Бите-дритте, фрау мадам Гарина Дия

— Вы поднимаете слишком много шума из-за невинной забавы, Дмитрий Николаевич, — отмахнулся Зольден. — В конце концов, вы профессионал и сможете обеспечить нашу безопасность.

— Невинная забава? — скривился его собеседник.

— Вот именно, — старик широко улыбнулся. — И мне очень жаль, что теперь я ее лишился. Вы так основательно поработали над Серым, что восстановится он не скоро. Весьма сожалею, что не присутствовал. Это зрелище с успехом могло заменить, то которое вы мне испортили.

Вместо ответа Штольц грубо выругался по-немецки.

— Что поделаешь, Дмитрий Николаевич. — Вежливая улыбка не покидала морщинистое лицо. — У меня есть маленькие слабости. А в моем возрасте грешно не воспользоваться удобным случаем. Не так много радостей осталось мне в жизни.

— Ладно, оставим. Собственно, я пришел для того, чтобы обсудить наши дальнейшие действия. Мы выдержали нужную паузу. Клиент, как говорится, созрел и подпишет теперь все, что угодно. Это я точно знаю. Но зато не знаю, что мне делать дальше. Никаких инструкций от вас я до сих пор не получил.

— Получите, когда оформим сделку.

— Вообще-то я предпочитаю готовиться заранее. — Штольц хмуро воззрился на босса. — Чтобы не было неожиданностей.

Однако за неожиданностями дело не стало. Осторожный стук в дверь заставил собеседников дружно повернуть головы.

— Входи, чего скребешься, — буркнул Штольц и брезгливо поморщился.

Серый бочком протиснулся сквозь узкую щель, обтерев футболкой новенький дверной косяк. Ночная экзекуция, устроенная переводчиком, не оставила следов на лице, но двигался неудавшийся насильник с большим трудом.

— Э-э… Там… — промямлил он, старательно отводя взгляд. — Там… Короче, вам это интересно будет…

— Что нам будет интересно? — в голосе Штольца появились нотки любопытства.

— Ну, это… Там по телевизору показывают Панфилова этого. Ну, чей пацан. Он, кажись, землю свою продает. Или отдает. Я чё-то так и не понял…

Если бы возраст позволял господину Зольдену вскочить и бросится в соседнюю комнату к монотонно бормочущему телевизору, он бы наверняка это сделал. Но годы брали свое, и старый немец подошел к мигающему экрану неспешным равнодушным шагом. В отличие от стремительного Штольца, который к этому моменту уже успел оседлать скрипучий стул и довести громкость в динамиках до максимума.

Десять минут в комнате царила напряженное молчание, нарушаемое редкими сухими смешками господина Зольдена. Штольц же только поскрипывал стулом, раскачиваясь на нем словно на лошадке-качалке.

— Приведите мальчишку, Дмитрий Николаевич, — после очередного смешка приказал Зольден. — И позвоните его глупому отцу. Пусть он послушает, крики своего сына, расстающегося с некоторыми частями тела. Может быть, одумается.

— Думаете, уже пора? — вопросительно поднял бровь «перевочик», все еще покачиваясь на стуле.

— Самое время, — подтвердил старик, прикрывая веками лихорадочный блеск зрачков.

Пока Штольц лениво поднимался, дверь с грохотом распахнулась, и в проеме показался Серый, тащивший упирающегося Пашку.

— Иди-иди, щенок, — бандит щерился хищным оскалом, волоча мальчишку, будто мешок с картошкой. — Сейчас своему папочке песенку споешь. Какой номер у его мобилы? Говори!

Он с маху залепил Пашке пощечину и собирался продолжить, но был остановлен тихим:

— Замри, извращенец.

Штольц в два шага пересек комнату. Поднял с пола испуганного мальчишку и усадил на стул.

— Сиди не дергайся, — буркнул он. — И ничего не бойся.

— Ему как раз и следует бояться, — заметил Зольден на родном языке. — Или вы думаете, что я шутки собираюсь шутить?

— Я думаю, что нужно сначала во всем разобраться. Расчленить его мы всегда успеем. Для начала позвоним, — тоже по-немецки ответил Штольц.

Пока он набирал номер, в комнате неожиданно сделалось очень тесно. Пятеро накачанных парней, выстроившись вдоль стен, с интересом наблюдали за развитием событий.

— Вы, что, не доверяете мне? — Штольц недоуменно улыбнулся и быстро окинул комнату оценивающим взглядом. — Считаете, что я могу пойти на попятный? Или что я в случае чего не справлюсь с этими сосунками? Я же их сам вербовал и знаю, чего они стоят. Даже если они вооружены, а я нет. Это все ваша скрытность и срочность. Если бы я в самом начале обладал полной информацией, то подобрал бы более квалифицированные кадры.

— Меня вполне устраивают эти, — улыбнулся Зольден в ответ. — Особенно тем, что никакие общие интересы их с вами не связывают. Их благосостояние зависит исключительно от меня, а значит…

— А значит, вы все-таки мне не доверяете, — заключил Штольц.

— Ничего личного. Всему виной ваше прошлое. Таким не принято доверять. Так что звоните, пока не поздно.

— Поздно, — пробормотал Штольц, вглядываясь в экран.

— Пожалуй, — подтвердил Зольден. — Придется переходить к запасному варианту.

— О котором я тоже ничего не знаю, — поморщился «переводчик».

— Вот именно. Но скоро узнаете все в подробностях. А еще узнаете, что мальчишка для него не нужен, — промурлыкал старик. — Так что мои маленькие слабости теперь делу не помешают. И все-таки позвоните. Пусть его отец послушает…

Штольц согласно кивнул, нажимая кнопки мобильного, и как бы невзначай наклонился к Пашке.

— Когда я выкину тебя в окно — беги. И ори как резаный, — прошептал он так, что расслышать его могли только мальчишеские уши. А потом, взглянув на экран, изумился:

— Ого! Посмотрите-ка. Похоже, мы теперь можем не торопиться.

— Да, пожалуй, — с сожалением в голосе согласился Зольден. — Такого поворота я не ожидал. Интересно, что бы это значило.

— Мне тоже интересно, — пробормотал переводчик. И, подхватив Пашку Панфилова на руки, объявил:

— Пусть пока посидит. Авось пригодится еще.

— Действительно, — согласился немец. — Ваш русский авось почти непобедим. Подождем. Но только недолго…

Я сидела на скамье и тщетно пыталась успокоиться. Хотелось вскочить, бежать куда-то, что-то делать… Ожидание становилось невыносимым. Еще немного и я начну бегать по узким аллеям сквера и бормотать под нос неразборчивые проклятия. Откуда такая паника? Что шепчет мне внутренний голос, заставляя сердце сжиматься в предчувствии непоправимого?

