Музыкальный приворот. По ту сторону отражения Джейн Анна
Кстати, новым сотовым телефоном Нина так и не удосужилась обзавестись – она отдыхала от него, изредка лишь пользуясь телефоном парня, которого теперь собственница Нинка тоже считала своим и даже целых два раза нечаянно назвала «Ефимом», а не рылом. Имя парня ей почему-то стало жутко нравиться, и хотя ударник «На краю» просил называть его Келлой, Ниночке хотелось повторять: «Ефим, Ефим, Ефимка». Особенно ему на ухо. Последняя вариация имени особенно нервировала барабанщика. Он начинал злиться. Потом кричать. А коварная блондинка ухитрялась так подгадать момент, чтобы подойти к нему и быстренько поцеловать. Тогда он тут же отвлекался на девушку и орать забывал, а Журавль радовалась и упивалась про себя властью над Келлой.
Проторчав несколько дней на теплоходе и выслушав по три десятка самых разнообразнейших гадостей от Эльзы Власовны, претенденты на наследство были приглашены ею в гости. В том числе и Нина с Келлой. Вернее, Келла с Ниной, потому что, по словам тетки, видеть она хотела бы только ее «юного друга».
Все Журавли собрались у их любимой родственницы. Нинка, сжимая в руках новенький и жутко дорогой мобильник – бледно-розовый сенсорный телефон, как и прочие, ждала «наследственного приговора» тетушки.
Сим-карту, которую она умудрилась разодрать за некоторое время до прибытия в английский особняк, восстановили в ближайшем салоне сотовой связи, где блондинка и ее синеволосый покупали новый телефон.
– Через час, максимум через два ваша сим-карта вновь заработает, – вежливо сказал девушка в салоне. Нинке показалось, что работница сотовой связи заигрывает с Келлой. Ударник, по своему обычаю, стоял в бандане и ярко-синих, спортивных солнцезащитных очках, под стать волосам, забранным под головной убор. Парень не любил, когда его узнавали на улице. Особенно если рядом была Журавлик.
– Спасибо, дорогая, – проворковала Нинка в ответ. – Кстати, у вас что-то с лицом.
– Что? Грязь где-то? – испугалась продавщица.
– Нет, оно перекошено, – прошипела Ниночка, не переставая улыбаться.
– Что?! – возопила девушка.
– Не смотри так на моего парня, – улыбнулась во все зубы Ниночка, – он не для тебя. – И, ухватив Келлу за руку, потащила его из салона.
– Но я не смотрю! – покраснела продавщица. На самом деле молодой человек со спортивной фигурой ей понравился, а вот красавица-блондинка – совсем нет.
– Опять ревнуешь? – самодовольно спросил Келла, когда они вышли на улицу.
– Нет, ставлю на место нахалку, – не менее самодовольно отозвалась Ниночка. Парень притянул ее к себе, осторожно держа за талию. Поцеловал в губы.
– Я люблю, когда меня ревнуют, – сказал он.
– Ну и люби, чучело. Ладно, пошли быстрее, скоро у карги Эльзы вечер начнется, а у меня еще платье не готово.
– Я устал от твоих родственников! – простонал синеволосый.
– Заткнись, – по-доброму посоветовала девушка. – Сейчас мы пойдем искать мне платье.
– Тогда я буду находиться с тобой в примерочной.
– А ты этого очень хочешь, зайка? – Нина невинными глазками посмотрела на задорно улыбающегося Келлу.
– Да-а-а, – не почувствовал подвоха парень.
– Хотеть не вредно, придурок! – рявкнула она.
Уже через два часа они оказались в особняке пожилой дамы… Уставшему и порядком раздраженному Келле не было дела до какого-то там завещания. А Нинка волновалась.
– Я оставляю все свое имущество, в том числе этот дом, коллекцию картин французских импрессионистов, драгоценности, счет в банке и многое другое, – Журавли замерли в ожидании, – своей внучатой племяннице Нине.
Все обреченно вздохнули и волком уставились на белокурую девушку, она же, напротив, раздвинула губы в самой своей искренней улыбке. Ударник «На краю», сидящий в самом конце огромной гостиной в английском стиле, зевнул – Журавли порядком его раздражали. Он бы из-за наследства точно не стал бы три дня куковать на теплоходе, выслушивая колкости и язвительные замечания в свой адрес без права хотя бы огрызнуться. Унижаться он не мог. А то, как хорошо и дружелюбно пожилая матрона общалась с ним, Келлой, парня удивляло и забавляло. Когда же Эльза Власовна узнала, что синеволосый – музыкант, и ко всему прочему еще и потомок великой фамилии, старуха едва ли не облобызала его, заявив, что среди прочего сброда на теплоходе около нее находится единственный порядочный человек с не менее порядочными и благородными предками. Пожилая дама долго расспрашивала Ефима Александровича о родственниках и предках, а тот почему-то рассказывал ей то, что сам слышал от родителей, хотя вообще-то над славным прошлым своей фамилии никогда не задумывался.
– Нина получает все мое движимое и недвижимое имущество, – продолжала зловеще-торжественным тоном Эльза Власовна, – при условии, что выйдет замуж за моего юного друга Келлу.
