Соблазнительный шелк Чейз Лоретта

— Ах, это ты, Кливдон, — сказал д'Эмильен. — Полагаю, ты уже познакомился с мадам Нуаро.

— Да, я имел эту честь, — сказал герцог и одарил женщину самой чарующей улыбкой из всех, имеющихся в его арсенале.

— Она опустошила мои карманы, — пожаловался д'Эмильен.

— Это колесо рулетки опустошило ваши карманы, — сказала она.

— Нет, это вы. Вы смотрите на колесо, и оно останавливается там, где вы хотите.

Марселина отмахнулась веером.

— С ним нет смысла спорить, — сказала она Кливдону. — Но я обещала дать ему шанс вернуть свои деньги. Поэтому мы идем играть в карты.

— Может быть, ты присоединишься к нам? — спросил д'Эмильен. — И твои друзья тоже.

Они вместе отправились в один из парижских карточных салонов, расположенных в частном доме. Когда компания прибыла, игра была в самом разгаре.

К трем часам утра игроки в основном разошлись. В небольшом, но роскошном кабинете, куда маркиз, в конце концов, перебрался с группой избранных друзей, остались только д'Эмильен, красивая блондинка по имени мадам Жоливель, мадам Нуаро и Кливдон.

Здесь же дремали в креслах те, кого сломила усталость и обильная выпивка. Некоторые игроки не отходили от столов несколько дней и ночей.

В рулетку, где мастерство и опыт ничего не значили, мадам Нуаро обычно выигрывала. В карты, где опыт значит многое, удача ей изменила. Удача отвернулась и от маркиза, который совсем сник. Кливдон выигрывал.

— Что ж, мне, пожалуй, пора, — сказала мадам Жоливель и встала. Мужчины тоже поднялись.

— И с меня тоже, пожалуй, хватит, — пробормотал Эмильен. Он подвинул свои карты на середину стола и, покачиваясь, вышел из комнаты вслед за блондинкой.

Кливдон стоял, ожидая, пока встанет портниха. Наконец-то он остался с ней вдвоем и теперь с нетерпением искал возможности проводить ее домой.

— Судя по всему, вечер окончен, — сказал он.

Мадам Нуаро подняла голову. Ее темные глаза сияли.

— А я думала, что он только начинается, — сказала она, взяла карты и принялась их тасовать.

Герцог вновь уселся за стол.

Они играли в «двадцать одно». Это была любимая карточная игра герцога. Ему нравилась ее простота. А с двумя игроками игра оказалась даже интереснее, чем со многими.

Правда, он не мог ничего прочитать по лицу своей партнерши. Когда она брала карту, ее лицо оставалось абсолютно непроницаемым, и Кливдон не мог понять, хорошая карта ей пришла или нет.

Он выиграл первую раздачу, вторую и третью.

После этого начала выигрывать она, и стопки монет перед ней стали неуклонно расти, а перед ним — уменьшаться.

Когда Марселина передала карты герцогу для раздачи, он только развел руками.

— Похоже, удача от меня отвернулась.

— Вероятно, — усмехнулась Марселина.

— Или же вы, мадам, играете со мной не только в карты.

— Просто теперь я проявляю больше внимания, — сказала она. — Вспомните, вы у меня довольно много выиграли раньше. Мои ресурсы, в отличие от ваших, ограничены. И я всего лишь хочу вернуть свои деньги.

Герцог сдал ей карту. Марселина посмотрела на нее и подвинула стопку монет к середине стола.

Кливдон взглянул на свою карту. Девятка червей.

— Еще одну, — сказал он.

Женщина кивнула, тоже взяла еще одну карту и посмотрела на нее.

Она еще раз выиграла.

И еще раз.

Потом она подвинула к себе монеты.

— Я не привыкла бодрствовать по ночам, — сказала она. — Мне пора идти.

— Вы со мной играли не так, как с другими.

— Разве? — Она отбросила упавшую на лоб прядь волос.