— Вы тоже на пресс-конференцию?

От неожиданности я подпрыгнула над скамейкой почти на полметра. Но оказалось, что ко мне подсел вовсе не обретший плоть внутренний голос, а всего лишь журналистка Оксана. Улыбнувшись мне, как старой знакомой, она закинула ногу за ногу, почти полностью выставив напоказ загорелые бедра.

— На какую такую пресс-конференцию? — автоматически спросила я, все еще пребывая в растрепанных чувствах.

— На пресс-конференцию Иловского. В его самом большом казино, в «Золотом теленке». Там и ваш Панфилов будет. По слухам он собирается сделать какое-то заявление. Мне повезло, что я еще в область не вернулась. Это ведь как раз моя тема — я ее с первого дня освещаю. Две статьи уже вышло. И про то, как мэр Ухабова Иловскому свинью подложил своим запретом. И про то, как Панфилов Иловского подальше послал. А теперь, значит, напишу, как Иловский все-таки своего добился.

— То есть?

— А разве вы не знаете? Панфилов сегодня принародно документы подпишет на безвозмездную передачу земли под строительство развлекательно-игрового комплекса. Не зря же Дмитровские мужики лагерь громить приходили. Я не первый раз замужем, и два факта между собой связать могу. Так что статья у меня получится шикарная. А вот если еще и ваше интервью добавить… У-м-м-м, пальчики оближешь. «Женское лицо телохранителя». Звучит?

— Да, — отрешенно кивнула я.

— Что «да»? Постойте, куда вы? Как насчет интервью?

Но я уже ничего не слышала. Ноги сами несли меня прочь от журналистки, что-то кричавшей мне вслед. Ноги несли, а мысли скакали обезумевшими белками-летягами. Этого не может быть. Алексей Панфилов никогда ничего не подпишет, пока Пашке угрожает хоть какая-нибудь опасность. Или он все-таки сумел вернуть сына? То есть не сына, а… Нет, все равно сына. Он же любит его как родного. То есть родного и любит. Он же ни о чем не догадывается, это ясно даже мне. Но тогда почему он подвергает его такой опасности?! Или эта Оксана, что-нибудь напутала?

— Как пройти в «Золотой теленок»?! — набросилась я на проходившего мимо старичка с авоськой, чем едва не довела его до инфаркта.

Получив очень точные инструкции, я испуганным зайцем запетляла по кривым ухабовским улочкам и к своему удивлению очутилась в нужном месте в нужное время. Два мраморных льва бдительно следили за кучкой журналистов (точнее журналисток), вливающихся в гостеприимно распахнутые двери казино. А не менее бдительный охранник на входе чуть ли не носом тыкался в послушно предъявляемые журналистские удостоверения. Тут настала очередь возблагодарить всевышнего за то, что на дне моей сумочки завалялось удостоверение, выданное Нике Евсеевой — внештатному корреспонденту ХХХской газетой «Веритас». Вру. Сумочку я как раз оставила в чулане, а для свободы действий прицепила на пояс Пашкино «кенгуру». Туда аккурат вместился кошелек, мобильник и пачка моих документов.

Размахивая бордовой корочкой перед носом охранника, я протиснулась в просторный холл «Золотого теленка» и влекомая живым потоком направилась туда, где и должна была состояться пресс-конференция. То есть в игровой зал.

Без столов, крытых зеленым сукном, или на худой конец «одноруких бандитов» просторное помещение выглядело осиротевшим. Тонированные стекла приглушали напор полуденного светила, и казалось, будто давным-давно наступили сумерки. Такие же сумерки царили в моей душе.

«Я не позволю Панфилову подписать документы. — Выкристаллизовалась из обрывков единственная четкая мысль. — Пальцы ему на руках переломаю, а подписать не дам. Мама дорогая, неужели он и вправду собирается отдать свою землю? Чем же ему пригрозил Иловский, если он решился на это?»

Я могла еще очень долго изводить себя бесплодными вопросами, но тут в дальнем конце зала зажглись прожектора, и в яркие круги света вошли главные действующие лица.

Впереди шествовал сам Петр Петрович Иловский. Лицо его излучало абсолютное спокойствие и уверенность не только в завтрашнем, но и во всех последующих днях вплоть до Судного. Некие прихлебательные личности, окружавшие игрового магната, были напротив сверх меры суетливы и все норовили забежать вперед. А за ними…

Сказать, что Алексей Панфилов шел следом за Иловским, значит погрешить против истины. Он даже не брел. Скорее кое-как передвигался. Нет, его ботинки не шаркали по длинноворсному темно-синему ковру, но неестественно прямая спина и замедленные движения заставили меня пристально вглядеться в лицо моего нанимателя. Как раз в этот момент Иловский остановился и повернулся к нетерпеливо гудевшей журналистской братии. Панфилов в точности повторил движение своего недруга, и у меня появилась возможность взглянуть ему прямо в глаза. Этого оказалось достаточно для того, что бы все встало на свои места. Вместо иронично прищуренных карих глаз бизнесмена на меня уставились две черные дыры, в которых не осталось даже проблеска рассудка. Точно такими же глазами он смотрел во время нашей первой встречи в придорожном кафе, когда околдованный моим голосом выкладывал на стол тысячные купюры. Мама дорогая, да ведь это же обычный гипноз! То есть не обычный, а очень глубокий — похоже, шестой стадии.

Так вот почему Иловский сказал, что несговорчивый землевладелец сам принесет ему свой участок на блюдечке с голубой каемочкой! Не знаю, кто подсказал игорному воротиле эту идею. Может быть, виной всему ухабовское сарафанное радио. Достаточно было двух-трех дней, и о весть том, что заезжая цыганка «развела на бабки» известного в городе бизнесмена, наверняка стала здесь притчей во языцех. Мог Иловский узнать об этом? Мог. А еще он мог за это время подыскать хорошего гипнотизера и, воспользовавшись идеальной гипнабельностью Панфилова, заставить бизнесмена выполнять любое свое желание. Алексей ведь сейчас не соображает ничего. Все бумаги подпишет. Даже собственный смертный приговор!

То ли кондиционеры заработали с удвоенной силой, то ли сквозняком потянуло сразу из всех щелей, только по моей мокрой спине побежали леденящие кожу мурашки. Потому что Панфилов сейчас действительно подпишет смертный приговор. Только не себе, а Пашке. Долго ли будет оставаться в неведении таинственный немец, если одетая во все желтое тележурналистка жизнерадостно объявляет о том, что она ведет прямой репортаж с пресс-конференции господина Иловского?