Чем Эльза еще нравилась парню, так это тем, что она не называла его настоящим именем – он всего лишь раз попросил продолжать звать его Келлой, а не Ефимом (Ниночка всем растрепала его настоящее имя), и пожилая женщина уважила его просьбу. Нинкин же отец-идиот то и дело повторял: «Ефим Александрович» – и даже шутливо называл на «вы».
– Что? – первым возмутился Виктор Андреевич. – Что это значит, тетя? Какое замуж? Вы что?!
Только после его слов до парня дошло об оглашенном условии хозяйки дома. Он поморщился – что за глупые шутки? Какое еще наследство, и при чем здесь какая-то женитьба? Ближайшие лет пятнадцать Келла не собирался обзаводиться семьей. Его холостая жизнь ему нравилась безмерно.
– В общем, жду Нину и Келлу, а также, так и быть, моего дорогого племянника Витечку, у которого в данный момент лезут на лоб глаза, – как ни в чем не бывало, говорила хозяйка дома, – чтобы обговорить детали. Если мы не сумеем прийти к общему соглашению, я приму другое решение.
Все вокруг зашушукались. Подавляющему числу Журавлей было до слез обидно, что огромные деньги уплывают в цепкие ручки девушки.
«Тупость, кругом непроходимая тупость», – думал молодой человек, то и дело кого-то толкая и не извиняясь при этом – он пробирался к Нинке. Он был уверен, что его подруга, любящая и ценящая свободу не меньше его самого, сама удивлена таким решением пожилой матроны. Каково же было его удивление, когда он услышал разговор-перепалку Ниночки и ее двоюродной сестры, той самой, что училась в одном с ней университете.
– Что, рада, что жаба оставила тебе завещание? – наседала девушка на Нину. – Ты чего не пляшешь? Танцуй давай! Из всех нас – ты получила джекпот! Хитрая же ты стерва, Нинка!
Келла уже хотел было вмешаться в спор – он не позволял никому говорить что-то против любимой девушки, пусть это даже будет ее родственница, как Нинка злобно прошипела:
– Дура, мне-то что радоваться?
– Как что?
– Да так. Ты действительно дура. Я за этого урода замуж не хочу, – выдала Нинка, которая вообще-то считала Келлу не уродом, а очень красивым парнем – в последнее время даже самым красивым, не видела своего молодого человека, с нездоровым интересом слушающего правду о себе.
– Точно, я дура! – сардонически расхохоталась еще одна соискательница наследства Эльзы Власовны. – Мои-то мозги не сумели додуматься до того, чтобы заполучить расположение тетки с помощью твоего синенького красавчика! Что она с ним делает, а?
Келла поднял брови. Он подумал, что за эти слова его королева поставит сестрицу на место.
– Вот именно! – восторжествовала Нинка, – у тебя мозгов не хватило на такое! Нашей карге так понравился рыло, что она даже почти приняла меня! Я всех вас обошла, наследство мое, дорогуша. Сиди и завидуй. Я умею использовать людей как средство достижение заветной цели. А ты – нет.
– Мерзавка! – взвизгнула кузина блондинки.
– Не смей повышать на меня голос! – с угрозой произнесла Нина.
– Девочки, перестаньте, – попыталась разнять их сестра Виктора Андреевича. – Не орите так, старуха будет только рада, если вы устроите потасовку.
– Просто она злится, что я сумела найти управу на Эльзу, а никто больше не смог. И вообще, – важно заявила ошарашенная до сих пор Ниночка, – я думаю отказаться от наследства. Замуж я, видите ли, еще не готова выйти.
– Даже за своего любимого? – со скепсисом спросила тетка. – Эх, Нинка, так ведь и любимый будет, и деньжата, и от отца не будешь зависеть.
– За него я не выйду, он мне не любимый.
– Но, судя по виду твоего папеньки, он намерен сражаться до последнего, – тетка захохотала. – Заставит он тебя выйти за него. Наш Витька любит деньги больше собственной крови!
– Это не мой любимый, – отрезала Нинка, которая не хотела, чтобы о ее истинных чувствах знали остальные. Келлу она в порыве злости и удивления так и не замечала. – Он – всего лишь средство в получении наследства.
– А, да, точно, братец мне что-то говорил на теплоходе о каком-то гениальном плане, придуманном его милой дочуркой, – хохотнул еще один родственник, чей-то муж, оказавшийся рядом. Под коньячок у него развязался язык. – Ну, вы приколисты, Журавли! Так обмануть парня. Он-то, как мне показалось, в тебя, Нинель, влюблен. Ну, приколисты, – повторил он.
– А вы, Абрамовы, можно подумать, серьезные гении! – фыркнула его жена, урожденная Журавль. – Не лезь к людям.
Келла, слышавший все это, бессильно сжал кулаки, поняв вдруг, что такие, как Ниночка, самодовольные королевы с холодными белоснежными улыбками, относятся к парням как к мусору. А он, как сопливая восьмиклассница, напридумывал себе едва ли не историю любви, перешагнув при этом через себя.
«Что это? Это правда? Решила использовать меня? Средство? Nзапрещено цензуройN, ненавижу, ненавижу, ненавижу!» – не отрываясь, глядел он на королеву, которая необъяснимо тянула его к себе и так же необъяснимо причиняла ему боль – жгущую и терпкую, похожую одновременно на удар ножом в тело, а их в полной разных событий жизни синеволосого было несколько.