— Никак не могу понять, вам просто везет, или в вас есть какая-то тайна, которую я пока не могу разгадать?

Марселина откинулась на спинку стула и улыбнулась.

— Я наблюдательна, — сказала она, — и видела, как вы играли раньше.

— Но тем не менее сначала вы проиграли.

— Должно быть, я могу распознать по вашим жестам и мимике, хорошая вам пришла карта или плохая.

— А я-то думал, что на моем лице ничего нельзя прочитать.

Женщина всплеснула руками.

— Почти ничего. Признаюсь честно, расшифровать те мельчайшие знаки, которые все же появляются у вас на лице, было очень трудно. А ведь я играю в карты с раннего детства.

— Правда? — удивился герцог. — А я всегда считал владельцев магазинов респектабельными горожанами, не подверженными порокам, тем более таким, как игра.

— Вы просто не обращали внимания. У Фраскатти полно простых клерков и торговцев. Но для таких людей, как вы с д'Эмильеном, они все равно что невидимки.

— Вот уж кем вас точно нельзя назвать, это невидимкой.

— Вы неправы, — усмехнулась Марселина. — Я много раз была рядом с вами, но вы меня не замечали.

Кливдон выпрямился.

— Это невозможно.

Марселина взяла колоду карт и быстро ее перетасовала. Ее руки были быстрыми и умелыми.

— Могу доказать. В воскресенье около четырех часов вы катались в Булонском лесу с очень красивой дамой. В понедельник в семь часов вы сидели в ложе королевской музыкальной академии. Во вторник после полудня вы прогуливались по Пале-Роялю.

— Вы сказали, что я — не единственная цель вашего приезда в Париж, — нахмурился герцог. — И все же вы следили за мной. Или преследовали меня?

— Я преследую модных людей. Они все собираются в одних и тех же местах. А вас трудно не заметить.

— Вас тоже.

— Все зависит от того, хочу я, чтобы меня заметили, или нет, — сказала Марселина. — Когда мне необходимо остаться незамеченной, я одеваюсь не так. — Она провела изящной рукой по лифу своего яркого платья. В самой нижней точке V-образного декольте блеснул крупный бриллиант — Кливдон узнал свою булавку. Женщина положила колоду карт на стол и сложила руки перед собой.

— Хорошая портниха может одеть кого угодно, — сказала она. — Иногда нам приходится одевать женщин, которые не желают привлекать к себе внимание. Но так или иначе… — Она оперлась локтями о стол и опустила подбородок на сплетенные пальцы. — То, что вы не заметили меня ни в одном из этих мест, доказывает, что я величайшая портниха на свете.

— Вы всегда думаете только о бизнесе?

— Я зарабатываю себе на жизнь, — пояснила она. — И потому чаще всего думаю только о деньгах и успехе в игре. — Она достала кошелек и сложила в него выигранные деньги, тем самым дав понять, что считает вечер оконченным.

Герцог встал и обошел стол, чтобы отодвинуть ей стул. Поправляя шаль, которая соскользнула с ее плеча, он нечаянно коснулся обнаженной кожи.

Он заметил, что у женщины на короткий миг прервалось дыхание, и волна наслаждения начисто смыла раздражение. Чувство было горячим, намного более пылким, чем могло быть вызвано столь мимолетным прикосновением. Но мадам Нуаро всегда оставалась настолько непроницаемой, что добиться даже такого проявления ее чувств можно было считать успехом.

Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, Кливдон наклонился к ее ушку и тихо проговорил:

— Вы не сказали, когда я вас снова увижу. Сначала Лоншан, потом Фраскатти, что дальше?

— Не знаю, — сказала Марселина, слегка отстранившись. — Завтра, точнее, уже сегодня, я должна быть на балу у графини Ширак. Полагаю, это мероприятие слишком скучно для вас.

