призадумались. То есть я так понял, реально взвешивали, стоит ли помогать Петровичу или присоединиться к мнению доктора. Доктор явно был против намечающейся авантюры и не скрывал этого.
Кстати, я заметил, что ни доктор, ни Стёпа не проявили по поводу Юриных откровений никакого любопытства. В связи с этим у меня в очередной раз сложилось впечатление, что коллеги владеют информацией, которая для меня недоступна, и не спешат делиться со мной своими знаниями. То ли не дорос, то ли не заслужил, но в итоге кругом эмбарго на инфу и тотальная, я бы даже сказал – вопиющая недоговоренность.
И вот еще что я заметил…
Спецдисциплины и Горлум – на мой взгляд, для Юры это нетипично и даже замысловато. При всём уважении к профессиональным навыкам Юры во всём остальном, что касается общего развития, наш мелкий бес – полный валенок. Надо будет как-нибудь поинтересоваться на досуге: знает ли он вообще, кто такой Горлум, или просто тупо повторяет за более продвинутыми соратниками…
Поразмышляв с минуту, Степа спросил у доктора:
– Значит, ты полагаешь, что возможен вариант с подставой?