Соблазнительный шелк Чейз Лоретта

Но портниха… простая лавочница не принадлежала к обычному кругу общения герцога, а все необычное всегда привлекает особое внимание.

За размышлениями Марселина и не заметила, как спустилась на первый этаж. Положение было тревожным.

Она остановилась в стороне, и герцог приказал швейцару подать его экипаж.

Когда Кливдон повернулся к ней, она спросила:

— Как вы предполагаете преподнести сегодняшний вечер леди Кларе? Или вы не считаете своим долгом объяснять ей подобное?

— Я собирался, — ровно сказал герцог, — написать Кларе, как всегда. Хотел пересказать самые бессмысленные разговоры, в которых был вынужден принять участие, описать свое впечатление о компании, подчеркнуть, как страдал от скуки, потому что ее со мной не было.

— Как благородно с вашей стороны!

В его зеленых глазах что-то сверкнуло — словно проблеск маяка в шторм.

Марселина знала, что входит в опасные воды, но если она не возьмет ситуацию под контроль, ее бизнес рухнет.

— И вы полностью умолчите о моей роли в событиях? — спросила она. — Впрочем, глупый вопрос. Бестактно упоминать о встрече во время своих путешествий и развлечений с сомнительной женщиной. Хотя в данной ситуации я бы рекомендовала поступить иначе. Слухи о нашем, скажем так, необычном появлении на самом консервативном балу сезона довольно скоро переберутся через канал и, думаю, не позднее вторника уже будут циркулировать по Лондону. Вам стоит опередить события. Напишите невесте, что привезли меня на бал, чтобы выиграть пари. Или представьте все дело как шутку.

— Теперь я убедился, что вы деловая женщина! — воскликнул герцог.

— Я пытаюсь устроить свое будущее, — сказала она и услышала в собственном голосе легкую дрожь. Встревоженная этим ненужным проявлением чувств, она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Герцог опустил глаза и, судя по всему, уставился на ее шею. Реакция Марселины на это проявление внимания была весьма далекой от желанной невозмутимости.

Черт бы его побрал! Ему надо надеть поводок, а не ей.

Она быстро направилась к воротам. Швейцар поспешно распахнул их перед ней.

— Экипаж еще не подали, — сказал Кливдон. — Вы собираетесь ждать его на улице, как мелкий клерк ожидает омнибуса?

— Я не поеду ни в вашем, ни в каком-либо другом экипаже вместе с вами, — отрезала Марселина. — Сегодня нам не по пути.

— Я не могу вам позволить путешествовать в одиночестве, — сказал герцог. — Это может быть опасно.

А разве путешествовать с ним в экипаже посреди ночи при ее душевном состоянии не опасно? Она просто обязана немедленно оказаться как можно дальше от этого мужчины, причем не ради приличий, а чтобы привести в порядок мысли и чувства. Надо подумать и найти способ спасти положение.

— Я вовсе не изнеженная мисс, — сообщила она, — и уже много лет езжу в Париж одна.

— Даже без горничной?

Ей хотелось иметь под рукой что-нибудь тяжелое, чтобы швырнуть в его тупую башку.

Марселина выросла на улицах Лондона, Парижа и других городов. Ее семье всегда приходилось кое-как изворачиваться, чтобы выжить. Многие не выдерживали и погибали. Единственным врагом, которого ее родственники не смогли перехитрить, оказалась холера.

— Да, без горничной, — сказала она. — Шокированы? Понимаю. Делать что бы то ни было без слуг — немыслимо.

— А вот и нет, — усмехнулся герцог. — Я могу назвать сразу несколько занятий, для которых слуги не нужны.

— Вы очень изобретательны.

— В любом случае говорить больше не о чем. Вот мой экипаж.

Пока Марселина изо всех сил старалась не думать о том, в каких занятиях помощь слуг не нужна, экипаж герцога подъехал к входу.

— Тогда прощайте, — решительно заявила она. — Я найду фиакр на соседней улице.

— Идет дождь, — заметил Кливдон.

— Нет никакого дождя, — упрямо воскликнула она и почувствовала, как одна крупная капля упала ей на плечо, другая на голову.

Лакей спрыгнул с запяток, открыл зонт и поспешил к ним. Когда он подбежал, дождь лил уже потоком. Марселина почувствовала руку Кливдона на своей спине. Он подталкивал ее под зонтик и одновременно к экипажу.