Какое-то мгновение герцог мог только смотреть на свою собеседницу, округлив глаза и раскрыв рот. Потом он осознал, что ведет себя нелепо. Но лишь с изрядным трудом убрав с лица все признаки потрясения, он подумал, что все это бесполезно. Какой смысл делать вид, что его ничего не удивляет, если она постоянно не просто удивляла его — ставила в тупик. Эта женщина оказалась совершенно непредсказуемой — ему никогда в жизни не доводилось встречать таких. А в данный момент он чувствовал себя человеком, сгоряча налетевшим на фонарный столб.

Кливдон заговорил медленно и осторожно — он наверняка что-то не так понял.

— Вы приглашены на бал мадам де Ширак?

Марселина деловито поправила шаль.

— Я не говорила, что приглашена.

— Но вы туда идете. Без приглашения.

Женщина взглянула на него в упор. Ее глаза насмешливо блестели.

— Как же иначе?

— Обычно люди не ходят туда, куда их не приглашают. Вас сразу заметят.

— Не говорите чепухи, — поморщилась она. — Разве я не проходила мимо вас много раз, оставаясь незамеченной? Вы меня обижаете, если думаете, что я не могу посетить бал, не привлекая к себе внимания.

— Только не этот бал, — воскликнул Кливдон. — Если, конечно, вы не планируете переодеться служанкой.

— Вы считаете, это смешно? — Марселина нахмурилась.

— Вам не удастся даже переступить порог, — сказал герцог, — а если удастся, вас все равно сразу обнаружат. Если повезет, вас просто выкинут на улицу. С такой женщиной, как мадам де Ширак, шутить опасно. Если она в плохом настроении — а она редко бывает в хорошем, — то объявит вас убийцей. К обвинению вполне могут отнестись серьезно — во Франции неспокойно, ходят слухи о новой революции. Так что в лучшем случае вы окажетесь в тюрьме, и она позаботится, чтобы о вас никто никогда не вспомнил. А в худшем вам придется свести личное знакомство с мадам Гильотиной. Не вижу в этом ничего смешного.

— Меня не обнаружат, — спокойно сказала она.

— Вы безумны!

— Там будут самые богатые женщины Парижа, — сказала она. — На них будут творения самых знаменитых парижских портных. Этот бал — главный показ мод года, и я обязана все увидеть своими глазами.

— А вы не можете просто постоять на улице в толпе и посмотреть, как гости будут входить?

Мадам Нуаро вздернула подбородок и прищурилась. В ее глубоких темных глазах отражалась целая буря эмоций, но когда она заговорила, ее голос был холодным и высокомерным, как у графини:

— Как ребенок, прижавшийся носом к витрине булочной? Это мне не подходит. Я должна рассмотреть все эти платья вблизи, а также украшения и прически. Такая возможность выпадает не каждый день. Я готовилась к этому очень долго.

Мадам Нуаро действительно упорная женщина. И герцог теперь понимал — в какой-то степени — ее настойчивое желание одевать Клару. Быть портнихой герцогини — дело в высшей степени доходное. Но идти на такой риск с графиней де Ширак — самой влиятельной и грозной женщиной Парижа? И тем более сейчас, когда в городе неспокойно, все ждут процесса над предполагаемыми предателями, и высшая знать вроде графини в каждом темном углу видит убийц.

Это форменное безумие. Цель в данном случае никак не оправдывала средства.

И все же мадам Нуаро объявила о своем безрассудном намерении уверенно и спокойно, с решительным блеском в глазах. Впрочем, почему его это удивляет? Она — азартный игрок, и эта игра для нее очень важна.

— Вы могли пробираться незамеченной на другие мероприятия, но не на это, — сказал герцог.

— Думаете, они узнают, что я — ничтожная портниха? — спросила Марселина. — Уверены, что я не сумею их одурачить? Не смогу заставить их увидеть то, что я хочу?

— Других — возможно. Но не мадам де Ширак. Поверьте, у вас нет ни единого шанса.

Кливдон подумал, что у нее, вероятно, есть шанс, но провоцировал ее, желал узнать, какие чувства она еще обнаружит.