Уязвленное самолюбие Келлы, мужская гордость, огненный характер – все это смешалось в нем и превратилось во взрывоопасную смесь, перекрыв нежность и желание защитить Ниночку от всего, что могли бы принести ей отрицательные эмоции. Спичкой, поднесенной к этой смеси, стало совершенно спокойное лицо его подруги.
Он все еще глядел на белокурую демоницу, переставшую отвечать на вопросы и возгласы родственников и глядящую в новенький телефон, купленный ими пару часов назад. Она не замечала его, читала и читала сообщения.
«Кто это? Очередной идиот? Сколько их у нее? Черт, я убью того, кто ей пишет! Проклятая ревность. Я один из них? Какой я дурак! Эй, посмотри на меня, видишь, до чего ты довела меня, твою мать!» – Синеволосый парень на мгновение прикрыл глаза, а беспорядочнее мысли, полные злобы, как осы, роились в его голове. Если бы Нина была парнем, он бы, не стесняясь, ударил ее, избил бы до крови, с удовольствием набил бы морду, сломал бы ребра, но, увы, Журавль была девушкой, прекрасной с виду, с самыми очаровательными голубыми глазами и нежными руками, еще вчера делавшими ему легкий расслабляющий массаж («Массаж за массаж!»). Нинка была девушкой, и это все осложняло. Келла просто не знал, что делать. Никогда еще он не принимал поражения от представительницы прекрасного пола, только девушки страдали из-за него, а он, честно сказать, даже иногда издевался над ними, считая, что никакой любви не существует, а глупые девчонки напридумывают себе что-то, начитавшись глупых книг или насмотревшись романтик-фильмов.
Однако Ниночка Журавль читала в это время отнюдь не послание от нового ухажера. Она читала сообщение своей лучшей подруги. Именно в этот момент двери перед уставшими уже ждать смс гостеприимно распахнулись, и электронный поток сообщений ринулся в новенький телефон юной Журавль.
Пока Келла знакомился с мотивами поведения его королевы, Нинка с прищуренным взглядом читала послание Катрины. Чем дальше она читала его, тем злее становилось ее лицо. Впервые в жизни девушка вдруг поняла, что значит, когда тебя смеют обманывать представители противоположного пола, и чувство это, если честно, ей не нравилось. Нет, это было мягко сказано! Она его возненавидела! Как и самого Келлу!
В груди Нины поселилось маленькое красное солнце, чья температура была настолько высокой, что обычному человеку точно расплавило бы не только сердце и легкие, но и все внутренние органы, включая кости.
Девушка отпихнула до сих пор ругающуюся кузину, пошла вперед, чтобы оказаться рядом с отцом и почти сразу же натолкнулась на взбешенного музыканта. Если бы какой-нибудь добрый человек притащил этим двоим злостиметр, тот бы показал самые удивительные результаты с обеих сторон. Эти двое просто кипели от осознания того, что их использовали.
– А я все слышал, – склонился к уху Ниночки Келла. – Решила с моей помощью заполучить наследство тетушки?
Блондинка вздрогнула от неожиданности. Он все слышал. Вот же… проклятье.
То, что барабанщик «На краю» узнал о ее обмане, еще больше ранило девушку – красное ядерное солнце на миг замерло и даже уменьшилось в размерах, став оранжевым.
– За мной, я пожалею тебя, и не буду устраивать разборки тут, около твоих родственников-шакалов, – проявил чудеса благородства парень.
– Спасибо, дружок, – звенящим от злости голосом, произнесла Нинка, представляя, как она сейчас разделает молодого человека пилочкой.
Не сговариваясь, они молча прошли во внутренний дворик, где никто не мог им помешать.
– Я все знаю, – изрек Келла, чувствуя, как огонь в нем мечтает вырваться на свободу. Чтобы как-то погасить пламя своих самых плохих чувств, он с силой долбанул по стене. Не помогло.
– Кретин. Не сломай тетке дом. Придется платить, – угрюмо произнесла Нинка.
– Ты и заплатишь. Ты ведь почти получила наследство от нее, моя крошка? Да? Думала, глупый мальчонка Келла не узнает правды? Ты меня использовала! – прошипел Келла, вплотную подходя к Нинке. Та, только что прочитавшая смс от Кати и еще не пришедшая в себя от такого, по ее мнению, подлого обмана, просто стояла и смотрела на разгневанного парня широко открытыми глазами. Ее едва родившиеся тайные мечты о любви утонули, не успев выплыть на берег.
– Считаешь себя самой умной, да?
На слова Келлы девушка только поморщилась. Ей тоже было что высказать синеволосому. Она пока подыскивала слова, чтобы оскорбить парня.
– Молчим? Ты меня использовала, маленькая… – Он не стал продолжать предложение, но блондинка вполне поняла, что хотел сообщить ей молодой человек и как хотел назвать. Нинка окинула яростным взглядом Келлу и залепила ему звонкую пощечину. Он отступил на шаг, и глаза у него покраснели – но явно не от слез. От злости.
«Он притворился, что влюблен меня?! В меня, в которую невозможно не влюбиться? Подонок!» Но вслух она ничего не сказала.
– Ты мне лгала! – вновь закричал драммер. – Использовала! Как вещь! Я не вещь! Я не средство достижение твоей гребаной цели!
– И это ты мне говоришь? Мне? Это ты врал мне, сопляк! Это я была игрушкой! У меня хотя бы была цель, а ты веселился, мудак.
