Агенты школьной безопасности Гусев Валерий
– Сейчас мы этого монстра немного сдвинем, – сказал Алешка. – И все!
И он стал раскачивать висящую над столом гантелю. Все больше и больше. Чтобы она легонько стукнула по башне и сдвинула прибор.
Алешка сопел от волнения, и все сильнее становился размах двухкилограммовой гантели.
Бац!
Неплохо получилось. Немного больше того, на что мы рассчитывали.
Гантеля ахнула башню по ее верхушке. Прибор опрокинулся и грохнулся на пол. Школа содрогнулась.
– Непрочный оказался, – сказал Алешка. – А на вид – прямо чугунный.
Весь пол в кабинете был усеян разбежавшимися карандашами, скрепками, монетами и осколками письменного прибора. Которым очень гордился Семен Михалыч.
Алешка нацелил гантелю и опустил ее на записку. Чмок! Гантеля пошла вверх. На нижнем ее шаре болталась бумажка.
Мы втянули нашу «удочку» в кладовку и замерли: в кабинет вошел директор.
Увидев разбитый прибор, он остановился в изумлении, похлопал глазами, а потом сказал, нам показалось, с облегчением:
– Взорвался, гад. – Исчезновения записки он, конечно, не заметил.
Выбравшись из кладовки, мы пошли вниз, в вестибюль.
– Куда швабру дел? – преградила нам путь тетя Маня.
К нам тут же подошел и физкультурник:
– Подмели? Молодцы.
А проходящая мимо Артоша ничего не сказала, только трепетно погладила Алешку по голове.
Дома мы положили на стол бумажку со схемой и стали ее рассматривать. Чтобы узнать, чей это почерк.
С почерком мы сразу же пролетели. На схеме было только несколько сокращенных слов – по ним никакой почерк не установить.
А вот сама бумажка и схема на ней оказались очень странными.
Листочек был из школьной тетрадки, в двойную косую линеечку. Таких линеечек у нас давно уже нет. Что-то похожее я видел у нашей бабушки, когда она показывала нам свой юношеский дневник. Больше того, листочек был, как бы сказать… ветхий такой. Сложенный в несколько раз, протертый на сгибах. Рисунок на листке и краткие надписи были сделаны какими-то синими чернилами, что ли? Ни на что не похожими.
– Старинная вещь, – с уважением сказал Алешка.
– Интересно – вещь-то старинная, а школа на ней – современная. Наша, родная… Ничего не поймешь.
Голова к голове мы разглядывали рисунок. И пытались понять, что он изображает.
– «Шкы», – сказал Алешка, – это ясно. Это школа. «Вхы» – это вход в нее.
– «Уч», – подхватил я, – это учительская. – «Кд» – кабинет директора. А вот что такое «КЛ»?
Алешка махнул рукой:
– Элементарно, Ватсон. Это калидор.
Тут я спорить с Алешкой не стал – калидор так калидор. Может, такой же грамотей писал. Алешка это слово еще в первом классе подхватил от нашей уборщицы тети Мани и никак с ним не расстанется. Только, по-моему, «Кл» это не калидор, а класс. А может, клад?
Во всяком случае, нам стало ясно, почему Любаша так разволновалась, разглядев эту схему.
– Постой. – Алешка вдруг призадумался. – Кабинет директора у нас слева от учительской, а здесь справа.
– И сейф не там нарисован, – заметил я. – Видишь, «Ня» вдоль стены, а у директора он в углу стоит.
«Ня» – это директорский сейф. Об этом мы сразу догадались. Для сейфа эта железная коробка была маловата, и Семен Михалыч называл ее несгораемым ящиком – «Ня», короче.
Вдруг Алешка шлепнул ладонью по листку и громко сказал:
– Дим! Это вовсе не наша школа нарисована. Это совсем другое место. Там клад зарыт!
Я ничего ему не ответил. Я просто пошел на кухню и поставил чайник. Мне все эти глупости надоели. И деньги чужие мне не жалко. Баулин их не у станка заработал. И не на стройке. Пусть он сам эти деньги ищет.
Все это я сердито высказал Алешке, когда вернулся в комнату.
Он страшно удивился:
– Дим! Ты что? Ты думаешь, мне эти деньги жалко? Мне Светика жалко. Я этого жулика хочу найти, чтобы Светику помочь. А если мы с тобой еще и клад найдем, то мы его Светику отдадим. И он за квартиру заплатит.