Прикосновение его руки — собственническое, покровительственное — лишило ее сил.

Она уверяла себя, что не сахарная и не растает под дождем. Она напоминала себе, что много раз гуляла под дождем, и все было в порядке. Но при этом не слышала сама себя.

Марселина оказалась во власти чувств. Теплая ладонь на спине, сильное тело рядом. Ночь была темной, дождь лил как из ведра. Она — сильная и независимая женщина, полжизни прожившая на улицах. Тем не менее она, как и любое живое существо, нуждалась в убежище… в защите.

В этом отношении она была слабой. Все-таки самопожертвование не является основным инстинктом.

Она не могла расстаться с мужчиной, отвернуться от распахнутой двери экипажа — там ее ожидало убежище. Марселина не хотела мокнуть и мерзнуть, не желала в одиночестве бродить по темным улицам Парижа.

Поэтому она забралась в экипаж и с удовольствием расположилась на мягком сиденье, сказав себе, что если она простудится под холодным дождем насмерть, или на нее нападет где-нибудь в темной аллее грабитель, ни ее дочери, ни ее сестрам от этого легче не станет.

Герцог сел напротив.

Дверца захлопнулась.

Марселина почувствовала, как экипаж слегка качнулся — это лакей вернулся на свое место. Она слышала, как он постучал по крыше, сообщая кучеру, что можно ехать.

Экипаж тронулся с места плавно, но дороги были неровными, поэтому, несмотря на мягкие сиденья и хорошие рессоры, пассажиров изрядно подбрасывало. Тишина в экипаже казалась затишьем перед бурей. Марселина слышала стук колес по булыжной мостовой, дробь, выбиваемую дождем по крыше, и грохот своего сердца.

— А вы собирались найти фиакр, — нарушил молчание Кливдон.

Именно это она и должна была сделать. Конечно, ей пришлось бы проделать изрядный путь в темноте и под дождем, но в фиакре она по крайней мере могла подумать.

— Я была идиоткой, согласившись отправиться на бал с вами, — сказала она.

— А мне казалось, вы хорошо провели время, — удивился герцог. — По крайней мере недостатка в партнерах для танцев у вас не было.

— Совершенно верно. Все было хорошо до тех пор, пока вы не решили проявить средневековые замашки…

— Что вы имеете в виду?

— Ваше властолюбие. Прочь с дороги, плебеи. Девчонка принадлежит мне! — Она довольно похоже передразнила тон Кливдона. — Я думала, бедный месье Турнадр с испугу описается, когда вы показали ему клыки.

— У вас весьма образное воображение.

— Вы — человек большой и высокомерный. Думаю, вам хорошо известно, каким грозным вы можете быть.

— Увы, не для вас.

— Возможно, еще не все потеряно, — улыбнулась Марселина. — У таких людей, как вы, сильно развиты собственнические инстинкты. Более того, я — ваша диковина. Вы привезли меня на бал для развлечения. А я дала ясно понять всей компании, что думаю только о бизнесе, и для этой цели использовала вас.

— Но ведь все было не так, — сказал герцог. — Мы вальсировали, и всем вокруг было ясно, чем мы занимаемся, по крайней мере мысленно, хотя мы оба были полностью одеты.

— Ах, вот вы о чем, — вздохнула она. — Я так действую на каждого мужчину, с которым танцую.

— Не делайте вид, что вы остались равнодушной.

— Конечно, нет. Я никогда раньше не танцевала с герцогом. Это было самое замечательное событие в моей заурядной жизни мелкой лавочницы.

— Жаль, что сейчас не средние века, — буркнул герцог. — В этом случае я бы постарался сделать вашу заурядную жизнь еще труднее.

— Возможно, мне стоит поместить объявление, — подумала вслух Марселина. — Знатные и модные леди приглашаются на показ мод в магазин мадам Нуаро, Флит-стрит, Уэст-Чансери-лейн, чтобы увидеть совершенно новые платья и аксессуары, сделанные с таким мастерством и вкусом, что их нельзя сравнить с товарами других торговых домов. Мадам Нуаро часто подражают, но ее еще никому не удалось превзойти. И она единственная из хозяек магазинов имела честь танцевать на балу с герцогом.

Экипаж остановился.

— Мы уже приехали в отель? — спросила она. — Как быстро летит время в компании вашей светлости! — И женщина начала вставать.