– Проклятье! Это ты! Ты использовала меня, – яростно говорил синеволосый, осознавая, что его всегда уверенный голос все больше и больше срывается.
– Кто кого! Думаешь, это было смешно? Врать про приворот! Да я поверила тебе! Я переживала, что ты не любишь меня по-настоящему! – вновь ударила его по щеке Ниночка, но удар получился не таким сильным, как первый, но обидным. Тогда она попробовала ударить его еще и еще раз, и била Келлу по лицу до тех пор, пока не почувствовала боль в ладонях. Музыкант же просто стоял и никак не реагировал, а щеки его пылали ни чуть не меньше, чем обида в душе.
Нинка хотела, чтобы ему было очень больно, а в результате больно стало ей самой. Она остановилась, тяжело дыша.
– Дура, – выдал Келла почти спокойно. – И тебя я ревновал к другу.
– Я ненавижу тебя, – прошипела Нинка, как кошка.
– Я тоже тебя ненавижу, – не менее «дружелюбным» был и ответ Келлы.
– Я не хочу тебя видеть, – выдохнула девушка.
– Я тоже не желаю лицезреть твою противную мордашку.
– Ты говоришь, что я страшная? – еще больше вспыхнула Нинка.
– Я никогда не думал, что скажу это, – закусил губу парень, – но оказывается, в оболочке сексуальной и милой девочки может жить уродливая ведьма. Ты из таких. Ха! – вдруг воскликнул он с нервным смехом, – а я сначала угорал над Кеем! Досмеялся и встретил точно такую же тварь. Не зря мне говорили, что ты похожа на Алину. А ты так лживо признавалась мне в любви – всего лишь два дня назад, на Nзапрещено цензуройN теплоходе. Помнишь?
Журавль помнила. Тогда она просто шепнула об этом ему на ухо, когда они стояли на нижней палубе, обдуваемой бешеным ветром. Ей было холодно, а Келла ее грел, хотя и сам дико мерз. Тогда она мимолетом шепнула парню о том, что любит, а он услышал и облегченно вздохнул. А потом, как черт из табакерки, откуда-то появился Виктор Андреевич и пара его братьев, и восторженный всего-то от двух слов («Люблю тебя») Келла вынужден был отпустить девушку. К разговору о любви они больше не возвращались. Нина считала, что поступила глупо и показала свою слабость, а Келла боялся, что, если он пристанет к девушке с этим, она скажет, что пошутила или заявит еще что-нибудь резкое. С ним у блондинки не всегда получалось быть ангелом.
– Я все думал, что ты таскаешь меня по своим Nзапрещено цензуройN родственникам? Вот и ответ. Радует, что никакое наследство ты не получишь – только полный сумасшедший женится на тебе.
– Умолкни. Любовь? Я никогда-никогда-никогда тебя не любила! – с неестественной улыбкой, которую Келла принимал за язвительную гримасу, говорила Нина. – Ты думаешь, я могу полюбить такого мудака, как ты? Ха, ха, ха и еще раз ха! Ты не нужен мне! Ты видел себя в зеркале? О, я думаю, видел – ты каждый день лицезреешь свою харю.
– Не нравится мое лицо? – с угрозой спросил парень.
– Не нравится в тебе все: лицо, тело, голос, характер – нет, бесхарактерность, непроходимая тупость, – стала перечислять Ниночка, загибая пальцы, – твоя…
Она внезапно замолчала – увидела, что Келла подошел ближе, глядя на нее, не мигая. Это не испугало Нину, она знала теперь точно, что парень ее не ударит и не причинит вреда, но ее страшило другое – то, что ее, как магнитом тянет к нему.
Перестав ругаться, они застыли друг напротив друга, не в силах отвести взгляда в другие стороны.
– Зачем ты это сделала? – первым подался вперед к девушке Келла, так, что теперь касался ее. Его руки дрожали, и за это парень ненавидел себя. Ведь это всего лишь какая-то блондинка, которых он привык называть тупыми, а он, сильный и бесстрашный, расклеился посильнее, чем Фил, увидевший бездомного котеночка. Всего лишь гибкая и красивая герла на пару ночей. Дьяволица, любящая только деньги и саму себя. Почему рядом с ней так хорошо? Келла коснулся кончиков ее пальцев.
А девушка, чувствуя тепло, исходящее от Келлы и не сводя с его глаз свои, сделала следующий шаг: обняла его за пояс, а через миг поцеловала, как самая настоящая дикарка, покусывая ему губы едва ли не до крови и крепко-крепко прижимая к себе.
«Кто бы видел, как я пала!» – гнев Нинки постепенно спадал, когда она чувствовал, как ее обнимает Келла, – так нежно он не обращался даже с любимой барабанной установкой. Он позволял ей жестко, с напором целовать себя, а отвечать ей хотел с предельной осторожностью, чтобы потом, когда она слегка успокоится, завладеть инициативой.
Красное солнце стало розовым, а темно-синяя воронка от взрыва постепенно уменьшалась.
Она понемногу успокаивалась, поняв, что хочет все же быть, как и прежде, ласковой кошечкой, а ее напористая страсть переходила к Келле, и теперь он с трудом контролировал себя. Парень, не в силах сдерживаться, сквозь зубы выдохнул ее имя и начал целовать лицо, шею, открытые плечи девушки. А она точно упала, если бы его руки не удерживали ее, прижимая к себе.