– Какой еще клад? – Мне даже захотелось ему подзатыльник дать.
– Да вот же он! – Алешка показал на схему. – Русским языком написано.
– Что написано?!! – заорал я.
Алешка исподлобья взглянул на меня и тихо произнес:
– Дим, я же не виноват, что ты такой… – Он помолчал, выбирая выражение. – Такой недоверчивый.
Ясно, что он совсем не то хотел сказать. Что-то более обидное.
– Видишь, Дим, что написано: «Ч-д. уе». «Ч-д» – это чемодан сокращенно. «Уе» – каждый пацан знает: баксы или евры. Понял? Целый чемодан баксов или евров.
Я призадумался. Что-то в этом есть. Только вот слово «уе» мне не очень понравилось. Оно получилось почти на сгибе листка. Это место немного протерлось, и было такое впечатление, что после «уе» шли еще какие-то буквы.
Ну, ладно, пусть будет по-Лешкиному – чемодан условных единиц. Но тут еще полно загадок.
– А что такое «Мск. обл.»? – сказал я в раздумье.
– Минская область, – не задумываясь ответил Алешка.
– Почему – Минская? – удивился я.
– Потому что там наша бабушка живет! – Ни фига себе довод! – И она в обратном адресе всегда так и пишет: «Мск. обл.». И там стоит вот этот дом, – он показал на схему, – где спрятан чемодан с «уе».
Как просто! Поедем в Белоруссию, в Минскую область и обойдем там все дома. Я не думаю, что их там очень много. Сколько-нибудь миллионов всего.
Ладно, с этим ясно.
– А что такое тогда «Цк» с крестиком? – спросил я Алешку.
– Откуда я знаю? Я отгадал «Ч-д.» и «Уе»! А ты отгадывай «Цк».
– Центральный комитет, – сказал я. Папа иногда упоминал его, рассказывая о прежних временах.
Алешка вытаращил глаза. Для него Центральный комитет так же загадочен, как и «Цк». Но и меня эта отгадка не удовлетворила. Ну, какой там может быть ЦК в Мск. обл.?
Алешка не ответил, он продолжал внимательно изучать схему, поскребывая макушку.
– Вот только что этот ковшик обозначает, как думаешь? И кораблик какой-то странный.
– Никакой не странный, обыкновенный – парусный.
Я взял у Алешки схему, разглядел кораблик. Что он тут странного нашел? Кораблик как кораблик. Надутые паруса, флажок на верхушке мачты. Я бы даже сказал, красиво нарисовано.
Но чем дольше я смотрел, тем больше мне казалось, что Алешка прав. Что-то тут не то. Вернее – не так, неправильно. А вот что?
Алешка вдруг взял авторучку, выдрал листок из тетради и нарисовал точно такой же кораблик.
И я понял – что-то не так с флажком! Ведь он должен виться по ветру, как и паруса на-дуваются. А он против ветра уставился. Так не бывает… Значит, рисунок сделал ребенок, пацан какой-нибудь. Куда ему захотелось, туда он флажок и направил. Вот и ковшик он вверх ногами нарисовал.
– Что-то мне это все не очень нравится, – сказал Алешка. – А тебе?
По правде сказать, мне этот рисунок со всякими «Вхы» и «Уе» тоже не нравился. Чем дольше я на него смотрел, тем больше он напоминал мне, знаете кого? Человека, который хотел сказать что-то важное и уже рот открыл. Но передумал. Или не успел.
– Знаешь что, Дим, – сказал Алешка. – Тут какая-то загадочная тайна. И я кое-что придумал. Нам надо узнать, кто эту книгу брал в библиотеке до Светика. Кто эту книгу брал, тот и записку в ней оставил. Пошли в школу!
Мне это еще больше не понравилось. Ясно же, что эта дурацкая схема никакого отношения к краже денег не имеет. Случайная вещь. Совершенно безобидная и неинтересная. Ну, нарисовал какой-то дядька план дома, который он хочет построить. Пометил что-то там какими-то буквами. А его сынок, скучая без дела, пририсовал ковшик и кораблик. Вот и вся «загадочная тайна».
Вот так я думал, совершенно забыв, что пять минут назад думал совсем по-другому. Но спорить с Алешкой не стал.