— Тогда я предлагаю вам убедиться во всем своими глазами, — спокойно проговорила женщина. — Полагаю, вы приглашены?

Он опустил глаза на свою булавку. Бриллиант нагло подмигивал ему с лифа яркого платья. Грудь женщины поднималась и опускалась чуть чаще, чем раньше.

— Странно, но я действительно приглашен, — подтвердил он. — По мнению мадам де Ширак, мы, англичане, низшие существа. Однако по неизвестным причинам она делает для меня исключение. Возможно, ее ввело в заблуждение мое имя.

— Тогда увидимся там, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

— Надеюсь, что нет, — вздохнул герцог. — Мне было бы неприятно видеть, как вас выводят жандармы, даже если эта сцена оживит самый скучный вечер в году.

— У вас слишком сильно развито воображение, — улыбнулась Марселина. — В самом крайнем случае, если меня не пустят, а это, уверяю вас, крайне маловероятно, то этим все и ограничится. Никто не станет устраивать сцену на глазах у толпы. Ведь эта толпа может оказаться на моей стороне.

— Глупый риск, — продолжал настаивать герцог. — Игра не стоит свеч. И все ради какого-то маленького магазинчика!

— Глупый… — медленно проговорила она. — Маленький магазинчик. — Она посмотрела вверх на хитрых божков и сатиров, резвящихся на потолке. Когда она снова опустила глаза, ее взгляд был холодным и бесстрастным. Разве что дыхание немного участилось. Она явно была в ярости, но умела держать себя в руках.

Герцог попытался представить, что будет, если такой гнев вырвется наружу, и почувствовал себя неуютно.

— Этот, как вы изволили выразиться, маленький магазинчик — моя жизнь, — сказала она. — И не только моя. Вы понятия не имеете, чего это стоит — завоевать себе место под солнцем в Лондоне. Вы не знаете, как трудно выступить против старых, веками существовавших норм и догм. Причем речь идет не только о конкуренции с другими портными — а они, кстати, готовы на многое, чтобы отстоять свои позиции, — но также о консерватизме вашего класса. Французские старухи одеваются с большим вкусом, чем ваши соотечественницы. Это как война. Да, я думаю именно так, и да, я сделаю все, что от меня зависит, для своего магазина. И если меня вышвырнут на улицу или даже бросят в тюрьму, я стану думать, как воспользоваться преимуществами публичного скандала.

— И все это ради одежды? — Герцог был искренне удивлен. — Не думаете ли вы, что это попросту глупо, идти на такие жертвы, когда англичанкам, как вы говорите, неведомо чувство стиля? Почему бы не дать им то, что они хотят?

— Потому что я могу дать им больше, — сказала она. — Я могу сделать их незабываемыми. Неужели это так трудно понять? Неужели в этом мире для вас нет ничего по-настоящему важного, к чему вы стремились бы, несмотря на любые препятствия? Впрочем, глупый вопрос. Будь у вас цель в жизни, вы бы к ней шли, а не растрачивали свою жизнь на пустяки в Париже.

На мгновение он почувствовал стыд, сменившийся злостью. Женщина нанесла удар по больному месту.

Он отреагировал на удар, не думая:

— Вы, как обычно, правы, мадам. Для меня вся жизнь — игра. Поэтому я предлагаю вам сыграть еще раз. В то же «двадцать одно». На этот раз, если я выиграю, то сам повезу вас на бал к графине де Ширак.

— Я вижу, что вы любите играть, — спокойно сказала Марселина. — Одна необдуманная ставка за другой. Даже интересно, что вы хотите доказать? Впрочем, вы, похоже, вообще не думаете. И лишь после того, как сделали это предложение, задали себе вопрос, что скажут ваши друзья.

Кливдон едва слышал, что она говорит. Он упивался ее эмоциями — проступившим на лице румянцем, искрами в глазах, порывистым дыханием. Но все равно ощущал боль в том месте, куда женщина нанесла удар.