«Черт, моя маленькая стерва, перестань меня мучить!»
«Кто бы это видел!..»
Страсть и нежность распределились поровну.
На самом деле их кое-кто видел. Нет, вернее, даже целенаправленно подглядывал. Сосед Эльзы Власовны, приехавший на отдых к друзьям и являющийся по совместительству известным режиссером, в это время за забором собирал жимолость, задумчиво поедая кислые ягоды и морщась. Он давно уже ждал, когда же наконец на лоне природы на него нахлынет долгожданное вдохновение, позволяющее найти гениальную идею для нового фильма, а вдохновение явно где-то застряло и не спешило посетить режиссера.
– Ужасный мир, – пробурчал он, стряхивая с рукава прилипчивого жука. – Ничего не получается… О, а кто там прилип друг к другу, как алкаш к бутылке? – Мужчина пробрался к самому забору и присмотрелся. Высокая статная блондинка и странноватый юноша с синими волосами и хорошо развитой мускулатурой самозабвенно целовались. Можно даже сказать, диковато.
– Ух ты! – обрадовался тут же режиссер. – Какой страстный поцелуй! Чувственный! Дикий! Они словно высасывают друг из друга жизненную силу! Нет, просто прелестно – сколько эмоций! Огненные люди! Верю! Верю! Верю! – мысленно обращаясь к небезызвестному своему коллеге прошлого века – Станиславскому, возопил руководитель театра. – Какой накал чувств!
Ниночка и Келла восторженного «Верю!» не слышали, настолько сильно они были заняты друг другом. Нинка, еще только недавно бившая молодого человека по щекам, гладила одной рукой Келлу по лицу, по волосам, по плечам, по груди, не забывая другой вцепляться в широкую спину парня ногтями. Зачем – она не знала. Девушка не хотела причинить ему боль, она желала доказать и себе, и ему, что синеволосый музыкант – ее собственность.
Он хотел доказать обратное. И делал это то с помощью ласки, то с помощью воистину огненного напора.
Они оторвались друг от друга минут через пятнадцать. С большим трудом и явно каждый желая где-нибудь уединиться вновь.
– Попроси прощения, – дрожащим голосом произнес парень, не отпуская пальцев девушки. Если бы она искренне извинилась, он бы тоже простил ее, наплевав абсолютно на все.
– Ты попроси, – прошептала растрепанная Нинка. Келле безумно нравились ее длинные светлые волосы. И он постоянно запускал в них руки или играл с прядями.
– Ты виновата больше.
– Ты.
Он сдвинул темные брови и отпустил ее ладонь, а девушка судорожно вздохнула.
– Это твоя вина, – упрямо произнесла она, отходя на шаг назад. – Ты первый начал. Проси ты.
– Тогда, – барабанщик перешел на хриплый шепот – его голос совсем сорвался, – мы больше никогда не увидимся. Обещаю.
Нинка только кивнула ему, не осознавая, что происходит. А музыкант, на прощание прикоснувшись лбом ко лбу Ниночки, скрылся за углом.
– Я что, цыганка Рада? – вдруг произнесла вслух Журавль, вспомнив свободолюбивую героиню Горького. – Что за больное чувство гордости? Что я делаю, Nзапрещено цензуройN?
Красное солнце было окутано взрывоопасной смесью, как облаком, и они взорвались вместе. Только последствий взрыва не было видно никому, кроме Ефима и Нины.
А через полгода на экраны вышел новый романтическо-мистический фильм «Поцелуй двух огненных», который побывал в Каннах и сумел не только удивить зрителей новым взглядом на любовь, но и завоевать первое место. У режиссера, любившего подглядывать на чужих дачах, был оглушительный успех.
Позвонить Кате светловолосая девушка смогла только тогда, когда приехала домой. Она старалась быть веселой и язвительной как всегда. Перебрасывалась шутками с отцом и разговаривала с раздраженной сверх меры матерью. На самом деле же переживала первую в жизни настоящую любовь – идиотскую, отвратительную, заставляющую колотить все, что подвернется под руки, представляя, что удары достаются любимому человеку.
Она даже почти полюбила эту проклятую мяту! Стала равнодушной к его сигаретам. Привыкла к его рукам!
А он не попросил этого тупого прощения, хотя и был виноватым.
Подруга сама перезвонила мне.
– Катя, привет, – в трубке раздался голос Нинки, мрачный, словно она была не молодой девушкой, а пожилым палачом.
– Нин! Ты приехала! Ты где? – восторженно отозвалась я. – Нин, мне столько надо тебе рассказать! Где ты, давай встретимся?
– Я во дворе, около школы. Там, где мы в детстве качались на скрипучих старых рахитных качелях и мазали лавочки собачьим дерьмом.
Что правда, то правда – под предводительством Ниночки чего мы только втроем не делали.
– Ты получила мое сообщение, да? – взволнованно спросила я. – Нина, не думай, что я лгу, – это правда! Я расскажу тебе, как…
– Я верю, – перебила она меня. – И, черт возьми, приходи быстрее! Ты поняла, где я? Приходи немедленно! – обычно самоуверенный и звонкий, теперь ее голос был глухим. – Мне так надо с тобой поделиться, – прошептала она, и я испугалась – я никогда не слышала эти интонации в ее голосе.