Он позвонил Светику и сказал:
– Через пять минут у твоего подъезда. С «Таинственным островом» в зубах, – и положил трубку.
Погода на улице была хорошая. Под ногами шуршали листья. На деревьях шуршали пакеты. Всех цветов. Не знаю, как в вашем районе, а у нас почему-то на всех деревьях висят полиэтиленовые пакеты. Не очень красиво, конечно, но зато из-за этих пакетов стало меньше ворон – они их боялись. Какая-то польза от нашей неаккуратности все-таки есть.
Светик уже ждал нас. Он стоял у подъезда – маленький, съежившийся, в очках – на Гарри Поттера похожий. Только не такой боевой. И книгу он держал не в зубах, а под мышкой. Когда Светик узнал, зачем его вызвал Алешка, то тут же сказал:
– Я в школу не пойду.
– Пойдешь, – сказал Алешка. – Как миленький.
– Пока она не извинится…
– Она извинится, – уверенно успокоил его Алешка, – как только мы этого жулика найдем.
– Чем скорее найдем, – добавил я, – тем скорее она извинится.
– Вы провокаторы, – улыбнулся Светик и поправил очки. – Что надо делать?
– Скажешь Маринке, что… – Алешка не досказал – Светик перебил его:
– Я врать не буду!
– А тебя и не просят! – вспылил Алешка. – Ты ведь врать не умеешь!
– Я не поэтому…
– Знаю, знаю! Ты немножечко честный. А для хорошего дела можно и наврать.
Светик опять было раскрыл рот, чтобы возразить, но Алешка воткнул ему в рот яблоко:
– Грызи! Все равно от тебя толку нет. Пошли. Книгу давай. Дима, ты ее понесешь.
Прямо Буратино какой-то: «Мальвина, садись на собаку, Пьеро, хватайся за хвост!»
Библиотека в нашей школе особенная. Книг в ней, наверное, тысячи томов. Сначала она, конечно, была не очень большая, в одном шкафу помещалась. А потом наш неугомонный Бонифаций на общем родительском собрании попросил наших родителей отдавать в школу ненужные книги. Он сказал, что художественная литература поможет нам лучше усваивать учебный материал, она будет в нас воспитывать все доброе и светлое, и мы скоро станем совсем хорошими и совсем умными.
Родители с ним согласились и очень обрадовались. Оказывается, они тоже очень хотели, чтобы мы быстренько стали хорошими и умными. Добрыми и светлыми. И библиотека стала разбухать, как тесто на печке. Книг набралось столько, что их пришлось складывать в спорт-зале. Это было очень удобно. Вместо того чтобы сосисками висеть на кольцах и скакать через «козла», можно было уютненько посидеть с книжкой в уголке, на старых матах. Потому что наш физкультурник нас не баловал и не мучил (кроме, конечно, ста кругов по сто кэмэ).
Урок в зале обычно проходил так:
– Построились! Рассчитались! Разобрались на три группы! Первая – на кольца, вторая – прыжки, третья – бросание мяча в корзину! Начали!
И он уходил в нашу школьную мастерскую пить чай с завхозом.
Но потом Бонифаций взялся за дело. Собрал самых послушных и велел сортировать книги: какие из них – в ремонт, какие – на полку, а какие – на помойку. Потому что некоторые родители очень своеобразно поняли призыв Бонифация и постарались избавиться от всякого хлама: выбросить жалко, а в школу отдать – похвально. Некоторые книги развалились прямо в руках. Некоторые были для детского сада, кто-то подарил «Книгу матери и ребенка». А один папаша отдал четыре новеньких красивых тома… на китайском языке. Да еще на каждом титуле красным фломастером написал: «Безвозмездный дар проф. Куренкова нашей общеобразовательной школе с гуманитарным уклоном».
В общем, мы книги разобрали и привели в порядок в наших мастерских. В Маринином тамбурочке поставили стеллажи и завели картотеку и журнал учета – кто какую книгу нам подарил.
Заведовать библиотекой стала Марина, школьный секретарь. Она окончила школу в прошлом году и очень этим гордилась. Она была интересная девушка. Красиво раскрашенная, как говорил Алешка, Марина, наверное, очень внимательно следит в телевизоре за рекламой всякой косметики. И очень ей доверяет. Губы у Марины каждый день разного цвета и «головокружительный объем» волос и ресниц. Эти ее ресницы такие объемные и тяжелые от краски, что глаза у Марины как бы прищуренные. Будто она все время дремлет. И стоя, и сидя, и на ходу.