— Мы еще довольно далеко от вашего отеля, мадам, — сообщил герцог. — А остановились, потому что на дороге что-то случилось. Все стоят.

Марселина потянулась к окну, желая увидеть, что произошло. Разглядеть что-нибудь, кроме стены дождя, было практически невозможно.

— Я ничего не вижу…

Она скорее почувствовала, чем заметила его движение, но герцог оказался настолько быстрым и ловким, что застал ее врасплох. Вот она привстала, стараясь разглядеть что-нибудь в окне, а уже в следующий момент его сильные руки подняли ее — легко, словно шляпную коробку — и усадили к нему на колени.

В первое мгновение Марселина была слишком потрясена, чтобы отреагировать должным образом. Но это длилось всего лишь кратчайший миг, один удар сердца. Но когда она начала вырываться, герцог уверенно положил руку ей на затылок и приблизил ее лицо к своему.

— Говоря деловым языком — а вы прибегаете к нему постоянно, — нам необходимо кое-что урегулировать. — Его голос был тихим и опасным. — Мы с вами отнюдь не закончили наши дела, мадам. Мы их даже не начинали.

— Не глупите, — проговорила Марселина дрожащим голосом. Ее сердце отчаянно колотилось, как будто она висела над пропастью.

Она сказала себе, что Кливдон — всего лишь мужчина, а мужчин она всегда понимала и умела ими манипулировать. Но легче от этого не стало.

Он был сильным и очень теплым. Его красота завораживала. Его сила и надменность волновали. В этом и заключалась проблема. Всегда сильная и уверенная, Марселина перед ним чувствовала себя слабой. Ее воля и доводы рассудка не выдерживали натиска чувств.

Сквозь одежду она ощущала тепло его тела, ее охватил жар, вызывая желания, справиться с которыми она была бессильна.

— Я не хочу вас, — солгала она. — Мне нужна только ваша…

Его жадный рот не дал ей договорить.

Его поцелуй был твердым и решительным. Много веков назад предки герцога брали то, что хотели: земли, богатства, женщин. Они говорили: «Это мое», и так и было.

Его властный рот завладел ее губами, словно утверждая свои права на нее. Поцелуй был жадным и настойчивым. И она сдалась. Ее губы открылись, чтобы принять его, почувствовать его вкус и насладиться им. Ничего подобного она уже бесконечно давно себе не позволяла. Он имел вкус тысячи грехов, и эти грехи были медово-сладкими.

Ее руки, еще недавно упиравшиеся в грудь мужчины, чтобы освободиться от его объятий, теперь обвивали его шею, безжалостно смяв шейный платок с невидимым в темноте экипажа изумрудом. Она отбросила его шляпу и запустила пальцы в густые шелковистые волосы, что ей хотелось сделать с того самого момента, как он склонился к ее руке в Итальянской опере.

Поцелуй был не таким, как предыдущий. Кливдон был зол на женщину, а она на него. Но между ними существовало нечто намного большее, чем просто злость. На этот раз Марселина не контролировала ситуацию. Она утонула в водовороте чувств, его вкуса, запаха его кожи, ощущения его мощного тела, собственнического прикосновения его рук.

Уже целую жизнь ее никто так не целовал.

Она знала — какая-то часть ее знала, — что должна немедленно высвободиться. Но… еще только немножечко… Она прижалась к мужчине и почувствовала торжество, поскольку его эрекция ощущалась даже сквозь многочисленные слои одежды. Когда его отвердевшее мужское естество прижалось к ее бедру, Марселину бросило в жар.

Кливдон издал утробный звук и прервал поцелуй. Ей следовало отстраниться, но она еще не была готова. А его губы тем временем скользнули по ее щекам, шее, плечам… Марселина едва не замурлыкала от удовольствия и откинула голову, всецело отдавшись великолепным ощущениям. Его руки жадно шарили по ее телу, пробуждая желания, которые она много лет держала в узде. Каждое прикосновение его губ рождало маленький пожар. Кожа горела, и пламя быстро распространялось внутрь.

Но не только она так сильно возбудилась. Марселина чувствовала, как участилось его дыхание, а когда теплая ладонь накрыла ее грудь, герцог издал низкий рык, словно хищник, готовящийся сожрать добычу. Звуки, которые они издавали, сливались в темноте, и женщина подумала о пантерах, спаривающихся в тени деревьев. Образ показался ей на удивление точным.