– Я сейчас буду! Сейчас. Жди меня.
Нинка отключилась, и мне показалось, что я услышала тихий всхлип.
Я, недолго думая, бросилась к вальяжному таксисту, чтобы тот на последние деньги довез меня к нужному месту. Если Нинка плачет, значит, все совсем плохо. Она не рыдала даже тогда, когда сломала ногу, убегая в детстве от мальчишек, которым она поломала шалаш.
Мне нужно было подъехать к школе – не к той, где училась Нелли, а к другой, находящейся в минутах двадцати от дома, где учились я, Эдгар и Нина. Трехэтажная, мрачная с виду, окруженная с трех сторон едва ли не целым парком старых высоких тополей, а с четвертой прикрывающаяся огромным стадионом, мое родное учебное заведение выглядело скорее как нерадивый цех. Однако в последние годы вместе с новым директором к школе начал возвращаться более цивилизованный вид. Исчезли все матерные надписи и граффити, окна из серых сделались белыми. Их заменили наконец-то на пластиковые. Появились многочисленные клумбы и цветущие кустарники. Поговаривали даже, что хотят выкорчевать все старые деревья и на их месте построить целый спортивный комплекс с бассейном. Как можно убрать эти великолепные деревья, дающие в жару прохладную тень, а в мороз одетые в снежный наряд и радующие взгляд – как в стихотворениях Александра Пушкина, – я не знала. Среди густой, хорошо скрывающей от посторонних глаз листвы, на многочисленных полянках малышня играла в прятки, казаков-разбойников, прыгала с резиночкой или бросалась снежками, тут же ребята постарше устраивали свидания, а крутые старшеклассники – разборки. На паре таких «стрелок», модных одно время, Нинка побывала несколько раз и успешно поразбивала носы девушкам, с которыми находилась в состоянии вражды. Не зря же она долго ходила на курсы самообороны.
Теперь подруга ждала меня как раз под молодой листвой этого важного для ученического сообщества места. Там, где чьи-то добрые руки установили пару качелей. Мы с Нинкой и Иркой (в последнее время я вспоминаю ее без грусти) часами зависали на этих качелях, и никто не мог отобрать их у нас из-за грозного Журавлика.
Такси довезло меня до нужного места достаточно быстро.
Я пулей вылетела из автомобиля и быстро побежала к нашему детскому месту, думая, что лучшая подруга, должно быть, заходится от рыданий. Предательство любимого оставит шрам даже на сердце такой девушки, как она. Но я была неправа. Нинка с абсолютно прямой спиной сидела на одной из качелей – ржавой и слегка покосившейся, но недавно выкрошенной в яркий оранжевый цвет. На соседней качели сидели две девочки: второклашки или третьеклашки, и умудрялись, скрипя, качаться и играть в Барби. Нинка мрачно наблюдала за ними, скрестив ноги. Ее очередная дорогущая сумка, как в детстве, валялась на песке около столба.
Я осторожно подошла к брошенной сумке и подала ее Нинке. Слава богу, она не плачет, ее глаза абсолютно сухие, только слишком уж злые.
– Положи на место, – велела Нинка мне вместо приветствия. – У меня раньше всегда там все валялось.
Я, не спрашивая, зачем ей это надо, вернула ее вещь на обратное место и подошла к блондинке.
– Садись, – сказала она мне.
– Куда, Нин? – чуть испуганно спросила я. Вдруг Нинке чертов Келла что-то наговорил про меня и своего беловолосого дружка?
– Идите отсюда, моя подруга пришла! – рявкнула на девочек блондинка.
– Но мы играем, – подняли на нее глаза те.
– Я первая заняла обе качели, а вы приперлись, – не нашла ничего умнее Журавль. – И вообще, не поздновато ли вам гулять, детки? Почти десять, гоу хоум. – Она явно забыла, как мы сами могли болтаться на улице до двенадцати.
Настороженно глядя на Нинку, подружки сползли с качели и уселись на лавочку. Я же под пронзительным взглядом подруги с опаской села на вторые качели, которые немедленно скрипнули.
– Ты с помойки пришла? – оглядела меня Журавль. – Что за наряд?
– Сейчас расскажу, – со вздохом сказала я, бросая Нелькин рюкзак по примеру Нинки на землю.
– С удовольствием послушаю, – процедил сквозь зубы Нинка.
– Если что, ты сможешь меня ударить, – тихо произнесла я.
– Ты что, выпила? – с удивлением посмотрела на меня она. – Или стала проповедовать мазохизм? Если так, то я не буду потакать тебе в твоих извращенных наклонностях, милочка.
Я невольно улыбнулась.
– Давай говори уже, – поторопила меня блондинка. – И про подонка Келлу не забудь рассказать. Хочу знать все-все. Я ненавижу больше всего на свете, когда меня обманывают. – Последние слова она буквально выплюнула.
И я рассказала.
Я, наверное, плохая подруга, но выложить Нинке все так и не смогла. Все про придурка Кейтона. Боюсь, все эти подробности привели бы ее еще в большую ярость, и не только по отношению к Келле или к Кею, но и ко мне, а я очень хотела этого избежать – малодушно, признаюсь, но если Журавль, с которой я общалась с самого первого класса, вдруг оставит меня, сразу же половинка моей души исчезнет вместе с ней.