…Когда мы пришли в школу, Марина уже накрашивалась перед выходом. Точнее – перекрашивалась.
– Вот еще! – отозвалась она на нашу просьбу. И, с трудом приподняв тяжелые веки, посмотрела на нас поверх зеркальца. – Делать мне больше нечего!
Прямо Вий какой-то! «Поднимите ей веки!»
– Нам очень надо, – сказал Алешка. – В этой книге кто-то свои деньги оставил. Вот, Светик их нашел.
Светик мотнул головой, блеснул стеклышками очков – то ли «да», то ли «нет».
– И большие деньги? – Марина снова заработала щеточкой для туши.
Она, конечно, знала о том, что произошло в школе. Но надо ее похвалить: Марина только посмеялась, когда Любаша притащила Светика к директору:
– Светик! Да он в прошлом году наступил на дохлую муху. И чуть не расплакался от жалости.
– Деньги большие? – повторила она.
– Очень, – сказал Алешка, прижимая руки к груди. – Очень большие. Десять рублей двадцать копеек.
Марина фыркнула. Смахнула свою косметику в сумку и стала просматривать картотеку. Нашла нужную карточку:
– Вот. – Просмотрела ее с двух сторон. – Никто этот «остров» не брал.
Алешка, если и растерялся, то на секунду. Сообразил:
– Значит, эти деньги в книге оставил тот, кто ее передал в школу.
– Все! – Марина сунула карточку в ящик. – Мне пора.
Она была упрямая, как танк. Не голова, а башня. Не глаза, а смотровые щели.
– Тетя Марина, – скромно и хитро попросил ее Светик, – а вы посмотрите, пожалуйста, в журнале учета, кто эту книгу подарил. Всего ведь – минуточка.
Марине очень нравится, когда младшие подчеркивают ее «взрослость», но тут она уперлась.
– Некогда мне. Из-за какой-то десятки…
Тут опять Алешка нашелся:
– А Семен Михалыч уже ушел? Мы его попросим.
Марина вспыхнула и мотнула головой. Директора она очень боялась, еще со своих школьных лет («Веки мои ему, видите ли, не нравятся!»).
– Сидит еще. Чай пьет. С кроссвордом.
– «Тогда мы идем к вам!» – И Алешка показал пальцем на директорскую дверь.
Сработало. Для Марины фразы и словечки из рекламных роликов все равно что команда для обученной собаки. Она тут же вскочила, достала толстую тетрадь, торопливо полистала ее и выдала:
– Вот! «Таинственный остров». От домашней библиотеки М.В. Чашкина!
Все понятно.
– Спасибо, тетя Марина, – вежливо поблагодарил ее Светик, и мы выскочили за дверь.
Алешка тут же притормозил, приоткрыл дверь и сказал на прощание:
– Можете опустить свои веки.
Глава 5
Черный дуб
М.В. Чашкин – отец наших ребят – Джина с Тоником.
Они близнецы. Такие близнецы, что их не только учителя путают, но они и сами иногда путаются – кто из них Джин, а кто – Тоник.
Тоник – это по-нормальному Антон. Джин – это Женька. Где Джин, там и Тоник. Где Тоник, там и Джин. Они очень дружные. И учатся хорошо. Бонифаций говорит: один из них – технарь, а другой – гуманитарий. Гуманитарий за двоих пишет классные и домашние сочинения, а технарь за двоих делает контрольные работы по математике и физике. Учителя об этом догадываются, но уличить их не могут. У них даже почерк одинаковый.
– Я с вами не пойду, – сказал Светик. – Я больше врать не могу. – И добавил честно: – Чем больше врешь, тем больше врать хочется.
– Норму выполнил? – хихикнул Алешка. – По вранью. Дим, отпустим его? Он уже два раза сегодня соврал. Теперь у него живот болеть будет.
«Может, и меня отпустим», – подумал я. Но вслух не сказал.
К Чашкиным мы пошли вдвоем.
Дверь нам открыл Тоник. Или Джин. Кто их разберет. Тем более что они и дома одевались одинаково.
– Ну и что? – небрежно спросил Тоник. Или Джин.
– Папаша дома? – спросил я.
Тоник повернулся, пошел в глубь квартиры и крикнул:
– Па! К тебе из школы!