Он — хищник, она тоже.

Его губы снова оказались рядом. Каждым своим движением Кливдон, казалось, утверждал свою собственность. Он словно заявлял всему свету: эта женщина моя. Но и она не отставала. Ее руки гладили мускулистые плечи и грудь. Было восхитительно чувствовать, как напрягается под ее руками мужское тело. Самоконтроль явно покидал его, и это безмерно радовало Марселину, хотя ее этот пресловутый контроль покинул тоже.

Она изменила позу и опустила руку вниз, туда, где пульсировал твердый и очень большой — у герцога иного и быть не могло — фаллос. У нее голова пошла кругом, в возбужденном мозгу замелькали соблазнительные образы: обнаженные потные тела, смятые простыни, и она, кричащая от удовольствия.

Не прерывая поцелуя, Марселина приподнялась и оседлала его колени. В ограниченном пространстве экипажа шорох ее юбок прозвучал громко, как гром.

Кливдон положил руки ей на плечи и принялся стягивать вниз платье. Она услышала звук рвущегося шелка, но ей уже было все равно. Мужчина опустил до талии ее платье и корсет. Марселина успела почувствовать, как свежий воздух коснулся ее обнаженных грудей, прежде чем Кливдон прервал поцелуй и, наклонив голову, стал покусывать и посасывать ее сосок. В первый момент у нее перехватило дыхание. Потом она рассмеялась, прижала его голову к груди и принялась лихорадочно целовать его шелковистые волосы. Ощущения передавались от грудей сразу в нижнюю часть живота, и Марселина поняла, что не может больше ждать.

Она схватила свои юбки, подняла их, и большая мужская рука сразу легла на ее бедро…

Вспыхнул яркий свет, и в экипаже стало светло. Это длилось всего одно мгновение. Свет был ослепительно ярким; он испугал Марселину и избавил от охватившего ее безумия даже раньше, чем оглушительный грохот потряс экипаж.

Она оттолкнула руку мужчины, опустила юбки и, как могла, натянула лиф платья, после чего поспешно пересела на противоположное сиденье.

— Проклятие! — тихо выругался герцог. — Мы только подошли к самому интересному.

Еще одна ослепительная вспышка. Пауза. Гром.

Марселина лихорадочно пыталась привести в порядок платье.

— Ничего не должно было произойти, черт меня побери. Я же знала, что не должна садиться с вами в экипаж. Откройте дверцу. Вы обязаны меня немедленно выпустить.

Снова молния. И гром. Создавалось впечатление, что началась война.

— Вы никуда не пойдете в такую погоду.

Она попыталась открыть окно, чтобы добраться до дверной ручки снаружи. Но тут экипаж резко дернулся, и она полетела вперед. Герцог поймал ее, но женщина впилась ногтями в его руки.

Он все равно не выпустил ее.

— Это был всего лишь поцелуй, — тихо сказал он.

— Это было нечто большее, чем простой поцелуй, — возразила Марселина. — Если бы не молния, мы бы сделали именно то, что, как я вам говорила, я не должна, не могу и не стану делать.

— Вы говорили мне другое. Вы лишь весьма многословно объяснили, что ваши будущие лондонские покровители ничего не должны узнать.

Марселина вырвалась, и в этот самый момент экипаж резко тронулся с места, и она рухнула прямо на герцога. Она ничего так не желала, как остаться в экипаже. Ей хотелось снова забраться к нему на колени, насладиться его прикосновением, его силой и теплом. Но она заставила себя оттолкнуть его руки и сесть напротив. Это потребовало немалых усилий.

Оказывается, противиться искушению невероятно тяжело! Ничего не должно было произойти. Один случайный поцелуй, и ее покинуло обычное благоразумие. Она никак не могла этого ожидать. Она недооценила герцога или переоценила себя, и теперь ей хотелось кого-нибудь убить, потому что невозможно было придумать способ получить этого восхитительного мужчину и не испортить все дело.

Если она уже все не испортила.

Экипаж остановился, и Марселине захотелось плакать. Неужели это путешествие никогда не закончится? Неужели оно закончилось?

Открылась дверца, и в проеме возник зонтик в руке насквозь промокшего лакея.

Кливдон встал.

— Нет! — воскликнула Марселина.

— Я не привык вышвыривать женщин из экипажа и позволять им идти до дверей в одиночестве.