Я говорила сбивчиво, слегка невнятно, пропуская кое-какие моменты – например, то, как мы с Антоном прятались от Ниночки в подъезде, или то, как Кей предложил ничего не значащий, по его словам, поцелуй на чертовом колесе. Хорошо Нинка поняла только одно: мы с ней неудачницы, Кей притворялся Антоном, которого я пожалела, он подслушал про приворот и решил зло разыграть нас: меня и Нину. Келла ему подыграл. После блондин решил разыграть меня и заставил выбирать одного из двух. Алина – его бывшая и до сих пор влюбленная, и к тому же она – сестра Арина. Они оба пытались меня надуть. И еще подруга поняла, что Альбина – шарлатанка.
Если во мне до сих пор жил холодный огонь, то в Ниночке проснулся целый вулкан, мощный и злой, как заколдованный бог разрушений.
Сначала она громко, по-ведьмовски захохотала. А потом…
Сколько же подруга выдала непечатных выражений! Много, очень много некрасивых и неприличных слов. Маленьких девочек, ждущих на скамейке своей очереди, и тем более меня она не стеснялась. Мужчина, гуляющий неподалеку со спаниелем, осуждающе посмотрел на Нинку и сказал, что приличные девушки так не выражаются. Она, не долго думая, предложила дяденьке и его песику великолепный по насыщенности пеший тур, включающий в себя такие бонус-услуги, как знакомство с девицами легкого поведения и обед из таких продуктов, которые никто никогда не упомянет за столом.
Чуть успокоившись, она соскочила с качели и яростно принялась пинать растущее вблизи дерево – она даже пару раз ударила его кулаком, сбив при этом костяшки.
– Катя! – заорала она сиреной. – Я ненавижу этих драных Nзапрещено цензуройN! Я их убью!! Да как они посмели! Их мать! Суки! Смертники! Да я… да они… Да мы… – Она на минуту замолчала, переводя дыхание.
– Нин… прости. Я не говорила тебе это, потому что я не хотела, чтобы ты волновалась или переживала.
Я боялась, что подруга очень обидится на меня, и, честно сказать, была готова к тому, что она заявит, что не хочет больше меня, врунью, знать, или ударит (я бы терпела это, потому что знала, что заслужила), но Нинка, как оказалось, ничего против меня не имела. Только посмотрела задумчиво и покачала белокурой головой:
– Что сказать, Катя? Я не знаю, как тебя назвать. Ты олух. Тебя обманывали, обманывали, а ты верила и верила. Я в шоке оттого, что ты все же догадалась о правде.
– И я. Я знаю, что я глупая и недогадливая, – склонила я голову к груди.
– Это знаешь не только ты, – жестко отвечала Нинка. – Об этом уже всем известно. Значит, милый и ненормальный Кей решил разыграть из себя двух парней? Вот это подстава, Радова. Жесткая и продуманная. А я его даже уважаю, эту свинью.
– Кея?
– Да. Хорошо придумал. А он совсем не прост, совсем. – Ее глаза хищно сверкнули. – Творческий, мыслящий засранец. Фантазер, чтобы он сдох.
– Да, – кивнула я. – Нин, прости меня, ладно? Я не хотела тебя расстраивать.
– А тебе незачем просить прощение, – почти по-доброму улыбнулась лучшая подруга. – Ты здесь сторона пострадавшая, как и я. А наши обидчики должны быть наказаны. Любой ценой. Ты его любишь, значит, Кея, мать его? Любишь, да? – вдруг резким голосом спросила девушка без перехода, пытливо уставившись на меня. Я вцепилась руками в железо качели, но взгляда не отвела.
– Я не хочу врать своей лучшей подруге, – нехотя кивнула я. – Да люблю, но и ненавижу одновременно. Странно, да?
– Нормально. Как я тебя понимаю, – протянула она. В ее голубых глазах появился стальной блеск. Нет, определенно, я иногда ее побаиваюсь.
– А ты его тоже… любишь? – с опаской осведомилась я. Если любит – заставлю Кейтона быть с ней. И тоже любой ценой.
– Я? Его? С ума сошла? – возмутилась Нинка. – Я вообще разочаровалась в парнях – все они подонки! А рыло, – она подняла с земли камень и метнула его в ствол дерева, отчего-то зло уставившись на его крону, – а рыло – их предводитель. Блин, поверить не могу! – Она злобно расхохоталась. – Мой милый идеал оказался университетским чмом! Вот это надо мной судьба пошутила так пошутила! Я отшила самого Кея! Катька, если бы я знала, что дебильная жаба Антон… как его?
– Тропинин.
– Если бы я знала, что господин Очкарик Тропинин и есть Кей, я бы задушила сама себя. Потом бы воскресла и снова задушила бы. А потом еще раз ожила и зарубила бы его. Как он мог! – заорала вдруг Нинка. – Почему со мной вечно всякая лажа происходит? Я что, особенная? Жила бы жила, как прежде, ходила бы по бутикам, строила из себя малышку с крылышками и развлекалась бы с мальчишками, но нет, Судьбе было угодно, чтобы я встретила синеволосого! Катя, мне неприятно чувствовать себя обманутой! Теперь мне кажется, что я ущербная. Это тупое и гадкое чувство, которое как будто бы на меня ведьма Эльза наслала проклятье!
– Может быть, ты теперь перестанешь играть с парнями? – осторожно спросила я.