Прекратить. Нужно немедленно это прекратить. Меня ведь из телохранителей никто не увольнял, а значит главная моя задача — обеспечить своему подопечному хотя бы относительную безопасность. Если уж не сумела обеспечить абсолютную. Уповать на чужое спасительное вмешательство для меня непозволительная роскошь. Я должна все сделать сама. Знать бы только, что именно я должна сделать?

Мои лихорадочные размышления были прерваны торжественным заявлением Иловского:

— Дамы и господа, сейчас на ваших глазах состоится подписание документа, важность которого трудно переоценить. И для района, и для всей области…

Он начал красочно расписывать неземные блага, которые обрушатся на Ухабов, после открытия развлекательного комплекса, а я все никак не могла решиться. Слишком много народа и слишком мало времени. Но другого выхода я не вижу. Зато вижу стоящую под окном «десятку» Панфилова и благодарю судьбу за неожиданный подарок.

Я быстро спустилась вниз к маявшемуся в одиночестве охраннику. Он стоял спиной и даже не успел развернуться, отключившись после моего точного удара. Отлично. Все идет как по маслу: когда он очнется, то даже не сможет объяснить, какая сволочь отправила его в долгий нокаут. Спасибо тебе, Павел Челноков за науку, раньше такого удара в моем арсенале не было. А еще спасибо за идею: чтобы вытащить свою сестру из неприятностей — ты ее всего-навсего похитил на глазах доброй сотни человек. Теперь мне предстоит проделать то же самое. И чтобы окончательно спутать карты всем заинтересованным сторонам, я поспешно затаскиваю неподвижное тело в туалетную кабинку и приступаю к раздеванию. Точнее к переодеванию. Черный комбинезон охранника садится как влитой поверх джинсов и футболки, обнаруженная в кармане маска оставляет на всеобщее обозрение только два моих лихорадочно горящих глаза, а тяжелая кобура прибавляет уверенности. Интересно, что у него там. Ого! Самый настоящий «Макаров». Не газовик, какой-нибудь. И пули вряд ли пластиковые. Интересно, а разрешение на него есть? Вру. Сейчас мне интересно совсем другое: сумею ли я протащить Панфилова сквозь толпу растерявшихся журналистов и спешно вызванных секьюрити Иловского. В любом случае эта огнестрельная игрушка мне не повредит.

И она не повредила. Пока я протискивалась к загипнотизированному Алексею, уже склонившемуся над стопкой бумаг, почти никто не обращал на меня внимания. Ну, разве что те, кого я грубо расталкивала, соревнуясь в скорости с опускающейся на первый документ шариковой ручкой, намертво зажатой в пальцах Панфилова. Он так и не выпустил ее, когда я, ухватив рукав модного светло-серого пиджака, что есть силы, потащила бизнесмена к выходу.

Немая сцена закончилась гораздо быстрее, чем я ожидала. Гневные и испуганные крики слились в нарастающий гул, и пришлось срочно палить в лепной гипсовый потолок, дабы остудить несколько горячих голов, пытающихся мне помешать. Громкий хлопок выстрела заставил всех замереть, и я, увлекая за собой безучастного Панфилова, оказалась уже возле самых дверей.

Мне везло. Мне необыкновенно везло. Не желая подрывать свой имидж цивилизованного бизнесмена, Иловский услал куда-то своих головорезов-телохранителей. Такой поворот капризной судьбы не мог ему даже в голову прийти. Конечно, очень скоро Петр Петрович опомнится, и охота на дерзкого похитителя пойдет по всем правилам, но пока путь к свободе мне преграждала лишь стеклянная входная дверь. Со всего маху шлепнув по дымчатому стеклу ладонью, я распахнула дверь и вывалилась на невысокое крыльцо. Где и столкнулась лицом к лицу с почему-то опоздавшей на конференцию журналисткой Оксаной. Она проводила меня и Панфилова полубезумным взглядом, а потом начала рвать из чехла оснащенный цифровой камерой мобильник. Но мне уже было не до нее.

Прислонив Алексея Панфилова к черной «десятке», я захлопала его по карманам в поисках бумажника. По моим наблюдениям именно там и лежали до зарезу необходимые сейчас ключи. Они нашлись как раз вовремя. Едва я втиснулась за руль, пристегнув предварительно своего нанимателя к соседнему креслу, как из-за угла казино вылетели два тонированных джипа. Руки и ноги все сделали сами. Мне еще ни разу не доводилось заводиться с такой скоростью. Однако передний «Террано» успел все-таки поддать мне под зад. То есть не мне, а «Ладе». Но это только придало нам дополнительное ускорение.

Вот когда я поняла, что такое «гонки на выживание». Мы кружили по улочкам Ухабова, и я успевала только поочередно жать то на газ, то на тормоз. Как удалось мне, не зная города, не попасть в какой-нибудь тупик, так и осталось тайной. Но это меня крайне радовало. Как и то, что по нашей «девятке» так и не открыли огонь. Наверное, потому что они все время висели у нас на хвосте и надеялись вот-вот догнать. И догнали бы. Если бы в один прекрасный момент я не проломила шлагбаум и не пронеслась перед носом свистящего изо всех сил поезда.

Резко затормозив, я выскочила из машины и, плюхнушись в пыль, расстреляла всю обойму по скатам джипов. Да-да, целясь в просветы между проносящихся передо мной колес поезда. Две пули очень живописно высекли из них рыжие снопы искр. Зато оставшиеся все-таки разнесли две покрышки на машинах преследователей. Есть! Искоса поглядывая в зеркало заднего вида, отражавшее быстро удаляющиеся перекошенные физиономии телохранителей, я свернула в ближайший проулок, потом еще в один, и еще… Неужели до сих пор не объявили план «Перехват»?

Я бросила машину в полуразвалившемся гараже заброшенной промзоны. Что в Ухабове когда-то функционировал маленький кирпичный заводик, мне поведал в случайном разговоре Виктор Зацепин, и теперь его живописные развалины оказались передо мною наяву. Пусть черную «десятку» ищут на выездах из города. Никому не придет в голову, что я спрятала ее в пятистах метрах от переезда, на котором неподвижными памятниками японскому автомобилестроению застыли тонированные джипы.