— Не сомневаюсь, что на свете есть множество вещей, к которым вы не привыкли, ваша светлость, — сказала она.

Но герцог уже вышел из экипажа, и спор с ним не сделал бы его лакея суше.

Игнорируя руку, предложенную Кливдоном, Марселина выскочила из экипажа и побежала к портику отеля. Кливдон не отставал.

— Нам надо поговорить.

— Не сейчас. Ваши лакеи простудятся.

— Я не собирался с вами спорить, — сказал герцог, — но забыл, что любой разговор с вами превращается в спор.

— Мы можем побеседовать в воскресенье.

— Сегодня днем, — возразил Кливдон.

— Сегодня у меня дело с Сильвией.

— Так отмените.

— Я не смогу освободиться до воскресенья, — повысила голос Марселина. — Но в воскресенье вы можете отвезти меня в Булонский лес. После Лоншана там относительно спокойно.

— Я подумывал о месте, где не так много народа, — сказал герцог.

— А я нет. Но давайте не будем спорить сейчас. Пошлите мне записку в субботу, и в воскресенье встретимся, где пожелаете, если только выбранное вами место не будет иметь сомнительной репутации. Есть такие места, которых избегают даже ничтожные лавочницы.

— Где я пожелаю, — повторил герцог.

— Но мы будем только говорить.

— Да, конечно, — с готовностью согласился герцог. — Мы обсудим наши дела.

Марселина отлично понимала, что то, о чем он хочет поговорить, не имеет никакого отношения к ее магазину и покровительству леди Клары. Она была дурой, вообразив, что сможет управлять этим человеком. Ей следовало понимать, что герцог привык всегда и во всем поступать по-своему. Вероятно, все дело в том, что раньше ей не приходилось общаться с герцогами. Это люди другой породы, не такие, как все.

Иными словами, она бы поступила разумнее, держась от него подальше и предоставив Софи завоевывать его будущую невесту.

Но всего этого она, увы, не понимала, и теперь оставалось только попытаться спасти ситуацию. Ей был известен только один способ сделать это.

— Я знаю, что слуги для вас — механические устройства, — сказала она, — но ведь они простудятся, стоя под дождем.

Кливдон снова оглянулся.

Один лакей стоял на почтительном расстоянии с зонтом, ожидая его светлость. Другой оставался на запятках. Оба надели плащи, которые к этому времени уже, должно быть, промокли насквозь, несмотря на зонтики.

— До воскресенья, — сказала Марселина.

Она улыбнулась и вошла в дверь отеля, которую швейцар открыл для нее.

Кливдон зашагал к экипажу под зонтом, который нес для него Джозеф.

Он должен выбросить ее из головы. Обязан вернуть рассудок.

Он заставил себя заговорить.

— Мерзкая ночь, — буркнул он.

— Да, ваша светлость.

— Париж в дождь ужасен.

— Его здорово портят сточные канавы, — ответил лакей.

— Почему мы так задержались?

— Несчастный случай, ваша светлость, — объяснил Джозеф. — Два экипажа столкнулись. Мне показалось, что повреждения несерьезны, но сначала кучера стали орать друг на друга, потом к ним присоединились пассажиры, и дело едва не дошло до потасовки. Но потом ударила молния, и все разбежались по экипажам. Иначе мы бы там стояли до сих пор.

Мадам Нуаро так пеклась о его бедных лакеях, что он ожидал найти их полуживыми, распростертыми на земле и харкающими кровью.

Но они выглядели вполне бодрыми. Томас оживленно разговаривал с кучером, а из Джозефа так и била энергия, хотя было уже два часа ночи.

Вся троица явно наслаждалась парижскими приключениями.

Кучер Хейз был не очень молод. В жизни его интересовало лишь то, что может повредить или принести пользу его обожаемым лошадям, поэтому к дождю он отнесся с полнейшим безразличием. А лакеи были молоды, и, похоже, мокрая одежда им не слишком мешала.

Все слуги Кливдона были хорошо одеты и сыты, их труд прекрасно оплачивался. В случае болезни к ним приглашали доктора, а после ухода на покой они получали приличную пенсию.

Так было не во всех аристократических домах, Кливдону это было известно, и портниха могла не знать, как он обращается со слугами. А поскольку она сама принадлежала, так сказать, к сфере обслуживания, вероятно, в ней заговорила корпоративная солидарность.