– Ага, сейчас! Я буду мстить всему их мужскому роду, – кровожадно отвечала блондинка. – Они поплачут.
– Но ты ведь полюбила Келлу, – осторожно произнесла я, сразу вызвав в Журавле бурю недовольства. – Да?
– Нет, – резко отвернулась Нинка. – Чушь. Я никого не люблю, кроме себя. Я по глазам вижу, что ты хочешь задать этот вопрос еще пару раз, поэтому сразу говорю, что, если я его услышу, я перестану с тобой разговаривать.
Я печально посмотрела на подругу. По-моему, она мучается, но не решается в этом признаться. Гордая же.
– Знаешь, что выдумал отец? – вдруг хмуро спросила она, чуть останавливая качели.
– Что?
– Он сегодня же велел собрать вещи и лететь вместе с ним в Ниццу.
– На ПМЖ? – обалдела я.
– Совсем того, что ли? – Даже страдания не смогли убить в подружке хамство. – Отдохнуть. Он знаешь что выдал после того, как я и рыло ушли, – она поморщилась, вспомнив лицемера Келлу, – он заявил карге Эльзе, что, дескать, такого не допустит. Свадебки. Не допустит ее.
– Это как? – заинтересовалась я.
– Вот так.
Услышав приговор уважаемой Эльзы Власовны, Виктор Андреевич минуты три молчал, а потом картинно схватился за сердце. Выдавать замуж свою среднюю дочь и семейную гордость одновременно в его планы не входило.
Эльза Власовна, довольная, что смогла удивить родственничков, позвала супругов Журавлей (Софья Павловна уже присоединилась к семейству) в свой кабинет, большой и заставленный тяжелыми полками для книг из красного дерева. В библиотеке пожилой дамы были настоящие раритеты, стоившие, как и картины, немалых денег. Усевшись в огромное кожаное кресло во главе черного письменного стола, на котором не нашлось места никакой технике, хозяйка дома со змеиной улыбочкой оглядела гостей.
– Тетя, я в недоумении, – начал было мужчина, устроившись в одном из черных кресел напротив.
– Ты всегда в недоумении. Это твое привычное состояние, – саркастически заметила Эльза Власовна.
«Старая карга», – не преминул отметить про себя дядя Витя.
– Я, конечно, желаю Ниночке счастья, и все такое, но зачем ей выходить замуж?
– Витя, тетя Эльза, я что-то не поняла, – сердито сдвинула брови и Софья Павловна. – Какая свадьба? Наша Ниночка еще даже университет не закончила, о каком замужестве может идти речь? Келла, конечно, мальчик хороший, и мне он очень нравится, но я не разрешу нашей дочери выходить замуж, пока она не закончит учебу и не сделает головокружительную карьеру.
Журавль-старший думал примерно так же, только Келлу он терпеть не мог до глубины души, хотя признавался своему другу и Нинкиному крестному одновременно, что уже начал привыкать к «наглой синей морде».
Однако если Виктор Андреевич и не желал скорой свадьбы своих дочерей, то мужей им собирался выбрать сам, из «круга благонадежных лиц», способных финансово обеспечить жизнь Ирины и Нины не хуже, чем это делал он сам. «Брак по расчету, по моему расчету – самый выгодный», – твердил он своей жене. Та только вздыхала. Старшая-то, может быть, и согласится с доводами отца, а вот средняя дочь, то есть Ниночка, только из чувства упрямства пойдет наперекор – характер-то у нее явно отцовский. Можно даже сказать, что и тот и другая унаследовали не меньше половины черт тети Эльзы, принявшей необычное, по всем разумным меркам, решение.
– Соня, милочка, ты всегда была глупой девочкой, – раздраженно сказала Эльза Власовна. – А теперь закономерно превратилась в глупую женщину.
– Я не понимаю вашей позиции, тетя! – воскликнула, оскорбившись, Софья Павловна. – Почему вы просто так не можете оформить завещание на Нину?
– Просто так было бы скучно, – пожала костлявыми плечами Эльза.
– Тетя, вам скучно, и вы решили сломать моей дочери жизнь? – возопил дядя Витя. – Этот идиот, пардон, Ефим Александрович, тот еще жулик, шалопай и безработный мерзавец! Я его спросил, чем это он занимается, а он мне в ответ знаете что пролаял, ослячья морда?
– Ослы не лают. Ну, разумеется, кроме тебя, дорогой племянник, – отозвалась тут же колкостью родственница.
– Тетя Эльза, ну что вы, в самом деле! Этот чертов синеволосый клоун – самый настоящий бездельник. Уличный шалопай! Я ему говорю: «Ты кем, хрен, работаешь?» – а он мне: «Барабашкой!» Барабашкой, тетя Эльза! Вы хотите иметь у себя в зятьях графа-барабашку? Да какой он граф? Так, чмо деревенское! Положил глаз на состояние моей дочери и обводит вокруг пальца! – самозабвенно орал Виктор Андреевич, вскочив.
– Прекрати свое словоизлияние в моем кабинете, – громко хлопнула по столу сухой ладонью пожилая дама. – Ты и твои драгоценные родственники и так оскорбляете мой несчастный дом своим ядовитым присутствием, так теперь ты устроил мне еще и истерику.
– Ну, тетя, я не могу отдать свою дочь замуж за этого фикуса! Он нищеброд с разноцветными волосами! – возопил Журавль.