— Я ничего не собираюсь доказывать, — сказал он. — Просто хочу, чтобы вы проиграли. А если вы проиграете, то признаете свое поражение поцелуем.

— Поцелуй! — засмеялась она. — Простой поцелуй обычной портнихи. Пустяковая ставка, если сравнить ее с вашим положением в обществе.

— Настоящий поцелуй, мадам, не может быть простым или пустяковым, — ухмыльнулся герцог. — Вы не отделаетесь легким прикосновением губ к моей щеке. Проигрыш будет означать для вас совсем другой поцелуй. Такой вы дарите мужчине, которому отдаетесь. — А если он не сумеет поцелуем заставить ее сдаться, то вполне может немедленно возвращаться в Лондон, этой же ночью. — Учитывая вашу драгоценную респектабельность, для вас это высокая ставка, разве не так?

Ее глаза ярко блеснули, после чего лицо снова стало красивой маской — холодной, непроницаемой. Но Кливдон все же заметил отражение бушующих в ее душе эмоций и теперь не мог уйти, даже если бы от этого зависела его жизнь.

— Все это ерунда, — сказала Марселина. — Разве вы еще не поняли, ваша светлость? У вас нет ни единого шанса выиграть у меня.

— Тогда в выигрыше будете вы и получите то, чего желаете — легко попадете на самый изысканный и самый скучный парижский бал.

Марселина покачала головой:

— Хорошо. Только потом не говорите, что я вас не предупреждала.

Она вернулась к своему стулу и села.

Герцог опустился на стул напротив.

Она подвинула к нему колоду карт.

— Сдавайте.

Во время Французской революции дедушка Марселины — надменный французский аристократ — сохранил свою голову благодаря тому, что владел собой, не поддавался страстям. Поколения Нуаро — это имя он принял после бегства из Франции — унаследовали такую же холодную сдержанность и практичность в делах.

Это правда, страсти Марселины были темными и бушевали глубоко внутри — это было типично для всех представителей ее семьи и по материнской, и по отцовской линии. Как и они, она прекрасно умела скрывать свои чувства. Она родилась с этим умением. А вот сестер пришлось этому обучать.

Но то, как пренебрежительно Кливдон отозвался об их магазине, заставило ее кровь вскипеть. Кровь, которая текла в ее жилах, была благородной, хотя это была самая испорченная голубая кровь в Европе. Однако имя Нуаро было самым обычным, широко распространенным, именно потому дедушка его выбрал. Теперь большей части семьи уже не было в живых. Люди ушли, унеся с собой свою дурную славу.

Пусть ее род был печально известным, но он был не менее древним, чем род Кливдона, и она сомневалась в том, что абсолютно все его предки были святыми. Так что единственной разницей между ними было то, что герцог был богат и не должен был зарабатывать себе на жизнь, а она вынуждена биться за каждый фартинг.

Марселина знала, что нельзя было позволять ему себя провоцировать. Покупатели всегда смотрели на нее сверху вниз. Они все вели себя, как леди Ренфрю и миссис Шарп — так, словно она и сестры были невидимками. Для высших слоев общества владельцы магазинов были разновидностью слуг. Марселина считала это полезным и временами забавным.

Но герцог…

Не важно. Теперь перед ней стоял один вопрос: позволить ему выиграть или проиграть.

Ее гордость не желала позволить ему выиграть. Она жаждала сокрушить его, уязвить тщеславие, доказать свое превосходство.

Но его проигрыш обещал серьезное неудобство. Она вряд ли могла прийти на бал под руку с герцогом Кливдоном, не вызвав шквал слухов и сплетен, то есть именно того, чего она не могла допустить.

И все же она не могла позволить ему выиграть.

— Разыгрываем колоду, — предложил герцог. — Играем каждую раздачу, но с одной разницей: не открываем карты до конца. Выигрывает тот, кто выиграл больше раздач.

Если не видишь, какие карты вышли, намного труднее подсчитать шансы.