Панфилов покорно вышел из машины и встал рядом со мной, глядя в пространство остановившимся взглядом. Пока он стоял, слегка покачиваясь из стороны в сторону, я стянула мокрый (хоть выжимай) комбинезон, осточертевшую черную маску и, посетовав на то, что расческа не влезла в «кенгуру», пригладила рукой растрепавшиеся волосы. Пусть все ищут черную «Ладу» с двумя мужчинами, но никто не обратит внимания на скромную супружескую пару, голосующую на трассе. А если жена ведет под руку мужа, еле стоящего на ногах от избытка принятого на грудь спиртного, то, что за беда? Мужику еще повезло. Бывает, что таких пьянчуг жены в канавах придорожных оставляют.

Бутылка коньяка обнаружилась в бардачке «десятки», как нельзя кстати. Повинуясь моей настойчивости Алексей несколько раз глотнул из горлышка и закашлялся. Вот теперь все будет достоверно. Оставалось только стянуть с моего нанимателя щегольской серый пиджак, по которому его могут опознать издали. Все вещи я затолкала в щель между стенами, а пистолет сбросила в вентиляционное отверстие, предварительно стерев свои отпечатки.

И вот мы под ручку с Панфиловым побрели по тропинке, петляющей между заброшенными зданиями кирпичного завода к маячившей впереди улице, по которой то и дело проносились дальнобойные фуры. Мне всегда везло с автостопом, и сегодняшний день не стал исключением. Не боящийся грязи «КамАЗ» притормозил рядом, обдав нас горячечным дыханием дизеля.

— Вам куда? — пожилой водитель понимающе улыбнулся, глядя, как я хлопочу возле безучастного Панфилова и буквально на руках затаскиваю его в кабину.

— До Дмитровки добросите? — просительно улыбаюсь я в ответ. И как ребенок радуюсь тому, что кошелек со мной.

Водитель согласно кивает, «КамАЗ» трогается, окраина Ухабова приближается, а с рекламного щита нас напутствует доброй улыбкой похожий на киноактера мэр. Зато почти под самым щитом на обочине стоит машина ППС и вооруженный автоматом лейтенант пристально вглядывается во все выезжающие из города машины.

Стараясь унять невольную дрожь, я плотнее прижалась к Панфилову, и снова была удостоена одобрительного взгляда дальнобойщика.

— Кого это ловят сегодня? — поинтересовался он, на всякий случай немного притормаживая. Однако запыленный грузовик не вызвал у лейтенанта никаких подозрений, и стоящий рядом инспектор ГИБДД так не поднял свой карающий жезл. У меня отлегло от сердца. И все же всю дорогу я находилась «в растрепанных чувствах» и вертелась на сидении, как принцесса на горошине. А когда черно-белая табличка сообщила нам, что до Дмитровки осталось каких-то полтора километра, расплатилась с водителем и потащила Панфилова по сворачивающей с трассы проселочной дороге.

Первой царапнула по моему встревоженному сердцу непривычная вежливость дмитровцев. И бойкие старушки, и степенные матери семейств, не говоря уже о дедках в обрезанных валенках — все здоровались с нами, как со старыми добрыми знакомыми. А когда моя чувствительная спина покрылась липкой паутиной внимательных взглядов, то рискованная идея искать убежища в деревне, показалась мне совершенно бредовой. Но поскольку идти на попятный было уже поздно, пришлось, ориентируясь на подсказки словоохотливых сельчан, вести Алексея Панфилова к самому крайнему дому с венчающим крышу колесом для несуществующих аистов.

— Здравствуй…те… — Семен Романовский широко распахнул калитку. — Какими ветрами?

— Ураганными, — вымученно улыбнулась я, — Хочешь рассчитаться, должник?

— А то! — осклабился Романовский. Оглядел меня с ног до головы, потом переключился на Панфилова и уже без намека на веселье продолжил: — Входи и ничего не бойся. Жена с девчонками в Анапу уехали к родне. Так что лишних вопросов некому задавать. И я тебя ни о чем спрашивать не буду.

— Очень жаль. — Презрения в моем голосе хватило бы на десятерых. — А надо бы спросить: как можно быть такой идиоткой!

— Если хочешь, спрошу. — Семен даже бровью не повел. — Только давай в дом сначала зайдем и Панфилова твоего уложим. Не видишь что ли, совсем плохо мужику?

Запоздало сообразив, что Семен не мог не узнать человека, частную собственность которого лично поджигал четыре раза, я повернулась к бизнесмену и убедилась в том, что мой должник прав. Алексей Михайлович белее собственной рубашки уже закатывал глаза и собирался валиться на утоптанную до плотности асфальта землю.

Вдвоем с Семеном мы подхватили Панфилова под руки и потащили в дом, уложили на скрипучую панцирную кровать и встали над ним, как над покойником не зная, что делать дальше.

— Может самогонки ему дать? — с сомнением в голосе предложил Романовский, наблюдая за моей реакцией.

— Вряд ли это поможет. — Я присела на край кровати и пощупала пульс на влажной от испарины руке. Похоже все-таки сердце. Стрессов, которые выпали на долю этого человека за несколько последних дней, я не пожелала бы даже злейшему врагу. И ведь «скорую» вызывать нельзя. Иначе все, ради чего я занялась похищением людей, пойдет прахом.

— У тебя «Корвалол» есть? — спросила я Романовского и, глядя на его смущенно-растерянное лицо, поняла, что о лекарствах, имеющихся в доме, он не имеет никакого понятия. И не удивительно, если учесть, что лекарством на все случаи жизни для него был самогон собственного изготовления.

Пришлось устроить в пятикомнатном доме настоящий обыск, прежде чем мы обнаружили в платяном шкафу коробку из-под мороженого со всевозможными пузырьками и облатками. Слава богу, «Корвалол» там был. Тридцать капель (плюс еще пять на всякий случай) в пятидесятиграммовый граненый стакан, полный ледяной колодезной воды, и я полуобняв Панфилова влила лекарство ему в рот. Алексей пил жадно, как будто только что из парной, но признаков возвращения рассудка не проявлял.

Тут у меня возникла одна идея. Не зря же за моими плечами три месяца маяты на курсах немедицинского гипноза! Я не знаю, как вывести Панфилова из этого гипнотического состояния, но зато знаю, как погрузить его в другое. В свое. Возможно, у меня получится. Ведь тогда в кафе его реакция на мое внушение была моментальной. По крайней мере, ничто не мешает мне попробовать. Я вытянула из-под футболки золотой кулон с одиноким бриллиантом (не мог Павел поскромнее подарок сделать!) и начала медленно покачивать его перед блуждающими глазами Алексея. Вскоре эти глаза эти уже не могли оторваться от качающегося туда-сюда блестящего полукруга. Отлично. А теперь…

— Сейчас я буду считать до семи. И на счете семь ты уснешь. Ты устал. Ты хочешь спать. И на счете семь ты уснешь. Раз. Два. Веки тяжелеют. Три. Дыхание ровное. Четыре. Хочется спать. Пять. Глаза закрываются. Я сказала, закрываются. Шесть. Ты спишь. Семь!