Она сказала, что не соблазняет мужей своих покровительниц, а сама…

— Боже мой! — воскликнул герцог. В экипаже еще чувствовался легкий запах ее духов. Кливдону казалось, что он до сих пор ощущает на губах ее вкус, прикасается к нежной коже.

Только поцелуй.

Он, Кливдон, в мгновение ока перешагнул грань, отделяющую желание от безумия.

Он чувствовал себя не в своей тарелке.

И неудивительно.

Надо было завершить начатое. Тогда он легко бы выбросил ее из головы и продолжил наслаждаться оставшимися неделями свободы.

Он вовсе не собирался волочиться за самой возбуждающей парижской красоткой, да это было и не в его стиле. Да, он привык играть с женщинами. Причем ему нравилась и сама игра, и прелюдия к ней. Но совсем другое дело — плясать под дудку нахальной портнихи, которая постоянно болтает о своем дурацком бизнесе.

Грешный язык.

Лживый язык.

Чем она будет заниматься вместе с Сильвией Фонтенэ всю пятницу и субботу?

— Паковаться? — сонно переспросила Селина Джеффрис. Она предполагала, что хозяйка придет позже, и уснула. Но проснулась и вскочила, как только услышала шум.

Марселина была охвачена паникой…

— Мы должны выехать как можно раньше завтра… то есть уже сегодня.

Было два часа утра пятницы. Если они смогут достать места на ближайший пакетбот в Лондон — на субботу, то будут дома рано утром в воскресенье. Гости, присутствовавшие на балу у мадам де Ширак, начнут писать письма только сегодня ближе к вечеру, а значит, отправят их в субботу. Лондонская почта в воскресенье закрыта.

Иными словами, если ей и Джеффрис повезет, они прибудут в Лондон раньше, чем почта из Парижа. Это даст Софи время придумать, как извлечь выгоду из слухов о миссис Нуаро и герцоге Кливдоне.

— Мы не можем терять ни минуты, — сказала Марселина. — Во вторник или среду слухи уже распространятся по городу. Надо успеть кое-что предпринять.

Джеффрис не стала спрашивать, о каких слухах идет речь. Она не была наивной и глупой. Ей было известно, что Марселина отправилась на бал с герцогом Кливдоном. Она заметила разорванное платье и даже приподняла по этому поводу брови, но это были заинтересованные брови, а не шокированные или осуждающие. Джеффрис не была невинной овечкой. Поэтому она и попала в заведение для «неблагополучных женщин».

Ей не надо было рассказывать, каким образом платье может оказаться разорванным. Она сразу задумалась, можно ли повреждение исправить.

— Я легко приведу его в порядок, — заверила Джеффрис. — Его захотят увидеть.

— И увидят, если мы все сделаем правильно, — воскликнула Марселина. — Но необходимо, чтобы в обществе узнали историю на балу в нашем изложении, и раньше, чем появится другой вариант. Софи может сообщить нужные сведения своему другу в «Морнинг спектакл» — Тому Фоксу. Она скажет, что герцог Кливдон отвез меня на бал, чтобы выиграть пари. Или это была шутка.

— Пусть лучше будет шутка, — сказала Джеффрис. — Для многих пари обычно связано с чем-то сомнительным.

— Ты права. Мое появление на самом консервативном парижском балу сезона было задумано как шутка, но потом мое платье привлекло всеобщее внимание…

— Надо вставить что-нибудь об «эффектной цветовой гамме, проявляющейся в движении».

— Точно! — воскликнула Марселина. — Первый вальс стал настоящим шоу уникальных эффектов платья. Даже герцог Кливдон был впечатлен и пригласил меня на следующий вальс.

— Мадам, как жаль, что меня там не было, — грустно заметила Джеффрис. — И уверяю вас, любая леди, которая это прочитает, почувствует то же самое. Они все захотят увидеть платье, магазин, в котором оно продавалось, и женщину, его создавшую.

— У нас будет достаточно времени на пароходе, чтобы проработать детали, — сказала Марселина. — Но для начала нам необходимо во что бы то ни стало на этот самый пароход попасть. Собирай вещи так быстро, как будто от этого зависит твоя жизнь.

— Конечно, мадам, но как же наши паспорта?

— А что с ними?

— Если помните, секретарь посла сказал, что до отъезда мы должны послать ему паспорта для подписи. Что мы должны отнести их в префектуру полиции, а потом…

— У нас нет времени, — перебила ее Марселина.