Но Марселина могла читать по его лицу, в то время как он был лишен такой возможности. Более того, игру, которую он предлагал, можно было сыграть быстро. И очень скоро она увидит, играет он опрометчиво или нет.

Первая раздача. Две карты каждому. Ей он сдал выигрышную комбинацию — бубновый туз и валет червей. Но сам он тоже остановился на двух картах, чего никогда не делал, если выпадало больше семнадцати. В следующей раздаче ей выпал червовый туз, четверка и тройка. Потом она набрала семнадцать с трефами. Затем еще одна выигрышная комбинация — червовый туз и король червей. Потом даму червей и бубновую девятку.

Дело шло быстро. Герцог часто брал себе три карты против ее двух. Но он был внимателен и напряжен, как никогда ранее, и теперь Марселина уже не могла определить по блеску его зеленых глаз, нравятся ему карты или нет.

Она чувствовала, что ее сердце с каждой новой раздачей бьется чаще, хотя ей приходили по большей части хорошие карты. Двадцать одно — раз, два, три. Но и другие раздачи были неплохими. А герцог играл спокойно, сосредоточенно, и Марселина не могла быть полностью уверена, что его карты хуже.

Десять раздач, и все было кончено.

Они открыли карты. Каждый выглядел уверенно.

Бросив взгляд на открытые карты, Марселина поняла, что выиграла во всех раздачах, кроме четырех, в одной из которых счет был равным.

Ей даже не надо было смотреть на открытые карты, чтобы определить: она победила. Достаточно было увидеть, как герцог замер и недоверчиво уставился на карты. Он явно был в замешательстве. Потом поднял глаза, и Марселина поняла: только теперь наконец он понял, какую проблему создал для себя.

И опять ему потребовалось короткое мгновение, чтобы взять себя в руки. Если он и оставался в замешательстве, то никак этого не показывал. Как и она, герцог привык скрывать свои чувства. Конечно же, он изменил свое решение. Иначе и быть не могло.

— Вы поторопились, ваша светлость, — усмехнулась Марселина. — Еще одно необдуманное пари. Правда, теперь ставки неизмеримо выше.

Гордость — самое чувствительное место джентльмена.

Герцог пожал плечами и стал собирать карты. Но Марселина знала, что он пытался скрыть.

Друзья видели его в опере в ложе стареющей актрисы. Он хотел, чтобы его представили ее подруге. Д'Эмильен знал, что она — лондонская портниха, и к завтрашнему вечеру не меньше половины Парижа будет знать, что она никто: не восхитительная иностранная актриса, не куртизанка и уж точно не леди.

Что подумают друзья герцога, когда он появится на самом привилегированном парижском балу под руку с владелицей лондонского магазина?

— Как лицемерны вы, аристократы, — горько усмехнулась она. — Вы считаете нормальным волочиться за женщиной, занимающей низкое положение в обществе. Вы также ничего не имеете против того, чтобы оказаться в ее постели. Но выйти с ней в свет… Немыслимо. Друзья подумают, что вы лишились рассудка. Они решат, что я вас одурачила. Пленила и подчинила себе. Они скажут, что великий английский герцог стал рабом пусть эффектной, но все же ничтожной маленькой плебейки.

Герцог пожал плечами.

— Вы так считаете? Ну что ж, будет забавно увидеть, как у них отвиснут челюсти. Вы будете в красном?

Марселина встала. Герцог тоже. В любой ситуации он оставался джентльменом.

— Вы показываете свою решительность? Хорошо получается, отдаю вам должное. Но я же знаю, что вы передумали. И поскольку я благородная женщина, и все, чего я хочу, глупый вы человек, это одевать вашу супругу, я освобождаю вас от условий пари, которое вы не должны были заключать. Я делаю это, потому что вы мужчина, а мужчины временами думают не мозгами, а совсем другим органом.

Мадам Нуаро взяла ридикюль и поправила шаль, некстати вспомнив мимолетное прикосновение его пальцев к своей коже.

Усилием воли отбросив непрошеное воспоминание, она направилась к двери.