Но еще до того, как прозвучала заветная цифра Алексей погрузился в глубокий гипнотический сон. Густые брови его перестали подергиваться, а приподнятая и отпущенная мною рука упала мягко и безвольно, как тряпочная. Какое-то время я сидела рядом, слушая выровнявшееся мужское дыхание, а затем пошла на кухню, где Романовский уже вовсю гремел расставляемой посудой.

— Ну а теперь-то можно по маленькой? — робко интересуется мой должник, выставляя на стол бутылку из-под молдавского «Белого аиста» до горлышка заполненной мутноватой жидкостью.

— Теперь можно, — обреченно киваю я, с усилием отгоняя замаячивший впереди призрак алкоголизма. — Только не спрашивай ни о чем, Сеня. Пожалуйста. У меня на правду-то сил не осталось, не то, что на вранье.

— Не буду спрашивать, — подозрительно покорно соглашается мой собутыльник, наливая самогонку в граненые стопки. — Что захочешь, сама расскажешь.

И я рассказала. Не все конечно — только сегодняшние свои подвиги.

— Ищут меня. И его ищут. — Малосольный огурец хрустел на зубах вперемешку со словами. — Милиция ищет, Иловский ищет… Может быть, еще кое-кто… Короче, один сплошной поисковый тимуровский отряд. А когда найдут…

— Не найдут. — Семен грохнул по столу кулаком, взбудоражив даже гусей в сарае. — Ты не думай, Ника. У нас в деревне все про всех знают. Но никому чужому ни полслова. Даже за водку. Особенно, если я попрошу. А просить я умею, не сомневайся.

— Вот уж в этом не сомневаюсь, — пробормотала я. — Только что делать дальше не знаю. Гипнотический сон у Панфилова может перейти в сон обычный. А может и не перейти. Короче я и сама не знаю, получится ли у меня его в порядок привести или это должен сделать только тот самый гипнотизер, который над ним поработал.

— Может бабу Степу позвать? — предложил Семен, повторяя ритуал самогонной церемонии. — Будем, Ника.

— Не-… кх-нельзя! — просипела я, проталкивая самогонку сваренной в мундире картошкой. — Иловский может знать, что она в Панфиловском лагере прирабатывала. И послать к ней своих головорезов.

— Ха! Плохо ты бабу Степу знаешь. Как она в наших мужиков из автомата палила?! Да из ее избушки любой головорез убежит, как черт от ладана.

— Нет уж. Не хочу я рисковать. Мне еще свои поиски нужно организовать. — Я почти с ненавистью посмотрела на лежащий под рукой мобильник. Ни одного пропущенного вызова. Или он просто сломался?! — Знаешь, Семен, давай договоримся. Я оставлю Панфилова у тебя. До утра он проспит как младенец, а я за это время в город смотаюсь. Кое-какую мыслишку хочу проверить. Не могу больше сидеть, сложа руки.

— Все бы так, сложа руки, сидели, — весело подмигнул Романовский. — Глядишь, порядка в стране больше было бы. Когда хочешь ехать?

— Вечером.

— Тогда иди, отдохни. Я тебе у девчонок постелю.

Я не стала возражать, что всего-навсего четыре часа, и солнце даже не думает сдавать позиции, а покорно поплелась за Семеном. Мимо большого темного от времени зеркала, отразившего бледное, осунувшееся женское лицо с упрямо поджатыми губами и синими кругами вокруг глаз. Прошло несколько секунд прежде, чем я сообразила, что из нас двоих к женскому полу отношусь только я. И это мое отражение явило беспристрастное зеркало.

Ты плохо выглядишь, телохранительница. Почти также плохо, как чувствуешь себя. И это уже опасно. Потому что любая ошибка, рожденная отчаянием, усталостью и слишком сильным желанием поскорее все исправить, может привести к непоправимому. Значит, тебе нужно уснуть. Даже если ты уверена, что это невозможно.

Пришлось немало потрудиться, заставляя перевозбужденный мозг приступить к процессам торможения. Я долго вертелась на мягких перьевых подушках, как будто их набили канцелярскими скрепками. Но потом мерное тиканье часов растворилось в шелесте лесной травы, на которой я вдруг оказалась. Спелые ягоды земляники приятно освежали пересохший от страшной жары рот. Пить. Как же мне хочется пить. Я побежала к искрящемуся неподалеку ручью и обеими горстями зачерпнула холодную до ломоты в зубах воду. Действительно зубы ломило, но жажда не собиралась отступать, и чем больше я делала глотков, тем больше хотелось мне пить. Понимая, что что-то не так я бросилась к другому ручью, потом к третьему… Неужели мне суждено погибнуть от жажды, несмотря на водное изобилие?! Кажется, я застонала от такой несправедливости и тут же подверглась энергичному встряхиванию.

— Ты чего стонешь, Ника? Приснилось чего? — Низкий голос Семена окончательно вытащил меня из кошмара. Правда, не до конца. Обведя языком потрескавшиеся губы, я поняла, что готова отдать десять лет безоблачной жизни за глоток минеральной воды. Пусть даже Панфиловской.

— На, попей. — возле моих глаз исходила мелкой рябью поверхность налитого в стакан рассола.

— Ты ангел, Романовский. Ты знаешь об этом? — Прохрипела я, прежде чем единым духом осушить стакан до дна.

— Теперь буду знать, — усмехнулся мой спаситель. — Я совсем забыл, что эту самогонку гнал из… Нет, не буду выдавать свое ноу-хау. Не важно из чего гнал. Важно, что после этой дряни сушняк такой накатывает, что если вовремя не запит, с ума можно сдвинуться. А теперь простой водички попей. Ну, как, полегчало?

Я прислушалась к бурлящему в желудке литру жидкости и уверенно заявила:

— Полегчало. Спасибо, Семен. Так во сколько, ты говорил, последний автобус в город уходит?

В Ухабов я попала только часам к девяти. И, следуя указаниям из запасной книжки, за каких-то сорок минут добралась до района новых коттеджей, утопавших в зелени садовых деревьев. На местном жаргоне он назывался Птицеград, поскольку все чистенькие улочки в нем носили название экзотических и отечественных представителей семейства пернатых.