– О! – радостно отозвался мужской голос. – Вы опять что-нибудь натворили?
В прихожей появился сам Чашкин, похожий на профессора. Он был с бородкой, в теплой, в цветочках, пижаме и в мягких домашних туфлях. Он улыбался. Он всегда улыбался, счастливый человек.
– Приветствую вас, юные дарования!
– Мы не дарования, – сказал Алешка. – Мы по делу. Это ваша книга?
– О! Прекрасная книга! Но не моя. Ее автор – великий Жюль Верн. А я пишу совсем другие книги.
– На китайском языке? – почему-то спросил Алешка.
Чашкин радостно засмеялся.
– Не совсем так. Но понять мои труды сложнее, чем изучить китайский язык. – Нашел чем гордиться. – А эта книга… О!.. Это прекрасная книга! Это гимн разумному труду! Я прочел ее восемь с половиной раз. И уже в зрелом возрасте. И когда узнал, что в нашей школе формируется книжный фонд, сразу же подумал, что такая книга может быть очень полезна для молодежи. И я сразу же поехал за ней на дачу. Вы знаете, где у нас дача? О! Это такое место! Там у нас есть кусочек леса, кусочек поля и пруд…
– Кусочек пруда, – подсказал Алешка.
– О! У нас водятся птицы, рыбки и ромашки! А как красиво называется местность! Чернодубово! Не правда ли, оригинально и таинственно… Впрочем, чаю не желаете ли?
Чаю мы не желали. Мы желали поскорее добраться до этой записки. Но у нас никак не получалось.
– А знаете, что такое Чернодубово? Это легенда. Прекрасная и древняя. Было там в старину крохотное поселение. А вокруг него шелестела листвой столетняя дубовая роща. И однажды в страшную грозу в самый большой и самый многостолетний дуб ударила молния!..
– Самая большая и грозная, – подхватил Алешка.
– О! – вспыхнуло удивление на лице Чашкина. – Откуда это известно? А вам известно, что дуб не сгорел и не рухнул на землю? Он только почернел. И простоял в таком черном виде еще много-много лет.
– На нем даже желуди были черные, – серьезно добавил Алешка.
– О! – засмеялся от радости Чашкин. – А вот и нет! На нем вообще не было ни листьев, ни желудей. Одни черные ветки. Знаменитый дуб, его все боялись. И книга тоже знаменитая. Она, знаете, когда издана? Еще до войны! Эта книга – о! – у нее занимательная история. Она была в школьной библиотеке. А во время войны один мальчуган, это был мой папа, забрал ее домой – школа-то была разорена. Ведь во время войны в ней жили немецкие солдаты. И эта книга положила начало нашей домашней библиотеке. Теперь у нас на даче все стены в книжных полках. Ни у кого в Чернодубове нет такой библиотеки. Хотя наше Чернодубово – знаменитое местечко. У нас даже есть памятник школьному учителю – он во время оккупации помогал партизанам. И еще у нас была прекрасная церковь, самая красивая на всю округу. Жаль, но она почти не сохранилась…
Тут я понял, что до записки мы доберемся – как до того дуба – за двести лет. И поэтому я вынул из книги записку и показал Чашкину:
– Вот, эта бумажка в книге была. Может, она вам нужна? Может, она важная? Научная какая-нибудь, для ваших трудов.
Чашкин без всякого интереса развернул листок, посмотрел и вернул его мне.
– Ерунда какая-то. Это не моя бумажка. Чай будете?
Вопрос был задан так: или пьете чай, или вам пора домой.
Мы уже устали от замечательных домов, знаменитых дубов и кусочков ромашек. Извинились и пошли домой. Чай пить.
– О! – завыл Алешка, подражая Чашкину, когда мы вышли из подъезда. – Какой замечательный врун!
– Почему врун? – не догадался я.
– Потому что! «Восемь с половиной раз в зрелом возрасте перечитывал эту замечательную книгу!» Восемь с половиной раз, Дим!
– Не понял!
Я в самом деле не понял, почему Алешка такого приятного и восторженного человека Чашкина обозвал вруном. Пока Алешка мне не объяснил:
– Светик сказал, что эта бумажка, свернутая в несколько раз, лежала в книге. На сорок первой странице. Как закладка. А замечательный Чашкин, оказывается, ни разу ее не видел. Значит, врет.