— Прощайте, — сказала она. — Надеюсь, несколько часов сна вернут вам здравый смысл, и мы с вами останемся друзьями. В этом случае я с нетерпением жду нашей встречи в пятницу. Возможно, мы увидимся на набережной Вольтера.

Кливдон пошел за ней к двери.

— Вы привыкли распоряжаться, — сказал он. — Я не привык, чтобы женщины мной командовали.

— Мы, буржуа, все такие, — усмехнулась она. — Никакой утонченности и такта. Деловые люди. Что с нас взять?

Марселина вышла в пустой коридор. Из одной комнаты слышалось невнятное бормотание. Значит, кто-то все еще играл. Откуда-то донесся храп.

Она слышала шаги герцога за спиной.

— Я задел ваши чувства, — сказал он.

— Я портниха, — усмехнулась Марселина. — Мои клиентки — женщины. Если вы хотите задеть мои чувства, вам придется приложить такие большие усилия, что вы сочтете их для себя неприемлемыми и умственно, и физически.

— Я чего-то не понимаю, — сказал герцог. — Вы были исполнены решимости одевать мою герцогиню и готовы были не останавливаться ни перед чем. Но вы остановились. И готовы сдаться.

— Вы меня недооцениваете. Я никогда не сдаюсь.

— Тогда почему вы предложили мне убраться к черту?

— Вовсе нет, — возразила Марселина. — Я просто разрешила вам не выполнять условия пари — это право победителя. Будь вы способны мыслить здраво, вы бы его никогда не предложили. А если бы я не поддалась на вашу провокацию, то ни за что бы не согласилась. Вот так.

— И все-таки вы боитесь, — констатировал герцог.

Марселина резко остановилась и оглянулась. Мужчина улыбался. На его слишком чувственных губах играла самодовольная улыбка.

— Что вы сказали? — тихо спросила она.

— Вы боитесь, — повторил он. — Это вы думаете, что о вас скажут люди и как они станут к вам относиться. Вы готовы проскользнуть на бал тихо и незаметно, как вор в ночи, надеясь, что вас никто не заметит, но вас приводит в ужас мысль о возможности войти в зал под руку со мной, когда все станут на вас глазеть.

— Мне жаль лишать вас иллюзий, ваша светлость, но то, что вы и ваши друзья думаете и говорите, важно по большей части для вас, а вовсе не для других людей. Я рассчитываю, что меня никто не заметит, по единственной причине: шпион предпочитает действовать незаметно. Вам даже в голову не пришло, что возбуждение, связанное с тайным проникновением туда, где тебя никто не ждет, и столь же незаметное возвращение обратно сделает для меня эту вечеринку забавной.

Марселина продолжала идти по коридору, и лишь участившееся дыхание выдавало ее волнение. Ее самоконтроль был достоин всяческого уважения, но все же она позволила мужчине себя спровоцировать. Она всего лишь хотела одевать его будущую жену, и ничего больше, но каким-то образом оказалась втянутой в совсем другую, ненужную ей игру.

За спиной снова раздался негромкий голос:

— Трусиха.

Слово эхом прокатилось по пустому коридору.

Трусиха? Она, которая в возрасте двадцати одного года отправилась в Лондон с жалкой горсткой монет в кошельке и непомерной ответственностью на плечах — больным ребенком и двумя юными сестрами, поставив на карту все ради иллюзорной мечты. Только ее смелость позволила им всем выжить.

Марселина остановилась и повернулась к герцогу.

— Трусиха, — тихо повторил он.

Она бросила ридикюль, схватила мужчину за шейный платок, рывком притянула к себе и жадно поцеловала.

Глава 4

«Мисс Кларк, как обычно, постоянно получает модели от одной из законодательниц парижской моды, что позволяет ей каждый месяц представлять покупательницам модные новинки, что, безусловно, понравится тем дамам, которые окажут ей честь, выбрав ее магазин».