— Но, мадам…

— Это займет день или даже два. — Она проходила эту процедуру дважды в год, когда приезжала в Париж, и знала ее как свои пять пальцев. — Разные конторы открыты в разные часы. Британский посол почему-то ставит свою подпись на паспорта только между одиннадцатью и часом дня. Потом надо дождаться приемных часов в полицейской префектуре, после чего следует отправляться к министру иностранных дел, который тоже выделяет на это дело два часа, причем не каждый день, и требует за каждую подпись десять франков. Все это — верх нелепости.

Мысленно она услышала голос Кливдона, рассуждающего о приверженности французов всевозможным правилам. Она вспомнила их первую встречу в опере: свою руку на дорогом шейном платке, обмен булавками. Тогда он смотрел на нее, как пантера, притаившаяся в засаде.

Поморщившись, Марселина постаралась выбросить непрошеные воспоминания из головы. Нет времени.

— Простите мою назойливость, мадам, но секретарь сказал, что нас задержат, если бумаги будут не в порядке.

— Позаботься о багаже, — вздохнула Марселина. — А паспорта и общение с официальными лицами предоставь мне.

— Не могу поверить! — воскликнула Селина Джеффрис, оглядывая крошечную каюту. Они не сумели получить каюту на главной палубе, но, с другой стороны, им вообще повезло, что они попали на борт парохода, учитывая количество правил, которые они нарушили. — Вы сделали это.

— Где хотение, там умение, — назидательно проговорила Марселина. «Тем более если речь идет о хотении и умении Нуаро», — мысленно добавила она. Удивительно, как многого можно добиться, использовав немного подделки, немного подкупа, немного шарма. И очень низкое декольте.

Впрочем, чему тут удивляться? Ведь все официальные лица — мужчины.

Если Селина Джеффрис и не была в курсе всех способностей Марселины — в частности, ее умения подделывать подписи, — то о многих она знала и даже помогала. Как и предупреждал секретарь посла, было предпринято несколько попыток их задержать. Справиться с последней — на таможне — оказалось труднее всего.

— Мы сделали это! — сказала Марселина. — И теперь у нас есть время, благодаря твоей замечательной уловке со шнурками.

— Честное слово, я была в ужасе, мадам, — призналась Селина. — Это было так ужасно — пакетбот всего в нескольких шагах, а нас туда не пускают.

— А я была в шаге от того, чтобы сорваться и погубить все, — вздохнула Марселина.

— Вы устали, мадам. Кажется, с тех пор как мы выехали из Парижа, вы ни на минуту не сомкнули глаз.

Марселина улыбнулась.

— Как же, поспишь тут. — Французские дороги постепенно становились лучше, но оставались далекими от идеального состояния. Пока экипаж подпрыгивал на ухабах, она напряженно размышляла, как пробиться через очередную препону бюрократии, одновременно отбрасывая мысли о Кливдоне, которые никак не помогали быть логичной. Она заставляла себя есть, но у них не было времени дожидаться настоящей еды, поэтому они перекусывали чем придется. Расстройство пищеварения тоже отнюдь не способствовало мыслительному процессу.

Селина Джеффрис вовремя пришла на помощь хозяйке. Она порвала шнурок и горько расплакалась. Два чиновника устремились ей на помощь. Трудно сказать, что именно заставило таможенников в конце концов их пропустить: возможно, их сердца смягчились от созерцания изящных лодыжек Селины, или они побоялись долгих рыданий. Хотя не исключено, что они просто устали и были замотанными: слишком уж много народу в тот день опаздывало на пароход. В общем, какова бы ни была причина, женщины оказались там, куда стремились — на пакетботе.

Если бы Марселина взяла с собой Фрэнсис Притчетт, они бы остались в Париже.

Она взглянула на часы.

— Скоро отплываем, — сказала она. — Пройдусь по палубе.

— А я думала, что вы сразу свалитесь в постель, — удивилась Селина. — Лично я только об этом и мечтаю, хотя спала намного больше, чем вы.

— Я должна сначала подышать соленым воздухом и успокоиться. Но тебе стоит пойти со мной. Это очень красиво. Мне нравится наблюдать, как удаляются городские огни, когда судно отходит от причала ночью. Мы прибыли из Лондона в середине дня. Ночью все по-другому.

Селина инстинктивно вздрогнула.