Окна дома номер тридцать семь по улице Аистов были темны, но это еще ничего не значило — яркие краски июльского вечера не спешили угасать на лиловом небе. Она должна быть там. Ей и пойти-то больше некуда.

Она была там. Белый костюмчик Саши Панфиловой я заметила еще до того, как скрипнула кованой калиткой. Молодая женщина сидела в беседке, и, запрокинув голову, смотрела на медленно догорающий закат. После нашей встречи в больнице я ждала от нее любой ее выходки. Но к тому, что сотворила Саша, осознав, кто стоит перед ней, загораживая замечательный вид, оказалась не готова.

— Помогите! — Ломким голосом вскрикнула женщина и, сиганув через перила беседки, бросилась прочь, топча клумбы и цепляясь за кусты.

Тут у меня сработал какой-то животный рефлекс: если убегают, обязательно нужно догнать. Я кинулась следом за удалившейся на приличное расстояние Панфиловой и успела перехватить ее только возле забора, за которым начинался соседский участок. Мне удалось зажать ей рот прежде, чем она закричала, и, презрев угрызения совести, вывернуть тонкую руку с такой силой, что Саша сразу перестала вырываться.

Вот так мы и вошли в дом. Впереди всхлипывающая от боли и страха Саша, с заломленной за спину рукой, а следом отвратительное жестокое чудовище в женском обличье. То есть я. В погруженном во мрак холле мы долго натыкались на всевозможные углы, пока, наконец, не добрались до гостиной. Угасающего вечернего света мне хватило на то, чтобы с помощью подручных средств (двух шарфов и пары колготок) примотать Панфилову к старомодному креслу.

— Ну и чего ты орешь? — наконец-то смогла спросить я, покончив с этим противным, но необходимым делом.

Саша поперхнулась очередным призывом о помощи, которые не смолкали с того момента, как моя ладонь убралась от ее рта. Женщину била крупная дрожь, и постепенно становилось ясно, что страх, который я ей внушала, имел под собой вескую причину.

— Что ты трясешься, как хвост овечий? Чего навоображала? Думаешь, я тебя убивать пришла? Или похищать?

— Да.

— Что «да»?

— Похищать…

— Ну, здрасте! — возмутилась я. — Да на кой ты мне сдалась, чтобы тебя похищать?

— А на кой тебе мой сын сдался? Чтобы его похитителям отдавать? — ненависть вспыхнула в Саше с такой силой, что она даже перестала дрожать. — На кой тебе сдался мой муж, чтобы похищать и его?

Теперь настала очередь моему сердцу ухнуть прямиком в пятки. Она знает? Откуда? Но если о похищении знает Саша Панфилова, значит, знает и весь Ухабов!

— Что мы тебе сделали? — она уже не кричала, а причитала. Едва слышно. Как иногда шепчут перед иконой, упрекая Всевышнего в свалившихся несчастьях. — За что ты нас так?

— Откуда ты узнала, что Алексея выкрала я?

— От милиции! Ты была переодета и в маске, но тебя кто-то опознал. И теперь вся милиция тебя ищет!

— Если бы только милиция! — скривилась я. — Это было бы полбеды.

— А кто еще? — В голосе Саши Панфиловой мне послышался неподдельный интерес. Или она просто тянет время в надежде, что сюда кто-нибудь забредет?

— Еще? — Я вдруг поняла, что она не знает. Ни о пресс-конференции, ни о том, что Алексей Панфилов едва не подписал приговор своему (то есть ее) сыну. И вкратце изложила Саше события сегодняшнего дня, умолчав только о том, где сейчас находится ее муж.

— Ну, что, тебя можно развязывать? Глупостей делать не будешь?

— Господи, за что?.. — вместо ответа прошептала молодая женщина. — За что?

Поняв, что благодарности мне от нее не дождаться (по крайней мере пока), я глубоко вздохнула и принялась распутывать в горячке затянутые до упора узлы.

Мы сидели на кухне и пили кофе. Саша медленно приходила в себя и требовала, чтобы я сообщила, где находится ее муж, и что собираюсь делать дальше. Первую часть ее вопроса я благоразумно опустила, зато подробно остановилась на второй:

— Я собираюсь Пашку у этих немцев выкрасть. Но для этого мне нужна визитка, которую тебе переводчик оставил. Срочно.

— Но я искала ее и не нашла! — В отчаянии хрустнула пальцами Саша. — Весь дом облазила. Чуть ли не с лупой искала.

— Надо еще раз поискать. — Я сделала последний самый большой глоток. — Давай помогу?

Не решаясь возражать, Саша провела меня в кабинет Панфилова, и мы принялись разбирать завал на его столе, который, по словам молодой женщины, она перелопачивала уже трижды.

— А это что? — я выудила из-под стопки бумаг яркую книгу, испещренную импортными буквами. — Разве Алексей Михайлович читает по-немецки?

— Это книга, которую Леша на почте все-таки нашел. Он ее уже один раз из Германии выписывал, но в тот раз она не дошла. Затерялась на необъятных просторах нашей Родины. Леша тогда с издательством списался и попросил выслать еще одну. Потом так радовался, что книга все-таки пришла. Только прочитать не успел. Даже на перевод друзьям отдать…

— Что за книга? — Мое ворчание доносилось до Саши совсем глухо, поскольку голова у меня, всунувшись в ящик стола, никак не могла из него высунуться.

— Воспоминания одного бывшего эсэсовца. Они теперь часто такие мемуары публикуют. А этот служил как раз здесь. И ему было поручено лично возглавить борьбу с партизанским движением. Он и возглавил. А Леша, когда судьбой деда заинтересовался, как-то нашел этого немца через интернет. Друзья, знающие немецкий, помогли. А тот возьми и напиши, что у него есть информация о том, как погиб Алексей Панфилов — старший — дед Леши. И что в книге об этом подробно описано.

Мне оставалось только покачать головой. Переписка с возможным убийцей деда — это не то занятие, которое я выбрала бы добровольно. Но у каждого свои тараканы. И я, со вздохом отложив книгу, перешла к поискам на стеллаже. Потом решила вернуться в гостиную и поискать еще на тумбочке у телевизора, где нагромождение газет и бумаг по высоте не уступало Эвересту. Но стоило мне переступить порог погруженной во мрак комнаты, и зашарить по стене, нащупывая выключатель, как рука моя взорвалась вспышкой дикой боли. Я едва успела увернуться от следующего удара клюшки для гольфа, порхающей туда-сюда в руке едва различимой в темноте крупногабаритной фигуры.

Пока в глазах гасли искры от соприкосновения клюшки с моей правой рукой (хорошо, что нападавший почти промахнулся и лишь слегка зацепил меня своим редким для наших широта оружием), я молча уворачивалась, выжидая подходящий момент. Но дождалась лишь окрика Саши:

— Чего возишься в темноте, Ника, выключатель, что ли, найти не можешь?

Я уже было собралась заорать во все голо «Грабят!» (а иначе, зачем неизвестному прокрадываться в дом?), но была обескуражена странным поведением грабителя.

— Так у вас все в порядке? — раздался подозрительно знакомый голос, и Николай Чинаров предстал передо мной в ярком свете хрустальной люстры. Это Саша, неслышно войдя в гостиную, повернула ненайденный мной выключатель.

— Ой, Коля! А что ты здесь…

— Я вообще-то тебя спасать от этой хамелионши собирался. Как только узнал, какой номер она выкинула, места себе не находил. Думал, ты тут одна с ума сходишь! Из больницы сбежал и перся пешком через весь город. Прихожу и вижу, что она по твоему дому, как хозяйка шастает. Решил, что она и тебя… того… Но, как я понял, у вас тут полный тандем. Может, объяснишь мне?

В ответ Саша Панфилова затараторила так, будто в автоответчике включили ускоренную перемотку. Николай шумно переводил дыхание, бросал на меня косые взгляды и постепенно бледнел.

— А ну-ка, товарищ вожатый, в кресло шагом марш! — скомандовала я, запоздало сообразив, что с пятью сломанными ребрами такой марафон обошелся Николаю недешево.

Он на удивление послушно опустился на ближайшее сидение и осторожно откинулся на мягкую спинку.

— А чай в этом доме после одиннадцати вечера дают? — поинтересовался Николай у выбитой из колеи Панфиловой, которую точно сдуло порывистым осенним ветром.

Утопая в мягком кресле, я искоса наблюдала за Сашей, хлопотавшей возле Чинарова, и старалась отогнать настойчиво лезущие в голову крамольные мысли. Ишь, как она за ним ухаживает! Да и он тоже хорош — еле ходит, а через весь город отмахал, чтобы добраться сюда. И еще уверяет, что это простой дружеский визит! А еще делают вид, что их связывает только чистая как слеза дружба. А про сына — Пашку, забыли? А я вот все время помню. И даже во сне не могу спрятаться от этих воспоминаний.

Прошел еще час, и я подвела неутешительные итоги: проклятая визитка находиться не желала, на мобильник никто не звонил, рука болела, а настроение было близко к абсолютному нолю. Мы устроили себе еще одно чаепитие, во время которого я едва успевала уклоняться от вопросов о том, зачем мне визитка и что я хочу сказать герру Штольцу. Сначала дело, потом отчет — так учил меня двоюродный дедушка Василий — бессменный бухгалтер «Роспотребпродукта». И я была с ним полностью согласна.

Когда Саша начала клевать носом, нашей боевой тройкой было принято решение устраиваться на ночлег. Не знаю, как сегодня собирался ночевать Николай — на диване в гостиной или в супружеской спальне в приятной компании Саши Панфиловой — жены лучшего друга, но диван заняла я. А покуситься на супружеское ложе в моем присутствии Чинарову не позволяли остатки совести. Хорошо, что в кабинете у бизнесмена стоял еще один раскладной диван, не то пришлось бы мне все-таки ночевать на полу, уступить мягкую мебель страждущему Николаю.

Сон пришел ко мне, едва голова коснулась подушки, извлеченной из какого-то запасника и почему-то на всю комнату благоухающей лавандой. Может быть, ее успокаивающий аромат прогнал кошмары, измучившие меня в последние дни, или причина была в подступившем вплотную нервном перенапряжении. Только спала я в эту ночь, как младенец, и не увидела даже отрывка сна.

Утро началось для меня в пять утра. Выспавшись днем, я проснулась чуть не с рассветом и тут же кинулась мобильнику. Никаких пропущенных вызовов не отразилось на приветливо подмигнувшем мне экране. Но сегодня я обязательно дождусь звонка. Я была уверена в этом так же, как уверена стрелка компаса в том, что показывает на север. Нетерпеливое возбуждение прокатилось по телу горячей волной, но я поспешила обуздать расшалившееся воображение. Спокойней, спокойней. Нелепо так заводиться из-за какого-то ненаучного предчувствия. А нужно выйти на свежий воздух и хотя бы пару наклонов сделать. После вчерашних подвигов тело у меня ныло в самых неожиданных местах. Ох, нелегкая это работа — похищение людей.

Потихоньку выскользнув из коттеджа (пусть сладкая парочка поспит в свое удовольствие), я неторопливо размяла ноющие мышцы. Высокие кусты и пустынные в этот час улочки гарантировали полную конфиденциальность. Даже если меня объявили во всероссийский розыск.

Привычные наклоны и растяжка потихоньку настраивали тело на рабочий лад. Правда, оставалась еще голова. Улыбнувшись собственным мыслям, я быстро сбегала на кухню и устроилась в беседке с чашкой крепкого кофе. Может, и правду говорил Алексей, когда утверждал, что жена его знает сорок три способа заваривать кофе, но не будить же мне ее ради маленькой чашечки бодрящего напитка. Пусть лучше выспится, как следует. У нас еще ничего не кончилось. У нас еще все впереди. Даже если не удастся найти визитку, то… Тут я вспомнила, что по рассказу Саши встреча с немцами происходила именно в беседке. Здесь она разглядывала визитку после ухода переводчика. А, значит, могла элементарно обронить ее.

Ползая на четвереньках вокруг массивного деревянного стола, я тыкалась носом в каждую щель, в надежде разглядеть белый бумажный прямоугольник. Неожиданно волосы на моем затылке слегка шевельнулись. Это могло быть всего лишь легкое дуновение ветра, а могло…

— Доброе утро, Ника Валерьевна. — Виктор Зацепин медленно шел ко мне по усыпанной белым песком дорожке.

Двух секунд мне с лихвой хватило, чтобы принять вертикальное положение и приветливо улыбнуться историку. Понимая, что если уж он решил поздороваться, то вряд ли сразу бросится звонить в милицию, я уселась, демонстративно забросила ногу на ногу и сделала большой глоток не желающего остывать кофе.

— Не ожидал вас здесь встретить, — как ни в чем не бывало, продолжал Зацепин. — Угостите божественным напитком? В этой больнице поят какой-то невозможной бурдой… Вот я и решил зайти к Саше — она в кофе толк знает. А заодно поинтересоваться, не нужна ли моя помощь…

И этот туда же! Сначала Чинаров, теперь Зацепин. Везет же Панфиловым на друзей семьи и не только.

Мысленно я зааплодировала предводителю дворянства. Ведь знает, что я вчера сотворила, не знает зачем, но спокойно заходит в беседку и усаживается рядом с похитительницей. Правда, затрудняюсь ответить, чего в его поступке было больше выдержки или логики. Вряд ли обычные похитители приходят на следующий день в дом похищенного и нахально распивают кофе в садовой беседке.

— Как поживает Алексей? — интересуется он, получив из моих рук кофейную чашку, за которой мне пришлось тащиться на кухню.

— Более-менее, — отмахиваюсь я, с риском расплескать свой кофе и уже собираюсь пуститься в пространные объяснения, но вижу возникшую в дверях Сашу, сменившую белый костюм на короткий розовый халат.

— Доброе утро, Виктор Игоревич, — растерянно здоровается она. — Вы тоже из больницы сбежали?

— Здравствуйте, Саша, — улыбается он в ответ. — А почему «тоже»?

Однако выросшая позади жены бизнесмена двухметровая фигура Чинарова избавляет женщину от дальнейших объяснений.

— Давайте, зайдем в дом, — предлагаю я, неприязненно глядя на оживающую улицу. — Там поговорим.

Говорили мы недолго. Оперативно ввели Зацепина в курс дела, еще раз для очистки совести перелопатили все бумаги в кабинете Панфилова. Визитка, разумеется, не нашлась, зато потерялась книга эсэсовца, которую пожелал рассмотреть Зацепин. Но никто не собирался ее искать, и было решено прервать поиски, чтобы выпить для разнообразия чаю.

Надо сказать, что во время обыска и чаепития я по большей части отбивалась от вопросов: «на фига мне это надо?», «где Леша?» и «что я собираюсь делать дальше?», задаваемых по одиночке и хором. Приходилось отмалчиваться, отговариваться военной тайной и заверять заинтересованные стороны в том, что все под контролем.

Неудивительно что, осатанев от этого бесконечного допроса, я вернулась в беседку, чтобы обследовать несколько перспективных щелей, которые еще не успела осмотреть. И нашла. Белый прямоугольник завалился между досками возле самой ножки стола. Перочинный нож сам прыгнул из кармана в руку. Длины лезвия как раз хватило, чтобы зацепить уголок визитки и, прижав к краю доски, осторожно потянуть вверх.

Еще немного. Совсем чуть-чуть. Пальцы аккуратно перехватывают картонный уголок, я уже вижу черную вязь телефонного номера, так необходимого мне сейчас. Еще одно движение и…

И меня швыряет носом в пол. На спину валится несусветная тяжесть, а руки как будто хрупкие веточки трещат в профессиональном захвате.

— Лежать, не дергаться, — предупреждает грубый голос, как будто я могу пошевелить хотя бы пальцем, без риска с головой погрузиться в омут одуряющей боли. — Лежать, падла!

Меня обшаривают проворные руки, отшвыривают прочь перочинный нож, а следом с моего пояса исчезает и мобильник.

Мама дорогая! Что же теперь делать? Растерянность наваливается почище усевшегося на мне омоновца. В голове вперемешку с туманом страха крутятся отрывки рассуждений Павла Челнокова, которыми он, как практикующий адвокат несколько раз доставал меня после обмывания выигранных дел. Кажется, в моем случае лучше всего идти в полный отказ. Улики на меня могут быть только косвенные. Ведь под маской моего лица никто не видел. Но тогда, как они вообще узнали, что это я умыкнула Панфилова? Ничего не понимаю. Как не понимаю и того, кто же вызвал стражей порядка? Неужели все-таки Саша?

Но едва меня подняли с досок беседки, как все сразу встало на свои места. Журналистка Оксана вовсю щелкала своим мобильником, запечатлевая мой арест для своей паршивой газетенки. Глаза женщины горели азартом заправского охотника, а то, что два подполковника милиции снисходительно взирали на ее фотовспышки, наводило на мысль о том, что своим арестом я обязана именно ей. Но, черт побери, как она меня узнала?

Пока мое слабо сопротивляющееся тело заталкивали в милицейский уазик, на крыльце поочередно появились Николай, Саша и Зацепин. Что они объясняли представителям органов правопорядка, для меня так и осталось загадкой — зарешеченный «воронок» взревел мотором и я, уныло глядя на обхватившие запястья отнюдь не золотые браслеты, начала готовиться. Разумеется, к самому худшему.

— Значит, вы продолжаете утверждать, что Панфилова не похищали? — Чернявый с проседью подполковник, прожигал меня глубоко посаженными глазками вот уже целых два часа. А до этого еще два часа меня допрашивал второй подполковник с лысиной на пол головы и серыми водянистыми глазами. А до этого… Короче, допрос длился уже шесть часов. Солнце, хорошо видимое в зарешеченное окно районного отдела внутренних дел, уже перевалило за полдень и все ближе подбиралось своими лучами к моим перемазанным глиной кроссовкам. А оба подполковника все ближе подбирались к сути.

— Ты понимаешь, что мы с тобой рассусоливать не будем? — проникновенно внушал мне лысый подполковник, ввалившийся вне очереди в кабинет. — Куда ты спрятала заложника? Отвечай!

Давно миновали те времена, когда я вжимала голову в плечи, заслышав громкую ругань соседа по переполненному автобусу, но и преуменьшать опасность было бы глупостью. Со мной действительно не будут долго мучиться, а предпочтут помучить меня. Как далеко смогут они зайти, и как далеко смогу зайти я в своем упрямстве и чувстве долга? Всеми силами стараясь отогнать от себя эту мысль, я продолжала твердить:

— Вы меня с кем-то путаете. Я никого не похищала. Вы же сами говорили, что якобы я в маске была. Тогда как эта долбанная журналистка могла меня опознать?

— А вот как! — Лысый схватился за наручники и развернул мои руки ладонями вверх. — Вот по этому самому порезу! Журналистка Оксана Корнеева утверждает, что узнала его. Она увидела порез у вас на руке во время вашей последней встречи в музее Панфилова. И точно такой же порез она заметила у похитителя, когда он ладонью уперся в стеклянную дверь.

— И вы задержали меня только на основании этих показаний? — я старалась говорить спокойно и размеренно. — Да мало ли кто может порезать себе ладонь. Она ведь видела мой шрам и шрам похитителя едва ли несколько секунд. Как она может утверждать, что один и тот же шрам?