«Ла бель ассамбле». Бел-Корт энд фэшнэбл мэгэзин[1]. Объявления за июнь 1807 года

Это было не подчинение. Поцелуй больше походил на пощечину.

Ее рот был требовательным, сильным и уверенным. Напор оказался таким неожиданным, что Кливдон едва устоял на ногах. Создавалось впечатление, что они давние любовники, которые ненавидят друг друга, и в результате две страсти слились в одну. Они могли сражаться или любить друг друга — большой разницы не было.

Марселина держала его крепко. У герцога промелькнула мысль, что теперь она должна впиться ногтями в его физиономию — такое развитие событий показалось ему естественным.

Вместо этого она сокрушила его своим мягким чувственным ртом. Настойчивость ее губ, игра языка — все это было похоже на дуэль. Но больше всего Кливдона поразил ее вкус — он был словно дорогой бренди, богатый, глубокий и темный. Этот вкус наводил на мысль о сладостном запретном плоде.

Короче говоря, это был вкус больших проблем.

В первый момент герцог среагировал инстинктивно и ответил на поцелуй в той же манере — уверенно и напористо. Его тело напряглось и одновременно ослабело — в разных местах. Самыми слабыми в одночасье стали колени — так и норовили подогнуться. Женщина была восхитительно красивой и изумительно теплой, и герцог почувствовал, что перестает соображать. Ее вкус, тонкий запах кожи, ощущение прижатых к нему грудей и шелест шелковой юбки… Все это туманило разум и пробуждало физическое желание, настолько сильное, что бороться с ним не было никакой возможности.

Его сердце забилось быстро и мощно, по венам растекся жар. Кливдон крепко обнял женщину, его руки скользнули по затянутой в шелк спине вверх, нащупали кружевную отделку декольте, а затем и бархатистую кожу над ней.

Потом его руки опустились ниже и обхватили ягодицы. Конечно, очень мешали многочисленные слои одежды, но герцог сильно прижал ее к себе, дав почувствовать животом твердость его мужского естества, и женщина издала какой-то невнятный глубокий звук, очень похожий на стон удовольствия.

Ее руки, прежде обнимавшие мужчину за шею, пришли в движение. Они скользнули по его шейному платку, затем по жилету, опускаясь все ниже и ниже.

У герцога перехватило дыхание.

Марселина оттолкнула его, вложив в это движение немалую силу. Хотя в обычной ситуации этой силы было бы недостаточно, чтобы сдвинуть мужчину с места, но тут он был застигнут врасплох и слегка ослабил объятия. Она вырвалась из его рук, и герцог, потеряв равновесие, покачнулся и налетел на стену.

Мадам Нуаро коротко хохотнула, наклонилась и подняла ридикюль. Она элегантным движением поправила прическу и плотнее завернулась в шаль.

— Это будет чрезвычайно забавно, — сообщила она. — Сейчас, как следует подумав, я в полной мере оценила идею, и она мне очень нравится. Не могу дождаться, ваша светлость, когда вы отвезете меня на бал к графине де Ширак. Вы можете заехать за мной в девять к мадемуазель Фонтенэ. Прощайте.

И женщина ушла, с холодной улыбкой на лице, храня полное самообладание.

Герцог не последовал за ней. Это был великолепный уход, и он не хотел портить сцену.

Так он сказал себе.

Он простоял на месте еще несколько минут, собираясь с мыслями и старательно игнорируя дрожь внутри. Так бывает, когда бежишь и останавливаешься на самом краю обрыва, а до падения в бездну остается всего один шаг.

Но, конечно же, рядом не было ни обрыва, ни пропасти, и падать было некуда. Абсурд! Мадам Нуаро — всего лишь женщина, хотя и горячая штучка. А он лишь… слегка озадачен, поскольку давно не встречал таких.

Герцог направился в другую сторону, чтобы найти своих друзей — так сказать, подобрать тела павших. Он потратил довольно много времени на отправку их по домам, убеждая себя, что нет более важного дела, чем доставка по месту жительства нескольких мертвецки пьяных аристократов.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»