– Помедленнее, пожалуйста, – попросил я.
– Дим, – терпеливо объяснил Алешка. – В книге этой пятьсот страниц. Даже если Чашкин прочитал ее не восемь раз, а хотя бы полраза, он бы эту закладку не пропустил!
Пожалуй, он прав.
Когда мы вошли в лифт, Алешка нажал вместо нашего этажа восьмой: так он был задумчив. И я даже заметил, что его палец сначала застрял между кнопками «восемь» и «девять». Будто он искал цифру «восемь с половиной раз в зрелом возрасте».
– Что-то он мне не нравится, – пробормотал Алешка, – этот Чернодуб.
И вдруг даже вздрогнул после этих слов, вытащил из книги записку и уставился на нее, как на морского змея.
В общем, засела эта бумажка, как заноза в самом неудобном месте. Теперь, пока не разгадаем эту загадку, Алешка не успокоится. И мне покоя не даст.
Вечером папа приехал с работы не один, а со своим сотрудником. Они закрылись в кабинете, посовещались там и пришли к нам на кухню пить чай и кофе.
– Это дядя Костя, – сказал папа. – Эксперт-криминалист из нашей команды. Он раскрывает невидимые следы.
Дядя Костя был еще очень молодой, но очень серьезный.
– А вот мы сейчас проверим, – сказала мама, ухватив Алешку за руку, – какой дядя Костя специалист. Вот что здесь за невидимые следы?
Дядя Костя серьезно и вдумчиво рассмотрел Алешкину ладонь и произнес:
– Особых следов не обнаружено. Несомненно, этот человек мыл руки. Не далее как три дня назад. – Алешка, пораженный, согласно кивнул. Дядя Костя поднес его ладонь к носу, понюхал. – Да, следов немного. Паста от авторучки, пластилин, жвачка «Дирол», пистолетная гильза…
– А тротил? – спросил папа. – Взрывчаткой не пахнет?
Дядя Костя еще раз потянул носом:
– Легкий запах старой бумаги.
– Понятно, – сказала мама. – Нашел клад старинных бумажных денег. Поделился бы.
– Ему самому мало, – сказал папа.
– А пятеркой за диктант не пахнет? – Нашла что спрашивать.
– Пятерки у него все впереди, – ответил дядя Костя.
– В старости, – сказал Алешка и спрятал руку за спину.
Мы сели пить чай, и дядя Костя стал очень интересно рассказывать про умную науку криминалистику. Он не хвалился, он гордился. Ну, про всякие отпечатки пальцев мы и без него знали. Оказывается, бывают и отпечатки уха. Одного жулика именно так и изобличили: он прижимался ухом к двери квартиры, которую собирался ограбить, – слушал, пусто в доме или нет. Оказывается, в криминалистике есть и такая наука – одорология. Она изучает запахи. У каждого человека свой, единственный и неповторимый, запах, который индивидуален, как и отпечатки пальцев. Ученые-криминалисты научились этот запах «отбирать» и консервировать.
И он много еще чего рассказывал, все я, конечно, не запомнил, но вот про экспертизы почерка его рассказ очень даже нас поразил. Оказывается, по почерку можно узнать про человека все: мужчина он или женщина, возраст, образование, где родился, где учился, профессия, характер; даже иногда специалисты-графологи могут дать описание внешности.
Алешка слушал очень внимательно. А потом сказал:
– Вы, дядя Костя, преувеличиваете.
Я сразу понял, что Алешка сказал это не зря. С расчетом. И расчет оправдался. Дядя Костя даже немного обиделся за свою науку. И добавил:
– У нас есть такая техника, что мы можем прочитать зачеркнутый текст, стертый карандашный след, даже сожженную бумагу можем прочитать.
– Ну, конечно. – Алешка позвякивал ложечкой в чашке. – С такими приборами и я что хочешь прочитаю. Хоть на научном китайском языке.
Дядя Костя если и обиделся, то виду не показал. Папа нахмурился, а мама налила гостю еще чая.
– Дядя Костя, а если я вам какую-нибудь бумажку покажу, вы расскажете про нее? – Только бы рулон туалетной бумаги не притащил! – С одного взгляда, без всяких приборов?
И Алешка принес из комнаты эту надоевшую нам записку.
Дядя Костя взял ее, развернул, изучил рисунок, пожал плечами: